Немыслимый экстаз. Быть больше, чем вы есть Раджниш (Ошо) Бхагаван

Глава 6. Религия: предельная роскошь

Я считаю религию предельной роскошью. Религия приобретает значение, только когда общество становится богатым. А сейчас большая часть мира далеко не бедна. Америка, в частности, является первым обществом в истории человечества, достигшим такого богатства. Чтобы быть религиозным или интересоваться высшими вопросами жизни, необходимо сначала удовлетворить все низшие желания и нужды. Поэтому, с моей точки зрения, бедное общество не может быть религиозным. Индия была религиозной, только когда она действительно процветала. Во времена Будды, к примеру, Индия была такой же, как Америка в наши дни. В те времена Индия была богатейшей страной. Религия, которая существует в Индии сейчас, это просто то, что осталось с тех пор.

Между религией бедных и религией богатых есть существенное различие. Бедный человек интересуется религией от безысходности. Даже если он молится богу, он молится о финансовом благополучии, фундаментальные вопросы перед ним не стоят. Так что Маркс в какой-то степени прав, говоря, что религия – это опиум для народа. Он абсолютно прав в отношении бедных людей: они не могут удовлетворить свои основные жизненные потребности, поэтому заменяют их молитвой и медитацией, йогой и религией. Но богатые люди живут совершенно в другом измерении. Они ищут не финансового благополучия, они ищут смысл жизни.

Кришна, Махавира, Будда, двадцать четыре джайнских тиртханкары, двадцать четыре индуистских аватара – все они были людьми богатыми, рожденными в королевских семьях, сыновьями царей. В Индии не было ни одного бедного аватара. А Иисус был беден, поэтому он и был распят. Сына бедного человека очень легко подвергнуть мучениям.

Индуисты не считают его аватаром. Но у них странный критерий. Последователи Ганди считают Ганди аватаром, последователи Рамакришны считают аватаром Рамакришну. Аватаров полно, но вопрос не в этом.

В индуизме двадцать четыре аватара; двадцать три уже пришли, и одного еще ждут. У буддистов и джайнов также двадцать четыре будды и тиртханкары. Все они сыновья царей; никто из них не был беден. В этом состоит одно из различий между индуизмом, джайнизмом, буддизмом и христианством: христианство по-прежнему остается религией бедняков.

Поэтому христианство не достигло больших высот. Если сравнить священное писание индуистов, Упанишады, с Библией, Библия покажется убогой и детской. Слова те же самые, опыт в определенной степени тот же самый, но все-таки христианство – это религия. Религия как организованная структура и мистический опыт – это две разные вещи.

Да, но одинаковы индивидуальные духовные переживания. Сейчас речь идет не об отдельных мистиках, а об обществе в целом. Я говорю о том, что бедный человек может стать мистиком, но бедное общество не станет религиозным. Богатый человек не обязательно религиозен, но в богатом обществе непременно возникает интерес к религии. Как только общество становится богатым, возникают проблемы следующего порядка. Они касаются не физического тела или физических потребностей; они психологические.

Если болеет бедный человек, его болезнь в большей или меньшей степени вызвана непосредственно телом. Если болеет богатый, его болезнь скорее вызвана умом. Америке сейчас все нужнее становятся психологи и психоаналитики, потому что в этой стране огромное количество сумасшедших. Американские психологи утверждают, что, по крайней мере, трое из четверых американцев не в себе, психически нездоровы.

Потребности ума появляются только тогда, когда удовлетворены потребности тела. Религия – это потребность ума. Именно поэтому животные могут жить без религии, а человек не может, – благодаря уму.

Если вы богаты, ваш интерес на девяносто девять процентов обращен к уму. Хотя отдельно взятый богатый человек может не быть религиозным, а отдельно взятый бедный человек может быть религиозным, но в целом в бедном обществе религия может существовать лишь как замена экономического богатства. Молитвы бедняков не истинны, потому что нацелены на то, чтобы что-то потребовать, что-то получить.

Америка в религиозном плане скоро станет очень важной и значимой страной, – Америка и все другие страны, которые с каждым днем все богатеют и богатеют. В ближайшем будущем коммунизм будет процветать в бедных странах, а религия будет процветать в богатых. В бедных странах у религии нет будущего. В ближайшие двадцать лет все они обратятся к коммунизму.

Китай был религиозной страной; Россия была религиозной страной, религии в них было не меньше, чем в любой другой стране. И они умудрились истребить религию всего за десять лет! Китай был буддистской страной – у даосизма и буддизма там глубокие корни.

Дело не в этом. Не важно, поддерживает правительство религию или нет. Ситуация в Индии такова, что религия там не может обрести большую значимость. В бедной стране, какую бы форму это ни принимало, – можно называть это социализмом или как-то еще – религией неизбежно будет коммунизм. Но в России в ближайшие двадцать лет религия вновь обретет свою значимость. Россия уже не бедная страна, а когда общество становится богатым, интереса к религии не избежать. Это исключено.

Для меня это не вопрос правильного или неправильного, это вопрос соответствия ситуации. Больной человек пойдет в больницу, а здоровый не пойдет. Так что бедную страну неизбежно привлечет коммунизм. Просто таков ход истории – в некотором смысле, это неизбежно. Точно так же богатую страну неизбежно привлечет религия.

В России за последние десять или пятнадцать лет ситуация изменилась. Теперь у них самое большое в мире количество ученых-исследователей, работающих над исследовательскими проектами в области парапсихологии. И их открытия удивительны!

Так что это не вопрос правильного и неправильного, просто таков естественный ход развития истории. Со временем коммунизм приносит определенный достаток; тогда религия становится значимой.

Новым интересуются только молодые. Старики так много вложили в старое, что уже не могут интересоваться новым. О будущем думает только молодежь, не старики. Прошлое – вот удел стариков; будущее – удел молодых. Поскольку молодым предстоит жить в будущем, они больше заинтересованы в новых разработках, в новых открытиях.

Молодые люди всегда не удовлетворены – всегда. Неудовлетворенность живет у них в самом сердце; иначе они не были бы молодыми. Если бы романтический дух был в них полностью удовлетворен, они были бы не просто старыми, но уже мертвыми. Но молодые всегда испытывают недовольство, неудовлетворенность, им присуща внутренняя неугомонность. Это хороший знак. Благодаря этой внутренней неугомонности они готовы двигаться в новые измерения.

Причин много. Одна из них – всеобщее образование: впервые в истории молодежь всего мира образована. А для образованного ума старый порядок выглядит абсурдным и устаревшим, – конечно, он коренится в прошлом, но у него нет будущего.

Во-вторых, мировой научный прогресс и научное образование молодежи в самой своей основе предполагают обучение сомнению. А поскольку все старые культуры и цивилизации основаны на вере, возникает расхождение. Молодежь учится сомнению, а все религии и культуры требуют веры, совместить это невозможно. На самом деле, молодежь сейчас находится в поисках веры, которая могла бы быть научной; веры, которая была бы настолько живой, что допускала бы сомнения, не боялась бы сомнений.

Жизнь сложна, и все в ней имеет свою полярную противоположность. Ученый начинает с сомнения и заканчивает верой, в то время как религиозный человек, – религиозный человек прошлого, – начинает с веры: это единственное различие. И с моей точки зрения, вера, которая начинается с сомнения, глубже, потому что она не боится сомнения.

Сомнение не направлено против веры, это путь к вере; сомнение может быть использовано как инструмент. Если вы сомневаетесь правильным образом, вы придете к вере. И тогда ваша вера будет обоснованной; это не будет слепое убеждение.

В-третьих, мир стал единым. Он настолько сблизился, что местные традиции больше не могут сохранять статус кво. Нам нужны единая культура, единая цивилизация, а то, что мы имеем, – это множество культур, множество цивилизаций, и это создает путаницу.

Когда-то каждый жил в своем собственном частном мире. Индуист был индуистом и не знал ничего другого. Он даже и представить себе не мог, что существует какой-то другой путь. Теперь люди знакомы со многими альтернативами; в мире открыты многие двери. Никто уже прочно не укоренен в местной культуре, и это порождает неугомонность. В некотором роде, мы вырваны из автономных традиций с корнем и должны построить мировую культуру.

Но прежде чем мировая культура сможет родиться, местные культуры должны погибнуть. Вот почему современная молодежь кажется мятежной. На самом деле, это не молодежь мятежна, мятеж возникает в сопротивлении старого порядка новому миру.

В-четвертых, впервые в истории создано атомное оружие. Теперь существуют две возможности: либо мы научимся жить вместе, либо мы вместе умрем, – всемирное сообщество или всемирное самоубийство. Из-за возможности мировой атомной войны молодежь беспокойна, ее будущее кажется неясным. Возможно, что нет никакого будущего, – атомная война может начаться в любой момент, быть может, времени на то, чтобы жить, не осталось – так что текущий момент становится очень важным.

Существует глубокая взаимосвязь между осознанием времени и беспокойством: чем больше общество осознает время, тем более беспокойным оно становится. Но если общество не обладает сознанием времени, оно всегда довольно. На Востоке мы веками жили в полном удовлетворении только благодаря теории реинкарнации. «Время бесконечно. Потеряв жизнь, ты ничего не теряешь». Но в христианстве есть только одна жизнь: «Время быстротечно, а человеку так многого хочется». Времени так мало, что вы становитесь беспокойными.

С угрозой ядерной войны для надежд на будущее нет времени. Кажется, что в любой день вся планета может быть уничтожена. Впервые молодежь больше заинтересована настоящим моментом, – прожить его, насладиться им, – потому что кажется, что будущего не будет.

Таковы причины. Но, на мой взгляд, все они являются хорошими знаками, потому что благодаря им мы можем создать новый мир, может даже родиться новый образ мышления. Призыв хиппи звучит здорово: «Занимайтесь любовью, а не войной». Это прекрасно! После 1984 года мира либо не будет вообще, либо будет совершенно другой мир. И я надеюсь на последнее.

Существует множество методов медитации, и каждый метод имеет значение для определенного склада ума. И есть также определенные методы, которые важны в определенный временной период.

Все традиционные методы в основном являются тихими. Динамическая медитация тоже заканчивается тишиной, но начинается – с катарсиса; в наше время умы нуждаются сначала в глубоком катарсисе, только тогда они могут стать тихими.

Этот метод необходим лишь потому, что современный ум – христианский или нехристианский, индуистский или неиндуистский – является продуктом жесточайшего подавления желаний, мыслей, инстинктов… всего. Веками мы жили с крайне репрессивным отношением к жизни. Сначала это подавление должно быть отброшено, только тогда вы сможете проникнуть в свой центр.

Так что мой метод в некотором отношении нов – не по результатам, а по методологии. Сначала вы должны избавиться от безумия; только тогда вы сможете исследовать свой внутренний мир.

Моя концепция саньясы полностью отличается, или, скорее, противоположна старой, традиционной. Старая концепция саньясы – это концепция отречения от мира. Моя идея заключается просто в принятии нового внутреннего отношения к жизни, без внешнего отречения. Вы остаетесь в мире, вы продолжаете работать, как работали, но теперь вы не относитесь к этому серьезно. Теперь это просто игра. Вы просто играете роль в драме, вот и все.

Нет никакой необходимости в отречении, я не сторонник отречения, потому что если вы не вовлечены в мир, не отождествлены с ним, вы можете оставаться в нем и быть в то же время вне его.

Так что будьте в мире, но не позволяйте миру быть в вас. Это и есть саньяса.

Глава 7. Секреты ученичества

Прежде всего, гуру – это не учитель; гуру – это человек, образ жизни которого религиозен. Религия – не информация, ее нельзя выучить, религия – это способ жизни. Само присутствие гуру – это причастие. И тому, кто живет рядом с гуру, нечто передается, хотя и не через слова. Эти отношения так глубоки, что напоминают не столько учителя и ученика, сколько возлюбленного и любящего.

Во-первых, гуру должен быть просветленным, он сам должен достичь истины, потому что гуру не может передавать чужой опыт. Религиозный опыт может быть передан только из первых рук. Учителю не нужно быть предельно осознанным, но гуру должен быть таковым. Учитель может передавать информацию из вторых рук – из писаний или традиций, но гуру – нет. Гуру – это человек, который познал истину. Он – первоисточник; он сам встретился с реальностью, он столкнулся с ней лицом к лицу. И тогда ученик соприкасается со знанием из первых рук, потому что гуру пережил то, о чем он говорит, и то, что он делает.

Во-вторых, гуру не осознает того, что он гуру; он не может это осознавать. Гуру не станет утверждать, что он гуру, подобное утверждение в принципе невозможно. Человек может знать только, достиг ли он состояния вне эго; иначе он не может встретиться с истиной. Встреча с истиной происходит лишь тогда, когда эго полностью исчезает.

Я всегда говорю, что в религии, в духовности, бывают только ученики – потому что гуру не присутствует, он есть лишь само присутствие. Его абсолютно непретендующая, неэгоистическая, непоучающая позиция и его жизнь в истине и есть обучение. Так что человек, который провозглашает себя гуру, – просто учитель, не гуру.

В английском языке нет слова, которым можно было бы перевести слово «гуру», потому что отношения между гуру и учеником чисто восточные. Таких отношений нет в западной культуре и традиции, поэтому на Западе никак не могут понять, что представляет собой гуру. В лучшем случае, они могут понять, что представляет собой учитель.

Отношения между гуру и учеником настолько глубоки… они как любовь. Они полны чувства благоговения, которое переживается как любовь, но с одним отличием: течение энергии в любви происходит на одном уровне, а благоговение направлено к тому, кто наверху, к тому, кто выше. Любовь порождает дружбу, потому что любящий и возлюбленный находятся на одном уровне. Благоговение – это тоже любовь, но с одним существенным отличием: уровни разные, один человек находится выше. Если существует любовная близость с тем, кто выше, автоматически по отношению к нему возникает и благоговение. Но этого никто не ожидает, этого никто не требует.

Существуют только ученики, – потому что они являются учениками сознательно, они решили быть учениками. Гуру не выбирает, он действует. Его действие едино с его образом жизни, так что он учит самим своим действием. Его учение и его образ жизни являются аспектами единого существования. То, как он сидит, стоит, ходит, говорит, молчит – все является обучением. Ученик всегда должен быть готов воспринять то, что исходит от самого существования гуру. Ученик – это тот, кто обладает открытым умом, восприимчивым умом, так что он не столько учится, сколько воспринимает. Вот почему доверие является основной составляющей ученичества.

Когда мы сталкиваемся с неизвестным, логические, рациональные объяснения невозможны. Когда мы сталкиваемся с неизвестным, нами может руководить только доверие. Если я скажу что-нибудь об известном, вы можете обсудить это со мной, потому что вы тоже это знаете. Мы можем об этом спорить, мы можем об этом рассуждать, – возможен диалог. Но если я говорю о том, что вам абсолютно неизвестно, тогда диалог невозможен, и не может быть никакой дискуссии. Вы не можете подойти к неизвестному рационально, потому что разум действует только в сфере известного.

В тот момент, когда приходит неизвестное, разум бесполезен, бессмысленен. Размышлять о неизвестном абсурдно, как можно размышлять о неизвестном? Это как если бы вы были слепы, а я говорил бы вам про свет. Вы можете только поверить в то, что я говорю, – другой возможности нет.

Отношения между учеником и гуру – это отношения глубокого доверия. Я говорю не о слепой вере; гуру никогда не ожидает, чтобы вы в него верили, такого ожидания нет. Но сама природа неизвестного такова, что без доверия вы не сможете продвинуться вперед ни на шаг. Ученику доверие необходимо, потому что он не сможет сделать ни одного шага в неизвестное, не доверяя гуру. Неизвестное темно, это неизведанное пространство, это не блаженство, это не предельное – и гуру всегда говорит: «Прыгни в него! Сделай это!» Но для прыжка необходимо доверие, без доверия вы не прыгнете. А знание может прийти только через прыжок.

В науке сначала появляется гипотеза, а затем начинают проводить эксперименты. Гипотеза означает предварительное мнение. Если эксперимент подтверждает гипотезу, она становится истиной, а если эксперимент опровергает ее, она объявляется ложью. Но без гипотезы, без предварительного мнения экспериментов не проводят.

В религии то же самое: так же как в науке сначала нужна гипотеза, в религии сначала нужно доверие. Однако между научным отношением и доверительным отношением существует большая разница. Человек может гипотетически верить в научное предположение и все-таки относиться к нему скептически. Ни о каком благоговении речь не идет, потому что дело касается объективного явления: вы можете провести эксперимент и посмотреть, что получится. Но в религии гипотетической веры недостаточно, потому что вы имеете дело не с объективной проблемой, которая находится вне вас. Вы имеете дело с самим собой, а это субъективное явление. Вам придется быть вовлеченным, преданным. Вам предстоит эксперимент не с внешними объектами, вы сами будете экспериментом. Вам придется совершить прыжок и самим стать экспериментом. Для этого нужно огромное доверие.

Итак, отношения между гуру и учеником – это отношения огромного доверия, глубокой любви, благоговения. Но этого никто не требует. Требования приводят к эксплуатации, принуждение является насилием, никто не должен навязывать себя другому. У гуру есть согласие ученика, ученик просто позволяет гуру работать.

Но часто бывает так, что ученик не согласен, а гуру принуждает его к чему-то. Тогда все становится бессмысленным. Когда гуру пытается что-то навязать, это калечит, разрушает, убивает, потому что является насилием по отношению к эго другого человека. Но если ученик согласен, если он выражает полное доверие гуру – если это не навязано, если это его добровольная капитуляция, – тогда происходит великая трансформация: капитуляция трансформирует ученика.

Это очень решительный поступок: сдаться другому человеку полностью, тотально. Нужна не столько вера в другого человека, сколько вера в самого себя. Вы не можете сдаться, если вы не достаточно уверены в своем решении, потому что это великое решение – тотальное и безусловное. Когда ученик сдается, вовлекается его воля, и из его воли вырастает решение. В результате капитуляции ученик становится кристаллизованной личностью, потому что его решение велико и тотально, абсолютно и безусловно.

Сдаться на каких-то условиях нельзя; в отношениях с гуру не может быть никаких условий. Вы не можете сказать: «Если ты будешь делать так, то я сдамся». Это не будет капитуляцией. Нет никаких «если» – вы сдаетесь полностью. Вы говорите: «Делай, что хочешь. Я в твоих руках. Скажи мне прыгнуть в стену, и я прыгну!»

Само решение тотально сдаться трансформирует и кристаллизует. Позиция ученика – это всегда позиция полной капитуляции. Теперь у гуру есть возможность сделать все, что потребуется. Благодаря вашей абсолютной восприимчивости вы становитесь с ним связаны. И тогда постепенно вы меняетесь.

Это очень тонкое дело, очень деликатное. Изменение живого существа, трансформация человеческой личности – это величайшее, труднейшее, деликатнейшее дело. Человеческая личность так сложна, находится в таком конфликте, в ней столько всего подавлено и извращено, что изменить ее, помочь ей расцвести в экстазе, превратить ее в достойный подарок божественному – это величайшее искусство и наука из всех возможных.

Но помните: то, о чем я говорю, должно исходить от ученика – никогда от гуру. Если это исходит от гуру, то Кришнамурти прав: «институт гуру» является одним из наиболее тонких и деструктивных видов эксплуатации. Но Кришнамурти, на самом деле, ошибается, потому что капитуляция никогда не была требованием гуру; это основное условие ученичества. Без гуру или без доверительных отношений очень трудно развиваться духовно. Фактически, это невозможно.

По сути, человек может расцвести и без всякого гуру, но он тоже должен будет сдаться, должен будет довериться, если не отдельному человеку, то целому. Основные условия должны быть выполнены. А в отношении отдельного человека или чего-то другого, уже не важно.

Человеку доверять проще, чем вселенной. Если вы не можете доверять человеку, вы никогда не сможете доверять существованию. Если вы не способны сдаться в личных отношениях, вы никогда не сможете сдаться безличной божественности. Так что гуру является шагом в сторону безличного, способом помочь вам прийти к капитуляции перед целым, перед существованием.

Для человеческого ума все отношения являются личными. Будь то любовь, будь то уважение или что угодно еще, отношения будут личными. Так что первый шаг на пути к познанию истины или космического бытия также непременно должен быть личным. Кого-то нужно использовать в качестве трамплина.

И есть также и кое-что еще…

Многое из того, что в духовном измерении имеет значение, невозможно передать словами. Духовность сама по себе невыразима. Так же как нельзя передать словами музыку. Вы можете использовать оценочные слова – хорошо, плохо, – но они не передают самой музыки. Вы можете передать только свои чувства, и то очень неадекватно.

Или вот вы увидели цветок и говорите, что он красив. Но слова не передают саму красоту цветка. Ваши слова не могут выразить то, что действительно происходит, потому что для человека, к которому они обращены, они могут означать все, что угодно. Человек, который никогда не обращал внимания на красоту, на цветы, будет слышать и воспринимать ваши слова, но совершенно ничего не поймет, потому что слово «красота» для него ничего не значит.

Многие категории, такие как красота, трудно выразимы, мы можем лишь пытаться их выразить. А духовное так совершенно, так безмолвно, так бесконечно, что язык может его вообще разрушить. Слова описывают духовное настолько узко, настолько бедно, что теряется весь смысл. Вот почему я говорю, что религии нельзя научить.

Научить можно математике, как бы это ни было трудно, потому что математика символична, а символы передавать легко. Можно научить физике, потому что в ней нет ничего невыразимого. Но чем ближе вы подходите к человеческой душе – например, в поэзии, – тем острее вы чувствуете, что ваши слова не передают сути, что остается невысказанное. Сосуд есть, но содержимого нет. Слова сказаны, но смысл потерян. Цветок передан, но аромат исчез.

Слова находятся посередине между наукой и религией. Научный язык точно описывает все явления науки; религию описать совершенно невозможно. Вот три дороги: наука опирается на интеллект и полностью может быть выражена словами; поэзия и искусство опираются на эмоции, которые могут быть переданы точно лишь до определенной степени; и абсолютно невыразимая религия, духовность. Вот почему отношения между гуру и учеником не могут быть отношениями учителя и ученика.

Религии невозможно обучиться.

Тогда как же она передается? Существуют другие методы.

Когда вы влюблены в кого-то, даже жесты обретают значение. Вы замечаете малейший отпечаток боли на любимом лице, вы распознаете и понимаете малейшее колебание в глазах. Если вы не влюблены, вы не обращаете внимания на такие мелочи; вы просто видите лицо, но вы не воспринимаете всей его сложности, не замечаете его постоянно меняющихся очертаний. Вы смотрите на лицо как на внешний объект, вы не улавливаете сути его выражения. Но если вы кого-то любите, то его лицо уже не просто какой-то облик, а живая структура. Вы можете разглядеть мельчайшие детали и уловить тончайшие изменения в выражении лица любимого. Вы можете раньше возлюбленного заметить, что с ним что-то происходит, что он что-то почувствовал.

А благоговение еще тоньше любви. Само существование гуру – учебник. Своим существованием он постоянно передает послания, которые благоговейный ум улавливает, распознает, расшифровывает и понимает. Эти жесты, эти живые жесты – своего рода язык.

Связь становится еще глубже, когда отношения созревают. Когда ученик достигает расцвета в ученичестве и полностью понимает значение слов и жестов своего гуру, он готов: теперь возможна безмолвная связь, связь без жестов, без каких-либо лингвистических символов. Такая телепатическая связь составляет секрет этих отношений. Это самый сокровенный канал передачи истины между гуру и учеником. Только когда это становится возможным, ученик принят. И тогда уже ни время, ни пространство не имеют значения. Где бы ни находился ученик, ему может быть передано послание.

Этого времени нужно ждать терпеливо. Это великое ожидание. Когда дело касается духовного обучения, ни в коем случае нельзя спешить, потому что торопливый ум не может достичь нужной глубины, не может быть безмолвным. Ученик не должен в спешке поглощать знание, ученику следует ждать подходящего момента – в доверии, в ожидании, в подготовке себя.

Западным людям трудно понять, почему ученик должен служить гуру. «Почему он должен быть слугой?» Они не знают, что служение – это способ приобщения. Когда ученик служит гуру, когда он ждет и служит, разделение исчезает, ученик становится с гуру единым. Тело гуру и тело ученика тогда уже не два разных тела. Ученик чувствует боль гуру, болезнь гуру. Он чувствует удовольствие гуру и его экстаз. Постепенно ученик оказывается полностью поглощенным гуру. В результате погружения в тело гуру, в его физические ощущения ученик становится с ним единым. Вы не можете стать едиными духовно, если вы не близки, не едины на уровне тела; тело – это основа.

Ученик служит гуру и никогда не задает никаких вопросов. Это удивительно! Он никогда не скажет: «Научи меня тому или этому», – потому что даже произнести такие слова – значит выказать гуру недоверие. Когда будет подходящий момент, ему скажут, когда будет подходящий момент, его научат. А пока не настал подходящий момент, ученик будет просто ждать. Иногда он может ждать годами – даже в наши дни. Может пройти двадцать лет, а он будет просто ждать. Может быть, он пришел молодым, а теперь он уже старик – но он все еще ждет! Само ожидание, само терпение создает ситуацию, в которой гуру и ученик не разделены; они одно. В тот момент, когда они становятся одним, невыразимое может быть передано.

Витгенштейн как-то сказал, что то, что не может быть сказано, может быть показано. Чтобы сказать, никакого терпения не нужно, но чтобы показать, необходимо большое терпение. Если я хочу вам что-то сказать, я могу сказать это прямо сейчас. От вас не требуется ни подготовки, ни терпения. Я могу сказать вам нечто, и вы это услышите. Но если я хочу вам что-то показать, вы должны будете как следует подготовиться, чтобы это воспринять. Я не могу ничего вам передать, если вы не обладаете способностью видеть.

Обычно гуру ничего не говорит, но пытается что-то показать; и если ученик осознан, тогда все само собой проясняется. На самом деле, ясность присутствует всегда, но в ваших умах столько хаоса… и беспорядочный ум все переворачивает с ног на голову. Пока дело касается мирских вещей, вы не можете исказить их слишком сильно, потому что они объективны и не слишком зависят от вашего ума. Но духовное настолько субъективно, настолько зависит от вашего видения, что перегруженный ум может неправильно понять и разрушить что угодно.

Особенный урон наносят накопленные вами знания. Ваш ум узнал и накопил слишком много, этот багаж вмешивается и искажает реальную картину; на пути к истине оказывается старый хлам.

То, что вы переживаете, не должно интерпретироваться. Все новое должно рассматриваться свежим умом. Если вы способны отложить свои знания в сторону и непосредственно, прямо смотреть на вещи, то все всегда будет ясно. Существование настолько невинное, чистое и ясное, настолько кристально ясное, что удивительно, как человеческому уму удается так блуждать. Путаница возникает в результате интерпретации, в результате попыток понять неизвестное с помощью того, что уже известно.

Если мы можем быть полностью осознанными в отношении всего нового, если мы можем стать восприимчивыми и осознанными к присутствию нового, тогда оно проникает прямо в сердце. То, что я скажу, может показаться абсурдным, но это истина. Ум не умеет понимать, понимает только сердце. Понимание никогда не происходит в уме, понимание всегда исходит из сердца. Сердце всегда чисто, свежо и девственно. Сердце не обременено прошлым. А ум не бывает девственным, не бывает новым; он всегда стар. Он всегда в дружбе с прошлым, он всегда мертв – коллекция отжившего опыта. Поэтому, когда работает ум, ваше понимание всегда неправильно – это неизбежно. Но когда он замолкает, когда он спокоен, молчалив, выключен, когда есть только осознанность – возникает пауза, и тогда дверь к сердцу открыта.

Сердце не интерпретирует; его понимание прямо и непосредственно. Вы просто понимаете, вы видите, вы ЗНАЕТЕ: «Это так». Это состояние вне ума и есть то, что я называю медитацией. Если вы можете воспринимать вещи сердцем, если вы можете соприкасаться с существованием через сердце, вы в медитации; но если вы всегда живете одним только умом, вы никогда не будете в медитации.

Можно сказать, что сердце – это способность к медитации, а ум – это способность, противодействующая медитации; и эти способности не могут проявляться одновременно. Если работает ум, сердце молчит. Невостребованное, оно уходит в тень и засыпает. Только когда ум замолкает, сердце раскрывается, чтобы дышать, чтобы смотреть. Оно приходит, только когда ум выключен, когда ум отброшен. И в тот момент, когда сердце соприкасается с экзистенциальным, вы испытываете экстаз, блаженство. Все становится божественным. Все и было божественно, но теперь вы это чувствуете.

Когда сердце соприкасается с миром, мир становится божественным; когда с миром соприкасается ум, мир проявляется как материальный. Ум может работать, познавать только в пределах материи, а сердце не знает ничего, кроме духовности. Вот почему люди, ориентированные на сердце, говорят, что мир нереален, иллюзорен, что он – майя, просто волшебная игра. Для этого есть основания: поскольку сердце не может выйти за пределы духовного, оно не способно познать материальное. Материальный мир кажется сердцу иллюзорным, нереальным, призрачным – как будто его нет.

А те, кто ориентирован на ум, отрицают духовное. Они говорят, что это фантазия, вымысел, на самом деле никакой духовности не существует. Есть только материя; ничего духовного нет: духовное иллюзорно, призрачно, глупо. У Ницше где-то сказано: «Некоторые говорят, что Иисус был гением, мудрецом. Но я сказал бы, что он был скорее идиотом!» Для человека, который смотрит на существование из ума, все, что идет из сердца, кажется идиотским.

Восток всегда был ориентирован на сердце; Запад был ориентирован на ум.

Западный ум смог создать великую научную систему, но восточный ум не смог – как можно создать науку из невинности? Это невозможно. Поэтому Восток всегда жил ненаучно.

Но зато Запад никогда не знал, что такое медитация. В лучшем случае там могли молиться. Но молиться – это не то. Молиться можно с помощью ума; можно продолжать повторять заученные слова. Вне ума молитва безмолвна. Вне ума вы не сможете молиться, как вы будете молиться без слов? С сердцем можно быть просто молитвенным.

На Западе так и не смогли развить духовную науку, не смогли развить медитацию. Медитацию там превращают либо в концентрацию, либо в размышление, – но она ни то, ни другое, – и, таким образом, упускают суть. Концентрация – это ментальный процесс. Когда ум сконцентрирован, и весь мыслительный процесс сфокусирован на чем-то одном, это становится размышлением. Это уже не вопрос сердца.

Медитация не является ни размышлением, ни концентрацией. Это не ментальный процесс, это существование вне ума. Это общение с миром без помощи ума. В тот момент, когда ум отсутствует, между вами и существованием, между вами и божественным нет никаких преград, потому что сердце не умеет устанавливать границы, не умеет давать определения. Классифицируя, ум создает преграды, границы, ограничения. Но с сердцем существование становится безграничным. Вы нигде не кончаетесь, и нигде не начинаетесь. Вы повсюду, вы едины со всем существованием.

Сердце не способно воспринимать двойственность; двойственность – это порождение ума. Ум разделяет, анализирует; он не может работать без разделения. Вот почему наука продолжает исследовать молекулы, атомы, электроны, разделяя существование на все меньшие и меньшие части. Чем больше разделений, тем спокойнее ум, потому что существование для него становится более определенным, им можно управлять, можно его изучать. Но чем обширнее кажется вселенная, чем более величественной и бесконечной она себя проявляет, тем сильнее ум охвачен страхом. Он не может классифицировать, познать существование, оно – величайшая тайна.

Научный метод разгадки тайн – это анализ: вы что-то анализируете и находите решение. Если весь мир можно было бы подвергнуть анализу, в нем не осталось бы ни одной тайны. Но тайны существования остаются неразгаданными, потому что для их постижения нужен синтез.

Когда вы откладываете в сторону все определения, когда вы забываете про все ограничения, мир вокруг оказывается таинственным. Тогда вы становитесь частью тайны, тогда все божественно. В этом единственное решение и единственный способ познать существование. Отбросьте научные определения, и возникнет мир без определений, без границ: синтезированная целостность, органическое единство, кристаллизованная общность. Эта целостность и есть то, что я называю богом.

Медитация – это способ познания божественного. Ум – это способ познания материи. Ум и медитация – полные противоположности, совершенно разные измерения. Вы не можете быть одновременно в двух измерениях. Вы можете находиться в уме, но тогда сердце не будет работать. Вы можете пребывать в сердце, но тогда не будет работать ум. Вы можете использовать и то и другое, но не одновременно; это полярные противоположности.

Без медитации все рационально, и все же абсурдно, потому что бессмысленно. В медитации все иррационально, но наполнено смыслом. А когда жизнь наполнена смыслом, жизнь есть. Когда в ней нет смысла, даже если она рационально обоснована, но бессмысленна, ее нет. Ее энергия мертва. В этом и состоит парадокс: ум понимает, но теряет смысл; у сердца нет способности понимать, но оно знает, чувствует, осознает смысл.

С помощью ума можно все классифицировать и всем управлять, но в результате ваша жизнь совершенно утрачивает смысл, из жизни исчезают тайны. Как только ум все понял, остается только покончить с собой, потому что никто не может жить без тайны. Чем в большей мере жизнь является тайной, тем больше она стоит того, чтобы жить.

Религия – это метод познания тайны, не разрушающий ее. Религиозный метод познания не логический и не рациональный; он абсолютно восприимчивый. Но наш ум при этом оказывается в затруднении, потому что мы так одержимы рассудком. Такая незначительная наша часть – рассудок – стала для нас целым, стала для нас всем.

Жизнь не рациональна; она в своей основе иррациональна, и эта иррациональность жизни и существования и есть тайна. Если все кажется вам таинственным, значит, здесь и сейчас вы едины с божественным. В медитации тайна оживает: вы вновь приходите в соприкосновение с таинственным.

Медитация принадлежит сердцу, а у сердца свои методы познания, совершенно отличные от интеллектуальных, совершенно отличные от умственных. Я хотел бы, чтобы вы познали сердцем как можно больше.

Отношения гуру и ученика – это понимание сердца. У Востока так много тайн, но чтобы открыть тысячи и тысячи замков, достаточно одного ключа. Отношения между гуру и учеником – такой ключ.

Глава 8. Бог – это само существование

Бог – это мифическое слово, слово-фетиш, которое изобретено духовенством. На самом деле, спрашивать, существует ли бог, абсурдно. Для тех, кто знает, бог – это и есть существование, или существование – это и есть бог.

Существуют вещи, а не бог. Можно сказать, что стул существует, потому что стул может сломаться. Говорить, что стул существует, имеет смысл, потому что возможно, что его не будет.

Бог – это само существование, сама бытийность. Если мы говорим, что бог существует, мы из слова «бог» нечто создаем, и тогда бог становится вещью. Но бог – это не вещь и не человек. Вот почему он не несет никакой ответственности. Ответственность возникает только тогда, когда есть личность, когда есть некто, кто может быть ответственным.

Бог – это не личность, он – чистое существование. Просто само это слово вводит в заблуждение, потому что слово как будто бы указывает на некую персону. Лучше использовать слово «существование». Тотальность существования и есть бог.

Так что нельзя спросить, существует ли бог. Это все равно что спрашивать, существует ли существование. В такой форме – существует ли существование – вопрос становится абсурдным. Очевидно, что существование существует; в этом нет сомнений. Если бы не было существования, не было бы и вопроса, так же как и того, кто спрашивает.

Я хотел бы пояснить, что когда я говорю «бог», я имею в виду существование как таковое. Бог – это не вещь среди других вещей, бог – это совокупная вещественность. Сказать, что стол существует, это то же самое, что сказать, что стол есть бог. Сказать, что вы существуете, это то же самое, что сказать, что вы есть бог. Бог – это существование. Бог – это бытийность, качество бытийности, качество существования.

Прежде всего, бог – это не вещь. Во-вторых, бог – это не личность, потому что целое не может быть личностью. Личность – это взаимоотношения. В одиночестве, в полном одиночестве, вы не будете личностью, вы будете существованием. Вот почему люди, которые ищут божественное, обычно уходят в уединение. Таким образом они могут перестать быть личностью и обрести единство с существованием. Одиночество, абсолютное одиночество, является шагом к прыжку в бездну существования.

Бог – это не личность, потому что нет никого другого, никого, от него отличного. Бог не может сказать «я», потому что нет никого, кто существовал бы для него как «ты». Он ни с кем не может быть связан. Он – целое, поэтому все отношения находятся внутри него и не могут быть вне него.

Таким образом, если бог не личность, то не может быть и речи ни о какой ответственности. Если зло существует, оно существует. Бог за это не ответственен. Целое не может быть ответственно за это.

Ответственность предполагает, что есть личность, которая может быть ответственной. Четырехлетнего ребенка не поведут в суд, потому что он еще не личность и поэтому не может нести ответственность за то, что он делает. Он настолько невинен, что в нем нет еще даже чувства личности, чувства эго. Он нисколько не ответственен, потому что ответственность появляется вместе с эго. У существования нет эго, у бога нет эго, поэтому вы не можете возложить на бога ответственность за какое бы то ни было существующее зло.

Но человеческий ум очень изобретателен. Сначала мы изобретаем бога как личность, а затем возлагаем на него ответственность за то, что происходит. И здесь начинаются проблемы. На самом деле, это не проблемы, а всего лишь лингвистические заблуждения. Если вы называете что-то «целым», «существованием», вы не можете возложить на это ответственность, но если вы называете что-то богом, тогда вы можете возложить на это ответственность – а изменилось лишь слово.

У существования нет личности, оно безлично. Но если бога сделать личностью, то можно у него спрашивать: «Почему зло существует?» Вся игра разыгрывается в вашем уме, бог в ней не участвует. Давая существованию имя, личное имя, вы создаете проблемы. Но это не настоящие проблемы, это созданные проблемы, вы изобрели их сами.

Бог означает существование. Я не могу сказать, что бог существует, потому что это тавтология. Это то же самое, что сказать: «существование существует», или «поэзия – это поэзия». В этих словах нет смысла, они ничего не определяют, ничего не проясняют, ничего не объясняют, а просто повторяют сами себя.

Для меня бог – это существование, а существование безлично. Иначе и быть не может, потому что целое не может быть личностью. Как это возможно? В противоположность кому оно может быть индивидуальностью, личностью? В противоположность чьему эго оно может создать свое собственное?

В вас формируется эго, потому что существуют другие эго. Психологи говорят, что у ребенка эго развивается гораздо позднее понимания, что вокруг него есть другие люди. Сначала ребенок начинает осознавать других, а только потом себя. Эго – более позднее приобретение.

Вы не можете осознать себя, если рядом нет другого. Без другого человека вы не сможете определить, где вы, а где не вы, – ваше определение себя происходит посредством другого. Вас определяет существование других, другие люди делают вас отдельными. Через присутствие других вы приходите к ощущению собственных границ. Рядом с другими вы знаете: «Я здесь, а там меня нет». Тогда вы знаете: «Это тело мое, а то – не мое». Тогда то, чем вы являетесь, четко определено – определено существованием эго других людей. Если бы не было никого другого, вы никогда не осознали бы себя как личность.

Бог не может обрести эго. Он не может сказать «я», потому что нет «ты», он не может обнаружить свои границы. Бог неопределим, потому что определение означает проведение границ, а целое не имеет никаких границ. Целое – это то, что не имеет границ, что безгранично.

Мы не можем представить себе бесконечность – все, что ум может себе представить, конечно. Даже когда мы думаем о бесконечном, мы представляем себе его как что-то очень большое, но конечное. Мы не способны вообразить безграничное существование, но, тем не менее, существование безгранично. Можете вы себе это вообразить или нет, не имеет никакого значения.

Ум не способен постичь неопределимое, потому что уму нужны определения, четко очерченные границы. Именно поэтому бог, существование, не может быть понят умом.

Бог неопределим. Но мы используем местоимение «он» и для обозначения личности, и для обозначения бога. Но когда для обозначения бога мы говорим «он», это вводит в заблуждение, потому что бог тогда предстает личностью. Правда, другого слова нет. Иногда кажется, что лучше было бы назвать бога «это», но поскольку так мы называем неодушевленные предметы, бог тогда превратился бы в неодушевленный предмет. Наш язык не предназначен для выражения неопределимого, поэтому нам не остается ничего лучшего, как использовать слово «он». Но бог вовсе не личность: бог не-личность, не-эго. И бог не может быть ответственным.

Вы жалуетесь, что существует зло, что существует нужда, но вы обращаетесь не по адресу. Вселенная вам ничего не ответит, потому что непосредственно в существовании зла нет. Зло рождается в человеческих отношениях; оно проистекает из нравственных установок. Например, вы можете называть кого-то безобразным, но в самом существовании безобразного нет, как нет и красоты. Разделение – это свойство человеческой природы, оно не экзистенциально. Определения создали люди: что-то определено ими как красота, а что-то – как безобразное. Вы сами создали разделение, а теперь спрашиваете: «Почему бог создал безобразное?»

Но где критерий, чтобы решить, что хорошо, а что плохо? Если бы на Земле не было людей, разве называлось бы что-нибудь хорошим или плохим? Не было бы ничего хорошего и ничего плохого, потому что разделение на хорошее и плохое – это изобретение человека, разделение, произведенное умом. Если бы на земле не было ни единого человека, разве какой-нибудь цветок был бы безобразным, или какой-нибудь цветок был бы красивым? Были бы только цветы; никакого разделения не было бы.

Вы говорите: «Это добро, а это зло». Но если, например, мать Адольфа Гитлера убила бы его в детстве, было бы это добром или злом? Ее бы объявили преступницей, и она понесла бы наказание. Но сейчас, оглядываясь назад, мы можем сказать, что это было бы самым высоконравственным поступком: убив своего ребенка, она спасла бы миллионы людей.

Будущее неизвестно. Любое действие, любое событие – только фрагмент, кусочек целой картины. Мы не знаем целого и поэтому не можем выносить о нем истинных суждений.

Это как страница, вырванная из романа, – как вы можете судить о романе, прочитав лишь одну страницу? Вы ничего не знаете о романе. У вас в руках только фрагмент – у него нет ни начала, ни конца. Наверняка вы скажете: «Я хотел бы сначала прочитать всю историю. Иначе трудно что-нибудь сказать. Одной страницы недостаточно».

Такие слова, как «хорошее» и «плохое», просто удобны в использовании, утилитарны; они не экзистенциальны. Но мы не можем существовать, не разделяя мир на хорошее и плохое, наше общество может существовать только в этом разделении.

Это нужно ясно понимать. Определения не являются абсолютной истиной, они относительны. Не найдется ни одного такого действия, которое в определенном контексте нельзя было бы счесть хорошим. Хорошее дело может быть плохим в одном контексте, а плохое дело может быть хорошим в другом. Чтобы вынести окончательное суждение, вы должны будете узнать все с самого начала до самого конца – всю картину целиком, увидеть все существование. Но это, конечно, невозможно.

Все наши вердикты о хорошем и плохом, о красивом и безобразном – не более чем правила дорожного движения. Мы должны их создавать, но они не являются непреложными истинами. «Держись правой стороны» или «держись левой» – не имеет никакого значения. Но ни одно общество не может делать и то и другое одновременно: вы должны держаться либо правой стороны, либо левой. Правила имеют прикладное значение, они не естественны и не абсолютны.

Дороге совершенно безразлично, держитесь вы правой или левой стороны, но движение транспорта требует определенных правил. Если транспорта мало, правила не нужны; но чем более сложным становится движение, тем больше нужно правил. В деревне нет нужды в правилах дорожного движения, а в большом городе правила необходимы.

По мере того как общественный строй развивается и становится все более сложным, ему требуются все более ясно обозначенные нравственные правила; иначе жить будет невозможно. Но нравственные правила, любые концепции хорошего и плохого – просто средства, определенным образом служащие обществу.

Спрашивая о причинах существования порока в присутствии бога, помните: бог совершенно не при чем. Порок возникает по неким причинам, но отвечает за это не бог, равно как и не вселенная. Если и можно на кого-то возложить эту ответственность, так это на нас. Мы создали общество, в котором разложение стало неизбежным, потому что сама основа общества прогнила.

Если не изменить основу общества, порок непременно будет существовать; порок был всегда. Меняются формы, но развращенность остается, потому что общество, в котором продажность была бы невозможной, еще не создано.

Такая ситуация создана нами; бог к ней совершенно непричастен. Она в такой же степени создана человеком, как этот стол, этот диван, этот дом. Вы же не станете возлагать на бога ответственность за этот дом, или за то, что эта комната мала, а не велика, или за то, что окна выходят на запад, а не на восток. Вы ведь не спрашиваете бога: «Почему ты сделал это окно на восточной стене, а не на западной?» Это было бы глупо – вы же знаете, что окно на восточной стене сделал какой-то человек. Вы не спрашиваете об этом бога, поскольку знаете, что он тут не при чем.

Спросите, почему существует порок, но не ссылайтесь при этом на бога. Сам этот вопрос уместен. Неуместно говорить о боге в связи с пороком. Наше общество создано нами, мы его творцы. И поскольку в его основу заложен неправильный фундамент, поскольку мы выстроили все социальные структуры ненаучно, оно неизбежно будет продажно. Это проблема человека. Мы можем что-то изменить или продолжать в том же духе – но это зависит только от нас.

Например, наше образование ориентировано на амбиции. И все наше общество амбициозно, а амбициозное общество не может быть не продажным. В каждом человеке развиты амбиции, но не каждый способен их удовлетворить. Можно сказать, например, что каждый может стать президентом, но в одно и то же время президентом может быть только один человек. Когда вас учат, что каждый может быть президентом, возникают амбиции: если каждый может быть президентом, то почему не я? Но поскольку на самом деле президентом может быть только один человек, начинается безумная гонка. В ход идут любые средства – даже бесчестные.

Амбиции развращают, амбициозный ум неизбежно будет продажным. Амбиции – это семя безумия. И тем не менее, наше образование ориентировано на амбиции. Ваши отцы говорят: «Стань тем-то!» – и возникает лихорадка, вы заболеваете. Президентом может быть только один человек, но тысячи людей, которым не повезло, охвачены амбициями. Они уже не могут быть разумными – они становятся безумным. Из-за того, что создано такое огромное напряжение, вы продаетесь: вы будете использовать любые средства, чтобы достичь своей цели.

Это заразно. Кто-то другой использует бесчестные средства, и вы думаете, что если сами не воспользуетесь ими, то останетесь позади. Так что вам приходится использовать такие же бесчестные средства. Затем кто-то рядом с вами видит, что вы поступаете бесчестно, и ему тоже приходится поступать бесчестно. Это становится вопросом выживания. Но в рамках данной структуры, в рамках данного общества возможно только это. Если вы изучите основы нашего общества, то увидите, что порок является естественным продуктом нашего воспитания, нашего образования, нашего развития.

Наши социальные структуры чрезвычайно сложны, и преуспевающие люди могут скрывать свою продажность. Она заметна только в том случае, если кто-то терпит неудачу. Если вы преуспели, никто не узнает, что вы были бесчестны; все скроет успех. Вам нужно лишь преуспеть, и вы станете примером добродетели, вы станете воплощением всего хорошего, чистого, невинного. Это значит, что вы можете преуспеть каким угодно способом, но вы должны преуспеть. А как только вы преуспели, как только вы достигли успеха, все сделанное вами будет считаться правильным.

Вся наша история это подтверждает. Человек считается вором, только если он мелкий вор. Если он крупный вор, он становится Александром Македонским, героем. Никто не видит, что между ворами нет никакого качественного различия, что различие только количественное. Никто не назовет Александра Македонского крупным вором, потому что мерой добродетели у нас является успех: чем более вы успешны, тем более добродетельны. Средства принимаются во внимание только в том случае, если вы неудачник; тогда вас назовут и бесчестным, и дураком.

Как с такой установкой можно создать непродажное общество? Абсурдно просить человека быть нравственным в такой безнравственной ситуации. В безнравственном обществе отдельный человек не может быть нравственным. Если он попытается быть нравственным, его нравственность сделает его эгоистичным, а эго настолько же безнравственно и порочно, как и все остальное.

Эта ситуация – творение человека. Мы создали общество с безумным стремлением к богатству, к власти, к политике; мы продолжаем поддерживать это, а потом спрашиваем, почему существует порок. Там, где есть амбиции, порок является логичным следствием. Невозможно пресечь продажность, пока не будет разрушена основная структура, которая поощряет амбиции.

Амбиции проявляются даже в обществе так называемых святых. Святые будут побуждать вас к амбициям в проявлении сострадания; они будут говорить: «Стань лучше других. Будь добродетельным, так чтобы ты отправился на небеса и был возлюбленным божьим, в то время как другие будут гореть в аду». Яд амбиций легко может быть использован для того, чтобы сделать человека добродетельным.

Но на самом деле такая добродетель будет притворной. Человек может быть амбициозным и бесчестным – это естественно и логично, но он не может быть амбициозным и добродетельным. Это невозможно. Если человек хочет быть добродетельным, он не должен мыслить в терминах сравнения, потому что цветение истинной добродетели наступает только тогда, когда нет никаких сравнений.

Сравнение мешает добродетели, потому что сравнение создает разделение, создает насилие. Как только вы сказали: «Я смиреннее, чем ты», – вы стали агрессивным. Вы воспользовались тонким, изощренным способом вонзить нож в спину другого. Вы убили его. Это смертельное оружие – причем гораздо более тонкое, чем оружие политиков или капиталистов. Если вы говорите: «Я лучше других, я брольший праведник, чем остальные», – ваша цель хоть и отличается от цели политиков, но вы находитесь на том же пути амбиций. Не только преступники и грешники порочны; так называемые добродетельные люди, «святые», тоже порочны – более тонким образом.

Все наше общество порочно. Оно создает грешников с амбициями и святых с амбициями. И они взаимозависимы, потому что находятся на одной оси – на оси амбиций. Человек, который поймет это, полностью выпадет из общества. Он не будет ни грешником, ни святым, он не будет подходить ни под какую категорию, и вам сложно будет оценить, кто он, что он за человек. Нам нужно общество, которое не было бы амбициозным.

Бог здесь совсем не при чем, но если вы амбициозны, то даже бог станет частью ваших амбиций. Вы будете стремиться к нему, вы будете пытаться достичь бога.

Амбициозный человек не способен постичь божественное. Он никогда не бывает расслабленным, никогда не бывает любящим, потому что амбиции – это насилие. Человек, который не знает, что такое покой и любовь, тишина и умиротворение, никогда не сможет узнать, что такое божественное. Потому что божественное нельзя познать интеллектуально, его можно только почувствовать.

Когда вы спокойны, полностью расслаблены, ни к чему не стремитесь, когда ум тих и пребывает в мире с самим собой, тогда вы знаете, что такое существование. Тогда вы знаете блаженство и красоту божественного. Не ту красоту, которая противопоставляется безобразию; нет никаких противоположностей, и нет никаких сравнений. Просто мир становится прекрасным, само существование прекрасно. Тогда кактус так же красив, как роза. Тогда каждая индивидуальность прекрасна, несравненна.

Тогда впервые вы начинаете любить. Не той любовью, которая противоположна ненависти. Та любовь на самом деле не любовь, а смягченная форма ненависти, менее интенсивная форма ненависти, ее противоположный полюс: любовь существует на одном полюсе, а ненависть – на другом, и вы постоянно колеблетесь между ними. Ваша ненависть означает меньшую дозу любви. Ваша любовь означает меньшую дозу ненависти.

У вас может возникнуть вопрос, есть ли выход за пределы любви и ненависти… За пределами этой двойственности оказывается тот, кто больше не амбициозен, не напряжен, кто расслаблен, ни к чему не стремится, совершенно ничего не ищет, кто просто существует. Он узнает божественность и одновременно узнает любовь. Любовь – это следствие гармонии вашего существования с бесконечным; она подобна тени, она приходит вслед.

Будда никогда не искал любви; любовь просто пришла к нему. Иисус никогда не думал о любви; он жил любовью. Любовь нельзя искать напрямую – это настолько тонкий аромат, что вы не сможете его обнаружить. Любовь приходит следом за осознанием того, что все едино, словно награда за понимание того, что божественное есть и в ваших друзьях, и в ваших врагах.

Вы не отдельны, не отделены от существования, вы – часть всего существующего. Вы слиты с существованием не механически, а органически, подобно тому, как кит органически соединен с океаном и все время един с ним, подобно тому, как моя рука органически едина со мной. Как только вы осознаете это – вы можете познать любовь.

Но это осознание приходит, только если вы не амбициозны. Только не амбициозный ум религиозен. Не имеет значения, в чем заключаются ваши амбиции, – будь то богатство, власть или слава, или даже освобождение, или божественность. Если вы амбициозны, это значит, что ваш ум к чему-то стремится, за чем-то гонится. Он занят достижением, он не хочет быть просто самим собой.

Амбиции – это напряжение, а напряжение препятствует встрече с божественным. Но если встреча произошла, вас больше нет. Встреча с божественным полностью вас очищает, полностью поглощает вас. Только тогда приходит любовь. Смерть вашего эго – это рождение любви.

Обычно мы принимаем за любовь нечто противоположное ненависти. Но тот, кто знает истину, тот понимает, что любовь – это противоположность эго. Истинный враг любви – не ненависть, истинным врагом любви является эго. А ненависть и то, что мы обычно понимаем под любовью, – это две стороны одной медали.

Любовь приходит, когда вас нет, когда нет эго. А эго нет, вас нет, когда вы не амбициозны. Момент отсутствия амбиций – это момент медитации. В момент отсутствия амбиций, когда вы ни к чему не стремитесь, ничего не просите, ни о чем не молитесь, когда вы полностью удовлетворены тем, кто вы есть, ни с кем себя не сравнивая, – в такой момент вы прикасаетесь к глубочайшему источнику божественного. И вы не просто соприкасаетесь с ним, вы погружены в него, вы с ним едины.

Тогда любовь течет. Тогда вы можете быть только любящим – больше вам ничего не остается. Тогда любовь – уже не противоположность ненависти. Нет ни любви, какой мы ее знали, ни ненависти; и то и другое исчезло. Теперь в вас вырастает совершенно другое качество, любовь в совершенно новом измерении.

Теперь ваша любовь – это определенное состояние ума, а не взаимоотношения. Она ни на кого не направлена. Нельзя сказать, что вы кого-то любите, скорее, вы просто любящи. Другого человека нет, возлюбленного нет, вы просто любите все, что приходит в соприкосновение с вами. Вы сами и есть любовь; вы живете в любви. Она стала вашим ароматом.

Даже когда вы одни, любовь остается, аромат остается, словно цветок на пустынной тропинке. Никто не идет мимо, но цветок там, и аромат там. Нет никого, кто мог бы увидеть его, насладиться им, но цветок продолжает безмолвно благоухать, и его аромат никому не адресован. Благоухание не останавливается, потому что оно и есть сокровенная природа цветка. Цветок безмятежен, и аромат является частью его природы. Цветок не прикладывает усилий, чтобы источать его, – это происходит само собой.

Когда эго нет, любовь приходит как аромат, как цветение вашего сердца. И, никому не адресованная, источается постоянно. Совершенно ни на кого не направленная, она становится молитвой. Направленная любовь вырождается в секс; когда она не направлена, она вырастает до молитвы.

Бог или любовь, или смерть – с этими проблемами невозможно справиться; это переживания, через которые нужно пройти. Это не те вопросы, на которые есть ответы; это поиск, который может быть либо реализован, либо нет. Божественное вообще не может быть вопросом. Какие бы вопросы о божественном вы ни задавали, они неизбежно будут поверхностными. А ответы будут даже еще более поверхностными, потому что на поверхностный вопрос можно дать только еще более поверхностный ответ.