Малавита-2 Бенаквиста Тонино

6

С закрытием «Пармезана» Клара, Рафи и разносчики разошлись по домам, моля небо, чтобы их хозяйка нашла выход из создавшегося положения. Но какой выход могла она найти в шестистах километрах отсюда, в своей деревне, в департаменте Дром?

Фред думал, что после этого печального уик-энда жена останется с ним хотя бы из чувства вины. Она была ласковее обычного, откликалась по первому его зову и даже — впервые в жизни — поинтересовалась его писательскими делами. Со своей стороны Фред продолжал разыгрывать кротость и благодушие, и ему даже удалось внушить ей, что рана, нанесенная в тот вечер, начала затягиваться. Таким образом, достигнув в своей лжи неимоверных высот, они даже обрели утраченную было близость.

Сидя перед чистым листом бумаги, Фред никак не мог выйти из напавшего на него оцепенения. Раньше с ним такого не бывало. Магги убеждала его, что только настоящий роман, основанный на чистом вымысле, позволит ему сдвинуться с мертвой точки и начать работать по-настоящему: Ноты ты уже знаешь, теперь сочиняй мелодию. Но способен ли Фред сочинить что-либо вообще? Его изобретательские способности проявлялись в те времена, когда, став боссом, он придумывал разные оригинальные сценарии для выуживания денег, неслыханные финансовые махинации и прочие комбинации, считавшиеся самыми дерзкими на Восточном побережье. Весь этот материал уже был втиснут им в первые две книги, которые позабавили кучку читателей своей запредельной жестокостью. Но то, что другие принимали за цинизм или иносказание, на самом деле представляло собой тоску по прошлому.

— Все это безнадежно устарело, — сказала Магги. — Хватит этих старых добрых времен, всем плевать на твои воспоминания. Расскажи лучше о том, как рэкетир Эрни решил поставить по стойке смирно весь квартал и утихомирить конкурентов, только расскажи эту историю так, как будто она происходит здесь и сейчас, во Франции, со всеми вытекающими отсюда подробностями. Только ни в коем случае не в твоей зоне в Нью-Джерси, которую со времени нашего отъезда, наверно, уже всю раскатали. Если это будет сделано точно, достоверно и, главное, убедительно, то дело в шляпе.

Фред и сам знал, что он редкий представитель исчезающего вида, но терпеть не мог, когда ему это напоминали. Однако Магги была права: интрига, основанная на истории о крупном вымогательстве, давала общую структуру роману, который мог обрати подробностями о других видах мафиозной деятельности — шантаж, запугивание, отмывание денег. Фреду уже виделись первые десять-пятнадцать глав этого романа, у которого еще не было названия, но который мог стать, при наличии у автора добротного исходного материала и вдохновения, Новым Заветом организованной преступности. Во времена своей деятельности в ЛКН Фред никогда не находил в себе особого таланта к работе с наркотиками и проституцией, предпочитая предоставлять это другим, сам же занимался скорее ростовщичеством и слиянием с легальным бизнесом. Ему казалось, что это он изобрел понятие свободного предпринимательства, и он считал, что каждый предприниматель обязан предоставить право на свой копирайт.

— Я два года работал на Эрни, он раскрыл мне все свои секреты. Если кто и знает эту тему, то только я.

— Вот и докажи это. Возьми какой-нибудь конкретный случай. Например, скажи, что бы он стал делать, чтобы обложить данью мою лавочку?

— Где ты продаешь свою лазанью?

— Не лазанью, а баклажаны по-пармски.

— Ну, Эрни тобой никогда не заинтересовался бы: как он смог бы на тебе заработать хоть доллар? Заниматься тобой — только конкурентов смешить. Это признаться в собственном падении, все равно что мне начать воровать на улице сумки.

Мысль, что ее предприятие не представляет никакого интереса для рэкетиров, задела Магги. Все же она сумела стать проблемой для целого концерна, а это дорогого стоило. Она застряла костью в горле у одержимого жаждой наживы монстра, который располагал оружием не менее грозным, чем парни из мафии.

— Ладно, допустим, что я для Эрни Фоссатаро слишком мелкая рыбешка — такую обычно кидают обратно в воду. Но предположим все же, что он оказал мне эту великую честь и занялся мной. В таком случае он ведь обязан меня же и защищать?

— Да.

— А что будет, если более крупная рыба начнет теснить меня в моей луже?

— Насколько крупная?

— Настоящая акула, которая пожирает все, что попадается ей на пути, из породы тех, что распространились по всему миру — потому что они самые сильные.

— Нет такой крепости, которую не взял бы Эрни. Я уверен, построй «Кока-Кола» завод на его территории, он предложил бы им крышу против «Пепси», и они согласились бы. Помнишь тот овощной супермаркет, который открылся в двух шагах от нас? Его еще рекламировали как «огород Нью-Джерси». Участок был куплен фирмой «Рикс и Брукс», агропищевым гигантом, который создал эту структуру для торговли мелким оптом и в розницу.

— Я часто ходила туда за овощами, там круглый год можно было купить сладкие перцы.

— Так вот фирма «Рикс и Брукс» очень быстро стала называться «Рикс, Брукс и Фоссатаро». Эрни как представителю клана Галлоне принадлежал двадцать один процент. Он вынудил их взять себя в компаньоны, если они хотели и дальше процветать в этом регионе, и «Рикс и Брукс», при всей их крутизне, должны были подчиниться. Только для такого финта бейсбольной биты и трех опрокинутых ящиков с помидорами мало.

— Предположим, что напротив моего заведения открылась гигантская пиццерия, настоящий символ свободного предпринимательства, процветающая транснациональная корпорация. Что бы он сделал, твой Эрни?

Она постаралась вложить в свой вопрос ровно столько иронии, чтобы Фред воспринял его как вызов.

— Ну, чтобы все было наглядно, надо бы, чтобы напротив тебя действительно был такой гигант.

— Он есть…

Будущее снова казалось безоблачным.

Едва проснувшись, он — в своей съемной комнате на плато Веркор, она — в своей детской в Монтелимаре, Уоррен и Лена звонили друг другу. Они вместе отходили ото сна, рассказывали, что кому приснилось за ночь, обсуждали планы на день, договаривались о времени следующих звонков. С четверга они начинали думать о том, как проведут уик-энд, и не могли дождаться встречи.

В то утро, повесив трубку, он наскоро побрился и помчался в мастерскую, где получил поручение от патрона.

— Поедешь в Вилар-де-Лан, к Гриола, он отложил для меня немного английского паркета.

Уоррен завернул в тряпочку дощечку для образца и отправился в дорогу, радуясь неожиданному путешествию, притом с самого утра. Вот уже несколько месяцев, как он стал иначе смотреть на окружающую природу, видя в каждом красивом уголке место для будущей жизни, в каждой груде бревен — материал для работы, в каждом незнакомце — вероятно соседа. Шорох листвы делал его поэтом, вид деревушки на крутом склоне холма — философом, а луч света, пробивающийся меж двух утесов, — мистиком. Все его восхищало, во всем он видел подлинное, исконное.

Их гнездышко будет как бы Ноевым ковчегом, где они станут ждать великого потопа. Он заведет себе хаски, не меньше четырех, для снежных зим. Еще у него появится ручной ворон, гордый и прекрасный, который будет сидеть у него на плече, опровергая дурную славу, сложившуюся об этих чудесных птицах. А еще… да, конечно, две лошади, они станут бегать на свободе как раз неподалеку от Вилар-де-Лан, — очень красиво!

Уоррен прошел вдоль первого склада заведения Гриола, где хранилась старая мебель, предназначенная на реставрацию, ко второму, где на выдвижных стеллажах было навалено старое дерево всех оттенков коричневого цвета. Нацепив очки, Ален Гриола внимательно рассмотрел привезенную Уорреном дощечку.

— Точно такого оттенка у меня не будет, но где-то оставался кубометр похожего.

Он поискал пару минут, потом положил руку на нужную коробку, и юноша сравнил две дощечки.

— Покроете лаком потемнее, и все будет как надо, — сказал Гриола.

Уоррен кивнул, выписал чек, и хозяин проводил его к выходу.

— Передавайте привет старику Донзело.

Уоррен уже шагнул за порог, когда странное ощущение дежавю заставило его остановиться. Он вернулся назад, в центральный проход, вдоль которого громоздилась старая мебель.

— Вы что-то забыли?

Ощущение оставалось. Он стал озираться вокруг, и взгляд его остановился наконец на столике, накрытом голубой тканью, из-под которой виднелись только черепаховые ножки. Присев на корточки, он вгляделся в позолоченные медальоны в форме женских лиц, помещенные на изгибе каждой ножки. Чтобы убедиться окончательно, он стянул ткань, и ему открылась черепаховая столешница, изящно инкрустированная медью.

— Это столик в стиле «булль», эпоха Наполеона Третьего, — сказал Гриола.

— Я знаю.

— С ним почти ничего не надо делать, только почистить хорошенько да ящик отполировать. Меньше чем за шесть тысяч евро я его не отдам.

Уоррену достаточно было сказать: Этот столик краденый, и я знаю, у кого его украли. Зовите жандармов, и дело было бы сделано. Он не мог спутать — это был столик Деларю. Они даже специально показывали его Уоррену, чтобы узнать его мнение как мастера о черепаховом столике в стиле «Булль». Он сказал им тогда: Я столяр, а не краснодеревщик, но все равно, чувствовал себя гораздо увереннее, чем в разговоре о Моцарте.

Жандармы не слишком обнадежили Деларю относительно возможности увидеть когда-нибудь еще их столик. Грабители были либо дилетанты, которым слишком ценные вещи лишь мешают, и они в конце концов выбрасывают их на помойку; либо речь шла, наоборот, о профессионалах, которые знали, за чем идут и как это сбыть. Вот доказательство: столик очень быстро найдет покупателя за шесть тысяч евро у какого-нибудь антиквара с безупречной репутацией.

Если бы Уоррен произнес эту фразу: Этот столик краденый, и я знаю, у кого его украли. Зовите жандармов, семья его невесты получила бы обратно свое имущество, он стал бы героем, а Лена потом рассказывала бы эту историю их детям.

Потому что детей у них будет куча. Уоррен смастерит им деревянные игрушки, и мальчикам, и девочкам; от старших эти игрушки перейдут младшим, а те передадут их своим детям. Они с Леной станут основателями династии великих путешественников, которые объедут весь мир, но никогда не забудут места, где родились. Из них получатся честные, порядочные ребята, которым и в голову не придет ставить себя выше закона.

Уоррену стоило только сказать Гриола: Этот столик краденый, и я знаю, у кого его украли. Зовите жандармов — и начало великой семейной саги было бы положено. Но вместо этого он произнес:

— Возможно, у меня есть покупатель. Наш клиент, дантист из Баланса, он как-то спрашивал, где можно купить вот такой столик. Я могу с ним поговорить, но он спросит документы.

Юный Уэйн не зря произнес эту фразу прежде, чем ту. В день ограбления Деларю и сами не знали, что им придется уйти на два часа из дома. Так что предупредить грабителей об их отсутствии с такой точностью мог только кто-то из близких. И Уоррен хотел раньше других узнать, кто это.

— Все есть, а вы как думаете? Мне продал его один старьевщик из Ди, он ищет всякий хлам по чердакам и продает на рынке. Он мог лет десять ждать, пока кто-то захочет его купить за приличную цену. Скажите вашему клиенту, пусть позвонит мне, я могу вам даже дать фотографию.

Уоррен вернулся к машине и поехал в сторону Ди, не обращая больше внимания на пейзажи.

Мне придется надеть микрофон? — спросила Бэль. Том веселился, глядя, как серьезно она относится к заданию, воображая себя уже суперагентом ФБР, готовым рисковать жизнью, чтобы записать секретные разговоры воротил преступного мира.

— Нет, никакого микрофона. Они даже не станут вас обыскивать.

— Том, вы уже сто раз сказали, что я ничем не рискую. Но мне хочется услышать это в сто первый.

— У нас продумано все до мелочей, сбоев быть не может. Двое моих людей будут сидеть за соседним столиком, рядом с тем, где расположитесь вы с Костанцей и Реа, и это у них будет микрофон, по которому они станут комментировать мне все, что происходит. Они не спустят с вас глаз, а я в это время буду ждать снаружи, в нашем микроавтобусе, и вмешаюсь, если что, однако этого не потребуется.

— Лучше бы вы тоже там были…

— Будьте как можно естественнее, улыбайтесь, но так, чтобы не было видно, что вам за это платят; участвуйте в разговоре, но ненавязчиво, смейтесь над их остротами, но сдержанно, позволяйте говорить вам комплименты, но не ввязывайтесь в игры с обольщением, слушайте все, о чем они говорят, но не проявляйте любопытства, а главное — будьте яркой, но старайтесь не показывать, что вы умнее их: думаю, это будет труднее всего.

В день операции она проснулась поздно и долго бродила по дому в футболке, ожидая, когда по приказу Тома ей доставят соответствующее случаю вечернее платье. Стоя перед зеркалом, она задумалась над тем, как должны краситься девицы, которым платят такие деньги только за то, чтобы они составили кому-то компанию. Грустный парадокс: единственный в мире человек, которому она хотела бы нравиться, был единственным в мире, кто считал ее слишком красивой для себя. Господи, как же тяжел и извилист путь к сердцу Франсуа Ларжильера!

Он позвонил в тот самый момент, когда она надевала элегантное черное с синим платье — такое она и сама бы не отказалась иметь.

— Увидимся вечером?

— Я иду на ужин.

— На ужин? Вы? Что еще за ужин?

— Я буду изображать девицу по вызову по заданию ФБР, которому нужны сведения об одной крупной фигуре из «Коза ностры».

— А если серьезно?

— Да ерунда, встречаюсь с девчонками с курса.

— Так когда мы увидимся?

— Не знаю.

И она резко повесила трубку, договаривая про себя: Все это делается для вас, господин Придурок.

Она поехала в «Плазу» на такси и попросила портье сообщить Джерри Костанце, что ждет его в баре.

— Как вас представить?

— Азия.

Том предложил ей назваться Надей, но Бэль выбрала другое, не менее звучное имя, ей не хотелось упускать такого уникального случая провести вечер в образе шикарной шлюхи по имени Азия.

Ни Магги, ни Фред прежде не считали нужным интересоваться делами друг друга до такой степени; она всегда игнорировала его писательство, он — ее забегаловку, и теперь им хватило нескольких часов, чтобы наверстать упущенное за последние годы. Этим вечером в большой гостиной, превратившейся в главный штаб, Магги разложила на столе все, что она собрала относительно самой крупной сети пиццерий в мире: подробную схему управления «Файнфуд Инкорпорейтед», фотографии ее руководителей, кучу газетных вырезок. Ознакомившись с некоторыми цифрами, Фред почувствовал легкое головокружение.

— За время трансляции последнего Суперкубка они продали в США миллион триста тысяч пицц!

Эта цифра впечатляла Магги гораздо меньше, чем триста тонн сыра для пиццы, которые они употребляли за год, — страшно даже представить такое жуткое количество! Пробегая глазами газетные заметки, Фред возмущенно застонал и прочел вслух:

— Пропитым летом они запустили в производство пиццу «кальцоне фьорентина», в которую входит рикотта, неаполитанский соус, шпинат, яйца, сметана, и все это под пряной корочкой…

— Ням…

— Да за одно только это безобразие Эрни уже сел бы им на хвост. Не любил он подобных издевательств над итальянской кухней, а еще больше — чтобы америкосы прибирали к рукам нашу пиццу и нашу пасту, а потом лепили из них себе миллиарды.

Магги проиграла партию монстру и предпочитала принять это поражение без дальнейшей борьбы. Новая книга Фреда станет как бы посмертным посланием от «Пармезана» его убийцам. Они должны понять, что она могла бы превратить их жизнь в ад, но не сделала этого; должны увидеть, чего они избежали. Она молилась Богу и черту, чтобы у Фреда хватило сил на эту книгу, как хватало когда-то на то, чтобы терроризировать в одиночку целый американский штат.

— Чтобы взяться за такую cash machine, — сказал он, — нужен определенный отправной капитал, и людей придется нанять. Главный удар примут на себя три стратегические фигуры: твой Франсис Брете, управляющий по парижскому региону и европейский директор, а на главного босса в Денвере выйдем позже. Надо узнать, где они живут, и вычислить всех самых близких членов их семей. Потом я хочу знать их привычки, коды, график и место парковки. За две недели частный детектив смог бы тебе сказать, где их жены покупают лифчики.

Для осуществления этой части программы Магги собиралась обратиться к Сами и Арнольду, которых так достала наглость этих, напротив, что они будут только рады поработать вместе со своими скутерами на благое дело.

Видя, как Фред активно взялся за работу, Магги сделала над собой усилие, чтобы не сказать ему: Ни в чем себе не отказывай, дорогой, нагони на них страху. Сделай это для меня.

Уоррен позвонил с дороги патрону и, сославшись на аварию, сказал, что вернется лишь к вечеру. Приехав в Ди, он без труда отыскал старьевщика, копошившегося в своем пыльном сарае без вывески, где кучей валялись пружины от матрасов, крышки от дымовых труб начала двадцатого века и столь любимые парижанами медные кастрюльки. Подождав, пока тот отделается от клиента, торговавшегося по поводу цены на подставку для курительных трубок, Уоррен прошел за ним в угол между двумя металлическими шкафами, служивший старьевщику кабинетом.

— Я от Гриола. Вы продали ему черепаховый столик.

Ему не пришлось даже показывать фотографию.

— Надеюсь, он получил за него хорошую цену.

— Эта вещь была украдена, и я знаю даже у кого. Если вы скажете, как вы ее получили, я обещаю, что вас никто не потревожит.

— Не потревожит?

Слово было выбрано неудачно, и Уоррен тут же пожалел об этом. Старьевщик нисколько не опасался быть потревоженным каким-то там проходимцем, который явился требовать у него объяснений. Но молодой Уэйн не проявлял особой враждебности, ему просто надо было узнать все обстоятельства ограбления, даже если правда окажется хуже, чем сама потеря вещи, без которой все прекрасно обходились. Не важно, был этот человек скупщиком краденого или нет — какое Уоррену до этого дело? Подобные истории лишили его детства, и в свою новую жизнь он их не допустит. Мир таков, каков он есть, ему его не изменить, но он не позволит чтобы этот мир помешал его любви.

— Похоже, вы знаете об этой вещи больше, чем я. Слушаю вас.

Уоррен заново сформулировал свой вопрос, вложив в него больше дипломатии, но желаемого ответа так и не получил. Дело его было правое, и он хотел разобраться во всем самостоятельно, не причиняя никому вреда, — так будет лучше, в том числе и для этого незнакомого человека, который, похоже, терял уже самообладание.

— Убирайтесь отсюда…

Молодой Уэйн начинал сердиться, больше всего именно от того, что он не хотел сердиться, но его не поняли, так что… Он схватил старьевщика за воротник, поставил его на колени и, протащив несколько метров, засунул его голову в нижний ящик металлического шкафа. Тот взвыл, забился, пытаясь освободиться, начал задыхаться, но Уоррен утихомирил его ударом ноги по ящику, край которого врезался ему в горло.

В наступившей тишине Уоррен удивился той легкости, с которой он исполнил это короткое па-де-де. Он немного приоткрыл ящик — не для того, чтобы дать своей жертве вздохнуть, а чтобы услышать, что она скажет.

— Старушка разбирала свой гараж… В списке вещей был этот столик… Она не представляла, сколько он может стоить, я этим воспользовался… Нехорошо, конечно, но все так делают… Если хотите, у меня есть бумага с ее подписью, там, в папке, наверху…

Нет, в наличии этого документа, позволившего составить фальшивый сертификат, Уоррен не сомневался, а вот в изложенной ему версии — да. Ему впервые доводилось заниматься таким нелегким делом — пытаться уловить правдивые нотки в голосе человека, голова которого засунута в металлический ящик. Самое трудное тут — поймать момент, когда человек перестанет попусту трепать языком, а начнет выдавать именно то, чего ждет от него мучитель. В промежутке между этими двумя мгновениями обычно и появляется правда.

Да, когда представляется случай, старьевщик занимается скупкой краденого, да, он принимает у себя взломщиков, промышлявших в округе, да, столик краденый, у кого — он не знает, но может позвонить парням, которые ему его сбыли.

Уоррен попросил его быть поубедительнее, говоря по телефону, чтобы они приехали как можно скорее, а то запру тебя вот в этот сундук и подожгу. Затем он обошел сарай в поисках какой-нибудь дубинки и некоторое время колебался между обрезком канализационной трубы и металлической ножкой садовой скамьи, валявшейся там в разобранном виде. Он взвесил в руке и то, и другое и остановил свой выбор на свинцовой трубе, достаточно тяжелой, чтобы одним ударом раскроить череп.

Приготовившись таким образом к встрече с грабителями, он вспомнил вдруг написанные его отцом слова из «Крови и долларов». Почему они запомнились ему и именно сейчас всплыли из памяти?

Видеть, как бьют за дело, и бьют сильно — это зрелище, которое никогда не надоест и за которое не чувствуешь вину. Вот единственный вид насилия, которого я уж точно никогда не боялся.

Джерри Костанца, приятный шестидесятилетний господин в коричневом костюме, встретил Бэль с любезностью джентльмена. Сопровождавшие его головорезы, напротив, осмотрели ее с ног до головы, как делали это со всеми женщинами, тем более с такими, каких никогда не смогли бы себе позволить. Один из них был типичный представитель вида; сильный как бык, мускулов столько же, сколько жира, навеки задержавшийся в подростковом возрасте, он беспрекословно подчинялся боссу и смертельно боялся женщин. С его стороны Бэль нечего было бояться, чего не скажешь о другом; с такими типами, редкими и очень опасными, надо проявлять особую осторожность. Такие с годами не теряют стройности, всю жизнь занимаются спортом, равнодушны к еде и к женским ласкам, и, в отличие от откормленного итальяшки, в них трудно признать мафиозо. Они быстро делают карьеру и становятся чемпионами среди убийц. Обычно они не создают семьи и умирают в перестрелке, оставляя после себя горы трупов.

При взгляде на эти три фигуры Бэль вдруг увидела себя совсем маленькой в ресторане Беччегато, где все сидящие за столом мужчины дружно кричали «браво» при ее появлении. Она перелетала поверх тарелок с рук на руки, а потом после ужина каталась на бьюиках, шевроле и кадиллаках, которые эти господа предоставляли в распоряжение маленькой принцессы. От такого возврата в прошлое ей стало немного грустно.

Чувствуя, что волнуется, она решила сама разрядить обстановку. Выросшая среди хищников, Бэль обладала врожденным чутьем и могла спокойно проникать в места обитания этих зверей, ходить среди них с впечатляющей уверенностью, гладить их по голове. Не одного из них она выдрессировала, приучив повиноваться своим капризам. А они были примечательные личности, посолиднее этих двоих, взять, к примеру, Рико Франчиозу, или Рикки Француза, «чистильщика», работавшего на клан Галлоне, который мог сделать неопознаваемым любой труп или сжечь целый этаж, чтобы скрыть возможные отпечатки пальцев. Рикки обожал малышку и раз в месяц, в субботу, возил ее кататься на карусели. Вложив свою ручонку в лапищу Рикки, девочка проводила с ним несколько часов и была в восторге от своего первого кавалера. Однажды он позвонил сказать, что не сможет пойти с ней из-за неожиданного срочного задания, но, услышав ее горький плач, пообещал все же прийти. В тот день, пока она хохотала над клоунами, Рикки, взломав двери адвокатской конторы, устроил в архиве пожар. Бэль даже не заметила его отсутствия и поцеловала в лоб в благодарность за незабываемый момент. В тот день Рикки поклялся себе, что не умрет, пока не заведет детей, по крайней мере одну дочку.

Желая наслаждаться в одиночку обществом своей новой компаньонка, Джерри приказал охранникам — на нью-джерсийском варианте итальянского языка, который она прекрасно понимала, — покинуть стол до прихода Джакомо Реа. Джерри был неулыбчив, но его утонченные манеры, свидетельствовавшие о прекрасном воспитании, позволяли незнакомым людям, особенно женщинам, чувствовать себя в его обществе легко и непринужденно.

— Еще бокал, Азия?

Много не пейте, но что-то выпить надо, они не любят, когда их гости остаются трезвыми, это портит им вечер и делает их подозрительными. Один-два бокала вина, не больше.

Она заказала второй стакан виски безо льда и выпила его с таким же удовольствием, как и первый.

Сосредоточьтесь на самом капо и не касайтесь его охранников. Они должны оставаться как бы невидимыми.

— Вы никуда не ходите без ваших телохранителей?

— Безопасность.

— Должно быть, вы очень важная птица, Джерри.

— Ну, не настолько.

Главное, не задавайте вопросов о его деятельности.

— А чем вы вообще занимаетесь?

— Бизнесом. Ничего особо впечатляющего. Вам быстро станет скучно, если я начну рассказывать.

И никаких вопросов о его делах в Париже.

— Вы в Париже проездом?

Костанца ответил что-то неопределенное и заговорил о том, какая это радость быть в Париже, об очаровании парижских улиц, о медовом месяце в Париже, который он обещал своей жене, но который так и не состоялся.

Ничего личного. Чтобы он не подумал, что вы копаетесь в его личной жизни.

— Я уверена, Джерри, что она будет ждать этого знака любви, пока вы его не проявите.

Конечно, Бэль не могла беседовать на трех языках о Вольтере с такой же легкостью, с какой это делают девушки по вызову, она не обладала их острым чутьем на мужскую галантность, но она как свои пять пальцев знала особенности тончайших отношений, которые боссы «Коза ностры» поддерживали со своими супругами. В детстве у нее всегда перед глазами был такой пример, и ни одна Миранда Янсен не могла знать об этом больше, чем она. Бэль видела их живьем, этих жен гангстеров, с одинаковой страстью поклонявшихся Богу и «желтому дьяволу». Им все казалось грубым и пошлым, кроме них самих, они производили на свет будущих королей, оставаясь в душе такими же простушками, как и прежде. Менее способные, чем мужчины, к соблюдению омерты, они зато прекрасно знали, что такое вендетта: они никогда ничего не забывали.

— Я слишком стар, чтобы разыгрывать романтическую любовь.

— Сегодня поездка в Париж приобрела бы для нее большую ценность, чем раньше. Она гордилась бы, что рядом с ней есть мужчина, который умеет держать слово, данное двадцать лет назад. А представьте себе, как бы ей было весело сознавать, что ее подружки дохнут от зависти, потому что им-то уж не светит заиметь такого мужа, готового на все ради жены.

— …?

Через три столика от них два федеральных агента, переодетые в богачей, потягивали абрикосовый сок, делая вид, что рассказывают друг другу анекдоты. На самом деле агенты Кол и Олден переговаривались с Томом Квинтом, который сидел в наушниках в своей «подлодке» и ждал от них подробностей операции.

— Вы ее видите там?

— Да, шеф. Такое впечатление, что она слишком налегает на бурбон.

— Что?..

Джерри был очень доволен, что позвонил именно в это агентство, приславшее ему лучшее, что у них имелось, — великолепную блондинку с длинными волосами, острым язычком, да еще и свою в доску, настоящую американку, из Нью-Йорка, говорившую на том же языке, что и он. Он незаметно наклонился к ней, чтобы уловить ее запах — тонкое сочетание дорогого парфюма, юной кожи и шелка.

Эти несколько часов общения с женщиной во время его редких наездов в Европу были для него как глоток кислорода среди нескончаемого удушья в мире мужчин; после трех дней, проведенных исключительно в обществе телохранителей, ему хотелось обломать о них стул и обречь на вечное молчание.

Их разговор прервало появление Джакомо Реа, которого Джерри называл просто Джеком. Он был очень похож на фото, которые показывал Том: сорокалетний мужчина с обветренным и обожженным южным солнцем лицом. Прямые усики, тонкие губы с опущенными уголками, темные тени, подчеркивающие тяжелый взгляд темных глаз. Костюм неопределенного возраста, белоснежная рубашка с маленьким воротничком были словно вынуты из шкафа, полного лаванды. После продолжавшихся весь день долгих переговоров он успел заехать в отель, а потом еще и купить кое-что для сестер в Палермо. Его неизменный телохранитель, нагруженный пакетами с логотипами шикарных магазинов, устроился за одним столиком с охранниками Костанцы. Почти не глядя на Азию, Джакомо пожал ей руку и обратился сразу к Джерри. Бэль с первого взгляда на них поняла, насколько удались эти пресловутые переговоры, и на память ей пришли другие картины. Выпятив живот и зажав в зубах сигару, отец выходит из отдельного кабинета в ресторане Беччегато об руку со своим коллегой по переговорам, не менее довольным, чем он. Перед этим они просидели там долгие часы и вышли, лишь приняв решение, устроившее обоих. В этот вечер у Реа и Костанцы был именно такой взгляд, и в ФБР могли быть уверены, что скоро, очень скоро дела между Палермо и Бруклином оживятся, начнут наполняться сейфы, открываться анонимные счета, тысячам молодых людей снова будет что понюхать и что вколоть, инвесторы в белых воротничках оптимизируют свои сток-опционы, конкуренты будут рыть сами себе могилы, а опрятные адвокаты набавлять проценты.

— Что хочешь выпить, Джек? — спросил Джерри.

Если Бэль не стоило никакого труда раскусить такого типа, как Джерри, с Реа, итальянцем совсем другого сорта, ей было намного сложнее. Она редко видела настоящих сицилийцев, экземпляр же, который она наблюдала в данный момент, по ее представлению, полностью соответствовал их обычному описанию: молчаливый, малоподвижный, нелюбезный с женщинами.

Он не будет к вам приставать. Похоже, ему нравится женское общество, но о его личной жизни нам ничего не известно, мы не знаем ни об одной его связи, и он никогда не заходит на порносайты. Поскольку он приносит сицилийской мафии по несколько миллионов евро в год, лишних вопросов они ему не задают.

Том сидел в микроавтобусе в наушниках и с чашкой кофе в руке и думал, долго ли ему еще заниматься этой работой.

В десять вечера Фред и Магги жевали бутерброды, не прекращая военного совета, который, судя по всему, должен был продлиться далеко за полночь.

— Первым делом примемся за твоего Франсиса Брете. В идеале, к нему хорошо бы подъехать вне ресторана, где-нибудь в бистро, например.

— Он иногда пьет пиво прямо у стойки у Фонтенуа, ближе к вечеру.

— Слушай, вот такая сцена. Эрни подсаживается к нему и заводит разговор: Вы случайно не управляющий сетью пиццерий? Они мирно беседуют, но тут Эрни спрашивает, нет ли у него жалоб на конкурентов. Тот отвечает, что нет, а Эрни говорит, что у хозяйки «Пармезана» как раз есть. Тут Брете думает, что это шутка, но Эрни советует ему оставить тебя в покое. Страсти накаляются: Вы что, хотите меня запугать? И тут Эрни достает из кармана глаз, совсем свеженький, и опускает его этому типу в пиво.

— …Что достает?

— Бычий глаз. Уверяю тебя, в стакане это впечатляет. Лицо у парня становится такое — не налюбуешься! Этот глаз будет его преследовать, являться ему повсюду, в темноте, на улице — даже во сне.

Магги отказывалась верить, что прожила двадцать пять лет с человеком, способным на такой кошмар.

— Если он зайдет к тебе, ты сделаешь удивленные глаза, то же самое, если он пожалуется в полицию, вот только он не станет этого делать, он уже боится, особенно если Эрни успел назвать его детей по именам. Тем временем мы подсунем ему в пиццерию нашего человека, в таких местах все время кого-нибудь увольняют и нанимают, надо будет подобрать такого, чтоб соображал в компьютерах, так мы получим доступ к их электронной почте, переписке бухгалтерии. Наш человек там у них — это все равно что граната с выдернутой чекой. Тут мы поднимемся по иерархической лестнице на одну ступеньку и возьмемся уже за управляющего по парижскому региону. Для этого нам понадобятся информационные каналы. Помнишь скандал с сетью «Тако Уингз» в девяностых?

— Смутно…

— Бактерия в салате «Айсберг», отравлено семьдесят человек в четырех разных штатах, все ели в «Тако Уингз». Это Эрни подстроил.

— Эрни отравил людей?!

— Ну вот, сразу громкие слова! Подумаешь, небольшая температура, рвота и понос. А в результате Эрни получил возможность побеседовать с коммерческим директором «Тако Уингз» национального масштаба, и во время этой беседы тот после каждой фразы говорил ему: Дорогой господин Фоссатаро.

— Но это же гнусно!