Наследник из Калькутты Штильмарк Роберт

3

Надзиратель Джобб сначала втиснул в узкую дверь тюремного подземелья объемистый мешок, за которым последовали матрац, набитый конским волосом, и одеяло. Пока стражники просовывали эти предметы и дверной проем, узникам каземата могло казаться, что вещи сами собою шествуют к ним в гости. Вещи свалили в самом дальнем углу, после чего в каземат был водворен и сам владелец этого скарба, капитан Гай Рандольф Брентлей. Седой моряк коротко кивнул двум старожилам каземата. С шестифутовой высоты собственного роста он осмотрел пожитки в углу, сердито воссел на убогом ложе и, отвернувшись к стене, раскурил трубку. Вступать в беседу с соседями он был явно не склонен.

Двое «старожилов» располагались в противоположном углу. Они пошептались и решили не тревожить капитана расспросами.

Тюремные надзиратели сменялись в полдень. На сей раз мистер Хирлемс явился в каземат не один. Узники удивились, увидев рядом с ним тюремного портретиста. Капитан Брентлей не повернул головы, а два бывших парламентера смотрели на художника, затаив тревогу.

В отличие от капитана Брентлея, мистер Джордж Бингль не имел при себе даже скромного узелочка. Вид у него бы убитый. Он остановился у двери, подождал, пока снаружи отгремят запираемые засовы, а затем, вероятно по старой арестантской привычке, сел прямо на пол, ибо мебели в каземате не имелось. Обхватив руками голову, он замер в позе человека, сраженного последним ударом судьбы.

Когда затихли шаги Хирлемса в коридоре, Алонзо сделал синьору Маттео некий тайный знак глазами. Однако Маттео отрицательно покачал головой и произнес шепотом:

– За нами, может быть, наблюдают. Мне не следует подходить к нему. Поговори с ним ты, Чарли.

Дон Алонзо, откликавшийся и на более обыденное имя Чарли, положил руку на плечо сидящему.

– Видно, и к вам фортуна повернулась спиной, синьор живописец? – спросил он громко. – Перебирайтесь-ка в наш жилой угол. Там найдется место на соломенном тюфяке. Он называется у нас ковром-самолетом… Здесь дует от двери! – добавил он многозначительно.

Понурый мистер Бингль перешел в угол, на «ковер-самолет». Синьор Маттео следил за каждым его движением на редкость сердобольными взглядами, с трудом маскируя свои смятенные чувства. Дон Алонзо шепотом заговорил с художником:

– Что случилось? За что вас сюда? Почему без вещей? Чужих ушей можете не опасаться: наш шепот им не слышен…

– Меня неожиданно вызвал прокурор канцлерского суда…

– Значит, арестовал вас господин прокурор? – удивленно протянул дон Алонзо.

– Да, это сделал именно мистер Голенштедт. Сначала он показал мне портрет брата, спросил, знаю ли я этого человека, а затем велел арестовать меня. Нас всех повезут в Лондон. Прокурор велел готовить тюремный возок уже к завтрашнему вечеру.

Дон Алонзо многозначительно переглянулся с синьором Маттео, а потом заслонил художника от дверного оконца: пользуясь спиной Алонзо как прикрытием от враждебных взглядов, оба брата Томми и Джордж, так неожиданно брошенные прихотливой судьбой в один тюремный каземат, торопливо расцеловались после шестнадцатилетней разлуки… Но обменяться словами привета, хотя бы короткими и бессвязными, им не пришлось. Лязгнул замок, оба мгновенно отвернулись друг от друга… В камеру вошел надзиратель Хирлемс. Его испитая физиономия была чуть менее угрюмой, чем обычно. Плащом он прикрывал какой-то сверток. Надзиратель подозвал синьора Алонзо, приложил палец к губам и опасливо оглянулся на дверной «глазок»:

– Монах из католической часовенки посылает вам, господа, свое пастырское благословение. Он хоть и папист, как и вы, а человек добрый. Уж как он меня за вас упрашивал!..

Надзиратель протянул молодому человеку сверток. Внутри узелка что-то булькнуло. Хирлемс скривил свою физиономию, что долженствовало означать улыбку.

– Только не подведите меня, господа. Если комиссия что-нибудь пронюхает… Упаси бог! Ну, да уж я надеюсь на своих арестантов. Так и быть, празднуйте рождество, раз нашелся добрый человек… Виселица – виселицей, а праздник – праздником.

Непривычно ласковый тон Хирлемса очень удивил узников. Дон Алонзо нащупал в свертке бутылку, ухватил ее и вытянул горлышко наружу.

– Я ничего не вижу, господа, ничего не замечаю, – заволновался надзиратель, – но смотрите, чтобы никто не затевал шума и песен… Хм! Что бы там могло быть, в этом сосуде?

– Не желаете ли вы, мистер Хирлемс, отведать, каково на вкус пастырское благословение?

Хирлемс крякнул довольно неопределенно. Угадать сорт напитка по цвету было трудно, и лицо надзирателя приняло выражение мученика науки, готового к самоотверженному эксперименту. Алонзо вытащил пробку. Хирлемс подставил кружку под довольно густую струю и произвел дегустацию [120].

– Кажется, ром с джином, – произнес дегустатор в раздумье и, чтобы окончательно рассеять сомнения, допил кружку до дна. – Это строго-настрого запрещено в тюрьме, господа.

– Считайте, что это легкий портер, Хирлемс, и сделайте еще глоток.

Мистер Хирлемс повторил пробу в удвоенной дозе и вытер губы рукавом.

– Только в «Чреве кита» можно выпить хорошего рому, – заметил он убежденно. – Этот ром хорош, значит, взят он у мистера Линса.

Доказав этим силлогизмом [121] свою способность к глубоким философским умозаключениям, Хирлемс повернулся к двери и вышел из каземата. Не успели его шаги стихнуть в конце подземного коридора, как синьор Алонзо взялся за предметы, извлеченные из свертка. Узники избрали для первой трапезы плоский хлебец, несколько яблок и остаток напитка. «Ковер-самолет» превратился в «скатерть-самобранку». Алонзо разломил хлебец и… извлек из него две маленькие пилы, бутылочку жидкого масла и записку, сложенную вчетверо. Печатными буквами было написано следующее:

«Сегодня к полуночи распилите решетку. После полуночной смены караулов выбирайтесь из каземата. Часовых на стене уберем и бросим вам веревочную лестницу. Верховые лошади будут за рвом.

Друзья».

Записка быстро обошла всех трех узников и была уничтожена. Только Брентлей остался в неведении об отважном замысле тайных друзей. Лица пленников с корабля озарились радостной надеждой, но мистер Бингль, напротив, помрачнел и потупился. Он сделал знак брату и дону Алонзо. Те вытянулись на тюфяке рядом с Джорджем и, защитив лица одеялом, выслушали соображения Джорджа Бингля.

Молодые люди узнали, что духовное лицо, приславшее «пастырское благословение», поддерживает довольно близкие отношения с владельцем поместья Ченсфильд… Оказалось также, что, по странной случайности, не кто иной, как именно надзиратель Хирлемс, некогда привел Шарля Леглуа к узнику четырнадцатой камеры… А хлебец, содержавший записку «друзей», не был ни надрезан, ни проколот для проверки…

…Был пятый час дня, когда члены лондонской комиссии добрались, уже под конец инспекторского обхода, до углового каземата.

В полутемном подземелье замерцал огонь свечей. Каземат наполнился мантиями, париками, мундирами и лентами. Позади блестящей свиты прятался надзиратель Хирлемс. Он вытягивал свою шею из-за перьев и эполет, чтобы не упустить замечаний прокурора, но при этом старательно прикрывал рукою рот и сдерживал дыхание, ибо оно испускало в атмосферу подозрительные пары.

Прокурор молча осмотрел каземат и, уже собираясь уходить, задал скучающим тоном казенный вопрос:

– Есть ли жалобы на тюремную администрацию?

– Сэр, нас содержат в невыносимых условиях. Разрешите подать вам лично письменную жалобу.

Брови прокурора удивленно поднялись, а затем недовольно сдвинулись. У майора Древверса задергалась щека. Он с наслаждением задушил бы собственными руками узников углового каземата. Жаловаться? Ну погодите, голубчики!..

– Господин де Кресси, – кислым тоном процедил прокурор, – прошу вас, примите от арестанта его жалобу. Мы возвращаемся в канцелярию.

Кавалер де Кресси остался в каземате. Он велел Хирлемсу принести принадлежности для письма. Два солдата конвоира стали за дверью…

Хирлемс, тяжело дыша, протянул офицеру бумагу, перо и чернила. При этом обоняние офицера уловило винные пары.

– Да вы пьяны, любезный?

Хирлемс споткнулся, и офицер должен был встряхнуть его за шиворот. В довершение бед, арестанты каземата повели себя нагло и предъявили в своей жалобе незаконные и неумеренные претензии.

Через четверть часа в крепости бушевал шторм. В угловом каземате, а также в опустевшем жилище Джорджа Бингля были произведены строгие обыски. У арестованных оказалась бутылка со свежими следами крепкого спиртного напитка и нашлись две пилки, что явно свидетельствовало о попытке к бегству. Надзиратель Хирлемс получил двадцать суток гауптвахты. Сэр Голенштедт наложил взыскание на майора Древверса.

– Вы распустили арестантов, вы отучили их от почтительности, Древверс! – гневно кричал милорд прокурор. – Они собирались бежать, и на воле у них есть сообщники! Приказываю вам немедленно посадить этих наглецов в карцер, приковать их к стенным кольцам, не спускать с них глаз! Вы ответите перед законом за малейшее послабление тюремного режима!

В гостиной на Сент-Джекоб-стрит лорда-адмирала уже ожидали. Вудро Крейг мешал угли в камине, Джеффри Мак-Райль полировал ногти замшевой подушечкой, Джозеф Лорн расхаживал по комнате. Накрытый столик перед камином напоминал артиллерийскую батарею крупных калибров. Ассортимент отличался простотою и был рассчитан на чисто морской вкус. Мерилом для подбора служила главным образом крепость напитков.

Граф Ченсфильд, эрл Бультонский, вошел стремительно. Не здороваясь с джентльменами, он сразу проследовал к столику, загородил его и свирепо оглядел присутствующих.

– Ни глотка, пока не услышу разумного слова! Кстати, к вашему сведению: прокурор велел арестовать Бингля.

– Вот те на! За что?

– Пока неизвестно. Попробуем выяснить через Хирлемса.

Вудро Крейг беспокойно заерзал на стуле.

– Нет, Джакомо, причина ареста, пожалуй, и без Хирлемса понятна. Прокурор молодец! Недаром образина этого Маттео Вельмонтеса сразу бросилась мне в глаза… Я разгадал его. Знаешь, кто он таков, этот Маттео?

– Не загадывай загадок. Кто же он? Англичанин?

– Американец?

– Достопочтенный гражданин бультонских мостовых, родом с чердаков Чарджент-стрит. Это мистер Томас Бингль, родной брат художника Джорджа. Помнишь рассказ о мальчишке с обезьяной?

– Матерь божия! Кто же его узнал?

– Уильям Линс. Как только глянул на портрет, так и узнал паренька из Голубой долины.

