Тайная книга Самак Грегори

27

Достопочтенный бургомистр городка Браунау-на-Инне Теодор Рифеншталь сидел, развалившись в мягком кожаном кресле, которое возвышалось в его роскошном кабинете цвета меди и красного дерева.

Пока его семья была чем-то занята на втором этаже, прямо над ним, он доверительно говорил по телефону с Германом Бёзером, начальником местной полиции:

– Вот именно, Герман, я не сомневаюсь.

– Было непросто кое с кем из сотрудников, которые думают не так, как мы. По счастью, их немного.

– О ком речь? – спросил бургомистр.

– О Фуксе и Хофере, но это уже улажено. Ради такого дела они своим местом не рискнут.

– Герр Грубер будет нам очень признателен. Его сын Эрван вовсе не плохой паренек. Да к тому же сами знаете, через несколько недель выборы. Ставки высоки, и не только для меня.

– Да, герр Рифеншталь, отлично понимаю.

– И как вы собираетесь за это взяться?

– Мы сегодня же отправим обстоятельный отчет с выводами о падении пострадавшего в траншею, в месте слияния Инна и Энкнаха. В результате несчастного случая.

– Да, да, замечательно, очень хорошая идея… Даже превосходная! – обрадовался бургомистр, повернувшись на своем сиденье, чтобы лучше рассмотреть тень у двери своего кабинета. – Герман, вы уже представлены к…

Он не закончил фразу. Его дочь Марика смотрела на него мрачным взглядом. Она все слышала.

– Я вам перезвоню, – сказал он, прежде чем положить трубку. – Что ты тут делаешь, Марика?

Она неподвижно глядела на него с какой-то дерзостью, которой он за ней прежде не замечал.

– Смотрю на вас, отец, и думаю, что ни за что бы не захотела быть вашей дочерью!

– Что-о-о? – протянул он в изумлении.

– Как будто я не знаю, что вы собираетесь сделать! Вы покрываете убийцу! Я больше не хочу быть вашей дочерью! Не хочу носить вашу фамилию! Она мне так же отвратительна, как и вы сами!

Рифеншталь впал в ужасающий гнев. Он впервые слышал, чтобы дочь так к нему обращалась. В кабинет вбежала Гертруда, мать Марики.

Марика взорвалась:

– Меня тошнит от вашего «дорогая дочь», от ваших манер, вашего воспитания, цинизма и этих уроков фортепьяно! Я вас ненавижу! Больше не хочу ни этого имени, ни дома, ни положения в обществе! Я хотела бы стать бедной, но достойной. Уж лучше быть сиротой, но свободной. И не смейте прикасаться ко мне своими руками, они в крови!

Гертруда зажала себе рот рукой. То, что она сейчас услышала, выходило за пределы ее представлений о мироустройстве. Тем не менее она попыталась защитить дочь, но это было уже слишком для отца. Подскочив к девочке, он впервые в жизни обрушил на нее град затрещин в припадке неконтролируемой ярости.

Через несколько секунд Гертруде удалось остановить мужа, но было слишком поздно. Девочка попыталась убежать. Однако отец, удержав дочь за руку, стал выкручивать ее, чтобы она опустилась на колени и при этом вопил:

– Кто научил вас говорить такое о своем отце?!

Лицо и тело Марики было в синяках. Но она замкнулась в молчании, и только слезы текли по ее щекам.

– Все это ваши знакомства! Все этот маленький дикарь, с которым вы видитесь после школы, верно? Думали, я про него не знаю? На самом деле меня это не удивляет! Смотрите, Гертруда, я же говорил вам, что надо обратить на это внимание…

Мать была шокирована и словами Марики, и крайней грубостью супруга.

– Теодор, как вы могли поднять руку на нашу дочь? – поперхнулась она.

– Я не потерплю этого под своим кровом! Я бургомистр Браунау, слышите? И я наведу порядок и в этом городе, и в своем доме. Впредь, Марика, я запрещаю вам видеться с этим бродягой. С этим подонком!

– Томас тут ни при чем, он – мой единственный друг!

– Так я и думал! – завопил Рифеншталь. – Вы слышали, что я вам сказал, барышня? Вы его больше не увидите. И могу вас заверить, что впредь этот крысеныш будет иметь дело со мной. А теперь – марш немедленно в свою комнату!

Разволновавшаяся мать схватила Марику за руку, и обе исчезли на втором этаже.

Поправив воротничок, господин Рифеншталь вернулся к письменному столу и снял телефонную трубку.

– Герман? Да, это опять я. Слушайте хорошенько, у меня для вас есть важное поручение. И я хочу, чтобы вы устроили мне это как можно быстрее…

28

Уже несколько дней Ти-Том не видел Марику на дороге из школы. Он проводил время, читая и наблюдая за окрестностями с высоты своей обветшалой башни. В Браунау тем временем установилась какая-то особенная осень, погрузившая его в сумрак.

Но главное, ему не хватало Марики. Неужели ее куда-то отослали?

Решив проверить это, он, несмотря на свои страхи, отправился в городок, чтобы разыскать ее следы.

Ему пришлось пойти по той же дороге, на которой старый Зоф нашел свою смерть. Там, где антиквара забросали камнями, мальчуган замедлил шаг. И заметил, что от произошедшего не осталось и следа.

Была среда, вторая половина дня. Деревня казалась серой и призрачной. Он искал Марику в сквере, на улицах, но напрасно. Только заметил мимоходом, что улица Блох сменила название.

Наконец он оказался перед богатым домом Рифеншталей. Как обычно, обогнул его и пролез под оградой, там, где решетка была продавлена снаружи, и оказался в большом саду. Это было тихое место с зеленым газоном, дорожкой, посыпанной белым гравием, и большим тополем, чья листва касалась каменных стен дома.

Ти-Том не осмелился позвать Марику из опасения обнаружить себя. Подобрав горсть камешков на дорожке, змеившейся до самого входа, он стал бросать их один за другим в ее окно на втором этаже.

Залаяла собака; за стеклом появилась Марика – осунувшаяся, со следами побоев на лице. Заметив Ти-Тома, она лишь печально улыбнулась ему, отчего он встревожился еще больше. Потом девочка приложила указательный палец к губам и исчезла на несколько секунд.

Когда Ти-Том снова увидел ее, она торопливо бросила в окно скомканную записку. Томас побежал ловить порхавший клочок бумаги. Потом спрятался под тополем, чтобы ее прочитать.

«Я больше не могу с тобой видеться, родители запрещают. Надеюсь, ты понимаешь. Мне в самом деле очень жаль».

Лицо Ти-Тома изменилось. Он еще раз взглянул на окно. Там уже никого не было. Марика ушла.

Он подождал еще несколько минут, надеясь на другой знак и более подробные объяснения, но Марика больше не появилась.

Тогда он залез на дерево, чтобы попытаться заглянуть в комнату, но сук под ним с треском обломился.

Собака залилась лаем еще пуще. Ти-Том даже не успел соскочить с дерева, как дверь распахнулась и на пороге появился человек с перекошенным от гнева лицом. Это был господин Рифеншталь. Он заорал, перекрывая собачий лай:

– Убирайся отсюда, паршивый крысеныш! Как ты посмел ко мне залезть? И не вздумай приближаться к моей дочери! Понял?

Бургомистр выхватил из кармана мобильный телефон и позвонил в полицию:

– Тут бродяга! Залез ко мне… Осмелился проникнуть в мое владение. Приезжайте немедленно!

Томас уже улепетывал сломя голову. Нырнул под ограду и снова оказался на улице.

Ледяной ветер хлестнул его по лицу. Он поднял воротник куртки и втянул голову в плечи.

Маленький беспризорник чувствовал себя в Браунау совершенно потерянным. Какое-то время он блуждал по улицам, думая о Марике, ее родителях, об их необъяснимой ненависти к нему.

Вот тогда-то Ти-Том и заметил на повороте большой улицы крупную фигуру человека, вышедшего из здания, на которое он раньше никогда не обращал внимания и чей фасад был украшен большими эмблемами.

Их цвета немного оживляли унылую улицу. Незнакомец, одетый в серый плащ, издалека заметил приближение Ти-Тома и нарочно встал посреди тротуара, чтобы тот не смог его миновать.

Он был высок и очень красив. У него была улыбка архангела, и такая внешность в этом враждебном городе с первого же взгляда показалась Ти-Тому располагающей.

Дав Томасу подойти поближе, человек мягко обратился к нему:

– Здравствуй, мой мальчик.

Тот почувствовал доверие к нему и остановился.

– Здравствуйте, – ответил он, все же держась на некотором расстоянии.

– Ты ведь Томас, верно?

Ти-Том насторожился. Откуда незнакомец знает, как его зовут?

– А вы кто? – спросил Ти-Том.

В глазах незнакомца вспыхнула искорка. Он опознал маленького дикаря. И стал приближаться, осторожно, чтобы не спугнуть, продолжая говорить успокаивающим тоном:

– Я Герман Бёзер, но ты можешь звать меня просто Германом, если хочешь.

Бёзер был уже совсем близко. Вдруг мальчик ощутил исходящую от него жестокость. И отступил на шаг.

Тот попытался его схватить:

– Ну же, малыш, не бойся, я не хочу тебя обидеть, – пообещал он.

Но интуиция Ти-Тома резко обострилась. Почувствовав настоящую угрозу, он отскочил, успев сказать:

– Извините, но мне некогда разговаривать. Я должен идти.

И пустился наутек.

Тогда красавчик скривился, показав свое истинное лицо, в котором было что-то порочное. Но проворства ему не хватило, он лишь успел заметить, как Ти-Том стремительно исчезает в лабиринте улочек старого городка.

Герман Бёзер присоединился к своему подчиненному, стоявшему на другой стороне улицы. Офицер Фукс ждал его, прислонившись к стене, и видел всю сцену.

– Чего тебе понадобилось от мальчишки? – спросил он.

– Это беспризорник. Ворует у коммерсантов, нарушает общественный порядок. Бургомистр непременно хочет с этим покончить.

– Покончить? Да брось, это же всего лишь сирота, он ведь никому ничего плохого не делает…

– Опять за свое, Фукс?!

Но Фукс был не из пугливых:

– Ты теперь за детей взялся?

– Ладно, пошли в участок, Фукс. Я тебя предупредил: ты или со мной, или против меня. Потом не жалуйся.

Они направились к городскому отделению полиции. Фукс внутренне кипел. Он уже давно сопротивлялся Бёзеру, но, с тех пор как тот завязал солидные отношения с местными политическими деятелями, и особенно с Рифеншталем, чувствовал, что его начальник становится недосягаем для критики. Кроме того, ходили ужасные слухи о его садистском характере. Фукса это тревожило.

Первое время сослуживцы в участке посмеивались между собой над экстремистскими наклонностями Бёзера. И прозвали его Архангелом, намекая на его смазливую внешность, а заодно и на Люцифера, падшего ангела, поскольку за этим точеным лицом таилась необычайно злобная натура, которую иногда выдавали его поступки.

В эти последние недели Архангелу удалось усилить свои позиции в участке с помощью угроз и обещаний продвижения по службе. Пассивность большинства довершила остальное. После этого Бёзер по решению бургомистра был официально назначен на пост начальника полиции Браунау – явный знак одобрения с его стороны. Отныне власть Архангела стала почти беспредельной. Дитер Фукс был одним из немногих, кто еще осмеливался ему перечить.

Он происходил из Зальцбурга, был женат и к своим тридцати годам уже стал отцом троих мальчиков, которых любил больше всего на свете. Если бы потребовалось, он вырвал бы ради них кусок собственного сердца. Фукс был хорошим, простым человеком.

От мысли, что Бёзер охотится на беззащитного мальчугана, у него холодок пробежал по спине. Он сразу же подумал о собственных детях.

29

Элиас очнулся на скамье в центральной аллее городского парка. Небо было ясным, вдалеке слышались голоса галдевших детей. Их матери чинно сидели вдоль аллеи, одетые в элегантные платья с воланами.

Пока их малыши играли в войну, по большей части с сучками деревьев вместо ружей, матери коротали время за беседой.

Прислушавшись, Элиас стал невольным свидетелем диалога между матерью и сыном.

– Ну же, Дольфи, иди играть, – нетерпеливо сказала женщина.

– С кем? – спросил ребенок.

– Да с другими мальчиками! Ну же, давай! У тебя ведь есть друзья, верно?

– Нет у меня никаких друзей, – сказал малыш. – Когда я прихожу играть, они надо мной издеваются.

– Ты это говоришь, потому что они зовут тебя Латуком, как салат, да?

– Я не хочу, чтобы меня звали Латуком!

– Однако, – заметила элегантная мамаша, – я нахожу это прозвище довольно милым. На твоем месте я бы не сердилась из-за такой мелочи.

Но ребенок был не согласен и повторил раздраженно:

– Не хочу, чтобы меня звали Латуком!

Элиас лукаво сощурился. Этот разговор напомнил ему о собственном детстве. Повернувшись, он посмотрел на мальчугана: тот оказался худосочным заморышем с зеленоватым лицом. Элиас проследил за ним глазами и увидел, как он в конце концов смешался с остальными детьми, которые предложили ему поиграть вместе с ними, поскольку были очарованы его новехоньким ружьем.

Максимилиан, главнокомандующий армией девяти лет от роду, назначил его младшим командиром. И они все вместе убежали на войну, рассыпавшись по кустам парка.

Тогда Элиас перенес внимание на мать Латука, занятую беседой с какой-то толстой дамой. Обе говорили с сильным акцентом, напоминавшим выговор Польстерихи.

Прошло несколько минут. Вдруг из маленькой рощицы донеслись громкие вопли и звуки потасовки.

Наверняка дети атаковали воображаемого противника. Беседовавшие дамы, уже привыкшие к шуму, даже внимания не обратили на этот гвалт. Однако вскоре из-за деревьев появился маленький Латук. Бедняга был ужасно грязен, у него были ободраны коленки, а лицо перемазано землей и слезами. Прекрасное ружье было безнадежно сломано.

Мать воскликнула:

– Боже мой, Дольфи! Что ты опять натворил?

И она резко его отчитала, обвинив во всем. А на самом деле Латук стал жертвой коварства, угодил в западню, подстроенную ему юным генералом и его войском. Мальчик им не нравился, они с самого начала завидовали его прекрасному сверкающему ружью. Если судить по ссадинам, Латука постигло суровое поражение, на него было жалко смотреть.

– О, бедный малыш! – разжалобилась толстуха.

Элиас прочитал по глазам матери Латука, как ей стыдно за своего отпрыска. И смог догадаться также, что она опасается, как бы он не оказался среди вечных жертв…

– Ну все, Дольфи, пошли переодеваться! – бросила ему красная от раздражения мать и энергично потащила сына в сторону дома. Бедный мальчуган зарыдал еще пуще, и горе обезобразило его лицо.

– Ох уж эти дети! Столько шума из-за пустяков! – сказала с сочувствием толстая дама. – До свидания, фрау Гитлер!

Ошеломленный Элиас вдруг почувствовал сильнейший толчок в грудь. Его взгляд был прикован к матери и ребенку, удалявшимся по аллее.

И только тогда Элиас осознал, что было источником тепла, которое исходило от его пальто. Это пульсировал, словно сердце света, том Великой Книги. Он был потрясен. И, не понимая, что ему делать дальше, Элиас решил немедленно вернуться.

30

Закрыв за собой крышку люка, Элиас сразу же заметил грязь и беспорядок в доме. Выглянул в окно. Город был погружен в сумерки, словно уже установилась ранняя суровая зима, какие случаются в этом регионе Австрии.

Его мысли блуждали между прошлым и настоящим.

Он попытался снова оценить последствия своего плана, но они были бесчисленны. Однако, если бы не было Гитлера… не было бы и Катастрофы.

Если бы ребенок, которого он только что видел плачущим в парке, не вырос, если бы ему удалась карьера живописца, к которой он себя готовил, если бы он потерпел неудачу, решив заняться политикой…

Эйны не оказались бы вычеркнуты из Книги Жизни. Для Элиаса невероятная ирония заключалась в том, что эта же самая Книга давала ему сейчас возможность изменить ход вещей.

Пятьдесят миллионов погибших, десятки миллионов загубленных жизней.

Вдруг Элиас услышал, как открылась дверь дома. Он спустился по лестнице и нос к носу столкнулся с Польстерихой, которая пролаяла:

– Я пришла за своими деньгами!

– Очень хорошо, фрау Польстер. Значит, вы не хотите, чтобы я рассчитывался с вами в конце месяца?

– Нет, – отрезала она, – вы не поняли, что ли? Я больше не буду у вас работать!

Элиаса удивило это неожиданное решение. Он заметил на лице домработницы какое-то ускользающее выражение – смесь страха и ненависти.

– А что случилось? – спросил Элиас, стараясь быть любезным.

– Ничего не случилось. Просто не хочу больше на вас работать, и все. Я уже несколько дней пыталась с вами увидеться, чтобы вы меня рассчитали. Но вы заперлись…

Элиас попытался оправдаться:

– Я прихворнул, вы же знаете. И никого не мог видеть.

– Ну а я теперь хочу уйти! И деньги свои получить! – грубо повторила Польстериха.

– Хорошо, хорошо, фрау Польстер, одну минуту, пожалуйста, – смирился Элиас.

Он отправился в свою комнату, где все было перевернуто вверх дном. Открыл платяной шкаф, порылся во внутреннем кармане пальто. Части денег не хватало, а ведь только у Польстерихи были ключи от дома… Но он предпочел не затевать спор и взял несколько купюр из оставшихся, чтобы заплатить ужасной бабе. Та вырвала деньги из руки озадаченного старика и торопливо пересчитала на его глазах.

После чего повернулась к нему спиной и, не говоря ни слова, затопала прочь. Элиас бросил ей вдогонку:

– Вы могли бы все-таки объясниться, фрау Польстер…

Но та ничего не ответила и хлопнула за собой дверью.

31

Ти-Том добрался до своего убежища в полуразрушенном доме, когда Браунау уже погрузился в темноту.

В бывшей кочегарке он проверил тайник под полом. Это было углубление всего-то метр на шестьдесят сантиметров. Но оно добавляло ему спокойствия. Тайник мог пригодиться в случае опасности. Достаточно было юркнуть в дыру и закрыть ее сверху досками, чтобы помещение выглядело совершенно пустым.

Ти-Том стал недоверчив и готовился к трудным временам. Он был глубоко убежден, что все взаимосвязано: убийство старого Зофа, безнаказанность Эрвана и его приспешников, постоянное отсутствие Элиаса, появление Бёзера и даже эта мгла средь бела дня, застилавшая солнце…

Немного раньше Польстериха предупредила Ти-Тома, что прекращает работать на Эйна. Так что он был волен сам решать: ходить ему туда или нет. Однако всякий раз он находил дверь запертой. Старик словно исчез. На самом деле он был занят только Книгой.

Элиас куда-то пропал, Марика под замком – Ти-Том чувствовал себя одиноким более, чем когда-либо. И лишь порадовался тому, что собрал достаточно съестных припасов, чтобы продержаться несколько недель.

Вечером он еще побродил по закоулкам своего заброшенного королевства, продолжая находить то тут, то там маленькие сокровища: забытые безделушки, старые письма…

А потом настала непроглядная тьма. Ему показалось, что она внезапно поглотила всю страну и даже другие места, находившиеся за ее границами. Но он старался хранить надежду. Вскоре солнце должно было рассеять мрак. Он хотел убедить себя в этом.

32

И вот в кромешной тьме того вечера на Браунау снова обрушился проливной дождь. Укрывшийся в своих владениях Ти-Том спокойно сидел со своими книгами у огня, разведенного в камине.

Вдруг с улицы донесся какой-то металлический звук. Мальчуган встал и выглянул в окно. Темнота и дождь мешали ясно различить, что происходило снаружи.

Но ему показалось, что вдалеке по залитой водой дороге в его сторону двигался какой-то белый силуэт. Это была промокшая насквозь Марика. Она шла к нему сквозь ветер и холод. Налетевший шквал сорвал с нее и унес белый платок, зацепившийся потом за сетку ограды.

Узнав ее, Ти-Том буквально ошалел от радости: она вернулась! Убежала, обманув бдительность родителей, воспользовалась потопом. Марика могла идти только в одно место – в его королевство.

Завернувшись в одеяло, мальчуган побежал навстречу.

– Сюда! – крикнул он ей.

Марика окоченела от холода и совершенно потеряла ориентацию.

Ти-Том обнял спасенную беглянку и прижал ее к себе так сильно, что оба на мгновение стали одним целым.

– Я так счастлива, что нашла тебя, – пролепетала, стуча зубами, девочка.

– А мне уж казалось, что я никогда тебя больше не увижу…

Они укрылись в доме. Присутствие Ти-Тома ободрило Марику как ничто другое. Мальчик сразу же дал ей сухую одежду. Но, пока она переодевалась, заметил синяки на ее теле и встревожился.

– Что случилось?

– Я убежала, вот и все, – сказала она. – Больше не хочу жить в этом доме. И к тому же мне надо было тебя увидеть.

Они посмотрели друг на друга. Оба были красивы – волнующей красотой невинности. И тогда, даже не осознавая, что он делает, Ти-Том надолго приник поцелуем к побледневшим губам Марики. И они обнялись. В этот миг ничто не могло их разъединить.

– Знаешь, в Браунау в эти последние дни столько всего случилось.

– И что же?

– Мой отец натравил на тебя Бёзера. Пустил по твоему следу. Хотят поймать.

– Ах да, Герман Бёзер…

– Ты его знаешь?

– Встретились недавно. Он пытался меня сцапать, но я ему не по зубам – слишком шустрый!

И Ти-Том фыркнул:

– Ну и фамилия – Бёзер![7] Она ему и в самом деле подходит!

– Точно! У этого типа зло даже в имени! Мой отец ему платит, и тот поклялся, что схватит тебя…

– Зачем? – спросил Томас.

– Не знаю. Может, чтобы выжить тебя из Браунау или сдать в приют, в общем, разлучить нас. Я и в самом деле не знаю, но они способны на все.

Томаса это явно обеспокоило.

– А что ты делал все это время?

– У Элиаса работал, это старичок, который в доме таможенника поселился. Настоящий мудрец. Только он подевался куда-то в последнее время. Еще много читал. И к тому же, знаешь, я кое-что нашел.

– Вот как? И что же ты нашел?

– Пока не могу сказать… Это опасно, но расскажу, когда придет время. Просто знай: если будешь меня искать, скорее всего я буду в доме старика.

Прошло несколько минут, полных нежности. Потом, поскольку огонь начал гаснуть, Томас решился сходить в кочегарку за дровами и сказал Марике, чтобы она подождала его немного. Девочка завернулась в одеяло и задремала.

А на другом конце города семейство Рифеншталей обуяла паника. Едва заметив бегство Марики, они сразу же позвонили в полицию. И, несмотря на грозу, улицы городка стали прочесывать патрульные.

Бёзер взял с собой Фукса, но в отличие от остальных решил вести поиски на окраине. Чутье привело его к месту, где Ти-Том устроил убежище. Заметив что-то, он внезапно остановил машину.

– Что там? – спросил Фукс.

– Схожу посмотрю, – ответил тот. – Подожди пока.

Фукс проводил Бёзера глазами, но уже через несколько метров потерял его из виду под потоками воды.

Архангел, как оказалось, увидел какую-то белую тряпку, зацепившуюся за железную сетку ограды. Отцепив ее и увидев, что это платок, он понял, что взял верный след. И двинулся дальше.

Вскоре сквозь завесу дождя стал различим свет в полуразрушенном доме. Запахнув поплотнее полы плаща, Бёзер стал бесшумно к нему приближаться.

33

В 1922 году журналист по имени Йозеф Хелль спросил Адольфа Гитлера: «Что вы собираетесь делать с евреями, когда придете к власти?»

Изменившись в лице и глядя в пустоту, Гитлер ответил:

«Когда я получу реальную власть, моей первейшей задачей станет истребление евреев. Как только у меня появится возможность, я велю поставить… как можно больше рядов виселиц. Вот тогда и будут повешены все евреи без исключения, и будут висеть, пока не завоняют».

Элиас вспомнил об этой фразе, произнесенной Гитлером, которую прочитал несколько лет назад. Теперь она звучала в его голове совсем по-другому.

Личность Гитлера, вопрос о происхождении этой ненависти, вопрос о подлинном весе его психологии на весах Истории – все эти проблемы стали его наваждением.

У Европы тогда не было будущего. Не было его и у евреев Европы. После Первой мировой войны сама История Старого континента словно свернула к пропасти. Как эта великая цивилизация, отчизна просветителей и величайших интеллектуальных революций смогла породить абсолютное Зло?