Не один Кушанашвили Отар

Выдающийся режиссер Александр Гордон пытался оскорбить ничтожного Фрэнсиса Форда Копполу

Просмотр любого выпуска «Закрытого показа» на «Первом канале» требует от меня такого же напряжения ума, воли и лицевых мускулов, как просмотр в пубертатном возрасте каталогов женского белья.

Но когда к Александру Г. (Гордону) пожаловал выдающийся, без скидок, режиссер Фрэнсис Форд К. (Коппола), до сих пор ведущий себя, как бедовый мальчишка какой, у меня просто челюсть отвалилась. Зачем? Может, ему невнятно объяснили, что такое «Закрытый показ»? Не сказали, что в «Закрытом показе» все, что снято не Гордоном, – дерьмо?

Или ему плевать? Впрочем, и мне вскоре после начала стало плевать: то, что говорил К., было гораздо важнее, чем то, где и кому он это говорил – он говорил это мне.

Что касается Г., то он всегда производил на меня впечатление человека, которого хлебом не корми, а дай поговорить о нравственном перерождении, ввинчивая в рассуждения имя Кьеркегора. И человека, приходящего в негодное расположение духа, как только у кого-нибудь обнаруживается противоположная точка зрения. На этот раз, видимо, памятуя, что Коппола в любимцах у Эрнста, Гордон все же сдерживался.

Но себя не переборешь.

С Копполой обсуждали его новый фильм («Между»), все время намекая, что старик уж не тот. Гордон совершал пешие прогулки по студии, как Ганди, «всех живых жалея», потом останавливался, говорил что-то вроде «то есть ваш рефлексирующий герой не уничтожает, а нейтрализует насилие?» и – ухмылялся.

Гордону уже и без меня давно поставили зачет по сарказму, но тут-то не Литвинова сидела, а исполин, у которого Г. должен автограф брать и, если дадут, обувь чистить. Но не таков мастер на все руки Г. Он ведь и сам режиссер, снял два, что ли, фильма. Я смотрел последний, с Фандерой: там и нравственное перерождение, и киноманская эрудиция, и рефлексия; настоящее дерьмовое экзистенциальное кино.

Может, поэтому г-ну Г. показалось, что знатный старикан утратил умственную живость и свежесть дыхания?

То-то К. расстроится. Бросит, наверное, теперь кино, ничтожество.

Я из тех идиотов, что боготворят ТВ!

Для меня «Партийная зона» на «ТВ-6» Москва стала пропуском в высшую лигу; я пришел туда неотразимым антропоморфным чудищем, а теперь могу даже гривуазные шутки отпускать; уж всяко потоньше, чем Бегбедер. Я из тех идиотов, что боготворят ТВ, как Митяев сантименты, мало того, я верю в искупительную силу ТВ, когда там заканчивается «Магазин на диване».

Мы с Лерой Кудрявцевой дали добро на возрождение «Партийной зоны» на канале «МУЗ-ТВ», и кто-нибудь непременно припишет это жадности или, не дай Бог, странным флуктуациям ума.

Ни то, ни другое, а токмо результативная ностальгия и непреоборимое влечение друг к другу расстававшихся в силу грустных (ироды убили «ТВ-6») причин.

Но сейчас другая эпоха, другие звуки, другие журналюги даже, что само по себе, может, и прекрасно, но не тогда, когда ты, смешной, как Сталлоне в «Неудержимых», не пытаешься с этой эпохой говорить на нормальном языке, в котором нет мусора и не отзванивает металл, есть мысль. В нашем динозавровом тандеме Лера Кудрявцева работает Красотой, я – морщинистым, но непрошибаемым Профессионализмом, Арман Давлетьяров, реаниматор, – в белом продюсерском пиджаке и адвокатской мантии, канал «МУЗ-ТВ» же – наш талисман на удачу.

Максима «Партийной зоны»: неважное настроение возможно, но победить его можно! Это музыкальная и многословно-многослойная епитимья.

Я, пентюх с микрофоном, стою посреди молла «Вегас», воскресенье, любуюсь Лерой, я разрешаю вам подойти, полюбуемся вместе, она помашет нам в ответ.

