Клуб Мефисто Герритсен Тесс
В маленькой ванной она ополоснула лицо едва теплой водой и забрала темные волосы в хвост. Она не тратила время на макияж: за последний год ей пришлось отказаться от всех привычек, мешавших быстро передвигаться. Она вполне обходилась маленьким чемоданчиком, рюкзаком и всего лишь двумя парами обуви – сандалиями да кроссовками. Джинсы, футболки и свитера защищали ее и от жары летом, и от мокрого снега зимой. Если уж речь заходит о выживании, то здесь главное – многослойность защиты. Это относится и к одежде, и к эмоциям. Сторонись стихии, опасайся привязанностей.
Оставайся в безопасности.
Она взяла рюкзак и вышла из комнаты в темную прихожую. Там она остановилась и, закрывая за собой дверь, всунула внизу, между косяком и створом, картонную спичку без серной головки, после чего заперла дверь на ключ. Правда, старенький запор вряд ли мог служить защитой от незваных гостей. Ему, как и самому дому, была, вероятно, не одна сотня лет.
Приготовившись терпеть зной, она вышла из дома на площадь. Остановилась и оглядела пустое пространство. Большинству горожан было пока рановато выбираться на свет божий, но пройдет час-другой, они очнутся от послеобеденной дремоты и снова разбредутся кто по магазинам, кто по конторам. У Лили еще было в запасе время, перед тем как вернуться на работу, где ее ждал Джорджо. Так что можно немного тряхнуть стариной и пройтись по любимым местам любимого города. Лили жила в Сиене только три месяца и уже чувствовала: близок день, когда ей придется с ней распрощаться. Скоро придется покинуть и этот город, как это было со всеми другими местами, где ей очень нравилось.
«Я пробыла здесь слишком долго».
Она прошла через площадь и двинулась дальше по переулку к улице Фонтебранда. Путь ее лежал к старинному городскому источнику, мимо домов, где когда-то жили средневековые ремесленники, а позднее размещались скотобойни. Фонтебранда – один из символов Сиены, воспетый однажды Данте; его воды остались такими же прозрачными и манящими, как сотни лет назад. Один раз она наведалась сюда в полнолуние. По легенде, как раз в это время в водах источника купались оборотни, перед тем как снова принять человеческий облик. Той ночью, правда, она не видела ни одного оборотня – только подвыпивших туристов. Что, возможно, одно и то же.
Теперь Лили направилась вверх по склону, шлепая прочными сандалиями по пылающей жаром брусчатке, миновала святилище и дом святой Екатерины, сиенской святой, которая долгое время ничего не ела, живя только лишь святым причастием. Святой Екатерине были ясные видения ада, чистилища и рая, и она возжелала себе славную и горькую участь великомученицы. Однако ж после многих лет болезни она смогла добиться всего лишь самой обычной смерти. Поднимаясь по склону, Лили подумала: «А ведь мне тоже были видения ада. Вот только участь великомученицы меня совсем не прельщает. Я хочу жить. И сделаю для этого все возможное».
Когда она поднялась к базилике Сан-Доменико, ее футболка насквозь промокла от пота. На вершине холма она остановилась и, с трудом переводя дух, окинула взглядом простиравшийся внизу город с его черепичными крышами, размытыми в дымке летнего зноя. От этого зрелища у нее защемило в груди: она понимала – скоро ей предстоит со всем этим расстаться. Она и так задержалась в Сиене дольше, чем следовало, и теперь ясно чувствовала: зло приближается; его едва уловимый аромат уже ощущается в воздухе. Лили окружали добравшиеся-таки до вершины холма и одуревшие от усталости туристы, и она стояла в их толпе, безмолвная и одинокая, точно призрак среди живых. «Уже мертвая, – подумала она, – или почти».
– Простите, мисс! Вы говорите по-английски?
Лили испуганно оглянулась на средних лет мужчину и женщину в одинаковых футболках с эмблемой Пенсильванского университета и мешковатых шортах. Мужчина сжимал в руках хитроумный с виду фотоаппарат.
– Хотите, чтобы я вас сфотографировала? – спросила Лили.
– Было бы здорово! Спасибо.
Лили взяла фотоаппарат:
– Он, наверно, особенный?
– Да нет, просто нажмите на кнопку.
Парочка взялась за руки и замерла на фоне живописной панорамы Сиены, расстилавшейся у них за спиной, точно громадный средневековый гобелен. В память об их изнурительном восхождении в этот жаркий день.
– Вы ведь тоже американка? – осведомилась женщина у Лили, когда та вернула фотоаппарат. – И откуда? – Это был самый обычный дружеский вопрос – его бесконечно задают друг другу туристы, особенно соотечественники, путешествующие по дальним странам. Однако Лили тотчас же насторожилась. «Скорее всего, это вполне безобидное любопытство. Но откуда мне знать, кто они такие. Ни в чем нельзя быть уверенной».
– Из Орегона, – соврала она.
– Правда? У нас там сын живет. А в каком городе?
– В Портленде.
– Надо же, как тесен мир! Он живет на Нортвест-Ирвинг-стрит. Может, вы с ним соседи?
– Нет. – Лили уже подалась назад, отступая от навязчивой парочки, которой следом за тем, не исключено, захочется пригласить ее выпить кофе, расспросить что да как и выведать еще какие-нибудь подробности, а ей вовсе не хотелось ими ни с кем делиться. – Приятных впечатлений!
– Погодите, может…
– У меня еще встреча. – Она помахала им рукой и спешно ретировалась.
Впереди виднелись двери гостеприимного убежища – базилики. Лили вошла внутрь, в прохладную тишину, и облегченно вздохнула. Церковь была почти пуста – лишь несколько туристов блуждало по внутреннему ее пространству, благоговейно перешептываясь. Она направилась к готическому своду, где солнечный свет преломлялся в витражном стекле на мириады разноцветных лучей, озарявших радужным светом гробницы сиенской знати, которые примыкали рядами к обеим стенам. Свернув в нишу часовни, она остановилась перед позолоченным мраморным алтарем и взглянула на раку, где хранилась голова святой Екатерины Сиенской. Ее посмертные останки разделили на части: тело отправили в Рим, а ступню – в Венецию. Думала ли Екатерина, что ее постигнет такая участь? Что ее голову отделят от бренного тела и выставят иссохший лик напоказ бесчисленным потным туристам да болтающим без умолку школьникам?
Из-под застекленной раки на нее смотрели кожистые глазницы святой. «Вот так и выглядит смерть. Ты ведь уже знаешь это, верно, Лили Соул?»
Лили, дрожа, вышла из ниши и быстрым шагом, отдававшимся гулким эхом под сводами церкви, направилась к выходу. Оказавшись на улице, она с радостью нырнула в пекло. Неприятны ей были только туристы. Толпы чужаков с фото- и кинокамерами. Любой из них мог походя ее щелкнуть.
От базилики она пошла обратно – вниз по склону холма, через площадь Салимбени и дворец Толомеи. В замысловатом переплетении узких улочек могли запросто заблудиться туристы – Лили же знала этот лабиринт как свои пять пальцев, поэтому она быстро и решительно шла своей дорогой. Она уже опаздывала, поскольку слишком долго задержалась на холме, и Джорджо, конечно же, будет ей выговаривать. Впрочем, это ничуть ее не пугало: поворчит-поворчит – и успокоится.
Так что, опоздав на работу на четверть часа, она ни капельки не волновалась. Звякнул дверной колокольчик, возвестивший о ее приходе в лавку, и Лили тут же вдохнула знакомые запахи – запыленных книг, камфары и табачного дыма. Джорджо и его сын Паоло стояли, склоняясь над столом в дальнем конце лавки, у обоих перед глазами было по лупе, специально крепившейся на голове. Оторвавшись от своего занятия, Паоло посмотрел на Лили одним огромным, как у циклопа, глазом.
– Взгляни-ка на это! – обратился он к ней по-итальянски. – Только что принесли. Прислал один коллекционер из Израиля.
