Дом Цепей Эриксон Стивен

— Еще раз опиши телохранителей.

— Тоблакай и некто по прозвищу Леомен Молотильщик. Самые близкие стражи Ша'ик.

— Да, похоже, мятежу не была нужна Ша'ик, да и Вихрь тоже. Как раз тогда сюда пришла и Фелисин. Что же случилось? Ты считаешь, телохранители просто… ждали? Здесь? Чего же?

Лостара пожала плечами. — Возможно, возрождения. Прелесть пророчеств в том, что они допускают бесчисленные толкования, что и нужно дуракам — ждут и ждут…

Жемчуг хмуро огляделся, распрямляясь. — Однако возрождение произошло. Вихрь поднялся, давая точку сосредоточения, порождая яростное сердце мятежа. Все как по пророчеству. Я удивляюсь, что…

Лостара смотрела на него, почти сомкнув веки. В его движениях есть грация. Элегантность, которая в мужчине менее опасном казалась бы женственной. Он похож на змею-яркошейку, спокойную и равнодушную… пока ее не спровоцируют. — Глянь на нее, — возразила она. — Никакого возрождения. Мы тут теряем время, Жемчуг. Возможно, Фелисин и набрела на это место, а потом ушла дальше.

— Ты стараешься быть глупее обычного, милая, — проворковал Жемчуг, к сожалению, не поддавшийся на уловку.

— Да неужели?

От проблеска улыбки ее раздражение лишь усилилось.

— Ты совершенно права, Лостара, замечая, что с этим телом никакого возрождения явно не случалось. Отсюда вытекает лишь одно заключение. В сердце Рараку живет и здравствует не та же самая Ша'ик. Телохранители нашли… замену. Самозванку, которую сумели подогнать к роли — и гибкость пророчеств, о которой ты говорила недавно, сослужила им добрую службу. Возрожденная. Отлично — она стала юной, так? Правильно, старуха не может вести армию на новую войну. Более того, старуха вряд ли сумеет кого-то убедить, что возродилась.

— Жемчуг.

— Что?

— Я отвергаю вероятность… да, знаю, о чем ты думаешь. Невозможно.

— Почему? Ничто иное не…

— Плевала я на ничто иное! Неужели это мы, смертные? Жертвы издевательской иронии, забавляющие чертово скопище богов?

— Скопище ворон, скопище богов — подружка, мне это нравится. Но ирония скорее не издевательская, а изысканная. Ты не считаешь, что Фелисин бросилась на шанс стать орудием прямого отмщения сестрице? Империи, пославшей ее в тюрьму, на рудники? Судьба судьбой, но ее дары нужно принимать добровольно, жадно. Тут скорее не случайность или совпадение, и схождение желаний и потребностей.

— Пора возвращаться к Адъюнкту, — заявила Лостара.

— Увы, между нами встал Вихрь. В сфере его силы я не могу использовать садки, чтобы ускорить путешествие. Но не бойся, мы вовремя принесем Таворе мрачное откровение. Однако придется пройди сквозь Вихрь, сквозь саму Рараку, причем тихо и осторожно. Разоблачение может стать роковым.

— Ты в полном восторге, да?

Глаза его широко раскрылись — но, осознала она во вспышке гнева, все эти якобы искренние гримасы уже не вызывают доверия. — Нечестно, дорогая моя Лостара Ииль. Я удовлетворен раскрытием загадки, рад, что миссия изучения судьбы Фелисин завершена. По крайней мере так видится в данный момент.

— А твоя охота на главаря Крючков?

— О, думаю, меня скоро ждет удовлетворение и в этой области. Фактически всё отлично сходится.

— Я и говорю, ты доволен!

Он простер руки: — Предпочла бы, чтобы я терзал свое тело бичом? — Вздернутая женская бровь заставила его подозрительно замолчать, хотя лишь на миг. Глубоко вздохнув, Коготь продолжал: — Мы почти завершили миссию, милая, и вскоре сможем разместиться в прохладном шатре, держа в руках бокалы с холодным вином и лениво обсуждая бесчисленные наши открытия.

— Жду не дождусь, — сказала она сухо и скрестила руки на груди. Жемчуг отвернулся, глядя на Вихрь. Ревущий, визжащий круговорот заполнил небо, разбрасывая бесконечный песчаный дождь. — Разумеется, сперва нам нужно незаметно проникнуть под оборону богини. В тебе пардийская кровь, на тебя он не обратит внимания. Но я на четверть Тисте Анди…

Она вздрогнула, прерывисто вздохнув. — Точно?

Он удивленно поднял взгляд: — Не знала? Моя мать была с Плавучего Авалю, полукровка, красавица с белоснежными волосами — или так мне сказали, ведь они с отцом меня покинули сразу после рождения.

Воображение Лостары создало образ Жемчуга, сосущего из материнской груди, и сцена эта показалась какой-то тревожной. — Значит, это был не выкидыш?

Она улыбнулась, услышав оскорбленную тишину.

Она спустились по тропе в низину, где неумолчно бушевал шторм Вихря, башней нависший над головами. Время близилось к закату. Пищи было мало, хотя в роднике близ развалин храма удалось зачерпнуть достаточно воды. Сапоги сваливались с ног Лостары, да и мокасины Жемчуга стали похожи скорее на грубые портянки. Одежда истрепалась и побелела под бесконечным светом солнца, швы были непрочными. Кожа потрескалась. Даже железо покрылось ржавчиной и пятнами после тяжелого похода через садок Тюрллан.

Лостара ощущала себя истощенной и осунувшейся; было ясно, что на вид она стала лет на десять старше. Тем больше поводов то для ярости, то для раздражения, когда она смотрит на пышущее здоровьем, гладкое лицо Жемчуга, в яркие, веселые глаза столь необычной формы. Легкость его шагов вызывает желание вышибить мозги ударом клинка.

— Как ты намереваешься избежать внимания Вихря? — спросила она.

Он пожал плечами. — Есть план. Который может сработать, а может, и нет.

— По мне, похоже на все твои планы. Скажи, какую опасную роль ты отвел мне?

— Рашан, Тюр и Меанас, — отвечал Жемчуг. — Вечная война. Фрагмент садка, что перед нами, до конца не изучен самой богиней. Не удивительно, ведь она вначале была, скорее всего, лишь духом южного ветра. Я же понимаю… гм… во всяком случае, побольше нее.

— Ты вообще можешь отвечать впопад? «Голова не болит?» «О, садки Мокра, Рашан и Омтозе Феллак, из коих проистекает боль ниже колена…»

— Ладно, хорошо. Я намерен таиться в твоей тени.

— Что же, я уже привыкла. Но должна указать, что Стена Вихря полностью скрыла свет солнца.

— Верно, но свет все же есть. Нужно лишь ступать осторожно. Разумеется, если ты не сделаешь резких, неожиданных шагов…

— В твоей компании, Жемчуг, приходится думать лишь об осторожности.

— И хорошо. Я, со своей стороны, должен отметить: ты продолжаешь подхлестывать существующие между нами трения. И дело вовсе не в соревновании профессионалов. Как ни странно, каждое оскорбление, тобою брошенное, все больше походит на флирт…

— Флирт? Треклятый дурак. Я была бы счастлива увидеть, как богиня роняет тебя лицом вниз и безжалостно лупит, и удовлетворение, которое я…

— Вот-вот, именно.

— Неужели? Значит, если я вылью на тебя кипящее масло, ты — между воплями — скажешь, чтобы я не засовывала голову между… — Она так резко закрыла рот, что раздался явственный щелчок.

Жемчуг благоразумно промолчал.

«Вышибить мозги? Нет, голову напополам!» — Убить тебя хочется, Жемчуг.

— Знаю.

— Но в данный момент удовлетворюсь, видя тебя в своей тени.

— Спасибо. Что же, просто иди милым ровным шагом. Прямиком на стену песка. И позаботься скромно опустить глаза, если не хочешь потерять свои славные пламенные стеклышки…

Она ожидала встретить сопротивление, но путь оказался лишенным усилий. Шесть шагов по тусклому охряному миру — и наружу, на выжженную равнину Рараку, вялый звездный свет щиплет глаза. Еще четыре шага по голому камню, и она развернулась.

Жемчуг, улыбаясь, стоял на шаг позади, обратив ладони к небу.

Она сократила дистанцию, одна рука в перчатке охватила его затылок, вторая потянулась намного ниже; одновременно она впилась губами в его губы. Еще миг, и они срывали друг с дружки одежды.

Никакого сопротивления.

Менее чем в четырех лигах на юго-запад Калам Мекахар внезапно проснулся, покрытый потом. Спустилась тьма. Ужасы снов еще отзывались в теле, хотя сущность видений куда-то ускользнула. «Снова та песня… думаю. Стала воплем, схватившим за глотку весь мир». Он медленно сел, морщась от разнообразных болей в костях и суставах.

Залезть в узкую темную трещину — это не способствует здоровому отдыху. А голоса в той песне… странные, но знакомые. Как друзья… которые никогда за всю жизнь единого слова не напели. Не умиротворение призраков — нет, эти голоса дарят голос войне…

Он подобрал бурдюк и глубоко отхлебнул, избавляясь от привкуса пыли; потратил малое время, чтобы проверить оружие и снаряжение. Пока занимался этим, сердце замедлило бег, руки и ноги перестали дрожать.

Он не думал, что Богиня Вихря сможет заметить его присутствие, пока он пользуется любой возможностью идти в тени. В некотором смысле сама ночь — лишь особая тень. Если хорошенько прятаться днем, он сможет добраться до лагеря Ша'ик незаметно.

Калам взвалил тюк на плечо и начал путь. Звезды едва виднелись над головой, скрытые пылью. Рараку, при всем ее безжизненном обличье, пересекали бесчисленные тропы. Многие вели к ложным или отравленным источникам; другие сулили столь же верную гибель в песчаных просторах. Кроме узких троп, проходящих мимо племенных знаков-пирамидок, там имелись и древние дороги на валах, соединяющие то, что когда-то было островами в мелком море.

Калам размеренным шагом пересек усыпанную камнем низину, где лежали остатки нескольких кораблей — дерево окаменело и в сумраке казалось скорее серыми костями. Вихрь поднял плащ песков, обнажая предысторию Рараку, цивилизации давно забытые, уже тысячи лет созерцавшие лишь тьму. Сцена вокруг была почему-то тревожащей, он словно заново погружался в ночные кошмары.

И эта треклятая песня.

Кости морских тварей хрустели под подошвами. Ассасин шагал вперед. Ветра не было, воздух стал почти сверхъестественно спокойным. В двух сотнях шагов земля снова поднималась к древней, обваливающейся дорожной насыпи. Взгляд на гребень — и Калам застыл. Бросился наземь, руки ухватились за кинжалы.

Колонна солдат шагала по дороге. Головы в шлемах опущены, много раненых, пики колышутся неровно, поблескивая в зернистой темноте.

Калам рассудил, что их около шести сотен. В передней трети колонны виден знак: на конце шеста человеческая грудная клетка, ребра связаны кожей, болтаются два черепа. Рога украшают древко до бледных рук знаменосца.

Солдаты шагали беззвучно.

«Боги подлые! Они призраки».

Ассасин не спеша выпрямился. Шагнул вперед. Залез на склон и встал, как привлеченный прохождением армии зевака — а солдаты брели мимо, и он мог бы коснуться ближайших, будь у них плоть и кровь.

— Он вышел из моря.

Калам вздрогнул. Язык неведомый, но он все понял. Взгляд назад — впадина покрылась мерцающей водой. Пять кораблей в море на расстоянии сотни весел от берега — три объяты пламенем, рассеивают пепел и разваливаются на ходу. Еще один быстро тонет, а последний застыл, трупы видны на палубе и мачтах.

— Солдат.

— Убийца.

— Слишком много привидений на дорогах, друзья. Неужели нам мало напастей?

— Да, Дессимбелакис бросает на нас бесчисленные легионы, и сколько мы ни убиваем, Первый Император находит новые.

— Неверно, Кульсен. Пяти из Святых Защитников уже нет. Неужто это ничего не значит? Шестому не оправиться теперь, когда мы изгнали черного зверя.

— Интересно, неужели мы поистине прогнали его из мира?

— Если Безымянные сказали верно, то…

— Твой вопрос, Кульсен, меня смутил. Не мы ли идем из города? Не мы ли победители?

Разговор затихал, поскольку солдаты прошли мимо; однако Калам расслышал сомнение в голосе Кульсена: — Тогда почему наша дорога окружена привидениями, Эрефел?

«Что более важно», сказал Калам сам себе, «почему и моя?»

Он выждал, пока прошли все солдаты, и ступил на древнюю дорогу.

Увидев на той стороне высокого тощего человека в блеклых оранжевых одеждах. В одной бесплотной руке резной посох слоновой кости, призрак оперся на него, словно иначе упал бы.

— Послушай их, дух грядущего, — прохрипел он, качая головой.

И Калам услышал. Солдаты завели песню.

Пот струился по черной как ночь коже ассасина. «Я ее уже слышал… нет, но почти такую же. Вариант…» — Что, во имя бездны… Ты, таноанец, Странник Духа, объясни…

— Странник Духа? Такое прозвище я приобрету? Оно почетно? Или это знак проклятия?

— О чем ты, жрец?

— Я не жрец. Я Танно, одиннадцатый и последний Сенешаль Ярагатана, изгнанный Первым Императором за предательский союз с Безымянными. Знал ли ты, что он содеял? Кто из нас мог подумать? Семь Защитников, верно, но в них гораздо, гораздо больше… — Запинаясь, призрак пошел по дороге, пытаясь успеть за колонной. — Я дал им песню, чтобы отметить последний бой, — прохрипел он. — Я смог дать им хотя бы это…

Калам смотрел, как фигуры пропадают во тьме. Потом повернул голову. Море исчезло, снова явив кости на дне. Он задрожал. «Почему я стал свидетелем такому? Совершенно уверен, что я еще не мертв… хотя, похоже, скоро могу умереть. Это предсмертные видения?» Он о таком слышал, но мало доверял рассказам. Объятия Худа слишком случайны, чтобы вплетаться в ткань судеб… пока все не случилось — или так говорит опыт ассасина.

Покачав головой, он перешел дорогу и скользнул вниз по усыпанной булыжниками насыпи. До подъема Вихря здесь были лишь дюны. Теперь же показалась решетка фундаментов города. Его прорезали глубокие каналы; Калам мог различить места, где каналы пересекали мосты. Не многие из встречавшихся ассасину фундаментов поднимались выше лодыжек, но некоторые здания явно были большими — не уступавшими дворцам Анты или Малаза. Глубокие провалы на местах цистерн для опреснения воды… остатки террас — в городе было много общественных садов…

Он шагал, вскоре оказавшись на главном проспекте, протянувшемся с юга на север. Грунт под ногами сменился плотной массой черепков, выбеленных и сглаженных песком и солью. «И я теперь словно призрак, последним проходящий по улицам, и каждая стена открыта, каждая тайна явлена».

Тут он услышал лошадей.

Калам прыгнул в ближайшее укромное место — ряд ступеней вел в подвал какого-то крупного строения. Топот копыт близился, он доносился с одной из улочек на той стороне проспекта. Ассасин пригнулся еще сильнее, едва показался первый всадник.

Пардиец.

Натягивает удила, насторожен. Оружие наготове. Затем некий жест — показались еще четверо воинов пустыни, за ними пятый — шаман, решил Калам, видя всклокоченные волосы, фетиши и рваный плащ из козьей шкуры. Озирается, глаза сверкают адским огнем. Шаман вытащил длинную кость и начал размахивать ей над головой. С шумом принюхался.

Калам осторожно вытянул кинжалы из ножен.

Шаман что-то прорычал, повернулся к высокому пардийцу, спрыгнул наземь. Приземлился он неудачно, подвернув лодыжку, и начал ковылять, бранясь и плюясь. Воины сошли с коней более изящным манером; Калам заметил, как один тайно ухмыляется.

Шаман начал ходить туда и сюда, что-то бурча и дергая себя за колтуны в волосах. Калам понял, что это начало ритуала.

Нечто подсказывало ассасину, что пардийцы не принадлежат Армии Откровения. Пока что они слишком пугливы. Он медленно спрятал отатараловое лезвие и поудобнее устроился в глубокой тени — ждать и смотреть.

Бормотание шамана вошло в некий ритм; он сунул руку в мешок из расшитой кожи, вытянув набор мелких предметов, и начал рассыпать, снова и снова ходя по кругу. Черные, поблескивающие объекты подскакивали и трещали на земле, как будто их вытащили из горячего костра. От ритуального круга хлынула кислая вонь.

Калам так никогда и не узнал, было ли произошедшее после запланировано; лично он считал, что наверняка нет. Заполонившая улицы тяжкая тьма словно взорвалась — и воздух заполнили крики.

Появились два больших зверя и сразу напали на воинов — пардийцев. Словно сама темнота обрела форму: лишь блеск гладких шкур выдавал их присутствие, они метались с путающей зрение скоростью, разбрызгивая кровь и кромсая зубами кости. Шаман заорал, когда одна из бестий подскочила ближе. Громадная голова сместилась, широко раскрылись челюсти — голова шамана исчезла в пасти. Влажное хрумканье — челюсти крепко сжались…

Пес — Калам только сейчас понял, кто это — отошел, уронив безголовое тело, и с громким шлепком уселся наземь.

Второй пес пожирал трупы воинов — тошнотворный хруст костей всё продолжался.

Это, видел Калам, не Гончие Теней. Они еще больше и грузней, походят скорее на медведей. Однако, даже набив животы сырой человеческой плотью, они двигаются с дикой грацией, первобытной и угрожающей. Лишены страха и самоуверенны, словно странное место, в котором они оказались, походит на привычные места охоты.

Зрелище заставило ассасина покрыться мурашками. Он неподвижно лежал, замедляя даже дыхание и ритм сердца. Другого выбора не было — по крайней мере, пока псы не уйдут.

Но, казалось, они никуда не спешат. Оба лежали, расщепляя последние кости и вгрызаясь в мослы.

«Голодные ублюдки. Интересно, откуда они… и куда теперь пойдут».

Один поднял голову, принюхался. Встал с нутряным ворчанием. Второй грыз колено, похоже, не обратив внимания на компаньона.

Даже когда тварь развернулась прямо туда, где прятался Калам.

И бросилась без промедления.

Калам скакнул по выбитым ступеням, рука утонула в складке телабы. Резко крутанулся и прыгнул, разбрасывая последнюю горсть дымных алмазов — свой запас, не Искарала Паста.

Когти лязгали прямо сзади. Он метнулся в сторону, перекатился через плечо; Пес мелькнул там, где он был на миг раньше. Ассасин продолжал катиться, а потом встал, отчаянно стягивая с шеи свисток.

Пес огибал пыльную площадку, бешено закидывая лапы в попытке побыстрее развернуться.

Взгляд назад: второй так и остался равнодушным, он лениво грызет кости.

Калам сунул свисток в рот. Встал так, чтобы диаманты оказались между ним и атакующим псом.

И дунул в костяную трубку что было силы.

Пять демонов — азаланов встали из древней мостовой. Похоже, они сразу сообразили что к чему: трое накинулись на ближайшего пса, двое остальных обежали Калама и, бешено перебирая лапами, устремились к второму псу. Тот наконец изволил поднять голову.

Как Каламу ни хотелось стать свидетелем битвы чудовищ, он не стал терять времени. Он мчался, забирая к югу, перескакивал основания стен, огибал проглоченные чернотой ямы, не сводя взгляда в холмика, что возвышался в паре тысяч шагов впереди.

Треск и рычание, грохот и скрип падающих камней говорили, что битва за спиной продолжается. «Прости, Темный Трон… но хотя бы один твой демон сумеет выжить и сбежать. И ты узнаешь о произошедшем, о новой угрозе, вырвавшейся в мир. Подумай: если есть два, могут быть и больше».

Он бежал сквозь ночь, пока звуки позади не затихли.

Поистине вечер сюрпризов. В лавке торговца драгоценностями в Г» данисбане. На роскошном и знойном пиру, разделяемом купцом из Калеффа и одной из лучших жен одного из его лучших клиентов. И в Эрлитане, на гнусном сборище торговцев живым товаром и убийц, замысливших расправу над сторонником малазан, что передавал секретные сведения карателям из флота адмирала Нока — Нок в поздний час как раз шел на встречу с одиннадцатью грузовыми кораблями, и встреча не сулила кораблям Г» данисбана ничего доброго. Что ж, сторонник малазан проснется поутру живым и здоровым, не подозревая, что ему более не угрожает неминуемое покушение. Еще на караванном тракте в двадцати лигах к западу от Эрлитана спокойствие ночи нарушат дикие крики — громкие и долгие, вполне достаточные, чтобы пробудить человека с кулаками как молоты, одиноко живущего в прибрежной башне — лишь на миг, а потом он перевернется набок и заснет спокойным сном без всяких видений.

От далекого и неслышимого свистка множество дымных диамантов, перешедших в чужие руки из рук некоего торговца на рынке Г» данисбана, станут пылью, лежат ли они в надежно запертых сундуках, вделаны в перстни или подвески, или же таятся в кошелях. Из пыли встанут азаланы, проснувшиеся гораздо раньше назначенного времени. И времени они зря терять не будут.

Каждому из них дано особое задание, требующее уединения — по крайней мере, в начале. Отсюда необходимость заставить замолчать свидетелей, что азаланы и сделают с удовольствием. Быстро и эффективно.

Однако для пятерки, появившейся посреди пустыни Рараку, чтобы столкнуться с тварями, почти исчезнувшими из расовой памяти, последующие мгновения оказались сложными. Ибо очень скоро стало ясным, что псы не намерены уступать недавно занятую территорию.

Битва была долгой и яростной и закончилась для пятерых азаланов неудовлетворительно — их постепенно оттеснили, истерзанных и покрытых кровью, желающих лишь найти глубокие тени, чтобы скрыться от наступающего дня. Скрыться и зализать раны.

А в королевстве, известном как Тень, некий бог неподвижно сидел на невещественном троне. Уже оправившись от потрясения. Мысли его мчались наперегонки.

Мчались.

Треща и рассылая щепки, мачта лопнула над головами, потянула за собой такелаж — тяжкое сотрясение заставило суденышко подпрыгнуть. А потом остался лишь звук падения капель на каменный пол.

Глухо застонав, Резак заставил себя встать. — Апсалар?

— Здесь я.

Голоса отозвались эхом. Стены и низкий потолок — шлюпка оказалась в какой-то комнате.

— Не слишком изящно, — пробурчал дарудж, отыскивая среди обломков свой мешок. — У меня был фонарь. Погоди немного.

— Я никуда не собираюсь идти, — отозвалась она откуда-то с кормы.

Слова заставили его похолодеть, до того мрачно они прозвучали. Рука наткнулась на мешок, подтянула ближе. Резак порылся внутри, пока ладонь не нашла фонарик и коробок с огнивом.

Это устройство приехало из Даруджистана и содержало в себе кремень, железный брусок, фитили, зажигательный порошок, свертки бересты, а также медленно горящую густую жидкость, добываемую алхимиками из полных газа пещер под городом. Искры брызнули три раза, прежде чем порошок воспламенился, зашипев и породив язык огня. Пока разгоралась береста, Резак вставил фитиль в заполненный такой же жидкостью фонарь и затем перенес пламя.

Шар света озарил комнату, показав обломки шлюпки, грубые блоки камня и сводчатый потолок. Апсалар так и сидела у расщепленного рулевого весла, свет едва ее достигал. Скорее привидение, нежели существо из плоти и крови.

— Вижу вон там дверь, — сказала она.

Он повернулся, повыше подняв фонарь. — Хорошо. Мы хотя бы не в могиле. Скорее похоже на какой-то склад.

— Чувствую пыль… и песок.

Он чуть кивнул и скривился, охваченный внезапным подозрением. — Давай-ка осмотримся, — проскрежетал Резак, начав собирать вещи, в том числе захватив лук. И замер, услышав шелест на пороге. Поднял взгляд, увидев целые десятки мерцающих в неверном свете близко посаженных глаз. Глаза обрамляли дверной проем со всех сторон, даже сверху (Резак заподозрил, что их обладатели висят вниз головами).

— Бхок'аралы, — произнесла Апсалар. — Мы вернулись на Семиградье.

— Знаю, — ответил Резак. Ему хотелось плюнуть. — Мы провели почти целый год, пробираясь по чертовым пустошам, а теперь вернулись откуда вышли.

— Кажется. Что, Резак, нравится быть игрушкой бога?

Не видя особого смысла в ответе, он начал пробираться по захламленному полу к двери.

Бхок'аралы разбежались с тонкими криками и пропали в темноте за проемом. Резак помедлил на пороге, оглянулся: — Идешь?

Апсалар дернула плечом, но пошла следом.

Коридор через двадцать шагов свернул направо, пол превратился в неровный подъем, приведшей на другой уровень. По сторонам не было никаких комнат и проходов. Наконец они вошли в круглую комнату; по стенам виднелись запечатанные двери — возможно, входы в гробницы? В одной из закругленных стен оказался альков, из которого начиналась лестница.

У ступеней скорчилась знакомая фигура. Зубы блестели в широкой улыбке.

— Искарал Паст!

— Скучал, паренек, верно? — Старик двинулся вперед, словно краб, и склонил голову набок. — Нужно их ублажить — обоих, да. Приветственные слова, широкие объятия, старая дружба — да, воссоединение ради великой цели. Но не упоминай об опасностях, кои непременно встретятся нам в грядущие дни и ночи. Мне будто бы нужна помощь — но Искарал Паст ни от кого не приемлет помощи. О, она может быть полезной, но склонной не выглядит, да? Знания сокрушают, о моя бедная девочка. — Он встал, хотя и в весьма неизящную позу. Улыбка стала еще шире. — Добро пожаловать! Друзья мои!

Резак подскочил: — У меня нет на это времени, проклятый хорек…

— Нет времени? Время есть, парень! Многое нужно сделать, но и времени для дел хватает! Не пришла ли пора перемен? Суета? Не у нас! Нет, мы способны на куда большее! Разве не чудесно?

— Чего Котиллиону от нас нужно? — спросил Резак, заставляя себя разжать кулаки.

— Почему ты у меня спрашиваешь? Откуда мне знать желания Котиллиона? — Паст присел. — Верит ли он мне?

— Нет.

— Что нет? Разум потерял, парень? Здесь ты его не найдешь! Хотя моя жена могла бы — вечно метет и чистит — по крайней мере, мне так помнится. Думаю, да, метет. Хотя приношения трогать отказывается, а мои маленькие детки — бхок'аралы на них щедры. Я уже привык к запаху. Эй, о чем я? О да, дражайшая Апсалар — не пора ли нам пофлиртовать? Пусть ведьма плюется и шипит! Хе, хе!

— Я скорее пофлиртую с бхок'аралом.

— На здоровье, я не ревнив. Надеюсь, ты рада это слышать, милая. Тут их много, только выбирай. Эй, вы голодны? Хотите пить? Надеюсь, еду и воду принесли с собой. Только поднимитесь по ступеням, а если она спросит — вы меня не видели.

Искарал Паст сделал шаг назад и пропал.

Апсалар вздохнула. — Возможно, его… жена окажется более разумной хозяйкой.

Резак мельком глянул на нее. «Почему-то сомневаюсь».