Нельзя разбрасываться Ургантом

Человек неисчерпаем. Особенно такой человек, как Константин Эрнст. Но он, похоже, задался целью исчерпать Ваню Урганта, который еще год назад тоже казался самым неисчерпаемым принцем эфира.

Почти каждый вечер Иван Ургант принужден изображать не просто небожительское благополучие, но и небоскребную гордость за эпохальные достижения родного канала.

Остроумный ход – назначить главным рекламным агентом канала главного своего остроумца – на поверку оказался не столь уж остроумным.

Оно конечно, Иван Ургант, даже говорящий о претензии перехваленных братьев Пресняковых («После школы») или признающийся в любви «бесприданнице» Гузеевой, все равно резко контрастирует со всеми прочими телегероями. Но есть подозрение, подсказанное ушами и глазами, что герою из вечера в вечер трындеть о кипучей деятельности родного канала все более и более в тягость. Видно, что шутейное анонсирование всякого чиха на «Первом» вступает в жестокий диссонанс с очевидным желанием быть теле-Довлатовым.

Претензия ведь, кажется, другая была, легко объяснимая с учетом гиперсамолюбий Эрнста и Урганта: в последнем счете предъявить народу зеркало, даже через Земфирову премьеру, даже через бла-бла с Де Ниро; это должно было быть хроникой масскульта без слюней. Но пока дело ограничивается слюнявым нарциссизмом, а тут уж, когда на первый план вырвался запрос на саморекламу, любой будет смотреться индюк индюком, к месту и не к месту рассказывающим, какое высшее кино снял родной канал, какое сильнейшее ток-шоу, бьющее током, спродюсировал, какую убойную трансляцию уготовил, каких гениев-ведущих (Малахов, Нагиев, Настя, блин, Заворотнюк) выпестовал и т. д. и т. п.

В классическом кино красивая героиня, перехватившая по части хамства с пьяных глаз, придя на секунду в себя, сокрушенно выдавила: «Уйду, пока не утратила обаяния».

Ваня Ургант выше всех в РФ по части обаяния, он король, но ведь обаяние – это такая штука… Его подпитывать надо, иначе катастрофа. И вообще, заставлять Урганта из вечера в вечер выступать рекламным агентом проектов канала – это все равно, что айфоном гвозди заколачивать.

Или даже не айфоном, а самим «константином вашероном».

Как я благодаря «Взгляду» эволюционировал из обезьяны в человека

Я был влюблен в их голоса, как Басков в свой, я песни пел в предвкушении их эфиров, и когда Любимов улыбался, пространство преображалось; даже кепка Политковского была лекарством от провинциальной безнадеги, а сам АП был пусть ледащим, но настоящим «тафгаем» от журналистики. Мне было тогда не до философии, я до того, как «взглядовцы» вторглись в мою кутаисскую, полную пубертатных эскапад, фрустраций и двухкопеечных глупостей, жизнь, искал и не находил, делать жизнь с кого. (Тогда я самому себе казался самым глубоким из всех сущих вьюношей, грузины не знают несерьезного слова «подросток», грузины сразу нарождаются «вьюношами» и мужами), а мир казался увязшим в глубочайшей трясине. Когда наступал день эфира, я готов был петь гимн «Взгляда» и гимн «Взгляду», если бы такие гимны существовали.

Они смотрелись инопланетно, говорили красиво и лихо, а когда кого-нибудь костерили, казалось, что человеку оставалось подобру удалиться в скит. Они улавливали тщательно замаскированные связи между вещами и событиями и внятно формулировали то, что интуитивно ощущалось, но никем не проговаривалось вслух – из страха.

Они были для тем, кем для девочек и мальчиков нонешних являются Джастин Биберадзе, Леди Гагашвили и Роберт Паттинсониани – с той релевантной разницей, что троица только что названная – дерьмо на дерьме и дерьмом погоняет.

Чем раскрепощеннее были взглядовцы, тем злее пробирала явь. После каждого просмотра я казался себе довольно бесполезным существом, пронафталиненным насквозь. Было такое ощущение, что эти ребята «познали небесное предопределение», а я так, лямку тяну.

Они были сокрушительны и неожиданны, как фильм «Филадельфия», как первый поход в оперу, как реплика «я не виновна, я не безвинна, я просто пытаюсь выжить» болеющей чумой нового времени героини Гора Видала, как винил, как последние секунды нашего с канадцами хоккейного пике тех времен. Они были далеко, мои боги, а моя ничтожная жизнь со мной и во мне, и я начал ее менять, поклявшись, что рухну в огонь вечной кары, если не стану журналистом.

И страна становилась другой под обстрелом их взглядов, их глаз, горевших священным огнем высшей правоты.

Ну, кроме того, что, помимо прочего, эти ребята помогли мне, обезьянке, эволюционировать в человека, даже теперь, много лет спустя, все ведущие на их фоне кажутся наряженными в дырявые тоги и с бутафорскими мечами. Потому что они меняли воздух, а теперь те, кто им наследовал, его портят. Чувство любви к стране теперь никто не лелеет и не холит, теперь холят и лелеют только чувство любви к себе.

От очаровашки шнурова все стерпишь

На днях участвовал в выдающейся дискуссии в «Девчатах», способной заставить разум вскипеть одним вынесенным в заголовок вопросом: «За что мы любим плохих парней и как нам с ними сосуществовать?»

Надо отдать должное прохиндейству коллег: залучили меня якобы задуманным разговором о культурологических итогах года. Но, узрев по приезде в гримерке Сергея Шнурова, я уразумел, что надули – те еще мы с ним культурологи. Но тем интереснее стало. Канал федеральный, рискуют же нарваться: скажут нам, двум одиозностям, колкость, а мы влепим им босяческие аргументы защиты собственной низости.

Между тем идол (я не про себя) был чересчур тих и избыточно элегантен: бархатный пиджак, платочек аленький в кармашке. Девчата, кажется, искренне огорчились: где невменяемое поведение, хотя бы полуматерные эскапады, помятость рожи и одежонки? Где это все?! Справедливости ради замечу: помятость физиономии имела место быть, ибо она есть хроническая характеристика благородного шнуровского личика. Он все-таки выудил из своих неиссякаемых запасников утонченную мудрость: «Бархатный пиджак не отменяет члена в моих штанах». Но надежд не оправдал: вел себя степенно, даже ни разу не сплюнул, не лягнул геев. Скукота! Договорился до того, что «музыканты – народ неумный», но сам при этом употребил слово «оммаж», перефразировал Толстого в пикантном ключе: «Все хорошие парни одинаковы, все плохие – разные» (верно, мы с ним небо и земля). Правда, в один момент разошелся: признал, что искушает женщин в строгом соответствии с количеством выпитого, что готов жить хоть с жабой, лишь бы не умничала. Сказал, что иных женщин надо бить, чтоб «очувствовались». Феминистки (в «Девчатах» есть две) проглотили. А что? Шнур был в бархатном пиджаке, бьющим наповал, как кумулятивный снаряд. От такого очаровашки все стерпишь.

Павел Воля стал популярнее всех нас: меня, Лазаревой и Шаца!

Весть о том, что Татьяну Лазареву и Михаила Шаца то ли уволили с канала СТС, то ли не продлили им контракт, застала меня в Киеве, где, к слову, и была зачата «оранжевая» революция, и это «к слову» я употребил не случайно, потому что речь пойдет про то, как люди примеряют на себя тогу борца за свободу и за права других людей.

В это время, когда на всех сайтах разных стран комментировалось увольнение вышеозначенных лиц, я был занят странным и, наверное, непонятным для революционеров делом. Я перечитывал ленинградского поэта Александра Кушнера.

Он не выходил на Болотную, не устраивал писательских прогулок по переулкам, фотографируя себя на предмет моментальной публикации в Фейсбуке с рассказом, как его притесняет режим и как ему с трудом удалось собрать малодушных соотечественников, чтобы прогуляться там, где витает дух Пиночета. Послушайте Кушнера: «Я никакого интереса в себе не чувствую давно». Потом я встретил Александра Кушнера там же, в Киеве, и сказал ему, как я люблю его. Разумеется, он отпрянул, но взаимности я не добивался. Я просто ждал того ответа, который последовал. «Не знаю, что сказать, собой я никогда не интересовался».

Лазарева и Шац – я написал бы, что они мои друзья, – но чтобы не рисковать, подозревая, что они не считают меня таковым, оговорюсь: они были моими друзьями. Я их люблю до сих пор. Но иногда нужно не заблуждаться на свой счет, исходя из чтения хороших стихов. Я не знаю деталей расставания с каналом СТС, но догадываюсь, что речь идет просто о низких рейтингах.

Я 25 лет в этом бизнесе. И мне никогда не приходило в голову объяснять свои увольнения происками врагов или, не дай бог, тем, что я идеологически не совпадаю с верховными жрецами. Правда, раньше не было Интернета. А если б даже был – я бы никогда никому не пожаловался, что меня огорошили отставкой. Я всегда это объяснял тем, что перестал быть интересен той части публики, которую обслуживал. Ни одна собака за все эти годы, что я работаю на ТВ, радио и в прессе, кроме меня, не призналась в том, что ее отставили по простой и оскорбительной для отставленного причине – что она перестала быть интересной. Это жизнь, и Болотная здесь ни при чем.

Зрение притупляется, ты думаешь, что ты – жертва режима. Что тебя погнали потому, что ты вышел куда-то проорать в сотовариществе с такими же не знающими куда деть себя людьми, и ты уже Вацлав Гавел. Конечно, трудно признать, и мне тоже было трудно, что поезд ушел. Что Паша Воля из Comedy Club популярнее нас всех: меня, Лазаревой и Шаца. Но если перестать ерничать и перестать изображать из себя Че Гевару, есть только один путь порадоваться за Пашу Волю, правда, с оговорками.

Повторяю, я люблю Мишу и Таню. Просто Болотная площадь и координационный совет оппозиции не имеют ничего общего с тем, что тебя перестали смотреть в Челябинске…

«Мне нравятся чужие «Мерседесы», я, проходя, любуюсь их сверканьем. А то, что в них сидят головорезы – так ведь всегда проблемы с мирозданьем». Знание последней строчки избавило бы супругов от необходимости представлять публике другую причину ухода с канала СТС, нежели та, которую они, рассчитывая на сочувствие четырех либералов Жулебина во главе с Борисом Немцовым, явили миру.

Во что превратилось «Достояние Республики»?

В программе «Достояние республики» – сплошные комплименты; превозносимые сверх всякой меры бенефицианты вместо того, чтобы рожу сохранить, с дорогой душой включаются в суесловное славословие насчет себя.

Человек сидит среди превозносящего карнавала, а потом исподволь делается Человечищем, который позволяет его захваливать, а после, судя по лицам, недоумевает, почему именно его слюнявили так недолго.

Наши артисты таковы, что даже разговор о технологии синтеза аммиака переведут на разговор о себе. Выглядит это так: какой-нибудь Добрынин начинает: Анечка, мол, была светлым человечком, но вот у меня был случай… я… я… я…

Если речь о мужчине, совершенно точно это окажется единственным мужчиной на эстраде, если о женщине – самой красивой и голосистой.

Если в этот изысканный разговор вмешивается журналист с робкой репликой, что вот эта пьеса послабее будет, а позднее творчество инерционно, ему пеняют, что он слеп и глух, только что сдохнуть ему не рекомендуют.

У Льва Лещенко, само собой, просодия глубока и полнозвучна, и мужик он что надо (откуда Кире Прошутинской про это знать?), и украшение человеческой расы, и… ЛЛ кивает, а что еще ему остается делать, жанр такой, апокриф, житие святых.

В одной из программ Саша Маршал, дождавшись окончания долгого вопроса о творчестве, то есть неуместного, спросил: «Вы Родину любите?» Ему ответили, что да. «Тогда к чему эта софистика?»

Я тоже Родину люблю с ее достояниями, поэтому замолкаю.

Жванецкий не жалеет тех, кто глуп по собственному выбору

Я вижу происхождение такого титана шагреневой мысли, как Михаил Жванецкий, в одесской культурной укорененности, относительно которой угнетает только невозможность внятно о ней доложить: они там воздухом, что ли, особенным дышат? Но когда пишешь такое, сам себя уличаешь в заштампованности сознания, а это при чтении и наблюдении за Жванецким недопустимо.

Для иных «Дежурный по стране» («Россия 1») – как мост через пропасть, им не устоять под этой вербальной розой ветров, не осилить густую метафористику элегантного генетически веселого мудреца, который, пока другие делают умные лица, специально играет на понижение, посылая к черту логику.

Даже его устное слово особой заботы о «недогоняющих» не обнаруживает. На его творческом вечере, где, по обычаю, не было ни единого свободного места, над его: «Теперь врач и пациент смотрят друг на друга с одинаковой надеждой» – я хохотал сначала в одиночестве. В телепередаче он тоже складывает прихотливый пазл из перламутровых слов, парадоксального взгляда на проблемы беременного мира и фирменной ухмылки.

Кажется, причина феноменального успеха МЖ в том, что он жалеет и прощает людей, даже пустившихся во все тяжкие; кроме тех, кто глуп по собственному выбору или добровольно впал в разложение. Таким не понять шедевра: «Ужасно, когда от тебя уходят. Но тут правило одно: твоя от тебя не уйдет. Если ушла, значит, не твоя». Ничего смешного, кстати. А МЖ исключительно смешить не нанимался. Нанятый смешить не скажет: «Время лечит. Но когда вылечит – уйдет время». Если вам нужна концентрация, это вам поможет.

Он легендарен и молод, ему имидж-манипуляции за ненадобностью, есть Тот Самый Портфель – и довольно. Мозг, большое сердце, полное любви, портфель с рукописями и мы, зрители, – кажется, все для счастья у Дежурного по стране есть.

Что движет Геннадием Малаховым?

Что движет народным эскулапом Геннадием Петровичем Малаховым? Три резона – и стыдно вам должно быть, если вы этого до сих не уяснили.

Три резона:

1) практический;

2) отчасти практический, отчасти идеалистический;

3) чисто идеалистический.

И я мог бы угрохать кучу времени, ладно бы только своего, на классификацию этих резонов, но я придумал их для красного словца, ибо если и есть резон, то в основе его – любовь к нам, к вам, даже ко мне. Ради нас он может заставить идти дождь вверх или уговорить дождь излечить нас от подагры. Потому что экономического резона там нет никакого.

Однажды я работал с Малаховым в Украине на одном канале. И часто имел возможность наблюдать его в деле. Когда он рекомендует от мигрени козье молоко, да непременно в полнолуние, знайте: это от разумения, что счастье есть соучастие в счастье других.

«Воззри сюда, о друг!» – как будто говорит он нам с малороссийской явной отдачей в нос, и ты ощущаешь себя евойным другом, и хочется сразу, чтоб не разочаровать его, душку, избыть все болячки именно по его рецептам.

Выжить из программы авторитарную Проклову, только что не громогласно высмеивавшую его сермяжность, – уже поступок. Ну и что, что не Сократ? А кто Сократ? Даже очевидно теряющийся в новом жанре мой перламутровый ученик Ургант и тот не…

А Геннадию Петровичу и не нужно быть шибко грамотным. Считайте, он ниспослан нам небесами, чтобы мы, одержимые саморазрушением, возжелали бы стать такими, как он, – кровь с молоком; он – наша ролевая модель, и что с того, что он не знает, что такое аутостатическая дисрегуляция, для этого у нас есть Википедия.

Нам нужен самодеятельный эскулап Малахов, потому что в том, как мы живем, есть несомненный привкус горечи. А он эту горечь польет собственным потом и заговорит.

Почему умер прямой эфир?

Прямых эфиров на телевидении теперь не бывает, прямой эфир теперь такая же редкость, как честная футбольная драчка – нынче сплошной карнавал мелюзги, взращенной на суфлерах и подсказках в ухо. Все ведущие и артисты, коли определить их в контекст прямого эфира, становятся похожи на непроснувшегося сурка.

Я однажды в прямом эфире употребил слово «силлогизм», так редакторша, чуть не плача, на следующий день рассказывала, что до конца программы безуспешно пыталась это слово найти в сценарии, но так и не нашла и теперь не знает, накажут ее или нет. Заглянуть в словарь она не догадалась.

Но редактор – ладно. Хуже, что нет наполнителей. Простите – исполнителей. Прямой эфир умер потому еще, что его некем наполнить.

Вот на канале МУЗ-ТВ решили возродить «Партийную зону», еще при царе Горохе украшавшую эфир имбецилами (моя личная боль). Уже тогда-то, во время оно, петь и общаться со зрителями никто не умел. Но по сравнению с днем сегодняшним…

Я готов задним числом просить у тех, прежних, прощения. Сейчас поют вообще единицы, а в интервью несут такую безграмотную фанфаронскую гиль, что даже я не могу исправить ситуацию.

Как сказано в хорошем фильме, им не нужна помощь, чтобы облажаться. Для них, для подавляющего большинства, даже попытка включить микрофон оборачивается сюрпризом. Задаешь младенческого уровня вопрос – и тут же «бледность завладевает лицами их».

…Прямой эфир умер. И я, как вы заметили, не о ТВ, иначе пришлось бы писать, что прямой эфир умер, потому что Большие Начальники боятся, чтобы кто-нибудь что-нибудь не ляпнул про еще Большего Начальника. Такие все стали трусы и перестраховщики.

А писать такое, как вы понимаете, – значит, лишить себя не только прямого эфира.

Елена Малышева способна делать порох из огня

Ее нарратив, пугающий своей бодростью, заполняет все жизненное пространство, где случай спорит с закономерностью, и закономерность, если вы не внемлите Ей, возьмет свое: вы случайно (якобы) сдохнете.

Малышевой ни к чему владеть приемами полемики, с ней даже гостивший писатель Арканов не спорил. И потом, о чем спорить? О том, что сердце надо беречь? Ляпнете не то – или вырежут в процессе монтажа, или ЕМ нос задерет высоко, перестанет вам улыбаться.

Меня покорила программа про секс: никакой вычурности, полная демократия, обнаружение связи секса со всем, включая полнолуние, кочевничество, дайвинг, курс евро и тепловой удар, полученный на пляже.

Я аж семь раз и аж в трех странах (Грузия, Украина, Россия) спасал демографию, но я не уверен, и это при моей-то сверхкоммуникабельности, что я могу, сумею, вправе рассуждать об интиме, да еще с таким задором, с крещендо. И вот так же – искрясь – она говорит о раке яичек.

С моим коллегой, пришедшим к ней на интервью, она именно об этом и хотела поговорить, но догадал его черт начать с констатации факта, что о ней пишут чаще, чем о Волочковой; он так хотел приятное ей сделать, расположить: знатный Вы, дескать, ньюсмейкер. И убедился коллега, что ЕМ способна «делать порох изо льда». Она непечатно укорила его в безумии.

Как можно ее, «сберегателя вымирающей нации», сравнить с Этой.?! Это она, ЕМ, открыла, что сексом надо заниматься семь раз в неделю. Тогда не просто устоите под гормональной бурей, но избежите мозжечковой девиации и поймете все фильмы Стэнли Кубрика.

Альцгеймер и Паркинсон на том свете могут наораться до ангинного сипа, но если вы совокупляетесь обильно, вам все нипочем, вы умны, вы парите над землей, вы эффектны и эффективны.

В программе с участием семьи Донцовых ЕМ, беседуя с сыном Дарьи, говорит, без иронии: «А вот когда мама не была великой писательницей…», в это время из зала голос подает сама ДД, на полном серьезе: «Тогда я была самым обычным человеком…»

В это время мой средний сын не выдерживает, поворачивается к экрану и шипит: «Вы обе великие, обе!»

Не поспоришь.

