Морпех. Зеленая молния Басловяк Иван

Мимо меня прорысили нагруженные жердями рабы. Нет, не нравится мне это слово. Назову-ка я их штрафниками. А рабами будут зваться негры. Их много в Южную Америку португальцы завезут. Работать на плантациях сахарного тростника, хлопка и какао. Да и в Буэнос-Айресе уже, возможно, появились в небольшом количестве. Решено, индейцы будут штрафниками. Тем более, что если правильно всё поймут, то дам им свободу и верну семьи, если они ещё сохранятся. В крайнем случае, дам какую-нибудь женщину. Из чарруа. Пусть породу улучшают.

Поднялся на берег и пошёл к изрядно разросшейся деревне. Праздных, ни чем не занятых людей не увидел. Все, включая детей, кроме самых маленьких, что-то делали: одни округлыми камнями лёгкими ударами разбивали на волокна стебли какого-то растения, другие плели циновки, из гибких прутьев плели корзины, в деревянных ступах толкли зерно. Каждый занят делом, и это мне нравится! Лица у женщин приветливые, хоть я ожидал прямо противоположных эмоций с их стороны. Я же разрушил их привычную жизнь, убил многих их соплеменников или родственников, много дней по моему приказу их гнали по лесу, потом везли на тесных плотах, их притесняли, они голодали. Но улыбаются своему поработителю! Или узнали, что я вернул им уцелевших мужчин? Возможно. Завтра надо организовать перепись населения деревни, посемейную. И всех детей от десяти лет, пока только мальчишек, внести в отдельный список. Уже сейчас надо начинать воспитывать будущих воинов, учить обращению с нашим оружием. Не зря же я троих стрельцов в сержанты-сотники произвёл. Пусть отрабатывают!

Стоя на краю деревушки полюбовался, как штрафники роют для себя место заточения – большую яму-зиндан. Рыли старательно, подавая обнаруженные в грунте камни наверх. Оба надсмотрщика были здесь же, с теми же палками в руках. Увидев меня, низко поклонились. Я грозно глянул на них и пошёл в лагерь. Время обеда, а я ускакал поутру, даже не позавтракав. Нельзя с собой так поступать, язву желудка здесь не лечат. Ещё успею его посадить в предстоящих путешествиях, питаясь как-нибудь и чем попало.

Но пообедать мне не удалось. Неожиданно с океана раздался пушечный выстрел. Индейцы обернулись на громкий звук, а я бросился бежать на мыс. Рядом топали сапогами Маркел с Дюльдей. Подбежали к тыну.

– К орудиям! – услышал голос дядьки.

– Пантелеймон! Что случилось? Корабль?

– Корабль, воевода. За островком он, только мачты с парусами и видать. Куда и зачем стрелял – пока непонятно.

– Почему раньше тревогу не объявил? Наблюдатель где? Проспал, что ли? Выпорю и повешу вниз головой!

Дядька промолчал, только засопел. В том, что не углядел караульный угрозу, с океана пришедшую, была и его вина как коменданта. Выстрел ясно говорил о немирных намерениях пришельца. Стреляет, значит, чувствует за собой силу. Одно нам может помочь, если вражина не заметит наши укрепления и подойдёт достаточно близко. Девять пристрелянных средних кулеврин доставят агрессору массу незабываемых ощущений. Если не заметит…

– Слушать всем! Снять парусиновые навесы! Бегом!

Народ кинулся сдёргивать с каркасов палаток и сворачивать парусину, демаскирующую нашу позицию своим, весьма заметным на фоне камней и песка серо-бело-зелёным цветом.

– Орудия заряжены, к стрельбе готовы! – доложил десятник Егор.

Вынув из тубуса подзорную трубу, я припал к окуляру. Наш баркас, часто меняя галсы, мчался к мысу. А из-за острова, зарифив фок и грот паруса, используя только марсели и косые паруса бизани, выплывал трёхмачтовый корабль. Больше бригантины размером, мачты высокие, составные. Идёт ходко и вскоре может догнать наше судёнышко, если мы не поможем. Флагов, определяющих принадлежность судна, не наблюдалось. Интересно, кто такой скромный к нам припёрся? В прошлый раз пираты не стеснялись и флаг вывесили. Опять выстрел! Палит только одна носовая, погонная, пушка. Ядро шлёпнулось в воду за кормой баркаса, подняв фонтан брызг. Ах вы ж гады! Маленьких обижать? Мои мореходы тут же после выстрела сменили галс, но общее направление их движения оставалось прежним – мимо мыса, в бухту. Агрессор увлёкся погоней и, пользуясь этим, Фидель с Камило выводили вражеский корабль под удар наших пушек. Рискуя собой, они крутились под самым носом у пиратов, подогревая азарт погони, но старались не попасть под их бортовой залп. Наши форты, обложенные дёрном и затянутые маскировочной сетью, те ещё не разглядели. И мы этим воспользовались.

Я, согнувшись, пробежался по позициям, проверил углы установки и подал команду:

– Накатывай! Первое орудие – пли!

Громко бахнула первая кулеврина. Шурша в воздухе, одиннадцатифунтовое ядро полетело в сторону пиратского судна и упало у него перед носом.

– Залпом – пли! – Заорал я, и слитный грохот восьми орудий потряс воздух. Дым от выстрелов благодаря ветерку с океана быстро развеялся, и мы увидели, что попали! Вот, что значит тренировка! Не зря я порох изводил с ядрами. Теперь любуюсь на результат: бушприт у пирата снесён напрочь, в носу и правом, обращённом к нам, борту образовались две дыры. Фальшборт разбит, а по палубе будто смерч прошёл. Наше громкое «Ура!» достигло, наверное, и ушей пиратов. Те попытались повернуть свой корабль от берега, встретившего их, таких могучих и отважных, столь коварно. Рулевой резко переложил руля, и тут рухнула стеньга фок-мачты. Видимо, одно из ядер порвало ванты, крепившие её к корпусу, а парус фок-марсель, наполненный ветром, довершил начатое пушкой. Везёт кому-то из моих канониров, или он так фок-мачты не любит? Второй корабль, нами обстрелянный, её теряет! Стеньга с распущенными парусами полетела за борт, превратившись в плавучий якорь. Мы опять заорали «Ура!».

С пиратского судна загремели пушечные выстрелы, но калибр их орудий был ещё меньше, чем наших. Ядра падали в воду, изрядно не долетая до мыса. Я подал команду, и новый залп сотряс воздух. Одно ядро упало левее стреноженного корабля, ещё два – правее. А шесть штук обрушились на головы пиратов, пытавшихся обрубить канаты и освободиться от сбитой стеньги. Я опять приник к окуляру. Было хорошо видно, что творилось на корабле: трупы, вывороченные доски палубы, перевёрнутые пушки, разбитый полубак. И никакого движения, будто все там уже и сразу умерли. Оставшийся на грот-мачте парус взял ветер, и подбитый корабль, тормозимый упавшей мачтой, бочком стал медленно приближаться к берегу. Движения команды на нём я так и не заметил. Попрятались пираты, видимо, затаились, чтобы неожиданным броском достичь берега и попытать счастья в десанте.

– Пушки заряжены, к стрельбе готовы! – доложил Егор.

– Наводчикам сменить угол прицеливания. Установить по второму пункту таблицы! Номерам семь, восемь и девять заряд – картечь! Ахмет!

– Здесь я, воевода!

– Видишь, куда вражину может отнести?

– Да, вижу, аккурат между галеоном и бухтой, где баркас прячем, но всё же ближе к галеону.

– Возьмёшь своих разведчиков, сержантов Потапа, Родиона и Павла. И Такомае, вон он у тына сидит, с его воинами. Нагрузишь на всех шесть берсо и по десять выстрелов на каждый ствол. Пищали не забудьте с пистолетами. И рысью, за дюнами к тому месту. Близко корабль не поднесёт, значит, будут высаживаться с баркаса. Когда зашевелятся, пальну из пушки. Специально с недолётом, чтобы пираты себя неуязвимыми для нас посчитали. Смелее полезут. А ты выжди и из берсо по ним! И держись! Я ещё бойцов пришлю, если врагов на тебя много навалится. Сержантов и два десятка индейцев пошлёшь на галеон. Пусть туда проникнут, пушки зарядят и будут готовы в севшего на мель пирата стрелять, если тот вдруг палить начнёт, свой десант поддерживая. Но залпа двух канонов и четырёх кулеврин почти в упор пиратам хватит, я думаю. И Пантелеймон с мыса поможет, хоть это и будет не просто – на пределе дальности стрелять ему придётся. А я на баркасе со стороны океана к ним в тыл зайду и на абордаж полезу. Думаю, ты всё понял. Выполняй, Ахмет, а я за тебя перед князем походатайствую. О чём – сам знаешь. Иди!

Татарин, обнажив в улыбке крупные зубы, сказал «Якши, бачка воевода!» и умчался. А я вновь стал смотреть в подзорную трубу. Подраненный корабль едва тащился к берегу, его палуба всё так же была пуста, а вот баркаса за кормой не наблюдалось. Что, уже к борту подтянули, или его вообще небыло? Ладно, будем ждать, что вражина предпримет.

Вражина дрейфовал до отмели почти до сумерек. И всё это время на палубу никто не совался. Потом начался отлив, и корабль, накренившись на левый борт, замер на мелководье, метрах в двухстах от берега. С наступлением темноты по палубе забегали тусклые огоньки масляных фонарей, а в тишине ночи раздались удары топора. Пираты освобождались от сбитой мачты вместо десантирования на берег под покровом ночи. Странное поведение! Они что, собираются вот так всё бросить, сняться с мели, завозя баркасом якорь на глубину и подтягиваясь с помощью кабестана, и удрать, оставив нам на память обломок своей мачты? Сил на десантную операцию нет? К чему тогда надо было огород городить, паля по нашему судёнышку? Ну уж хренушки! Удрать не дам и за наглость накажу. Да и кораблик этот интересный нам в хозяйстве пригодится, коли сам приплыл.

Переговорил с Пантелеймоном, на ходу поменяв кое-что из своего плана атаки. Из стрельцов выбрал тех, кто умеет плавать и не побоится войти в ночной океан. Хотя плыть-то придётся всего сотню метров. Таких нашлось полтора десятка. Собрал я свой отряд водоплавающих, вооружил ножами и кинжалами и повёл потихоньку по берегу. Дошли до нужного места, залегли на ещё не успевший остыть песок. Враги нас не слышали, а мы их очень даже хорошо: натужно кряхтя и пыхтя, несостоявшиеся морские разбойники пытались провернуть барабан кабестана. Но их корабль плотно лёг на грунт и по малой воде сползать с него не желал. Помучившись так ещё некоторое время и переругавшись, правда, в полголоса, враги затихли. Видимо, спать пошли. Я, включив ночное зрение и дальновидение, внимательно осмотрел доступную для обозрения часть палубы и надстроек. На квартердеке обнаружил две фигуры, ещё двоих на полубаке, возле разбитого бушприта. Бдят, засранцы! Опасаются. Не ожидали, видимо, отпора.

Я сполз с песчаного холмика. Ночной абордаж отменяется: число врагов неизвестно, да и на стороже они. Перевернулся на спину и начал размышлять, что пираты делать будут. Война – это не кто кого перестреляет, а кто кого передумает. Я должен предугадать действия их предводителя и выработать свои контрмеры. Сейчас у них два пути: дождаться утра и, стащив корабль с мелководья, попытаться удрать, игнорируя повреждения. Тем более дырки от ядер выше ватерлинии. Преследовать их мы не сможем, не на чем. Обстрел тоже мало что даст, быстро из-под него выйдут. Теперь они знают, где наши пушки стоят.

Второй путь – десант, захват нашего небольшого форта и грабёж. Что их может на это подвигнуть? Численный перевес в живой силе и жажда богатых трофеев. Галеон, судя по его растерзанному внешнему виду, лежит на берегу уже не один год. Значит, и мы тут сидим уже долго. И нас, потерпевших кораблекрушение, ещё никто не обнаружил. Количество стрелявших пушек они тоже посчитали и, возможно, решат, что нас осталось мало, мы ослаблены долгим здесь пребыванием, голодом и болезнями. На одной рыбе и дичи европейцу здоровье сохранить трудно. Возможно, решат, что и пороха у нас совсем мало. А галеон был большой и вёз полные трюмы ценного груза. И весь этот груз находится сейчас в небольшом укреплении под защитой слабого гарнизона. Заманчивая добыча!

Единственное, что не вписывалось в мои рассуждения, так это наличие у нас исправного морского баркаса, на котором можно добраться до обжитых мест. Может, решат, что мы здесь до сих пор потому, что не желаем груз оставлять без присмотра? Тогда его ценность в их глазах возрастает многократно. Что можно охранять, подвергая себя лишениям на диком берегу, имея возможность его покинуть? Золото!

Если пираты придут к тому же умозаключению, что и я, то пойдут по второму пути – десант! И мне надо принять меры. Корабль этот хочу! Он мой, и я его угнать у меня не дам! А каким образом я это могу сделать? Думай, башка, картуз куплю!

И башка придумала: нельзя позволить пиратам снять корабль с мели. Но сначала попыталась связаться с Вито. Что к моему удивлению и искренней радости удалось. Всё-таки больше двух километров между нами!

– Я слышу тебя, отец! – ясно и чётко прозвучало у меня в мозгу. – Говори, я слушаю!

А я ничего сказать и не мог. Только водопад эмоций – удивление, растерянность, радость, недоумение… Даже лоб вспотел от такой новости. Вито назвал меня ОТЦОМ! Бедный сирота-найдёныш поверил, что обрёл родного человека!

– Отец, что с тобой? Я не могу понять твои мысли! С тобой всё в порядке?

– Всё в порядке, сынок, – приглушив эмоции, ответил я. – Передай дядьке Пантелеймону, что он должен сделать…

Рано утром, когда на востоке только-только начала светлеть полоска неба, пираты зашевелились. По палубе началось движение, застучали молотки и топоры, завизжала пила. Не дождавшись ночного абордажа, они уверились в нашей слабости и воспрянули духом. Нам были слышны их громкие бодрые голоса, даже смех раздался. Правда, его тут же пресёк командирский рёв. Отдать должное: пираты работали дружно и умело, быстро навели порядок на избитой нашими ядрами палубе, выбросив обломки за борт. Несколько матросов залезли на мачты, разбираясь с порванным такелажем. Тут со стороны нашего редута раздался пушечный выстрел. Ядро шлёпнулось в воду, не долетев метров сорока. Пираты замерли, спрятавшись, кто за что успел, но увидев недолёт, повылазили. Раздались оскорбительные выкрики с соответствующими жестами, но рёв капитана опять придал нужное направление пиратской энергии.

– Вито, с какой отметки по таблице был произведён выстрел?

– С четвёртой, отец.

– Отлично! Установка по пятому пункту, заряд один с четвертью, ядра. Ждать команды. Баркас готов?

– Готов!

– После моей команды пусть немедленно уходит в океан. Со стороны восходящего солнца пираты его не заметят. Всё понятно?

– Так точно!

И этот туда же! Но как хорошо иметь дальнюю связь! Просто чудесно! Это какие ж перспективы открываются! Ну, ладно, хватит восторгов. У нас тут война, в некотором роде. Четвёртый пункт в таблице углов возвышения это последний, уже предельный для нашей артиллерии. Потому я навеску пороха и увеличил, но это не опасно. Пушки я испытывал и полуторной навеской, выдержали.

Пираты споро приводили мой корабль в порядок. Только они ещё не знали, что он мой. Было их на палубе и мачтах около пятидесяти. Умелые матросы и мне бы пригодились. Но об этом подумаю потом, когда всё закончится. Жаль только, что сейчас их суета – мартышкин труд. Мои сержанты в корме галеона уже подготовили к картечному выстрелу засадную артиллерию. Тоже ждут мою команду. Стрельба по неподвижной мишени из заранее нацеленной пушки – весьма приятное занятие. И очень результативное!

– Баркас – пошёл! – отдал я мысленную команду Вито. И увидел, как из бухточки не поднимая паруса, чтоб не раскрыть манёвра, на вёслах рвануло наше судёнышко. И через некоторое время потерялось в лучах встающего солнца. Теперь надо подождать хотя бы с полчаса, пока баркас преодолеет расстояние до пиратского судна, и Пантелеймон подаст сигнал. Ждём!

А денёк обещал быть хорошим! Не жарким, здешнее лето уже заканчивалось. И не холодным. Лето всё же ещё! Лёгкий бриз обдувал моё потное от нервного напряжения лицо, солнышко выкатывалось из-за горизонта, стучали молотки пиратов. Идиллия. Которую разрушил пушечный выстрел со стороны океана. Пантелеймон подавал сигнал!

– Редут, огонь! – подал я мысленную команду. Почти тут же раздался залп с мыса, и я услышал шелест подлетавших ядер. В цель попали четыре, два упали с небольшим недолётом, почти под борт пиратского судна, а три с перелётом. Я передал Вито корректировку, но приказал не стрелять.

Пираты метались по кораблю, не зная, что делать. Столь меткий огонь с мыса поверг их в шоковое состояние. Матросы, находившиеся на мачтах, попадали в воду, живые поплыли к берегу, мёртвые остались качаться на небольшой приливной волне. Вновь раздался рёв капитана – уцелел, везунчик! – и оставшиеся в живых пираты горохом посыпались в пришвартованный к правому борту баркас. Тот, осев по планширь, ходко пошёл к берегу. На что они надеялись, я не понял. Поступок отчаяния или отчаянной дерзости? Решили дать бой на берегу? Или удрать от боя? Время покажет!

Дал сигнал бойцам приготовиться. Застучали кремни, высекая огонь. Потянуло дымком горящих фитилей. Пиратский баркас быстро приблизился к берегу. Что там двести метров для сильных гребцов, подстёгнутых страхом смерти! На приличной скорости баркас врезался в берег, я гаркнул «Огонь!» и слитный залп моих шести берсо, подкреплённый пищалями, больно ударил по ушам. Нам – по ушам, а пиратам – по остальным частям их немытых тел. Океанский бриз быстро развеял пороховой дым, и я решил, что к баркасу не пойду. Не хочу смотреть на свежеприготовленный фарш из мяса, костей, обрывков одежды и оружия. Вот такой я эстет. Люблю смотреть на красивое, а не на отвратное. Хоть сам его и сотворил.

На берег высыпали стрельцы и индейцы. Я только и успел крикнуть, чтобы всех живых в плен брали. Поспрошать их надо, что за беспредел они тут учинить задумали. Со стороны корабля послышался зычный голос дядьки. Я глянул в ту сторону. На полубаке стоял Пантелеймон и махал шапкой. Абордаж увенчался успехом. Пиратское судно поменяло хозяина. От его борта отвалил наш баркас и через несколько минут уткнулся носом в берег. Стрельцы привезли пленных пиратов и стали выгружать их на песок, не слишком церемонясь. Почти все искатели удачи были ранены, но все – крепко связаны. Стрельцы выложили их в рядок. Восемнадцать штук. Туда же индейцы побросали ещё шестерых, что выплыли на берег самостоятельно. Двадцать четыре. Двадцать пятым с расстрелянного баркаса приволокли целого и невредимого мелкого мужичонку с огромной чёрной бородой. Вылитый Карл Маркс, только горбатый и ростом не вышел: мне ниже груди. И если бы не борода, то вполне сошёл бы за подростка.

– Ты кто, убогий?

На заданный мной вопрос карлик отреагировал бешеными проклятьями с богохульствами. На португальском языке. Так вот ты какой, северный олень! Ярость недомерка была так велика, что он умудрился вырваться из рук двух дюжих стрельцов и кинулся на меня, выхватив нож из рукава. Я не был настроен на поединок, потому ударом кулака свалил психа на песок, где бойцы его с превеликим трудом и скрутили. Я узнал этот голос. Странно, что капитан пиратского судна – человек с таким физическим недостатком. Странно и очень интересно! Поспрошаю, но потом. Сейчас – на корабль!

На борту трофея меня встретил широко улыбавшийся дядька.

– Рассказывай, Пантелеймон Иванович, как дело было.

– Чего рассказывать-то, Илья Георгиевич. Как ты задумал, так всё и получилось. Почти. Ты-то думал, что тати по трюмам поховаются, а они в баркас кинулись. Здесь только раненые и остались. Мы их быстро повязали. Потерь нет. Спрятавшихся, вроде, тоже нет. Но прикажу ещё раз всё перерыть. Вот так.

Я обнял дядьку, потом уже хозяйским глазом осмотрел трофей. Кораблик больше бригантины. Узкая, благодаря сильно заваленным внутрь бортам, палуба, длинный корпус. Был трёхмачтовым, пока наше ядро не словил. Сейчас – двух с половиной мачтовое. Бегло осмотрел повреждения, заглянул в набитый товарами доверху трюм. Хорошо затарились разбойнички морских дорог! Закончил шмоном капитанской каюты. Нашёл не много: бельё, одежда, шпага в простых ножнах, пара пистолетов, обязательный бочонок с каким-то алкоголем, серебра в монетах килограмма полтора, несколько женских украшений не великой стоимости, навигационные инструменты и тубус с картами. Это уже интересней!

К каждой карте привязана тяжёлая свинцовая печать. Для чего – я уже знаю. А карты действительно интересные! Восточное побережье Южной Америки, от северного побережья Бразилии до Магелланова пролива. И довольно подробная. Только, чем всегда грешат в этом времени картографы, плохо выдержан масштаб. Но это не помешает мне найти обозначенные на ней объекты. На второй была изображена Африка целиком. Включая Мадагаскар и Индию. Обе карты имели пометки в виде множества разных значков. Что они обозначают, надо будет на досуге разобраться. Или капитана поспрошать. У меня ведь ещё и карты с галеона есть, тоже не изученные! Глядишь, какие значки и совпадут.

Прихватив самое ценное – портуланы, инструменты и серебро, вышел на палубу. На ней – полный бардак, устроенный моими артиллеристами. Проломы в палубе, перевёрнутые пушки – шесть фальконетов калибра два с половиной фунта, у одного лафет разбит прямым попаданием. И везде – лужи уже застывшей, бурой крови. Мёртвые португальцы исчезли, зато появилась куча одежды, обуви, одеял, плащей и матросских сундучков. На мой вопрос, куда делись трупы, один из стрельцов сказал, что те в общей кучке лежат, со товарищи, уже на берегу. Что ж, не будем дерьмом пачкать чистую воду океана. Оно будет в земле лежать. Может, в том месте что-то хорошее вырастет.

На нижний дек спускаться не стал. Там ещё несколько пушек, их количество и калибр, как и ассортимент груза, мне Пантелеймон потом доложит. Сейчас главное кораблик на глубокую воду вывести и к мысу поближе на якорь поставить, под защиту береговой батареи. А то вдруг ещё любители халявы нарисуются! Оставив на кораблике стрельцов, обучавшихся на каракке матросским премудростям, и Фиделя с Камило наводить порядок, с парой гребцов на баркасе добрался до берега. Там меня уже ждали радостный Маркел и, с кислой миной, Ахмет. Не удалось ему отличиться в этот раз, а так хотелось! Но ничего, ещё отличится. Я ему так и сказал и отправил осмотреть берег за ручьём: вдруг кто из пиратов туда уплыл и затаился. Непорядок будет, грязь за собой убирать надо! Отправил на трофей три десятка индейцев, кабестан крутить, заодно и с большой лодкой белого человека познакомятся. Им ещё со мной до бухты Монтевидео плыть, пусть привыкают. А сам занялся допросом пиратов.

К этому времени морские налётчики были уже вполне подготовлены к откровенной беседе. Начал с самого, по виду, молодого и, переходя от одного к другому, добрался до капитана. Но матросы, они и есть матросы. В большинстве своём неграмотные, но хорошо знающие свои профессиональные обязанности исполнители команд. А команды отдаёт капитан. К его допросу я и приступил:

– Имя, откуда и куда шёл корабль, зачем напал на мой баркас?

В ответ – ожидаемый поток брани. Мигнул Такомае. Тот ткнул капитана остриём копья в филейную часть. Пират заткнулся и выпучил на индейца глаза. Такое впечатление, что он только сейчас увидел, что остатки его банды лежат в окружении голых, разрисованных татуировками индейцев, скалящих ослепительно белые зубы в зверских улыбках. Капитан громко икнул и уставился на меня. Хотел сказать что-то, но вновь громко икнул.

– Посадите его и дайте воды, – приказал я. Моментально моё приказание было исполнено. Капитан, выхлебав пол калебаса, начал рассказывать. И вот что я узнал: флейт «Санта Мария» (весьма оригинальное название) шёл из Лиссабона в Буэнос-Айрес с грузом тканей, вина, масла, железных изделий, пороха, небольшого количества оружия и ещё много чего по мелочам. Судно голландской постройки, со стапелей лишь год как спущено. Капитан, он же владелец судна Жуан Паулу Родригеш Алмейда, был в этих водах впервые. Увидев баркас, решил уточнить своё местоположение и спросить, долго ли ему ещё плыть. Для привлечения внимания экипажа баркаса, приказал выстрелить из пушки. Он и не думал нападать на баркас! Просто побеседовать, купить свежих продуктов, набрать воды – и всё! Тут кто-то начал стрелять, стеньга фок-мачты упала. Многие матросы погибли, корабль выбросило на мель. Уцелевшие матросы пытались стащить корабль на глубину, но сил не хватило. Решили с утра ещё раз попробовать, а тут опять обстрел! Пришлось спасаться на баркасе, подплыли к берегу – пушечный залп в упор! Потом его, высокородного кабальеро, хватают какие-то дикари и пытают! Это недопустимо, так обращаться с подданными испанского короля! Произвол и умаление его дворянской чести! Если бы он был не связан, то в честном поединке поставил бы меня, нахала и пирата, на место. Он будет жаловаться наместнику и всех нас сошлют на галеры.

Я был ошеломлён таким наглым враньём и наездом и стоял, удивлённый. Не слыша от меня каких либо слов, португалец совсем расхрабрился и стал орать, чтобы я его немедленно развязал и приказал своим бандитам освободить незаконно удерживаемых людей и захваченное судно. Где-то я уже нечто подобное слышал. Про аннексию и оккупацию с захватами. А-а-а! Вспомнил! Двадцать первый век, выступления пиндосов и их подлежащих с обвинениями в адрес России по любому поводу. Какие знакомые фразы и интонации, даже слова те же, хоть и на другом языке произнесённые! И в другое время! Глубоко вздохнув, я встал, посмотрел на продолжавшего разоряться горбатого карлика, поднял длинную острую щепку, отколотую ядром от палубы и вынесенную волной на берег. Сказал, посмотрев на лживого мерзавца:

– Ты врёшь! – и с силой воткнул белому и пушистому негоцианту в его поганый рот своё импровизированное оружие. Пачкать косарь или саблю не хотелось.

Индейцы разразились криками восторга, а пираты – ужаса. Дошло, наконец, что их ожидает, если будут молчать. И враньё с добавлением правды полилось, как вода с водопада. Мне даже пришлось крест вытащить из-за пазухи – он стал чуть ли не ледяным! Перебивая друг друга, дополняя и уточняя, стараясь показать, что они все вместе и каждый по отдельности очень хорошие ребята. Только эта сволочь, что сейчас на песке корчится, сбила их с пути истинного, заставив быть пиратами. И т. д., и т. п. в том же духе. Скучно, противно, безинформационно.

Рявкнув, чтоб прекратили галдёж, я приказал им встать.

– В общем, так, граждане бандиты! Правды вы мне говорить не желаете, потому я вас всех отдаю моим индейцам. Они проголодались, да и детишки ихние тоже мясца погрызть свеженького хотят.

Что тут началось! Ни пером описать, ни словом передать. Из кучи рухнувших на колени воющих пиратов вывалился один и, оря «Я всё скажу!» кинулся мне под ноги. Трясясь и глотая от торопливости слова, скороговоркой выложил:

– Капитан действительно был владельцем флейта и негоциантом, но и пиратством не брезговал. Когда это могло пройти безнаказанно. Свидетелей не оставлял, захваченные суда, после разграбления, жёг или взрывал. Я об этом у матросов, с ним долго плававших, узнал, когда уже поздно было с корабля сбегать. Этот рейс начался в порту Лиссабон, где я, Фернандо Гарсия, и нанялся плотником на флейт. До того ходил на Эспаньолу и в Мексику, натерпелся страха от пиратских налётов, едва жив остался. Решил наняться на рейс в Южную Америку. Тут, люди говорили, пиратов ещё нет. А вышло, что на пиратском судне оказался. Правда, в этот раз суда не захватывали, не было добычи по зубам. Тогда капитан приказал разграбить два поселения на берегу Бразилии. Там выращивали сахарный тростник и кофе. Поселения небольшие. Людей разогнали, частично перебив. Толком никто не сопротивлялся. Дома сожгли, предварительно ограбив. Пиратам в этом активно помогали негры, что на тамошних плантациях работали. В благодарность за это капитан их хотел тоже прибрать для продажи, но места свободного на корабле уже не осталось. Урожай забрали полностью, забив под крышки люков оба трюма. Даже жилые помещения загрузили. Капитан матросов на нижний дек повыгонял, но и там мешки с кофе между пушек навалены. Негров капитан всё же отблагодарил – картечным залпом. Я, как корабельный плотник, в налётах не участвовал, на мне крови нет. Про остальных не скажу, не знаю. Но, по словам матросов, капитан заставлял их всех пройти через это, особенно тех, кто первый раз к нему нанялся. Тут их слова – правда. Вязал кровью, чтоб после рейса не разбегались, замазанные. И не болтали. Я всё сказал, господин. Теперь решай мою судьбу. Только не отдавай живым дикарям на съедение! Как о милости прошу: подари смерть лёгкую.

Плотник Фернандо говорил правду. Крест на моей груди не уличил его во лжи. Я приказал индейцам развязать плотника и отвести в сторону от остальных пленных.

– Кто ещё желает покаяться в совершённых грехах? Только правда может облегчить вашу участь.

Протиснувшись сквозь толпу, вперёд вышел рослый одноглазый пират.

– Развяжи меня, я хочу умереть свободным от пут и стоя, – сказал он.

Просьбу выполнили.

– Моё имя тебе ничего не скажет, кабальеро. Я – боцман этого корабля и всех предшествующих, которыми владел капитан Жуан Алмейда. Мы вместе уже двадцать лет. И на мне очень много крови. Я убивал мужчин в бою, но не женщин и детей. Это капитан любил делать, а я ему не мешал. Я так же не вешал провинившихся матросов, не выполнивших приказ капитана. Это делал квартмейстер, его труп на флейте остался. Мои слова могут многие подтвердить. Я не сожалею о своей жизни, и просить лёгкой смерти не буду. Заслужил и приму любую кару. Я прожил свою жизнь так, а не иначе. И ответ дам Богу на Страшном Суде!

Одноглазый медленно перекрестился. А потом резко наклонился ко всё ещё не сдохшему карлику, выдернул у него изо рта щепку и вонзил её себе в грудь.

– Нет!

Одновременно с криком моя рука метнулась к стоявшему в нескольких шагах Одноглазому и тут же отдёрнулась. Зелёный луч сорвался с камня на кресте, сконцентрировался у груди боцмана в облачко, и оно медленно впиталось в рану, оставленную острой щепкой. А орудие самоубийства оказалось у меня в руке!

Тишина была оглушительной. Казалось, что даже океан затих и перестал гнать на берег свои волны. Я удивлённо смотрел на окровавленный кусок деревяшки в своей руке, а в голове – шорохи чужих мыслей: «Великий Шаман показал свою силу и милосердие!»

Я оторвался от созерцания щепки, перевёл взгляд на окаменевшего боцмана с выпученным единственным глазом и только тут обратил внимание, что все вокруг лежат ниц, упав на песок.

– Встаньте!

Команда моя была выполнена мгновенно и молча. Только чужие мысли и эмоции продолжали плескаться у меня в мозгу. Я быстро отгородился от них, выставив блок, и только после этого обрёл естественный слух. Оказывается, и ветер шелестел песком, и волны плескались о берег, и где-то орали попугаи. А неудавшийся самоубийца стоял передо мной на коленях, склонив голову.

– Ты, кабальеро, наверное, сам дьявол, пришедший за моей душой. Потому ты и не дал мне умереть так, как я пожелал. Вот и расплата за все мои грехи. Что ж, я готов ответить за всё. Я в твоей власти.

– Нет, Одноглазый, ты не прав. Не я тебя спас, а Бог наш Всемогущий моими руками. По Его велению я действовал. Значит, не время тебе ещё пред Ним предстать. Я так понимаю, что Он, отведя смерть моей рукой, тем самым показал тебе, что грехи свои ты здесь, на этом свете искупать и отмаливать должен. Теперь думай, как! Эй, кто ни будь! В кандалы злодея!

С остальными разобрался гораздо быстрее, просто сканируя их мозг. Ещё четверых, не успевших замазаться душегубством, освободил от пут и вместе с плотником отправил на флейт, работать. Остальные пока посидят в кандалах, благо их на трофейном корабле нашли штук восемьдесят. Бородатый карла и работорговлей активно промышлял. А карлу, так и не сдохшего за время моей разборки с его экипажем, я приказал посадить на кол. Жестоко? Ни сколько. По делам и кара.

Я стоял на стенке редута и обозревал окрестности в подзорную трубу. Смотрел на океан, но кроме волн и кружащих над ними птиц ничего не видел. Горизонт был пуст. Перевёл взгляд на флейт. Его уже стащили с мели и баркасом буксировали к мысу. Постоит на якоре на рейде. В бухту Тихую, пока я её не обследую, помятуя предупреждение разумного дельфина о скрытой там подводной скале, загонять корабль нельзя. Перевёл взгляд на прибрежную полосу. Индейцы, закончив хоронить пиратов, уже подходили к мысу. Метрах в трёхстах позади них, почти бегом, двигались разведчики Ахмета, неся на руках четверых. Быстро пересчитал стрельцов. Все в наличии. Значит, несут кого-то чужого, но не враждебного. Пиратов гнали бы пешком. Тревожное предчувствие чего-то весьма необычного, даже нереального защемило сердце.

Включил дальнозоркость, и от удивления едва не свалился с каменной стенки. Во избежание – спрыгнул сам. Не надевая кафтана, в шёлковой рубахе, но с саблей на поясе, в сопровождении своей тени – Маркела, быстрым шагом пошёл навстречу разведчикам. Попутно дал указание дежурному десятнику найти наших докторов и приготовить место для раненых. Не успел дойти до тына, как на территорию лагеря ввалились разведчики. Моё сердце, громко бухнув в груди, замерло. Я окаменел, глядя на уложенных передо мной на землю молодых парней. Форма песочного цвета залита успевшей превратиться в корку кровью. Лица безбородые. Обуви на ногах нет. У одного явно перерезано горло. Но главное, что я увидел под изорванной пулями формой – тельняшки в голубую полоску. Десантники ВДВ России!!!

Отметя все эмоции, прихлопнув сумбур в голове вместе с миллионом возникших вопросов, я склонился к десантникам, проверяя пульс. На удивление, все были ещё живы и дышали. Даже тот, что с раной во всё горло, через которую с каждым выдохом вырывались кровавые пузыри.

– Положить на столы под навес кухонный, раздеть, обтереть тёплой водой! Да где черти носят этих лекарей!

– Мы здесь, воевода! В деревне были, проверяли здоровье людишек, тобой привезённых. – Поклонился появившийся рядом Семён. За его спиной замерли Жан-Поль с Петрухой.

– Работайте!

Лекари умчались вслед за унесёнными десантниками, а я сел на откуда-то появившуюся табуретку. Вот это да!!! Вынул из-за ворота крест и посмотрел на него. Зелёное свечение в камне пульсировало, как бы подмигивая. Так вот о каком подарочке Он мне говорил! Уму непостижимо. Неисповедимы пути Господни!

– Дежурный! – Мой голос перекрыл все лагерные шумы. – Икону из моей палатки вынести на плац и весь личный состав на молебен об исцелении воинов, за Родину кровь проливших не щадя живота своего! – Я встал на колени, воздел очи к небу, широко перекрестился.

– Спасибо, Господи! – мысленно поблагодарил Отца Небесного.

– Да пожалуйста! – Услышал в ответ и едва не упал от неожиданности. – Я обещанное исполняю.

– Но как Ты это сделал?

– Тебе не всё равно? Сделал! Тебе помощники нужны. Прогрессоры, по-научному. Работу я на тебя взвалил огромную, так что цени заботу Мою! Ладно, некогда Мне.

Голос исчез, а я, ошеломлённый, побежал к раненым. Камень в моём кресте сиял ярким светом. И как только я приблизился к уже раздетым, лежащим на столах голова к голове, десантникам, с камня сорвались множество тонких лучиков, вонзившихся в их открытые раны. Возле каждой раны образовалось облачко, медленно впитавшееся в разорванную плоть. Стоявшие рядом с ранеными лекарь, хирург и его помощник вытаращили глаза, а десантники громко застонали.

– Работайте, что вытаращились! – рявкнул я на удивлённых медикусов.

А над лагерем, океаном и землёй Уругвая разносилась русская православная Молитва!