Дом Цепей Эриксон Стивен

Стены — жильчатый известняк, закопченный поколениями рабочих; потолок высокий, грубо скругленный. В десятке шагов проход резко сужается и сверху и по бокам. Карса присел и пролез через узкое место.

Дальше была обширная пещера. У противоположной стены смутно виднелся монолитный выступ чистого кремня, торчавший почти до потолка. В стенах были высверлены глубокие ниши. Трещина в середине рукотворного потолка сочилась сумеречным светом.

Прямо под ней была груда песка, и узловатое кривое дерево венчало этот «курган» — гилдинга не выше колена Теблора, листья даже зеленее обычного. То, что свет проходит сквозь две трети толщины утеса — уже чудо… но дерево…

Карса подошел к одной из ниш и засунул руку с фонарем. Там была другая пещерка. Полная кремневого оружия — сломанного и целого. Мечи, двойные секиры с костяными рукоятями — сотни и сотни на полу. В следующей нише обнаружилось то же самое, как и в третьей. Целых двадцать две каморы. Оружие мертвых. Оружие проигравших. Он понял, что найдет то же в любой пещере.

Но другие пещеры его не интересуют.

Поставив фонарь подле кремневого выступа, он выпрямил спину. — Уругал Плетеный. Кальб Молчаливый Ловец, Зеник Разбитый, Сибалле Ненайденная, Халед Великан, Имрот Жестокая. Каменные Лица, боги Теблоров. Я, Карса Орлонг из племени Урид, привел вас в это место. Вы были сломаны. Отделены. Лишены оружия. Я исполнил ваш приказ, я принес вас в это место.

Хриплый голос Уругала отозвался: — Ты нашел то, что у нас отобрали, Карса Орлонг. Ты освободил своих богов.

Теблор смотрел, как призрак Уругала медленно встает перед ним. Приземистый крупнокостный воин, ниже, но много шире в плечах среднего низменника. Кости рук и ног были разбиты — Карса понял, что их держит вместе лишь тугая оплетка из кожи. Грудь тоже была многократно перевязана.

— Карса Орлонг, ты нашел наше оружие.

Воин пожал плечами. — Если оно действительно там, среди многих тысяч.

— Оно там. Оружие не подвело нас.

— Как Ритуал.

Уругал склонил голову к плечу. Шестеро сородичей обретали форму рядом. — Значит, понял.

— Да.

— Наши физические формы приближаются, Карса Орлонг. Далеко путешествовали они, лишенные духа и поддерживаемые лишь волей…

— И тем, кому вы нынче служите, — буркнул Карса.

— Да. Тем, кому мы служим. Мы, в свою очередь, вели тебя, Воевода. И за твои дела тебя ждет награда.

Подала голос Сибалле Ненайденная: — Мы собрали для тебя армию, Карса Орлонг. Все дети, принесенные в жертву перед Ликами, живы, Воевода. Их подготовили. Для тебя. Армия. Твой народ в осаде. Жителей низин нужно изгнать, уничтожить их войска. Ты обрушишься со своими легионами, спустишься в их земли и пожнешь урожая гибели.

— Так и будет.

— Семь Богов Теблоров, — заявил Уругал, — должны стать Восемью.

Тот, кого звали Халед — самый большой из семерых, грузный и звероподобный — шагнул вперед. — Теперь ты должен сделать себе меч, Карса Орлонг. Из камня. Шахты ждут снаружи — мы откроем тебе знание…

— Нет нужды. Я узнал много каменных сердец. Это мое знание, и меч будет только мой. Те, что делали вы, подходят для вашего рода. Но я Теблор. Я Теломен Тоблакай. — Тут он развернулся и пошел к монолитному столбу кремня.

— Эта шпора отвергнет тебя, — проговорил сзади Халед. — Чтобы сделать достаточно длинное лезвие, ты должен бить сверху. Внимательно огляди жилу: хотя она чиста, но камень непозволительно извилист. Ни один из нас не дерзал отколоть желвак длиннее своего роста. Шпора перед тобой не заготовка, а остаток от других работ. Ударь по ней, она рассыплется. Неудача омрачит следующие попытки и ослабит магию предмета.

Карса стоял перед коричневым — почти черным — кремневым столбом.

— Нужно разложить костер у основания, — советовал Халед. — Пусть горит неустанно много дней и ночей. В долине мало дерева, но в Джаг Одхане бродят многочисленные стада бхедринов. Огонь, Карса Орлонг, а потом холодная вода…

— Нет. В вашем методе, Т'лан Имассы, теряется всякий контроль. Не вам одним ведомы тайны камня. Это моя и только моя задача. Ну, хватит болтать.

— Имя, которое ты произнес, — захрипел Уругал. — Откуда ты взял это знание?

Карса обернулся, скривив губы. — Тупые Теблоры. Так вы думали. Так вы и взяли нас. Падшие Теломен Тоблакаи. Но упавший может воспрянуть, Уругал. Итак, прежде вы были Т'лан Имассами. Но ныне вы Несвязанные. — Ухмылка стала гримасой. — От блужданий к оплоту. От оплота к дому.

Воин влез на глыбу кремня. Сел на вершину и вытащил малазанский короткий меч. Мгновенное изучение поверхности камня — и он склонился ниже, чтобы осмотреть почти вертикальную полосу беспорочного кремня, что шла почти до пола пещеры. Он перевернул меч и начал царапать вершину, отступив на ладонь от острой грани. Карса видел следы старых ударов. Т'лан Имассы пытались, хотя Халед говорил иначе — но не сумели.

Карса продолжал делать неровной поверхность там, где потом ударит. И мысленно говорил: «Байрот Гилд. Делюм Торд. Услышьте меня, и пусть не слышит никто больше. Однажды я сломаю свои цепи. Освобожу души, что гонят меня. Вам не хочется быть среди них. Но я не желаю, чтобы вас приветил Худ. Я обдумал ваши желания — и создаю альтернативу…»

«Воевода. Делюм и я понимаем, что ты задумал. Твой гений не устает меня удивлять, Карса Орлонг. Ты преуспеешь лишь при нашем согласии. Итак, ты сказал слово и о чудо! Наш путь обозначен. Объятия Худа… или то, что делаешь ты».

Карса потряс головой: «Не только я, Байрот Гилд. И ты. Станешь отрицать?»

«Нет, Воевода. Мы не станем. Итак, принимаем твое предложение».

Карса знал, что в тот миг лишь он мог видеть духи своих друзей. Они как будто растворились, становясь чистой волей, и вплыли в кремень. Ушли отыскивать форму, узлы соединения…

Ждать… Он стряхнул крошку и пыль с грубой поверхности, сомкнул ладони на слишком короткой рукояти меча. Во все глаза уставился на место нужного удара. И опустил оружие. Странный трескучий звук…

Карса спрыгнул, отбрасывая короткий меч, полетел, разворачиваясь в воздухе. Колени подогнулись, смягчая падение, а руки рванулись вверх — перехватить падающее кремневое копье.

Копье длиной почти с самого Теблора.

Он отпал от столба, длинный плоский скол, и угодил ему в руки. Теплое касание — и кровь вдруг брызнула, потекла по предплечьям. Карса поспешно попятился, чтобы положить лезвие на пол. Поглядел на руки: они были рассечены до костей. «Умный Байрот. Выпить кровь в подтверждение сделки».

— Ты… превзошел нас, — прошелестел Халед.

Карса вернулся к вещам, достал бинты и нить с иглой. Заражения не будет, конечно. Он быстро выздоровеет. Но нужно закрыть раны, прежде чем можно надеяться на работу над длинными гранями, над эфесом.

— Мы зачаруем оружие, — провозгласил Уругал из-за спины. — Его нельзя будет сломать.

Карса кивнул.

— Мы сделаем тебя Восьмым Богом Теблоров.

— Нет, — ответил он, обрабатывая левую руку. — Я не из вас, Уругал. Я связан. Вы сами нацепили на меня цепи. Вы сами позаботились, чтобы души убитых вечно брели за мной. Вы измыслили мне проклятие, Уругал. Под таким грузом мне вовек не освободиться.

— И все же для тебя есть место в Доме Цепей.

— Да. Рыцарь Цепей, поборник Увечного Бога.

— Ты многое узнал, Карса Орлонг.

Он смотрел на окровавленные руки. — Да, Т'лан Тмассы. И вы узрите.

Глава 15

Много ли раз, милый путник, будешь ты проходить по одной и той же тропе?

Кейесан

К северу пыль имперской армии заслонила отороченные рощами холмы Ватара. Был самый разгар дня, когда умирает ветер и камни пылают жаром, словно раскаленная печь. Сержант Смычок неподвижно замер под охряным плащом. Он лежал на животе, осматривая земли на юго-западе. Пот стекал по лицу, мочил рыжую с проседью бороду.

