Знаменитые расследования Эркюля Пуаро в одном томе (сборник) Кристи Агата

Глава 14

Крашеная блондинка

Я был крайне разочарован результатами бомбовой атаки, предпринятой Пуаро в Чайнатауне. Начать с того, что глава банды сбежал. Когда Джепп, заслыша свисток Пуаро, ворвался в дом, он нашел в холле четверых лежащих без сознания китайцев, но человека, грозившего мне смертью, среди них не оказалось. Я вспомнил позже, что, когда меня вытолкнули за дверь, чтобы я заманил Пуаро в дом, этот человек держался где-то позади своих слуг. Видимо, при взрыве газовой бомбы он очутился вне опасной зоны и смог ускользнуть через один из многочисленных коридоров, ведших наружу.

От тех четверых, что попались нам в руки, мы ничего не узнали. Проведенное полицией тщательное расследование не установило связи между ними и Большой Четверкой. Это были обычные жители китайского квартала, из самых бедных, и они совершенно не понимали, о каком таком Ли Чанг Йене их спрашивают. Китайский джентльмен нанял их на работу в доме возле реки, и они совершенно ничего не знали о его делах.

К следующему дню я полностью оправился от воздействия газовой бомбы Пуаро, если не считать легкой головной боли. Мы вместе отправились в Чайнатаун и тщательно осмотрели дом, из которого меня сумел вызволить мой друг. Владение состояло из двух зданий, соединенных между собой подземным переходом. И первый, и верхние этажи обоих строений были заброшены и пусты, даже мебель там отсутствовала, разбитые окна закрывали прогнившие ставни. Джепп уже сунул нос в подвалы и нашел потайной ход в подземную палату, где я провел такие неприятные полчаса. Более тщательный осмотр подтвердил мои ночные впечатления. Шелка на стенах и диване, ковры на полу оказались редкостной ручной работы. И хотя я слишком мало знаю о китайском искусстве, я все же могу утверждать, что каждый предмет в том помещении был в своем роде совершенством.

С помощью Джеппа и его людей мы как следует обыскали подземные апартаменты. Я лелеял серьезную надежду на то, что мы найдем какие-нибудь важные документы. Например, список особо важных агентов Большой Четверки или шифрованную записку о планах банды – но ничего подобного мы не нашли. Единственной бумагой, отыскавшейся под землей, был тот самый листок, с которым сверялся китаец, диктуя мне письмо к Пуаро. Там были записаны все подробности нашей жизни, даны определения характеров и слабостей, благодаря которым на нас можно воздействовать.

Пуаро совершенно по-детски обрадовался находке. Лично я вообще не видел в ней смысла, тем более что составлявший записку человек грубо ошибся в некоторых из своих оценок. Я указал на это моему другу, когда мы вернулись домой.

– Мой дорогой Пуаро, – сказал я, – теперь вы знаете, что враг думает о нас. В целом он явно преувеличивает силу вашего ума и до нелепости недооценивает мои мыслительные способности, но я совершенно не понимаю, какую мы можем извлечь пользу из этого.

Пуаро противно хихикнул.

– Вы не понимаете, Гастингс, да? Но ведь мы теперь можем подготовиться к новым атакам – мы можем вычислить их методы, зная их ошибки! Например, друг мой, мы будем помнить, что вам следует всегда хорошенько подумать, прежде чем начинать действовать. И если вы снова встретите рыжеволосую молодую леди, находящуюся в беде, вы должны посмотреть на нее… как это по-английски… с подозрением, так?

Ну да, в записке высказывалось некое совершенно абсурдное упоминание о моей предполагаемой импульсивности, а также говорилось, что я в особенности чувствителен к чарам молодых леди с названным цветом волос. Я воспринял высказывание Пуаро на эту тему как дурной тон, однако, к счастью, мне было чем отразить удар.

– А как насчет вас самого? – возразил я. – Вы не собираетесь излечиться от вашего «чрезмерного тщеславия»? От вашей «мелочной аккуратности»?

Я цитировал записку и увидел, что мой друг не находит ничего приятного в этих определениях.

– Но, Гастингс, можно не сомневаться – кое в чем они сами себя обманули! Со временем они убедятся в этом. Мы же кое-чему научились, а знать – это значит быть готовым.

Эта фраза стала в последнее время чем-то вроде девиза Пуаро; он повторял ее так часто, что меня уже тошнило от этих слов.

– Мы кое-что знаем, Гастингс, – продолжал он. – Да, мы кое-что знаем… и это к лучшему… но мы знаем недостаточно. Мы должны узнать больше.

– Каким образом?

Пуаро поудобнее устроился в кресле, поправил коробок спичек, который я небрежно бросил на стол, и замер в позе, которая была мне слишком хорошо знакома. Я понял, что он намерен высказаться.

– Видите ли, Гастингс, мы выступили против четверых врагов; таким образом, мы вступили в схватку с четырьмя совершенно разными личностями. С Номером Первым мы ни разу не вступали в непосредственный контакт – до настоящего момента мы видели только его идеи… И, между прочим, Гастингс, скажу вам, что я начинаю отлично понимать ход его мысли… да, это мысль тонкая и типично восточная, и каждый заговор, каждая авантюра, виденная нами, задумана именно Ли Чанг Йеном. Номер Второй и Номер Третий настолько сильны, занимают настолько высокое положение, что в настоящее время недоступны для нас. Тем не менее то, что ставит их вне возможности для нашего нападения, с другой стороны, ставит и нас в безопасную позицию. Они слишком на виду, им приходится обдумывать каждый свой шаг. И таким образом, мы приходим к последнему члену банды – то есть возвращаемся к человеку, известному нам под именем Номера Четвертого.

Голос Пуаро слегка изменился, как всегда, когда он говорил об этой специфической фигуре.

– Номер Второй и Номер Третий могут преуспеть, не сворачивая с собственного пути, пользуясь своей славой и твердым положением. Номер Четвертый преуспевает по прямо противоположным причинам – он преуспевает, шествуя путем тьмы. Кто он таков? Никто не знает. Как он выглядит? Тоже никому не известно. Сколько раз мы его видели, вы и я? Пять раз, не так ли? Но разве кто-то из нас может с уверенностью заявить, что узнает его при новой встрече?

Я был вынужден отрицательно покачать головой, подумав о пяти совершенно разных людях, которые, невероятно представить, были одним и тем же человеком. Крепкий санитар из сумасшедшего дома, человек в плотно застегнутом пальто в Париже, лакей Джеймс, тихий молодой врач в деле о Желтом Жасмине и, наконец, русский профессор. Все эти люди ничуть не походили один на другого.

– Нет, – безнадежно сказал я, – нам не от чего оттолкнуться.

Пуаро улыбнулся.

– Прошу вас, не стоит предаваться такому отчаянию. Кое-что о нем нам все-таки известно.

– И что же? – скептически поинтересовался я.

– Мы знаем, что это человек среднего роста и с волосами и кожей не слишком темными и не слишком светлыми. Если бы он был высоким или слишком смуглым, он никогда не смог бы преобразиться в бледного коренастого врача. Конечно, это детская задачка – прибавить к росту дюйм-другой, как в случае с Джеймсом или профессором. И точно так же он должен иметь короткий прямой нос. Увеличить нос посредством искусного грима с накладкой нетрудно, но большой нос не скроешь при моментальном преображении. И по той же причине он должен быть довольно молодым человеком, наверняка не старше тридцати пяти. Видите, мы уже имеем немало. Мужчина в возрасте от тридцати до тридцати пяти, среднего роста и сложения, владеющий техникой изменения внешности и с недостающими зубами или вовсе без собственных зубов.

– Что?!

– Это очевидно, Гастингс. Когда он был санитаром, его зубы были сломанными и потемневшими, в Париже они стали ровными и белыми, зубы доктора слегка выступали вперед, а у Саваронова были необычайно длинные клыки. А ведь ничто не меняет внешность так сильно, как зубы. Вы понимаете, к чему это нас приводит?

– Не совсем, – осторожно ответил я.

– О таких говорят, что их профессию легко определить по лицу.

– Он преступник! – воскликнул я.

– Он знаток искусства перемены внешности.

– Это одно и то же.

– Довольно опрометчивое заключение, Гастингс, и вас едва ли одобрили бы в театральных кругах. Разве вы до сих пор не поняли, что этот человек – актер или когда-то был актером?

– Актер?

– Ну разумеется! И его искусство всегда при нем. Теперь рассмотрим тот факт, что существует два типа актеров. Одни полностью погружаются в роль, а другие подстраивают роль под свою индивидуальность. Именно из второго типа актеров обычно получаются директора. Они лепят роль под себя. А актеры первого типа скорее согласятся играть мистера Ллойд Джорджа в разных мюзик-холлах или бородачей на заднем плане в театрах с постоянной труппой. И именно среди таких актеров мы должны искать наш Номер Четвертый. Он величайший артист, и он полностью преображается в каждой из ролей.

Я почувствовал, что во мне пробуждается искренний интерес.

– Так вы полагаете, мы сможем выследить его по старым театральным связям?

– Ваши выводы всегда безупречны, Гастингс!

– Было бы куда лучше, – холодно сказал я, – если бы эта идея осенила вас пораньше. Мы потеряли уйму времени.

– Вы ошибаетесь, mon ami. Потеряно не больше времени, чем было необходимо. Мои агенты уже несколько месяцев заняты этим делом. Один из них – Иосиф Аарон. Вы его помните? Агенты составили для меня список людей, обладающих необходимой квалификацией, – молодых мужчин в возрасте около тридцати, с более или менее невыразительной внешностью, особым даром играть характерные роли… более того, мужчин, покинувших сцену в течение последних трех лет.

– Ну, и?.. – спросил я, заинтригованный.

– Список, само собой, получился довольно длинным. Пришлось потратить некоторое время на его сокращение. И наконец мы выделили из него четыре имени. Вот они, друг мой.

Он протянул мне лист бумаги. Я прочитал вслух:

– «Эрнест Лутрелл. Сын приходского священника с севера. Постоянно имел неприятности из-за своего аморального поведения. Был исключен из средней школы. На сцену поступил в возрасте двадцати трех лет. (Далее следовал список ролей, которые он сыграл, с указанием даты и театра.) Увлекается наркотиками. Предполагается, что четыре года назад он уехал в Австралию. После отъезда из Англии – никаких следов. Сейчас ему 32 года. Рост – пять футов и десять с половиной дюймов, чисто бреется, волосы каштановые, нос прямой, сложение среднее, глаза серые. Далее. Джон Сент-Мур. Псевдоним. Подлинное имя неизвестно. Предполагается, что он – выходец из лондонской бедноты. На сцене – с детства. Играл в мюзик-холлах. О нем ничего не слышно уже три года. Возраст – около тридцати трех, рост – пять футов десять дюймов, строен, глаза голубые, волосы светлые. Далее. Остин Ли, псевдоним. Подлинное имя – Остин Фоли. Из хорошей семьи. Всегда стремился к актерству и во время учебы в Оксфорде играл постоянно. Отличился во время войны. Затем играл… (далее – список, включающий множество ролей в театрах с постоянной труппой). Энтузиаст криминологии. Около трех с половиной лет назад попал в автомобильную катастрофу, получил тяжелое нервное потрясение, больше на сцене не появлялся. О настоящем местопребывании ничего не известно. Возраст – тридцать пять, рост – пять футов девять с половиной дюймов, сложение среднее, глаза голубые, волосы светло-каштановые. Далее. Клод Даррел. Предполагается, что это подлинное имя. С происхождением неясности. Играл в мюзик-холлах, а также в театрах с постоянным составом. Судя по всему, не имел близких друзей. В 1919 году побывал в Китае. Вернулся через Америку. Сыграл несколько ролей в Нью-Йорке. Однажды вечером не явился на спектакль, и с тех пор о нем никто ничего не слышал. Нью-йоркская полиция считает это одним из наиболее загадочных исчезновений. Возраст – около тридцати трех, волосы темно-русые, глаза серые, среднего сложения. Рост – пять футов десять с половиной дюймов».

– Очень интересно, – сказал я, кладя лист на стол. – И это результат работы в течение нескольких месяцев? Здесь четыре имени. Кого же вы склонны подозревать?

Пуаро красноречиво взмахнул рукой.

– Друг мой, в настоящий момент вопрос остается открытым. Сейчас я бы подчеркнул только тот факт, что из всех этих людей только Клод Даррел побывал в Китае и в Америке – факт, возможно, имеющий какое-то значение, но мы не должны позволять себе упираться в него. Это может оказаться всего лишь совпадением.

– И каков наш следующий шаг? – с нетерпением спросил я.

– Дело уже в ходу. Каждый день будет публиковаться некое тщательно составленное объявление. Друзей и родственников любого из четверых просят связаться с моим адвокатом, в объявлении дан телефон его конторы. В любой момент мы можем… А, телефон! Возможно, кто-то ошибся номером, как обычно, и мы просто выслушаем извинения, но возможно… да, это может быть… Вдруг уже что-то появилось?

Я прошел через комнату и снял телефонную трубку.

– Да-да. Квартира мсье Пуаро. Да, это капитан Гастингс. О, это вы, мистер Макнейл! (Макнейл и Ходгсон были адвокатами Пуаро.) Я скажу ему. Да, мы сейчас же приедем.

Я повесил трубку и повернулся к Пуаро, горя от возбуждения:

– Вот так, Пуаро, к ним пришла женщина. Подруга Клода Даррела. Мисс Флосси Монро. Макнейл хочет, чтобы вы приехали.

– Едем немедленно! – воскликнул Пуаро, исчезая в своей спальне и снова появляясь со шляпой в руках.

Такси быстро доставило нас к цели, и мы поспешно вошли в кабинет мистера Макнейла. В кресле перед столом адвоката сидела некая яркая леди, далеко не первой молодости. У нее были волосы неестественно желтого цвета, над ушами пышно вились кудряшки, глаза густо подведены, к тому же она не поскупилась на румяна и губную помаду.

– А, вот и мсье Пуаро, – сказал мистер Макнейл. – Мсье Пуаро, это мисс… э-э… Монро, она оказалась настолько любезна, что готова поделиться с нами кое-какими сведениями.

– Ах, как это замечательно! – воскликнул Пуаро.

Он стремительно шагнул вперед и пылко схватил леди за руку.

– Мадемуазель похожа на цветок, внезапно расцветший в этой пыльной и унылой старой конторе, – добавил он, не слишком заботясь о чувствах мистера Макнейла.

Его слова возымели нужный эффект. Мисс Монро порозовела и смущенно улыбнулась.

– О, будет вам, мистер Пуаро! – воскликнула она. – Я знаю, все французы такие любезники!

– Мадемуазель, мы не молчим при виде красоты, как это делают англичане! Впрочем, я, видите ли, не француз – я бельгиец.

– Я как-то бывала в Остенде, – сообщила мисс Монро.

Пуаро мог бы сказать, что дело продвигается просто блестяще.

– И вы можете нам рассказать что-то о мистере Клоде Дарреле? – продолжил Пуаро.

– Да, в свое время я неплохо знала мистера Даррела, – пояснила леди. – Я увидела ваше объявление, а поскольку я сейчас ничем особым не занята и все мое время в моем распоряжении, я и подумала: эй, они зачем-то ищут старину Клодди… Адвокаты, это не шутка… Может, ему повезло, может, он стал чьим-то наследником? Лучше сходить туда!

Мистер Макнейл встал.

– Ну что ж, мсье Пуаро, я, пожалуй, оставлю вас, чтобы вы могли поговорить наедине?

– Вы очень любезны. Но… нет, погодите, у меня есть идея получше. Сейчас самое подходящее время для того, чтобы перекусить. Окажет ли мадемуазель нам такую честь, позволит ли пригласить ее на ленч?

Глаза мисс Монро блеснули. Мне вдруг пришло в голову, что она совсем на мели и что перспектива плотно покушать ее обрадовала.

Через несколько минут мы уже сидели в такси, направляясь в один из наиболее дорогих лондонских ресторанов. Там Пуаро заказал самый изысканный ленч, а потом повернулся к своей гостье:

– А как насчет вина, мадемуазель? Что вы скажете о шампанском?

Мисс Монро не сказала ничего… или сказала все своим взглядом.

Ленч начался приятнейшим образом. Пуаро усердно наполнял бокал мадемуазель и постепенно перешел к теме, больше всего интересовавшей его:

– Бедный мистер Даррел! Как жаль, что его нет сейчас с нами!

– Да, в самом деле, – вздохнула мисс Монро. – Бедняга, хотела бы я знать, что с ним стало!

– Вы, похоже, давненько его не видели?

– Ох, сто лет уже… с самой войны. Он был забавным парнем, этот Клодди, очень таинственный, никогда ни словечка о себе не скажет! Но, конечно, это и естественно, раз он – потерявшийся наследник. Он наследует титул, мсье Пуаро?

– Увы, нет, просто деньги, – бесстыдно заявил Пуаро. – Но, видите ли, может встать вопрос об идентификации. Поэтому и необходимо было найти кого-то, кто по-настоящему хорошо его знал. Вы ведь хорошо его знали, мадемуазель, не так ли?

– Я все вам расскажу, мсье Пуаро, вы ведь настоящий джентльмен. Вы знаете, как правильно заказать ленч для леди… не то что все эти нынешние молодые ничтожества. Отъявленные негодяи, иначе я их и не называю. Ну, а вы француз, вы не будете шокированы. Ах, эти французы! Проказники, проказники! – Она погрозила Пуаро пальчиком. – Ну, в общем, мы с Клодди были тогда молоды… Чего тут было ожидать? И я до сих пор сохранила к нему добрые чувства. Хотя, должна сказать, он не слишком хорошо со мной обращался… нет, не слишком… он совсем нехорошо обращался со мной. Не так, как следует обращаться с леди. Ну, все они таковы, как только речь заходит о деньгах.

– Нет-нет, мадемуазель, не нужно так говорить! – запротестовал Пуаро, снова наполняя ее бокал. – А вы могли бы описать мистера Даррела?

– Да там и посмотреть-то было не на что, – задумчиво произнесла мисс Монро. – Невысокий, но и не коротышка, весьма хорошо сложен. Щеголеватый. Глаза голубовато-серые. Ну, наверное, довольно светлые волосы, мне кажется. Но какой он артист! Я ни разу в жизни не встречала кого-то, кто превзошел бы его в этом деле! Он бы прославился, если бы не зависть. Ах, мсье Пуаро, зависть… Вы не поверите, вы просто не сможете поверить, как актеры страдают от завистников! Вот я помню, однажды в Манчестере…

Нам пришлось набраться терпения, чтобы выслушать долгую запутанную историю о некоей пантомиме и о бесчестном поведении ведущего актера. Затем Пуаро мягко вернул даму к прежней теме – к Клоду Даррелу.

– Это очень интересно, мадемуазель, как и все, что вы можете вспомнить о мистере Дарреле. Женщины обладают особой наблюдательностью… они все видят, от них не ускользнет ни малейшая деталь в поведении примитивных мужчин. Я видел однажды, как женщина опознала мужчину среди дюжины других – и как ей это удалось? Она заметила, что он в моменты волнения особым образом почесывает нос. Разве мужчина способен вообще подумать о такой ерунде?

– О, только не вы! – воскликнула мисс Монро. – Мне кажется, вы все замечаете. Вот теперь, когда я задумалась об этом, я вспомнила, что Клодди всегда за столом играл с хлебом… Он зажимал маленький кусочек между пальцами и постукивал им по столу, чтобы к нему прилипали крошки. Я видела это сотни раз. Да я его когда угодно узнаю по этому фокусу!

– Ну вот, разве не об этом я говорил? Блестящая наблюдательность женщины! А вы когда-нибудь говорили с ним об этой его привычке, мадемуазель?

– Нет, мсье Пуаро. Вы же знаете, каковы мужчины! Они не любят, когда вы замечаете подобные вещи, – а уж в особенности не терпят, когда вы об этом заговариваете. Я ни разу не произнесла ни слова… но много раз улыбалась про себя, наблюдая за ним. Да бог с вами, он сам никогда и не подозревал за собой ничего подобного!

Пуаро вежливо кивнул. Я заметил, что его собственная рука слегка вздрогнула, когда он протянул ее к бокалу.

– И еще при идентификации часто встает вопрос о почерке, – небрежно заметил он. – Без сомнения, вы сохранили какое-нибудь письмо, написанное мистером Даррелом?

Мисс Монро грустно покачала головой:

– Он ни разу мне не писал. Никогда ни строчки, за всю жизнь.

– Как жаль! – посочувствовал Пуаро.

– Но я вот что вам скажу, – внезапно сказала мисс Монро, – у меня есть фотография, это может вам пригодиться?

– У вас есть его фотография?!

Пуаро чуть не подпрыгнул от волнения.

– Ну, она довольно старая… ей лет восемь, не меньше.

– Это ничего! Совершенно неважно, если даже она совсем старая и поблекшая! Ах, дорогая, но как же нам повезло! Вы позволите мне взглянуть на этот снимок, мадемуазель?

– Конечно, почему же нет?

– Возможно, вы даже позволите сделать копию? Это не займет много времени.

– Пожалуйста, если хотите.

Мисс Монро встала.

– Ну, мне пора, – лукаво сообщила она. – Была очень рада познакомиться с вами и вашим другом, мсье Пуаро.

– А фотография? Когда я могу взять ее у вас?

– Я поищу ее сегодня вечером. Думаю, я знаю, где она лежит. И сразу пришлю ее вам.

– Тысяча благодарностей, мадемуазель! Ваша любезность не имеет границ! Надеюсь, вскоре мы сможем еще раз пообедать вместе.

– Как только вам того захочется, – ответила мисс Монро. – Я ничего не имею против.

– О, погодите, я не уверен, что у меня есть ваш адрес…

С величественным видом мисс Монро извлекла из своей сумочки визитную карточку и протянула ее Пуаро. Карточка была довольно замусоленной, а напечатанный на ней адрес зачеркнут, и поверх него карандашом написан новый.