Тигран Познеров

Мне не хватает на экране Тиграна Кеосаяна – как именно что телеведущего, и не за то, естественно, что он дольше других держит пучеглазую паузу, и не только потому, что обходится без указующих перстов во время ударных речей, и даже не за то, что, как я, полагает Клинта Иствуда гением. Он нужен на ТВ именно сейчас, в смутные времена. Он не злоречив, но если надо, так саркастичен, что даже Новодворскую способен принудить запунцоветь. Я дюжину раз снимался под его покровом на РЕН ТВ и могу засвидетельствовать: для него дискуссия даже не ничто, она оптимальная среда для него, кровь для акулы. Он не задавака, что средь говорящих голов редчайшая редкость, ему ИНТЕРЕСНО говорить с людьми, а это ведь еще надо уметь делать, спросите у Даны Борисовой.

У него есть теплинка с человечинкой и словарь уровня моего, а такой словарь надо еще освоить, спросите у виджеев готовящегося к умерщвлению канала МTV. Он готов к любому регистру болтологии. Он сурьезен и вместе веселый, даже разговор о ЖКХ, кого хош способный вогнать в сплин, при мне не сделал его несчастным, он лихо и аргументировано «отмстил неразумным хазарам» – двум чинодралам, решившимся на съемку.

Если ты не готов к разговору с ним, то неминуемо попадешь в силки его манеры изящно стравливать, как случилось при мне с депутатом Антоном Беляковым и олигархом, ныне камбоджийским узником Полонским. Походками раннего Мела Гибсона, ждущего бенефиса, они вплыли в студию побалясничать об элите, но ведущий осадил красавцев, прозрачно намекнув, что элита из всех нас – он один. «Белые англосаксы – протестанты» притихли, а после были разбиты соцопросом в прямом эфире.

Он все объяснит про экзистенциальные неувязочки и Максиму Шевченко, и Роману Виктюку, и даже себе самому, всю жизнь отравляющему себя рефлексией и самоедством, природа коего, ясное дело, в перфекционизме, от которого, кажись, у нас отбояриваются все кого ни назови. Ах, оставьте, я даже не друг евойный, мы не бездельничаем с ним и не говорим о духовности, я даже ни разу не говорил ему, что он нравится мне как режиссер. Однажды я написал ему, что мне не хватает его на ТВ. Ответ прилетел через секунду: «А САМОГО ТВ ТЕБЕ НА ТВ ХВАТАЕТ?»

Бабкина с оружием

В те времена, когда мы с Гошей Куценко работали клоунами на одном из телеканалов, мы, будучи законченными нигилистами, про все говорили «зер швах» («очень плохо» по-немецки – О.К.). Уже тогда он горел кино и говорил о нем так, как галантерейные барышни говорят о пурпурных горизонтах и серебряных звездах. Прошло много лет, и наконец, Гоша, о котором уже легенды слагают, признался, что не может смотреть фильмы со своим участием. Что избавляет меня от чувства вины, ибо все эти годы я хотел это крикнуть, но боялся изобидеть: «Я тоже, Гоша, я тоже!»

Гошу-то хоть покритиковать можно, а как покритикуешь Надежду Бабкину? Она, и я это знал до программы «Доброго здоровьица!», где об этом днями сказали, настоящий полковник казачьих войск с правом ношения оружия. Она сама-то, коли закипит, сожрет тебя с потрохами, я по себе знаю. На «Славянском базаре» она всыпала мне за «дешевое фанфаронство», а годы спустя, когда обнаружила меня в самолете в подпитии, чуть из него, самолета, не вытолкала. Правда, я к тому времени заматерел и смог за себя постоять. А в ходе названной программы, превратившейся в ее бенефис, все пели ей осанну: Кобзон, Стас Михайлов, ведущие, само собой… Малахов при этом произнес фразу года, а то и тысячелетия: «РОДИТЬСЯ И САМОРЕАЛИЗОВАТЬСЯ В РОССИИ – НАИБОЛЕЕ ПОЧЕТНО, ЧТО МОЖЕТ ЗЕМНОЙ ШАР ДАТЬ ЧЕЛОВЕКУ».

В моих глазах он затмил даже Елену Малышеву, которая пригласила в гости мою давнюю знакомую Дарью Донцову с семьей и, обращаясь к ее сыну, начала так: «А какой была мама, пока не стала выдающимся, великим писателем?» Сын выдал что-то уместно велеречивое, но косноязычное, потом невестка сообщила всему миру, что ее свекровь – дивный наставник и верный друг, внучка сказала, что бабуле можно поверить все тайны, в этот момент мама, свекровь и бабушка говорит: «Да, да, да, я всегда была обыкновенным человеком, даже тогда, когда стала великим писателем».

Студия зааплодировала.

Спиридоновой тяжеловесов подавай

С отечественными телезвездами все просто. Это люди, способные лишь отражать свет, но не излучать его.

Дарья Спиридонова на канале «Культура» встречается с теми, кто светом одаривает, и понемножку сама начинает светиться. Сам факт присутствия в кадре, к примеру, Андрея Кончаловского, Константина Райкина или театрального режиссера Валерия Фокина способен перевести разговор в высокий регистр. С ними одной эрудиции мало – с ними нужна изворотливость, и каждый, кто приходит к Спиридоновой в гости, кому угодно готов перемыть кости. Только не себе.

Потому что всяк из них, за вычетом, может быть, Збруева, убежден, что после расставания с ними Дарьей и нами должно овладеть чувство личной утраты. У всех вышеперечисленных «тузов» я брал интервью – моя авторская радиопрограмма называлась «Большие люди». Название программы им нравилось, я лично – нет, но тяжеловесы падки на подобострастие…

Дарья Спиридонова действует иначе, она не льстит. Она перелопачивает досье и безотрывно смотрит на собеседника, смотрит необыденно и не атакует, как я, а одаривает нетривиальными вопросами. Тем только того и надо, они насилу сохраняют спокойствие – и ну оракульствовать! И фильмец я снял вершинный, и Родину я спасу, и на Эверест, если надо, залезу, и духовность в стране возрожу, и ребеночка, если надо, еще одного рожу.

Ведущему-мужчине гости такую бы мудреную философию (а чаще болтовню) посовестились бы нести, а тут Спиридонова в вечернем платье говорит о твоей многознаменательной трактовке Шекспира или Аристотеля, о твоей бунтарской стати (что в эпоху твоего очередного кризиса так кстати) – ты и поплыл.

Я знаю, я был в нее влюблен, когда она на пару с Максимом Галкиным на канале «Россия 1» вела «Танцы со звездами». Но, увы, Спиридоновой сошки с худым реноме неинтересны – ей тяжеловесов подавай.

Ударения Познера

Говоря о Познере, невозможно обойтись обыденным тоном. Потому что это наш «Гайд-парк» и наш «компас». Он может быть беспощадным, как бензопила. Он сам по себе синоним доподлинного ведущего, у которого коэффициент художественности речи высок, как небоскреб.

При этом он, в противовес псевдозвездам, не стремится оголтело нафаршировать собой все окружающее пространство. Вынуждает, а это дано только Мастерам, «нырять в себя», чтобы вместе с ним искать ответы на проклятые вопросы.

Обратили внимание, КАК он смотрит, задавая, преимущественно задавакам, вопросы. Задаваки всякий раз имеют потерянный вид, не выдерживая испытания сильнейшим взором и колючими формулировками.

Он – телевизионный Флобер, методичка для журфаков, король королей…

Вот такой у меня вышел елей.

На неделе он в своей программе, пытая какого-то важного чинодрала (простите меня, они для меня все на одно ры…, то есть лицо), ЧЕТЫРЕ раза сказал: «оборОтни в погонах», чем немало поспособствовал помрачению ума моего.

Ну что ж ты, ничтожество, говорю я себе, ловлей блох занимаешься? Даже если он неправильное ударение делает в слове «предвосхитил» или говорит не «крадУчись», а «крАдучись», он все равно для широкой публики божок, мессия с буржуазным прищуром, единодержавно царящий над зрительскими мыслями. Он проходит сквозь наши жизни, освещая путь даже таким моськам, как я.

Но «пока мне рот не забили глиной», пока не прибили, пока не поздно, перечитайте напитанную елеем экспозицию. Там же ясно сказано, что я – из коптящих небо, а он – его, неба, сын. С него и спрос другой.