Он видел массу конных воинов, выезжавших из пыльного одхана. Протек долгий миг; Смычок поднял руку в перчатке, сделал жест.

Солдаты его взвода вылезли из укрытий, уходя с гребня. Сержант подождал, пока все не залягут снова, и двинулся за ними.

Бесконечные стычки с налетчиками уже несколько недель. Все началось сразу за Дойалом; более жаркие схватки произошли с племенами кхеран-добрийцев у Тазимона и Санимона… Но до сих пор ничего подобного этому войску. Три тысячи воинов, по меньшей мере, и этого племени они прежде не встречали. Над полчищем поднимаются бесчисленные варварские штандарты — высокие копья с множеством рваных вымпелов, рогов простых и ветвистых, черепов. Под черными телабами и мехами виден блеск бронзовых кольчуг, хотя преобладают серые доспехи, слишком толстые — явно кожаные. Шлемы (насколько Смычок мог судить на таком расстоянии) были тонкой работы, многие с вороньими крыльями из кожи или бронзы.

Смычок скользнул к ожидавшим его солдатам. Им еще не доводилось сходиться с врагом в рукопашной, весь боевой опыт — стрельба из арбалетов и по временам хождение в шеренге. Но… пока сойдет. Сержант поглядел на Улыбу. — Ладно, я решил — залезай на ту жалкую лошадь, милашка, и скачи к лейтенанту. Похоже, нас ждет бой.

Пот прочертил дорожки по запыленному лицу. Женщина кивнула и пошла в сторону.

— Бутыл, на позиции Геслера, и пусть пошлет весть Бордюку. Я хочу встретиться. Быстрее, пока их разведчики сюда не добрались.

— Слушаюсь, сержант.

Тут Смычок достал бурдюк и передал капралу Тарру. Постучал по плечу Каракатицу; оба они пошли, пригибаясь, назад на холм.

Легли рядом и возобновили наблюдение за армией внизу.

— Эти могут нас измолотить, — пробурчал сержант. — Но все же, они скачут так тесно, что я удивлен…

Каракатица хмыкнул, глаза его стали щелками. — Мне словно кто пальцы гложет, Скрип. Знают, что мы близко, но для боя не построились. Нужно было выждать ночи и ударить вдоль всей колонны. И где их разведка?

— Ну, те вестовые…

— Слишком близко. Местные должны знать лучше…

Внезапно заскрежетали камни; Смычок и Каракатица обернулись — чтобы увидеть всадников, въезжающих на холм слева и справа. Другие скакали сзади, тоже сходясь к их взводу.

— Худ нас возьми! Откуда…

Раздалось воинственное улюлюканье, оружие взлетело в воздух, но затем конники натянули удила, поднимаясь в стременах. Взвод был окружен.

Хмурый Смычок встал. Взглянул назад: авангард чужой армии неспешным галопом въезжал на склон. Сержант поймал взгляд Каракатицы и пожал плечами.

Сапер в ответ скривил лицо.

В сопровождении всадников солдаты сошли вниз, где стояли Тарр и Корик. Оба зарядили арбалеты, но на прицеле вертящихся кругом дикарей не держали. Еще ниже Смычок увидел Геслера и его солдат, а также Бутыла — тоже в компании конников.

— Каракатица, — пробормотал сержант, — вы сталкивались с такими к северу от реки Ватар?

— Нет. Но думаю, я знаю, кто это.

Разведчики не носили бронзовых доспехов. Серая кожа под плащами цвета пустыни делала их до странности похожими на рептилий. К предплечьям прикреплены вороньи крылья, словно загнутые назад плавники. Лица по местным стандартам бледные, у всех бороды и усы — тоже необычная примета. По впалым щекам идут татуировки в виде текущих слез.

Кроме пик, всадники имели тяжелые сабли-талвары в деревянных, покрытых мехом ножнах за плечами. На шлемах также болтались украшения из вороньих перьев.

Авангард племени добрался до гребня и резко застыл; одновременно с другой стороны показалась компания виканов, сетийцев и офицеров-малазан.

«Сбереги Беру, Адъюнкт с ними. И кулак Гамет, Нил, Нетер и Темул, и еще капитан Кенеб и лейтенант Ранал».

