Восемь религий, которые правят миром. Все об их соперничестве, сходстве и различиях Протеро Стивен
Коран – сравнительно небольшая книга. Размерами почти с христианский Новый Завет, она может быть прочитана всего за один день. В отличие от Нового Завета, Коран почти не содержит повествований. Его специализация – скорее учение и закон, нежели изложение сюжета. Он состоит из 114 глав – сур, каждой из которых дано название: первая называется «Открывающая Коран», вторая – «Корова». Как правило, суры расставлены по длине – от самой длинной до самой короткой. Официально Коран делится только на суры, однако ученые различают более ранние мекканские и более поздние мединские суры в зависимости от времени, в которое они были явлены. Момент, когда была явлена та или иная сура, имеет значение ввиду исламского учения об аннулировании или отмене, согласно которому более поздние суры могут отменять более ранние.
Тибетские буддисты утверждают, что в их религии мудрость южноазиатской школы тхеравада (теравада) сочетается с состраданием восточноазиатской школы махаяна. На нечто подобное претендуют и мусульмане. Если иудаизм – это в первую очередь закон, а христианство – духовность, говорят они, то Коран сочетает в себе и то, и другое. Более ранние и зачастую более короткие мекканские суры Корана посвящены преимущественно духовным вопросам, а более поздние и длинные мединские – социальным, политическим и экономическим проблемам, к примеру, браку, войне, азартным играм. Следовательно, ислам является образом жизни в той же мере, что и религией. Коран учит мусульман не только поклоняться Аллаху, но и давать взаймы деньги, делить имущество, заключать соглашения и наказывать преступников.
Наиболее часто повторяющийся социальный лейтмотив Корана – справедливость и бедность. Напоминая теологию латиноамериканской освободительной борьбы «преимущественные права – бедным», Коран формулирует принципы преимущественных прав для слабых, решительно и неоднократно высказываясь в защиту слепых, хромых и немощных. Благочестивые, согласно Корану, из любви к Аллаху «дают пищу беднякам, сиротам и пленным» (76:8).
Однако Коран прославляет не этот мир, а мир иной. Ислам делает акцент на жизни после смерти в большей мере, чем любая другая мировая религия. И действительно, трудно найти суру, в которой не упоминалась бы загробная жизнь. В сотнях аятов подробно рассказано об ужасах преисподней и великолепии рая, о наградах, ждущих мучеников, о порядке воскресения, о пророчествах и событиях судного дня. Не существует единого мнения, что означают все эти рассказы и как их следует понимать, в буквальном или переносном смысле, однако и рай, и ад описаны в Коране гораздо подробнее, чем в христианской Библии. В аду пламя и жажда, обугленная кожа и шипы; рай – сад с прохладной тенью, удобными ложами, полногрудыми девственницами, обилием плодов и, самое главное, с реками, полными воды, молока, вина и меда.
Ислам делает акцент на жизни после смерти в большей мере, чем любая другая мировая религия
Коран неоднократно предостерегает о том, какие ужасы ждут тех, кто упорствует в своей гордыне и отказывается смириться перед Аллахом. Слова «предостережение» и «предостерегать» встречаются в Коране десятки раз, сам Мухаммад назван «предостерегающим» (38:4), а Коран – книгой, ниспосланной «предостеречь тех, которые поступают несправедливо» (46:12). Пророки постоянно повторяют, что нет защитника, кроме Аллаха, но эти предостережения остаются без внимания, вместо этого пророков обвиняют в выдумках и колдовстве.
Одна из основополагающих проблем, о которой повествует Коран, звучит так: «Нет божества, кроме Него. До чего же вы отвращены от истины!» (39:6). Нас отвращает не столько греховность, сколько забывчивость. Сократ под обучением понимал вспоминание: истины, которые, как нам кажется, мы усваиваем, мы на самом деле вспоминаем по прошлым жизням. Как правило, мусульмане не верят в реинкарнацию, но тоже рассматривают обучение как вспоминание. Все мы рождаемся мусульманами, утверждают они. Ни одному младенцу не приходит в голову считать себя самозародившимся или самодостаточным. Но по мере взросления мы становимся «высокомерными» (16:23) и забываем свою истинную природу. Коран убеждает нас одуматься, стряхнуть с себя эту забывчивость, напоминает о нашей полной зависимости от Бога и предлагает способы приучения к смирению. «Неужели вы не помяните назидание?» – недоверчиво вопрошает Коран (45:23). «Не будьте подобны тем, которые забыли Аллаха» (59:19). Значит, Коран – не только откровение и чтение вслух, но и памятка – «Напоминание для миров» (68:52). Помните об Аллахе, убеждает он. Помните о пророках и священных книгах. Не забывайте заботиться о слабых и нуждающихся.
Читатели-иудеи и христиане, только начинающие знакомиться с Кораном, с удивлением обнаруживают в списке его персонажей Авраама, Адама, Каина и Авеля, Давида, Голиафа, Исаака, Измаила, Израиля, Иакова, Иисуса, Иоанна Крестителя, Иону, Иосифа, Марию, Моисея, Ноя, фараона, сатану, Саула и Захарию. В Коране Мария упоминается чаще, чем в Новом Завете. Тем не менее Коран кардинально отличается от христианской Библии. Здесь Адам грешит, но этот первородный грех не вменяется в вину нам, всем остальным. Следовательно, как и в иудаизме, в исламе нет учения о первородном грехе, потому и Спаситель не отправляется на землю, чтобы смертью обеспечить нам искупление.
В вопросах отношений между мусульманами, иудеями и христианами Коран выглядит столь же противоречивым, как и общение этих групп при жизни Мухаммада. Коран гласит, что Аллах тот же Бог, что и Бог иудеев и христиан – «наш Аллах и ваш Аллах – один» (29:46, в переводе Пиктолла), мусульманам рекомендуется не «вступать в спор с людьми Писания» (29:46). По меньшей мере один из отрывков Корана указывает, что, видимо, иудеи и христиане способны попасть в рай: «Воистину, верующим, а также иудеям, христианам… которые уверовали в Аллаха и в Последний день и поступали праведно, уготована награда у их Господа. Они не познают страха и не будут опечалены» (2:62). Во многих отрывках говорится, что иудейские и христианские пророки ниспосланы Богом и по меньшей мере два отрывка настаивают, что «мы не делаем различий между ними» (3:84 и 2:136).
Авраам (Ибрахим), к примеру, назван «ханифом (приверженцем монотеизма) и не многобожником», записано также, что «в Последней жизни он будет в числе праведников» (16:120, 122). Но здесь он выступает не иудеем, а скорее, претендующим на смену религии, поскольку «от того, кто ищет иную религию помимо ислама, это никогда не будет принято, и в Последней жизни он окажется среди потерпевших урон» (3:85).
Отправить иудеев и христиан в ад – одно дело, а ускорить их прибытие туда – совсем другое. Некоторые аяты Корана, так называемые «аяты меча» – «О те, которые уверовали! Сражайтесь с неверующими, которые находятся вблизи вас» (9:123) и «посему сражайтесь с помощниками дьявола» (4:76) – не только оправдывают войну с немусульманами, но и предписывают вести ее. Еще один противоречивый аят повелевает мусульманам «убивать многобожников, где бы вы их ни обнаружили, брать их в плен, осаждать их и устраивать для них любую засаду» – разумеется, если они не сменят веру: «Если же они раскаются и станут совершать намаз и выплачивать закят», то «отпустите их» (9:5).
После 11 сентября многие немусульмане впервые прочитали Коран. У некоторых он вызвал крайне противоречивые чувства
Вопросы этики – плоскость, на которой между мировыми религиями прослеживается наибольшее сходство. Но этика войны в Коране и в Новом Завете далеки друг от друга, как небо и земля. Если Иисус учит нас подставить другую щеку, то Коран наставляет: «Если кто посягнул на вас, то и вы посягните на него» (2:194). В Новом Завете не говорится о том, как следует вести войну. В отличие от него, Коран изобилует указаниями, относящимися исключительно к войне. В нем война допускается в целях самозащиты (2:190; 22:39), но тем, кто виновен в убийстве мусульман, грозит Геенна (4:93), а убийство военнопленных недвусмысленно осуждается (47:4). Вопрос о том, на какие отрывки писания следует полагаться – на те, которые призывают к войне, или на те, в которых выражена надежда, что войн не будет, – остается открытым, однако еще ни одна страна, большинство жителей которой исповедуют ислам, не сбрасывала на другую в условиях войны атомную бомбу.
После 11 сентября многие немусульмане впервые прочитали Коран. У некоторых он вызвал крайне противоречивые чувства. Когда я впервые читал Коран (в переводе), он показался мне слишком монотонным и повторяющимся. Мне хотелось, чтобы действие в нем хоть как-то развивалось. Я выискивал исторический контекст. Тем не менее некоторые элементы мне понравились. Понравились периодические краткие повторения имен Аллаха, сопутствующие почти каждой суре и дающие читателю возможность отдохнуть и перевести дух:
- ..знайте, что Аллах – Прощающий, Выдержанный…
- ..знайте, что Аллах – Слышащий, Знающий.
- ..знайте, что Аллах – Богатый, Достохвальный
Я убедился, что эта религия предназначена для того, чтобы усмирять трепет гордыни. Кроме того, мне понравились характерные для Корана вопросы – «Неужели вы не образумитесь?» (2:44), «Неужели вы не видите?» (31:20), – понравились несмотря на то, что на них редко даются ответы, а точнее, именно по этой причине.
Отдельные отрывки я счел прекрасными, особенно тем, как в них подобраны слова и выражены чувства: «У каждого есть сторона, куда он обращается лицом. Стремитесь же опередить друг друга в добрых делах» (2:148), и «устремись к своему Господу» (94:8). Моей любимой стала краткая поэтическая сура «Утро»:
- Во имя Аллаха Милостивого, Милосердного!
- Клянусь утром!
- Клянусь ночью, когда она успокаивается (или покрывается мраком)!
- Не покинул тебя твой Господь и не возненавидел.
- Воистину, будущее для тебя лучше, чем настоящее.
- Господь твой непременно одарит тебя, и ты будешь удовлетворен.
- Разве Он не нашел тебя сиротой и не дал тебе приют?
- Он нашел тебя заблудшим и повел прямым путем.
- Он нашел тебя бедным и обогатил.
- Посему не притесняй сироту!
- И не гони просящего!
- И возвещай о милости своего Господа (93:1-11).
Хотя я не верю, что эта жизнь – всего лишь генеральная репетиция следующей, что «мирская жизнь – всего лишь игра и потеха» (6:32), меня тронули строки о «прибытии» мусульман, верящих, что им будет явлен Бог (24:42). И наконец, мне очень понравился вызов, брошенный простым вопросом, вопросом самого ислама: «Неужели вы не станете мусульманами?» (11:14) Но признаюсь, притом с немалым сожалением, что мне совсем не понравилась тактика, примененная в тексте с тем расчетом, чтобы добиться от меня утвердительного ответа.
Одна из причин моего беспокойства – то, как крепко Коран оплетает гневом милосердие, в итоге кажется, что первый душит второе. Почти каждая сура Корана начинается с напоминания о том, что Аллах милостив и милосерден, нам неоднократно повторяют, что он прощает «тех, кто раскаялся, уверовал, стал поступать праведно, а потом последовал прямым путем» (20:82). Но так же часто нам напоминают об ужасах, уготованных «обитателям Пламени» (35:6). Я то и дело читал, что Аллах следит за мной, что мне надлежит бояться его, поскольку он «суров» (40:3) и «скор в наказании» (6:165), и что он обрушит огонь на нераскаявшихся, неверующих, неправедных и исполненных гордыни.
Словом, Коран с начала до конца читается как проповедь, запугивающая огнем, серой и прочими адскими муками. Арабское слово, означающее страдания, наказания и кару, встречается в тексте сотни раз. В сущности, это одно из наиболее часто употребляемых в Коране слов. Так что любому читателю постоянно будут попадаться напоминания о «мучительных страданиях» (7:73), «унизительных мучениях» (22:57), «великих мучениях» (8:68), «мучениях в огне» (7:38) и «кипятке, причиняющем страдания» (44:48).
Если вспомнить, какой страх порождает исламофобия на современном Западе, нагнетание страха, на которое постоянно натыкаешься в тексте, внушает тревогу. Но как некогда писал иудейский философ Абрахам Хешель о гневе и ярости пророков Еврейской Библии, «каждая предсказанная катастрофа сама по себе призыв к покаянию»18. Великие чтецы Корана умели доходчиво объяснить своим слушателям: их предостережения – на самом деле предостережения, предназначенные для того, чтобы привести нас к подчинению. Некоторые мусульманские мыслители даже полагали, что адские муки могут длиться не вечно, что наказание для попавших в ад наконец закончится, и они будут взяты в рай.
Разумеется, в своих призывах бояться Бога Коран не уникален. Христианские проповеди с запугиванием адскими муками имеют давнюю историю, а кораническое название ада, «Джаханнам», происходит от библейского «Геенна». Иудаизм и христианство изобилуют текстами, которые библеистка Филлис Трайбл называет «текстами ужаса». «Мне ли не возненавидеть ненавидящих Тебя, Господи, и не возгнушаться восстающими на Тебя?» (Пс 138:21). В других отрывках Библия призывает к истреблению целых народов (Втор 20:16–18) и требует жестоких наказаний для непослушных детей (Втор 21:18–21), для родственников, уговаривающих служить иным богам (Втор 13:6-10), для прелюбодеев (Втор 22:22), для распутниц (Лев 21:9), для всех, кто работает в субботу (Числ 15:32–36).
Коран с начала до конца читается как проповедь, запугивающая огнем, серой и прочими адскими муками
Тем не менее я, читая, замечал, что вздрагиваю и боюсь поперхнуться, как будто передо мной рассказ о блюдах с гноем и потоках кипятка, уготованных упорствующим во грехе. Несомненно, отчасти мое потрясение объяснялось воспитанием в духе христианских писаний. Меня приучили убавлять громкость, когда Иисус говорит о низвергании в ад целых городов (Мф 11:23), я уже не вижу (и не воспринимаю) «озеро огненное» (Откр 20:15) так живо и ярко, как у Микеланджело в «Страшном суде» или у Данте в «Божественной комедии». Тем не менее мне претило постоянно читать о лжецах, злодеях, лицемерах, неверующих и идолопоклонниках. Но признаюсь, во всей этой богобоязненности я уловил нечто живительное. На современном Западе звучит столько пустой болтовни о дружеских отношениях с Богом, что перспектива боязни Бога представляется почти неправомерной. То, что немецкий теолог Рудольф Отто некогда называл «mysterium tremendum», «великой тайной», вытеснено из божественности, а вместе с ней – и пророческая вероятность наказания для тех, кто упорствует в неправедности.
Помня о том, сколько веков подряд христиане критиковали характерное для ислама отношение к женщине, многие удивятся, наткнувшись на отрывки текста, свидетельствующие об отношении к мужчинам и женщинам как к равным: «Для мусульман и мусульманок, для верующих мужчин и верующих женщин, покорных мужчин и покорных женщин… Аллах уготовил прощение и великую награду» (33:35). Но невозможно обойти вниманием и печально известный отрывок из суры «Женщины», разрешающий мужьям бить своих жен (4:34). Почти также обескураживает и ряд аятов, в которых подразумевается, что их читатель мужского пола, как будто все писание адресовано не человечеству в целом, а только мужчинам:
«Если вы боитесь, что не будете справедливы к сиротам, то женитесь на других женщинах, которые нравятся вам: на двух, трех, четырех. Если же вы боитесь, что не будете одинаково справедливы к ним, то довольствуйтесь одной» (4:3).
«Ваши жены являются пашней для вас. Приходите же на вашу пашню, когда и как пожелаете» (2:223).
Читателей, настроенных на межконфессиональный диалог, могут особенно расстроить аяты, в которых мусульман призывают воздержаться от общения с друзьями-немусульманами. Один из моих друзей-мусульман толкует такие отрывки, как «о те, которые уверовали! Не считайте иудеев и христиан своими помощниками и друзьями» (5:51), с исторической точки зрения, указывая, что эти строки были явлены в те времена, когда иудеи и христиане нередко объединялись с племенами, враждебными Мухаммаду, следовательно, дружба с ними была равносильна предательству. Но теперь все обстоит иначе, говорит он, и дружба между мусульманами и немусульманами не только позволительна, но и настоятельно необходима. Еще одна знакомая мусульманка считает, что в приведенных отрывках речь идет не о дружбе в современном понимании, а об отношениях покровителя и подопечного, о взаимной защите. По ее мнению, на самом деле эти аяты означают: «Не берите иудеев и христиан в защитники и не ждите от них поддержки»19.
Шариат
Из семи аспектов религии, перечисленных Нинианом Смартом, наиболее важную роль в исламе играет правовой. По сути дела, если в чем-то ислам приближается к иудаизму и отдаляется от христианства, так это в его акцентировании закона, а не теологии. Шариат, дословно – «правильный путь», – слово, которым мусульмане называют закон, и законы шариата, как их избыточно именуют на Западе, в той или иной мере приняты в последние годы в Иране, Судане, Саудовской Аравии и других странах ислама, в том числе в Афганистане в период власти «Талибана».
Исторически мусульмане не отделяли религиозное от мирского, поэтому шариат проникает во все сферы жизни – в семью, общество, экономику и политику. Он охватывает обрядовую и этическую стороны, а также уголовное право, налогообложение, общественный порядок. Та же надежная концепция относится и к загробной жизни и дает мусульманам наставления не только о том, как жить на Земле, но и как попасть в рай.
Фикх, или толкование шариата, основан и на Коране, и на хадисах, второстепенном корпусе текстов, представляющих собой тысячи изречений о словах и деяниях Мухаммада. Эти хадисы, собранные в VIII–IX веках в шесть чтимых суннитских сборников, охватывают и закон в мирском понимании этого слова, и ритуальные обязательства. Они затрагивают такие, казалось бы, приземленные вопросы, как подстригание бороды Мухаммадом, его любимую еду (мед и баранину) и еду, которую он терпеть не мог (чеснок и дыни). У шиитов есть свои хадисы, в которые также входят рассказы о жизни их духовных лидеров – имамов.
Но далеко не все хадисы в равной степени авторитетны. С каждым ассоциируется цепочка тех, кто передавал их из уст в уста – иснад, а также собственно содержание, или матн, и подлинность любого конкретного хадиса может оспариваться в связи и с первым, и со вторым. Если цепочка устных передатчиков от Мухаммада до того, кто записал хадис, сомнительна, к примеру, если кто-то из участников цепочки ненадежен, хадис может быть отвергнут. Если его содержание противоречит Корану, отвергнутым хадис может оказаться и в этом случае. Подлинность того или иного хадиса регулярно вызывает разногласия в мусульманских кругах20.
Сторонним наблюдателям исламский закон нередко представляется неизменным и непреложным, однако сунниты и шииты расходятся по всевозможным правовым вопросам, а в самом суннитском направлении различают четыре основные школы права21. Как и приверженцы Римско-католической церкви, шииты придерживаются концепции централизованной религиозной власти, в их случае в лице имама. Сунниты децентрализуют религиозную власть и наделяют ею мусульманское сообщество в целом. Поэтому неудивительно, что правовые представления суннитов широко варьируются.
На Западе много говорят о фетве, или решении по какому-либо правовому вопросу, особенно с тех пор, как иранский аятолла Хомейни в 1990 году вынес фетву против писателя Салмана Рушди, а Усама бен Ладен в 1996 и 1998 годах – фетвы против присутствия войск США на священных землях Саудовской Аравии. Начав с коранической цитаты «уничтожайте неверных, где найдете их», бен Ладен в последней фетве назвал активность войск США на Аравийском полуострове «явным объявлением войны Аллаху, его пророку и мусульманам», а убийство американцев и их союзников – «личным долгом каждого мусульманина»22. К этому призыву прислушались лишь немногие мусульмане, потому что фетва имеет силу закона только для тех, кто признает авторитет законоведа, вынесшего это суждение, и по традиции, фетвы должны быть высказаны именно факихами, мусульманскими законоведами, а не мирянами, как бен Ладен. В 2005 году мусульманское духовенство в Испании обнародовало фетву, осуждающую «теракты, осуществленные Усамой бен Ладеном и его организацию «Аль-Каида», как «противоречащие исламу»23. По их мнению, бен Ладен был вероотступником, следующим не Корану, а выдуманному им самим закону.
Сунниты и шииты
Как видно на примере с осыпанием фетвами, толкований ислама существует множество. В исламе нет папы римского, который издавал бы неопровержимые и непогрешимые энциклики, поэтому шатер ислама служит приютом для многих теологических течений, в том числе фундаментализма и феминизма, легализма и мистицизма, прогрессивного и умеренного направлений. Но вероятно, самое основополагающее деление мусульманского мира противопоставляет суннитов, к которым относятся примерно 85 % мусульман, и шиитов, на долю которых приходятся оставшиеся 15 %.
Смерть основателя оказывается серьезным испытанием для каждого вновь возникшего религиозного движения. В 1844 году в рядах мормонов произошел раскол, вызванный проблемой выбора преемника Джозефа Смита; Общество сознания Кришны было ввергнуто в хаос после смерти Свами Прабхупады в 1977 году. После смерти Мухаммада мусульмане раскололись по тому же ключевому вопросу власти. Большинство поддержало тестя Мухаммада, Абу-Бакра. Но меньшинство, утверждающее, что следующий лидер ислама должен быть кровным родственником Мухаммада, встало на сторону двоюродного брата и зятя пророка, Али.
Сторонников Али начали называть «Шиат Али» («приверженцы Али»), или, коротко, шиитами, а тех, кто поддержал Абу-Бакра, – суннитами (от сунны, то есть «традиций» или «предписаний»). Более широкие и глубокие расхождения возникли в вопросах о том, как следует руководить мусульманским сообществом. Сунниты наделяли
общественно-политической властью калифов, а первостепенную религиозную власть отдавали сообществу в целом. У шиитов общественная, политическая и религиозная власть была сосредоточена в руках лидера, которого они называли имамом. Арабское слово «имам» означает лидер, руководитель, в понимании суннитов – просто человек, который каждую неделю по пятницам проводит богослужения в собрании. Но у шиитов имам (который должен быть прямым потомком Мухаммада) возглавляет не просто общину, а все шиитское сообщество, и, по убеждению шиитов, чист и непогрешим.
От шиитского меньшинства откололось несколько ветвей, наиболее примечательные из которых – шииты-двунадесятники, преобладающие в Иране и на юге Ирака, и шииты-исмаиилиты, влияние которых заметно в Индии и Восточной Африке. Двунадесятники – крупнейшее из шиитских направлений. Они верят в существование 12 имамов, из которых двенадцатый исчез («сокрытие») в 873 году н. э., и в то, что этот «сокрытый» имам явится в конце времен, как своего рода мессия и возглавит апокалиптическую битву между силами добра и зла. Меньшая исмаиилитская ветвь отделилась в 765 году н. э. в результате споров о том, кто станет преемником шестого имама. Если большинство поддерживало сына шестого имама Мусу, то те, кто в дальнейшем стал исмаилитами, встали на сторону его сына Исмаила. Как и у двунадесят-ников, у исмаилитов имамы ведут свой род с древности до наших дней.
Каждая религия – «цепь памяти», и ключевым звеном этой цепи для шиитов является мученичество внука Мухаммада, Хусейна, погибшего в битве под Кербелой в Ираке в 680 году н. э.24. Этот поворотный момент истории вспоминают каждый год во время мусульманского месяца мухаррама. На десятый день мухаррама, Ашура, верующими устраиваются постановки, повествующие о смерти Хусейна, наподобие христианских мистерий, представляющих страсти Господни. Напоминая о самобичеваниях кающихся католиков американского Юго-Запада, некоторые верующие бичуют себя в память о муках Хусейна. Несмотря на то, что разновидности этого религиозного праздника отмечают и сунниты, и немусульманское население островов Тринидад и Ямайка, особую важность он представляет для шиитов, многие из которых совершают каждодневный намаз, прижимаясь лбом к глине из Кербелы. Во время революции в Иране с его преимущественно шиитским населением восставшие скандировали: «Каждый день – Ашура, повсюду Кербела».
Исламизм
В число недавних событий в мире ислама, наиболее пугающих как для мусульман, так и для немусульман, входит рост исламизма – радикальной формы политизированного ислама, заимствовавшей традиции мученичества, заложенные иудеями и адаптированные христианами, и придавшей им новое опасное направление.
Если ислам – религия, то исламизм – политическая программа, революционная по целям, утопическая по духу и радикальная во всех смыслах этого слова
Что такое исламизм, люди понимают по-разному, однако, как подразумевает суффикс «-изм», в первую очередь он относится к идеологии, антизападной и антиамериканской идеологии, применяемой для достижения политических целей такими организациями, как «Талибан» в Афганистане, «Хезболла» в Ливане, ХАМАС на Палестинских территориях и, конечно, «Аль-Каида». С идеологической точки зрения цель исламистов – очистить ислам от загрязняющего налета современности, что не в последнюю очередь означает присутствие войск США в Саудовской Аравии и государства Израиль – на Ближнем Востоке. Политическая цель исламистов – создание исламских государств (или транснационального халифата) в соответствии с их специфическими представлениями о мусульманском праве. Для достижения этих целей применяется различная тактика, но у некоторых исламистов она ассоциируется с насилием и даже терактами, которые совершают смертники.
Если ислам – религия, то исламизм – политическая программа, революционная по целям, утопическая по духу и радикальная во всех смыслах этого слова. Как любое другое движение, направленное на возрождение, исламизм стремится продвинуться вперед, делая шаг назад – в данном случае руководствуясь примером раннего ислама, что в понимании «Талибана» означает запрет на образование и работу для женщин. Хотя исламисты в своих взглядах обычно ссылаются на Коран и истоки ислама, исламизм, подобно другим формам фундаментализма, в действительности представляет собой современное изобретение, возникшее под явным влиянием западной идеологии, которой оно стремится противостоять. Наибольшее интеллектуальное влияние на «Аль-Каиду» скорее всего оказал египетский теолог Саид (Сайид) Кутб (1906–1966), призывавший своих последователей вести священную войну против секуляризма, демократии и Запада. Герои исламизма – так называемые мученики, которые в нарушение четких коранических запретов на суицид взрывают себя, в том числе и ради мгновенного переселения в рай. Злодеи и враги – Израиль и «большой сатана», то есть США, но исламисты также осуждают как нечестивцев и вероотступников братьев по вере, мусульман, которые толкуют ислам не столь радикальным образом.
Ультраконсервативные интеллектуальные движения, такие, как салафизм, имеют много общего с исламизмом, но вместе с тем отличаются от него и зачастую противостоят ему. Салафисты стремятся повернуть развитие своих религиозных традиций вспять, к чистому примитивному исламу первых мусульман – «салаф», или «благочестивых предков». Издевательским словом у них считается «бида», то есть «новшество».
Герои исламизма – так называемые мученики, которые в нарушение четких коранических запретов на суицид взрывают себя, в том числе и ради мгновенного переселения в рай
Одна из форм салафизма, официальная теология Саудовской Аравии ваххабизм, в начале XXI века получила глобальное распространение благодаря саудовским деньгам, на которые во всем мире строились новые мечети. В основе ваххабизма лежит строгое учение Мухаммада ибн Абд-аль-Ваххаба (1703–1792), мыслителя XVIII века, который также противился новшествам, но был одержим проблемой ширка. Согласно непререкаемой теологии ибн Абд-аль-Ваххаба, и христианство, и иудаизм – ширк, как и шиизм и мистическое течение ислама, суфизм. Ибн Абд-аль-Ваххаб выступал против шиитского обычая посещения усыпальниц Мухаммада и его сподвижников и даже уничтожил одну из этих святынь. Подобно салафизму, ваххабизм часто называют пуританским течением ввиду его строгого свода правил, стремления очистить религиозные традиции от различных примесей, а также из-за его цели – возвращения к чистоте ранних форм веры. Как и пуритане Новой Англии, которые не празднуют Рождество, ваххабиты не отмечают день рождения Мухаммада.
Исламисты твердо придерживаются убеждения, что мы наблюдаем столкновение цивилизаций, ислама и христианского Запада, но в действительности их деятельность отражает внутриисламскую культурную войну, столкновение между мусульманами, которые верят, что исламская традиция имеет в виду то, что гласит, когда речь идет о запрете на убийство женщин и детей, и мусульманами, которые в это не верят.
Прогрессивные и умеренные мусульмане
На другом конце политического спектра находится прогрессивный ислам – новое течение, особенно сильное в Европе и США. Прогрессивные мусульмане – непреклонные противники салафизма, ваххабизма и исламизма, но вместе с тем они осуждают империализм и колониализм. «Их задача, – пишет Омид Сафи, автор книги «Прогрессивные мусульмане» (Omid Safi, Progressive Muslims, 2003), – дать слово безгласным и власть безвластным»25. Плюралисты до мозга костей, прогрессивные мусульмане приветствуют мнения не только собратьев по вере, но и приверженцев других религий. Несмотря на то, что в основе их мышления и поступков лежат традиционные исламские источники, такие, как Коран и хадисы, они также обращаются к латиноамериканской теологии освобождения, к ненасильственному сопротивлению Мартина Лютера Кинга-младшего, к критике ориентализма нерелигиозного гуманиста Эдварда Саида.
Прогрессивные мусульмане убеждены, что стержень исламской традиции образует борьба за справедливость. Кроме того, они верят, что светочи ислама всегда были на стороне бедных и слабых и что древние исламские традиции, предписывающие защищать беззащитных, побуждают их бороться за гендерное равноправие и права человека. «В основе толкований, которых придерживается прогрессивный мусульманин, – пишет Сафи, – лежит простая, но радикальная идея: жизнь каждого человека, будь то мужчина или женщина, мусульманин или немусульманин, богач или бедняк, «южанин» или «северянин», имеет такую же ценность, как и жизнь всех остальных»26.
Одна из самых противоречивых глав в короткой истории прогрессивного ислама началась в Нью-Йорке 18 марта 2005 года, когда Амина Вадуд, профессор-исламовед из Университета штата Виргиния, провела совместное для мужчин и женщин пятничное богослужение, на котором присутствовало более сотни участников. Это нарушение традиций, согласно которым быть духовными лидерами могут лишь мужчины, стало не первым, однако именно оно вызвало вспышку ожесточенной международной полемики. Мусульманские лидеры во всем мире осудили это событие как нарушение исламского права, однако в дальнейшем женщины-имамы проводили пятничный салят или читали традиционную проповедь по пятницам в США, Канаде, Испании и Южной Африке. Наиболее часто в западной критике ислама упоминается его враждебное отношение к женщинам. Мусульмане со времен Мухаммада действительно рассматривали половую принадлежность как существенную, а не второстепенную характеристику человека. [ «Ведь мальчик не подобен девочке», – гласит Коран (3:36)]. Поэтому в мечетях, куда впускают женщин (в некоторые мечети женщинам входить запрещено), мужчины обычно отделены от женщин. Сыновьям, как правило, достается вдвое больше наследства, чем дочерям, в исламских судах требуется два свидетеля женского пола, чтобы уравновесить голос одного свидетеля-мужчины. И наконец, хотя теологи ислама утверждают, что понятие пола неприменимо к Богу, там, где в Коране требуется местоимение третьего лица, Аллах – это исключительно «Он».
Прогрессивные мусульмане убеждены, что стержень исламской традиции образует борьба за справедливость
Однако мусульманский феминизм – не оксюморон. Мусульманские феминисты утверждают, что Коран и хадисы, несмотря на их патриархальность во многих отношениях, во время их создания представляли собой качественный скачок для женщин в том, что касается имущественных прав, наследства, разводов и образования. Кроме того, они отмечают, что по меньшей мере семь государств с преимущественно мусульманским населением уже возглавили женщины.
Но существует и спорная практика, согласно которой женщины обязаны покрывать голову. Хиджаб запрещен законом в одних мусульманских странах и обязателен в других. Большинство граждан Франции и довольно многие американцы считают, что в их странах следует запретить традиционные для ислама головные уборы, в обеих странах уже случались судебные разбирательства по поводу права мусульманок покрывать голову во время работы в «Макдоналдсе» или снимаясь на водительские права. Многие мусульманки отказались покрывать голову, выражая таким образом поддержку борьбе за права женщин, но вместе с тем мусульманские феминистки не появляются на людях с непокрытой головой, поддерживая борьбу за те же права. Таким образом, хиджаб стал символом исламской самобытности, как кипа, или ермолка, – символом самобытности мужчин-иудеев.
Промежуточное положение между фундаменталистами и прогрессивными мусульманами занимают сотни миллионов сторонников умеренного ислама. Среди 178 миллионов мусульман Индонезии фундаменталисты остаются в тени. Исламистские партии проигрывают на выборах, большинство местных мусульман отождествляют себя с умеренными или прогрессивными силами. Обе эти группы отдают предпочтение демократии и отделению мечети от государства. Прогрессивные мусульмане отличаются от умеренных тем, что активнее высказываются за религиозный плюрализм и права женщин, а также чаще опираются на идеи мыслителей Европы, Латинской Америки и США.
Среди мусульман, с которыми я беседовал во время пребывания в Джокьякарте, культурном и интеллектуальном центре этого обширного архипелага, встречались и умеренные, и прогрессивные. Все они открыто адаптировали ислам к местным обстоятельствам, сочетая его древние традиции с индонезийскими. Все встречали насмешками любую попытку заговорить о столкновении цивилизаций – ислама и христианского Запада. Если такие столкновения и случаются, утверждали они, то лишь между фундаменталистами из числа представителей любой веры, и прогрессивными и умеренными братьями этих фундаменталистов по вере. В Индонезии я ни разу не встречал женщин, закутанных с головы до пят, как в Иране и Афганистане, в сельской местности женщины вообще не покрывают голову. Когда я спросил Зули Кодира, лидера местной умеренной группы «Мухаммадия», в чем сущность ислама, он продемонстрировал лаконичность в духе Джефферсона. «Ислам – это справедливость. И равенство. И демократия». Другой мусульманский лидер объяснил мне, что «суть ислама в заботе о бедных».
Религиозный плюрализм особенно высоко ценится в Индонезии, 17 тысяч с лишним островов которой веками подвергались влиянию буддизма, индуизма и христианства. Зачем Бог сотворил мир? По мнению директора одной исламской школы, с которым я беседовал, причина в том, что Бог предпочитает единству многообразие, потому что «различия – это хорошо». Мне неоднократно напоминали, что мусульмане отрицают насаждение религии – «нет принуждения в религии» (2:256, Пиктолл) – и что к категории «людей Писания» они относят не только иудеев и христиан, но и буддистов с индуистами.
Суфизм в трезвости и во хмелю
Заманчиво представлять себе, что мировые религии – именно то, чему они учат или как действуют, что христианство – это его символ веры, иудаизм – его закон. Но если мы, люди, – не просто сумма наших мыслей или действий, то и религиозные традиции нельзя сводить к символам веры и ритуалам. У каждой из мировых религий есть приверженцы, которые воспринимают свою веру как задачу копнуть глубже Никейского Символа веры или пяти столпов ислама, увидеть, по выражению английского поэта Уильяма Вордсворта, «что-то, проникающее вглубь». В исламе такие люди называют себя суфиями.
Во время пребывания в Иерусалиме я разговорился с хозяином одного магазина, который оказался не только опытным торговцем, но и суфием на протяжении всей своей жизни. Когда я спросил его о значении пяти столпов ислама, он решительно покачал головой – «НЕТ!» – и, вызвав у меня неловкость тем, что чуть не ткнул указательным пальцем мне в нос, заявил, что ислам преспокойно выстоит и без любого из этих пяти столпов. Истинный ислам, по его мнению, не имеет никакого отношения к закону и вместе с тем имеет самое непосредственное отношение к восприятию и опыту. Это сердечная и душевная связь между каждым отдельным верующим и Богом, нечто вроде страстной любви, от которой все твое существо готово пуститься в пляс. Ей не нужны обряды и правила, добавил он. В сущности, обряды и правила только уводят нас от того, что есть на самом деле.
Подобные взгляды высказывал в XI веке суфий Ансари из Герата (территория современного Афганистана), который в короткой поэме поставил пять столпов на второе место после высшего призвания:
- Пост – способ сберечь пищу.
- Бдения и молитвы – труд для стариков.
- Паломничество – возможность повидать мир.
- Раздача хлеба просящим подаяния – занятие
- для благодетелей.
- Влюбиться – вот что значит что-либо совершить!27
Персидский суфий IX века Язид (Баязид) Бистами столь же скептически относился к способности религии привести человека к Богу. «Самая плотная завеса между человеком и Аллахом, – писал он, – есть мудрость мудреца, поклонение поклоняющегося и приверженность приверженца»28.
Для суфиев ислам – это сердечная и душевная связь между каждым отдельным верующим и Богом, нечто вроде страстной любви, от которой все твое существо готово пуститься в пляс
Одна из отличительных особенностей ислама – его недвусмысленное отрицание христианских традиций целибата, аскетизма и монашества. Мусульманам зачастую невдомек, почему Иисус так и не женился; брак предписан и Кораном («Сочетайте браком тех из вас, кто холост», 24:32), и хадисами [ «Брак – моя сунна (образцовое поведение)»]29. Поэтому монахи, удалившиеся от мира, обычно подвергаются осмеянию. Но ранние суфии выступали против этой тенденции. Термин «суфизм» происходит от «суф», то есть «шерсть». Следовательно, «суфий» – «тот, кто носит шерсть», то есть человек, выбравший простую созерцательную жизнь и благочестивую бедность, во многом схожие с жизнью христианских монахов в их кусачих шерстяных рясах.
Суфизм – мистическое течение, возникшее в VIII веке. Подобно другим мистикам, суфии делают акцент на эмпирическом аспекте религии. Менее терпеливые, чем прочие мусульмане, они не желают ждать смерти, чтобы соприкоснуться с божественным. По примеру Мухаммада (его нередко называют первым суфием) в пещерах на горе Хира, они стремятся «вкусить Бога здесь и сейчас». Или, как выразился один суфийский поэт,
- Когда бушует океан,
- не дай мне просто слушать его —
- пусть брызжет мне в грудь!30
Под руководством духовных наставников, шейхов или пиров, а также посредством орденов или братств суфии веками экспериментировали с разнообразными духовными практиками, цель которых – помочь сердцу открыться для экстатического восприятия божественного. В соответствии с более распространенными мусульманскими представлениями о том, что проблема самонадеянности проистекает из забвения, суфии стремятся вечно оберегать Бога в своем сердце, либо повторяя нараспев его прекрасные имена, либо в молчании перебирая их мысленно. Еще одна суфийская практика – мусульманский аналог того, что даосисты называют «вольным и беспечным странствованием»; странствующие суфии играли заметную роль в распространении ислама в краях столь отдаленных, как Африка, Индия, Юго-Восточная Азия.
В исламе суфии печально известны своим заигрыванием с идолопоклонством; вершиной своих духовных исканий они считают полное уничтожение своего «я» и вместе с тем – мистический союз с Богом. Если мусульманские теологи и законоведы склонны подчеркивать трансцендентность и удаленность Бога, суфии делают акцент на его имманентности и близости, склоняясь к пантеизму («все есть Бог») и монизму («все едино»). Если другие мусульмане указывают на кардинальное качественное различие между Богом и людьми, то суфии обращают внимание на сходство между людьми и Богом, который ближе к ним, как сказано в Коране, «чем яремная вена» (50:16). Если действительность едина, тогда множественность – иллюзия, следовательно, на самом деле нет различий между Творцом и сотворенными. Поскольку любое место священно, нет причин отправляться в Мекку или в мечеть, чтобы обрести Бога. По сути дела, незачем отправляться куда-то помимо собственного сердца. Как современные евангелические христиане, которые видят в Иисусе друга, суфии называют себя друзьями Бога.
Многие мусульмане с давних пор усматривали нечто в высшей степени тревожное и даже опасное в эзотерических наставлениях и практиках суфиев, поскольку с точки зрения суфиев слишком многое из того, к чему стремятся и что считают необходимым прочие мусульмане, оказывается необязательным в лучшем случае и вредным в худшем. Если большинство суфиев утверждают, что следуют и внешним, законным путем шариата, и внутренним, мистическим путем («тарикат»), критики заявляют, что суфии приносят первый на алтарь второго. К примеру, ваххабиты рассматривают суфизм как приглашение к ширк и безнравственности. Великий персидский суфий Мансур ал-Халладж был казнен как еретик в Багдаде в 922 году за высказывание «я есть Истина»: сам ал-Халладж воспринимал эти слова как выражение его союза с Богом, а его противники сочли их кощунством, поскольку Истина – одно из девяноста девяти имен Бога.
Для того чтобы хоть как-нибудь разобраться в этом мистическом пути, причастные к нему, равно как и посторонние, различали суфиев двух типов: «трезвых» и «хмельных». Если стихия трезвого суфия – проза, а специализация – разум, то стихия хмельного суфия – поэзия, а специализация – эмоции. К трезвым суфиям относят персидского философа аль-Газали (1058–1111), который, признавая важность шариата, выступил посредником в деле заключения мира между суфиями и теми, кто обвинял их в ереси и безнравственности. С благоговением приближаясь к божественному, трезвые суфии неизменно осознавали власть и гнев Божии, и это осознание сделало их путь ближе к прямому и ограниченному, нежели путь их одурманенных братьев по вере. В отличие от трезвых суфиев, хмельные заостряли внимание на милосердии и красоте Бога, приближались к нему скорее в любви и экстазе, чем в трепете и страхе. В итоге они меньше беспокоились о правовых и ритуальных требованиях своей традиции. По крайней мере, для некоторых хмельных суфиев пять столпов ислама несущественны – так пластиковый пакет, который мы приносим домой из магазина, несуществен по сравнению с продуктами питания, лежащими внутри.
Классический образец хмельного суфия, великий персидский поэт Руми (1207–1273), сегодня любим одинаково и мусульманами, и немусульманами. Благодаря популярности его переводов на английский, выполненных Коулменом Барксом, в настоящее время Руми принадлежит к числу поэтов, пользующихся наибольшим спросом на Западе, его поэзия вдохновляет немало современных знаменитостей, в том числе Мадонну и композитора Филипа Гласса. Стихи Руми на редкость увлекательны, а его увещевание «отдать все за любовь» – испытание высшего порядка31.
Отчасти привлекательность этого поэта объясняется его предысторией: Руми был книжным червем и ученым, когда однажды его посетил странствующий суфий по имени Шамс, который, по словам одних рассказчиков, сжег книги Руми, или, по утверждению других, бросил эти книги в пруд. («Осел с грузом священных книг – все равно осел», – говорят сейчас суфии32). Так или иначе, Шамс перевернул всю жизнь Руми, и на протяжении долгих лет они были неразлучны. Затем Шамс таинственным образом исчез, скорее всего, стал жертвой убийцы. Эта трагедия превратила Руми в одного из самых любимых миром и плодовитых поэтов.
Другое название суфизма – ихсан, или «творение прекрасного», то есть именно то, что творит поэзия Руми. Его стихи переполняет тоска по другу Шамсу. «Нет спасения для души, – пишет он, – кроме как в Любви»33. Однако Руми считает, что любовь Ромео и Джульетты или Николь Кидман и ее очередного партнера по фильму – также любовь к божественному, от божественного исходящая. Когда Руми пишет, что «в доме из воды и глины сердце безутешно без тебя; в этот дом войди скорей, любимый, иль его покину я», он тоскует по Богу и Шамсу34. Или, что больше соответствует вере Руми, он ведет речь о Боге и человеке, которые лишь кажутся разными существами.
На высоте наблюдательного поста, где единственной истинной реальностью является лишь Бог, не имеет смысла отличать суннитов от шиитов, мусульман от иудеев. Поэтому суфии обычно утверждают, что все религии – пути к божественному. Но это лишь пути, неловкие жесты в сторону невыразимого. Разумеется, суфии признают разницу между исламом и другими религиями. Но это внешнее, несущественное знание. Если взглянуть на него сквозь призму внутреннего, существенного знания, все подобные различия померкнут. «Было время, когда я винил своего собеседника, если его религия отличалась от моей, – писал испанский философ Ибн Араби (1165–1240). – Теперь же мое сердце принимает любую форму… Лишь любовь моя религия»35.
Таинственное трагическое исчезновение суфия Шамса превратило Руми в одного из самых любимых миром и плодовитых поэтов
Как однажды объяснял Руми, бывает разум двух видов. Один – это «вторичный» разум ребенка, запоминающего факты из книг и со слов учителей. Благодаря такому разуму можно стать инженером-строителем или научиться отличать пять столпов ислама от семи таинств католичества. Вордсворт называл его «нашим назойливым разумом»36. Но существует и разум другого рода, «иное знанье», проистекающее из непосредственного, личного восприятия Бога – «источник, плещущий из нас наружу»37. Знание такого рода лежит за пределами повседневного языка и заурядного мышления. Поэтому суфии пытаются выразить его иными способами – в музыке, танцах, эллиптическом языке мистической поэзии, сами слова которой побуждают читателя заглянуть вдаль, за Предел.
Один из соблазнов любой религии – ошибочно принять ее за то Высшее, На Которое Она Указывает: например, начать поклоняться не Христу, а христианству. Суфии противятся этому искушению. Их влечет не к исламу, а к Аллаху, не к райским кущам в будущем, а к присутствию божественного здесь и сейчас, не к сведениям, полученным из вторых рук, а к личному опыту. Отвечая на вопрос, стремилась ли она когда-либо в рай, суфийская поэтесса Рабия Басри ответила: «Сначала сосед, потом дом»38.
Один из соблазнов любой религии – ошибочно принять ее за то Высшее, На Которое Она Указывает: например, начать поклоняться не Христу, а христианству
Так что же все-таки означает религиозная образованность, когда речь идет об исламе? Имеется в виду внешняя форма или внутренний опыт?
Подразумевает ли мусульманская грамотность знание пяти столпов и Корана? Или осведомленность о том, чем сунниты отличаются от шиитов? Безусловно, важно все перечисленное. Чтобы понять роль ислама в современном мире, надо понимать его отношение к проблеме самонадеянности и к подчинению как ее решению. Необходимо осмыслить рай как цель и понять, как эта цель определяет поведение человека. Но как напоминают нам суфии, существует и более высокий уровень беглости помимо этой базовой грамотности и, возможно, за пределами самого языка. Возможно, Руми и его братья-суфии пытаются втолковать: важно знать не ислам, а Аллаха. Или упомянутое «знание» в данном случае неуместно? Возможно, «понимать ислам» – это не «знать», а «чувствовать»: чувствовать движение Бога в себе, подобное энергии, воодушевляющей танец.
Тем из нас, кто не относится к суфиям, приходится довольствоваться знанием, что ислам – величайшая из великих религий. По численности приверженцев эта религия милосердия, справедливости, великодушия и подчинения растет гораздо быстрее, чем христианство. По степени влияния – управляет общемировым диалогом о добродетелях и пороках религии. Ислам играет ключевую роль на Ближнем Востоке и в Азии и стремительно наращивает свое присутствие в Европе и Северной Америке. Вклады в исламских банках (которые не взимают комиссии и не выплачивают проценты), по данным Международного валютного фонда, «растут поразительными темпами»39. Ввиду стремительного развития Бразилии, России, Индии и Китая (BRIC), наш разбазаривающий нефть мир, по-видимому, обречен хотя бы в ближайшее время транжирить ее пуще прежнего, значит, влияние преимущественно исламских стран ОПЕК будет только расти. Между тем Ирак, Иран и Афганистан остаются загадками для всех, кто неспособен принять во внимание давний раскол внутри ислама между суннитами и шиитами. Полагать, будто бы диалог о великих религиях начинается с христианства, – значит не только демонстрировать собственную ограниченность, но и выдавать возраст. Возможно, XIX и XX века действительно принадлежали христианству. Но XXI век – век ислама.
Глава 2
Христианство: путь спасения
Умеренный монотеизм и Троица (с. 81) Иисус (трилогия) (с. 82) • 2,2 миллиарда спасенных (с. 86) • Протестантская Реформация (с. 89) • Лютеране, кальвинисты, англикане и анабаптисты (с. 91) • Протестантская и католическая вселенная (с. 92) • Мормонизм (с. 95) • Век евангеличества (с. 97) • Век пятидесятничества (с. 99) • «Небелые» христиане (с. 104) • Христианство и ислам (с. 110) • Мистики и «путь отрицания» (с. 111)
В моем детстве каждый Сочельник наша семья собиралась у огня, чтобы послушать, как мой отец читает «Христа-младенца» (The Christ Child, 1931). В этой детской книжке собраны рассказы о рождении и детстве Иисуса, заимствованные из новозаветных Евангелий от Матфея и Луки. Своими образами она была обязана супругам Мод и Мишке Петершем – иллюстраторам, акварели которых, казалось, спрыгивали со страниц, властные и трогательные, как чудо. На обложке Иисус изображался в вифлеемских яслях сразу после рождения. Как ни странно, рядом с ним не было ни матери Марии, ни ее мужа Иосифа, – компанию младенцу составляло лишь стадо овец и ослов, которые словно ловили каждый его вздох с маниакальным вниманием, обычно свойственным новоиспеченным родителям (хотя явно не этим). Изображение венчал ярко-желтый нимб, напоминающий шлемы астронавтов 60-х годов (в духе Джона Гленна) – по крайней мере, мне в детстве так казалось. От этого пузыря, плотно облегающего голову Иисуса, расходилось несколько ореолов побольше, рассекающих темноту ночного неба светом, подобным солнечному.
Безусловно, что-то особенное было в этом ребенке, ничего не имеющем против волхвов, приносящих дары, о которых никто из нас, детей, даже не слышал (за исключением золота, разумеется). Мало-помалу он научится самостоятельно есть и одеваться, держать в руках молоток и забивать гвозди. Верхом на осле он отправится в Иерусалим, разделит последний ужин со своими учениками, помолится в Гефсимании, будет предан другом, выдержит показательный судебный процесс, подвергнется бичеванию, насмешкам и казни на кресте. Но поскольку книга предназначалась для детей, самыми страшными в ней были упоминания о животных, приносимых в жертву в Иерусалимском храме, а также иллюстрация, на которой Мария, Иосиф и младенец бегут от царя Ирода в Египет среди кромешного ночного мрака. А в остальном детство Иисуса выглядит безоблачным. Он растет и крепнет в плотницкой мастерской Иосифа, во время поездки на несколько дней в большой город ухитряется улизнуть от родителей и проводит время среди раввинов, слушая их и задавая им вопросы. Но этому хорошему еврейскому мальчику не удается отделаться от своего нимба, который отличает его, выделяет, как избранного, куда бы он ни пошел, служит неосязаемым напоминанием об осязаемом вочеловечении.
Одна из ложных идей так называемого нового атеизма заключается в том, что религии едины и одинаковы: разнообразия одних только христианских направлений достаточно, чтобы испытать потрясение. До того, как ортодоксия обрела власть и право искоренять гетеродоксию, раннее христианство развивалось, пущенное на самотек, а список потенциальных еретиков растянулся, вмещая всех – от монтанистов и манихеев до гностиков и евионитов, донатистов и докетистов, ариан и несториан. Если современные христиане в массе забыли Символы веры и катехизисы, то христиане первых нескольких столетий еще не успели записать их. В то время, как и теперь, пишет богослов Харви Кокс, не существовало «ни централизованной иерархии, ни общепринятого Символа веры, ни установленной системы обрядов»1. Христианство могло принять любой облик по принципу «кто успел, тот и съел».
Большей частью ранние христиане определялись в богословском отношении в зависимости от взглядов, которых они придерживались на иудеев, на сочетание божественной и человеческой сущности в Иисусе, на связи в семействе Отца, Сына и Святого Духа. Кроме того, ранних христиан манили соперничающие направления монашества – как рассчитанные на монахов-одиночек, пустынников и перипатетиков (само слово «монах» происходит от греческого monos, то есть «одинокий»), так и более упорядоченные и менее аскетичные общины бенедиктинцев. Будучи христианином в древности, можно было также придерживаться пути крайнего аскетизма по примеру Симеона Столпника (390–459) – Дэвида Блейна того времени, забравшегося на столп в двадцать с небольшим лет и пробывшего там до конца своих дней.
Предпринимались попытки ограничить это многообразие, образумить еретиков и вернуть на землю оригиналов вроде святого Симеона. Римский император Константин (272–337), обратившийся в христианство в 312 году, в 325 году провел в Никее (современная Турция) первый Никейский собор в надежде придать христианству единообразие. Но «единая истинная церковь» в то время была столь же недосягаемой, как и теперь.
В настоящее время христианство – настолько растяжимое понятие, что этот термин относится к верованиям и обрядам пятидесятников в Бразилии, мормонов в Юте, католиков в Италии и православных в России
В настоящее время христианство – настолько растяжимое понятие, что этот термин относится к верованиям и обрядам пятидесятников в Бразилии, мормонов в Юте, католиков в Италии и православных в России. В отличие от мусульман, всегда настаивавших на том, что Коран является откровением только в оригинале, на арабском языке, христиане не ограничиваются словом Божьим на древнееврейском в Ветхом Завете или на греческом – в Новом Завете. Мало того: если мусульмане упорно противились переводам Корана (первый перевод Корана на английский язык, сделанный мусульманином, появился лишь в ХХ веке), христиане издавна воспринимали перевод, публикацию и распространение Библии на разных языках как свою священную обязанность. Фильм «Иисус», распространяемый евангелической студенческой группой Campus Crusade for Christ International, был переведен более чем на 1000 языков и просмотрен более чем в 220 странах2. Но христианство не просто адаптировалось к местным языкам. Оно приняло во внимание местные верования и обряды – от конфуцианства в Восточной Азии до одержимости духами в Африке. Прихожане популярной кимбангистской церкви в Конго причащаются не хлебом и вином, а сладким картофелем и медом. Стратегия заимствования особенностей местной культуры – один из ключей к глобальному успеху христианства и вместе с тем источник его головокружительного многообразия.
Я вырос в лоне епископальной церкви святого Петра на Кейп-Коде. Недавно я посещал службы в Вефильской епископальной церкви африканских методистов по соседству с бостонским районом Джамайка-Плейн. Упомянутые церкви разделены расстоянием всего в сотню километров, но их собрания – два совершенно разных мира. Прихожане церкви святого Петра лилейно-белы, тихи и благочестивы. Прихожане Вефильской церкви – неуемные афроамериканцы, легко впадающие в экстаз. По службам в церкви святого Петра можно сверять часы, они никогда не затягиваются дольше, чем на час, а службы в Вефильской церкви не прекращаются до тех пор, пока не иссякнет запас энергии Духа. В церкви святого Петра верующие смирно сидят на скамьях, сложив руки на коленях, даже когда органист пытается расшевелить их «черным» спиричуэлсом. Завести прихожан Вефильской церкви гораздо легче. Они вскакивают и направляются туда, куда ведет их Дух, возводят руки к небу, когда оркестр играет церковные гимны. Однако и те, и другие – христиане. Как и квакеры, собрания которых проходят в нескольких километрах от моего дома в деревне Ист-Сандвич, Массачусетс: с десяток квакеров, или «друзей», как они себя называют, молча сидят на старых пледах и практичных шерстяных одеялах, греются (или делают вид, что греются) у дровяной печки и слушают тишину так же доверчиво, как слушали их предшественники с тех пор, как в 1657 году образовалась община.
Однако христианство «Христа-младенца» и моего детства не верило в тишину. Особое место в нем занимала доктрина о вочеловечении, столь же таинственная для меня, как и жизнь взрослых в целом. Согласно этому основополагающему христианскому учению, в решающий момент всемирной истории Бог принял облик беспомощного младенца, родившегося у испуганной юной женщины и переданного в мозолистые руки плотника. «Что, если бы Бог был одним из нас?» – вопрошает в популярной песне Джоан Осборн. «Он и был!» – отвечает христианство. Однажды он в своем смирении стал человеком, как если бы Пеле или Майкл Джордан на пике карьеры вдруг отказались от власти, престижа и процветания ради новой жизни в пеленках, среди простых смертных. На протяжении всего вочеловечения Бог творчески сочетал духовное и мирское, наполнял приземленные события повседневной жизни священным смыслом. Поэтому христианство всегда было не просто спасением от греха, но и священным трепетом перед обычным и заурядным.
Умеренный монотеизм и Троица
Каждое воскресенье в миллионах церквей всего мира христиане подтверждают учение о вочеловечении, повторяя изъявление веры, принятое по требованию Константина на Никейском соборе в 325 году. Ядро Никейского Символа веры, по-прежнему признанного тремя основными направлениями христианства – православием, католичеством и протестантизмом, – учение о Троице, которую составляют Бог Отец, Бог Сын и Бог Святой Дух.
Христиане – монотеисты, но их монотеизм носит умеренный характер по сравнению со строгим монотеизмом иудеев и мусульман, отказывающихся не только от попыток запечатлеть Бога, но и представлять его в человеческом облике. Христианство изобилует скульптурными и живописными изображениями Иисуса, во всеуслышание объявляющими благую весть – что Бог обрел человеческое тело. Следовательно, христиане воспринимают Бога как таинственную Троицу, Бога в трех ипостасях, или, как блестяще сформулировал писатель Дж. Ч.Холлмен, «тройню, восседающую на заборе между политеизмом и монотеизмом»3. Никейский Символ веры – торжественное заявление о «едином Боге Отце Вседержителе, Творце неба и земли», «едином Господе Иисусе Христе, Сыне Божием единородном» и «Святом Духе, Господе, дающем жизнь». Из этих трех божественных особ больше всего внимания достается Иисусу. «Для нас людей и для нашего спасения» он сходит с небес и рождается человеком у Девы Марии. Его распинают, умерщвляют и погребают. Но по прошествии трех дней он воскресает из мертвых и восходит на небеса. Когда-нибудь он вернется на землю «со славою судить живых и мертвых». Символ веры завершается своего рода приложением, в котором говорится о богодухновеннос-ти христианской Библии, единстве христианской церкви и значении христианского таинства крещения. В последней строчке утверждается учение о воскресении мертвых и ожидании «жизни будущей».
Зачастую ошибочным оказывается именование религии «верой», а ее приверженцев – «верующими». Как ни парадоксально это звучит, вера и верование не играют существенной роли в большинстве религий.
Зачастую гораздо важнее оказываются ритуалы, как в конфуцианстве. Или предания, как в религии йоруба. Многие иудеи не верят в Бога, индуисты всего мира прекрасно обходятся без Символа веры. Когда речь заходит о религии, мы подразумеваем то, что делаем, гораздо чаще, чем-то, что думаем. Разумеется, среди посетителей церкви есть и те, кто крестит детей и принимает хлеб и вино причастия, особо не задумываясь, что все это означает, однако «быть христианином» означает, как правило, заботу о вере и убеждениях. Наиболее существенные расколы в истории христианства были в значительной степени спровоцированы богословскими разногласиями, и вплоть до недавних времен христиане без каких-либо колебаний брались искоренять ересь – к примеру, создавая такие институты, как инквизиция. Сегодня платой за прием в христианскую семью продолжает оставаться скорее ортодоксия («правильное учение»), чем ортопраксия («правильные действия»). Никейский Символ веры начинается словом «верую», и последующей парой сотен слов христиане всего мира резюмируют общую для них веру.
Иисус (трилогия)
Как указывает сам термин «христианство», эта вера вращается вокруг личности Иисуса, которого христиане традиционно чтят как Сына Божьего, Спасителя и Христа (от греческого аналога еврейского слова «мессия», или «машиах», – грядущий царь, который преобразит мир). Хотя в Библии сказано, что он «вчера и сегодня и во веки Тот же» (Евр 13:8), представления об Иисусе разнятся для разных народов, мест и времен. Подверженные воздействию культурных, политических и экономических ветров, образы Иисуса примерно так же постоянны, как погода на «Аллее торнадо» в Канзасе. В Древнем мире он был мессией в Иерусалиме, открывающим истину в Афинах и императором в Риме. В США он побывал чернокожим и белым, геем и натуралом, либералом и консерватором, капиталистом и социалистом, пацифистом и воином, атлетом и эстетом, активистом движения за гражданские права и членом Ку-клукс-клана. Мусульмане чтят его как пророка, индуисты – как аватару, буддисты – как бодхисаттву. Так что когда Иисус вопрошает: «За кого почитают Меня люди?» (Мк 8:2), ответить непросто как в его время, так и в наше4.
Для всех христиан Иисус – олицетворение власти Бога в мире. Одни уделяют особое внимание его роли наставника, чьи слова и поступки учат нас заботиться о бедных, освобождать угнетенных и строить Царство Божье. Другие воспринимают его как чудотворца, который исцеляет больных, изгоняет демонов, воскрешает мертвых. Третьи приветствуют его как Спасителя, страдания и смерть которого на кресте искупили человеческие грехи и даровали нам спасение. Так или иначе, оспаривать влияние Иисуса на всемирную историю невозможно. В Библиотеке Конгресса, Вашингтон, округ Колумбия, хранится больше книг об Иисусе (примерно 17 тысяч), чем о каком-либо другом историческом лице, и вдвое больше, чем о Шекспире, занимающем второе место. По оценкам, во всем мире насчитывается 187 тысяч книг об Иисусе на пятиста языках5. В честь Иисуса даже названа целая страна – центральноамериканское государство Сальвадор («Спаситель»).
Хотя в Библии сказано, что он «вчера и сегодня и во веки Тот же», представления об Иисусе разнятся для разных народов, мест и времен
Ввиду этой озабоченности верой и убеждениями, Символом верой и катехизисом, возникает искушение классифицировать христианство как доктринальную религию par exellence. Вместе с тем это религия предания. Свое предание христиане называют Евангелием. Этот термин применяется к четырем Евангелиям Нового Завета (от Матфея, от Марка, от Луки и от Иоанна), которые вместе с Ветхим Заветом, посланиями, приписываемыми апостолу Павлу, и еще несколькими книгами составляют христианскую Библию. Однако первое значение слова «евангелие» – «благая весть». Распространяя Евангелие, христиане распространяют эту благую весть. И хотя при этом они ссылаются на христианские учения, например, о греховности человека и искуплении грехов Иисусом на кресте, по меньшей мере с той же частотой они обращаются к преданию или жизнеописанию.
Предания, которые рассказывают христиане, меняются от общины к общине, от человека к человеку. Но как правило, повествование развивается от греха к спасению. Люди грешили еще со времен пребывания Адама и Евы в Едемском саду. Список этих прегрешений носит название «семи смертных грехов»: гордыня, зависть, гнев, леность, чревоугодие, блуд и корыстолюбие. Но понятие греха в общем смысле относится к склонности человека к злу и ошибочным поступкам. Согласно Библии, грешат все – «если говорим, что не имеем греха, – обманываем самих себя, и истины нет в нас» (1 Ин 1:8) – и эти грехи имеют последствия, в том числе конфликты с другими людьми и отчуждение от Бога. Грешникам не попасть на небеса, им не видать вечной жизни, никакими своими поступками они не могут заслужить спасение, искупление грехов. Но к счастью, христианство – «религия спасения», и это спасение стало возможным, когда Иисус погибал на кресте6. В тот день, который христиане отмечают как Великую (Страстную) пятницу, безгрешный Иисус взял на себя наши грехи. А три дня спустя, в день, который празднуется как Пасха, он доказал, что Бог властен над грехами, воскреснув из мертвых. Следовательно, «благая весть» заключается в том, чтобы каждый, услышав этот рассказ, исповедался в своих грехах и, обратившись за прощением к Иисусу, обрел спасение. Или же, как сказано об этом в Библии, «возмездие за грех – смерть, а дар Божий – жизнь вечная во Христе Иисусе, Господе нашем» (Рим 6:23).
Подобно всем религиозным людям, христиане избирательно и намеренно забывают, вспоминают и пересказывают основополагающие предания. Они делают акцент на одном эпизоде за счет замалчивания другого, действуя в соответствии со своими склонностями и предубеждениями, свойственными конкретному времени
Эта сюжетная основа действует на трех взаимосвязанных уровнях. Есть повествование о самом Иисусе, Боге, который рождается в яслях Вифлеема, странствует по Галилее и умирает на кресте в Иерусалиме. Но эта история Иисуса вкраплена в более узкие рассказы о роли Иисуса в жизни отдельных людей и более масштабный рассказ о роли Иисуса в истории человечества.
В ограниченных рассказах часто говорится о поразительных преображениях, полных драматизма историях отъявленных грешников, спасенных благодатью милосердного Бога. Или, как сказано в популярном христианском гимне «О, благодать» (Amazing Grace), «был мертв – и чудом стал живой, был слеп – и вижу свет». Президент США Джордж Буш был алкоголиком, пока в доме его семьи в Кеннебанкпорте, Мэн, не побывал евангелический христианин Билли Грэм, после чего жизнь Буша круто изменилась. Вскоре после этого Буш открыто признал, что верит в Иисуса и что «возродился в вере». В 1999 году, отвечая во время дебатов на вопрос о своем любимом политическом философе, Буш назвал Христа, «потому что благодаря ему изменились мои взгляды». Тех, кто неожиданно приходит к Христу, называют «рожденными вновь», или «возродившимися в вере», но есть и менее эффектный способ стать христианином: быть крещенным в детстве и следовать христианским правилам во взрослом возрасте.
Более масштабное повествование об Иисусе охватывает промежуток от сотворения до апокалипсиса: с сотворения мира «в начале», о котором рассказывается в первой книге Библии, Бытие, до грядущих пожаров, о которых говорится в последней библейской книге Откровение. Подобно всем религиозным людям, христиане избирательно и намеренно забывают, вспоминают и пересказывают основополагающие предания. Они делают акцент на одном эпизоде за счет замалчивания другого, действуя в соответствии со своими склонностями и предубеждениями, свойственными конкретному времени. Но большинство популярных вариантов масштабного повествования об Иисусе сосредоточено вокруг христианской проблемы (греха) и христианского решения (спасения). Бог создает мужчину по имени Адам и женщину Еву, обоих он поселяет в саду Едемском. Им хорошо живется, пока они, ослушавшись Бога, не съедают запрещенный им плод. После этого первого прегрешения Адама и Еву изгоняют из райского сада, и в истории человечества появляются грех, смерть и страдания. С тех пор ситуация только ухудшалась, пока наконец Бог не решил уничтожить мир при помощи потопа, пощадив только семью Ноя и животных, которых Ной собрал про запас в своем ковчеге, чтобы вновь населить землю. Затем Бог заключает соглашение с израильтянами, через Авраама объявляет, что избрал их своим народом и наделяет его законом. Но грехов, смерти и страданий становится все больше, и тогда Бог Отец посылает своего Сына Иисуса в мир, где он будет жить и умрет, как человек, а потом воскреснет из мертвых. Смертью на кресте Иисус расплачивается за грехи всего мира, в итоге его последователи обретают возможность радоваться вечной жизни с Богом. Но деяния Бога в истории человека будут полностью явлены лишь после того, как Иисус вернется, мертвые восстанут из могил и вместе с живыми разделятся на спасенных (тех, кто попадет в рай) и осужденных (тех, кто попадет в ад).
Библейская история нашла блестящее и лаконичное отображение в большом кресте, изготовленном американским художником-любителем Престоном Джетером. Этот крест в стиле тотемных столбов выструган из досок размерами два на четыре дюйма и раскрашен яркими малярными красками. В основании креста обнаженные Адам и Ева в Едемском саду, оплетенные змеем, жадно поедают большое красное яблоко. Выше располагается днищевая часть корпуса Ноева ковчега, еще выше Моисей держит над головой Десять заповедей – совсем как сыгравший его в одноименном фильме Чарлтон Хестон. Центр композиции – ясли с младенцем Иисусом. Выше находится распятый Христос, вытянутые руки которого придают всей композиции сходство с крестом. На вершине этого креста воскресший Христос поднимает руки к небесам, указывая нам путь к Богу. В соответствии с традиционными христианскими взглядами, согласно которым христианство довершает иудаизм, а не опровергает его, эта скульптура интерпретирует события Еврейской Библии в свете пришествия Иисуса и отображает жизнь Адама, Евы, Ноя и Моисея в буквальном смысле как фрагменты самого распятия. Подобно повествованию об Иисусе, этот крест содержит вопрос, на который каждый отвечает сам: веришь ли ты, что Христос умер, чтобы спасти тебя от твоих грехов? Знаешь ли ты, что Иисус воскрес, чтобы доказать: последнее слово остается вовсе не за смертью, а единый истинный Бог – это Бог процветания?
2,2 миллиарда спасенных
Христианство зародилось как движение вероотступников, никчемное препирательство из-за степени, в которой их обязательства перед евреем Иисусом обязывают их придерживаться таких еврейских традиций, как обрезание. Это движение было не более чем занозой в боку Римской империи, пока император Константин, сын христианки, не обратился в христианство в 312 году, чуть ли не в одночасье превратив христиан из гонимых чужаков в хозяев-гонителей, из угнетаемых в угнетателей. Если предшественник Константина Диоклетиан был самым кровожадным гонителем христиан во всей истории Римской империи, сжигал дома собраний, запрещал христианские богослужения и содействовал увеличению численности мучеников, то Константин позволил христианам свободно исповедовать свою веру повсюду на территории империи. Христианское обещание надежды для бедных и рая для верующих нашло широкий отклик, властью Константина распространилось до дальних рубежей греко-римской цивилизации, а затем и по миру за ее пределами.
Христианство зародилось как движение вероотступников
Сегодня Библия – всемирный бестселлер номер один, Иисус – самая узнаваемая фигура в мире, христианство – наиболее популярная и широко распространенная из мировых религий; 2,2 миллиарда человек, или треть населения Земли, называют себя христианами, Новый Завет переведен более чем на три тысячи языков7. Христианство – преобладающая религия в Европе, Австралии, Северной и Южной Америке, христиане составляют большую часть населения приблизительно 120 стран – от Арубы, Беларуси и Канады до Замбии и Зимбабве. США во всеуслышание называют себя «государством с наиболее разнообразным конфессиональным составом», однако христиан в нем проживает больше, чем в какой-либо другой стране планеты8. В США насчитывается приблизительно 247 миллионов христиан, на втором месте значится Бразилия (170 миллионов), затем – Россия (115 миллионов), Китай (101 миллион) и Мексика (99 миллионов).
Ввиду глобального распространения и вероотступнических истоков, единство, к которому христиане стремились еще в те времена, когда на Никейском соборе по велению Константина был принят Никейский Символ веры, оказалось недосягаемым. Библию чтут все христиане, но католическая Библия состоит из 73 книг (или, если Книга пророка Иеремии и Плач Иеремии объединены, – из 72), а протестантская Библия – всего из 66. Существуют сотни различных переводов Библии, которые христиане трактуют по-разному. Есть феминистские Библии, афроамериканские Библии, Новый Завет для девочек-подростков Revolve («Размышление») и для мальчиков-подростков Refuel («Перезарядка»)9. В издании Good as New («Лучше прежнего», 2004), авангардистском британском переводе тяготеющего к «левым» уэльского баптиста Джона Хенсона, Иоанн Креститель назван «Макальщиком», святой Петр – «Глыбой», а помешанной на сексе молодежи дается совет не вступать в брак, а обзаводиться «постоянным партнером»10.
На два основных направления, католичество и православие, христианство разделилось в средние века. Отношения «латинян» и «греков» дали первые трещины в богословских спорах 1054 года, когда легаты папы Льва IX отлучили от церкви патриарха Константинопольского, а патриарх в ответ предал анафеме легатов. Положение стало непоправимым после того, как в 1204 году католические армии захватили Константинополь. В институциональном отношении трения возникли из-за полномочий папы, или, в более широком контексте, из-за вопроса о том, какой должна быть церковная власть – централизованной (позиция католиков) или децентрализованной (позиция православных). В богословском отношении причиной разногласий между греческим Востоком и латинским Западом стал вопрос о Троице, который теперь выглядит подобием пресловутой проблемы «сколько ангелов умещается на булавочной головке?» Исходит ли Святой Дух только от Бога Отца, как утверждают православные? Или же и от Отца, и от Сына, на чем настаивают католики?
В настоящее время Православную церковь возглавляет не папа, а патриархи, власть которых ограничена их государствами. К примеру, Греческая православная церковь и Русская православная церковь существуют без внешнего вмешательства. В большей мере, чем все прочие христиане, православные делают акцент на ритуальном аспекте религии, пышно празднуя евхаристию – как правило, с кадилами, церковной музыкой, роскошными облачениями священников. Из всех чувств православие опирается прежде всего на зрение, поддерживая связь с тайнами божественного посредством икон с изображением святых. Православные, в отличие от католиков, настаивающих на целибате для священнослужителей, допускают браки приходских священников, но для епископов целибат является обязательным. И наконец, если протестанты и католики склонны воспринимать христианское повествование в правовом отношении, уделяя особое внимание распятию как своего рода помилованию, то для православных на первом месте стоят вочеловечение и воскресение, а также и то, и другое как возможное предзнаменование мистической причастности к Христу.
Протестантская Реформация
Следующий значительный раскол в христианстве наметился во времена протестантской Реформации в Европе XVI века. Этот раскол часто датируют 1517 годом, тем моментом, когда немецкий профессор библеи-стики и монах-августинец Мартин Лютер прибил к двери Замковой церкви в Виттенберге «95 тезисов» – доводы против Римско-католической церкви. Реформация подняла вопрос первостепенной важности – вопрос о спасении души, а точнее, о том, как его достичь. Спасет ли христиан от греха сочетание веры и дел, как утверждают католики? Или же, как считают протестанты, sola fide, то есть одной только веры достаточно, поскольку она искупает наши грехи и служит пропуском на небеса?
Книгопечатный станок впервые в мировой истории способствовал быстрой и недорогой организации религиозного бунта
Как подразумевает термин «реформация», большинство видных деятелей этого периода – Лютер (1483–1546) в Германии, Жан Кальвин (1509–1564) в Женеве, Ульрих Цвингли (1484–1531) в Цюрихе – стремились к реформам в Римско-католической церкви, а не к разжиганию революции. Вдохновленные характерным для Ренессанса стремлением вернуться к первоосновам, они хотели, минуя новшества средневекового католичества, возвратиться к ранним церковным образцам. В условиях растущей грамотности и увеличения численности среднего класса они добивались возможности проводить богослужения и читать Библию на местных языках, а не на латыни, предписанной Ватиканом. Они считали необходимым покончить со спорной практикой продажи индульгенций (подобия расписок о прощении греха). И кроме того, деятели Реформации не видели причин запрещать священникам жениться. Но проповедуя свои основные тезисы – «оправдание милостью в вере», «все верующие – священники» и sola scriptura («только Писание»), – реформаторы непреднамеренно стали революционерами. А когда католики подтвердили приверженность своим традициям (притом в самых недвусмысленных выражениях), на Тридентском соборе (1545–1563), произошел окончательный раскол.
Протестанты соглашались с католиками по вопросу греха и пути к спасению, однако между этими двумя сторонами возникли
разногласия, касающиеся методов достижения указанной цели. Во многих отношениях эти исторические споры повторяли индуистские и буддийские о том, достижима ли эта религиозная цель посредством личных
«Если я вижу белое, я буду верить, что оно черное, если так решат церковные власти». – Игнатий Лойола
усилий или благодаря вмешательству внешней силы. Что в действительности требуется от нас для спасения? Любить ближнего и выполнять обряды? Или просто уповать на могущество спасителя Иисуса? В протестантско-католических спорах всплывал и другой вопрос: что есть искупление – дар, как утверждал Лютер, или же, как настаивал Ватикан, обмен определенного рода, в ходе которого верующие расплачиваются за свои грехи покаянием? В этом случае католики обратились к своим традициям и Посланию Иакова («так и вера, если не имеет дел, мертва сама по себе», Иак 2:17, по Дуэ-Реймсскому переводу), доказывая необходимость и веры, и дел. Но Лютер, который приложил огромные усилия, чтобы увериться в спасении, и в итоге обнаружил, что никакое сочетание молитвы, аскетизма и духовных упражнений не убьет преследовавшего его «монстра неопределенности», высказывался в пользу sola fide (только веры)11. Ибо, как писал Павел, «праведный верою жив будет» (Рим 1:17, по исправленной стандартной версии, RSV).
Подобно набожным индуистам, протестантские реформаторы утверждали, что религиозная цель может быть достигнута всеми, кто применяет свою повседневную деятельность к божественному. Призвание свыше – привилегия не только монахов и монахинь, но и обычных людей. Если это утверждение придало протестантизму убедительности, то его распространению способствовал книгопечатный станок, который в сочетании с растущей грамотностью впервые в мировой истории способствовал быстрой и недорогой организации религиозного бунта. Французский мыслитель Режи Дебре преувеличивает, утверждая, что «без алфавита… не было бы и Бога», но без книгопечатного станка действительно не было бы протестантов12.
Католическая Контрреформация отреагировала на нападки протестантов, заново подтверждая традиционные учения по таким вопросам, как грех, спасение и в особенности таинства, и создавая организации по образцу «Общества Иисуса» (ордена иезуитов), основатель которого, Игнатий Лойола, известен заявлением: «Если я вижу белое, я
буду верить, что оно черное, если так решат церковные власти»13. Но католики также проявили свой вариант религиозной преданности в духе индуизма. На Тридентском соборе Ватикан подтвердил значение внутреннего благочестия, настояв на том, чтобы миряне исповедовались как минимум раз в год. В 1609 году епископ Женевы Франциск Сальский написал «Введение в благочестивую жизнь» – первый классический духовный труд католиков, адресованный мирянкам.
Лютеране, кальвинисты, англикане и анабаптисты
Поскольку протестанты считали, что все могут и должны читать Библию на родных языках, воспринимать ее сквозь призму собственной совести, практически не ссылаясь на традиции, протестантизм в свою очередь тоже раскололся. Сегодняшние четыре основных направления протестантизма – лютеранство, реформатство, англиканство и анабаптизм.
К лютеранскому направлению, занимающему наиболее прочные позиции в Германии, странах Скандинавского полуострова и на американском Среднем Западе, относятся последователи Мартина Лютера, основателя таких конфессий, как Евангелическая лютеранская церковь Америки и церкви разных европейских государств, в том числе Швеции и Норвегии. Во время богослужений лютеране уделяют особое внимание литургии, общему пению гимнов, в том числе сочиненных самим Лютером (например, «Наш Бог – непреступная крепость»). Хотя лютеране отвергают католическое учение о пресуществлении, согласно которому хлеб и вино святого причастия в действительности превращаются в плоть и кровь Иисуса, они утверждают, что при евхаристии на самом деле присутствует Иисус.
К реформатскому направлению принадлежат протестанты, разделяющие веру Жана Кальвина в абсолютное могущество Бога, полную греховность человека, а также в то, что каждому человеку еще до рождения уготована судьба попасть либо на небеса, либо в ад. Кальвинизм обрел форму в Шотландии, под влиянием ученика Кальвина Джона Нокса (1514–1572), однако самыми знаменитыми кальвинистами в истории стали пуритане, отправившиеся из Англии в Новую Англию в XVII веке и способствовавшие превращению кальвинизма в доминирующий религиозный импульс ранней колониальной Америки. К реформатским конфессиям относятся пресвитерианство и официальное протестантское направление Южной Кореи.
Англиканское сообщество составляют конфессии, появившиеся ввиду печально известного разрыва короля Генриха VIII (1491–1547) с Католической церковью в 1534 году – разрыва, вызванного, помимо прочих причин, решимостью Генриха не допустить, чтобы его брак с Екатериной Арагонской стал препятствием для брака с юной и пылкой Анной Болейн. К англиканским конфессиям относятся Англиканская церковь и Епископальная церковь (США). Традиционно занимающее прочное положение в Англии и бывших британских колониях, например, в Австралии, англиканское сообщество в настоящее время ведет особенно интенсивную деятельность в Африке, на родине более чем половины из 80 миллионов приверженцев Англиканской церкви, насчитывающихся в мире. Англикане, полагающие свой путь серединой между католичеством и протестантизмом, во многих отношениях близки к католикам. Свое духовенство они называют не «clergy», а «priests», отмечают дни святых и обычно по воскресеньям празднуют евхаристию. Англиканам мы обязаны молитвенником (Book of Common Prayer, 1549) и Библией короля Иакова (1611) – документами, тексты которых стали для современного английского языка тем же, чем произведения Данте для современного итальянского, то есть породили этот язык.
Слово «анабаптизм» буквально означает «перекрещение», однако анабаптистов характеризует скорее их отношение к войне и правительству, чем обычай креститься во взрослом возрасте. Амиши и меннониты относятся к анабаптистским «церквам мира», приверженцы которых настаивают на решительном отделении церкви от государства. Как меннониты, так и амиши стремятся вести простой образ жизни среди хаоса современности, отказываются воевать, многие предпочитают обрабатывать землю традиционными методами, не пользуясь такими современными удобствами, как автотранспорт и электричество.
Протестантская и католическая вселенная
Различия между протестантизмом и католичеством можно выявлять разными способами. Католики составляют «древнейший в мире непрерывно существующий международный институт», а протестанты – новички на этой арене14. У католиков есть папа римский и Ватикан, а у протестантов нет ни того, ни другого. Но ключевое различие между этими двумя группами – то, как каждая из них наполняет мир священной силой.
С точки зрения католиков, вселенная изобилует людьми и предметами, исполненными сакрального смысла. Можно достичь Бога, молясь святым, участвуя в уличных шествиях в дни религиозных праздников или совершая паломничество по одноименным церквям. Наиболее популярные святые, служащие примерами для подражания в католичестве, – святой Франциск Ассизский, основатель монашеского ордена францисканцев, искавший Бога среди бедных и в церкви солнца и неба; святой Иуда, покровитель безнадежных предприятий, и Дева Мария, которую католики славят в дни религиозных праздников Благовещения, Непорочного Зачатия и Успения, а молитва ей, Ave Maria («Радуйся, Мария»), ежеминутно звучит из уст миллионов католиков во всем мире (в том числе фанатов футбола в университете Нотр-Дам). Кроме того, католики достигают Бога посредством семи таинств, совершаемых священниками: крещения, конфирмации, исповеди, причащения, брака, рукоположения и соборования (елеосвящения). В католической мессе ключевым является момент, когда хлеб и вино евхаристии пресуществляются в тело и кровь Иисуса. Такие реликвии, как Туринская плащаница (считающаяся погребальным саваном Иисуса) и тело святого Петра в одноименной базилике Ватикана, также непосредственно связаны с тайной божественного. То же самое относится и к Библии, но в данной традиции слово Божье полагается толковать согласно традициям и указаниям церковных властей. (В отличие от большинства протестантских Библий, католические Библии выходят с пояснениями и примечаниями). И наконец, у католиков есть папа, к особенностям власти которого с 1870 года относится непогрешимость – способность высказываться по вопросам вероучения и нравственности, не допуская ошибок.
Протестанты отвергают всю эту католическую вселенную со святыми и реликвиями как проявление суеверия. Образцами им служат простые «рыцари веры», которые, согласно датскому мыслителю Сёрену Кьеркегору, восходят к самому Аврааму. Разумеется, у протестантов есть кумиры, такие, как лидер борьбы за гражданские права Мартин Лютер Кинг-младший, а также немецкий деятель антинацистского сопротивления Дитрих Бонхёффер, однако протестанты не молятся им и не празднуют их дни. В сущности, они осуждают католиков за то, что их преданность Деве Марии (которую католики считают также непорочно зачатой) в некоторых случаях затмевает их преданность самому Иисусу. Вдобавок протестанты отвергают власть папы и обычно называют своих священнослужителей пасторами. Квакеры всецело отрицают таинства, однако большинство протестантов сводят семь таинств католичества к двум: крещению, обряду инициации, – зародившемуся в пустыне и обычно понимаемому как смерть и воскресение, при которых инициируемых очищают либо погружением в воду, либо сбрызгиванием водой, – и причастию, совместной трапезе из хлеба и вина (в некоторых случаях – виноградного сока), также называемой евхаристией, вечерней Господней и мессой, восходящей к Тайной вечери Иисуса и его апостолов накануне его казни на кресте.
Сегодня многие приверженцы христианства предпочитают считать себя просто христианами, а не пресвитерианами, методистами или даже католиками
Решающий момент в протестантских богослужениях наступает не тогда, когда прихожане делят хлеб и вино, а когда собранию читают Библию, а пастор (которым в этом случае может быть и женщина) толкует ее текст для слушателей. Итак, если католики могут приблизиться к Богу посредством святых, реликвий, пап, священников, таинств и Библии, то протестанты обращаются к Богу без посредников и читают Библию под руководством одного только Бога, не стесненные властью папы и церковными традициями15.
Одно из следствий этих различий – меньше возможностей для кумиров женского пола в протестантской традиции. Католичество, не допускающее существования женщин-священников, часто критикуют за сексизм, однако именно католики наделили ангельскими крыльями женщин и дали миру женщин-святых, не в последнюю очередь саму Деву Марию. Протестанты подрезали эти крылья и разжаловали таких пророчиц, как святая Хильдегарда Бингенская, и таких мучениц, как святая Агнесса, в простые смертные. Несмотря на то, что протестантские мотивы согласуются с современными западными ценностями вроде свободы и равенства, половина нынешних христиан – католики.
Чуть больше трети (36 %) – протестанты, каждый восьмой (12 %) – православный16.
Но с каждым годом все меньше и меньше христиан отождествляет себя с подобными ярлыками. Теперь редко встретишь пресвитерианина, способного разъяснить учение Кальвина о предопределении, или приверженца Методистской церкви, которому под силу объяснять, что такое учение об освящении основателей Методистской церкви, Джона и Чарльза Уэсли. Со времен aggiornamento («обновления») Второго Ватиканского собора (1962–1965) католики сблизились с протестантами по многим ключевым вопросам, не в последнюю очередь в своих представлениях о церкви как «народе Божием», а не иерархии пап и епископов. В настоящее время многие крупнейшие церкви мира относятся к всерелигиозным, многие приверженцы христианства предпочитают считать себя просто христианами, а не пресвитерианами, методистами или даже католиками.
Мормонизм
Помимо всего прочего, христианство породило вереницу новых конфессий, не вписывающихся в три классические категории: католичество, протестантизм, православие. Многие из этих христиан, в том числе адвентисты седьмого дня, свидетели Иеговы и приверженцы христианской науки – продукты американской культуры. Успешнее всех прочих разбивает стереотипы еще одно детище Америки – Церковь Иисуса Христа Святых последних дней (СПД), в настоящее время – одно из наиболее стремительно растущих религиозных движений мира.
Церковь СПД возникла на севере Нью-Йорка в начале XIX века, когда Евангелическая церковь переживала ряд событий, связанных с возрождением (ривайвелизмом), в дальнейшем получивших название «Второго великого пробуждения». Растерявшийся в этом хаосе юный Джозеф Смит-младший (1805–1844) был охвачен боязнью загробного существования – боязнью того рода, которая побудила Мартина Лютера отрицать католические таинства как сделку с целью спасения души. Смит-младший тоже обратился за помощью к Богу, только задавался иным вопросом: какая из многочисленных протестантских конфессий является истинной? Насколько известно, Бог ответил, что таковых нет. Вскоре после этого ангел по имени Мороний известил Смита о золотых табличках или листах, зарытых в V веке на холме неподалеку от его дома. Смит вырыл эти листы, с помощью двух «провидческих камней» перевел их тексты с «усовершенствованного египетского» языка на английский и опубликовал результаты в 1830 году в виде «Книги Мормона». В этой книге Иисус после воскресения отправляется в Новый Свет и перед вознесением успевает посеять семена своей истинной церкви в американскую почву.
У мормонов, как ныне принято коротко называть приверженцев церкви СПД, немало общего с другими протестантами, однако таковыми они себя не считают, а многие протестанты в ответ отказываются признавать мормонов христианами. Если мормоны заявляют о своей bona fide, демонстрируя любовь к Иисусу, многие возродившиеся в вере христиане (в полном соответствии с христианской поглощенностью учением) утверждают, что мормонизм слишком заметно отклонился от традиционных христианских догм, чтобы считаться христианским течением. К примеру, мормоны часто повторяют, что у Бога есть тело и что люди способны становиться божествами. Как минимум до 90-х годов XIX века они расценивали описанную в Ветхом Завете полигамию и теократию как разрешение действовать таким же образом. Мормоны относятся к Библии («если ее перевод верен»), как к слову Божьему, но признают священными писаниями еще три внебиблейские книги: «Книгу Мормона», «Драгоценную жемчужину» и «Учение и заветы». И наконец, мормоны верят в непрерывность откровения, что дает возможность их руководителям менять убеждения и практику посредством пророчеств.
Мормоны, гонимые отовсюду с самого появления, напоминают о том, что свобода вероисповедания – скорее надежда, чем реальность даже в США. В ответ на нетерпимость и враждебность окружающих мормоны перебрались на запад, из Нью-Йорка в Огайо и Миссури, прежде чем обосновались в Иллинойсе. Там Смита арестовали и посадили в тюрьму, где в 1844 году он был убит во время погрома. Под руководством «американского Моисея» Бригама Янга (1801–1877) мормоны переселились в Солт-Лейк-Сити, штат Юта, где живут по сей день. Долгое время американцы видели в мормонах опасных чужаков, но в настоящее время широко распространено представление о мормонах как о типичнейших американцах. Самая популярная американская писательница начала XXI века, Стефани Мейер, автор саги «Сумерки», исповедует мормонизм. Герои телесериала «Большая любовь»
(Big Love) канала НВО – семья мормонов. Представители СПД, например победитель конкурса талантов American Idol Дэвид Арчулета, так часто фигурируют в реалити-шоу, что критики уже начинают сетовать на «колонизацию реального телевидения» мормонами17. Тем не менее большая часть 14 миллионов приверженцев церкви СПД в настоящее время живет за пределами США, примерно треть называет домом Латинскую Америку – поразительное достижение, при том что кодекс питания мормонов («Слово мудрости») запрещает употребление кофе18.
Век евангеличества
Следующим после Реформации знаменательным событием в истории христианства стало возвышение евангеличества в XIX веке и быстрая евангелизация территории, в дальнейшем известной как христианский Запад. В 1822 году президент США Томас Джефферсон предсказывал, что Соединенные Штаты захлестнет унитарианство – христианское течение, приверженцы которого отрицают Троицу и чтят Иисуса как великого, но лишенного божественности нравственного наставника19. Он ошибся. Эту задачу взяли на себя представители Евангелической церкви, вставшие таким образом на путь христианизации и США, и всего мира в «век евангеличества».
Историк Дэвид Беббингтон называл в качестве определяющих для евангеличества четыре черты: «библицизм» (внимание к Библии как богодухновенному слову); «круцицентризм» (акцент на искупительной смерти Иисуса на кресте); «конверсионизм» (акцент на опыте «возрождения») и «активизм» (акцент на проповедовании и осуществлении Евангелия)20. В начале XIX века эти характеристики слились воедино, породив движение. Благодаря масштабному религиозному возрождению в США и Англии, а также героическим усилиям методистских «разъездных священников» и баптистов, проповедующих фермерам, миссионерская деятельность стремительно меняла Англо-Америку, евангеличество становилось преобладающим религиозным импульсом в протестантском мире.
Христианство – миссионерская религия. В отличие от иудеев и индуистов, обычно не стремящихся обратить кого-либо в свою веру, христиане сразу вняли Великому поручению Иисуса – «идите, научите все народы» (Мф 28:29, по Новой международной версии, NIV). Христианство начиналось как движение иудейских реформаторов. Иисус был иудеем, как и его апостолы, утверждавшие, что он и есть Мессия, которого давно ожидали евреи. Но Павел, обратившийся из иудаизма в христианство, решил проповедовать весть о грехе и спасении в равной мере «и эллинам, и иудеям». Он считал, что для обращения в христианство вовсе незачем прежде становиться иудеем. Христианам не требуется исполнять обряд обрезания, христианским семьям позволительно есть свинину. Так у христианского движения появились форпосты среди грекоязычного населения мест, известных из библейских посланий Павла – Коринфа, Галатии, Ефеса, Филипп, Колосс и Фес-салоник.
В XIX веке христианство таким же образом двинулось навстречу англоязычному населению, распространяясь еще быстрее, чем в первые века своего существования. В 1800 году христиане составляли менее четверти (23 %) населения планеты. К 1900 году их численность выросла до более чем трети (34 %). Наиболее резкий рост наблюдался в Северной Америке, где за период с 1815 по 1915 год общая численность христиан увеличилась в десять раз. При этом доля христиан в общей численности населения США выросла с примерно 25 % до 40 %. В Канаде прогресс христианства был еще значительнее: с примерно одной пятой населения до примерно половины21.
Христианство начиналось как движение иудейских реформаторов. Иисус был иудеем, как и его апостолы, утверждавшие, что он и есть Мессия, которого давно ожидали евреи
Однако евангеличество не просто изменило количество христиан: оно изменило качество христианства. По мере того, как евангеличество расширяло сферу своего влияния, впечатления и эмоции попирали учение и интеллект. Несмотря на то, что все больше христиан относились к Библии как к богодухновенному слову, все меньше их проявляло интерес к изучению того, что именно сказал Бог. Анти-интеллектуалы, например представитель методистского возрождения Питер Картрайт и «евангелический бейсболист» Билли Санди, бравировали своим доморощенным невежеством; христиане, подобно Страшиле, принимали веру сердцем, а не мозгом. Если позитивизм был, по словам французского философа
Огюста Конта, «восстанием разума против сердца»22, то евангеличество стало восстанием сердца против разума.
Евангеличество часто путают с фундаментализмом, но хотя оба они уделяют особое внимание обращению в веру и отстаивают «семейные ценности», на самом деле это совершенно разные направления. Хотя приверженцы обоих движений называют Библию «словом Божьим», евангелические христиане говорят скорее о ее богодухновенности, чем о непогрешимости, поэтому не поддерживают фундаменталистов в стремлении читать ее как учебник геологии или истории. Историк Джордж Марсден дал фундаменталистам широко известное определение – «евангелические христиане, которые на что-то злятся», а предмет недовольства фундаменталистов – современность23. Евангелические христиане более расположены к современности, не так настойчивы и крикливы. Они одними из первых находят оригинальное применение многим новинкам коммуникационных технологий – от радио и телевидения до интернета.
Сегодня евангеличество занимает видное положение в InterVarsity Christian Fellowship, World Vision и других волонтерских ассоциациях, пренебрегающих прежними конфессиональными границами. В США евангеличество привычно ассоциируется с такими деятелями движения за свободу вероисповедания, как Джеймс Добсон, основатель организации Focus on the Family («В фокусе – семья»), однако американские евангелические христиане XIX века были сторонниками прогресса в политике, возглавляли движение за отмену рабства и за предоставление права голоса женщинам. В наше время типичный евангелический христианин в США выступает против абортов и однополых браков, но склоняется к центристским и даже левым взглядам по многим другим общественно-политическим вопросам, в том числе проблемам нищеты и охраны окружающей среды. Наиболее красноречиво евангелических левых представляет Джим Уоллис, возглавляющий общину Sojourners в Вашингтоне, округ Колумбия, со времен ее основания в начале 70-х годов XX века.
Век пятидесятничества
Если христианство XIX века было евангелическим, то в XX веке оно принадлежало пятидесятничеству – исполненной Святого Духа вере, которая в последние десятилетия направила христианский корабль от греко-римского Запада в южном и восточном направлении. Христианство продолжает считаться белым и западным, так как еще в 1900 году
Характерная особенность пятидесятничества – крещение Святым Духом, дополнительная благодать после обращения в веру, часто сопровождающаяся экстатическим говорением на неизвестных языках
чуть меньше 80 % христиан всего мира составляли европеоиды и чуть больше 80 % проживало в Европе и Северной Америке24. Так что когда писатель-католик Хилэр Беллок писал в 1920 году, что «церковь – это Европа, а Европа – это церковь», он был, в общем-то, прав25. Но периодически в XX веке центр тяжести христианства перемещался на другой берег Гибралтарского пролива, из Испании в Северную Африку26. Во многом эти миграции объясняются пятидесятничеством, зародившимся в Америке, но к настоящему времени прочно обосновавшимся в Африке, Латинской Америке и Азии.
Лет десять назад я предположил, что в американской религии, по-видимому, происходит смещение от трансцендентности к имманентности – от колониальной эпохи Бога Отца к викторианской эпохе Бога Сына и новой эре Бога Святого Духа. Сегодня такой же сдвиг наблюдается во всем мире. Благодаря пятидесятничеству, божественное уже не «где-то там», а «прямо здесь», и Святой Дух наконец удостоился заслуженного внимания.
Порождение Движения святости в протестантской конфессии методистов, пятидесятничество получило название по одному из преданий новозаветной книги Деяния святых Апостолов, в которой Дух Святой после смерти Иисуса нисходит на апостолов во время иудейского праздника Пятидесятницы. При этом «исполнились все Духа Святого и начали говорить на иных языках» (Деян 2:4, по Новой международной версии, NIV). Характерная особенность пятидесятничества – крещение Святым Духом, дополнительная благодать после обращения в веру, часто сопровождающаяся экстатическим говорением на неизвестных языках, или глоссолалией. Богослужения пятидесятников способствуют свободе проявления «даров Духа», таких, как «говорение на языках», пророчествование, исцеление верой, а священники-пятидесятники знают, как поэффектнее представить все перечисленное. Президент США Авраам Линкольн однажды заметил: когда он наблюдает за проповедником, ему нравится «видеть, как он словно отмахивается от пчел»27. В пятидесятничестве насчитывается немало проповедников, воюющих с пчелами.
Как и фундаментализм, с которым его часто путают, пятидесятничество – изобретение XX века. В отличие от фундаментализма, ставящего на первое место учение, пятидесятничество делает упор на опыт и впечатления, настаивая (вопреки яростным возражениям фундаменталистов), что чудеса, творившиеся в ранней церкви и описанные в книге Деяния, по-прежнему доступны людям веры. Кроме того, пятидесятники допускают непосредственное общение с Богом, а фундаменталисты и прочие сторонники авторитета Библии считают этот вопрос по меньшей мере щекотливым.
Характерные приметы пятидесятничества появились в разных уголках планеты – в Уэльсе, Корее, Индии, – еще в первые годы XX века, а в 1900 году стали очевидными в Канзасе. Но истоки пятидесятничества обычно прослеживают до апреля 1906 года в маленькой негритянской церкви на Азуза-стрит в Лос-Анджелесе. Во время пробуждений представителей разных народов под руководством одноглазого чернокожего проповедника Уильяма Джозефа Сеймура (1870–1922) христиане молились, пели и говорили на языках, которых не знали. Многие сочли, что «дары Духа» на Азуза-стрит – свидетельство тому, что наступают «последние времена», когда Бог пообещал излить «от Духа Моего на всякую плоть» (Деян 2:17, по исправленной стандартной версии, RSV) – особенно убедительными их доводы стали после того, как в разгар этого бедлама разразилось землетрясение в Сан-Франциско. «Пробуждение на Азуза-стрит», как теперь называют эти события, годами продолжало свидетельствовать о присутствии священной силы, которую в религии йоруба называют «аше». Отчасти благодаря статьям в газете Los Angeles Times, в которых происходящее осуждалось как «дикое вавилонское столпотворение», посетители съезжались на Азуза-стрит со всей территории США и со всего мира, а затем уезжали, увозя с собой вести о новой форме христианского поклонения28.
С 70-х годов XX века пятидесятничество переживает бум в оплоте католичества, Латинской Америке; многие латиноамериканцы в США перешли из католических церквей в пятидесятнические. Пятидесятничество прижилось даже в наиболее светских сообществах мира. Во время недавней поездки в Торонто я узнал об одном тамошнем профессоре, изучающем шведское пятидесятничество. Поначалу я счел услышанное шуткой. «И сколько человек он изучает? – спросил я. – Пятерых?» Однако пятидесятничество действительно живет и процветает не где-нибудь, а в Швеции. Филадельфийская церковь в Стокгольме, первое собрание пятидесятников в Швеции, до 60-х годов XX века была крупнейшей пятидесятнической церковью мира. Церковь Слова жизни в соседней Упсале гордится самой большой в Европе школой изучения Библии.
Пятидесятничество породило такие конфессии, как Ассамблеи Бога (основаны в 1914 году) и Международная церковь четырех Евангелий «сестры Эйми», Сэмпл Макферсон (основана в 1927 году). Проявлением его институциональности стал Оклахомский университет Орала Робертса (основан в 1965 году), а также появление в США телевизионных проповедников Джима и Тамми Баккер, Джимми Сваггарта и Пэта Робертсона. Духом пятидесятничества полнятся многочисленные внецерковные общины, а также Харизматическое движение, заряжавшее энергией Католическую, Епископальную и Лютеранскую церковь после Второй мировой войны.
Зародившись на скромной Азуза-стрит в 1906 году, пятидесятничество со временем стало одним из наиболее быстро развивающихся христианских движений, отчасти потому, что, подобно раннему христианству, оно неудержимо притягивает бесправных и неимущих. Сегодня более четверти христиан мира (приблизительно шестьсот миллионов человек) – пятидесятники или харизматы: неплохой результат для традиции, которой в начале XX века вообще не существовало29. Пятидесятники и харизматы составляют примерно половину христиан Бразилии30. Пятидесятничество популярно как в США, так и в Гватемале, где сменилось уже два президента-пятидесятника. Позиции пятидесятничества сильны и в Нигерии, на Филиппинах, в Китае, Чили, Гане, Южной Африке и Южной Корее.
Один из секретов успеха пятидесятничества заключается в его способности обращаться к самым разным проблемам – как приземленным, так и не от мира сего. Еще один секрет – умение находиться одновременно и в практичном настоящем, и в библейском прошлом31. Подобно евангелическим христианам и фундаменталистам, пятидесятники считают Библию богодухновенным словом Божьим, с упоением распространяют Евангелие и отражают вызов, брошенный смертью, проповедями о вере в Иисуса как пути к спасению. Но пятидесятники не оставляют без внимания и проблему процветания человека, обещая здоровье и обеспеченность здесь и сейчас. В частности, в странах Третьего мира они предлагают спасение от демонов и колдунов, а их строгие правила, касающиеся спиртных напитков, азартных игр и беспорядочных половых связей, уже изменили к лучшему жизнь многих женщин во всем мире и способствовали увеличению свободных средств в карманах семей пятидесятников.
Для пятидесятничества опыт – основа существования: опыт вмещения внушающей благоговейный трепет силы Божьей
Пятидесятничество критиковали за эскапизм, в большинстве стран он продолжает ассоциироваться скорее с «евангелием преуспевания» (обращенным к нам призывом Иисуса становиться богатыми), чем с «социальным евангелием» (призывом Иисуса помогать бедным). В Латинской Америке быстрее всех прочих конфессий развивается Вселенская церковь Царства Божьего, центром которой является Бразилия. Эта церковь, также активная в США и Великобритании, проповедует богословие «просите – и дано вам будет», побуждающее верующих молиться не только о спасении души, но и о том, чтобы возле их домов появились их собственные автомобили.
Несмотря на то, что почти все пятидесятники в США разделяют мнение республиканцев по таким интимным вопросам, как гомосексуализм, секс до брака и аборты, по многим другим социальным и политическим проблемам многие склоняются на сторону демократов. В Бразилии пятидесятники тяготеют к «левоцентристам»32. В Венесуэле они благосклонны к президенту-социалисту Уго Чавесу33. Вдохновленные словами Иисуса о нищих как «блаженных» (Лк 6:20), «прогрессивные пятидесятники» во всем мире борются с наркоманией, предоставляют приют бездомным, кормят голодных, обеспечивают персоналом детские сады и ясли, консультируют наркозависимых, ведут борьбу с эпидемией СПИДа и проводят политику микрофинансирования предпринимателей34.
Пятидесятники давно признали за женщинами право быть священниками – право, в котором Католическая и Православная церкви отказывают женщинам до сих пор. Честь рукоположения женщин-священников приписывают преимущественно либеральным протестантским течениям, таким, как Епископальная церковь, которая возвела Барбару Харрис в сан епископа в Массачусетсе в 1989 году, а в 2006 году избрала своим национальным лидером Кэтрин Джеффертс Шори. Но у пятидесятников с самого начала существовали проповедники-женщины.
Небывалое возвышение этой традиции обездоленных обладает многими отличительными признаками второй Реформации. Если Мартин Лютер избавил христиан от того, что для многих стало тиранией добросовестной работы, то пятидесятничество освободило их от тирании веры, которая после Просвещения выполняла для многих роль смирительной рубашки. Один из моих самых сообразительных и восприимчивых магистрантов был пятидесятником. На семинаре по великим мыслителям, относящемся к курсу религиоведения, он неоднократно удивлял меня, соглашаясь со многими положениями теорий Эмиля Дюркгейма, Зигмунда Фрейда и других. Когда я наконец выразил удивление непредвзятостью, с которой он воспринимал критику традиционных христианских учений, он объяснил, что его вера не подразумевает упорства в своих убеждениях. Вместо этого она опирается на яркий личный опыт, отрицать который невозможно. Еще одна моя знакомая перед самым призывом к алтарю в негритянской церкви на американском Юге призналась проповеднику, что в действительности не верит в Иисуса. «Не волнуйтесь, – ответил тот, – еще уверуете». Этот проповедник сумел ободрить прихожанку, потому что в его собрании опыт означал больше, чем вероучение. А для пятидесятничества опыт – основа существования: опыт вмещения внушающей благоговейный трепет силы Божьей.