Дом Цепей Эриксон Стивен

Глава 17

Семь Каменных Лиц

Шесть повернулись к Теблорам

Одна остается Ненайденной

Матерью племени духов

Теблоров-детей

Которых должны мы забыть.

Молитва матерей отдающих, перевод с теблорского

Карса Орлонг не чурался камня. Сырая медь из залежей, олово и их союз — бронза… всем материалам дано свое место. Но дерево и камень суть слова рук, святое оформление воли.

Параллельные прожилки, полупрозрачные слои слетали с клинка, оставляя рябинки от краев до волнистой середины. Меньшие хлопья удалялись с обеих граней — сначала с одной стороны, потом перевернуть между ударами, назад и вперед, и так по всей длине.

Сражаться таким оружием — это потребует изменений в привычном стиле боя. Дерево гнется, с легкостью сползая с края щита, без усилий скользит при прямом выпаде. Кремневый меч с зазубренными гранями будет работать иначе, придется приспосабливаться, особенно учитывая тяжелый вес и длину.

Рукоять оказалась самым большим вызовом. Кремень не любит кривизны, и чем круглее становился захват, тем труднее было скалывать куски. Окончанию рукояти он придал форму огромного многогранного алмаза; почти прямые углы граней обыкновенно рассматриваются как опасные пороки, дающие дорогу энергии разрушения, но боги обещали сделать оружие не ломающимся, и Карса забыл об инстинктивных опасениях. А для перекрестия придется отыскать подходящий материал.

Он понятия не имел, сколько провел времени за изготовлением меча. Все прочие мысли пропали — он не ощущал ни голода, ни жажды, не замечал, что стены пещерки покрылись росой и температура растет, так что он и оружие покрылись потом. Он не знал, что пламя в каменном очаге пылает непрестанно — без топлива — и языки пламени переливаются странными оттенками.

Меч повелевал всем. Ощущение товарищей в клинке пронизывало тело до кончиков пальцев, каждую мышцу и каждую кость. Байрот Гилд, чья режущая ирония каким-то образом пропитала оружие, и пылкая преданность Делюма Торда — вот нежданные дары, загадочное совпадение тем, аспектов, давшее мечу личность.

Среди теблорских легенд есть песни о почитаемом оружии и владевших им героях. Карса всегда полагал, что слова об оружии, наделенном собственной волей — всего лишь поэтический вымысел. Все те герои, предавшие клинки и пришедшие затем к трагическому финалу… что ж, каждый раз Карса находил иные, более очевидные пороки поведения, объясняющие гибель героев.

Теблоры никогда не передавали оружие потомкам — имущество уходило с покойным, ведь что такое дух, лишенный того, что приобрел в жизни, до смерти?

Кремневый меч, обретавший форму в руках Карсы, таким образом, был совершенно отличным от всего ранее виденного. Он возлежал на земле, странно обнаженный, хотя и закутанный в кожу. Ни эфеса, ни ножен. Массивный и грубый, но прекрасный своей симметрией, хотя его пятнают потеки крови с израненных рук.

Он осознал, какая палящая жара заполнила пещеру, и поднял голову.

Семь богов стояли лицами к нему, полумесяцем, языки пламени сверкали за изломанными, сухими телами. Держали оружие, подобное лежавшему перед ними, только меньше — по стать их приземистым формам.

— Вы узрели истину, — бросил Карса.

Тот, которого он называл Уругалом, отозвался: — Да. Ныне мы свободны от оков Ритуала. Цепи, Карса Орлонг, сброшены.

Другой сказал низким, хриплым голосом: — Садок Телланн нашел твой меч. — Шея бога была свернута, изжевана, упавшая на плечо голова едва держалась на мышцах и жилах. — Он никогда не переломится.

Карса хмыкнул: — В пещере полно сломанного оружия.

— Магия Старших, — объяснил Уругал. — Враждебные садки. Наш народ вел много войн.

— Верно, Т'лан Имассы, — сказал воин-Теблор. — Я шагал по ступеням, сделанным из ваших родичей. Видел падших, лежавших в невообразимых количествах. — Он смотрел на семь стоявших перед ним существ. — Какая битва потребовала вас?

Уругал пожал плечами: — Не имеет значения, Карса Орлонг. Сражение давно минувших дней, враг стал пылью, неудача забыта. Мы познали столько войн, что сбились со счета, но что достигнуто? Джагуты были обречены на вымирание — мы лишь подстегнули неизбежное. Другие враги сами объявили о своей вражде и встали на пути. Мы оставались равнодушны к их целям, и ничто не способно было помешать нам. И мы уничтожали их. Снова и снова. Войны без смысла, войны, так ничего и не изменившие. Жить значит страдать. Существовать — даже так, как мы — значит сопротивляться.

— Вот и всё, что мы постигли, — пробубнила женщина, которую звали Сибалле. — Полностью. Камень, море, лес, город — и все живущие твари — разделяют одну борьбу. Бытие противостоит небытию. Порядок воюет против хаоса, растворения, беспорядка. Карса Орлонг, вот единственно ценная истина, важнейшая изо всех истин. Чему поклоняются сами боги, если не совершенству? Недосягаемой победе над естеством, над неуверенностью природы. Много есть названий для такой борьбы. Порядок против хаоса, структура против распада, свет против тьмы, жизнь против смерти. Но значение у слов одно.

Имасс со сломанной шеей тихо захрипел, словно напевая заклинание: — Ранаг охромел. Отбился от стада. Но идет за ним. Ищет защиты стада. Время исцеляет. Или ослабляет. Две возможности. Но хромой ранаг ведает лишь упрямую надежду. Такова его природа. Ай видят его и приближаются. Добыча еще сильна. Но одинока. Ай знают слабость. Чуют, как запах в холодном ветре. Бегут за хромающим ранагом. Гонят от стада. Но он еще полон упрямой надежды. Надежда дает ему силы стоять. Голова опущена, рога готовы крушить ребра, вздымать врага в воздух. Но ай умнее. Кружат и бросаются, отскакивая. Снова и снова. Голод воюет с упрямой надеждой. Наконец ранаг истощен. Истекает кровью. Спотыкается. И ай нападают всем скопом. Затылок. Ноги. Горло. Пока ранаг не падает. И упрямая надежда сдается, Карса Орлонг. Сдается, как и должно, немой неизбежности.

Теблор оскалился. — Но ваш новый хозяин готов приютить хромого зверя. Готов предложить гавань.

— Ты пересек мост прежде, чем мы его построили. Кажется, Байрот Гилд научил тебя мыслить, прежде чем сам охромел и пал. Ты поистине достоин звания Воеводы.

— Совершенство — иллюзия, — сказала Сибалле. — Итак, смертные и бессмертные одинаково ищут невозможного. Наш новый хозяин желает изменить парадигму. Третья сила, Карса Орлонг, чтобы изменить вечную войну между порядком и распадом.

— Повелитель требует поклонения несовершенству, — прогудел Теблор.

Голова Сибалле заскрипела, согласно кивая. — Да.

Карса вдруг ощутил жажду и пошел к вещам за бурдюком. Хорошо напился и вернулся к мечу. Сомкнул ладони на рукояти, поднял перед собой, изучая волнистую длину.

— Необычайное творение, — заговорил Уругал. — Если бы оружие Имассов имело бога…

Карса усмехнулся Т'лан Имассу, перед которым некогда вставал на колени — на далекой поляне во времена юности, когда мир казался простым и… совершенным. — Вы не боги.

— Боги, — сказал Уругал. — Быть богом означает иметь поклонников.

— Вести их.

Сибалле кивнула.

— Вы неправы, и ты и ты. Быть богом означает познать бремя верующих. Защищали ли вы? Нет. Предлагали утешение и защиту? Были полны сочувствия? Даже жалости? Для Теблоров, Т'лан Имассы, вы были рабовладельцами, жадными и голодными, вы сурово требовали и ожидали кровавых жертв — чтобы питать ваши желания. Вы были незримыми цепями Теблоров. — Он смотрел на Сибалле. — А ты, женщина, Сибалле Ненайденная — ты была похитительницей детей.

— Несовершенных детей, Карса Орлонг, которые умерли бы. Они не жалеют о моих дарах.

— Полагаю, не жалеют. Сожаления остались матерям и отцам, отдававшим детей. Не важно, сколь коротка жизнь ребенка — силу любви родителей подавить нельзя. Знай, Сибалле, их любовь не обращает внимания на несовершенства. — Собственный голос казался ему слишком грубым, горло сдавило. — Поклонение несовершенству, сказала ты. Ты делала метафору реальностью, требуя жертвы детьми. Ты не понимала и не понимаешь важнейшего дара поклонения. Ты не облегчала нашего бремени. Нет, ты давала нам новые тяготы. — Он поглядел на Уругала. — Скажи, что сделали Теблоры, чтобы это заслужить?

— Твой народ забыл…

— Скажи.

Уругал пожал плечами. — Вы неудачники.

Карса онемел, глядя на потрепанного «бога». Меч трепетал в его руках. Он держал его на весу всё время и тяжесть, наконец, грозила опустить его руки. Теблор посмотрел на клинок и осторожно упер острие в каменный пол.

— Мы тоже потерпели неудачу. Очень давно.

Сибалле сказала: — Произошедшего не отменишь. Тебе остается либо сдаться и страдать от вечных мук. Или освободиться от бремени. Карса Орлонг, наш ответ прост: сдаться означает выказать порок. Встань лицом к лицу с откровением, не отворачивайся, не произноси напрасных клятв, что никогда не повторишь ошибки. Дело сделано. Восславь его! Вот наш ответ, и он показан нам Увечным Богом.

Напряжение покинуло Карсу. Он глубоко вдохнул и медленно выпустил воздух. — Очень хорошо. Тебе и Увечному Богу я дам ответ.

Волнистое лезвие не отличалось безмолвием. Нет, оно прорезало воздух с треском, словно лопались в огне сосновые иголки. Вверх, над головой Карсы — размытый круг — и вниз, наискосок…

Острие прошло между шеей и плечом Сибалле. Затрещали кости, тяжелое лезвие впилось в грудь, рассекая позвоночник, ребра, выйдя под правым бедром.

Она успела поднять навстречу свой меч, и тот рассыпался, выпустив в воздух мелкие и крупные осколки. Карса даже не почувствовал столкновения.

Огромный меч прорезал дугу в воздухе и угрожающе замер над головой Теблора.

Разрушенная Сибалле упала на пол. Имасса была разрублена надвое.

Остальные шестеро подняли оружие, но не спешили нападать.

Карса зарычал: — Идите же!

— Ты уничтожишь остальных? — спросил Уругал.

— Армия ее сирот подчинится мне, — бросил Теблор, ухмыляясь лежащей Сибалле. — А вы оставите мой народ — оставите поляну. Более не будете иметь с нами дел. Я доставил вас сюда. Освободил. Если появитесь передо мной снова, я вас уничтожу. Пройдете по снам старейшин, и я буду преследовать вас неустанно. Я, Карса Орлонг, урид и Теломен Тоблакай, в том клянусь. — Он сделал шаг, и шестеро Т'лан Имассов отпрянули. — Вы использовали нас. Использовали меня. И что вы предложили вместо награды?

— Мы хотели…

— Вы предложили новые цепи. Теперь уходите отсюда. Вы получили все, чего желали. Вон.

Шестеро Т'лан Имассов зашагали к выходу из пещеры. На миг затемнили лучи солнечного света и пропали.

Карса опустил меч. Посмотрел на Сибалле.

— Не ожидала, — сказала она.

Воин хмыкнул: — Слышал, вас, Т'лан Имассов, трудно убить.

— Невозможно, Карса Орлонг. Мы… упорствуем. Бросишь меня здесь?

— Для тебя не будет забвения?

— Однажды, очень давно, море окружало эти холмы. Такое море могло бы освободить меня и даровать забвение. Ты вернул мою судьбу — и наказание. Тысячи лет пыталась я освободиться. Полагаю, это остроумно.

— А ваш новый хозяин, Увечный Бог?

— Он покинул меня. Кажется, есть приемлемые уровни несовершенства и неприемлемые. Я потеряла полезность.

— Еще один бог, ничего не знающий о том, что значит быть богом, — прогудел Карса, шагая к тюку.

— Что будешь делать, Карса Орлонг?

— Пойду искать коня.

— А, джагского коня. Да, их можно найти к юго-западу, в одхане. Редко. Ты можешь искать долгое время.

Теблор пожал плечами. Растянул веревку, закрывающую тюк, и подошел к остаткам Сибалле. Поднял ту половину, что содержала голову и правую руку.

— Что ты делаешь?

— Хочешь отдохнуть?

— Нет. Что….

Карса засунул голову и руку в поклажу и завязал клапан. Для меча нужны ножны и перевязь, но это подождет. Он накинул лямки на плечи, клинок опустил на правое плечо.

Огляделся в последний раз.

Костер еще пылал колдовским пламенем, хотя оно начало часто мигать, словно расходуя последние порции невидимого горючего. Он подумал было закидать его гравием, но пожал плечами и повернулся к устью пещеры.

Едва он показался снаружи, две фигуры вдруг встали, заслоняя свет.

Меч Карсы взметнулся навстречу, ударив плашмя обоих. Они покатились к краю.

— Прочь с дороги! — прорычал воин, выходя на свет.

И, не удостоив пришельцев второго взгляда, пошел по тропе, изгибавшейся к юго-западу.

Тралл Сенгар застонал и открыл глаза. Поднял голову, морщась от бесчисленных уколов боли в спине. Кремневый меч отшвырнул его на россыпь каменных обломков… хотя основной удар принял невезучий Онрек. И все же грудь ломило, он боялся, что ребра ушиблены или даже сломаны.

Т'лан Имасс неуклюже вставал на ноги в десятке шагов.

Тралл сплюнул. — Знай я, что дверь заперта, сначала бы постучался. Это был треклятый Теломен Тоблакай. — Тут Тисте Эдур заметил, что Онрек резко повернул голову в сторону пещеры.

— Что такое? — удивился Тралл. — Он возвращается нас добить?

— Нет. В пещере… жив Садок Телланн…

— И что?

Онрек полез по осыпи к устью пещеры.

Раздраженно зашипевший Тралл медленно последовал за ним, то и дело останавливаясь, пока не вернулась способность нормально дышать.

Войдя в пещеру, он издал тревожный возглас. Онрек стоял в огне, его окружили радужные языки. В правой руке Т'лан Имасс держал останки какого-то своего собрата.

Тралл сделал шаг и поскользнулся, снова тяжело упав на груду острого кремня. Боль пронизала ребра, он снова с трудом мог вдохнуть. Тралл с руганью перекатился набок — щадя себя — и осторожно встал. Воздух был горячим как в кузнице.

А потом каверна вдруг стала темной — странное пламя исчезло.

Руки схватили Тралла за плечи.

— Ренегаты сбежали, — сказал Онрек. — Но они близко. Идем.

— Ладно. Веди, приятель.

За миг до выхода на свет Тралла пробрал холод. Две руки.

Карса шел по краю долины, найдя там некое подобие дороги. Многочисленные обвалы засыпали ее, и приходилось то и дело карабкаться по опасному, шевелящемуся под ногами гравию. Позади висели клубы пыли.

Поразмыслив, он решил, что один из незнакомцев был Т'лан Имассом. Не удивительно, ведь вся долина с карьерами, шахтами и могилами была для них святым местом… конечно, если может быть что-то святое для неупокоенных тварей. А второй — не человек… но все же чем-то знакомый. «А, из тех, что были на кораблях. Серокожие, которых я убил».

Возможно, ему нужно вернуться. Меч еще не пил живой крови. Кроме его собственной.

Впереди дорога повела вверх, прочь из долины. Мысль о возвращении по пыльному и опасному маршруту его не прельстила. Окровавить меч можно о других, более достойных врагов. Он пошел вверх.

Очевидно, шестеро Т'лан Имассов выбрали другой путь. К счастью для них. Он потерял терпение от бесконечных слов, особенно потому, что дела кричали громче, достаточно громко, чтобы заглушить жалкие оправдания.

Карса вышел к краю, влез на ровную почву. Открывшийся пейзаж был таким первозданным, какого Теблор еще не встречал на Семиградье. Ни признака цивилизации — никаких свидетельств, что этой земли касался плуг. Высокие травы прерии колышутся на жарком ветру, низкие покатые холмы тянутся до горизонта. Низины заполнены рощицами низких узловатых деревьев — серые от пыли и еще зеленые листья пляшут под ударами ветра.

Джаг Одхан. Он внезапно понял: эта земля похитит его сердце, словно первобытное пение сирен. Ее масштаб… соответствует его собственному, хотя чем — не понять. «Теломен Тоблакаи знали это место, ходили здесь до меня». Истина, хотя он не мог объяснить, откуда ее узнал.

Карса поднял меч. — Байрот Делюм — так я нарекаю тебя. Узри Джаг одхан. Так не похоже на наши горные укрытия. Даю твое имя этому ветру — смотри, как он носится и гладит травы, катается по холмам и между деревьями. Я даю этой стране твое имя, Байрот Делюм.

Теплый ветер пел на лезвиях меча, издавая неровный гул.

Вспышка движения в траве за тысячу шагов. Волки, шкуры цвета меда, длинные ноги — они выше, чем он встречал раньше. Карса улыбнулся.

И пошел вперед.

Трава достигала его груди, почва была неровной из-за узловатых корней. Мелкие создания то и дело убегали из-под ног; он вздрогнул, когда случайный олень — мелкая порода, едва ли выше колен — стрелой просвистел между стеблей.

Впрочем, он оказался не быстрее режущего клинка — Карса хорошо поест на ночь. Итак, меч утолил первую жажду не в огне битвы, а по необходимости. Теблор гадал, не ощутили ли духи недовольства от такого бесславного начала. Войдя в камень, они лишились возможности общаться с ним, хотя воображению Карсы нетрудно было расслышать саркастический комментарий Байрота. Размеренную мудрость Делюма оказалось воспроизвести труднее, но дело того стоило.

Солнце чертило ровную дугу в безоблачном небе. Карса шел и шел. На закате он заметил к западу стада бхедринов, а в двух тысячах шагов стадо полосатых антилоп замерло на холме. Звери поглядели на него, а потом развернулись и разом пропали с глаз.

Западный горизонт стал пламенным горном, когда он дошел до места, где видел антилоп.

И там его ждали.

Трава в небольшом круге была примята. В середине примостилась тренога-жаровня, полная оранжево мерцающими, не дающими дыма кусками бхедриньего кизяка. За ней сидел Джагут. Согбенный, худой до степени истощения, в рваных мехах и шкурах. Длинные седые волосы свесились по сторонам покрытого пятнами и морщинами лица, глаза словно отражали цвет пожухлой травы.

Джагут поднял взор, когда приблизился Карса, и одарил его то ли усмешкой, то ли улыбкой. Блеснули желтоватые клыки. — Ты сильно попортил шкуру оленя, Тоблакай. Но я все же приму ее в обмен на пламя.

— Согласен, — сказал Карса, бросая тушу у очага.

— Арамала связалась со мной, и пришлось тебя встречать. Ты сослужил славную службу, Тоблакай.

Карса опустил тюк и присел у жаровни. — Не питаю преданности к Т'лан Имассам.

Джагут потянулся за оленем. Небольшой нож сверкнул в руке; он стал надрезать шкуру начиная с копыт. — Вот выражение их благодарности, а ведь она бок о бок сражалась с ними против Тиранов. Как и я. К счастью, мне удалось убежать всего лишь со сломанной спиной. Завтра я отведу тебя к той, кому повезло куда меньше, чем нам с Арамалой.

Карса хмыкнул: — Я ищу джагского коня, а не знакомства с твоими друзьями.

Ветхий Джагут кашлянул смехом. — Грубые слова. Настоящий Теломен Тоблакай. Я уже позабыл и потому утратил чутье. Та, к которой я отведу тебя, призовет диких лошадей — и они придут.

— Редкостное уменье.

— Да, и уникальное. Под ее рукой и по ее воле пришли они к существованию.

— Заводчица, значит.

— В каком-то смысле, — дружелюбно кивнул Джагут, начавший сдирать с оленя шкуру. — Немногие из падших моих сородичей высоко оценят шкуру, невзирая на причиненный твоим жутким мечом ущерб. Олени арас быстрые и хитрые. Никогда не ходят по одной тропе — ха, они даже не оставляют троп! Негде залечь в засаду. И капканы бесполезны. А если их загонять, куда они бегут? Как же — в стадо бхедринов, под брюхо большим зверям. Я же сказал, хитрые. Очень хитрые.

— Я Карса Орлонг из племени Урид…

— Да, да, знаю. С далекого Генабакиса. Вы мало отличаетесь от наших падших сородичей, Джагов, забывших о славном и великом прошлом…

— Я уже не так невежествен.

— И хорошо. Меня зовут Циннигиг. Вот, теперь ты еще менее невежествен.

Карса пожал плечами: — Это имя мне ничего не говорит.

— Разумеется, ведь это мое имя. Был ли я печально знаменит? Нет, хотя иногда стремился. Разве что пару раз. Но потом я изменил намерения. А вот ты, Карса Орлонг, ты рожден для зловещей славы. Наверное, на родине ты ее уже заслужил.

— Вряд ли. Уверен, меня сочли мертвым, мои деяния не дошли до клана и семьи.

Циннигиг отрезал ляжку оленя и бросил на жаровню. Поднялось облако дыма, огонь зашипел, брызгая искрами. — Можешь так думать, но я смею полагать: все обстоит по — иному. Вести путешествуют быстро, их не волнуют границы. Когда вернешься — увидишь сам.

— Я не ищу славы, — отозвался Карса. — Однажды искал, но…

— Но?

— Изменил намерения.

Циннигиг засмеялся громче. — У меня есть вино, мой юный друг. Оно там, в сундуке.

Карса встал, подошел к сундуку — прочному, окованному железом. Вес толстых досок оказался бы вызовом даже для Карсы, вздумай он поднять сундук. — Тут нужны колеса и пара волов, — буркнул Теблор, склоняясь. — Как ты его принес?

— Я его не принес. Это он носит меня.

«Игра словами». Карса нахмурился, поднимая крышку.

В середине сундука стоял хрустальный графин, рядом пара потертых глиняных кубков. Темно-красное вино просвечивало сквозь прозрачный хрусталь, омывая стенки теплым, как заходящее солнце, светом. Карса уставился на графин и хмыкнул: — Да, вижу — он как раз под тебя, если ты свернешься клубком. Ты, графин и жаровня…

— Жаровня? Это было бы жаркое путешествие!

Теблор нахмурил лоб: — Разумеется, не разожженная.

— О да. Кончай болтать и налей нам вина. Я уже переворачиваю мясо.

Карса протянул руку — и отдернул: — Как там холодно!

— Я предпочитаю вино охлажденным, даже красное. Вообще-то я всё предпочитаю охлажденным.

Теблор скривился, доставая графин и кубки: — Так все-таки кто же тебя принес?

— Надеюсь, ты поверишь всему, что я расскажу. И тому, что увидишь своими глазами, Карса Орлонг. Не так давно тут проходила армия Т'лан Имассов. Нашли ли они меня? Нет. Почему? Я прятался в сундуке, конечно же. Нашли ли они сундук? Нет, потому что он был валуном. Нашли ли они валун? Наверное. Но это же был простой валун… Да, я понимаю, о чем ты думаешь. Ты совершенно прав. Я говорю не о магии Омтозе Феллака. Зачем бы мне использовать Омтозе Феллак, если как раз по его следу идут Т'лан Имассы? Ну нет. Разве есть такой космический закон, что Джагут может использовать только Омтозе Феллак? Я прочитал звезды тысячи ночных небес и ни разу не видел, чтобы они сложились в такие письмена. О да, на небе много законов, но ни один и отдаленно не напоминает этот. И вовсе нет необходимости призывать Форкрул Ассейлов и просить рассудить нас. Поверь мне, их суд всегда влечет за собой пролитие крови. Редко кто удовлетворяется их решениями, еще реже остается в живых после их решений. Скажи, разве это вообще можно назвать правосудием?! О да, наверное, это и есть чистейшая справедливость: обвинитель и обвиняемый получают возможность влезть в шкуру друг друга. По сути, это не вопрос, кто прав и кто неправ. Это попытка решить, кто менее неправ. Ты улавливаешь….

— Что я улавливаю, — оборвал его Карса, — так это вонь подгорелого мяса.

— А, да. Моменты бесед так коротки…

— Вот бы не поверил.

— … а мясо быстро не поджаришь. Конечно, ты не поверил бы. Мы же встретились впервые. Уверяю, что мне выпадает так мало возможностей беседовать…

— … в сундуке.

Циннигиг ухмыльнулся: — Точно. Ты уловил самую суть. Воистину Теломен Тоблакай.

Карса протянул Джагуту полный кубок: — Увы, мои руки малость согрели вино.

— Спасибо. Думаю, я смогу вытерпеть. Прошу отведать оленины. Разве ты не знал, что уголь полезен? Очищает пищеварительный тракт, выгоняет глист, делает кал черным. Черным, как у лесного медведя. Рекомендую на случай преследования: обманет почти любого, кроме тех, кто изучает экскременты.

— А что, есть такие?

— Понятия не имею. Я редко выхожу наружу. Что за спесивые империи родились, чтобы пасть, за границами Джаг Одхана? Гордость давится прахом — вот извечный цикл жизни смертных созданий. Я не опечален своим невежеством. Почему бы? Если я не знаю, чего лишился, то откуда мне знать, что я чего-то лишился? Откуда, скажи! Понимаешь? Арамала вечно носилась за бесполезным знанием — погляди, что с ней стало. Как и с Фирлис… ее ты увидишь завтра. Она не может поглядеть сквозь свисающие на лицо листья, но так старается, так старается… как будто широкий обзор явит что-то, кроме надоедливого течения лет. Империи, престолы, тираны и освободители, сотни тысяч томов, заполненных вариациями одного и того же вопроса, снова и снова возглашаемого. Эй, Карса, ешь вволю, пей до дна. Ты видишь, что графин всегда полон? Разве не хитро! Да, о чем я?