– Значит, это стало известно и прокурору. Дело запутывается. Комиссия, похоже, пронюхала немало… Лорн, ты беседовал с ними?

– Нет еще. Но советую тебе, Джакомо: перенеси-ка все наличное золотишко на борт моего «Адмирала» и держи наготове шлюпку!

– Не вешайте носов, старики! Унывать рано. Алонзо еще не распознан?

– Нет. Вероятно, это действительно испанец.

– Послушайте, нет ли у него в самом деле сходства с Бернардито? Не может ли он оказаться самим Диего Луисом?

– Чепуха, Джакомо. С Бернардито у него нет ничего общего. Уж скорее он похож на тебя.

– На меня? Эх, Джузеппе, после гибели Чарли на меня в целом мире походить некому…

Лорд-адмирал подошел к столу, смешал в стакане несколько напитков и выпил одним глотком.

– Нынче предстоит работа. Членам комиссии я послал приглашение в Ченсфильд. Я задержу их там до утра. Джузеппе, побег пленников придется устраивать тебе.

– А вы, ваше лордство, будете в это время угощаться с джентльменами шампанским и устрицами? Это приятнее, чем лазить по крепостным стенам и резать часовых…

Граф Ченсфильд хватил кулаком по столу так, что одна из бутылок упала и все рюмки жалобно зазвенели.

Лорн, ссутулясь, медленно подошел к столу, оперся на него обеими руками и, глядя прямо в злые глаза лорда-адмирала, проговорил негромко и решительно:

– Не дури! После твоего островка меня трудно напугать кулаками и стуком. Нечего строить из себя милорда перед нами. Маши руками под носом прокурора Голенштедта! Его можешь взять за пуговицу или хоть за горло и вытрясти из него хлипкую юридическую душу. А старых друзей береги, Джакомо! Залетел ты высоко, но без нас тебе крышка, друг! Мы-то не много потеряем, коли придется переходить на новую «Черную стрелу», а вот ты, Джакомо… Тебе падать побольнее!

– Хватит, Джузеппе! Давайте потолкуем о деле.

Лорд-адмирал принял миролюбивый тон, но в глубине его расширенных зрачков тлела плохо скрытая злоба. Вудро и Джеффри Мак-Райль притихли.

Четыре бультонских джентльмена уселись за столиком. Напитки убывали быстро. Со двора донесся звук подков, и камердинер Мерч в сапогах и плаще вошел в гостиную. За ним следовал Уильям Линс, владелец таверны «Чрево кита». Камердинер вручил лорду-адмиралу записку от патера Бенедикта. Граф пробежал ее и бросил в камин.

– Мерч, ты видел милорда Голенштедта? Каков ответ?

– Велено сказать вашей милости, что джентльмены изволили отклонить ваше любезное приглашение в Ченсфильд. Но милорд прокурор благоволил просить вашу милость нынче самолично пожаловать в гостиницу к девяти часам вечера. А часом раньше, к восьми, милорд прокурор приглашает к себе мистера Вудро Крейга.

– Хорошо, можешь идти, Мерч.

Граф Ченсфильд подождал, пока дверь за камердинером захлопнется.

– Ну, Линс, выкладывайте новости.

– Дела обстоят неважно, милорд. В крепости целая буря. Нашли пилки. Хирлемс взят под стражу. Пленников перевели в строгий карцер. Завтра всех повезут в лондонский Ньюгейт. Бультонский конвой должен сопровождать карету до Шрусбери. Оттуда карета пойдет под конвоем тамошних солдат. Сведения эти я только что получил от Древверса. Джентльмены отправятся завтрашним дилижансом… Они желали видеть в гостинице вас и мистера Крейга.

– Знаю, благодарю вас. Поезжайте к себе.

Уильям Линс откланялся по-военному и удалился. Граф Ченсфильд отставил стакан.

– Да, план с побегом провалился. Просчет! Но, каррамба, мы еще подеремся! Черт его знает, что разнюхано комиссией и чего она еще не успела раскрыть. Так вот, Вудро, поезжай к ним сперва ты. А ты, Лорн, держись наготове. В девять поеду к ним я. Если там устроена ловушка и меня сцапают, тогда поднимай с Джеффри весь экипаж «Адмирала», выдайте ребятам побольше вина и штурмуйте бультонскую тюрьму. Когда выручите меня, удавим тех четверых – Брентлея, обоих Бинглей и Алонзо, – а потом поскорее все на борт! И держись тогда, добрый старый Бультон, держитесь купеческие кораблики нашего любезного короля!

– Ишь развоевался, герой! – проворчал Лорн. – Может, незачем и в гостиницу ездить? Прямо на борт «Адмирала» – и фьюить?

– Ну нет, будем держаться до последнего! Сейчас половина восьмого… Вудро, тебе пора к лондонским джентльменам… Кстати, Джузеппе, судно-то у тебя в порядке?

– Судно в порядке, припасов хватит.

– Хорошо! Держитесь, старики! Наша звезда еще не закатилась. В добрый час, Вудро!

В большом зале «Белого медведя» было оживленнее, чем в обычные предпраздничные дни. В этот вечер многие почтенные бультонцы явились в гостиницу, чтобы поглазеть на королевских чиновников из лондонской комиссии. В течение дня комиссия успела развить кипучую деятельность. Посещение тюрьмы ознаменовалось многими событиями, вроде приказа об освобождении всех крестьян-браконьеров, двух старух, незаконно торговавших печеным картофелем, многих бродяг и мальчишек, осужденных за нищенство; лишь пиратских главарей джентльмены приказали перевести на особенно строгий режим.

Однако, к разочарованию любопытных, лондонские жрецы Немезиды [122] не дали лицезреть себя в общем зале. Вскоре посетители увидели в вестибюле лишь скромную, хорошо знакомую фигуру мистера Вудро Крейга, самого владельца гостиницы, который, поклонившись гостям, проковылял на второй этаж. Получив разрешение войти в номер, мистер Крейг предстал перед милордом прокурором.

Сначала мистер Голенштедт позволил эсквайру Крейгу вдоволь налюбоваться буклями своего пышного парика, ибо прокурор в течение целых десяти минут не отрываясь писал что-то на листах бумаги, в то время как мистер Крейг тихонько откашливался, поскрипывал костылями и потирал переносицу.

Выдержав указанную паузу, прокурор пронзил мистера Крейга взглядом, острым, как дротик. Наконец, вглядевшись в оробевшего содержателя «Белого медведя» и узнав его, прокурор сделал более приветливое лицо.

– Мистер Вудро Крейг, не так ли?

– Да, сэр! Вам угодно было вызвать меня, ваше лордство?

– Сущий пустяк, мистер Крейг, ничтожная безделица, но мне хотелось бы уточнить ее. Вот эта масляная копия с какой-то миниатюры… Она обнаружена при обыске на квартире Бингля. Вам известно происхождение этой копии или ее оригинала?

– Я впервые вижу эту картину, ваше лордство.

– Значит, мистер Кремпфлоу, ваш компаньон без вашего ведома заказал ее Бинглю? Последний утверждает, что это заказ вашего бюро, мистер Крейг.

– Мне ничего не известно об этом заказе, милорд.

– Что ж, значит и вы не смогли помочь мне распознать особу, изображенную на этой картинке… Очень жаль! Больше я вас не задерживаю, Крейг! Вы свободны.

Вудро вышел из гостиницы, слегка пошатываясь. С масляной копии, чудесно выполненной Бинглем, на него только что глядела… синьора Молла, мать Джакомо Грелли…

…По прошествии получаса мистер Лорн уже находился на борту фрегата «Адмирал». Сам владелец этого корабля сжег некоторые бумаги, которые хранились в особняке на Сент-Джекоб-стрит, и освидетельствовал содержимое своего бумажника. Лишь после этих приготовлений он сел в карету и приказал везти себя в гостиницу «Белый медведь».

Граф Ченсфильд был сразу же приглашен в личные апартаменты милорда прокурора. Оба лондонских джентльмена – мистеры Голенштедт и Бленнерд – выразили глубокое сожаление, что оказались вынужденными потревожить столь высокую особу во время рождественских каникул.

Затем мистер Голенштедт открыл большую папку, извлек из нее связку документов и попросил сэра Фредрика Райленда несколько утрудить память. С приветливой улыбкой прокурор сказал:

– Я прошу вас припомнить, не приходилось ли вам когда-либо слыхивать такие имена: Леопард Грелли, Джузеппе Лорано, Черный Вудро, Лисица Мак?

Эрл Бультонский удивился этим странным фамилиям и не припомнил ни одной из них.

Тогда чиновник из адмиралтейства тоже сверился со своими записями и любезно спросил, не припоминает ли граф некоего капитана Бернса, экс-капитана Шарля Леглуа и синьора Джиованни Каррачиолу.

Мистер Райленд смутно припомнил некоторые из этих имен и доставил этим, по-видимому, большое удовольствие обоим джентльменам. Засим они учтиво высказали свое огорчение, что служебные обстоятельства помешали им побывать в Ченсфильде, и пожелали его владельцу приятного времяпрепровождения на праздники.

Самым последним посетителем прокурорской канцелярии оказался редактор и издатель оппозиционного «Бультонс Адвертайзера» мистер Руби Розиниус. Это издание из года в год увеличивало свой тираж и приобрело солидный вес.

– У меня к вам отнюдь не деловая просьба, – казал редактору мистер Голенштедт, и лицо прокурора озарилось милой улыбкой. – Я даже в Лондоне изыскиваю время, чтобы читать ваш журнал, и нахожу прелестными ваши воскресные приложения для детей.

– Я очень польщен, сударь, – пролепетал редактор.

– Видите ли, я и сам в минуты отдыха пишу сказки для детей и рассказываю их моим собственным малюткам. Мистер Шеридан [123], соединяющий государственный ум с талантом драматурга, не раз советовал мне отдать сказки в печать, и я хотел бы увидеть их в вашем воскресном приложении.

– Вы оказали бы мне этим большую честь, милорд.

– В таком случае, не угодно ли вам прочесть вот эту сказочку?

Редактор прочел короткую сказку, нашел ее высокохудожественной, глубоконравственной, захватывающей и поучительной. Он обещал напечатать ее в рождественском выпуске детского приложения к своей газете и удалился, чрезвычайно польщенный и успокоенный. Отпустив редактора, лондонский джентльмен приказал закончить прием.

4

Глубокой ночью, перед наступлением рассвета 23 декабря, по дороге в Бультон шагали два молодых крестьянина. Их башмаки стоптались, заплечные мешки наполовину опустели – было видно, что пешеходы держат путь издалека. Рассвет чуть-чуть брезжил, когда путники добрались до глухого леса на землях поместья Уольвсвуд. Здесь дорога спускалась в большой овраг.

Лента королевского тракта тянулась между лесными зарослями, словно между двумя рядами зубчатых крепостных стен. На дне лощины через мелкую речонку был перекинут горбатый каменный мостик. По преданию, именно здесь произошло в старину убийство лукавого епископа из Ковентри. Знаменитый разбойник Дик Терпин подстерег епископа на этом мосту, и с тех пор не только самый мостик, но и весь участок дороги, а также прилегающие к оврагу лесные угодья носили название «Терпин-бридж».

Переходя дугу мостика, где только-только могли разъехаться две почтовые кареты, пешеходы заметили человека, притаившегося под мостом. Поодаль от дороги валялись кирки и лопаты. В кустах на дне оврага, в стороне от моста, стояла подвода, груженная небольшими бочонками.

Путники поднялись на противоположную сторону лощины. На маленькой почтовой станции у поместья Ченсфильд крестьяне вошли в трактир «Веселый бульдог», заказали себе по кружке пива и по куску жареной баранины с луком. После завтрака они закурили трубки и просидели за столиком больше двух часов, пока не дождались своего третьего спутника, по-видимому, где-то отставшего. Это был полунищий старик с седыми усами и растрепанной бородой. Он опирался на грубую черную палку и тяжело переводил дух. Подгоняемый нетерпеливыми младшими спутниками, старик наскоро перекусил, пожелал трактирщику веселых праздников и устало поплелся дальше, позади своих грубоватых товарищей.

Вскоре путники добрались до прибрежных скал, окаймляющих бухту. По крутому, извилистому спуску они подошли к строению купальни. Около бревенчатой стенки стояла наготове шлюпка, а в углублении между двумя скалами виднелись мачты небольшого корабля со спущенными парусами. Из узенькой трубы над камбузом шел дымок: корабельный кок готовил обед для команды.

Хотя в облике трех пешеходов не было ничего даже отдаленно напоминающего рыбаков или матросов, они весьма уверенно сбежали на обледенелый причал, уселись в шлюпку и налегли на весла с такой сноровкой, какая редко встречается у английских овцеводов или свинопасов.

Шлюпка подошла к маленькому носовому трапу, свисавшему на железных цепях. От нетерпеливо грубого обращения обоих молодых крестьян с их старшим спутником не осталось и следа. Они держали шлюпку у трапа, пока старик поднимался на палубу. Рослый негр заторопился навстречу, распахнул перед стариком дверь капитанской каюты и стал освобождать гостя от верхней одежды. В матросском кубрике переодевались и оба молодых крестьянина. Они сбросили шапки, куртки и башмаки и приняли вид заправских матросов.

По прошествии получаса шлюпка вновь пошла в сторону купальни; с борта корабля отправился на берег молодой чиновник, одетый довольно щеголевато, с претензиями на моду. Он спрятал весла в купальне и почти бегом пустился по бультонской дороге. Попутный экипаж довез его до рыбачьего предместья Бультона; здесь чиновник взял кэб и, постукивая озябшими ногами в деревянную стенку экипажа, покатил в гостиницу «Белый медведь». Когда прокурору доложили о прибытии посетителя, последовал приказ сейчас же привести чиновника в кабинет.

Узники углового каземата провели весьма неприятные сутки. Безжалостный прокурор велел держать их в карцере, приставить к ним караульного и приковать цепями к массивным стенным кольцам. На следующий день, уже перед наступлением сумерек, железная дверь распахнулась. Шестеро солдат, тюремный кузнец и сам майор Древверс вошли в карцер. Начальник тюрьмы был в теплом дорожном плаще поверх мундира. Затем перед узниками предстал строгий кавалер де Кресси. Он заговорил с пленниками внушительно и сурово:

– Приготовьтесь к следованию в другую тюрьму. Предупреждаю, что при малейшей попытке к бегству вы будете застрелены на месте.

Через час четырех пленников, с трудом передвигавших скованные ноги, вывели во двор. Им подставили железную подножку и помогли одному за другим влезть в окованный железом кузов тюремной кареты. В упряжке тяжелого экипажа стояли четыре сильные бельгийские лошади. Возок сопровождали шестеро конных конвоиров из крепостного гарнизона.

Кавалер де Кресси сам проверил, надежны ли запоры кареты, и дал знак трогаться. Ворота распахнулись. Майор Древверс верхом на тощем клеппере выехал впереди кортежа. Де Кресси держался в арьергарде. Возок и кавалькада, миновав городской центр, выехали на загородный тракт. Здесь их ожидали в дилижансе все члены королевской комиссии, возвращавшиеся в Лондон, а также бультонский мэр Хью Бетлер и комендант гарнизона полковник Бартольд. Милорд прокурор, заметив приближение кортежа, высунулся из окна кареты, чтобы лично убедиться в надежности возка и конвоя. Затем он откинулся на подушку сиденья, колеса и копыта загремели, за окнами дилижанса неторопливо потянулись заснеженные дворики пригородных ферм.

Так как на свете нет ничего скучнее долгой зимней езды по казенной надобности, да еще в ночное время и перед самым сочельником, голова мистера Голенштедта стала клониться вперед. Мистер Хью Бетлер почел нужным вывести высокого коллегу из состояния путевой дремоты и раскрыл дорожный сундучок. В руках у джентльменов появились стаканчики с гравированными на них силуэтами соборных башен Бультона. Несмотря на толчки экипажа, стаканчики были благополучно наполнены. Напиток оказался грогом, еще не успевшим остыть. Милорд Голенштедт предложил тост за бультонское гостеприимство. Таким образом, первые мили пути джентльмены провели в скромных дорожных удовольствиях.

После шестого тоста королевский прокурор опустил оконце и подозвал кавалера де Кресси.

– Не забудьте предупредить меня, когда мы приблизимся к ченсфильдской роще. Любезнейший, – обратился прокурор к маститому кучеру дилижанса, – там, на повороте шоссе около рощи, сделайте небольшую остановку.

Луна уже взошла, когда из чащи уольвсвудского леса около Терпин-бриджа выбрались на шоссе четыре человека. Трое без труда преодолели придорожную канаву, четвертый застрял в куче снега и вылез из канавы последним, кряхтя и бранясь. В руках у всех ночных джентльменов поблескивали ружья, лица были скрыты полумасками. Меховые плащи, низкие шляпы и сапоги с большими отворотами выглядели внушительно. Четыре лошади остались привязанными в чаще. Самый высокий из джентльменов осмотрелся по сторонам.

– Не маячьте на дороге, старики. Пора становиться по местам. Если карета задержится у «Веселого бульдога», нам придется померзнуть лишний часик. Если же они проследуют без остановки, то вскоре мы их увидим. Полезай за свой куст, Вудро… Осторожнее с проволокой к мине, старый черт!.. Важно, чтобы захватить взрывом обе кареты сразу. Полтонны лучшего артиллерийского пороха – это даст хороший щелчок господам юристам. Джузеппе, ты занимай свое место на шоссе, впереди моста, на случай, если одна из карет проскочит мост. Бомбу бросай прямо внутрь кареты или под передние колеса. Я с Лисицей Маком отрежу отступление, если вторую карету или конвой не удастся взорвать вместе с мостом. Мак, ты бросишь тогда бомбу, а я перестреляю уцелевших.

– Ни дать ни взять настоящий Гай Фокс! – пробормотал Джозеф Лорн. – Как бы не пришлось бультонцам таскать наши чучела на соборную площадь… Ты, Джакомо, зря не перевел «Адмирала» в бухту Старого Короля.

– Чтобы каждый осел догадался, кем устроено дело на «Терпин-бридже»? Нечего торопиться с бегством. Корабль наготове, отдать концы никогда не поздно, а нынешним ударом мы еще можем спасти многое. Я верю в свою звезду! Время уже за полночь; вон он стоит над лесом, мой Орион… Старики, сейчас будет славная потеха.

– Я не прочь немного подкинуть в воздух этих джентльменов вместе с их мантиями и париками, но игра наша, кажется, проиграна, хозяин, – подал голос Вудро. Он уже возился под мостом. – Эти крысы добрались до всего, понимаете, до всего! Вчера на допросе душа могла уйти в пятки, не будь они у меня деревянными… Откуда взялся портрет синьоры Франчески, хотел бы я знать!

– Миниатюру, с которой сделана копия, я помню с детства. Но этой эмали не было среди вещей моей матери. Вероятно, миниатюра была у матери украдена или же осталась в доме синьора Паоло д'Эльяно.

– Оказывается, Алекс Кремпфлоу заказал Бинглю копию с этой эмали.

– Значит, миниатюра побывала у Алекса? Может быть, он предатель, твой Алекс Кремпфлоу? А, Вудро?

– Ну нет, хозяин, за него я ручаюсь головой. Нас он предать не может, он связан. Если миниатюра и была у него, он просто не знал, чье это изображение… Только странно, уехал-то он как раз в Италию.

– Кремпфлоу дурак, – вмешался Лорн, – но с нами он честен. Еще на корабле он говорил мне, что едет в Италию на розыски сына какой-то синьоры… Уж не тебя ли он там разыскивает, Джакомо?.. Впрочем, сейчас об этом толковать поздно! Ясно одно – картинка уже попала в руки прокурора и, вероятно, он не хуже нас знает, кто на ней нарисован. Вудро прав: игра проиграна. Вчера был шах, завтра ожидай мата!

– Не каркай, ворон! Еще рано сдавать партию, – сказал лорд-адмирал и скрипнул зубами. – Все, что прокурор нащупал, он может знать только от пленников. Если мы одним ударом раздавим и комиссию и арестантов, все концы опять уйдут в воду. Лишь бы кто-нибудь из комиссии не застрял в Бультоне! Тогда у нас действительно останется только… «Адмирал». За этот взрыв они послали бы на виселицу самого принца Уэльского!

– Тише! – прошипел Лорн. – Топот! Едут из Бультона…

Стояла тихая, чуть морозная ночь. Гром железных шин по мостовой слышался отчетливо, хотя экипажи были еще за целую милю от Терпин-бриджа. Четыре ночных джентльмена исчезли с дороги, будто их сдуло ветром. Они затаились на своих постах, и лесная дача Терпин-бридж с горбатым каменным мостиком в овраге вновь обрела пустынный и безлюдный вид.

Вот на дороге показались всадники и кареты… Кучера обеих упряжек перевели лошадей на шаг и начали неторопливо съезжать к мостику. Спуск был пологим и не особенно скользким.

– Милорд Голенштедт предостерегал против этого места, – сказал передний всадник своему соседу.

Голос принадлежал коменданту бультонской тюрьмы майору Древверсу. Колеса кареты уже погромыхивали по мосту. Кучер причмокнул и подернул вожжами. Лошади, миновав мостовой настил, ступили на землю. Задний возок въехал на мостик…

Внезапно мост, лес, земля вокруг и даже само звездное небо словно раскололись надвое от громового раската. На полмили кругом озарились лесные кроны с галочьими гнездами и снежными подушками на ветвях. Выше деревьев леса вымахнула со дна оврага пышная огненная роза, будто извергнутая кратером вулкана. Черно-серая туча едкого дыма, клубясь, заполнила весь овраг. Клочковатые облака этой тучи замутили бледное зимнее небо, заволокли деревья, звезды, дорогу…

Когда свет луны и звезд пробился сквозь дымную мглу, на обоих откосах дороги возникли три крадущиеся человеческие фигуры. Они осторожно подобрались к месту катастрофы. Там, где пять минут назад двигались по мосту всадники и кареты, теперь громоздились груды развороченных камней и осыпи щебня. Пыль и прах далеко кругом загрязнили снег. Одна лошадь билась на дороге, и человек без шляпы лежал ничком в придорожной канаве. Лорд Ченсфильд – Леопард Грелли – повернул за волосы голову убитого и узнал майора Древверса.

– Все ли целы, волки? – Голос Грелли звучал хрипло. – Где Вудро? Он славно сделал свое дело. Эй, Черный!

Но Черный Вудро, пиратский боцман, не отозвался. Проволока к мине оказалась коротка: обломок камня размозжил череп владельцу гостиницы «Белый медведь». Три уцелевших друга вытащили его тело на дорогу, Грелли вздохнул:

– Старику чертовски не повезло! Он стал короче на целую голову!

С этой краткой эпитафией Вудро Крейг остался лежать на снегу. Три хищника подошли к развалинам моста, где постепенно разгорался маленький пожар. Горели остатки дилижанса, развороченного вдребезги. Тела кучера и кондуктора валялись впереди мертвых лошадей. Рядом лежал наполовину засыпанный щебнем начальник конвоя. Два истерзанных тела были зажаты между погнутыми железными перекладинами кузовной рамы дилижанса. Грелли осмотрел их и не без труда узнал по мундиру коменданта гарнизона полковника Бартольда, а по знакомому меховому плащу – городского мэра. Других тел среди обломков дилижанса не было.

Грелли, хромая, спустился на самое дно оврага, где перевернутый набок, лежал тюремный возок. Упряжных лошадей разорвало на куски, но сам кузов, обшитый железом, не рассыпался. Он лежал на боку, без рессор и колес, придавив двух солдат-конвоиров. Задняя дверца вылетела; в тесной кабине лежали друг на друге тела двух стражников. Джеффри Мак-Райль вскрыл ломом вторую, внутреннюю, дверь и осветил горящей головней арестантскую камеру возка. Она была… совершенно пустой!

– Что за черт? – услышал Грелли картавый говор Мак-Райля. – Где же узники?

Джозеф Лорн, стоявший рядом, сорвал с себя полумаску и захохотал со злобной издевкой:

– Ну, Леопард, кажется, нас порядком обошли на гандикапе! Поздравляю, ваше лордство! Вам дьявольски помогает ваш Орион!

Грелли еще держал в руках заряженные пистолеты. Охваченный слепой яростью, он вскинул руку и, не целясь, выстрелил Лорну в лицо. Без единого стона Джузеппе Лорано рухнул под ноги Леопарду Грелли.

Лисица Мак бросил головню. Он схватился за пистолет, но расчет Грелли был мгновенен: там, где погибли два соучастника, уже не стоило оставлять третьего!.. Джеффри не успел вскинуть оружие, Грелли выстрелил раньше…

Отдышавшись, Грелли постоял на дороге и прислушался. Кругом была тишина, только огонь потрескивал на обломках. Весь овраг был теперь залит зеленоватым лунным сиянием. Что-то бесшумное, черное мелькнуло на снегу… Убийца вздрогнул и пробормотал проклятие: его испугало… движение собственной тени!

– Волки, – бормотал он, нагибаясь над телами Лорна и Мака, – эх, волки! Леопарду стало тесно на одной дорожке с вами. Но, черт побери, вы можете сослужить мне еще и посмертную службу! Пусть ваша гибель окончательно запутает все следы. Если при взрыве погибли ближайшие друзья милорда Ченсфильда, значит, он сам безгрешен в этом деле, как овечка! Пожалуй, теперь лучше повременить с бегством на «Адмирале»: команда фрегата велика и не слишком надежна; едва ли удастся мне одному, без Джузеппе и Вудро, взять весь экипаж в железную узду! А на самый крайний случай у меня остается… ченсфильдское подземелье! Тридцать бочек отборного пороху… Уж коли наступит и мой черед выходить из игры, я уйду, громко хлопнув дверью, каррамба!

Рассуждая вполголоса с самим собою, Леопард Грелли выбрался из развалин в чащу, перезарядил оба пистолета, подтянул отпущенную подпругу своего коня и вывел его на тракт. Не оборачиваясь назад, он поскакал в сторону Ченсфильда. Он летел карьером, точно фурии нахлестывали сзади его коня. Лишь достигнув пределов собственного владения, всадник перевел коня на рысь.

Миновав ферму одного из арендаторов, Грелли подъехал к боковой калитке мортоновской усадьбы. С большой осторожностью он повел коня в конюшню, тихо отодвинул щеколду и поставил лошадь в пустующее стойло. Через минуту он уже чуть слышно стучался в окошко старого Томаса Мортона.

Старик выглянул в окно и увидел в свете заходящей луны темную фигуру сэра Фредрика в плаще и шляпе. Мистер Мортон надел туфли и халат и со свечой в руке пошел навстречу гостю. По ступенькам задней лестницы, хромая, поднимался владелец Ченсфильда. Вид его был таков, что старик в ужасе выпустил ручку двери и отшатнулся назад.

– Мортон, – услышал он хриплый голос, – помогите мне раздеться и дайте надеть что-нибудь домашнее. Приготовьте воды, мне надо умыться. Я нахожусь у вас со вчерашнего вечера, вы поняли меня, Мортон? Ни вы, ни я с вечера не выходили из вашей комнаты. Найдите какого-нибудь расторопного слугу, который все время видел нас вместе, вот здесь, в этом самом кабинете!.. Поторопитесь, надо затопить камин, чтобы сжечь всю мою одежду.

5

Северный ветер напрягал паруса небольшого судна. Пенная дорожка тянулась за кормой от бухты Старого Короля. Позади громоздились береговые утесы с пятнами снега в ложбинах; луна озаряла их зеленоватым светом. Впереди, на островах Ирландского моря, мерцали огни маяков. Со скоростью в восемнадцать узлов судно шло на юг, к открытому океану. На мостике рядом с капитаном стояли, обнявшись, три молодых человека. Колесо штурвала держал четвертый моряк, красивый итальянец с живыми черными глазами. Все эти люди часто оглядывались назад, на очертания безлюдного скалистого берега.

Вскоре после полуночи в небе над побережьем полыхнула дальняя зарница. В глубине холмов и лесов, миль за двадцать от корабля, расцвела и мгновенно исчезла огненная роза. Капитан перекрестился, пробормотал что-то вроде: «Суд божий!» – и приказал поставить все дополнительные паруса. Попутный ветер усиливался, и судно «Толоса» достигло к утру наивысшего хода – двадцати узлов. На рассвете оно миновало Дублин, а в сумерках покинуло воды Соединенного Королевства.

Капитан, отстоявший почти бессменно три вахты подряд, оглядел горизонт, где уже не виднелось ни островка, ни паруса, и передал управление кораблем одному из своих трех молодцеватых помощников. Это был смуглый, стройный, молодой человек. Ветер выхватил из-под берета непокорную прядь его волос, и она, будто черная ленточка, билась и трепетала у виска. Лицом и фигурой молодой человек очень походил на самого капитана. Старик сказал ему несколько слов по-испански и сошел с мостика.

Когда капитан, сгибаясь под дверной притолокой, вошел в тесную кают-компанию, до отказа набитую людьми, его встретил неистовый гром приветствий, оглушительное «ура» и восторженный свист.

– Довольно, довольно, товарищи! – просил капитан, но тишина водворилась далеко не сразу. – Джентльменов из «лондонской комиссии» и узников бультонской тюрьмы прошу ко мне в каюту. Остальным, кто свободен от вахты, отдыхать!

В капитанской каюте набралось столько гостей, что размещаться им пришлось не только на письменном столе, но даже под ним. Там расположился веснушчатый «синьор Маттео Вельмонтес» – Томас Бингль. Капитан одной рукой обнял за плечи счастливого Чарльза – «дона Алонзо» – и другой притянул к себе Антони Ченни, только что смененного Диком Милльсом у штурвала «Толосы». Только Диего Луиса не было в каюте – капитанский мостик яхты был сейчас доверен ему. В продолжение последних тревожных недель Диего и Антони провели не одну бессонную ночь на этом мостике!

– Капитан Брентлей, – обратился старый моряк к своему потрясенному коллеге и ровеснику, – узнаете ли вы меня, синьор? Или вы еще не успели догадаться, кто сыграл эту небольшую комедию с вашим бывшим патроном Джакомо Грелли?

– Сударь, – отвечал Гай-Брентлей, – я еще не в силах опомниться. Это слишком похоже на сон. И строить догадки о том, кто вы такой, я не берусь. Согласитесь, синьор, что не часто случается говорить с человеком, чью могилу вы сами забрасывали землей. А кроме того, отличительной чертой знаменитого корсара Бернардито Луиса было отсутствие одного глаза.

– Прошу простить мне, синьор Брентлей, не совсем деликатный способ, избранный нами для вашего спасения. Что касается второго глаза, то это произведение негритянского искусства служит мне уже тринадцать лет… Итак, вы действительно видите перед собою Бернардито Луиса, который, с вашего позволения, не только не думал ложиться в землю пятнадцать лет назад, но весьма желал бы избежать этой постели еще и на будущие пятнадцать лет.

Старый капитан обратился к другому спасенному:

– А вы, мистер Джордж Бингль, не в обиде ли за ночлег в карцере и путешествие в кандалах?

– Капитан, по странной случайности имя ваше стояло на клинке, подаренном мне Леопардом Грелли. Я много расспрашивал о вас бывшего трактирщика Вудро Крейга и моряков из его таверны. В тюрьме я не раз вспоминал этот клинок с вашим именем, ибо хотел бы обладать вашей непреклонностью и силой. Только… цели борьбы у нас с вами разные, синьор Бернардито.

– Позвольте спросить, какую же цель вы поставили себе в жизни, мистер Бингль? В чем различие, о котором вы говорите?

– Синьор, все силы вашего характера были отданы единому помышлению о расплате с многочисленными врагами. Вы платили злом за зло, причиненное вам, но этим лишь множили несчастия в нашем несправедливо устроенном мире.

– А вы, мистер Джордж Бингль, разве придумали иной способ, чтобы устранять несправедливости? Не думаете ли вы, что зло, насытясь своими жертвами, свернется, как удав, и уснет? Разве лев, убивающий леопарда, не делает благого дела и для кроликов?

– Тогда кролики пойдут в пищу не леопарду, а льву.

– Чем же вы хотите помочь кроликам? Неужто вы верите, что леопарда можно сделать постником одними проповедями?

– Нет, синьор, я знаю, что против леопарда помогает только добрая пуля. Но люди должны быть людьми, а не леопардами и кроликами. В тюрьме я годами читал сочинения мудрецов. Они учат, как люди должны жить между собой; они показывают путь к Солнцу для обездоленных и страдальцев. Этим путем я мечтаю идти; за это я готов бороться с леопардами, и для этого я хотел бы обладать силой вашего характера, капитан Бернардито.

– Благодарю вас, мистер Бингль! Я вижу по глазам Чарльза – нашего «синьора Алонзо», – что ваши помыслы уже успели повлиять и на него… Ну, мой мальчик, дорого мог бы обойтись вам этот ваш самостоятельный рейс на «Трех идальго»! Грелли поймал вас, как пескарей на простую муху! Я думал, что после моей школы вы окажетесь осмотрительнее. Не разгадать такой бесхитростной ловушки!.. Теперь расскажи мне, мой маленький Ли, какие впечатления ты вынес о добром старом Бультоне?