Файролл. Снисхождение. Том 1 Васильев Андрей

– Нормальный человек засомневался бы в своей удаче, – я представил лицо мамы, которое будет у нее при этой новости. – Но не мои. И не россияне в целом. Халява – она и есть халява.

– На то и расчет, – поддержал меня Азов. – Ну все, бывай.

В этот момент дверь открылась, и в палату въехала тележка с кастрюлями и чайниками.

– Обед, – зычно сообщила золотозубая женщина в условно-белом халате, которая тележкой рулила. – Мужчина, вы чего здесь? Посещение с пяти!

– Ухожу-ухожу, – заверил ее Азов, повел носом, наклонившись к кастрюле и, глянув на меня с сомнением, покачал головой. – Странно, вроде не четверг.

– Я есть не хочу, – верно понял его я.

– Рыбный суп, – почему-то обиделась тетка. – С горбушей. И котлета, тоже рыбная, с пюрешкой.

– Мне нельзя, – показал я пальцем на пупок. – Мне кишки того… Апельсинку хотите?

Я человек смелый, но эту самоходку сразу побаиваться начал.

– Эх, москвичи, – тетка цапнула один апельсин с тумбочки. – Зажрались!

И, прихватив еще один экзотический плод, покинула палату, покрикивая вслед уходящему Азову:

– Ходят, ходят. А кому-то потом полы мыть!

И я остался один.

Вот ведь как бывает – в обычной жизни мы, бывает, произносим, не подумав, довольно глупые слова вроде: «Хоть бы в больницу попасть, отоспаться». Вот, я попал – и чего? Больше, чем положено, не поспишь. В смысле – отсыпаешься быстро, а потом что делать? Ну, в моем случае хоть телевизор есть – но это тоже не панацея. В результате – скука смертная.

Ладно, еще днем – мне Вика раза три звонила, Зимин объявился, здоровьем поинтересовался, потом еще Валяев нарисовался, рассказал, что Ядвига сначала долго радовалась, узнав, что я вроде как помер, а потом запечалилась, проведав, что это не так.

И за что она меня так не любит? Я же в 1939 в дележке Польши не участвовал, и родственники мои тоже.

А Костику я сам позвонил. Извинился за то, что так вышло с выездом на природу, и попросил приглядеть за моим аккаунтом – штрафы за неявку в родимый клан никто не отменял пока. Зла он на меня не держал и обещал все сделать.

А вот ночью все совсем было печально. За окнами – темнота и снег, спать неохота, потому как организм свое получил и больше положенного ему не надо.

Я, постанывая (все-таки больно – и вставать, и ходить), сполз с койки, покурил, открыв форточку, и, поняв, что не усну, совсем загрустил.

Было хотел телевизор включить, но в здании больницы стояла тишина, и мне стало как-то не слишком удобно это делать – кто знает, что здесь с акустикой? Включишь его – и тут же примчится ночная сестра, а за ней пяток болящих с костылями, выяснять, кто тут людям спать по ночам не дает. Костыль – это страшное оружие, тем более что коллеги по несчастью меня заранее не любят – их там по восемь в палате лежит, а я, буржуй, один тут обитаю. Чего меня любить?

В результате мне только и осталось что лежать, глазеть в потолок, щелкать курком пистолета (черт, ну как же приятно держать в руках оружие. Есть в этом что-то сакральное) и думать о всяком разном.

Например – о том, что про Ташу я мог бы и сам догадаться. Это ведь она тогда настаивала на том, чтобы призом в каком-то из конкурсов было посещение «Радеона». Хотя… Чушь это все. Теперь, зная, кто она есть, проще всего подогнать под нее воспоминания, превратив их в факты. Была бы на ее месте Соловьева – я бы вменил ей в вину чрезмерную ретивость, расценив ее как желание подобраться поближе к центру событий.

Субъективно это все. Это все равно как искать у себя симптомы заболевания, сверяясь со статьями в интернете. Всё найдешь, и даже еще сверх того еще десяток хворей. Джером Джером про это в свое время хорошо написал, хоть про интернет и не слыхал даже.

А мне ее жалко. Серьезно. Ну да, по идее она мой недоброжелатель, это так. Но все равно – жалко. Мало ли как она попала в этот круговорот? Может, выбора у нее не было, загнали в угол, как меня.

Я не склонен к толстовству и вторую щеку подставлять под удар не буду. Я и первую не подставлю, не хватало еще. Но в роли роковой женщины, Маты Хари московского разлива, эту девочку представить я тоже не мог. И меньше всего хотел, чтобы она попала в такую ситуацию, где с ней все-таки будет общаться Азов или его молодцы.

Впрочем, предупреждать ее ни о чем я не стану, не хватало еще. Тут гуманизм встанет на одну плоскость с моей безопасностью. Второе – важнее.

С Таши мысли перескочили на игру, в которой наверняка происходило много всего разного. Например – Кро скоро начнет рвать и метать. Я же обещал появиться к воскресенью, а по факту – пес его знает, когда теперь возникну.

Да Кролина – это ладно, поссоримся – помиримся. Вот сбор вождей гэльтских кланов – он и вправду не за горами. Помнится, тогда шла речь о полутора неделях, так сколько от того времени осталось? Немного. А если я это дело прозеваю, то квесту конец, без вариантов. Я столько времени на это положил, и вот так все пустить коту под хвост? Жалко. Главное, – осталось-то всего ничего – народ взбаламутить да в нужном направлении волну его гнева пустить. Ну, и самому половить рыбку в мутной воде.

И самое главное – третья печать. Гора Айх-Марак и то, что меня ожидает на ее вершине. Кстати, – вопрос – что меня ожидает на ее вершине? Чего ждать от Повелителя снегов?

А еще – не взять ли мне с собой туда ребят из клана? Почему бы и нет? Ну, в замок Повелителя снегов я их с собой не потащу, а на вершину – запросто. Если там нет какого-нибудь деяния, я очень удивлюсь. Опять же – проверим их в деле. Как там? «Парня в горы тяни, рискни»? Все верно сказал великий поэт, вот там и поглядим, что к чему.

Одно хорошо – хоть в этом направлении надо мной не каплет, нет там временных ограничений. Точнее – они есть, но более щадящие, я и так с опережением графика иду.

Тут мне стало совсем тоскливо, да еще ветер за окнами выть стал. И еще – жалко себя стало. Не очень сильно – но все же. Сложно сказать, в какой конкретно плоскости, скорее – так, вообще. Все люди спят у себя дома, а я валяюсь тут, в больнице, которая вообще невесть где находится. Я же ее даже со стороны не видел – меня сюда беспамятного привезли. Случись чего – даже не знаю куда идти, где тут вокзал. Хотя это, по ходу, и не проблема – язык до Киева доведет. Тем более что до такого вряд ли дойдет.

За дверью послышались шаги, – кто-то шел по коридору и остановился у моей палаты – в тусклом свете ночных ламп, в щели под дверью, была видна тень от ног этого человека.

Я насторожился, сунул руку под подушку, щелкнул там предохранителем пистолета – чтобы слышно не было, после достал его и направил на дверь.

Человек постоял еще секунд сорок и пошел себе дальше. Может, это один из тех двух бойцов, которые, со слов Азова, должны охранять мое хворое тельце?

Я вообще-то был уверен, что один из них будет, как в кино, сидеть на табуреточке около моей двери и сурово смотреть на проходящих мимо сестричек и пациентов. Но, когда еще днем, после посещения туалета, я из любопытства выглянул в коридор, то никого там не увидел. Так сказать – коммунизм. Заходи, кто хочет, убивай меня.

– Вот так с ума и сходят, – пробормотал я, поставил оружие на предохранитель, повертелся еще какое-то время и все-таки уснул.

Вообще ничто так не затягивает в рутину, как пребывание в режимных учреждениях – от больниц до армии и исправительно-трудовых колоний. В мирной жизни однообразия тоже хватает, но в ней есть возможность вильнуть в сторону от обыденности. Например – сигануть с парашютом или ни с того ни с сего уехать в город над вольной Невой. А то и в Таджикистан за дынями. Со мной нечто подобное как-то случилось, между прочим. Нет-нет – не Таджикистан, это даже для меня слишком. А вот в Питер я как-то усвистел, когда мне было лет семнадцать. Вообще-то я пошел в магазин, за маслом, мама попросила. По дороге встретил приятелей, который задумали устроить тест-драйв машине, купленной недавно одним из них, а именно – прокатиться по трассе «Е-95» до Северной Пальмиры, глянуть на развод мостов, посетить пару пивных заведений и поехать обратно. В машине было еще одно свободное место, и я его занял.

Мама очень была удивлена, когда часа через три я ей сообщил, что здесь, на трассе, масла нет, но, когда я вернусь из Питера, я непременно за ним зайду в наш магазин. Вернулся я только через четыре дня, когда за ним уже сходил батя.

Подобные вещи делают жизнь на воле разнообразнее. А вот в местах, где есть четкий график существования, такое невозможно. Если написано – завтрак в девять утра, то именно в это время, плюс-минус десять минут, тебе дадут тарелку каши, кружку с чаем и два куска серого хлеба с одним квадратиком росистого масла. И в сторону не вильнешь.

Но и в этом есть свои плюсы – не надо думать, что будет завтра, поскольку завтра будет то же самое, что было сегодня.

Живот болел уже меньше, главврач, который меня осматривал, после того, как меня пропальпировал, выглядел не слишком довольным, что дополнительно убедило меня в том, что дела мои уже неплохи. Это мне выздороветь хочется, а вот ему выгоднее, чтобы я задержался тут подольше. Впрочем – это нормально, тем более что не похож он на того, кто только о своем кармане думает. Уверен, часть мзды, полученной от Азова, причем большая, на нужды больницы пойдет, а не в его карман. Есть такие люди еще, которые за дело радеют, есть, и чем дальше от моего родного города, тем их больше. Уж не знаю, почему так выходит, видимо – в геомагнитных помехах дело. Или еще в чем.

Но это ладно. Так вот и покатился день по заведенному графику. Обход – обед – шарканье тапочек по коридорам – кефир – ужин. Скука – невозможная. Вдобавок у меня телефон сел, а зарядки не оказалось, не оставили мне ее. Я об этом как-то не подумал, а Азов… Тут можно только гадать – случайно так вышло или нарочно. И раздобыть не у кого – сестры только нос воротили, а болящие хмыкали, мол, «в такой палате лежишь – и зарядки нет? Ну и дурак». Что до охранников – я их так ни разу и не видел, так что даже послать в близлежащий салон связи было некого. Да и не на что – денег-то у меня тоже не было. Я тут, блин, себя вообще каким-то Робинзоном Крузо начал ощущать. Один, невесть где, и даже поговорить не с кем.

Впрочем, уже ночью с последним пунктом вышла накладка. Собеседник нарисовался, причем из тех, которых лучше бы и не видеть, и не слышать.

Не знаю – то ли от того, что отоспался я капитально, то ли от постороннего звука, – но я проснулся, когда еле слышно скрипнула дверь в палату. Ну, как проснулся – плавно выплыл из сна.

Будь на моем месте какой-нибудь суперагент – может, он успел бы выхватить пистолет из-под подушки и лихо выпутаться из этой истории. Но – я не он, а потому, даже уже осознавая, что пришли по мою душу, сделать ничего не успел. Ну, разве только сунуть руку под подушку.

Следом скрипнул стул – ночной гость явно не собирался меня убивать вот так сразу. Видимо, хотел перед этим поговорить. В том же, что это не охранник, я не сомневался – им-то какой смысл на меня спящего глазеть?

– Харитон, вы уже проснулись, – мягко прозвучал голос визитера. – Веки дрожат, и дыхание участилось. Давайте не будем тратить время друг друга.

– Вот почему всегда так, – я открыл глаза. – Снится роскошная грудастая блондинка, проснешься, – а тут не она. И еще – Ерема, здесь ночью посещения запрещены.

– Не успел к урочному часу, – доброжелательно сообщил мне пророк. – Не сложилось. Снег, знаете ли, заносы и все такое прочее. Но увидеть вас очень хотелось – вот и пришлось татем в ночи побыть. Как ваше самочувствие? Когда я узнал о том, что случилось, я очень опечалился. Хотя это и предсказуемо – вы едите очень много жирной пищи.

– Ем, грешен, – не стал спорить я. – Так вкусно же.

– Ножом и вилкой копаем мы себе могилу, – назидательно сказал Ерема. – Воздержанность в еде продлевает жизнь.

– Все болезни – от нервов, – не согласился с ним я. – И только срамные – от удовольствия. Что ем я жирное, что нет – все одно эта перфорация, или как там её, меня бы тюкнула.

– Ну, тут вопрос спорный, – Ерема усмехнулся. – Да, вот еще что. Передайте Илье Павловичу, что кадры у него не те, что прежде стали. Что один, что второй – никуда не годятся. Реакции нет, того, что за спиной происходит – не видят. Это серьезное упущение. Вот хорошо, что это я пришел – а если бы кто другой?

Первое – я остался практически без прикрытия. Второе – судя по всему, убивать он меня не собирается. Хотя мне давно это Зимин говорил, что, мол, «неспортивно это и им не нужно».

– Они хоть живы? – полюбопытствовал я.

– Разумеется, – кивнул Ерема, кладя ногу на ногу. – На что мне их жизни?

Я вынул руку из-под подушки и, охнув, перешел из позиции «лежа» в позицию «сидя». Не потому что поверил ему – я вообще уже никому не верю. Просто лежать смысла не было, что это за беседа – один сидит, другой развалился на кровати, есть в этом что-то декадентское. Да и курить захотелось невозможно. И самое главное – пусть привыкнет к тому, что снова и снова засовываю руку под подушку. Если что-то все-таки пойдет не так – это может сработать.

– Это хорошо, – сообщил я ему, щелкая зажигалкой. – Ничего, что я курю?

– Пагубная привычка. – Ерема, легко поднявшись на ноги, подошел к форточке и открыл ее. – Курение убивает.

– Есть такое, – признал я. – Но все остальное убивает не менее эффективно – еда, воздух, вода. Век химии.

– В первую очередь убивают все-таки люди, и только потом – всё остальное, – Ерема так и остался стоять у окна. – Вы очень кстати затронули эту тему, я здесь как раз по этому поводу.

– Ух ты, – я сунул руку под подушку, убирая зажигалку. – Никак вы решили меня… Мммм… Зачистить?

– Мы? – Ерема негромко засмеялся. – Что за причудливые фантазии? Зачем нам это? Напротив, я здесь, чтобы вас предупредить об опасности. И даже помочь вам, если вы того захотите.

– О как, – я затянулся сигаретой. – Куда уж мне хуже быть может? И потом – вспоминая нашу последнюю встречу, как-то слабо мне в это верится. Помнится, в «Капитале» вы были настроены не столь добродушно, и, если бы не вмешательство не слишком квалифицированных сотрудников Азова, все могло бы кончиться достаточно невесело.

– Марк был примерно наказан за свой проступок, – Ерема досадливо дернул подбородком. – Все должно было случиться не так. Совершенно не так.

– Как вышло – так вышло, – я выпустил кольцо дыма. – Чего теперь? Всякое бывает.

– Зато я рад тому, что вы все-таки прислушались к моим словам, и это радует мое сердце, – Ерема улыбнулся. – Перстня с опалом на вас сейчас нет – и это правильное решение.

– Так это опал в перстне? – удивился я. – Вот тебе и раз. Всю дорогу считал, что это агат.

– Опал, – покачал головой Ерема. – Да и было бы странно, окажись это другой камень. Впрочем, мы ушли от темы нашего разговора.

– Мы к ней еще даже не приближались, – заметил я, туша сигарету в свернутом для этой цели бумажном кулечке.

– Харитон, не знаю, потешит это ваше самолюбие или опечалит, но на вас объявлена охота, – как-то подозрительно весело сообщил мне Ерема. – Настоящая, со всеми атрибутами.

– То есть моя голова стала чем-то вроде приза? – напрягся я. – Отрежь ее, отдай таксидермисту и повесь на стену? Я против такого подхода к вопросу.

– Я бы тоже был против, – согласился со мной Ерема. – Но так оно и есть на самом деле. Нет, никакого приза за нее не назначали – нанят человек с хорошим опытом в выполнении подобных заданий, вы его цель.

– Тоже мне новость, – фыркнул я. – Его когда еще наняли. Это я и сам знаю.

Более того – мне тогда даже имя этого товарища назвали, красивое и классическое. Ромео. Универсал, рукопашник, стрелок и прочая, прочая. Впрочем, это вслух говорить не стоит – молчание золото.

– Да, но вот только вряд ли вы знаете, что заказчик увеличил сумму гонорара и усилил его еще парой человек с более чем впечатляющим послужным списком, – вкрадчиво произнес Ерема. – Видно, очень он вас не любит. И еще у них есть приказ – не убивать вас без особой команды. Вы заказчику живым нужны зачем-то. Может – для пыток, может – еще для каких целей.

– Вот оно что, – меня пробил легкий озноб. – А я как раз гадать начал – чего им вопрос проще не решить, с помощью винтовки, оборудованной оптикой. В большинстве случаев именно она ставит точку в подобных случаях.

– Согласен, – подтвердил Ерема. – Но не в вашем. Ему, этому человеку, что-то от вас надо. Или просто он хочет видеть вашу смерть своими глазами. Насколько я понял, вы ему чем-то помешали, и очень сильно. Может – видели что-то такое, что не должны, может – сорвали какие-то планы. Месть, знаете ли, это двигатель прогресса почище рекламы, люди такое для нее изобретали, что диву даешься.

– Отменная информированность, – вкрадчиво сказал я. – Ерема, а в загашниках ваших знаний нет часом имени этого заказчика? Если есть – скажите мне его, и это будет самый праведный поступок во всей вашей жизни, клянусь небом.

– Опрометчивая клятва, – погрозил мне пальцем Ерема.

– Хорошо, – я ощущал азарт и боль. Первое – от того, что я в шаге от очень важной информации, второе от швов. Я от возбуждения даже дергаться начал. – Вам же тоже от меня что-то надо? Давайте торговаться. Торг в себе ничего порочного не несет, мы же можем найти точки соприкосновения.

– Я бы рад, – Ерема развел руки в стороны. – Я бы поторговался. Но – не с чем. Имени заказчика у меня нет. И даже предположений о том, кто это может быть – тоже.

– Вот же, – расстроился я. – А так хорошо все начиналось.

– Сам не рад, – посочувствовал мне Ерема. – Хотите верьте, хотите нет, но этот партизан мешает нам не меньше чем вам. Есть определенный регламент наших отношений с «Радеоном». Да – мы враги. Да – давние и непримиримые. Это есть факт. Но наша война – это наша война, и нам не нужны те, кто ломает хрупкие паритетные отношения, а человек, о котором мы говорим, именно это и делает. Мои хозяева отдали бы его вашим работодателям, просто в доказательство того, что мы непричастны к происходящему. Но – нет. Наш наушник, увы, пропал бесследно, передав только ту информацию, которую я до вас донес. Думаю, он убит. Он узнал о том, что я вам сейчас рассказал, совершенно случайно, и мы приказали ему подобраться поближе к этим людям, но ему этого, скорее всего, просто не удалось сделать. Или напротив – удалось, но он чем-то себя выдал.

– Жалко, – вздохнул я абсолютно искренне.

А что – и их человека жаль, и того, что он не так уж много узнал, тоже жаль. А больше всего жаль себя. Вот накой мне все эти шпионские страсти? Нет, если вернусь в «Радеон» – только в редакцию буду выбираться и все.

Вот только что делать потом, когда я своим хозяевам не слишком буду и нужен? Кто меня защитит от этих таинственных злодеев, которым моя голова нужна в качестве сувенира?

Да это все ладно. Мне что потом, всю жизнь прятаться в четырех стенах? Я не согласен, мне такого не надо. Это вообще не жизнь.

– Есть еще одна вещь, – продолжал Ерема. – В своем последнем докладе он сообщил, что среди вашего ближайшего окружения есть тот, кто передает им информацию о вас. Проще говоря – рядом с вами доносчик. И, скорее всего, новость о том, что вы лежите в этой больнице, уже достигла ушей ваших недоброжелателей. Вы понимаете меня?

Кажется, начинаю понимать. Ох, Ерема, с одной стороны – ты непрост, а с другой – как ребенок. Ну да, ту же Вику ты уже напугал бы до судорог, вот только со мной такие вещи не проходят. Нет, поначалу я проникся, но вот последняя фраза – она лишняя. Это не вишенка на торте, это чернослив в кураге.

– Беда, – вздохнул я и обнял себя за плечи руками. – И что мне делать?

– Покинуть это здание, и чем быстрее – тем лучше, – деловито сказал Ерема. – Я на машине. Я отвезу вас туда, куда вы скажете. Домой – значит домой. В «Радеон» – пусть будет «Радеон». Консорциум – честный игрок, и я хочу, чтобы ваш наниматель это знал. Тем более что в свете последних событий у нас образовался перед ним небольшой долг, который нам совершенно не нужен.

Я дернул рукой с часами, вроде как размял плечи, потом ткнул указательным пальцем правой руки в бок и ответил ему:

– Так нельзя мне. Не зажило еще. Врач против будет.

– Какой врач, о чем вы вообще говорите? – проникновенно поинтересовался Ерема. – Если вы останетесь здесь еще на один день – вас не будет.

– Ну, это вопрос спорный, – не согласился с ним я. – Вы меня предупредили, спасибо. Так что я звякну Азову, он усилит охрану. Или пришлет за мной специализированный автомобиль, класса «скорая помощь».

Кстати – вопрос. А почему он сразу этого не сделал? Казалось бы – чего проще? Ну ладно – вчера, все понятно. Наркоз, то, сё. Но сегодня-то что ему помешало это сделать? Красивый реанимобильчик с симпатичной медсестрой решил бы вопрос запросто, мне даже одежду можно было бы не передавать. Однако же я остался тут, у черта на куличиках. Почему?

– Я просто предложил свою помощь, – чуть укоризненно посмотрел на меня Ерема. – Не более того. Это делается в знак того, что мы вам, конкретно вам, – не враги. Совершенно. Да, последняя встреча могла произвести на вас не очень хорошее впечатление, но от случайностей не застрахован никто, согласитесь? Так что, Харитон, – подумайте еще раз хорошенько – стоит ли отталкивать руку помощи?

Елки-палки, мне все помогают, только потом счет за эту помощь выставляют такой, что лучше бы уж в беде бросали, оно бы мне дешевле обходилось.

То, что этот добряк сейчас меня разводит – это ясно. Вопрос в другом – сколько подлинной информации в его словах? Если хотя бы половина – то дело плохо. Я и в хорошей форме вряд ли одолел бы профессионального наемника, а в нынешней, да еще трех – это вообще утопия. И вероятность того, что пистолет мне поможет, была минимальна. В лучшем случае – застрелю одного из них, остальные из меня тут же решето сделают.

Да и то – не факт, что я смогу выстрелить в человека. Я недавно рассуждал на эту тему, причем так и не пришел тогда с самим собой к окончательному согласию. И не стремлюсь этого делать. Кроме морального аспекта тут есть еще юридический. Одно дело – отмазать меня от гонки по Москве, в которой я, правда, тоже пострелять успел, другое – от умышленного убийства, а тут будет именно оно. И что это была самозащита, никто не докажет. Человек с левым стволом устроил пальбу в больнице… Да это такое резонансное дело, что никаких денег не хватит меня от него отмазать. Тем более что у меня их и нет. А станет ли «Радеон» в это дело вписываться, вообще неизвестно.

Так что стрельба – это самый наикрайнейший из вариантов.

Но и ехать с этим хмырем я не хочу. Просто потому что я ему не верю.

Вот нахрена я посадил телефон с этими играми? Сейчас бы звякнуть Азову, услышать, что часы сработали и сюда уже едут крепкие ребята на черных машинах, после чего вздохнуть спокойно и сходить на дорожку в туалет.

Может – у Еремы телефон попросить? Они тогда сюда еще шустрей поедут.

– Ну, Харитон, что вы решили? – поторопил меня он.

– Я останусь, пожалуй, – помолчав, ответил ему я. – Знаете, я очень ценю ваше предложение, но все-таки ночью, с практически незнакомым мужчиной… Мама не поймет.

– Юмор – это прекрасно, – если Ерема и был разочарован, то он это никак не показал. – Но сейчас он не очень к месту. Если вы даже переживете эту ночь, то завтра будет следующая. Вас ведь заберут только послезавтра?

Нет, они все-таки очень хорошо информированная структура. Интересно, откуда дровишки?

– Так ведь стационар, – я снова сунул руку под подушку и достал сигареты с зажигалкой. – Рекомендации врача и все такое. Да, вот что – ваш долг передо мной лично закрыт и погашен, честно. Я очень ценю подобное отношение к моей персоне.

– Это отрадно слышать, – Ерема участливо посмотрел на меня. – Харитон, еще раз взываю к вашему благоразумию.

– Все, – я щелкнул зажигалкой. – Решение принято. Дело даже не в недоверии к вам, дело в том, что те, кому я служу, могут меня просто неверно понять. Как там у классика: «Здесь меня примут плохо, а там посмотрят на это косо». Не уверен, что процитировал верно, и не все обстоит именно так, но в целом… Вы ведь поняли, что я хотел сказать?

– Понял, – кивнул Ерема. – И все-таки. Подойдите сюда.

Я, охнув, встал с койки и, сунув ноги в шлепанцы, подошел к нему.

– Вон, видите, – Ерема показал мне на светло-серый внедорожник, стоящий на аллее, ведущей к выезду с территории больницы. – Я все-таки подожду вас пару часов – вдруг вы измените решение? Вы умный человек, Харитон, я это понял еще в нашу первую встречу. Не мудрый, нет, – но далеко не глупый. Вы то, что в народе называют «сметливый» или «себе на уме». Так вот – посидите, подумайте еще.

– Хорошо, – согласился с ним я, прикинув то, что через пару часов здесь будет гвардия Азова. Ночь, дороги пустые. Какая пара часов? Раньше. – И еще раз – спасибо за заботу.

Ерема потрепал меня по плечу, и больше не сказав ни слова, вышел прочь.

– Вот же, – пробормотал я, глянув в окно. – Приехал, напугал, сон перебил. Нет, что за жизнь, а?

Кстати – насчет сна я как в воду глядел, его как не бывало. Плюс во мне потихоньку росло сомнение – а точно часы сработали? Какой у них, интересно, радиус действия? А если – небольшой, и сигнал просто не прошел туда, куда должен был? Тогда никто сюда не едет.

Я пару раз попробовал включить телефон – бесполезно, он сел полностью.

Через двадцать минут, практически убедив себя в том, что никто меня спасать не собирается, а значит, нечего сидеть и ждать у моря погоды, я снова сунул ноги в тапочки, положил в карман халата пистолет и вышел из палаты.

Вариантов у меня было три. Таки найти кого-то из охранников – у них-то с телефонами, надеюсь, все в порядке? Еще можно было попробовать уломать ночную сестру дать мне позвонить, но этот вариант был из раздела безнадежных, знаю я младший медперсонал. Нет, будь при мне мой бумажник – вопрос решился бы легко, а так…

Ну, и оставался Олег, как последний шанс. Ночь, все спят, пролезу к нему в палату.

Все это было здорово, и, возможно, что какой-то из этих вариантов и оказался бы верным, если бы я, как только вышел из палаты, не увидел в дальнем конце коридора крайне неприятную картину – там крепкий мужчина в черном затаскивал в какую-то каморку, из числа тех, в которых хранят ведра, тряпки и швабры, чье-то тело. Причем я сразу четко понял – тот, кого сейчас утрамбовывают в небольшое пространство подсобки, это один из тех двух, кого я собирался найти, а именно – мой охранник. Уже – бывший, надо полагать.

Человек в черном был не один, рядом с ним стояла невысокая девушка со светлыми волосами, в комбинезоне того же цвета, причем их одежда производила впечатление вроде как полувоенной. Она увидела меня и, несмотря на темноту, царящую в коридоре и расстояние, я мог поклясться, что она улыбнулась. А после сделала дружелюбный приглашающий жест рукой, вроде: «Иди сюда».

– Щас, – пробормотал я, и, плюнув на швы и боль, рванувшую бок, скакнул в сторону, а именно – к открытой двери, которую я сразу приметил, едва выйдя из палаты, и, несомненно, ведущую к лестнице черного хода.