Две конные группы встали лицами друг к другу на берегах мелкого оврага; Смычок видел, как Темул отчетливо вздрогнул и, перегнувшись в седле, что-то сказал Адъюнкту. Почти сразу Тавора, Гамет и Темул поехали вперед.

Лишь один из племени поехал вниз по склону. Вождь, подумал Смычок. Он был здоровяком; два талвара висели на пересекавшей грудь перевязи — один обломанный почти у рукояти. Казалось, черные слезы на щеках глубоко врезались в плоть. Он подъехал к Смычку и Каракатице и остановился почти вплотную.

Кивнул в сторону подъезжавшей группы и спросил на неловком малазанском: — Это Прямая Женщина их ведет?

Смычок моргнул и кивнул: — Адъюнкт Тавора, верно.

— Мы встретились с кхеран-добрийцами, — сказал вождь и улыбнулся. — Они больше не будут вас досаждать, малазан.

Тавора с офицерами встали в пяти шагах. Адъюнкт заговорила первой: — Привет вам, Вождь Войны Хундрилов. Я Адъюнкт Тавора Паран, командующая Четырнадцатой Армией Малазанской Империи.

— Я Желч, и мы Горячие Слезы Хундрилы.

— Горячие Слезы?

Мужчина сделал жест печали. — Черное Крыло, вождь виканов. Я говорил с ним. Мои воины пытали вызов, увидеть, кто самые великие воины света. Мы бились жестоко, но были срамлены. Черное Крыло мертв, его род уничтожен, Собакодавы Корболо Дома плясали на его имени. За это нужен ответ и мы здесь. Три тысячи — столько бились с Черным Крылом в первый раз. Мы изменились, Адъюнкт. Мы другие, не как были раньше. Мы скорбим потерю себя и должны оставаться потерянными все время.

— Ваши слова опечалили меня, Вождь, — ответила Тавора чуть дрожащим голосом.

«Теперь осторожнее, девочка…»

— Мы хотели бы единиться с вами, — проскрежетал голос вождя, — потому что некуда больше идти. Стены юрт кажутся странными глазам. Лица жен, мужей, детей — тех, кого мы любили и кто нас любили — нынче чужаки. Как сам Черное Крыло, мы как призраки в этом мире, и эта земля больше не дом нам.

— Вы готовы присоединиться к нам — чтобы сражаться под моим командованием, Желч?

— Готовы.

— Ради мести Корболо Дому.

Он покачал головой: — Это подойдет, да. Но мы ищем оправдания.

Она нахмурилась: — Оправдания? По словам Темула, вы бились смело и умело. Без вашего вмешательства Собачья Упряжка пала бы при Санимоне. Беженцев перерезали бы…

— Но потом мы уехали прочь — в свои земли, Адъюнкт. Мы думали лишь как зализать раны. А Упряжка пошла дальше. К новым битвам. К последней битве. — Теперь он плакал по-настоящему. Остальные воины подняли странный заунывный вой. — Мы должны были там. Вот и все.

Адъюнкт долго не отвечала.

Смычок стащил шлем и утер пот со лба. Оглянулся на склон, увидел плотные ряды хундрилов. Молчат. Ждут.

Тавора откашлялась. — Желч, Вождь Войны Горячих Слез… Четырнадцатая Армия рада вам.

Ответный рев потряс землю под ногами. Смычок обернулся, чтобы поглядеть в глаза Каракатицы. «Три тысячи ветеранов из здешней Худом клятой пустыни. Королева Снов, у нас появился шанс. Наконец похоже, что у нас есть шанс». Ему не нужно было говорить вслух — Каракатица сам все понял и кивнул.

Но Желч еще не закончил. Мог ли он понимать всю меру своего жеста — нет, решил Смычок чуть подумав, не мог — и все же… Вождь подобрал поводья и проехал мимо Адъюнкта. Встал перед Темулом, спешился.

Три шага вперед. На глазах трех сотен виканов и пяти сотен сетийцев грузный хундрил — серые глаза устремлены на Темула — замер. Отстегнул сломанную саблю и передал юноше.

Темул был бледен, когда принял ее.

Желч сделал шаг назад и неспешно опустился на колено. — Мы не виканы, — прохрипел он, — но клянусь, мы попытается ими стать. — И опустил голову.

Темул сидел неподвижно, явно сраженный бурей эмоций; Смычок вдруг понял: он не знает что ответить, что сделать.

Сержант сделал шаг и поднял шлем, словно намеревался нахлобучить на голову. Темул заметил движение, хотя смотрел наземь, собираясь слезть с коня; замер и встретился взором со Смычком.

Легкое покачивание головой. «Оставайся в седле, Темул!» Сержант поднял руку и коснулся рта. «Говори! Ответь на его речь, паренек!»

Командир конницы медленно выпрямился и поднял голову. — Желч из Горячих Слез, — начал он дрожащим голосом. — Черное Крыло смотрит глазами всех виканов, что собрались здесь. Встань. Во имя Черного Крыла я, Темул из клана Вороны, принимаю вас… Горячие Слезы… в клан Вороны, в виканы. — Затем он взял ремень, на котором был сломанный меч, и перекинул через плечо.

Со звуком, с которым волна накатывается на пляж в лигу длиной, оружие вылетело из ножен по всему гребню. Приветствие, высказанное лишь голосами железа.

Смычка пробрал холодок.

— Дыханье Худа, — пробормотал сквозь зубы Каракатица. — Это пострашнее их боевых воплей.

«Да, зловеще как улыбка Худа». Смычок глянул на Темула: викан следил за ним. Сержант опустил шлем на голову, улыбнулся и кивнул. «Отлично, парень. Я сам лучше не смог бы».

Теперь Темул уже не одиночка, окруженный ворчащими подагрическими волками, не желающими признавать его власть. Теперь у него Желч и три тысячи омытых кровью воинов, готовых поддержать любое его слово. И это не самое важное. «Желч, будь я религиозен, сжег бы сегодня ночью воронье крыло. Возьми меня Худ, так и сделаю!»

— Желч из Горячих Слез, — провозгласила Адъюнкт. — Прошу присоединиться к нашему штабу. Мы сможем обсудить расположение ваших сил за обедом — к сожалению, скромным обедом…

Вождь хундрилов величественно выпрямился. Встал лицом к Адъюнкту. — Скромным? Нет. Мы привезли с собой еду и ночью будет пир — солдат ни один не уйдет без куска мяса бхедрина или кабана! — Он оглядел свиту, выделив того, кого искал: — Имрал! Тащи свои кости к фургонам и прикажи им ехать сюда! Найди две сотни поваров и проследи, чтоб были трезвые! Если нет, я им головы отрублю!

Воин Имрал, тощий старец, совсем вспотевший под архаичными бронзовыми доспехами, ответил широкой беззубой улыбкой, развернул коня и поскакал вверх по склону.

Желч развернулся и воздел руки — крылья на предплечьях, казалось, раскрылись шире. — Пусть Собакодавы дрожат! — заревел он. — Горячие Слезы вышли на охоту!

Каракатица подобрался поближе к Смычку: — Одной проблемой меньше — паренек-викан наконец на твердой почве. Одна рана зашита, но другая открылась.

— Другая? Ох, ты прав. «Тень виканского вождя — Кулака снова восстала. Бедная девочка».

— Наследие Колтейна и так кусает ее за пятки… извини за вольность, — продолжал сапер. — Но она умеет делать хорошую мину…

«Выбора нет». Смычок встал лицом к взводу. — Собрать вещи, солдаты. Нужно вырыть ямы для дозоров… до обеда. — Он ухмыльнулся, слыша стоны. — И считайте себя счастливчиками — вы проворонили разведчиков, и вряд ли это можно записать в вашу пользу, верно?

Он проследил, чтобы все собрались. Геслер и Бордюк подходили со своими солдатами. Каракатица хмыкнул: — Если ты не заметил, Скрип, — сказал он тихо, — мы и сами ублюдков проворонили.

— Ты прав, я совсем забыл. Хм, вот снова. Забыл.

Каракатица поскреб заросшую челюсть: — Странно. О чем мы толковали?

— Бхедрины и кабаны, кажется. Свежее мясцо.

— Точно. Слюнки текут от одной мысли.

* * *

Гамет помедлил у командного шатра. Пир был в разгаре, хундрилы сновали по лагерю, ревя свои дикарские песни. Откупорили кувшины со сброженным молоком, и кулак был чертовски уверен, что многие порции то пережареного, то полусырого мяса преждевременно удобрили землю за кругом костров. А если нет, время до рассвета еще остается…

Завтра переход будет наполовину уменьшен, хотя даже марш длиной в пять звонов наверняка заставит почти всех солдат сожалеть о ночных излишествах.

Или нет.

Он увидел, как мимо проходит один из его морпехов. Дикарка из хундрилов ехала на нем, обвив ногами поясницу и руками шею. Она была голая, да и морпех почти без одежды. Покачиваясь, парочка скрылась в темноте.

Гамет вздохнул и потуже натянул плащ. Повернулся и пошел к двоим виканам, стоявшим снаружи шатра Адъюнкта.

Они были из Вороны, седовласые и унылые на вид. Узнав кулака, оба расступились. Он прошел мимо, поднырнул под полог.

Все офицеры уже ушли, оставив Адъюнкта наедине с Желчем. Вождь вольготно возлежал в тяжелом старинном кресле, привезенном в обозе хундрилов. Он снял шлем, показав массу кудрявых волос, длинных, черных, блестящих от жира. Чернота искусственная, заподозрил Гамет, видя, что мужчине далеко за пятьдесят. Кончики усов опустились на грудь; он казался дремлющим, но могучая рука все еще сжимала ручку глиняного кувшина. Адъюнкт стояла рядом и смотрела на жаровню, словно погрузившись в размышления.

«Будь я художник, зарисовал бы эту сцену. Именно этот момент, и пусть зрители удивляются». Он подошел к столу, где ждал своего времени другой кувшин. — Армия пьяна, Адъюнкт, — пробормотал кулак, наливая полный кубок.

— Как мы, — пробормотал Желч. — Ваша армия потеряна.

Гамет глянул на Тавору, но та никак не реагировала. Он вздохнул, обратился к хундрилу: — Мы еще не провели большой битвы, Вождь Войны. А значит, не познали себя. Вот и всё. Мы не потеряны…

— Но и не найдены, — закончил за него Желч, оскаливая зубы. И сделал большой глоток.

— Значит, уже сожалеете о решении присоединиться?

— Вовсе нет, Кулак. Мои шаманы читали песок. Много узнали о вашем будующем. Четырнадцатая армия будет знать долгую жизнь, но жизнь беспокойную. Вы обречены искать, всегда охотиться… но за чем, не знаете и, верно, не узнаете. Как наши пески, блуждающие вечно.

Гамет скривился. — Не хотел бы спорить, Вождь, но я мало доверяю гаданиям. Ни смертный, ни бог не могут сказать, что мы обречены и осуждены. Будущее остается неведомым, ведь лишь ему мы не можем придавать узор.

Хундрил крякнул. — Узор, а наши шаманы твердят о жизненной крови. Но не они одни, верно? Колода Драконов, разве она не для гадания?

Гамет пожал плечами. — Многие ставят на Колоду. Но не я.

— Не веришь в узоры истории, кулак? Ты слеп к циклам, которые мы минуем? Погляди на пустыню, на эти бесполезные земли, вами пройденные. Не ваша империя первая их своими объявила. До хундрилов, кхеран-добрийцев и трегинов были сениды, и оруты, а до них племена, которых пропали имена. Гляди на разваленные города, старые дороги. Прошлое — сплошной узор, и узоры остаются под ногами, а звезды крутят свои узоры над головами — потому как звезды, которые видим ночью, лишь иллюзия прошлого. — Он поднял кувшин и уставился на него. — Вот, прошлое лежит позади и над настоящим, кулак. Такая истина захватила моих шаманов. Это кости, к которым будующее клеится как мясо.

Адъюнкт не спеша развернулась к вождю. — Завтра мы дойдем до переправы через Ватар, Желч. Что там найдем?

Глаза хундрила блеснули: — Вам решать, Тавора Паран. Это место смерти и оно заговорит с вами своим языком, словами, которые больше никто не услышит.

— Вы там были? — спросила она в ответ. Он молча кивнул.

Гамет отхлебнул вина. Была некая странность в этой ночи, в этом мгновении, в шатре Адъюнкта — у него мурашки по коже поползли. Кулак чувствовал себя не на своем месте, словно дурачок в обществе ученых. Пиршество в лагере затихало, и на заре, знал он, наступит полная тишина. Пьяное забвение — это всегда малая, временная смерть. Худ проходит там, где было человеческое «я», и следы бога ослабляют смертную плоть.

Он опустил кубок на стол для карт. — Извольте простить, — пробормотал он, — воздух здесь такой… спертый.

Никто не отозвался. Гамет покинул шатер.

Снаружи, между двоих неподвижных виканов, помедлил, глядя вверх. «Древний свет, вот как? Если так, то видимые мне узоры… мертвы давным-давно. Нет, не нужно о таком задумываться. В этой истине нет ценности, ведь рождает она лишь беспокойство.

И не надо мне подкидывать дров в холодное пламя. Я слишком стар для нынешней войны. Видит Худ, я и в первый раз не особо наслаждался. Мстительность — привилегия юных. Когда чувства пылают сильней всего, когда жизнь проста — только режь, только кромсай души».

Он вздрогнул, заметив пробегающую большую овчарку. Голова опущена, мышцы перекатываются под пятнистой шкурой, буквально искромсанной множеством шрамов. Зверь молча трусил по улице между рядов палаток. Еще миг — и пропал в темноте.

— Мне хочется бежать за ним, — раздался голос сзади.

Гамет обернулся. — Капитан Кенеб. Удивлен, что вы еще не спите.

Солдат пожал плечами: — Кабан в кишках ворочается, сэр.

— Скорее хундрильское сброженное молоко. Как так его?

— Уртазан. Но нет, я уже сталкивался с этим пойлом и потому сейчас не выпил ни капли. К утру, полагаю, три четверти армии обретут такую же мудрость.

— А оставшаяся четверть?

— Помрет. — Он улыбнулся, видя лицо Гамета. — Простите, сэр, я не серьезно.

Кулак жестом пригласил капитана прогуляться вместе. — Почему вы шли за псом, Кенеб?

— Потому что знаю его историю, сэр. Выжил в Собачьей Упряжке. От Хиссара до Падения у Арена. Видел я, как он упал почти у ног Колтейна. Пронзенный копьями. Не должен был выжить.

— Но как выжил?

— Геслер.

Гамет нахмурился: — Сержант из морпехов нашего легиона?

— Да, сэр. Он нашел его и другую собаку. Что случилось, я совсем не знаю. Но обе бестии выкарабкались, исцелившись от смертельных ран.

— Может, как раз целитель…

Кенеб кивнул: — Возможно, но не из стражи Блистига, я навел справки. Нет, эту загадку мы еще не решили. Не только с собаками, а сам Геслер и его капрал Буян, и третий солдат — вы не замечали странный оттенок их кожи? Они фаларийцы, а на Фаларах все бледнокожие, и на пустынный загар совсем не похоже. Интересно, что именно Геслер привел «Силанду».

— Считаете, они заключили договор с каким-то богом? Такие культы воспрещены в имперской армии.

— Ничего не могу сказать, сэр. У меня нет свидетельств, позволяющих выдвинуть такие обвинения. Но на всякий случай держу взвод Геслера и несколько других в арьергарде колонны.

Кулак хмыкнул: — Тревожная новость, капитан. Не доверяете собственным солдатам. А я в первый раз обо всем слышу. Вы решили разобраться с сержантом напрямую?

Они дошагали до края лагеря. Дальше простиралась ломаная линия холмов; справа темнел Ватарский лес.

Кенеб кивнул и вздохнул, слыша вопрос Гамета. — А они, Кулак, в свою очередь не доверяют мне. Ходит слух по роте… будто я бросил прежних своих солдат во время мятежа.

«Так и было, Кенеб?» Гамет промолчал.

Но, кажется, капитан все же услышал безмолвный вопрос. — Нет, хотя не смею отрицать, что некоторые мои решения ставят под сомнение мою верность империи.

— Вам лучше объяснить, Кенеб, — спокойно сказал Гамет.

— При мне была семья. Я старался ее спасти, и все остальное перестало иметь значение. Сэр, целые роты переметнулись к мятежникам. Вы не знали, кому верить. Как оказалось, мой командир…

— Ни слова больше, капитан. Я передумал. Не желаю знать. Ваша семья? Вы сумели ее спасти?

— Да, сэр. При своевременной помощи одного изгнанного Сжигателя Мостов…

— Кого, ради Худа?

— Капрала Калама, сэр.

— Он здесь? На Семиградье?

— Был. Думаю, пробирался к Императрице. Насколько я сумел понять, были некоторые вопросы между ними двоими… неулаженные…

— И кто еще это знает?

— Никто, сэр. Слышал я историю, будто Сжигателей стерли. Но скажу вам, Калама среди них не было. Он был здесь, сэр. А где он сейчас, наверное, одна Императрица знает.

В траве шагах в двадцати что-то пошевелилось. «Пес. Худ знает, что он задумал». — Ладно, капитан. Так и держите Геслера в арьергарде. Но однажды, перед боем, его придется испытать — хочу знать, можно ли ему довериться.

— Да, сэр.

— Ваш пес вон там блуждает.

— Знаю. Каждую ночь. Как будто кого-то ищет. Колтейна? Ищет Колтейна. Прямо сердце разрывается, сэр.

— Что же, если это правда, капитан, если пес ищет Колтейна… признаюсь, что удивлен.

— О чем вы, сэр?

— Потому что ублюдок здесь. Вы должны быть слепым, тупым и глухим, чтобы его не замечать, капитан. Спокойной ночи. — Он отвернулся и пошел прочь, ощущая желание плюнуть, однако зная: от горечи во рту так легко не избавишься.

* * *

Огонь давно погас. Завернувшийся в плащ Смычок сидел, рассеянно смотря на слоистую золу — все, что осталось от кучи кизяка. Рядом лежала шелудивая хенгезская собачонка, которую Правд называл Мошкой. Кость, которую глодала эта тварь, была больше нее самой; будь у кости зубы и аппетит, сегодня ужинала бы она.

Довольная компания, словно в насмешку над этой ночью. По сторонам замерли укрывшиеся одеялами солдаты его взвода. Они слишком утомились, чтобы напиваться — копали ямы для дозоров, потом в них сидели; набитые животы быстро утянули солдат в сон. К лучшему, подумал он; окажутся среди немногих избавленных от мук похмелья. Даже Каракатица, привыкший просыпаться раньше всех, еще дремлет. А может, глаза у него открыты — лежит за остатками костра и глядит в небо.

Не имеет значения. Одиночество Смычка не исцелить компанией — по крайней мере, той, какую он может найти здесь. Да и нынешние мысли ему не захочется делить с другими.

Они плюются пылью с начал похода. Не место для морпехов, кроме тех случаев, когда по пятам армии идет сильный враг. Сейчас явно не то. Нет, Кенеб их наказывает, вот только непонятно за что. Даже лейтенант, как-то ухитрившийся избежать непосредственного командования своими взводами, плохо понимает мотивы капитана. Хотя и вполне доволен. Но ведь как Раналу завоевать звездную репутацию, если его солдаты глотают пыль всей Четырнадцатой Армии?

«И мне какое дело, черт побери?»

Ночной воздух пахнет желчью, словно сама Полиэль прошла по лагерю. Внезапное приобретение трех тысяч опытных воинов подняло дух Четырнадцатой. Смычок надеялся, что больше дурных знамений не случится.

«Ладно, ладно, давай все обдумаем. У армии появился шанс. Теперь ей не нужны ублюдки вроде меня. И чего мне захотелось возвращаться в Рараку? Ненавижу тот, первый раз. Я уже не прежний юнец с разинутым ртом. Думал, что-то поймаю в святой пустыне? Что именно? Потерянные годы? Дерзость и напор, эти дары юности? Они принадлежат солдатам вроде Улыбы и Корика, Бутыла и Тарра. Я иду ради мести? Но она уже не наполняет желудок — видит Худ, ничего уже меня не трогает. Ни месть. Ни честь. Ни даже дружба. Проклятие, Калам, ты должен был меня отговорить. Прямо там, в Малазе. Нужно было назвать меня в лицо дураком».

Появилась овчарка Геслера.

Мошка зарычала. Большой зверь помедлил, нюхая воздух, и уселся в нескольких шагах. Комнатная собачонка вернулась к кости.

— Выходи, Геслер, — пробормотал Смычок.

Сержант показался с кувшином в руке. Сел напротив, оглядел кувшин и отбросил с возгласом недовольства. — Не могу больше пить. Ни я, ни Буян с Правдом. Мы прокляты.

Страницы: «« ... 2930313233343536 ... »»

Читать бесплатно другие книги:

Книга содержит описание приемов искусства йоги в свете нашего времени и современных знаний. Представ...
Говорят, первую любовь забыть невозможно. А если она была приправлена болью, разочарованием и предат...
Книга представляет собой современный роман, в котором главному герою предстоит решить, с кем из деву...
Книга голландского историка Шенга Схейена – самая полная на сегодняшний день биография Сергея Дягиле...
Праздник Рождества всем сулит веселые каникулы, хороводы вокруг нарядной елки и долгожданные подарки...