Счастливые девочки не умирают Кнолл Джессика

Глава 9

Я не скрывалась от Люка и напрямик заявила, что, когда мы вернемся в Нью-Йорк, мне бы хотелось списаться с мистером Ларсоном. Мысли о нем не давали мне покоя. Я снова и снова представляла себе, как, прижавшись к нему в полутемном баре, открою очередной мрачный секрет: «Все это совершенно невыносимо», – скажу я, и в его взгляде мелькнет беспокойство, смешанное с вожделением. Он поцелует меня, сначала сдержанно и отстраненно. «Жена. Бут. Элспет», – промелькнет у него в голове. Но потом он вспомнит, что это я.

На этом занавес моей одноактной фантазии опускается. Мистер Ларсон никогда не сделает ничего подобного. Да и мне на самом деле этого не хотелось. Я готовилась выйти замуж. Просто я струсила, как все невесты. Перед свадьбой со всеми бывает, убеждала меня мама, когда я, ища поддержки, вслух засомневалась, действительно ли я готова идти под венец. «Такие мужчины, как Люк, на дороге не валяются, – предостерегла она. – Не наломай дров, Тифани. Второго такого тебе никогда не найти».

Меня тянуло к мистеру Ларсону, потому что он всегда был готов прийти на помощь. Он видел, как низко я пала, но не отступился от меня и поддерживал изо всех сил. Он разглядел будущее, которое меня ожидает, раньше меня самой, и подтолкнул меня к нему навстречу. Он верил в меня. В школе мне казалось, что вера – это распятие, покаяние и всепрощающие объятия Христа после смерти. Теперь я знаю, что вера – это другое. Тот, кто верит в тебя, видит в тебе нечто такое, о чем ты даже не подозреваешь, и не отступается, пока и ты не увидишь этого. Мне очень не хватает такой веры.

– Зачем? – уперся Люк, когда я попросила электронный адрес мистера Ларсона. Его голос прозвучал не то чтобы подозрительно, но без особого восторга.

– Что значит «зачем»? – фыркнула я на него, как на бестолковую практикантку, недопонявшую полученное задание. Что тут непонятного? – Просто фантастика, что мы вот так столкнулись! И он тоже снимается в фильме! Интересно, когда у него съемка? И что он будет рассказывать… – Люк хранил непроницаемое выражение лица, и я слезливо добавила: – Мне так хочется обо всем с ним поговорить, Люк!

Люк обессиленно бросил руки на диван и заныл:

– Ани, пойми, он мой клиент. Не надо его впутывать… во все это.

– Ты не понимаешь, – со вздохом сказала я, с поникшим видом удалилась в спальню и неслышно прикрыла за собой дверь. На следующий день я напомнила Люку о разговоре, и он прислал мне сообщение с электронным адресом мистера Ларсона, не присовокупив ни слова.

Чувствуя себя королевой выпускного бала, я настрочила небольшое восторженное письмо. Поразительно, что мы вот так, случайно, повстречались! Как тесен мир, правда? Было бы здорово встретиться!

Я восемь раз обновила страницу, пока в почтовом ящике не появился ответ. Зардевшись от волнения, я открыла письмо.

«Как насчет чашечки горячего кофе?» – написал он.

Кофе! Я закатила глаза под лоб, на что ушли все калории от съеденных тайком виноградин. Кофе! Можно подумать, я в седьмом классе!

«Выпить горячительного не помешает», – ответила я.

«Ты еще школьницей была «с перчинкой», – написал он. Слово «школьница» меня неприятно царапнуло, но он согласился, это главное.

В назначенный день я явилась на работу в просторном кожаном платье-футболке и туфлях с открытым носком, полагая, что в середине лета девушка «с перчинкой» должна выглядеть именно так.

– Дивно выглядишь, – бросила Лоло, разминувшись со мной в коридоре. – Вколола ботокс?

– Ты льстишь мне, как никогда, – вернула я комплимент, и Лоло, как и ожидалось, захихикала. На этом обмен любезностями я полагала закрытым, однако Лоло помедлила и отозвала меня в сторонку. – Твоя «Порноместь» выше всяческих похвал. Превосходная статья.

Я всеми силами отстаивала этот материал – шесть страниц о девушках, которым совершенно безнаказанно «отомстили» их бывшие, пользуясь разрывом между современными технологиями и юридическими нормами, закрепленными в законах о гражданских правах и неприкосновенности личной жизни.

– Спасибо, Лоло, – просияла я.

– Для тебя нет ничего невозможного, – продолжала она. – Мне кажется, что статья произведет больший резонанс сама-знаешь-где.

Она вздернула брови еще выше, хотя выше было просто некуда.

– Это злободневный материал. Я бы не стала его задерживать, – осмелилась поднажать я.

– А мы и не станем. – Лоло раздвинула накрашенные губы в улыбке, обнажив ряд пожелтевших от кофе зубов.

– Потрясающая новость, – в тон ей отозвалась я.

– Ну, чао. – И Лоло помахала мне пальцами с темно-красными ногтями.

Похоже на доброе предзнаменование.

В насыщенном винными парами сумраке бара, как мираж, вырисовывалась монументальная спина мистера Ларсона. Я направилась к нему, петляя между банкирами с обручальными кольцами в карманах и их спутницами в узких юбках, отхваченных на распродаже. «Будь собой. Будь собой. Будь собой», – цокали мои каблуки.

Я легонько похлопала его по плечу. Он был без галстука или уже снял его, и расстегнутый воротничок обнажал шею. Это шокировало меня не меньше, чем в тот день, когда я впервые увидела его в джинсах, и напомнило, сколько всего я не знала о нем.

– Извините, – произнесла я, виновато улыбаясь краешком рта. – На работе засиделась, – прибавила я, устало сдув упавший на глаза локон. «Я так забегалась, но для вас я выкроила минутку», – всем своим видом говорила я.

Разумеется, это было не так. Когда я приступила к сборам, уединившись в офисном туалете, на часах было двадцать минут восьмого. Я опрыскала себя духами, почистила зубы и тщательно, пока на глазах не выступили слезы, прополоскала рот зубным эликсиром. Затем сделала основательный макияж, имитирующий отсутствие макияжа. Через двадцать одну минуту я вышла из дверей редакции, на одну минуту позже, чем планировала. В здании Флэтайрон-билдинг, где мы условились встретиться, я рассчитывала оказаться ровно в семь минут девятого. Хочешь показать кому-то, что на нем свет клином не сошелся, – опоздай ровно на семь минут, утверждает Нелл.

– Два круга вокруг стадиона, – сказал мистер Ларсон, не отрывая губ от бокала, и сделал глоток. Судя по тому, сколько виски оставалось на дне, он уже дошел до кондиции.

При одной мысли, как мистер Ларсон командует мной, покрикивая «быстрее, не сбавляй темп, не подкачай, Тифани», я покрылась гусиной кожей и нарочно засуетилась, взбираясь на высокий барный стул. Он не должен видеть, как по мне бегут мурашки. Еще рано.

– Знаете, я до сих пор делаю те беговые упражнения на подъеме, как вы нас учили, – сказала я, заложив прядь волос за ухо.

Мистер Ларсон тихонько прыснул. В уголках его глаз теснились морщинки, однако выражение лица оставалось совершенно мальчишеское, словно седины на висках и в помине не было.

– Интересно где? Этот город плоский, как тарелка.

– Да, мало что может сравниться с тем холмом в Милл-Крик, – согласилась я. – Я живу на Нижнем Манхэттене, в Трайбеке. Приходится довольствоваться Бруклинским мостом. – И я притворно вздохнула. Мы оба прекрасно знали, что обладатель со вкусом обставленной малометражной квартиры над Бруклинским мостом куда выше по статусу, нежели владелец целого особняка в Брин-Мор.

Бармен поймал мой взгляд.

– Мартини с водкой, – попросила я.

Коктейль для редактора глянцевого журнала. Мартини прельщает меня куда меньше, чем, скажем, печенье в шоколаде, но когда мне хочется раствориться в теплом тумане – причем немедленно, – это мое заветное снадобье. После него даже наступает обманчивое чувство усталости, когда мне кажется, что я смогу заснуть.

– Дай-ка на тебя поглядеть. – Мистер Ларсон откинулся, чтобы получше рассмотреть все, что я для него приготовила. Претенциозное кожаное платье, бриллиантовая сережка в ухе, выставленная напоказ. В одобрительном взгляде мистера Ларсона промелькнула искорка изумления, от которой меня тряхнуло, как от случайного прикосновения к раскаленному железу. – Именно такой я тебя и представлял.

Я сделала над собой усилие, чтоб не рассмеяться, и невозмутимо спросила:

– Какой? Охочей до выпивки?

– Нет. Такой. – Он показал на меня ладонями, вытянутыми параллельно друг другу. – Ты стала женщиной, увидев которую на улице невольно думаешь, интересно, кто она. Чем занимается.

Передо мной возник наполненный фужер. Я поднесла его к губам и сделала обжигающий глоток – чтобы не запороть следующую заготовленную фразу.

– Я занимаюсь тем, что раздаю советы, как делать минет.

– Да брось, Тиф, – сказал мистер Ларсон и отвел глаза.

Мое прежнее имя и прозвучавшее в его голосе разочарование оглушили меня, будто Дин снова влепил мне пощечину. Я отпила добрый глоток и липкими от коктейля губами проговорила, в попытке исправить оплошность:

– Не ожидали такого от бывшей ученицы?

Мистер Ларсон повертел бокал в руках.

– Мне не нравится, что ты выставляешь себя в дурном свете.

Опершись локтем на стойку бара, я развернулась к нему лицом, чтобы показать, что нахожу этот разговор забавным.

– Ничего подобного. Раз уж профессиональная этика журналиста не про мою честь, по крайней мере, надо относиться к этому с юмором. Так что все в порядке.

Мистер Ларсон посмотрел на меня таким знающим взглядом, что я с трудом не отвела глаз.

– Вроде бы да. Вот только так ли это на самом деле?

Мартини еще не возымел свое действие, и я не знала, как быть дальше. Я-то предполагала, что слово за слово – пару шуток о моей работе, немного самоиронии с сексуальным подтекстом, – и сквозь флер беззаботности мистер Ларсон разглядит, что я намного амбициозней и искушеннее, чем его жена. Не кажется ли мне, что Люк слегка недотягивает? О да, удрученно соглашусь я и, может быть, даже пущу слезу. Люк не понимает. Не многим дано понять. «И ты один из них», – красноречиво скажет мой взгляд в упор.

– Ну ладно, больше не буду, – рассмеялась я. – Это все из-за документалки. Нервишки шалят.

– Прекрасно тебя понимаю, – со смехом сказал мистер Ларсон, и мне стало немного легче.

– Правда, я немного не доверяю киношникам, но все равно с нетерпением жду начала съемок.

– Что значит «немного не доверяю»? – не понял мистер Ларсон.

– Не ясно, куда ветер подует. Я-то знаю, на что способен редактор. – Понизив голос, я заговорщицки подалась вперед, намереваясь открыть ему секрет для избранных. – Я и сама умею вывернуть текст как угодно, хоть наизнанку. Знаю, что и как нужно преподнести еще до того, как договорюсь об интервью с экспертом. Если его ответы мне не подходят, я просто по-другому формулирую вопросы. Или, – я наклонила голову набок, – просто меняю эксперта на более сговорчивого.

– Так вот, значит, как это работает. – Он сосредоточенно сощурился, будто хотел заглянуть сквозь вывеску, за которой я скрывалась. От его проницательного взгляда по толстому стеклянному колпаку, отгораживающему меня от остального мира, побежала тонкая паутинка трещин.

– Это я к тому, что не возлагаю больших надежд на киношников, – осклабилась я.

Мистер Ларсон склонился ко мне, сгорбив плечи. От него сильно пахло виски.

– Понимаю. Я думаю, ты зря переживаешь. Их интересует то, что осталось недосказанным, а именно – твоя роль во всей этой истории. Впрочем, не могу гарантировать, что это так. – Он отклонился назад, и душистый жар его дыхания больше не долетал до меня. Повеяло прохладой. – Что бы о тебе ни говорили, самое важное – то, что у тебя вот здесь. – И он приложил руку к сердцу.

Эти слова прозвучали так серьезно и напутственно, что при других обстоятельствах я бы с удовольствием над ними поерничала. Но, поскольку их произнес мистер Ларсон, я запомнила их на долгие годы и не раз повторяла себе в минуты сомнений.

– То, что у меня «вот здесь», не очень меня утешает, – пробормотала я, теребя картонную подставку из-под фужера.

Он глубоко вздохнул, будто узнал пренеприятную новость.

– Господи, Тиф. Мне очень жаль это слышать.

Мое лицо сморщилось в отвратительную плаксивую гримасу. Меня раздирало от ненависти к себе. Я опустила голову и закрылась руками.

Мистер Ларсон сгорбился и снизу заглянул мне в глаза.

– Послушай, – сказал он. – Я не думал, что тебя заденут мои слова.

Его горячая рука коснулась моей спины, чуть ниже, чем следует, от чего внизу живота разлилось сладкое и настойчивое тепло, которого мне будет не хватать.

Я криво улыбнулась. Стойкий оловянный солдатик.

– Со мной еще не все потеряно. Честно.

Рассмеявшись, мистер Ларсон провел рукой чуть выше и потрепал меня по спине, совсем по-отечески. Я прокляла себя, что снова оступилась, однако на будущее запомнила: ему нравится меня утешать.

– Ну, так что? – спросил мистер Ларсон, выпрямившись и убрав руку. – Приезжаешь на съемки в сентябре?

Организационный вопрос. Тут зацепиться не за что.

– Да. А вы?

Скривившись, он заерзал на стуле, слишком маленьком и неудобном для человека его телосложения, и ответил:

– Я тоже.

Бармен спросил, не желаем ли мы повторить заказ. Я с готовностью закивала, но мистер Ларсон отказался.

– Уитни не возражает? – несколько раздраженно выдохнула я. – Люк, например, против.

– Люк против того, чтобы ты снималась?

К моему удовольствию, это его задело.

– Просто он считает, что нечего ворошить прошлое. Да еще и перед самой свадьбой.

– Конечно, он беспокоится о тебе.

Я покачала головой, радуясь возможности разоблачить святого Люка.

– Ему надоело обсуждать мои глупые истерики. Он был бы счастлив, если бы я больше не вспоминала о Брэдли.

Мистер Ларсон провел пальцем по краю стакана, осторожно и мягко, и я будто вновь почувствовала, как он разглаживает полоску лейкопластыря на моей мокрой от слез щеке.

– Оставить прошлое позади не означает вычеркнуть его вовсе, – пробормотал он, уткнувшись в пустой бокал. – Или залечить старые раны.

Мистер Ларсон взглянул на меня с некоторым смущением, ища согласия в моих глазах. Люк ни разу не удостоил меня такой чести. Отнюдь. Люк взбирается на постамент и оттуда вещает, как мне следует себя вести. Сдался мне этот документальный бред! Да плевать надо с высокой колокольни на то, кто и что обо мне думает!.. Легко сказать, когда ты всеобщий любимчик.

– Это, конечно, только мое мнение, – сказал мистер Ларсон. – Извини.

Я вдруг поймала себя на том, что гляжу на него исподлобья.

– Нет, – ответила я, сморгнув, и тень Люка исчезла. – Вы правы. Спасибо. За то, что сказали это вслух. Со мной об этом никто не говорит.

– Уверен, Люк очень старается. – Мистер Ларсон хотел взять меня за руку. От изумления я вся оцепенела, и он держал мою неподатливую руку в воздухе, как викторианский кавалер, ведущий даму на танец. – Он очень тебя любит.

Пришло время действовать решительно.

– Мне так хочется, чтобы меня понимали!

Мистер Ларсон осторожно опустил мою руку на барную стойку. Интересно, заметил ли он, что от его слов у меня закипело в груди.

– Для начала позволь ему тебя понять, Тиф.

Подперев голову рукой, я произнесла фразу, неоднократно отрепетированную после нашей нечаянной встречи:

– Мистер Ларсон, вам совсем не хочется звать меня «Ани», да?

– То есть ты хочешь спросить, можно ли тебе звать меня Эндрю? – Его губы изогнулись в знакомой улыбке, с которой он всегда появлялся перед классом. Нет, завлечь его не выйдет, но я жаждала его всем своим существом, как глоток воды. – Можно.

Нагрудный карман его рубашки вдруг осветился изнутри. Эндрю извлек телефон. «Уит», – мелькнуло на экране. Неполное имя жены выдавало его отношение к ней.

– Извини, – сказал он мне. – Опаздываю на ужин с женой. Засиделся.

Разумеется, он опаздывает на чертов ужин со своей драной женой. На что ты рассчитывала? Что вы поклянетесь друг другу в вечной любви в этом задрипанном баре и отправитесь в мотель? Ты просто омерзительна.

– Всего два слова, – заторопилась я и, по крайней мере, отвлекла его от телефона. – Я давно хотела сказать… Извини. За то, что случилось в кабинете у директора. За то, что пошла на попятную.

– Не извиняйся, Тиф.

Нет, он ни в какую не хотел звать меня «Ани».

– И все-таки извини. Кстати, я тебе не признавалась, но… в то утро, когда ты ушел в аптеку, я говорила с Дином по телефону, – глухо сказала я, повесив голову.

Эндрю немного замешкался с ответом.

– А как он узнал, что ты у меня?

– Он не знал. – И я пересказала телефонный разговор с мамой. – Я искренне считала, что с понедельника все будет по-другому. – Я презрительно фыркнула. – Боже, ну и дура.

– Ты не дура. – Эндрю положил телефон на барную стойку и посмотрел на меня в упор. – Это всё Дин. Это его вина. Не твоя.

– Но из-за меня он вышел сухим из воды! – Я с отчаянием вздохнула. – Если бы я не держалась так за свою популярность… Господи, у меня просто зла на себя не хватает!

Когда в университете прошел слух, что какой-то студент изнасиловал первокурсницу, а она не сообщила об этом куда следует, я пришла в бешенство. Увидев ее в столовой, я едва сдержалась, чтоб не закричать ей в лицо: «Не спускай ему с рук!» Но в том, как она накладывала в тарелку цветную капусту – которую никто никогда не брал, – было что-то такое, от чего сокрушительно сжималось сердце. Может, она с детства обожала цветную капусту, которую мама готовила специально для нее, несмотря на протесты остальных детей. Мне захотелось обнять эту девушку, прижаться к ее свежевымытым белокурым волосам и шепнуть: «Как я тебя понимаю».

Потому что у меня тоже не хватило духу.

Наутро понедельника мистер Ларсон, как мы и договаривались, первым делом известил директора школы, что Дин Бартон снова «отличился», а с ним и Лиам Росс, новенький. В школьном коридоре на полпути к классной комнате меня встретила миссис Дерн и отправила к директору. Пройдя быстрым шагом мимо комнаты отдыха, мимо распахнутых дверей в столовую, где горстка учеников заканчивала завтрак, я взбежала по ступенькам на второй этаж, в административное крыло. В кабинете директора меня поджидал мистер Ларсон. Он стоял в углу, оставив для меня единственный незанятый стул, и ободрительно улыбался.

Я все отрицала, рассматривая белесые разводы от дождевой воды на сандалиях, и гадала, сумеет ли мама их вывести.

– Значит, тебе нечего нам рассказать? – Директор школы, мистер Ма, едва сдержал вздох облегчения: семейство Бартонов недавно выделило деньги на расширение школьной столовой.

– Нет, – с улыбкой ответила я.

Мистер Ма явно заметил плохо замазанную тональным кремом ссадину на моей щеке, но виду не подал.

– Что с тобой такое? – допытывался мистер Ларсон, когда мы вышли из директорского кабинета.

– Давайте закроем тему, – на ходу взмолилась я.

Мистер Ларсон боролся с собой, чтобы не схватить меня за руку. Я прибавила шагу, убегая от его разочарования, разлившегося в воздухе, как крепкий дешевый одеколон.

Теперь, после стольких лет, Эндрю осматривал меня, как родинку, недавно выскочившую на коже. Когда это она появилась? А вдруг она злокачественная?

– Не суди себя строго, Тиф. Ты пыталась справиться с ситуацией как могла. – В приглушенном свете ламп его широкое, миловидное лицо казалось безупречным. – Ты многого добилась, добилась честным, усердным трудом. В отличие от некоторых.

– Ага, в отличие от Дина, – ощетинилась я, хотя порой мне кажется, что у нас куда больше общего, чем мне бы хотелось.

Мы немного помолчали. Мягкий свет сглаживал острые углы и заполнял пустоту внутри. Краешком глаза я заметила, что бармен поглядывает в нашу сторону, и усилием воли попыталась его отогнать, но он уже спросил:

– Что-нибудь еще?

– Счет, пожалуйста, – попросил Эндрю и полез в карман за бумажником. Передо мной издевательски поблескивал второй бокал с мартини.

– Может, поужинаем вместе? – предложила я. – Как-нибудь до или после съемок?

– С удовольствием, – с улыбкой согласился Эндрю, извлек кредитку и протянул бармену.

Я улыбнулась ему в ответ.

– Спасибо, что понимаете.

– Извини, что не могу остаться. – Эндрю взглянул на часы и вскинул брови. – Мне уже давно пора бежать.

– Все нормально. Буду сидеть тут одна, пить, – театрально вздохнула я, – а остальные будут смотреть на меня и думать, кто я такая и чем занимаюсь.

Мистер Ларсон расхохотался.

– Пересластил, да?.. Тиф, я тобой горжусь.

Трещина на стеклянном колпаке расползлась и стала еще глубже.

Дверь спальни была закрыта, на полу лежала густая тень. Должно быть, Люк решил пораньше лечь спать. Я стащила с себя кожаное платье и немного постояла под работающим кондиционером.

Затем умылась и почистила зубы. Заперла дверь, выключила свет. Бросив одежду на диване, я прокралась в спальню в одном белье – на мне был самый красивый комплект. На всякий случай.

Люк шевельнулся, когда я открыла ящик комода.

– Привет, – прошептал он.

– Привет. – Я расстегнула застежку бюстгальтера, и он упал к моим ногам. Раньше Люк сразу после этого зазывал меня в постель, но такого уже давно не случалось. Натянув шорты и майку, я забралась под одеяло.

Комнату наполнял арктический, неестественно свежий воздух. В полумраке, разбавленном бликами одиноко светящихся окон башни Свободы, где допоздна засиживались воротилы банковского дела, я увидела, что Люк лежит с открытыми глазами. В нью-йоркских квартирах никогда не бывает по-настоящему темно – еще одна причина, по которой я люблю этот город. Здесь во все часы дня и ночи в комнату проникает свет с улицы, заверяя, что где-то еще не спят, что кто-то сможет прийти на помощь, если потребуется.

– Довольна? – спросил Люк невыразительным голосом, плоским, как беговая дорожка вдоль Вест-Сайд-Хайвей.

– Я рада, что мы встретились и поговорили, – ответила я, тщательно подбирая слова.

Люк с немым укором повернулся ко мне спиной.

– А я буду рад, когда все это наконец закончится и ты станешь такой, как раньше.

Я знаю, по какой Ани он соскучился. С какой Ани хочет ложиться в постель. Это Ани, вернувшаяся из «Чикен-бокса» – самого крутого бара на Нантакете, у входа в который вьется долгая очередь зябнущих девиц в легких коротких платьицах пастельных оттенков. Там работает одна барменша, Лесби. Вообще-то ее зовут Лиз, но, если ты размером с оголодавшего бегемота, одеваешься в камуфляж и носишь кольцо в носу, то привилегированные отморозки считают верхом остроумия окрестить тебя «Лесби».

Женушки друзей Люка начинают нервничать и дергаться в присутствии Лесби, но только не я. В нашей компании ходила набившая оскомину шутка: отправьте Ани делать заказ, и она вернется хотя бы с одним коктейлем за счет заведения, потому что Лесби к ней неровно дышит. Люк обожает Лесби, поскольку она подчеркивает пропасть между мной и остальными, симпатичными, но бесполыми девушками в накинутых на плечи теплых кофтах и с пузатыми жемчужинами в ушах. А Люку досталась такая, что не только не робеет в обществе брутальной лесбиянки, но и флиртует с ней напропалую.

– А вот и моя Ани Леннокс, – расплывается в улыбке Лесби, едва завидев меня. – Сколько обычных? Сколько без сахара?

Я показываю нужное количество на пальцах, и Лесби со смешком рапортует:

– Будет сделано.

Пока она наполняет бокалы, Люк, уткнувшись в мои влажные от тумана волосы, горячо шепчет в ухо:

– Почему она опять зовет тебя «Ани Леннокс»?

– Потому что Анни Леннокс – лесбиянка. Жирный намек на постель, – неизменно отвечаю я, склонив голову набок и подставив шею для поцелуя.

Когда наш заказ готов, Люк готов тоже, и мне приходится идти впереди него, прикрывая собой его красные шорты. Мы распределяем напитки между сидящими за столом Бутами, Гриерами и Кинси.

– Без сахара те, что с долькой лимона, – предупреждаю я девушек и плотоядно улыбаюсь: Лесби обожает готовить «диетические» углеводные бомбы для отощавших сучек в белых джинсах.

Мы опрокидываем достаточно, чтобы как следует согреться после леденяще-холодной улицы. Даже посреди знойного лета температура на Нантакете может падать до пяти-десяти градусов после захода солнца. Из бара мы возвращаемся в особняк Харрисонов, где без труда разместилась бы вся выпускная группа Люка. Одни раскуривают косяк, другие догоняются пивом или разогревают себе еду, сочетая несочетаемое. Только не мы с Люком. Нет, Люк с ходу заваливает меня в постель, задрав на мне платье еще до того, как примять простыни. Мы давным-давно договорились, что я всегда, даже в самый лютый холод, буду ходить в «Чикен-бокс» в платье: меньше возни по возвращении домой.

Пока Люк старательно пыхтит надо мной, я вглядываюсь в его лицо, на котором проступают вены, а к веснушчатым щекам приливает кровь, обесцвечивая веснушки. В эту ночь Люк старается только для себя – это его личный тайный обряд, – но я все равно получаю оргазм. Я вспоминаю, как почти два года назад Лесби зашла за мной в туалет и, оттеснив меня к стене, неожиданно робко и нежно поцеловала. Как она просунула свое мощное колено между моими ногами, когда я поцеловала ее в ответ, и я прижалась к нему, унимая ноющую внутри боль.

Я долго колебалась, рассказывать или не рассказывать об этом Люку. Не потому, что так будет «правильно» (что за ханжеская мутотень). Просто я не знала, заведется он или скривится от отвращения? Найти золотую середину между нормой и допустимым извращением в его случае крайне затруднительно.

В конце концов я решила молчать. Возможно, я бы все ему рассказала, будь Лесби чуть более модельной внешности.

Люк, зажмурившись, испускает последний протяжный стон. Мне бы хотелось, чтобы он не спешил, остался внутри ненадолго, однако он быстро «сдувается», опрокидывается на спину и, задыхаясь, лопочет, как сильно он меня любит.

Возможно, я навсегда залипну одной ногой в обывательском болоте, но это не умаляет того факта, что я тоже из тех женушек, которых выставляют напоказ. Просто я чуть-чуть отличаюсь от остальных.

Глава 10

Выйдя из кабинета директора, я решила действовать уравновешенно и целеустремленно. Пускай я самым неблагодарным образом подвела мистера Ларсона, но раздумывать над этим не было времени. Надо поскорее найти Оливию. Извиниться за то, что из-за моих криков ей влетело. Во что бы то ни стало вернуть ее расположение. Мне казалось, это вполне осуществимо: Оливия, считала я, пойдет на поводу у Дина, а огорчать меня было не в его интересах.

На переменках я всюду искала Оливию. Даже заглянула под дверцу «ее» кабинки в туалете. Напрасно – Оливия как сквозь землю провалилась. Чтобы поймать ее во время обеденного перерыва, придется прийти в столовую пораньше, пока остальные не набежали. Впрочем, Оливия первой появлялась за столом – по той простой причине, что никогда не стояла в очереди в буфет.

Она сидела на своем обычном месте и жевала желейные конфеты, предварительно растерзав их на кусочки. В уголке губ виднелся сизый кровоподтек. Мне стало плохо. Но не от того, как жестоко поступил с ней отец. Нет. Мне было четырнадцать, и я не умела сочувствовать. Этот кровоподтек предвещал мои похороны.

– Лив? – пробормотала я в надежде, что она смягчится, услышав свое прозвище.

– Мм? – произнесла она, тихо и совершенно безадресно.

– Извини за то, что было в субботу, – произнесла я, присаживаясь рядом. Вспомнив о том, что сказал Дин, я добавила: – Нельзя мне курить после того, как напьюсь. У меня сносит крышу.

Оливия подняла глаза и улыбнулась такой отрешенной, потусторонней улыбкой, что она по сей день снится мне в кошмарах.

– Все нормально, – глухо сказала она и коснулась неумело замазанной «тоналкой» ссадины на моей щеке. – Мы квиты.

– Так вот где ты ошиваешься, Финни! – Рядом со мной возник Дин. Он тяжело уронил на стол поднос, забитый сэндвичами, чипсами и банками колы. – Что за дела? Я думал, мы поладили?

– Ты сейчас о чем? – не поняла я.

– Меня вызывали на ковер, – загрохотал он и, обращаясь к группе сочувствующих, собравшихся вокруг стола, сообщил, что ему сделали втык по поводу одного «инцидента», из-за которого он, вероятно, будет отстранен от финальной игры на этой неделе. Его прихлебатели возмущенно загомонили.

– Что за бред, – закипятился Пейтон, а Лиам в негодовании закачал головой, хотя вообще не играл в футбол.

– То есть меня допустят, – буркнул Дин, – если до тех пор ничего не произойдет.

(Надо было сказать ему: «Какие проблемы? Просто постарайся никого не изнасиловать в ближайшие два дня».)