Убийства в стиле action Джеймс Питер

12

Октябрь 2007 года

Приступы усиливаются, обостряются, возникают все чаще, через каждую пару-тройку минут, вроде схваток при родах.

На часах 3:08. Она заперта в лифте почти девять часов. Может, пробудет до понедельника, если до того кабина на дно не сорвется.

Потрясающе, мать твою. Как провели выходные? Я – в лифте. Обалдеть. Рядом зеркало, панель с кнопками, грязное стекло с лампочками на крыше, с царапиной на стене, будто кто-то хотел вырезать свастику, а потом передумал, с долбаной табличкой, которую какой-то трехнутый придурок косо повесил, невразумительно накорябав: «При поломке звоните 013 228 7828. Или набирайте 999».

Ее трясло от злости, горло охрипло от крика, голос почти пропал. Передохнув, вновь поднялась на ноги, уже не опасаясь раскачать и обрушить кабину, – отсюда надо выбраться, не дожидаясь, пока трос порвется, болты не выдержат или еще что-нибудь приговорит ее к смерти.

– Звоню, набираю, ублюдки безмозглые, – просипела Эбби, глядя на табличку, чувствуя, как вокруг снова сдвигаются стены, приближается очередной приступ паники.

Телефон в лифте по-прежнему мертво молчит. Она поднесла к глазам мобильник, глубоко дыша, стараясь успокоиться, жаждая услышать сигнал, проклиная провайдера и все на свете. Кожа на голове натянулась, зрение затуманилось, снова захотелось писать. Внутри как бы двинулся поезд.

Крепко стиснув колени, она втягивала воздух сквозь зубы. Сжатые ляжки дрожат, в животе разливается адская боль, поворачивается глубоко воткнутый нож. Дрожа всем телом, она всхлипнула, выдохнула, свернулась калачиком, как зародыш, прижалась к стене. Ясно, долго не вытерпеть.

Однако старалась бороться с телом – дух сильнее материи, – решив не уступать ничему, против чего протестует сознание. Вспомнила мать, с шестидесяти лет страдавшую недержанием от обширного склероза.

Я никаким недержанием, черт побери, не страдаю. Только вытащите меня отсюда, вытащите отсюда, вытащите отсюда…

Слова вновь и вновь вырывались сквозь зубы, как мантра, пока позыв усиливался, а потом очень медленно начинал отступать.

Наконец, слава богу, прошел, Эбби без сил раскинулась на полу, гадая, долго ли можно удерживаться, прежде чем лопнет мочевой пузырь.

Люди иногда пьют мочу, чтобы выжить в пустыне. На ум пришла дикая мысль помочиться в ботинок. Пусть послужит горшком. Аварийным запасом. Сколько можно прожить без воды? Где-то было написано, будто можно неделями обойтись без еды, а без жидкости всего несколько дней.

Утвердившись на качавшемся полу, она сняла с ноги правый ботинок, подскочила как можно выше, грохнула каблуком в панель на крыше. Ничего хорошего. Кабина бешено закачалась, стукаясь в стены, кидая ее в стороны. Эбби затаила дыхание. Сейчас тчно что-то порвется. Последняя проволочка, отделяющая от неведомой бездны…

В иные мгновения действительно хочется, чтоб она порвалась. Пролететь оставшиеся этажи, сколько б их ни было. Решить дело одним разом. Некрасиво, грубо, но окончательно. Ирония судьбы…

И словно в ответ на ее размышления погас свет.

13

11 сентября 2001 года

Однажды ночью на брайтонской улице, где рос Ронни Уилсон, загорелся дом. До сих пор помнится запах, шум, столпотворение, пожарные машины, которые он видел, стоя в темноте в ночной рубашке и тапках. Помнится одновременный ужас и восторг. Но лучше всего помнится запах.

Жуткая вонь разрушения и отчаяния.

И сейчас в воздухе слышится то же самое. Не сладкий приятный дымок от поленьев, не уютный вкус угольной золы, а резкое зловоние горящей краски, обугленной бумаги, плавящейся резины, едкие испарения тающего винила и пластика. Ядовитый дым щипал глаза, хотелось заткнуть нос, попятиться, вернуться в деликатесный бар, откуда он только что вышел.

Вместо этого Ронни замер на месте.

Как и все прочие.

Настала тишина, нереальная по утрам на Манхэттене, словно кто-то нажал на кнопку отключения звука. Еще двигавшиеся машины остановились на красный свет.

Люди таращили глаза. Ронни только через несколько секунд понял, куда они смотрят. Сначала оглядел улицу с пожарным гидрантом, расставленными перед магазинчиком козлами с журналами и путеводителями, с лавкой под вывеской «Масло и яйца». Посмотрел за светящийся указатель «Стойте!» с изображением красной руки, за штангу светофора на перекрестке с Уоррен-стрит, видя шеренги стоящих машин с горящими хвостовыми огнями.

Потом вычислил общее направление взглядов.

Посмотрев в ту сторону, сначала увидел в нескольких кварталах небоскребы в густых клубах черного дыма, столь плотных, как будто они шли из топки, заправленной нефтехимическими продуктами.

Понял – горит какое-то здание. Вскоре с ужасом и потрясением понял какое. Здание Всемирного торгового центра.

Черт побери, проклятье, вот дерьмо…

Застыв в ошеломлении вместе со всеми, он как бы прирос к месту, не веря собственным глазам, не соображая, что видит.

На светофоре загорелся зеленый, машины, фургоны, грузовики поехали. Ронни предположил, что водители ничего не заметили или им просто не видно в лобовые стекла.

Дым на несколько секунд рассеялся, показалась высокая гордая черно-белая антенна на фоне яркого голубого неба. Он узнал Северную башню, которую видел в свой прошлый приезд, и вздохнул с облегчением. Офис Дональда Хэткука в Южной башне. Хорошо. Отлично. Встреча, может быть, все-таки состоится.

Послышался вой сирены, усилился до оглушительного, гулко раскатываясь в царившей вокруг тишине. Ронни оглянулся на сине-белый патрульный автомобиль нью-йоркской полиции с тремя седоками. Сидевший позади наклонился и вытянул шею, приглядываясь. Машина поспешно вильнула на встречную полосу, задев три стоявших в ряд желтых такси, от которых посыпались красные искры, потом резко затормозила со скрипом, протискиваясь между хлебным фургоном, остановившимся «порше» и еще одним желтым такси.

– Ох, Господи Иисусе! О боже! – причитала где-то рядом какая-то женщина. – О боже, он врезался в башню! Ох, боже мой!..

Сирена заглохла вдали, едва слышная в снова надолго установившейся тишине. Чемберс-стрит застыла, разом опустела. Ронни наблюдал за переходившим ее мужчиной в бейсбольной кепке, легком анораке, рабочих ботинках, с пластиковым пакетом, в котором он, видно, нес еду на обед. Даже слышалось, как он топает. Мужчина оглядел пустую дорогу, как бы опасаясь попасть под другой полицейский автомобиль.

Но другого полицейского автомобиля не было. Полная тишина. Словно первого было вполне достаточно, чтобы справиться с ситуацией – мелким незначительным происшествием.

– Видели? – выпалила стоявшая позади женщина.

– Что? – оглянулся Ронни.

У женщины были длинные темные волосы, выпученные глаза. На тротуаре лежали пакеты с продуктами, из которых вывалились картонные упаковки и жестяные банки.

– Самолет! – вымолвила она дрожащим голосом. – Господи боже мой, самолет, будь я проклята! Черт возьми, врезался в башню! Глазам своим не верю. Самолет… В башню врезался!..

– Самолет?

– В башню врезался, чтоб мне пропасть! Врезался в чертову башню…

Женщина была явно в шоке.

Загудела другая сирена, не полицейская, гулкая, низкая. Пожарная машина.

«Потрясающе! – подумал Ронни. – Ох, это надо ж такое придумать! Чтоб в то самое утро, когда у меня встреча с Дональдом, какой-то трехнутый психопат врезался на своем самолете в распроклятый Всемирный торговый центр!»

Он взглянул на часы. Елки-палки, 8:55! Вышел из деликатесной примерно без четверти девять, было еще полно времени. Неужели простоял целых десять минут? Наглая секретарша Дональда Хэткука велела не опаздывать, у Дональда всего час до отъезда в аэропорт, чтоб куда-то лететь, вроде бы в Уичито. Или в Вашингтон. Всего час. Один час, чтобы уговорить его и спасти себя!

Снова сирена. Черт побери. Что за хаос! Хреновы аварийные службы сейчас все кругом перекроют. Надо бежать, пока не успели. Встреча должна состояться.

Должна.

Ни в коем случае нельзя позволить какому-то разбившемуся в самолете придурку ее отменить.

И Ронни побежал, волоча за собой чемодан.

14

Октябрь 2007 года

В водосточной канаве стоял неприятный запах, которого вчера не было. Наверно, разлагается какой-то грызун. Рой сразу почуял его по приезде около девяти утра и теперь, через час, сморщил нос, снова входя в трубу с двумя сумками, полными горячих напитков, закупленных в ближайшем магазинчике местным молодым услужливым полицейским.

Дождь барабанил без умолку, превращая землю вокруг в болото, но Грейс заметил, что уровень воды в туннеле не повышается. Интересно, сколько еще до этого должно пройти времени. После того, как несколько лет назад в брайтонской канализационной системе был найден труп молодого человека, он узнал, что все водосточные трубы идут к коллектору, содержимое которого выливается в море у Портобелло рядом с Писхейвеном. Если и эта канава с ним связана, то, скорее всего, почти все свидетельства, включая одежду, давным-давно смыты.

Он пропустил мимо ушей иронические замечания о своей новой роли мальчика на побегушках – нервы на взводе после беспокойной ночи и тяжелых мыслей о скелете – и принялся наливать коллегам чай, кофе, как бы извиняясь и отчасти возмещая испорченные выходные.

В водосточной канаве шла бурная деятельность. По всей длине трубы рассыпались Нед Морган, медэксперты, следователи, криминалисты в белых костюмах. Осматривали каждый дюйм, отыскивая в грязи обувь, одежду, украшения, высматривая любой лоскутик, кусочек, царапинку, которые могут быть связаны с брошенной сюда жертвой. С наибольшей вероятностью в такой сырости могут уцелеть синтетика и кожа.

Сотрудники бригады, ползающие на четвереньках в темной, выложенной кирпичом канаве, в серых тенях, перемежающихся с белым светом, производили фантастическое впечатление.

Криминалист-археолог Джоан Мейджор, тоже в белом с головы до ног, работала молча и сосредоточенно. Если дело дойдет до судебного разбирательства, она должна представить точную трехмерную модель скелета. Побегав вокруг, улавливая сигналы ручного спутникового навигатора, определяющего координаты останков, Джоан принялась зарисовывать точное положение скелета относительно туннеля и склонов вырытой ямы. Через каждую пару секунд вспыхивала фотокамера криминалиста.

– Спасибо, Рой, – почти автоматически поблагодарила Джоан, принимая протянутую кружку кофе с молоком и ставя ее на деревянный ящик с инструментами на небольшом треножнике, чтоб не промок.

Грейс решил обойтись в выходные сокращенной бригадой, а уж в понедельник собрать все силы, поэтому, к непомерному облегчению Гленна Брэнсона, отпустил его на воскресенье. Работали не торопясь – спешка требуется лишь в случае недавней смерти, наступившей пару дней, недель или даже месяцев назад. Первый брифинг пройдет очень скоро – в понедельник утром.

Возможно, им с Клио все-таки удастся поужинать нынче вечером в Лондоне, где заказан столик в ресторане, провести запланированный романтический уик-энд, если – очень важное если – Джоан успеет все зафиксировать, а патологоанатом министерства внутренних дел быстро проведет исследование. На Фрейзера Теобальда определенно можно рассчитывать, но где он, черт возьми? Час назад должен был быть на месте.

И, будто в ответ на реплику, доктор, сплошь в белом, как все остальные, осторожно и вкрадчиво вышел на сцену, словно вынюхивающая сыр мышка. Крепко сбитый человечек ростом меньше пяти футов двух дюймов, с неаккуратной копной курчавых волос и густыми гитлеровскими усиками под носом, смахивающим на клюв «конкорда». Гленн Брэнсон однажды заметил, что ему не хватает лишь толстой сигары, чтобы посоперничать с Граучо Марксом.[2]

Бормоча извинения и ссылаясь на не заводившуюся машину жены, в которой он должен был отвезти дочь в музыкальную школу на урок кларнета, патологоанатом подбежал к скелету и, описав широкий круг, подозрительно его оглядел, как бы решая, друг это или враг.

– Да, – молвил он наконец, ни к кому конкретно не обращаясь. – Хорошо. – Оглянулся на Роя, ткнул в скелет пальцем. – Это и есть тело?

Грейс всегда считал Теобальда несколько странным, а в данный момент особенно.

– Угу, – кивнул он, немного опешив.

– Где ты загорел, Рой, – поинтересовался патологоанатом, шагнув поближе, – куда-нибудь ездил?

– В Новый Орлеан, – ответил Грейс, заглядывая в собственную кружку с кофе и желая по-прежнему оставаться в Новом Орлеане. – На международный симпозиум следователей по делам об убийствах.

– Как там идет строительство? – продолжал расспросы Теобальд.

– Медленно.

– Еще не преодолели последствия наводнения?

– Нет.

– На кларнетах часто играют?

– На кларнетах? Играют. Ходил пару раз на концерты. Эллиса Марсалиса слышал.

Теобальд просиял редкой для него улыбкой, одобрительно заявил:

– Патриарх! Ничего не скажешь. Повезло тебе его услышать, – и снова повернулся к скелету: – Ну, что мы тут имеем?

Грейс быстренько ввел его в курс дела. Потом патологоанатом принялся обсуждать с Джоан Мейджор, надо ли перемещать скелет целиком, что займет много времени и потребует больших трудов, или лучше забирать по частям. Решили, что, поскольку он найден целым, пускай лучше таким и остается.

Грейс на мгновение отвлекся, глядя на дождевую воду, упорно просачивающуюся в пробитую неподалеку кирпичную обшивку канавы. Падавшие в луче света отдельные капли напоминали длинные пылинки. Сдувая с кофе пар, делая осторожный глоток, стараясь не обжечься, он вспомнил Новый Орлеан. Клио ездила с ним, оба взяли недельный отпуск после конференции, любуясь городом и радуясь друг другу.

Казалось, обоим стало легче вдали от Брайтона. Вдали от Сэнди. В благословенной жаре объезжали еще не отстроенные кварталы, пострадавшие от наводнения, ели суп из стручков гамии, джамбалайю,[3] крабовые рулеты, устрицы, пили «Маргариту»,[4] калифорнийские и орегонские вина, каждый вечер слушали джаз в разных клубах. Грейс еще сильней влюбился в Клио.

Он гордился присутствием Клио на конференции. Красивая женщина, занятая весьма некрасивым делом, привлекала внимание, вызывала немалое любопытство, удостоившись места в числе пятисот лучших в мире детективов, главным образом мужского пола. Выглядела она потрясающе, по обыкновению сексуально выставляя на обозрение изумленных присутствующих ноги длиной пять футов одиннадцать дюймов.

– Рой, вы вчера меня спрашивали о возрасте, – напомнила криминалист-археолог, прервав раздумья Грейса.

– Да? – Он сразу сосредоточился, глядя на череп.

Джоан указала на челюсть:

– Судя по присутствию зуба мудрости, женщине было больше восемнадцати. Дантистом поставлены белые пломбы, применявшиеся в последние двадцать лет, причем дорогие. Возможно, она обращалась к частному врачу, что сужает круг поисков. На левом верхнем резце коронка.

Грейс нервно затрясся. На одном из их первых свиданий Сэнди сломала передний верхний зуб, наткнувшись на осколок кости в бифштексе, после чего пришлось ставить коронку.

– Что еще? – спросил он.

– По состоянию и цвету зубов я бы установила возраст в соответствии со своей предварительной вчерашней оценкой – между двадцатью пятью и сорока годами. – Джоан оглянулась на Фрейзера Теобальда, который невозмутимо кивнул, как бы понимая, но не совсем соглашаясь с таким заключением. Тогда криминалист-археолог указала на руку: – Длинная трубчатая кость образуется из трех частей – двух эпифизарных и диафизарной. Процесс их соединения называется эпифизарным слиянием, которое обычно заканчивается лет в тридцать пять. Он еще не совсем завершился. – Джоан ткнула пальцем в ключицу. – И тут то же самое. Видите посередине линию сроста? Она образуется около тридцати. После лабораторного анализа смогу сказать точнее.

– Значит, вы совершенно уверены, что ей около тридцати? – спросил Грейс.

– Да. Уверена, что не больше. Может быть, даже меньше.

Грейс молчал. Сэнди моложе его на два года. Исчезла в тот день, когда ему исполнилось тридцать, а ей было всего двадцать восемь. Те же волосы. И зубная коронка.

– Рой, что с вами? – неожиданно спросила Джоан Мейджор.

Погрузившись в раздумья, он расслышал лишь далекое безличное эхо.

– Рой! Что с вами?

Грейс опомнился, сосредоточился.

– Ничего, ничего. Все в порядке, спасибо.

– Вы как будто увидели призрак.

15

11 сентября 2001 года

Ронни бежал по Западному Бродвею через Марри-стрит, Парк-Плейс, Баркли-стрит. Всемирный торговый центр уже высится справа, на дальней стороне Визи-стрит две монолитные серебристые башни устремляются в небо. Запах гари заметно усилился, в воздухе летают обуглившиеся бумаги, какие-то ошметки шлепаются на землю.

В густом черном дыме проглядывает багрянец, будто башня истекает кровью. И яркие оранжевые вспышки пламени.

«Господи помилуй, – думал Ронни, охваченный смертным страхом, – быть такого не может!»

Люди вываливались из подъездов, растерянно глядя вверх, – мужчины в крахмальных сорочках и галстуках, без пиджаков; многие названивают по мобильникам. Ронни мельком увидел привлекательную брюнетку в деловом костюме и только одной туфле, которая вдруг схватилась за голову, словно только что получила тяжелый удар, и разглядел стекавшую по щеке струйку крови.

Замешкался в нерешительности. Пожалуй, идти дальше опасно. Но ему очень нужна эта встреча. Отчаянно необходима.

«Лови шанс, – подумал он. – Беги сломя голову».

Закашлялся от дыма, сошел с тротуара. Бровка оказалась выше, чем ожидалось, колесики чемодана с грохотом сорвались, ручка вырвалась, кейс свалился.

Господи боже мой, только не надо!

Наклонившись за кейсом, Ронни услышал рев самолета.

Снова задрал голову. И глазам не поверил. Через долю секунды, когда он еще не успел осознать увиденное, раздался взрыв. Громоподобный металлический удар, как бы при столкновении двух космических мусорных баков. Гулкий грохот сотряс мозги, раскатился в черепе. Хотелось заткнуть уши пальцами, остановить, заглушить. Потом налетела взрывная волна, сотрясая каждый атом тела.

Почти на самом верху Южной башни возник огромный оранжевый пламенный шар, рассыпав бриллиантовые искры и пустив черный дым. Его на миг до онемения изумила поразительная красота картины, цветовые контрасты оранжевого и черного на фоне ярко-голубого неба.

Казалось, в огненных языках на землю неспешно, медленно сыплются миллионы, миллиарды птичьих перьев.

Ронни вдруг осознал чудовищную реальность.

Кругом летят с жутким грохотом щепки, осколки, разбитые телефоны и стеллажи. Мимо пронесся полицейский автомобиль, дверцы распахивались еще на ходу. Приблизительно в сотне ярдов впереди по Визи-стрит с ужасающим стуком упало нечто вроде горящей летающей тарелки, пробило небольшую вмятину в асфальте, запрыгало, рассыпаясь на части, изрыгая огонь.

Остолбеневший от ужаса Ронни понял – это двигатель реактивного самолета.

А это Южная башня.

Здесь находится офис Дональда Хэткука. На восемьдесят седьмом этаже. Он принялся считать снизу вверх.

Два самолета.

Согласно поспешной прикидке, офис Дональда там, куда попал второй самолет.

Что тут творится, черт побери? Господи Иисусе, что происходит?

Ронни разглядывал пылающий двигатель, чувствовал жар, видел, как копы выскакивают из патрульной машины.

Здравый смысл говорит, что встречи не будет. А он отмахнулся. Рассудок врет. Глаза обманывают. Встречу надо любой ценой устроить. Надо идти. Идти. Еще можно устроить. Черт возьми, необходимо устроить!

Здравый смысл твердит: один самолет мог случайно ударить в башню, а два – совсем другое дело. Два уже очень плохо.

В полном отчаянии Ронни схватил багаж и решительно шагнул вперед.

Через несколько секунд услышал глухой звук, будто картошка высыпалась из мешка. В лицо шлепнулось что-то мокрое. Увидел белый обломок, катившийся по земле и остановившийся в паре дюймов под его ногами. Это была человеческая рука. Ронни закрыл лицо ладонями, чувствуя пальцами жидкость. Взглянув, увидел кровь.

Внутренности перевернулись, как в бетономешалке. Он отвернулся и выплеснул съеденный завтрак, почти не услышав очередного удара справа. Повсюду адски выли сирены. Со всех сторон. Снова удар, в лицо и на руки опять брызнула жидкость.

Он поднял глаза. Пламя, дым, муравьиные человеческие фигурки, широкие стеклянные панели… Какой-то мужчина в рубашке с короткими рукавами и брюках падает с неба. Одна туфля слетела с ноги, кружится, кружится, кружится в воздухе. Сверху сыплются люди размером с оловянных солдатиков, какие-то обломки – с первого взгляда не разберешь.

Ронни стоял и таращил глаза, припоминая почтовые марки, запечатлевшие представление голландского художника Босха о смерти и аде, которыми он когда-то торговал. Вот он, ад, преисподняя.

Зловонный дым наполнился звуками – вопли, сирены, крики, гул вертолетов. К зданиям мчится полиция и пожарные. Прямо перед ним вывернула и тормознула пожарная машина, загородив картину. Он обошел ее сзади, глядя на выскакивающих и бежавших пожарных в касках.

Снова громкий удар. Плотный мужчина в костюме рухнул на спину и взорвался.

Ронни опять стошнило, он сильно качнулся, упал на колено, закрыл лицо руками, несколько минут трясся на месте. Закрыл глаза, как бы надеясь, что кошмар исчезнет. Потом оглянулся, вдруг заволновавшись, что может пропасть чемодан с кейсом. Но вещи стояли рядом. Искусная подделка под «Луи Вуиттон». Черт возьми, в данный момент вряд ли кого-нибудь интересует, из чего сделан его кейс. Фирменный он или фальшивый.

Через несколько минут Ронни собрался с силами, встал, сплюнул, стараясь избавиться от привкуса рвоты. Вспышка злости в душе мигом переросла в приступ ярости.

Почему сегодня? Проклятье, почему не в какой-нибудь другой день? Почему эта чертовщина происходит именно сегодня?

Поток людей – одни в белой пыли, другие в крови – медленно, словно в трансе, выплывает из Северной башни. Вдалеке раздалась пожарная сирена. И еще. И еще. Кто-то из стоящих впереди поднимает видеокамеру.

Новости, подумал Ронни. Телевидение. Безмозглая идиотка Лоррейн запаникует, если увидит. По любому поводу паникует. При каждой аварии на дороге тут же звонит, проверяет, что с ним ничего не случилось, даже когда точно знает, что он находится в сотне миль от места происшествия.

Вытащив из кармана мобильник, он набрал ее номер. Раздался резкий писк, на дисплее возникла надпись:

«Линия перегружена».

Еще несколько раз попытался, потом сунул трубку обратно в карман.

Чуть позже сообразил, как ему повезло, что звонок не прошел.

16

Октябрь 2007 года

Проклятье, вы должны светиться!

В битумно-черной тьме Эбби поднесла часы к самым глазам, ткнулась носом в сталь и стекло, но все равно ничего не увидела.

Я платила за светящиеся часы, чтоб вам провалиться!

Свернувшись калачиком на жестком полу, она вроде заснула, но долго ли проспала, неизвестно. Что сейчас, день или ночь?

Мышцы свело судорогой, рука онемела. Она поболтала в воздухе кистью, стараясь восстановить кровообращение, чувствуя свинцовую тяжесть. Проползла пару футов, вновь встряхнула рукой, глухо ударила в стену кабины, морщась от боли, и прохрипела:

– Эй!..

Снова стукнула раз, другой, третий.

Лифт закачался.

Но она стучала и стучала.

Снова хочется писать. Один ботинок уже полный. Все сильней пахнет застоявшейся мочой. Во рту пересохло. Эбби закрыла глаза, открыла, вновь взглянула на часы, ничего не увидела.

В приливе паники подумала, что ослепла.

Который час, черт побери? В последний раз, до того как погас свет, было 3:08. Вскоре после того она помочилась в ботинок. По крайней мере, насколько удалось в темноте. Почувствовала себя лучше, смогла здраво мыслить.

Теперь желание помочиться вновь туманит рассудок. Эбби постаралась отвлечься, выкинуть это наваждение из головы. Несколько лет назад она видела по телевизору документальный фильм о людях, выживших в катастрофах. Девушка ее возраста, одна из немногих уцелевших пассажиров самолета, который врезался в землю и загорелся, рассказывала, что осталась в живых, потому что сохраняла спокойствие, когда остальные паниковали, рассуждала логично, вспомнила в темноте и дыму, где находится выход.

То же самое говорили другие. Надо сохранять спокойствие, трезвую голову.

Легче сказать, чем сделать.

В самолетах есть двери, куда можно выйти. Красивые доброжелательные стюардессы провожают к выходу, раздают оранжевые спасательные жилеты, помогают надеть кислородные маски, они обучены иметь дело с умственно отсталыми, глухонемыми. Англия ныне – страна слабоумных, почему же не принят закон, предписывающий поставить в каждом лифте стюардессу? Почему, входя в кабину, не видишь бессловесную блондинку, которая тебе протягивает карточку в ламинате, напоминающую, где дверь, выдает оранжевый жилет на случай, если лифт затопит, натягивает маску на голову?..

Раздался пронзительный гудок.

Телефон!

Эбби поспешно полезла в сумочку. Оттуда пробивался свет. Мобильник работает! Подает сигнал! А еще ведь он время показывает – совсем с перепугу забыла!

Выхватила трубку, уставилась на дисплей. Там было написано:

«Новое сообщение».

Не в силах справиться с волнением, нажала кнопку.

Имя и номер отправителя не высвечивались, но сообщение читалось ясно:

«Я знаю, где ты».

17

Октябрь 2007 года

Рой Грейс задрожал. Хоть он был в плотных джинсах, вязаном пуловере и теплых ботинках под бумажным костюмом, сырость в канаве и проливной дождь пробирали до костей.

Криминалисты и следователи, на которых лежала тяжкая обязанность осмотреть каждый дюйм водосточной канавы, главным образом на четвереньках, обнаружили пока кости нескольких грызунов, а больше ничего интересного. Либо с мертвой женщины сняли одежду до того, как она оказалась в туннеле, либо вещи смыло, либо они сгнили, или же животные растащили их в гнезда. Изнурительно долго работая лопатками, Джоан Мейджор с Фрейзером Теобальдом разгребали грязь вокруг скелета, старательно укладывая каждый слой в отдельные пластиковые пакеты. При таких темпах уйдет еще два-три часа, прикинул Грейс.

Все это время его неотступно притягивал оскалившийся череп. Такое впечатление, будто рядом витает дух Сэнди. Неужели это действительно ты? – гадал он. Каждый медиум, к которому он обращался за последние девять лет, уверял, чт жены его нет в мире духов. Если им верить, значит, она еще жива. Только никто не смог сказать, где она.

Он давно решил кончить дело, жить дальше. Но время от времени случалось нечто, вселяющее сомнения, и вот сейчас они снова возникли.

Из забвения его вывел внезапный треск радиотелефона. Он поднес трубку к уху, коротко бросив:

– Рой Грейс слушает.

– Привет, Рой. Твоя карьера ушла в сточную канаву, а? – Послышался гортанный смешок Нормана Поттинга.

– Очень смешно, Норман. Ты где?

– С охраной. Хочешь, чтоб спустился?

– Нет. Сам приду. Жди меня в фургоне криминалистов.

Грейс обрадовался предлогу вылезти ненадолго. Не так уж он тут нужен, вполне можно было бы вернуться в офис, но лучше, чтобы члены бригады с самого начала видели руководителя за работой. Если им приходится проводить субботу в жуткой сырой канаве, пусть хотя бы знают, что ему нисколько не лучше.

Приятно закрыть за собой дверцу, оставив позади разбушевавшуюся стихию, сесть на мягкое сиденье за рабочим столиком в фургоне. Даже в тесной близости к Норману Поттингу, что никогда удовольствия не доставляет. От одежды сержанта несет застоявшимся трубочным табаком и съеденным вчера чесноком.

У сержанта Поттинга узкая резиновая физиономия, крест-накрест испещренная лопнувшими венами, выпяченные губы, редеющий чуб, вставший в данный момент дыбом от дождя и ветра. Ему пятьдесят три года, хотя самые злые недоброжелатели распускают слух, будто он, до ужаса опасаясь отставки, скостил себе несколько лет, чтобы остаться в полиции.

Грейс никогда не видел Поттинга без галстука, и нынешнее утро не было исключением. На нем был длинный мокрый анорак с подкладкой из бобрика поверх твидового пиджака, рубашка со светло-зеленым галстуком, серые фланелевые брюки, тяжелые грубые башмаки. Хрипло дыша, сержант втиснулся за стол, уселся на скамью напротив Грейса и с триумфальным видом выложил большую папку в забрызганной целлофановой обертке.

– Почему люди вечно выбирают чертовски гнусные места, чтобы их там убили или утопили? – риторически спросил он, наклоняясь вперед и дыша Грейсу прямо в лицо.

Стараясь не морщиться от жаркого зловония, тот решил, что так дышит дракон.

– Может, составишь инструкции? – осторожно предложил он. – Изложи в пятидесяти пунктах, чего не следует делать жертвам убийств.

Норман Поттинг тонкостей не понимал, поэтому до него только через минуту дошло, что суперинтендент шутит. Тогда он усмехнулся, показав полный рот кривых зубов в черных пятнах, похожих на надгробия на заброшенном кладбище. И поднял палец.

– Я нынче утром приустал, Рой. Та еще была ночка. Ли прямо тигрица, будь я проклят.

Поттинг недавно приобрел себе тайскую жену и постоянно посвящал каждого находившегося в пределах слышимости в подробности своей супружеской жизни.

Грейс быстро сменил тему, ткнув пальцем в папку:

– Раздобыл планы?

– Четыре раза за ночь, Рой. Грязная корова чего только не делает. О-ох! Я самый счастливый на свете мужчина.

– Очень хорошо.

Грейс на секунду действительно порадовался за сослуживца. Поттингу никогда особенно не везло в любви. Он пережил три брака, произвел на свет нескольких детей, которых, по собственному горестному признанию, редко видит. Долгое время безуспешно пытался забрать к себе самую младшую девочку с синдромом Дауна. Скорее всего, человек он неплохой и неглупый и, уж конечно, умелый и знающий детектив, но совсем не умеет вести себя в обществе, что не позволяет ему продвигаться по службе. Норман Поттинг – крепкая и надежная рабочая лошадка, порой на удивление инициативный, что очень важно при каждом серьезном расследовании.

– Ты сам бы подумал, Рой.