Они оба были до того возбуждены, что даже не обратили внимания на ее опоздание. Она положила рюкзак на пол, рядом со своим столом, и направилась к ним мимо антикварного столика и дубовой монастырской скамьи. Мимо римского саркофага, служившего теперь, к их стыду, заурядным хранилищем для разных папок. Она перешагнула через вскрытую упаковочную клеть, откуда на пол просыпалась упаковочная же стружка, и взглянула на то, что лежало у Джорджо на столе. Это был кусок резного мрамора – вероятно, осколок какой-нибудь древней постройки. На двух прилегающих поверхностях мрамора она разглядела патину, тончайший налет времени, образовавшийся под действием ветра, дождя и солнца. «Угловой камень», – решила она.
Юный Паоло снял с головы лупу, взъерошив волосы. Со своей широкой улыбкой, больше похожей на оскал, и торчащими в форме острых звериных ушей пучками волос, он вполне мог бы сойти за одного из тех легендарных сиенских оборотней, пусть даже совершенно безобидных и притом довольно симпатичных. В душе у Паоло, как и у его отца, не было ни грамма жестокости, и Лили могла бы запросто в него влюбиться, если б не страх сделать его несчастным, что было неизбежно.
– Думаю, тебе это понравится, – сказал он, протягивая ей лупу. – Это как раз то, что тебя всегда интересует.
Лили склонилась над угловым камнем и принялась рассматривать вырезанную на мраморе человекообразную фигурку. Та стояла прямо, в юбке на поясе и с браслетами на ногах. Только голова у нее была не человеческая. Лили нацепила на голову лупу и наклонилась пониже. Теперь в увеличительное стекло ей стали видны все детали, и от этого ее вдруг бросило в дрожь. Она ясно увидела собачьи клыки и когтистые пальцы. И рога.
Она выпрямилась, в горле у нее пересохло, голос сделался странно отчужденным.
– Коллекционер из Израиля, говоришь?
Джорджо кивнул, снял с головы лупу – и превратился в Паоло, только постаревшего и облысевшего. Те же карие глаза, только тронутые морщинками в уголках.
– Какой-то новенький. Поэтому мы и не уверены в подлинности этой вещи. Непонятно, можно ли ему доверять.
– И как же он прислал нам этот фрагмент?
Джорджо пожал плечами:
– Только сегодня пришел в упаковочной клети. Вот и все, что я знаю.
– Он что, хочет его продать?
– Нет, просит оценить, и все. Ну, что скажешь?
Она провела пальцем по патине. И снова почувствовала холод, исходивший от камня и проникавший ей под кожу.
– Он сообщил, откуда это у него?
Джорджо потянулся к пачке бумаг.
– Говорит, купил восемь лет назад в Тегеране. Думаю, вывез контрабандой. – Он снова пожал плечами и подмигнул. – Но нам-то что за дело, а?
– Из Персии, – проговорила она. – Это Ахриман.
– А что такое Ахриман? – спросил Паоло.
– Не что, а кто. В древней Персии Ахриман считался демоном. Духом разрушения. – Она положила лупу на стол и глубоко вздохнула. – Воплощением зла.
Джорджо улыбнулся и радостно потер руки:
– Видишь, Паоло? Я же говорил, она все знает. Дьяволы, демоны – всё про всех. Что ни спроси, на все готов ответ.
– Но откуда? – Паоло посмотрел на нее. – Просто не понимаю, откуда у тебя такой интерес к этой чертовщине?
Что ей было ответить? Как объяснить, что однажды ей случилось смотреть Зверю прямо в глаза, а Он глядел на нее? Он заметил ее. И с тех пор шел за ней по пятам.
– Выходит, вещица подлинная? – спросил Джорджо. – Угловой камень-то?
– Да, похоже.
– Тогда я ему прямо сейчас и отпишу, а? Нашему новоявленному дружку из Тель-Авива. Скажу, он-де попал в яблочко, прислал камень самым толковым экспертам, знающим ему настоящую цену. – Он бережно положил камень обратно в упаковочную клеть. – На такую-то диковину покупатель уж непременно найдется.
«Кому же взбредет в голову хранить у себя дома чудовище? – подумала Лили. – Кто захочет, чтобы зло смотрело на него со стены собственного дома?»
– Ах да, совсем забыл, – сказал Джорджо. – Ты в курсе, что у тебя есть поклонник?
Лили нахмурилась:
– Что?
– Да заходил тут один в обед. Спрашивал, не работает ли у меня американка.
Она так и застыла.
– И что вы ему сказали?
– Я остановил отца, и тот ничего не успел сказать, – сообщил Паоло. – Мы можем влипнуть в историю, ведь у тебя нет разрешения на работу.
– Но, немного поразмыслив, я могу сказать вот что, – продолжал Джорджо. – По-моему, он в тебя втрескался. Потому и разыскивает. – Джорджо подмигнул Лили.
Она нервно сглотнула:
– Он сказал, как его зовут?
Джорджо весело хлопнул сына по руке.
– Смотри! – буркнул он. – Больно нерасторопный ты, сынок. Вот уже и новый ухажер объявился, того и гляди ее уведет.
– Как его звали? – снова спросила она, более резким тоном.
Однако отец с сыном не обратили внимания на внезапную перемену в ее состоянии. Они были слишком заняты подтруниванием друг над дружкой.
– Имени он не назвал, – ответил Джорджо. – Похоже, и дальше будет действовать инкогнито. А тебе придется угадывать.
– Он молодой? Как выглядит?
– О! Стало быть, клюнула.
– Может, в нем было… – она задумалась, – что-нибудь необычное?
– Что значит «необычное»?
Нечеловеческое, хотелось ей сказать.
– Глаза у него синие-синие, – вдруг вспомнил Паоло. – Странные какие-то. Светлые, как у ангела.
«Как у противоположности ангела».
Лили отвернулась, кинулась к окну и через запыленное стекло стала вглядываться в прохожих. «Он здесь, – подумала она. – И в Сиене меня нашел».
– Да вернется он, cara mia[9]. Потерпи немного, – успокоил ее Джорджо.
«Только меня уже здесь не будет».
Лили схватила рюкзак.
– Простите, – сказала она, – мне что-то нездоровится.
– Что случилось?
– Кажется, из-за вчерашней рыбы. Не прижилась чего-то. Пойду-ка лучше домой.
– Паоло тебя проводит.
– Нет! Не надо. – Она распахнула дверь, громко звякнув колокольчиком. – Сама дойду.
Она вышла из лавки не оглядываясь, потому что боялась, как бы Паоло не бросился за ней вдогонку, возомнив себя благородным телохранителем. Ей нельзя было терять из-за него ни минуты. Сейчас нужно поторапливаться.
Домой Лили возвращалась обходным путем, сторонясь многолюдных площадей и больших улиц. Она петляла тесными переулками, поднималась по втиснутым меж средневековых стен узким лестницам, продвигаясь к району Фонтебранда. На сборы у нее уйдет около пяти минут. Она давно научилась расторопности и свыклась с необходимостью сниматься с места в любую минуту, так что ей оставалось только бросить в чемоданчик одежду и туалетные принадлежности и забрать пачку евро из тайника за комодом. Последние три месяца Джорджо платил ей наличными, прекрасно понимая, что у нее нет разрешения на работу. Но, так или иначе, ей удалось отложить на черный день кое-какую сумму, вполне достаточную, чтобы перебраться в другой город и перебиться во время поисков очередного места работы. «Заберу деньги, чемодан, и в путь, – решила она. – Прямиком на автовокзал».
Нет. Не годится, подумав хорошенько, спохватилась она, ведь там-то он точно будет ее подстерегать. Лучше взять такси. Конечно, это дороже, зато если на нем только выбраться из города, к примеру доехать до Сан-Джиминьяно, то дальше можно пересесть на поезд до Флоренции. А там, среди несметных толп, она уж как-нибудь да затеряется.
В дом Лили вошла не со стороны площади, а через темную улочку, заставленную ржавыми мусорными баками и велосипедами на приколе, и стала подниматься по лестнице. В коридоре звучала музыка, доносившаяся через приоткрытую дверь в одной из соседних квартир. «Это тот ненормальный паренек, – догадалась она. – Тито со своим чертовым радиоприемником». Она поймала застывший, точно у зомби, взгляд мальчишки, сидевшего сгорбившись на диване. И прошла к своей квартире. Уже достав из кармана ключи, она вдруг обратила внимание на спичку – и застыла как вкопанная.
Между дверью и косяком ее не было – она валялась на полу.
Лили отпрянула, чувствуя, как у нее заколотилось сердце. Когда она, пятясь, отступила к двери Тито, паренек посмотрел на нее и помахал рукой. Не самое подходящее время для начала общения. «Только не говори ни слова, – молча молила она. – Не смей говорить!»
– Ты что, сегодня не на работе? – обратился он к ней по-итальянски.
Она развернулась и бросилась вниз по лестнице. И, выбежав на улицу, едва не споткнулась о велосипеды. «Черт, опоздала!» – подумала она, свернув за угол и взбегая по короткому лестничному пролету. Юркнув в заросший сад, она припала к осыпающейся стене и так и замерла, затаив дыхание. Пять минут, десять… Ни шагов, ни топота – никаких других звуков погони.
«Может, спичка выпала сама по себе? Может, еще успею забрать чемодан и деньги?»
Решившись высунуться из-за стены, она оглядела улицу. Ни души.
«Может, повезет? Может, рискнуть?»
Она осторожно выбралась на ту же улочку. И затем узкими закоулками добралась до площади. Но идти дальше в открытую она не решилась – украдкой выглянула из-за угла и посмотрела на окно своей квартиры. Деревянные ставни – открыты, как до ее ухода. Но тут сквозь сгущающиеся сумерки она уловила в окне движение. В проеме между ставнями мелькнул силуэт – всего лишь на миг.
Она отскочила обратно за угол. Черт! Проклятье!
Она расстегнула рюкзак и пошарила в бумажнике. Сорок восемь евро. Хватит, чтобы купить билет на автобус и раза два-три перекусить. А может, и на такси до Сан-Джиминьяно, но не больше. У нее была с собой банковская карточка, но она решалась пользоваться ею только в больших городах – там можно было быстро раствориться в толпе. Последний раз она использовала ее еще во Флоренции, вечером в субботу, когда на улицах было полно народу.
«Только не здесь, – подумала она. – Не в Сиене».
Она покинула площадь и углубилась в переулки Фонтебранды. Благо там она ориентировалась лучше, чем где бы то ни было; там она могла запросто ускользнуть от кого угодно. Так она вышла к маленькой кофейне, которую открыла для себя несколько недель назад, – туда захаживали разве что местные. Внутри было мрачно, как в пещере, и пахло табачным дымом. Она примостилась за угловым столиком, заказала сэндвич с сыром и помидорами и эспрессо. Потом еще один эспрессо. Потом еще. Ночью ей вряд ли удастся уснуть. «Пойду во Флоренцию пешком, – решила она. – Расстояние небольшое – километров тридцать-сорок». Ей уже приходилось ночевать в чистом поле. И воровать по ночам персики с виноградом тоже случалось. Так почему бы не попробовать снова.
Она проглотила сэндвич – все до последней крошки. Кто знает, когда снова выпадет случай поесть. Меж тем, когда она вышла из кофейни, наступила ночь, и по темным улочкам уже можно было передвигаться, не опасаясь, что тебя узнают. Впрочем, был еще один выход. Рискованный, зато избавлявший от сорокакилометровой прогулки.
«Джорджо непременно поможет, – подумала она. – И отвезет меня во Флоренцию».
Так она брела и брела, стараясь держаться подальше от городской площади, предпочитая ближней дороге обходные пути. И к тому времени, когда она наконец добрела до дома Джорджо, от ходьбы по неровной брусчатке у нее гудели ноги. Под прикрытием тьмы она заглянула в окно. Жена Джорджо умерла несколько лет назад, и отец с сыном жили в доме вдвоем. Внутри везде горел свет, однако никакого движения на первом этаже она не заметила.
Лили не была настолько отчаянной, чтобы стучаться в парадную дверь. Нет, она обошла дом сзади, через маленький сад, юркнула в калитку и, прошмыгнув мимо благоухающих тимьяна и лаванды, постучала в дверь на кухню.
В ответ – ни звука.
Она прислушалась: может, у них работает телевизор, поэтому они и не услышали стука, но до ее слуха доносился только шум улицы.
Она дернула за ручку – дверь отворилась.
Ей хватило одного-единственного взгляда. Перед глазами мелькнула кровь, выкрученные руки и искаженные лица отца и сына. Джорджо и Паоло так и застыли в последнем объятии.
Она отпрянула назад, прижимая руки ко рту, с затуманенными от слез глазами. «Это из-за меня. Все из-за меня. Их убили из-за меня».
Пятясь задом через заросли лаванды, она наткнулась на калитку. И от удара очнулась.
«Прочь! Бегом!»
Лили выскочила из сада, даже не потрудившись закрыть за собой калитку, и бросилась бежать по улице, шлепая сандалиями по брусчатке.
Она так и бежала без оглядки, пока не оказалась на окраине Сиены.
9
– Мы точно знаем, что есть еще одна жертва? – спросил лейтенант Маркетт. – У нас же пока нет подтверждения – результатов анализа ДНК.
– Зато есть две разные группы крови, – сказала Джейн. – Отрезанная кисть принадлежала жертве с первой группой крови, резус-фактор положительный. А у Лори-Энн Такер вторая группа с положительным резусом. Значит, доктор Айлз не ошиблась.
В зале совещаний воцарилась долгая тишина.
– Дело принимает все более интересный оборот, – тихо произнес доктор Цукер.
Джейн посмотрела на него через стол. Под пристальным взглядом доктора Лоуренса Цукера, судебного психиатра, ей всегда становилось не по себе. Вот и сейчас он глядел на нее так, словно она была единственным объектом его внимания, и ей казалось, что своим взглядом он проникает в самые глубины ее сознания. Они работали вместе еще по делу Хирурга – два с половиной года назад, и Цукер знал, какие мысли и чувства терзали ее потом. Знал о ночных кошмарах и приступах панического страха. И видел, как она то и дело терла рубцы на ладонях, будто стараясь загладить жуткие воспоминания. За это время кошмарные сны об Уоррене Хойте почти прошли. Но всякий раз, когда Цукер пронзал ее своим взглядом, она чувствовала себя незащищенной, потому что он знал, насколько уязвимой она была когда-то. И не любила его за это.
Джейн отвела взгляд в сторону и посмотрела на двух других детективов – Барри Фроста и Еву Кассовиц. «Взяв Кассовиц в команду, – подумала она, – мы сделали ошибку». О том, как ее выворачивало на снег, да еще прилюдно, стало известно всему отделу, и Джейн заранее знала, как над ней будут издеваться. На другой день после Рождества на столе в приемной отдела странным образом появилось огромное пластмассовое ведро с написанной на нем фамилией Кассовиц. Любой другой посмеялся бы над шуткой или разозлился. Она же с видом побитого тюленя тихо сидела в своем кресле, не в силах вымолвить ни слова. «Да уж, в этом мужском клубе Кассовиц долго не протянет, – подумала Джейн, – если только не научится давать сдачи».
– Итак, у нас имеется убийца, который не просто расчленяет свои жертвы, – сказал Цукер, – но и переносит части тела с одного места преступления на другое. У вас есть фотография кисти?
– У нас полно фотографий, – ответила Джейн. И передала Цукеру папку с данными вскрытия. – По виду можно почти с полной уверенностью сказать – рука женская.
От таких снимков кого угодно могло вывернуть наизнанку, однако лицо Цукера, пока он их быстро просматривал, оставалось все таким же бесстрастным – ни тени отвращения. Только острое любопытство. Или, может, так в его взгляде отражалась страсть? Что, если ему даже нравилось рассматривать следы жестокого обращения с телом девушки?
Наконец Цукер нашел снимок отрезанной кисти.
– На ногтях никакого лака, хотя выглядят они ухоженными. Да, согласен, рука, похоже, женская. – Он взглянул на Джейн; его бледно-голубые глаза смотрели поверх очков в тонкой металлической оправе. – А что по отпечаткам?
– За жертвой по картотеке ничего не значится. В армии не служила. Никаких данных и по НИКЦ[10].
– Неужели ее нет ни в одной базе данных?
– Во всяком случае, отпечатки пальцев нигде не зарегистрированы.
– А что, если эта кисть из медицинских отходов? Может, ее попросту ампутировали в какой-нибудь больнице?
– Я проверил во всех медицинских центрах по Бостону и в его окрестностях, – вмешался Фрост. – За последние две недели было произведено только две ампутации кистей рук: одну сделали в Центральной массачусетской больнице, другую – в «Пилгриме». Обе – результат несчастного случая. Первая травма – от цепной пилы, вторая – от укуса собаки. В обоих случаях кисти оказались до того покалечены, что реплантация была невозможна. И в первом случае пострадавший – мужчина.
– Эту кисть откопали не в больничных отходах, – сказала Джейн. – Да и не покалеченная она совсем. Ее отсекли очень острым зазубренным лезвием. И сделал это явно опытный хирург. Верхушка лучевой кости – срезана, да и кровопотерю даже не пытались остановить. Сосуды не перетянуты, никакого послойного рассечения кожи. Одним махом отрезано.
– Может, она принадлежит кому-нибудь из числящихся в розыске?
– Только не в Массачусетсе, – заметил Фрост. – Мы расширяем область поисков. Теперь под условия поиска подпадают все белые женщины. А жертва исчезла, судя по всему, не так давно, ведь рука даже не начала разлагаться.
– Ее могли заморозить, – предположил Маркетт.
– Нет, – возразила Джейн. – Под микроскопом не видно никаких клеточных повреждений. Так доктор Айлз говорит. При заморозке вода расширяется и разрывает клетки, но она ничего такого не обнаружила. Кисть могли охладить или положить в пакет со льдом, как делают при перевозке донорских органов. А то, что она не была заморожена, это точно. Поэтому мы считаем, что жертва была убита всего лишь несколько дней назад.
– Если только ее действительно убили, – заметил Цукер.
Присутствующие разом воззрились на него. Жуткий смысл его слов заставил всех замолчать.
– Думаете, она еще может быть жива? – наконец проговорил Фрост.
– Ампутация не всегда приводит к смертельному исходу.
– О-о! – воскликнул Фрост. – Отрезать руку, не убивая…
Цукер просмотрел один за другим оставшиеся снимки из папки с данными вскрытия, останавливая на каждом пытливый взгляд, точно ювелир, глядящий в лупу. Наконец он отложил их в сторону.
– Существуют две вероятные причины, побудившие убийцу расчленить тело. Первая – чисто практическая. Ему нужно было избавиться от него. Среди убийц встречаются личности самоуглубленные и целенаправленные. Они понимают: от судебных улик необходимо избавляться – и прячут следы своих преступлений.
– Организованные убийцы, – кивнул Фрост.
– Если убийца расчленил жертву, а потом рассовал отдельные части тела по разным местам или припрятал, значит он распланировал все заранее. И действовал продуманно.
– В нашем случае они даже не были спрятаны, – сказала Джейн. – Он разбросал их по всему дому, в таких местах, где их нельзя было не заметить. – Она передала Цукеру другую пачку фотографий. – Это с места преступления.
Цукер раскрыл папку. И принялся задумчиво разглядывать первый снимок.
– Еще интересней, – проговорил он.
«Он глядит на отрезанную руку на столе, и на ум ему приходит только такое слово?»
– Кто накрыл стол? – Он посмотрел на нее. – Кто расставил тарелки с бокалами и разложил серебряные приборы?
– Мы считаем – преступник.
– Почему?
– Да черт его знает почему!
– Я имею в виду, почему вы решили, что это сделал именно он?
– Потому что на тыльной стороне одной из тарелок, к которой он прикасался, было пятно крови.
– Отпечатки?
– К сожалению, их не осталось. Он был в перчатках.
– Значит, спланировал все заранее. Действовал преднамеренно. – Цукер снова перевел взгляд на фотографию. – Накрыто на четверых. Это что-то означает?
– Нам известно не больше вашего. В шкафу было восемь тарелок, так что он мог поставить и больше. Но почему-то предпочел только четыре.
– Так что вы об этом думаете, доктор Цукер? – спросил лейтенант Маркетт.
Психиатр ничего не ответил. Медленно перебрав фотографии, он остановился на снимке отрезанной руки в ванной. Потом нашел фотографию с кухни и снова остановился. Последовала долгая пауза – он молча рассматривал оплывшие свечи по краям начерченного на полу круга. И то, что было в середине его.
– Похоже на какой-то таинственный ритуал, мы так считаем, – прокомментировал Фрост. – Меловой круг, сгоревшие свечи.
– Безусловно, все это напоминает ритуал. – Цукер поднял глаза, и в них сверкнул огонек, от которого у Джейн мороз прошел по коже. – Круг начертил преступник?
Джейн задумалась, смутившись от такого вопроса.
– Вы что же, думаете… это могла сделать и жертва?
– Я не буду давать никаких заключений. Надеюсь, вы тоже. Почему вы так уверены, что жертва не могла начертить круг? И что она сама не была добровольной участницей ритуала?
Джейн чуть не рассмеялась. «Ну да, я бы, пожалуй, тоже добровольно отдала голову на отсечение!» И сказала:
– Круг, несомненно, начертил убийца, он же зажег свечи. Потому что мы не нашли в доме ни одного кусочка мела. После того как он разрисовал пол на кухне, он забрал мел с собой.
Цукер откинулся на спинку кресла и подытожил:
– Значит, убийца расчленяет жертву, но части тела не прячет. Лицо жертвы не обезображивает. Из улик не оставляет почти ничего, и это указывает на то, что он знает, какие улики принимаются в суде, а какие нет. Тем не менее он нам подбрасывает, с позволения сказать, самую весомую улику из всех – часть тела другой жертвы. – Он задумался. – Следы спермы остались?
– В теле жертвы не обнаружено.
– А на месте преступления?
– Криминалисты обшарили весь дом с ультрафиолетовым спектроскопом. Нашли кучу разных волос и ни капли спермы.
– Вот вам еще характеристика вполне осознанного поведения. Преступник не оставляет следов сексуальной активности. Если он и впрямь сексуальный маньяк, то ему удается отсрочивать семяизвержение ради собственной безопасности.
– А если он не сексуальный маньяк? – спросил Маркетт.
– Тогда я не до конца понимаю, что все это значит, – ответил Цукер. – Это расчленение жертвы, выставление напоказ частей тела. Свечи, меловой круг… – Он оглядел сидящих за столом. – Полагаю, мы все думаем одно и то же. Некий сатанинский обряд.
– Был сочельник, – прибавил Маркетт. – Святой вечер.
– И наш потрошитель объявляется вовсе не затем, чтобы чествовать Дающего Мир, – заметил Цукер. – Нет, он пытается взывать к князю тьмы.
– Там есть еще одна фотография, на которую вам стоит взглянуть, – заметила Джейн, указывая на пачку снимков, до которых у Цукера еще не дошли руки. – Там надпись – оставлена на стене. Выведена кровью жертвы.
Цукер нашел фотографию.
– Три перевернутых креста, – сказал он. – Наверняка какой-то сатанинский смысл. А это еще что за знаки, под крестами?
– Это слово.
– Что-то не разберу.
– Обратное изображение. Можно прочесть, если поднести зеркало.
Цукер вскинул брови:
– Вы ведь знаете, что обозначает зеркальное письмо, верно?
– Нет. А что оно обозначает?
– Когда дьявол заключает сделку, собираясь купить твою душу, договор составляется и подписывается зеркальным способом. – Насупившись, он снова взглянул на слово. – Так что там написано?
– Peccavi. Это по-латыни. Означает: «Я согрешил».
– Признание? – предположил Маркетт.
– Или бахвальство, – сказал Цукер. – Признание Сатане: «Я-де исполнил твою волю, повелитель». – Он оглядел разложенные на столе фотографии. – Очень бы хотелось встретиться с этим потрошителем в комнате допросов. Символизма здесь с избытком. Почему он именно так расположил части тела? Что означает кисть руки на блюде? И четыре прибора на столе?
– Четыре всадника из Апокалипсиса, – тихо сказала детектив Кассовиц. Это было одно из редких замечаний, сделанных ею за все время совещания.
– С чего вы взяли? – удивился Цукер.
– Мы же говорим о Сатане. О грехе. – Кассовиц откашлялась, стараясь придать голосу твердость. – Это библейская тема.
– Четыре столовых прибора могут означать и трех его незримых друзей, приглашенных на полуночное застолье, – предположила Джейн.
– Библейская тематика вас не убедила? – спросил Цукер.
Читать бесплатно другие книги:
