Дети Дюны Герберт Фрэнк
– Мне тоже.
– Однако не впервые королевскую родословную пытаются подправить…
– На меня такое решение действует отталкивающе, – содрогнувшись, произнес Лето.
Уловив это движение, она замолчала.
– Сила, – произнес он.
Брат и сестра были настолько сильно охвачены одними и теми же мыслями и чувствами, что Ганима тотчас поняла, о чем думал Лето.
– Сила Квисатц Хадераха потерпит фиаско, – согласилась с братом девочка.
– Если ее использовать таким образом, – сказал он.
В этот момент за спинами детей взошло солнце – день вступил в свои права, дохнув на Лето и Ганиму зноем. Растения под скалами обрели цвет. Серо-зеленые остроконечные листья отбрасывали длинные тени в лучах взошедшего солнца. Косой серебристый свет окрасил оазис у подножия утеса зеленью, перемежающейся золотистыми и пурпурными тенями.
Лето встал и потянулся.
– Итак, Золотой Путь. – Ганима обращалась в равной степени к себе и к брату, зная, как преломилось последнее видение отца в сознании Лето.
За увлажняющими занавесями послышался шорох и голоса.
Лето перешел на древний язык, который служил брату и сестре для тайного общения.
– Л’ии ховр самис см’кви овр самит сут.
Именно таким было решение, которое они приняли с полным сознанием того, что совершают. В дословном переводе это означало: Мы пойдем вместе по смертному пути, хотя только один, вероятно, сможет вернуться, чтобы рассказать о нем.
Ганима тоже встала, и они направились в сиетч. Придворные стражи при виде приближающихся королевских близнецов поднимались и падали ниц. Брат и сестра проследовали в свои покои. Толпа расступалась перед ними, люди обменивались многозначительными взглядами со стражниками. Проводить ночи в уединении скал над Пустыней было древним обычаем святых фрименов. Все, исповедующие Умму, практиковали такие бдения. Этим занимались Пауль Муад’Диб и… Алия. Теперь настала очередь королевских близнецов.
Лето первым заметил изменившееся поведение толпы и сказал об этом Ганиме.
– Они не знают, что мы решили для них, – произнесла девочка. – Они действительно этого не знают.
– Чтобы знать, нужны благоприятные обстоятельства, – сказал Лето, по-прежнему пользуясь древним тайным языком.
Ганима некоторое время молчала, формулируя свою мысль.
– Будущий траур по брату или сестре должен быть вполне реален – следует даже возвести надгробие. Сердце должно спать до тех пор, пока его не разбудят.
На древнем языке это утверждение было несколько свернутым, полным местоименных дополнений, отделенных от инфинитива, что позволяло каждой части фразы жить как бы своей отдельной жизнью, причем каждая часть имела свой особый, отчетливый смысл с тонкими, едва заметными отношениями между ними. Выразить эту мысль можно было так: «Они с Лето, отправляясь в путь, рисковали жизнью – фигурально или в действительности, что, в сущности, одно и то же. Результатом будет смерть, похожая на «ритуальное похоронное умерщвление». Часть фразы содержала обвинение в адрес выжившего: действовать от имени живущего. Любой ошибочный шаг сорвет весь план целиком, и поход Лето по Золотому Пути кончится ничем.
– Очень деликатно сказано, – согласился с сестрой Лето. Он раздвинул занавеси, и они вошли в свою переднюю.
Прислуга, занимавшаяся своими делами, отвлеклась от них только на мгновение, пока близнецы шли к проходу, ведущему в апартаменты госпожи Джессики.
– Ты не Осирис, – напомнила брату Ганима.
– Я даже не буду пытаться им быть.
Ганима взяла Лето за руку и заставила его остановиться.
– Алия дарсатай хаунус м’смов, – предупредила она.
Лето внимательно посмотрел в глаза сестры. От деяний Алии очень дурно пахло, и бабушка не могла не учуять этот запах. Мальчик понимающе улыбнулся сестре. Она использовала смесь древнего языка с фрименским суеверием, призывая древнее племенное знамение. М’смов, гнилостный запах летней ночи, считался предвестником смерти от рук демонов. Изида же была богиней демонов смерти у народа, на чьем языке говорили сейчас близнецы.
– Мы, Атрейдесы, имеем репутацию храбрецов, – сказал Лето.
– Смелостью мы завоюем то, что нам нужно, – поддержала его сестра.
– Или станем просителями перед регентшей, – добавил Лето. – Алия будет очень этому рада.
– Но наш план… – непроизвольно вырвалось у девочки.
Наш план, подумал брат. Она полностью приняла его.
– Наш план тяжел, как работа на поливе.
Ганима оглядела переднюю, которую они только что миновали, и вдохнула душный утренний запах. Все чувства были обострены ощущением причастности к вечному началу. Ей нравилось, как Лето пользуется древним языком. Работа на поливе. Это было обещание. Он назвал их план именем черной сельскохозяйственной работы, такой же, как удобрение, ирригация, прополка, пересадка и подрезка. По воззрениям фрименов, те же работы выполнялись и на том свете – только там они касались возделывания души.
Ганима внимательно изучала брата, пока они в нерешительности стояли в проходе, вырубленном в скале. Девочке все больше и больше становилось очевидно, что Лето действует на двух уровнях: во-первых, следует по Золотому Пути, явившемуся в его видении и видении отца, и, во-вторых, взял, с ее согласия, бразды правления в выработке весьма опасного мифа, который и породил этот план. Это очень напугало Ганиму. Было ли в видении Лето что-то такое, чего она не смогла с ним разделить в своем внутреннем знании? Мог ли Лето увидеть себя обожествленным, чтобы вести народ к возрождению в качестве сына своего бога-отца? Культ Муад’Диба выродился, перебродил под действием дурных поступков Алии и правления военизированной касты священников, захвативших власть у фрименов. Лето хотел возрождения.
Он что-то от меня скрывает, подумала Ганима.
Она вспомнила, что он рассказывал ей о своем сне. То была столь яркая, цветная реальность, что после такого сна Лето несколько часов находился в состоянии какого-то оглушения. Он говорил, что сон всегда был одним и тем же.
Я – на песке, залитом ярким дневным светом, но солнца нет. Потом до меня доходит, что я сам – солнце. Мой свет сияет, как Золотой Путь. Поняв это, я покидаю свою оболочку. Обернувшись, я хочу посмотреть сам на себя, увидеть, каков я – солнце. Но оказалось, что я не солнце. Не настоящее солнце. Я изображен на песке, как детский рисунок человечка: палочки – глазки, палочки – ручки и палочки – ножки. В левой руке я держу скипетр – и это настоящий скипетр, в отличие от символической фигурки, которая его держит. Скипетр начинает двигаться, и это приводит меня в ужас. Я чувствую, что просыпаюсь, хотя я знаю, что еще сплю. Я понимаю, что закован в доспехи, которые движутся вместе с кожей. Я не могу видеть доспехи, но хорошо чувствую их. Ужас улетучивается, потому что доспехи придают мне силы десяти тысяч человек.
Пока Ганима смотрела на Лето, тот попытался пойти дальше к покоям Джессики, однако Ганима осталась стоять на месте.
– Этот Золотой Путь может оказаться ничуть не лучше любого другого, – сказала она.
Лето потупил взор и посмотрел на каменный пол прохода. К Ганиме с удвоенной силой вернулись ее прежние сомнения.
– Я должен это сделать, – просто сказал он.
– Алия – одержимая, – произнесла Ганима. – То же самое может случиться и с нами. Может быть, это уже произошло, только мы ничего не замечаем.
– Нет, – он отрицательно покачал головой, поднял взгляд и посмотрел в глаза сестры. – Алия сопротивлялась. Это придало силу тем, кто находился внутри ее. Они победили ее с помощью ее же силы. Мы осмелились проводить поиск внутри себя, мы обнаружили там древние языки и древние знания. Мы – амальгама всех жизней, которые существуют внутри нас. Мы не сопротивляемся, мы движемся вместе с ними. Именно этому ночью научил меня отец. Именно этому я должен был научиться.
– Он ничего не сказал о том, что находится внутри меня.
– Ты слушала маму. Это то, что мы…
– Я почти растворилась.
– Ты все еще сильно ощущаешь ее присутствие?
– Да… но я думаю, что теперь она охраняет меня своей любовью. Ты был очень хорош, когда спорил с ней. – Ганима снова подумала об образе матери внутри себя и продолжила: – Наша мама существует теперь в Алам аль-Михтале вместе с другими. Мне кажется, что она вкусила плодов ада. Теперь я могу слушать ее без страха. Что же касается других…
– Да, – сказал Лето. – А я слушал отца, но мне кажется, что в действительности я следовал советам нашего деда, именем которого назвали и меня. Наверно, мне было легко его слушать по этой причине.
– Он не посоветовал тебе поговорить о Золотом Пути с бабушкой?
Лето помолчал, пока мимо не прошел слуга с завтраком для госпожи Джессики. В воздухе распространился густой запах зелья.
– Она живет и в нас, и в своей плоти, – сказал Лето. – Ее совета можно спросить дважды.
– Я не буду этого делать, – запротестовала Ганима. – Я не хочу снова так сильно рисковать.
– Тогда я сделаю это сам, – решил Лето.
– Мне казалось, что мы сошлись во мнении, что она вернулась в Общину Сестер.
– Все так. Бене Гессерит в начале ее пути, собственные творения в середине и опять Бене Гессерит в конце. Но помни, что в ней тоже течет кровь барона Харконнена, причем у нее этой крови больше, поэтому они ближе друг другу и она делит с ним нечто большее, чем мы.
– Это очень мелкая формулировка, – возразила Ганима. – К тому же ты не ответил на мой вопрос.
– Не думаю, что упомяну Золотой Путь.
– Я могу это сделать.
– Гани!
– Нам не нужны больше боги Атрейдесов! Надо оставить место человеку!
– Разве я когда-нибудь это отрицал?
– Нет. – Она глубоко вздохнула и отвернулась. Из передней выглянул слуга, привлеченный шумом спора, но не понявший ни одного слова древнего языка.
– Мы должны это сделать, – сказал Лето. – Если мы потерпим неудачу и не сможем действовать, то нам останется только упасть на ножи.
При этом Лето использовал фрименское выражение, означавшее «отдать свою воду в племенную цистерну».
Ганима снова посмотрела на брата. Она была вынуждена с ним согласиться, но чувствовала себя загнанной в ловушку. Оба понимали, что день расплаты ждет их на пути и день этот неотвратим, что бы они ни сделали. Ганима знала об этом, причем ее знание было неимоверно усилено данными, полученными от памяти других, обитавших в ее душе, но теперь девочка боялась той силы, которую она сообщила чужим душам, пользуясь данными их опыта. Эти души прятались в закоулках ее сознания, как демоны, притаившиеся в густых зарослях.
Все они были таковы, за исключением ее матери, которая сохранила силу своей плоти, но отказалась от нее. Ганима все еще дрожала от этой внутренней борьбы. Она давно бы сдалась этим другим, если бы не сила убеждения Лето.
Лето сказал, что из этой ловушки только один выход – Золотой Путь. За исключением болезненного понимания того, что он что-то утаивает из своих видений, Ганима могла положиться на искренность брата. Он нуждался в ее плодотворном сотрудничестве для улучшения плана.
– Нас будут проверять, – сказал он, понимая, в чем сомневается сестра.
– Но не с помощью же зелья.
– Может быть, и так. Во всяком случае, нас проверят в Пустыне и в Суде Одержимых.
– Ты никогда не говорил о Суде Одержимых! – обвиняющим тоном проговорила Ганима. – Это тоже часть твоего сна?
Лето старательно откашлялся, в душе проклиная случайно вырвавшееся слово.
– Да.
– Значит, мы станем одержимыми?
– Нет.
Ганима подумала о Судилище – этом древнем фрименском суде, по окончании которого часто происходили загадочные смерти. Кроме того, с их планом были связаны и другие сложности. Путь может привести их к тем границам, при переступании которых человек теряет контроль над собой и становится безумным.
Понимая, куда клонятся ее мысли, Лето сказал:
– Власть всегда привлекает психопатов. Вот чего нам надо избежать в наших душах.
– Ты уверен, что мы не станем… одержимыми?
– Нет, если сотворим Золотой Путь.
– Я не стану рожать твоих детей, Лето, – сказала Ганима, все еще преисполненная сомнений.
Лето тряхнул головой, отогнал случайные предательские слова и произнес на формальном королевском языке:
– Сестра моя, я люблю тебя больше, чем самого себя, но в моей любви нет чувственной нежности.
– Хорошо, тогда давай вернемся к другому спору, прежде чем идти к бабушке. Нож, вонзенный в грудь Алие, мог бы очень неплохо решить все проблемы.
– Верить в это – значит верить в то, что можно пройти по глине и не оставить следов, – сказал он. – Кроме того, Алия вряд ли предоставит кому бы то ни было такую возможность.
– Все вокруг говорят о Джавиде.
– Неужели у Дункана уже прорезались рога?
Ганима пожала плечами.
– Одна порция яда, две порции яда.
То был ранжир, по которому властители во все времена делили придворных по степени их опасности для правителя.
– Мы должны сделать это моим способом, – сказал Лето.
– Другой способ может быть чище.
По тону ее ответа брат понял, что сестра подавила свои сомнения и согласилась с его планом. Это понимание не принесло ему счастья. Он машинально посмотрел на свои руки, чтобы убедиться, не прилипла ли к ним грязь.
* * *
Вот в чем заключалось достижение Муад’Диба: он рассматривал подсознание каждого индивида как банк совокупной памяти, восходящей к первичной клетке – источнику всеобщего бытия. Каждый из нас, говорил он, может измерить расстояние, отделяющее его от этого общего происхождения. Придя к такому выводу, Муад’Диб принял смелое решение. Он поставил себе задачу интегрировать генетическую память в процесс оценки текущих событий. Таким образом ему удалось прорвать завесу Времени, соединив прошлое и будущее в единое целое. Свое творение Муад’Диб воплотил в сыне и дочери.
(Завет Арракиса, Харк аль-Ада)
Фарад’н расхаживал по оранжерее отцовского королевского дворца, глядя, как все короче становится его тень. Солнце планеты Салуса Секундус стремительно поднималось к зениту. Принцу приходилось непроизвольно удлинять шаг, чтобы не отставать от сопровождавшего его башара.
– Меня не оставляют сомнения, Тиеканик. Нет слов, конечно, трон очень привлекателен. – Он помолчал и тяжело вздохнул. – Но у меня так много других интересов.
Тиеканик, только что пришедший в себя после жестокого спора с матерью Фарад’на, искоса поглядывал на юношу, отмечая, что к восемнадцати годам в его чертах начинает проступать мужественность. В мальчике все меньше оставалось от Венсиции. Взрослея, Фарад’н становился похожим на старого Шаддама, который больше интересовался своими личными проблемами, нежели королевскими обязанностями. Именно это в конечном счете и стоило ему трона. Владыка не должен быть мягким.
– Вы должны сделать выбор, – сказал Тиеканик. – О, несомненно, надо оставить время и для личных интересов, но все же…
Фарад’н задумчиво пожевал нижнюю губу. Он находился здесь по обязанности, и это тяготило и подавляло его. С гораздо большим удовольствием он отправился бы сейчас в скалистый заповедник, где проводились опыты с песчаными форелями. Осуществлялся проект огромной значимости: речь шла о том, чтобы отнять у Атрейдесов монополию на зелье, после чего могло произойти все что угодно.
– Вы уверены, что близнецы будут… устранены?
– Этого нельзя сказать наверняка, но перспективы неплохие, мой принц.
Фарад’н пожал плечами. Убийство – обычное явление в жизни королей. Язык двора изобиловал всяческими тонкостями и намеками, обозначавшими способы убрать с дороги того или иного важного противника. Одним словом можно было дать понять, следует ли подсыпать яд в воду или добавить его в пищу. Принц думал, что Потриды будут устранены с помощью яда. Эта мысль отнюдь не приводила Фарад’на в восторг. Близнецы были по всем признакам очень интересной парой.
– Нам придется ехать на Арракис? – спросил Фарад’н.
– Это лучшее, что можно предпринять для усиления нашего влияния.
Фарад’н явно хотел задать какой-то вопрос, но Тиеканик не мог понять, какой именно.
– Меня кое-что беспокоит, – сказал Фарад’н, приближаясь к углу живой изгороди и подойдя к фонтану, окруженному гигантскими черными розами. Было слышно, как в кустах ножницами работают садовники.
– Я слушаю вас, мой принц, – произнес Тиеканик.
– Эта… э-э… религия, которую вы исповедуете…
– В этом нет ничего странного, мой принц, – заговорил Тиеканик, надеясь, что сумел сохранить твердость голоса. – Эта религия обращается ко мне как к воину. Она очень подходит для сардаукара. (Последнее, во всяком случае, было чистой правдой.)
– Д-да, но моя мать тоже увлеклась ею.
Чертова Венсиция! – подумал Тиеканик. Она сделала своего сыночка подозрительным.
– Меня не очень заботит то, что думает по этому поводу ваша мать, – сказал Тиеканик. – Религия – сугубо личное дело. Возможно, она полагает, что это поможет вам вернуть трон.
– Так я и думал, – сказал Фарад’н.
У парня острый ум! – подумал Тиеканик.
– Разберитесь сами в этой религии, и вы поймете, чем она меня привлекает, – сказал он вслух.
– Но, однако… проповеди Муад’Диба? В конце концов он же Атрейдес.
– На это могу сказать только одно: неисповедимы пути Господни.
– Ясно. Но скажите мне, Тиек, почему вы просите меня пойти с вами прямо сейчас? Обычно в это время дня вы выполняете те или иные приказания моей матери.
Тиеканик остановился возле каменной скамьи между фонтаном и гигантскими розами. Шум воды успокоил его, башар собрался с мыслями и заговорил.
– Мой принц, я сделал одну вещь, которая, видимо, не понравится вашей матери, – произнес он вслух, подумав при этом, что если Фарад’н ему поверит, то дьявольский план Венсиции, пожалуй, сработает. Доставить сюда проклятого Проповедника. Да она просто сумасшедшая. А какова цена!
Тиеканик замолк в ожидании ответа.
– Так что вы сделали, Тиек? – поинтересовался принц.
– Я доставил сюда специалиста по онейромании, – ответил башар.
Фарад’н устремил на собеседника проницательный взгляд. Некоторые старые сардаукары играли в игры с толкованием снов, это увлечение еще больше распространилось после поражения, которое они потерпели от Верховного Сновидца Муад’Диба. Они думали, что в сновидениях смогут найти обратный путь к славе и власти. Но Тиеканик всегда чурался таких игр.
– Это не похоже на вас, Тиек, – сказал Фарад’н.
– Тогда я могу говорить только о моей новой религии, – проговорил сардаукар, отвернувшись к фонтану. Этот разговор о религии послужит основанием для того риска, с которым связана доставка Проповедника.
– Да, тогда говорите о религии, – сказал Фарад’н.
– Как прикажете, мой принц. – Тиеканик повернулся лицом к собеседнику и внимательно вгляделся в это юное лицо, воплощение всех надежд Дома Коррино, воплощение того пути, по которому он собирался пойти. – Церковь и власть, мой принц, обычная наука и вера и даже более того: прогресс и традиция – все это соединено в учении Муад’Диба. Он учил, что непримиримые противоречия существуют только в представлениях человека и иногда в снах. Человек открывает будущее в прошлом, а оба они – часть единого целого.
Несмотря на сомнения, которые он пока не мог преодолеть, Фарад’н не мог отрицать, что его впечатлили слова Тиеканика. Принц услышал в голосе сардаукара сдержанную искренность, словно тот говорил вопреки собственным побуждениям.
– И для этого вы привезли мне этого… толкователя сновидений?
– Да, мой принц. Быть может, ваш сон пронзает Время. Вы вернете себе осознание своей внутренней сущности, если увидите Вселенную, как единое и связное целое. Ваши сновидения… видите ли…
– Но я рассказывал о своих сновидениях без всякой цели, – запротестовал Фарад’н. – Они любопытны, но не более того. Я и подозревать не мог, что вы…
– Мой принц, важно все, что вы делаете.
– Вы мне просто льстите, Тиек. Вы что, правда верите в то, что человек может проникнуть в сердце таинств.
– Да, мой принц.
– Тогда можете вызвать недовольство моей матери.
– Вы встретитесь с этим человеком?
– Конечно, поскольку вы привезли его, чтобы вызвать недовольство матери.
Не вздумал ли он меня дразнить? – подумал Тиеканик.
– Должен предупредить вас, что старик носит маску. Это иксианское приспособление, которое позволяет слепым видеть с помощью кожи.
– Он слеп?
– Да, мой принц.
– Он знает, кто я?
– Я сказал ему, мой принц.
– Отлично, идемте к нему.
– Если мой принц соизволит подождать, то я приведу этого человека сюда.
Фарад’н, улыбаясь, оглядел сад с фонтаном. Очень подходящее место для такого рода глупостей.
– Вы рассказали ему содержание моих сновидений?
– Только в общих чертах, мой принц. Он попросит вас сделать это лично.
Фарад’н отвернулся, и башар торопливо вышел. Принц задумчиво смотрел на видневшуюся над живой изгородью голову садовника, который равномерно работал ножницами, подстригая кустарник. В этих движениях было нечто гипнотическое.
Эта затея со снами – полная бессмыслица, подумал Фарад’н. Тиек неправильно сделал, что предварительно не посоветовался со мной. Странно и то, что Тиек в его годы вдруг стал религиозен. Теперь еще эти сновидения.
В этот момент послышались шаги – твердый солдатский Тиеканика и чья-то старческая шаркающая походка. Фарад’н обернулся и с интересом посмотрел на толкователя снов. Иксианская маска оказалась черным ячеистым приспособлением, покрывающим все лицо от лба до подбородка. Прорезей для глаз, естественно, не было. Иксианские хвастуны утверждали, что эта маска представляет собой один большой глаз.
Тиеканик остановился в двух шагах от принца, но старик подошел ближе.
– Толкователь сновидений, – представил его башар.
Фарад’н кивнул.
Старик в маске утробно кашлянул, словно пытался кашлем очистить желудок.
На Фарад’на пахнуло острым запахом зелья. Тот же запах исходил и от серой длинной накидки старика.
– Эта маска и вправду часть вашей плоти? – спросил Фарад’н, понимая, что хочет просто оттянуть начало разговора о сновидениях.
– Да, когда она на мне, – ответил старик гнусавым голосом с фрименским акцентом. – Ваш сон. Расскажите мне.
Фарад’н пожал плечами. Почему бы и нет? Ведь Тиек именно для этого привел сюда старика. Или нет? Сомнения вновь охватили Фарад’на, и он спросил:
– Вы действительно специалист по онейромании?
– Я явился сюда, чтобы истолковать ваш сон, могущественный господин.
Фарад’н снова пожал плечами. Этот персонаж в маске все больше и больше действовал ему на нервы. Принц оглянулся на Тиеканика, ища у того поддержки, но башар, скрестив руки на груди, стоял, отвернувшись к фонтану.
– Так рассказывайте ваш сон, – не отставал старик.
Фарад’н перевел дух и начал рассказывать. Чем полнее проникал он в воспоминание о сне, тем легче становилось ему говорить. Он повествовал о воде, бьющей из источника, о мирах, которые, словно атомы, пляшут у него в мозгу, о змее, которая превращается в песчаного червя, а потом взрывается облаком пыли. Рассказ о змее, как с удивлением отметил принц, дался ему с большим трудом. Нежелание говорить подавляло, принца постепенно начал охватывать гнев.
Старик не проронил ни слова, когда Фарад’н закончил свой рассказ и замолчал. Черная ячеистая маска слабо шевелилась в такт дыханию. Молчание затягивалось.
Первым не выдержал Фарад’н.
– Вы не собираетесь толковать мой сон?
– Я уже истолковал его, – ответил старик замогильным голосом.
– Так рассказывай, – гнев Фарад’на нарастал.
– Я же сказал, что истолковал его, – заупрямился старик. – Но я не согласен рассказывать вам о своем толковании.
От таких слов даже Тиеканик потерял свою обычную невозмутимость. Он опустил руки и крепко сжал кулаки.
– Что? – процедил он сквозь зубы.
– Я не обещал раскрывать свое толкование, – ответил старик.
– Тебе мало заплатили? – поинтересовался Фарад’н.
– Я не просил платы, когда меня везли сюда, – холодная гордость ответа немного смягчила гнев Фарад’на. Старику не откажешь в храбрости – он не мог не знать, что за такое неповиновение рискует поплатиться головой.
– Позвольте мне, мой принц, – выступил вперед Тиеканик. – Ты скажешь нам, почему не хочешь рассказать о своем толковании?
– Да, господа. Сон сказал мне, что бесцельно объяснять эти вещи.
Фарад’н не смог сдержаться.
– Ты хочешь сказать, что я и сам понимаю значение своего сна?
– Возможно, это и так, мой господин, но это уже не моя компетенция.
Тиеканик встал рядом с Фарад’ном. Оба сверлили старика горящими взглядами.
– Объяснись, – потребовал башар.
– Действительно, – поддержал сардаукара принц.
– Если бы я стал говорить об этом сновидении, исследовать суть воды и пыли, змей и червей, атомов, которые пляшут в вашей голове, как, впрочем, и в моей тоже, то, могущественный господин, мои слова вызвали бы у вас только растерянность, и вы бы обвинили меня в непонимании.
– Ты боишься, что твои слова вызовут мой гнев? – спросил Фарад’н.
– Мой господин! Вы и так уже охвачены гневом.
– Значит, ты нам не доверяешь? – вставил слово Тиеканик.
– Это очень близко к правде, мой господин. Я не доверяю вам обоим по той простой причине, что вы не доверяете сами себе.
– Ты очень близко подошел к краю пропасти, – предупредил старика Тиеканик. – Людей убивали и за менее дерзкое поведение.
Фарад’н кивнул в подтверждение слов сардаукара.
– Не испытывай наш гнев, – сказал принц.
– Смертельные последствия гнева людей из Дома Коррино хорошо известны за пределами Салусы Секундус, – промолвил старик.
Тиеканик положил свою тяжелую руку на плечо Фарад’на.
– Ты пытаешься спровоцировать нас на твое убийство?
Читать бесплатно другие книги:
