Нечеткое дробление Филиппо Пол
– Для минскийцев он служит машиной случайного перемешивания, изменения, уничтожения и мутации. На мой взгляд, более дурацкий метод построения общества трудно придумать. Но, как ни удивительно, у них это работает.
Мое внимание привлекло ураганное движение где-то далеко-далеко на равнине. Казалось, в центре урагана вздымался смерч, состоящий из вертящихся беспомощных минскийцев. Что находилось в «глазу» смерча, увидеть было невозможно.
Перед смерчем мчалась толпа спасающихся бегством, и ее передний край уже очень скоро начал обтекать нас. Стадо искалеченных и помятых роботов с отсутствующими конечностями, с торчащими наружу киберпотрохами неслось вокруг нас сломя голову.
Мунчайлд, Диггер и я прижались друг к другу плотнее.
– А людям Разрушитель опасен? – спросила Мунчайлд.
– Не думаю, что он может преднамеренно причинить вам вред, – ответил Ганс. – Но могут оказаться опасными последствия его деятельности. Советую лечь на землю, чтобы максимально выровнять свой профиль, а я тем временем приготовлюсь встретить свою судьбу...
Рухнув на землю, мы втроем, взяв друг друга за руки, распластались как следует.
Потом на нас налетел Разрушитель, но сперва пришла его исполинская тень.
Вы помните, как налетает Тасманский Дьявол, в вихре скрежета зубов и напускной ярости, готовый по малейшему поводу разорвать Кролика Банни на куски?
Таким же было и прибытие устройства минскийцев, именуемого Разрушителем, только ярился и скрежетал он в несколько дюжин раз сильнее.
Насколько мне удалось разобрать в вихре, размером Разрушитель был с пару синих китов; кроме того, он летел. Его огромное рыло затягивало минскийцев как криль, а огромные щупальца тем временем хватали некоторых роботов и колотили их о различные части Разрушителева непомерного тела. Мне также показалось, что я разглядел несколько самостоятельных малых роботов, которые прислуживали Разрушителю и загоняли жертвы к нему поближе.
Около Разрушителя крутился вихрь машинных обломков и машинных жидкостей, осыпавших дождем нас, прижавшихся к земле и друг к другу. Порывы ветра были ужасны, но все же не так могучи, как ураганы на мире Бабочки, и каким-то образом мы, ухватившись друг за друга, сумели удержаться на гладкой поверхности.
Когда Разрушитель уже частично проплыл над нами, я заметил, что происходит с минскийцами, которых он пожирает.
Он выплевывал их с тыла, преображенными.
И в тот же миг я увидел, как раб Разрушителя, автономный самодвижущийся механизм, подхватил Ганса.
– Прощай, Пол!.. – прокричал куст – и исчез.
Бедняга Ганс... Я попытался утешиться тем, что на других мирах сейчас бродит практически неисчислимое количество Гансов, которые вовсе не разделили его участь. По сути, то же самое относилось и ко мне. (Тут я пожалел, что потребовал избежать встреч с другими своими «я». Теперь мне казалось, что я мог бы кое-чему у них научиться...) Но это было слабое утешение.
Потом мы, люди, и сами столкнулись с проблемой. Нас начал осматривать другой дистанционный слуга. К счастью, робот заключил, что в пищу мы не годимся. Но, к несчастью, он решил пометить нас как несъедобных, впрыснув в наши незащищенные зады какие-то наноустройства (скорее всего).
Сразу после этого я потерял сознание.
130
Отведите меня к Понтию Пилату
Я снова очнулся – невероятно – от голоса Марвина, ретранслируемого Гансом! (Мунчайлд и Диггер все еще были без сознания; и я и они лежали, вцепившись друг в друга.) Еще не открыв глаза, я уже понял, что что-то изменилось и в Марвине, и в Гансе.
– Встань, человек! Настал твой последний час!
Я открыл глаза.
Марвин был тут как тут, в окружении своих прихлебателей из ночного кошмара. Но вместо торчащих стрелок, у сферы теперь имелась одна-единственная механическая нога, на которую она опиралась. И хотя я не запомнил, как в точности выглядели другие роботы, но мог с уверенностью сказать, что над ними тоже поглумились, изуродовали и потешно переиначили.
Потом я увидел Ганса. По крайней мере, я решил, что это Ганс. Элегантный куст был перемешан и перепутан с безумным числом деталей и в результате стал напоминать модернистскую работу посредственного любителя-скульптора, для которой каркасом служила гигантская диванная пружина.
Весь в синяках и ссадинах, я кряхтя поднялся и помог встать своим спутникам.
– Мы пережили еще одно испытание Разрушителем, – сообщил Марвин. – Я остался Главным Модулем. Домна эволюции закалила нас в огне случайной рекомбинации и подвела на шаг ближе к величественной Сингулярности. Вам, люди, выпала честь лицезреть суд, и теперь вы сможете умереть в сиянии нашей славы.
Роботы принялись обступать нас, и тут Диггер выступил вперед.
– Прошу вас, возьмите меня первым.
– Диггер! Не смей! – воскликнула Мун.
Спокойный как кит, Диггер ответил:
– Мама, так надо. Необходимо, чтобы спасти этих погрязших во мраке.
– Эта просьба не несет в себе опасности, – высказался Марвин. – Я готов ее исполнить.
Облако насекомовидных минскийцев зависло возле Диггера, образовав вокруг его головы нимб.
– Они избавят вас от боли, как я и обещал вам, а также станут вашими палачами. Сию секунду они передают мне мысленный образ кончины, которую предпочел бы этот индивидуум. Очень жестокая и излишне тяжелая смерть – но мы готовы исполнить его пожелание.
Из покрывающего поверхность планеты субстрата начал подниматься, формируясь, металлический крест. Очень скоро крест – возможно, единственная физическая аномалия на единообразном повсюду шаре – был завершен.
Потом Диггера прибили к кресту большими гвоздями.
Я прижал рыдающую Мунчайлд к груди.
– Прости их, отец, – были последние слова Диггера, – ибо их набор инструкций крайне ограничен...
131
Прости меня
– Мун, прости меня за все, даже за то, чего я не делал, а только подумал.
– И меня прости.
– Ты простила меня?
– Да.
– Спасибо.
– Принимаете ли вы обычное прекращение нейронной активности или тоже предпочитаете собственный способ уничтожения? – спросил Марвин.
– Я просто хочу умереть последним, – сказал я. – Чтобы помочь ей это преодолеть.
Мун не возражала. Похоже, она была до глубины души потрясена распятием нашего сына.
На этой нашей кремниевой Голгофе металлические мухи-убийцы окружили ее голову.
Когда минскийцы тихо оборвали жизнь Мун, своей уцелевшей рукой я держал ее за руку, а обрубком обнимал за плечи. И закрыл ей глаза двумя поцелуями.
132
Подох как собака
А потом я тоже умер.
Выпало в двенадцатый раз
133
Ангел, Великая Мать и Святая Училка
В смерти есть один главный недостаток.
Длится она недолго.
По сути, всего ничего.
Другим недостатком оказалось то, что, будучи мертвым совсем недолго, я не успел оценить ее по достоинству.
То есть совсем не почувствовал.
Моменты, когда киберпчелы-убийцы окружили мою голову и отключили меня, как 25-ваттную лампочку, и когда сознание вернулось ко мне, оказались для меня нераздельны. Мое «я» не испытало никаких переживаний, да и переживать было нечего. Никакого белого света или пурпурного коридора, никакой потусторонней музыки и судилища с участием святых особ. Не было ни моментального просмотра всей прошедшей жизни, ни соблазнительной иллюзии бирсовского Совиного ручья. Было просто исчезновение. Я испарился, лопнул как мыльный пузырь.
А потом, практически мгновенно, снова весьма неожиданно очнулся, вернувшись в собственный эго-континуум; при этом мое тело находилось в том положении, в каком я его запомнил в последний раз, а именно лежало на спине.
Я решил, что лучше удостовериться в том, что происходит, и открыть глаза.
Снова-здорово.
Меня приветствовало тусклое, но чем-то знакомое небо. Я осторожно поднялся и оглянулся по сторонам...
Та же стерильная, выровненная Земля минскийцев, на которую я посмотрел, прощаясь. Насколько я сумел разглядеть, именно здесь умерли я, Мунчайлд и Диггер (хотя никакого уставленного в небо креста рядом больше не было).
Мне стало понятно, что случилось. Злые безумные роботы, мастера наноманипуляций, зачем-то воскресили меня, восстановив и отремонтировав в моем мозгу и органах клетки, поврежденные во время моего уничтожения. Для чего они сделали это, я не знал. Быть может, это какая-то особенно жестокая форма пытки, бесконечное повторение смерти. Если не принимать во внимание их заявление, что эмоции-де им чужды, сомневаться в садизме минскийцев не приходилось. Может, им снова для непонятных целей понадобились мои Гейзенберговы способности наблюдателя. Кто их знает. Но я мог поспорить, что умер всего на несколько минут, ну, в крайнем случае, на несколько часов или на день, в зависимости от того, сколько они могли хранить мое мертвое тело, пока не будет пройдена точка невозвращения. А то, что я снова в своем прежнем теле, разве не означает, что они способны оживлять?..
Неожиданно кое-что бросилось мне в глаза.
Нигде, вплоть до самого горизонта, не было видно ни одного минскийца.
Я оглянулся по сторонам.
Никого и ничего. Я совершенно один.
Как вышло, что целая планета внезапно лишилась всего населения? Очередное нападение Разрушителя? И если минскийцы исчезли, то кто оживил меня?
Потом у моих ног что-то начало происходить.
Полуавтономный слой начал вспухать в виде точной копии человека, хоть и окрашенной в серый цвет.
Это была лежащая на спине Мунчайлд. Ее тело словно бы выталкивалось из поверхности планеты, как будто с той стороны миллионы штырьков выдавливали этот рельеф.
Через секунду передо мной лежала полностью оформленная копия Мунчайлд, выполненная из тускло-серого вещества.
Потом труп начал проявлять признаки жизни, задышал, его плоть приобрела розовый человеческий оттенок, и все это за короткую долю мгновения.
Я машинально шагнул к ней, наклонился и помог подняться и сесть.
Именно в этот миг я осознал, что у меня снова две обычные человеческие руки; правая, которую сожрал минскийский краб, полностью восстановилась в том виде, в каком была до «дурного пальца».
С глупым видом Мун оглянулась по сторонам.
– Пол... что случилось?
– Я не знаю. Почему-то мы снова живы.
– Мама? Папа?
Мы оглянулись. К нам с серой волшебной земли поднялся Диггер. Через секунду мы все обнимались. Мун и Диггер плакали как дети. Ну, может быть, я тоже плакал. Немножко. Диггер был первым, к кому вернулось самообладание. Он вновь стал похож на того мальчишку, которого мы вырастили на мире Шелдрейка, влияние мема Иисусовой ящерицы прекратилось. Впрочем, и прежде у него бывало на лице выражение «не от мира сего».
– Как вы думаете, могла моя, гм, жертва... обратить на нас внимание Того, Кто пришел и спас нас?..
– Не смеши, сын, – ответил я. – Уверен, что это дело рук Ганса.
Тут знакомый грубый голос гулко прогудел из глубин налитого пивом живота и спаленной дурью глотки:
– А парень-то ближе к истине, чем ты, Дурной Палец.
Это был наш старый приятель Крошка, Ангел ада, который арестовал меня в мире Мун, а потом тащился за нами через КА-страну и остался в мире Богинь. Крепкий, как сама жизнь, он появился как чертик из табакерки, неизвестно откуда, и стоял рядом с двумя своими спутниками.
Слева от него была леди Саншайн, ненасытная правительница-амазонка из мира хиппи. Или, быть может, ее двойник из мира Богинь, Великая Мать? Или, каким-то образом, она была обеими сразу?
А справа от Крошки – тут никакой ошибки быть не могло – стояла мисс Полынь собственной персоной, наша надзирательница из континуума Шелдрейка.
Крошка щелкнул пальцами, как заправский фокусник. В одно мгновение в его руках между жирными пальцами оказались три зажженных здоровенных косяка. Отчего-то я чуял сладковатый дымок травы даже острее, чем прежде.
Ангел передал нам курево, и мы молча и послушно приняли косяки.
Секундой позже Крошка произвел еще один косяк, для себя, глубоко затянулся, подержал дым, выдохнул и проревел:
– Добро пожаловать в жизнь после смерти!
134
Последняя вермишелина
Я хорошенько затянулся.
Раскуриться теперь казалось настолько же уместно, как что угодно другое. Мунчайлд – в прошлом курильщица со стажем – сделала то же самое. Даже новичок Диггер и тот решился вобрать в себя немного дыму.
Едва дым проник в легкие, в голове у меня неожиданно произошли обширные структурные изменения. Травка посмертного мира не была обычной марихуаной.
Я расслабился, стал более восприимчивым и готовым к новому. Это не была апатия, или скука, или обычный марихуановый счастливый приход. Вместо всего этого я почувствовал, что мои мозги заработали так, как не работали никогда прежде, по-новому – например, с терпеливым вниманием, спокойным ожиданием наполнения новыми знаниями, словно я был пустым, но разумным сосудом.
Потом Крошка заговорил. По крайней мере, я решил, что он заговорил. Возможно, информация притекала ко мне неким иным способом. Но для меня это была человеческая речь.
– Во-первых, Дурной Палец, ты был мертв в течение мегамиллионов и гигазиллионов, и тератриллионов лет обычного времени, если мерить по объективному сверхпространству. Длительность этого промежутка ты не способен даже вообразить. Века, эоны, кальпы и юги. С тех пор, как ты умер, родилось и погибло бессчетное число вселенных. Когда минскийцы убили тебя, они сделали это на совесть. Если это тебя хоть как-то утешит, то вся эта сволочь, начиная от Марвина и ниже, давным-давно тоже мертвей мертвого. Ну, разве что теперь и они живы, на тот же манер, что и ты. Я понимаю, это трудно уразуметь, так что лучше затянись и слушай дальше.
Я последовал совету Крошки, и он продолжил рассказ.
– Мы предпочитаем воскрешать народ там, где они умерли, чтобы для них события не имели перерыва. А вы трое – единственные люди, кто умер в мире минскийцев, хотите верьте, хотите нет. Вы трое связаны кармически. Это большая честь.
Короче, ваше воскрешение в целом прошло очень гладко. Взять, к примеру, тех, кто умер не так чисто – в авиакатастрофе, или сгорел во время пожара, или погиб в бою. С такими приходится прибегать к некоторым ухищрениям, чтобы подправить окружение и умерить флюиды негативного воздействия. Но даже при этом, бывает, у них сносит крышу.
Но я отвлекся. Я пытаюсь объяснить вам, почему вы снова оказались в месте, похожем на несчастную Землю минскийцев. На самом деле вы на другой Земле. Та Земля закончила период отведенного ей физического существования и погибла, когда Солнце расширилось и поглотило ее. Потом и вся та вселенная минскийцев достигла конца своего физического существования и была поглощена. Кстати говоря, тот континуум был не ограниченным во времени. В нем не хватало массы для коллапса. Поэтому та вселенная закончила свое существование приличным долгим путем: полным распадом и энтропией.
Дурной Палец, ты помнишь, какими сравнениями пользовался Ганс, когда описывал тебе устройство многомирья?
Меня ничуть не беспокоил тот факт, что изначальный Крошка никоим образом не мог знать так много.
– О каких сравнениях ты говоришь? Он пользовался многими сравнениями.
– Что ж, начнем с первого: сверхпространство представляется в виде огромного зала, полного летающих десятимерных шариков-вселенных. Далее, в этой модели, которую мы можем рассматривать как единую закрытую систему, машину, перебирающую все возможные изменения, все шарики соединяются трубками. При этом шарики появляются и исчезают. Появляются новые шарики, исчезают старые. Таким образом, число шариков постоянно меняется , и это при бесконечно долгом течении времени. Наводит ли тебя такое устройство многомирья на какие-то мысли?
Казалось, ответ пришел ко мне вместе с дымом очередной затяжки.
– Ну, за действительно бесконечный промежуток времени зал может пройти цикл всех возможных комбинаций. При этом в какие-то моменты времени в нем будет содержаться любое из возможных количество шариков, от бесконечности до... до одного?
– А парень соображает! Ты попал в точку, мужик! Несмотря на то, что квантовые разветвления происходят во всех временных линиях, в одно прекрасное уникальное мгновение все главы всех уникальных сценариев завершатся, и мать-вселенная останется одна-одинешенька. Само собой, это должно быть чудовищное совпадение, шансы на которое такие же, что все казино Лас-Вегаса в один момент обанкротятся. Но при бесконечном времени это неизбежно .
Как ты думаешь, что же случится с этим нашим одиноким приятелем-шариком в правильных обстоятельствах в нужный момент времени? Обрати внимание, в этом уникальном случае эта последняя в своем роде вселенная наконец станет хозяйкой собственной проклятой судьбы, так сказать. Никаких сторонних воздействий из других параллельных вселенных, которые нарушали бы естественный ход вещей! Никаких классических противостояний молодых и горячих против старых и немощных и тому подобное. Что же случится, если вся жизненная сила и все возможные потенциалы всех вселенных сосредоточатся в этой единственной вселенной? Чем станет, говоря метафорически, конечная точка этой единственной вермишелины?
Пока он это говорил, в моей голове уже сложился ответ и понимание того, к чему клонил Крошка.
– Наверно... наверно, это будет Точка Омега?
– В точку, парень! То есть, я хотел сказать, добро пожаловать в Точку Омега!
135
Добро пожаловать в Точку
Теория Точки Омега, сначала туманно описанная иезуитом и мистическим эволюционистом Пьером Тейяром де Шарденном и позже уточненная физиком Франком Типлером и другими, трактовалась как научная рационализация прежних эсхатологических верований с несколькими новыми добавлениями. Суть теории сводилась к следующему.
Если взять закрытую вселенную с массой, достаточной для того, чтобы положить начало коллапсу Большого Схлопывания (пугающее, но желательное условие, которое, как представляется, может использоваться как неистощимый источник энергии, генерируемой мельчайшим приложением силы), и допустить совпадение в этой вселенной ряда других параметров с вполне определенными, становится возможным следующее: в нашу реальность явится и будет существовать турбореактивная версия традиционного иудейско-христианско-мусульманского рая, оповещая о Конце Времен и замещая собой навечно всякое другое бытие.
Вот каким образом подобное может случиться.
Если перед началом Большого Схлопывания каждый уголок и закуток этой вселенной окажется полностью освоен, населен и использован разумной жизнью (под «жизнью» подразумевается наличие особей, способных накапливать в себе информацию так, что эта информация может передаваться дальше в процессе естественного отбора), этот космический переход может быть создан искусственным способом. Жизнь в той форме, в которой она будет существовать на момент Заключительной Фазы, совершит скачок к новому уровню, внедрив себя во все структуры коллапсирующего космоса. Получив полный контроль над материей и энергией, жизнь сольется в единое бытие – в Точку Омега. Жизнь станет вселенной, но одновременно будет стоять в стороне от вселенной, по мере завершения пространственно-временного существования.
Точка Омега всеведуща, всемогуща и вездесуща.
Можно применить любое софистическое определение Бога.
После чего, как утверждает теория, Точка Омега – мотивируемая всеобщим состраданием, или желанием развлечься, или скукой, или чем-то еще – может решить воскресить все когда-то живущее. И поскольку низшие бытия были ограниченны и слишком просты в своей конфигурации (отчего имя им «машины с конечным числом состояний»), Точка Омега воскрешает их путем эмуляции.
136
Эмуляция как самая подлинная форма реальности
Эмуляция стоит ступенью выше симуляции.
Эмуляция есть воссоздание нечто в столь полной мере, что новая версия неотличима от оригинала.
Неразличимость тоже бывает двух видов.
Первое: для стороннего наблюдателя – в данном случае есть только один такой наблюдатель, а именно Бог, или Точка Омега, – невозможно говорить о воскрешении отдельно от оригинала.
При таком воскрешении сознательного существа воссозданная личность не способна отличить свое он , она или оно , как она саму себя воспринимает – любой части его или ее окружающей среды – от той реальности , что была знакома ей ранее, определить это как низшее по природе, вторичное по происхождению.
Искусственное и естественное перестают быть противопоставлениями.
Следуя принципу, сформулированному Лейбницем и известному как «Тождество неразличимого», такие разумные эмуляции будут идентичны своим оригиналам. Даже, наверное, будут оригиналами в строгом онтологическом смысле.
Будут оригиналами воскрешенными, вновь рожденными в раю в полностью функциональном и чувствующем теле и разуме.
Будут мной.
137
Рай, я в раю, и мое сердце бьется так, что я едва могу валять дурака
Мне сказали, что все многомирье, в котором я родился и которое худо-бедно пытался исследовать при помощи своего хиленького космического йо-йо, прошло через бесчисленное множество циклов превращений непостижимой сложности, а сам я в течение эпох бездумного небытия терпеливо ждал в виде некой потенциальной копирки, или памяти о самом себе, пока данное многомирье не достигло наконец идеального совершенства, отчего теперь я стал машиной с конечным числом состояний на некой Идеальной Платформе (назовем это Машиной Бога), предположительно идентичной Полу Жирару во плоти и крови; при этом мое воскрешение и помещение в нечто близкое к раю произошло благодаря вмешательству божественности, именуемой Точка Омега. И знаете что? Эта ужасная, невероятно важная новость совершенно меня не тронула. Я знал, что моя реакция – или ее отсутствие – неправильна. Мне полагалось бы впасть в кататонию, или запрыгать до небес, или растечься по земле дрожащим желе. Но ничего подобного – я был спокоен, уверен в себе и беззаботен, возможно, впервые в жизни . Наверно, почувствовав мое удивление, Крошка объяснил:
– Воскрешая личности, ОЗ, изучая их души , вносит некоторые полезные поправки.
Все, что воскрешается, молодо и полно здоровья, а все физические и психические огрехи исправляются. Например, твоя правая кисть опять на месте. Кроме того, на период адаптации задействуются патчи цепей подавления эмоций и облегчения загрузки. Твои цепи включились после первой затяжки.
Я затянулся еще разок, надеясь, что это еще лучше расставит все по местам.
– Если Точка Омега всемогуща, то почему она не воскресила нас с внедренной в мозг и доступной полной информацией о нашем новом месте пребывания?
– Это можно было сделать, – согласился Крошка. – Но это означало бы лишить тебя индивидуальности и свободы воли.
Это было для меня слишком, даже под цифровое курево. Я решил обратиться к Мунчайлд и узнать ее мнение по поводу новых обстоятельств.
Мунчайлд стояла неподвижно, словно живая статуя. Вроде бы даже не дышала. Она с восхищением взирала на леди Саншайн. Диггер, как я сразу заметил, так же смотрел на мисс Полынь.
– Что с ними? – спросил я Крошку, не пытаясь сохранять спокойствие, но все равно спокойно.
– Да ничего особенного. Получают ориентировки из своих источников. Каждый индивидуум получает ориентировку персонально. Это личное пожелание ОЗ, ее заказ. Кстати, с их точки зрения, ты тоже стоишь неподвижно. Сейчас вы функционируете на разных уровнях исполнения.
Взглянув на Крошку, я снова спросил:
– И сам ты не оригинальный Крошка, так? То есть я хочу сказать, ты не обыкновенный воскресший, вроде меня и моих спутников, верно?
Крошка громогласно расхохотался.
– Прекрасно, парень, просто прекрасно! Время не рекордное, но неплохое. Нет, оригинальный Крошка – все возможные Крошки? – они тут в раю, живут той жизнью, которую предпочитают. Что до меня, то просто этот облик выбран для встречи с тобой. Чтобы поддержать и утешить, можно сказать. Такую же функцию исполняют Саншайн для Мунчайлд и Полынь для Диггера.
– Тогда кто ты такой?
– Я часть Точки Омега. Мельчайшая часть бесконечности, какую ты только можешь представить, и тем не менее бльшая, чем ты, Машина с конечным числом состояний. Я агент, автономная подпрограмма. Или, если тебе это больше нравится, дэва, дакини, демон... ангел!
Несмотря на подавитель эмоций, я почувствовал, как по спине моей пробежали нервные мурашки.
– Ангел ада , насколько я помню?
Крошка пожал плечами.
– Выбирай, что нравится, старина.
138
Операционная система Божьей Машины
Усмотрев кое-что любопытное в том, что сказал мне Крошка, я решил следовать нейтральной линии мысли, а не раздувать в себе разные страхи.
– Ты сказал, что все возможные Крошки здесь?
– Точно, дружище.
– Так ты хочешь сказать, что Точка Омега воспроизвела все многомирье в каждое мгновение его существования?
– Не только воспроизвела, но и расширила.
Вот теперь у меня действительно стала распухать голова.
– Но как может одна вермишелина содержать в себе бесконечное множество разных рецеп... я хотел сказать, возможностей?
– Такова природа бесконечности, сынок. Можно засунуть десять фунтов дерьма в то, что на первый взгляд кажется пятифунтовым мешком. А потом положить еще десять фунтов поверх всего этого! И так без конца, пока тебе не надоест или не захочется разорвать мешок.
Я решил принять это объяснение без дальнейших вопросов. Чтобы переменить тему, спросил:
– Каково же мое место в этом парадоксе? Какова моя роль?
– Что угодно, что только взбредет тебе в голову.
– Ха-ха, – сухо проговорил я. – Но это самое обещал мне Ганс, когда дарил чертов йо-йо.
– ОЗ не Дитя Разума. Это ее обещание – чистая, полная правда, и в любое время обещание можно обсудить.
– Ну и как мне жить тут, в этом раю? – подозрительно спросил я. Крошка почесал голую грудь под кожаной жилеткой.
– У тебя есть я, приятель. Твой вечный ангел-хранитель, провожатый, гений и бумажник! Скажи мне, что тебе нужно, и я сделаю это для тебя! Ваше желание для меня приказ, сахиб!
– Могу я переговорить непосредственно с Точкой Омега?
– Конечно, если хочешь. Я же сказал, ты можешь получить все, чего пожелаешь.
– Отлично. Соедини меня с ней.
Крошка язвительно улыбнулся.
– Заказывали – получите!
В то же мгновение я растворился в Точке Омега.
Моя индивидуальная сущность испарилась, словно плевок на сковородке.
Мое тело стало всем многомирьем, а его бесчисленные разумные существа – моими клетками. Мои глаза были сверхновыми, ноздри – черными дырами. Правая рука была Пространством, а левая – Временем. Мозг состоял из мельтешащих квантов, сердце было реактором на основе взаимодействия материи и антиматерии. В паху у меня помещалась утроба, значительно превышающая любую галактику, а также член, размером с галактический кластер, и яйца, в которых уместился бы Млечный Путь. Мои мысли текли медленнее протонного распада и быстрее ядерной реакции. Но все эти глупые тривиальные метафоры отражали лишь мельчайшую долю малой части процента незначительной фракции того, что я в действительности ощущал. Потом я вернулся к Крошке.
– Ну как, хорошо поговорили?
Я не мог ничего сказать, буквально не мог выговорить ни слова. Крошка взглянул на меня с откровенным сочувствием.
– Может, дальше лучше будет вести переговоры через посредника, как ты думаешь?
Мои легкие работали как старинные меха. Горло стало вытяжной трубой древней сушилки для одежды.
– Хр-р... грр-р... хр-ршо.
139
Глупые ненужные правила
Я решил, что единственный способ понять жизнь в Точке Омега, опробовать ее возможности и условия – это принять сказанное Крошкой на веру и броситься в омут головой. Но не обязательно было делать это сию секунду.
– Могу я спросить тебя кое о чем?
– Прошу, полный вперед!
– Могут меня тут ранить и убить?
– Могут, черт возьми! Если ты не потребуешь иного, то вся твоя жизнь здесь будет протекать по человеческим законам. Большинство рано или поздно просит изменить правила своей жизни, но первоначальные правила точно такие, к которым ты привык. Хотя если ты и умрешь, то только временно, это точно. А во всем остальном этом мир совершенно реален в обычном смысле этого слова. Можешь пнуть камень, как старина Док Джонсон, и сломать себе палец на ноге. Так и будет, если ты не захочешь что-нибудь поменять. В этом отношении ОЗ – сверхреальна . Она бесконечно пластична, и как только ты решишь жить по другому сценарию, все законы твоей реальности будут подправлены.
Читать бесплатно другие книги:
