О мышах и людях. Жемчужина (сборник) Стейнбек Джон
– Расскажи про дом, Джордж, – попросил Ленни.
– Ну, само собой, у нас будет свой домик, и в нем удобная спальня. Пузатая железная печурка, зимой в ней завсегда будет гореть огонь. Земли на ранчо немного, так что спину гнуть особо не придется. Ну, разве что часов по шесть или семь в день. Не надо будет по одиннадцати часов ссыпать ячмень. Когда поспеет урожай, мы его снимем. И всегда будем знать, ради чего работали.
– А еще кролики, – сказал Ленни нетерпеливо. – Я буду их кормить. Расскажи про это, Джордж.
– Очень просто – пойдешь с мешком, накосишь люцерны. Набьешь мешок, принесешь люцерну и положишь кроликам в клетки.
– А они будут грызть! – сказал Ленни. – Я видел, как кролики грызут.
– Каждые полтора месяца, – продолжал Джордж, – они станут приносить приплод, так что нам хватит и для еды, и на продажу. А еще заведем голубей, они будут летать вокруг мельницы, как у нас во дворе, когда я был ребенком. – Он мечтательно поглядел на стену поверх головы Ленни. – И все это будет наше, никто нас не выгонит. А если нам самим кто не понравится, мы скажем: «Скатертью дорога!» – и, ей-ей, он вынужден будет убраться. А если придет друг, что ж, у нас завсегда найдется свободная койка, и мы скажем ему: «Отчего бы тебе у нас не заночевать?» – и, ей-ей, он заночует. У нас будут собака, сеттер, и две полосатые кошки, но придется следить, чтоб они не таскали крольчат.
Ленни взволнованно засопел.
– Пущай только попробуют. Я им все кости переломаю… я… я их палкой.
И он забормотал что-то себе под нос, угрожая несуществующим кошкам, ежели они посмеют тронуть несуществующих кроликов.
Джордж сидел, завороженный собственной выдумкой.
И когда Плюм вдруг заговорил, оба вскочили, словно их поймали с поличным. Плюм спросил:
– А у тебя и впрямь есть на примете такое ранчо?
Джордж насторожился.
– Ну, положим, есть, – ответил он. – А тебе-то что?
– Я не спрашиваю, где оно. Это не важно.
– Само собой, – сказал Джордж. – Уж будь спокоен… Тебе его и за сто лет не найти.
– А сколько надобно уплатить?!
Джордж подозрительно взглянул на старика.
– Ну… можно бы сторговаться за шесть сотен. Старики хозяева совсем на мели, старуха больна, придется ее оперировать. Но тебе-то что до этого? Мы сами по себе, наши дела тебя не касаемы.
Плюм сказал:
– Оно конечно, я однорукий, от меня пользы мало. Одной руки я лишился здесь, на этом вот самом ранчо. Потому меня и держат тут уборщиком. И уплатили двести пятьдесят за руку. Да еще пятьдесят у меня накоплено, в банке лежат, готовенькие. Вот вам уже триста, а еще пятьдесят я получу в конце месяца. И я вам скажу… – Он всем телом подался вперед. – Может, возьмете меня? Моя доля – триста пятьдесят долларов. Само собой, пользы от меня немного, но я могу стряпать, смотреть за курями да копаться в огороде. Ну, как?
Джордж прищурился.
– Надобно подумать. Мы хотели купить ранчо только вдвоем…
Плюм его перебил:
– Я напишу завещание и, когда помру, оставлю свою долю вам, потому как родичей у меня давным-давно нету. У вас, ребята, есть деньги? Может, купим это ранчо прямо сейчас?
Джордж с досадой сплюнул себе под ноги.
– У нас на двоих всего-то навсего десять долларов. – Потом добавил задумчиво: – Послушай, если мы с Ленни проработаем месяц и не потратим ни цента, у нас накопится сотня долларов. Вот уже четыреста пятьдесят. За эти деньги наличными они нам наверняка уступят ранчо, остальное потом. Вы с Ленни устроитесь там и возьметесь за дело, а я подыщу себе место и заработаю остальное. А вы покудова будете продавать яйца, ну и прочее.
Все умолкли. Они смотрели друг на друга с удивлением. Они никогда не верили, что такое может сбыться. И Джордж сказал, едва дыша:
– Господи Боже! Я уверен, что они уступят. – Он был ошеломлен. – Я уверен, что они уступят, – повторил он тихо.
Плюм сел на край койки. От волнения он поскреб ногтем свою культю.
– Меня искалечило четыре года назад, – сказал он. – Скоро меня отсюдова прогонят, вышвырнут вон, как только я не смогу подметать барак. Может, ежели я отдам вам, ребята, свои деньги, вы позволите мне копаться в саду, даже когда толку от меня никакого не будет, и я стану мыть посуду, и смотреть за курями. Ведь я буду жить дома и работать дома, – сказал он с тоской. – Вы видели, чего они сделали нынче с моей собакой? Сказали, что от нее никому никакого прока, да сама она себе в тягость. Когда меня выгонят, лучше бы кто меня пристрелил. Но этого они не сделают. Мне некуда будет идти, и я нигде не найду работы. До тех пор, пока вы, ребята, соберетесь купить ранчо, я получу еще тридцать долларов.
Джордж встал.
– Мы это сделаем, – сказал он. – Купим ранчо и будем там жить.
Он снова сел.
Теперь все сидели недвижно, завороженные этой заманчивой картиной, и мысли их уносились в будущее, к тем дням, когда все это свершится на деле.
Джордж сказал задумчиво:
– А когда в городе будет праздник, или бейсбольный матч, или приедет цирк, или еще чего… – Старик Плюм одобрительно кивнул. – Мы беспременно пойдем туда, – сказал Джордж. – Ни у кого не станем спрашиваться. Просто скажем: «Ну, двинули», – и двинем. Подоим корову, подбросим зерна курям и двинем.
– Но сперва зададим кроликам люцерны, – подхватил Ленни. – Я не позабуду их накормить. А когда это будет, Джордж?
– Через месяц. Обожди всего-навсего месяц. Знаешь, чего я сделаю? Напишу этим старикам, хозяевам ранчо, что мы его покупаем. А Плюм пошлет сотнягу в задаток.
– Само собой, – сказал Плюм. – А печь там хорошая?
– Известное дело, печь прекрасная, можно топить хоть углем, хоть дровами.
– Щенка я тоже возьму, – сказал Ленни. – Ей-ей, ему там понравится.
Джордж прищурил глаза.
Снаружи послышались голоса. Джордж быстро сказал:
– Но смотрите – молчок, никому ни слова. Только мы трое будем знать, больше никто. А то нас выгонят, и мы ничего не заработаем. Будем делать вид, будто собираемся всю жизнь ссыпать зерно в мешки, а потом, в один прекрасный день, возьмем свои денежки – и до свиданья.
Ленни и Плюм кивнули, радостно улыбаясь.
– Смотри же, молчок, никому ни слова, – сказал сам себе Ленни.
– Джордж, – сказал Плюм.
– Ну, чего тебе еще?
– Я должен был сам пристрелить свою собаку, Джордж. Не надобно было позволять чужому пристрелить эту бедную собачку.
Дверь отворилась. Вошел Рослый, за ним Кудряш, Карлсон и Уит. У Рослого руки были в смоле, и он хмурился. Кудряш шел за ним по пятам.
– Я не хотел тебя обидеть, Рослый. Я просто так спросил, – сказал Кудряш.
– Что-то ты уж больно часто об этом спрашиваешь, – отозвался Рослый. – Мне это давно уж осточертело. Ежели не можешь уследить за своей вертихвосткой, чего ж ты от меня-то хочешь? Оставь-ка лучше меня в покое.
– Я ж говорю тебе, что это я только так спросил, – сказал Кудряш. – Просто подумал, может, ты ее видел.
– Какого хрена ты не велишь ей сидеть дома, как положено? – спросил Карлсон. – Позволяешь ей шляться по баракам. Глядишь, она поднесет тебе подарочек, тогда поздно будет.
Кудряш круто повернулся к Карлсону.
– А ты не лезь не в свое дело, не то я тебя живо за дверь вышвырну.
Карлсон рассмеялся.
– Эх ты, молокосос несчастный, – сказал он. – Хотел запугать Рослого, и ни хрена у тебя не вышло. Он сам тебя запугал. Вон ты весь пожелтел, как лягушачье брюхо. Мне начхать, что ты лучший боксер в округе. Попробуй меня хоть пальцем тронуть, я из тебя дух вышибу.
Плюм тут же его поддержал.
– Эхма, рукавица вазелиновая, – сказал он презрительно.
Кудряш сверкнул на него глазами. Потом его взгляд скользнул в сторону и остановился на Ленни; а Ленни все еще радостно улыбался, думая о ранчо.
Кудряш, как собачонка, набросился на Ленни:
– Ну а ты какого хрена смеешься?
Ленни взглянул на него растерянно.
– Чего?
И тут Кудряш взорвался:
– Эй ты, дубина стоеросовая! Встать! Я никому не позволю надо мной надсмехаться! Я покажу, кто пожелтел со страху.
Ленни беспомощно поглядел на Джорджа, потом встал, намереваясь уйти. Но Кудряш не зевал. Он врезал Ленни левой, а потом сильным ударом правой расквасил ему нос. Ленни испуганно завопил. Из носа у него текла кровь.
– Джордж! – завопил Ленни. – Скажи, чтоб он отстал от меня, Джордж!
Он пятился до тех пор, покуда не уперся спиной в стену, а Кудряш наседал на него и бил по лицу. Руки Ленни беспомощно висели, как плети. Он был слишком перепуган, чтоб защищаться.
Джордж вскочил и крикнул:
– Дай ему, Ленни! Не позволяй себя бить!
Ленни прикрыл лицо ручищами и взвизгнул от страха. Он крикнул:
– Скажи, чтоб он перестал, Джордж!
Тут Кудряш ударил Ленни под ложечку, и у того перехватило дыхание.
Рослый вскочил.
– Скот вонючий! – крикнул он. – Я сам с ним сейчас разделаюсь.
Джордж схватил Рослого за плечо.
– Обожди! – крикнул он. Потом приложил руки ко рту рупором: – Дай ему, Ленни.
Ленни отнял ладони от лица и поглядел на Джорджа, а Кудряш тем временем ударил его в глаз. Широкое лицо Ленни было залито кровью. Джордж крикнул снова:
– Дай ему, тебе говорят!
Кудряш снова занес кулак, но тут Ленни схватил его за руку. И Кудряш сразу затрепыхался, как рыба на крючке, кулак его исчез в огромной ручище Ленни. Джордж подбежал к нему через весь барак.
– А теперь отпусти его, Ленни. Отпусти…
Но Ленни лишь смотрел со страхом на трепыхающегося человечка. Кровь текла у него по лицу, глаз был подбит. Джордж влепил ему пощечину, потом другую, но Ленни все не разжимал руку. Кудряш весь побелел и скрючился. Он трепыхался все слабее, но отчаянно вопил – кулак его по-прежнему был зажат в руке Ленни. А Джордж все кричал:
– Отпусти его, Ленни! Отпусти! Рослый, да помоги же, не то он вовсе без руки останется.
Вдруг Ленни разжал пальцы. Он присел у стены на корточки, чтоб быть как можно незаметнее.
– Ты сам мне велел, Джордж, – сказал он жалобно.
Кудряш сел на пол, с удивлением глядя на свою изувеченную руку. Рослый и Карлсон наклонились над ним. Потом Рослый выпрямился и с опаской взглянул на Ленни.
– Надобно свезти Кудряша к доктору, – сказал он. – Похоже, кости переломаны.
– Я не хотел! – крикнул Ленни. – Я не хотел сделать ему больно!
Рослый распорядился:
– Карлсон, запрягай лошадей. Надобно свезти Кудряша в Соледад, там вылечат.
Карлсон выбежал на двор. Рослый повернулся к скулящему Ленни.
– Ты не виноват, – сказал он. – Этот сопляк сам полез на рожон. Но Боже мой! Он и вправду чуть не остался без руки.
Рослый поспешно вышел и тут же вернулся с жестянкой воды. Он дал Кудряшу попить.
Джордж сказал:
– Ну что, Рослый, теперь нас беспременно выгонят? А ведь нам деньги позарез нужны. Как думаешь, выгонит нас папаша Кудряша?
Рослый криво усмехнулся. Он опустился на колени подле пострадавшего.
– Ты еще соображаешь настолько, чтоб меня выслушать? – спросил он. Кудряш кивнул. – Так слушай же, – продолжал Рослый. – Рука у тебя попала в машину. Ежели ты никому не скажешь, как дело было, мы тоже не скажем. А ежели скажешь и станешь требовать, чтоб этого малого выгнали, мы всем расскажем, и над тобой будут смеяться.
– Я не скажу, – простонал Кудряш. Он старательно избегал смотреть на Ленни.
Снаружи затарахтели колеса, Рослый помог Кудряшу встать.
– Ну, пошли. Сейчас Карлсон свезет тебя к доктору.
Он вывел Кудряша за дверь. Тарахтение колес замерло вдали. Рослый вернулся в барак. Он поглядел на Ленни, который в страхе все еще жался к стене.
– Покажи-ка мне ладони, – сказал он.
Ленни вытянул руки.
– Боже праведный, не хотел бы я, чтоб ты на меня осерчал, – сказал Рослый.
Тут в разговор вмешался Джордж.
– Ленни просто испугался, – объяснил он. – Не знал, чего делать. Я всем говорил, что его нельзя трогать. Или нет, кажется, я это говорил Плюму.
Плюм кивнул с серьезным видом.
– Да, говорил, – сказал он. – Нынче же утром, когда Кудряш в первый раз напустился на твоего друга, ты сказал: «Лучше пусть не трогает Ленни, ежели он сам себе не враг». Так и сказал.
Джордж повернулся к Ленни.
– Ты не виноват, – сказал он. – Не бойся. Ты сделал то, что я тебе велел. Иди-ка вымой лицо. А то бог знает на кого похож.
Ленни скривил в улыбке разбитые губы.
– Я не хотел ничего такого, – сказал он.
Он пошел к двери, но, не дойдя до нее, обернулся.
– Джордж.
– Чего тебе?
– Ты позволишь мне кормить кроликов, Джордж?
– Само собой. Ведь ты ничего плохого не сделал.
– Я не хотел ничего плохого, – сказал Ленни.
– Ну ладно. Ступай умойся.
IV
Конюх Горбун жил при конюшне, в клетушке, где хранилась всякая упряжь. В одной стене этой клетушки было квадратное, с четырьмя маленькими стеклами оконце, в другой – узкая дощатая дверь, которая вела в конюшню. Кроватью служил длинный ящик, набитый соломой и прикрытый сверху одеялами. У окошка были вколочены гвозди, на них висела рваная сбруя, которую Горбун должен был чинить, и полосы новой кожи; под окошком стояла низенькая скамеечка, на ней – шорный инструмент, кривые ножи, иглы, мотки шпагата и маленький клепальный станок. По стенам тоже была развешана упряжь – порванный хомут, из которого торчал конский волос, сломанный крюк от хомута и лопнувшая постромка. На койке стоял ящичек, в котором Горбун держал пузырьки с лекарствами для себя и для лошадей. Здесь были коробки с дегтярным мылом и прохудившаяся жестянка со смолой, из которой торчала кисть. По полу валялись всякие пожитки; в своей каморке Горбун мог не прятать вещи, а поскольку он был калека, служил конюхом и жил здесь уже давно, он накопил больше добра, чем мог бы снести на себе.
У Горбуна было несколько пар башмаков, пара резиновых сапог, большой будильник и старый одноствольный дробовик. А еще у него были книги: истрепанный словарь и рваный томик гражданского кодекса Калифорнии 1905 года издания. Были у него старые журналы, и на специальной полке над койкой стояли еще какие-то книги. Большие очки в золоченой оправе висели рядом на гвозде.
Комната была чисто подметена. Горбун был гордый, независимый человек. Он сторонился людей и держал их от себя на почтительном расстоянии. Из-за горба все тело у него было перекошено в левую сторону; блестящие, глубоко посаженные глаза смотрели пристально и остро. Худое черное лицо избороздили глубокие морщины; губы тонкие, горестно сжатые, были светлее кожи на лице.
Уже наступил субботний вечер. За отворенной дверью, которая вела в конюшню, слышались удары копыт, хруст сена, позвякивание цепочек.
Маленькая электрическая лампочка скупо освещала комнату желтоватым светом.
Горбун сидел на своей койке. В одной руке он держал склянку с жидковатой мазью, а другой, задрав на спине рубашку, натирал себе хребет. Время от времени он выливал несколько капель мази на розоватую ладонь, потом лез рукой под рубашку и тер спину. Он поеживался и вздрагивал.
В открытой двери бесшумно появился Ленни и остановился, озираясь. Его широкая фигура совсем заслонила дверной проем. Сперва Горбун этого не заметил, потом, подняв голову, сердито уставился на незваного гостя. Он высвободил руку из-под рубашки.
Ленни робко и дружелюбно улыбнулся.
Горбун сказал сердито:
– Ты не имеешь права сюда входить. Это моя комната. Никто, кроме меня, не смеет сюда входить.
Ленни проглотил слюну, и улыбка его стала еще более заискивающей.
– Я ничего. Просто пришел поглядеть своего щенка. И увидал здесь свет, – объяснил он.
– Я имею полное право зажигать свет. Уходи из моей комнаты. Меня не пускают в барак, а я никого не пускаю сюда.
– Но почему же вас не пускают? – спросил Ленни.
– Потому что я негр. Они там играют в карты, а мне нельзя, потому что я негр. Они говорят, что от меня воняет. Так вот что я тебе скажу: по мне, от вас всех воняет еще пуще.
Ленни беспомощно развел ручищами.
– Все уехали в город, – сказал он. – И Рослый, и Джордж – все. Джордж велел мне оставаться здесь и вести себя хорошо. А я увидал свет…
– Ну ладно, тебе чего надо?
– Ничего… Просто я увидал свет. И подумал, что мне можно зайти и посидеть.
Горбун поглядел на Ленни, протянул руку, снял с гвоздя очки, нацепил на нос и снова поглядел на Ленни.
– Никак не пойму, чего тебе надо здесь, в конюшне, – сказал он с недоумением. – Ты не возчик. А тем, кто ссыпает зерно в мешки, незачем сюда и заходить. На что тебе сдались лошади?
– Щенок, – снова объяснил Ленни. – Я пришел поглядеть щенка.
– Ну и гляди щенка. Да не суйся куда тебя не просят.
Улыбка исчезла с лица Ленни. Он перешагнул порог, потом сообразил, что ему говорят, и снова попятился к двери.
– Я уже поглядел. Рослый сказал, чтоб я не гладил его долго.
– Ты все время вынимал его из ящика, – сказал Горбун. – Удивительно, как это сука не перенесла их куда-нибудь в другое место.
– Ну, она смирная. Позволяет мне его брать.
Ленни снова вошел в дверь.
Горбун нахмурился, но улыбка Ленни его обезоружила.
– Ладно уж, заходи да посиди со мной малость, – сказал Горбун. – Уж ежели ты не хочешь уйти и оставить меня в покое, так и быть, сиди здесь. – Тон его стал дружелюбней. – Стало быть, все уехали в город?
– Все, кроме старика Плюма. Он сидит в бараке, чинит карандаш и все подсчитывает.
Горбун поправил очки.
– Подсчитывает? Что же это Плюм подсчитывает?
– Кроликов! – почти закричал Ленни.
– Ты вконец спятил. Каких таких кроликов?
– Кроликов, которые у нас будут, и я стану кормить их, косить для них траву и носить воду.
– Ты спятил, – повторил Горбун. – Зря тот, второй, с которым ты пришел, оставляет тебя без присмотра.
Ленни сказал тихо:
– Это правда. Мы это сделаем. Купим маленькое ранчо и будем сами себе хозяева.
Горбун поудобнее устроился на койке.
– Садись, – сказал он. – Вот сюда, на бочонок из-под гвоздей.
Ленни, скрючившись, сел на низкий бочонок.
– Вы мне не верите, – сказал Ленни. – Но это правда. Чистая правда, спросите у Джорджа.
Горбун подпер розоватой ладонью черный подбородок.
– Ты живешь вместе с Джорджем, да?
– Известное дело. Мы с ним всегда вместе.
– Иногда он говорит, а ты не можешь взять в толк, об чем это он, – продолжал Горбун. – Так, что ли? – Он наклонился вперед, вперив в Ленни свой острый взгляд. – Ведь так?
– Да… иногда.
– Он говорит, а ты в толк не можешь взять об чем?
– Да… иногда… Но не всегда…
Горбун еще больше наклонился вперед, сдвинувшись на край койки.
– А я не с Юга родом, – сказал он. – Родился здесь, в Калифорнии. У моего отца было ранчо – акров десять земли, он там курей разводил. К нам иногда приходили белые дети, и я играл с ними. Среди них были и добрые. Моему старику это не нравилось. Я только потом, через много лет, смекнул почему. Но теперь-то я знаю. – Он замолчал в нерешительности, а когда снова заговорил, голос его зазвучал мягче. – На много миль вокруг нашего ранчо не было другой негритянской семьи. И здесь, на этом ранчо, кроме меня, нету ни одного негра, и в Соледаде только одна семья. – Он засмеялся. – И ежели я чего говорю, невелика важность – мало ли чего черномазый наговорит.
– А как вы думаете, – спросил Ленни, – скоро щенков можно будет гладить?
Горбун снова засмеялся.
– Когда с тобой разговариваешь, можно быть уверенным, что ты не разболтаешь. Так вот, пройдет недели две – и щенки подрастут. А Джордж себе на уме. Говорит, а ты ничегошеньки не понимаешь. – В волнении он подался вперед. – Тебе все это черномазый толкует, черномазый горбун. На это нечего и внимания обращать, понял? Да уж ладно, ты все одно ничего не запомнишь. Я видел такое многое множество раз, даже счет потерял – один разговаривает с другим, и ему все едино, слышит ли тот, понимает ли. И так всегда, разговаривают ли они или же сидят молча. Это все едино, все едино. – Мало-помалу придя в волнение, он хлопнул себя по колену. – Джордж может болтать тебе всякую чепуху, все, что угодно. Ему важно лишь, что есть с кем поговорить. Просто надобно, чтоб кто-то был рядом. Только и делов.
Он замолчал. Потом заговорил тихо и уверенно:
– А что, ежели Джордж не приедет? Ежели он забрал свои пожитки и больше никогда не вернется? Что тогда?
Наконец смысл его слов дошел до Ленни.
– Как это так? – спросил он.
– Я спрашиваю: а что, ежели Джордж уехал нынче в город, а там – поминай как звали? – Горбун, казалось, торжествовал. – Что тогда? – повторил он.
– Он этого не сделает! – крикнул Ленни. – Джордж нипочем этого не сделает! Мы с ним давно вместе. Он вернется… – Но сомнения уже начали его одолевать. – А вы думаете – он может не вернуться?
Горбун усмехнулся, злорадствуя над его отчаяньем.
– Никто не знает наперед, чего человек может сделать, – сказал он невозмутимо. – Иной раз он, положим, и хотел бы вернуться, да не его воля. Вдруг его убьют или ранят, тогда уж он никак не сможет вернуться.
Ленни мучительно пытался понять его слова.
– Джордж этого не сделает, – повторил он. – Джордж осторожный. Его не ранят. Его ни разу не ранили, потому как он очень осторожный.
– Ну а вдруг, вдруг он не вернется. Что ты тогда будешь делать?
Лицо Ленни исказилось от напряжения.
– Не знаю. А вы чего! – крикнул он. – Это неправда! Джорджа не ранили.
Горбун пристально поглядел на Ленни.
– Хочешь, я скажу тебе, чего тогда будет? Тебя схватят и упекут в дурдом. Наденут на тебя ошейник, как на собаку.
Глаза Ленни вдруг помутились, в них сквозила ярость. Он встал и грозно шагнул к Горбуну.
– Кто это ранил Джорджа? – спросил он.
Горбун сразу осознал опасность. Он отодвинулся.
– Я просто так говорю – а вдруг его ранили, – сказал он. – Джорджа никто не трогал. Он цел и невредим. Он вернется.
Ленни стоял над Горбуном.
– Зачем тогда говорить – а вдруг? Никто не смеет говорить, что тронет Джорджа.
Горбун снял очки и потер ладонью глаза.
Читать бесплатно другие книги:
