Благословение святого Патрика Колочкова Вера

– Да при чем тут… Согласитесь, это ведь и впрямь нехорошо со стороны выглядит.

– Значит, не пойдешь?

– Нет. Не пойду.

– А если я тебе скажу, что у меня с твоей подругой уже все, любовь закончилась?

– Пусть. Все равно не пойду. Извините. Она, между прочим, из-за вас плакала сегодня.

– Не из-за вас, а из-за тебя.

– Что?

– Плакала, говорю, не из-за вас, а из-за тебя! Это я к тому, чтобы ты перестала мне выкать. Скажи мне – из-за тебя плакала!

– Ну, хорошо. Катя плакала из-за тебя, Герман. И хотелось бы сделать акцент на слове «плакала», а не…

– Ладно, понял. Значит, ты у нас такая вот, да? Порядочная, значит… Что ж, это хорошо… Это мне даже нравится. Давай с тобой так договоримся, Лиза… Когда увидимся в следующий раз, ты больше не будешь мне выкать.

Она ничего не ответила, лишь пожала плечами в растерянности.

– Смешная ты, Лиза… Ладно, пошел я. У тебя в котором часу занятия заканчиваются?

– А у нас завтра экзамен… Я не знаю.

– Значит, я встречу тебя после экзамена. Пока, Лиза! До завтра!

Хлопнув ладонью по косяку, он улыбнулся белозубо, развернулся, пошел прочь по коридору. А она так и осталась стоять у открытой двери с книгой Вальтера Скотта в руках. И в полном недоумении. Но, чего греха таить, все же в немного приятном недоумении. Потом закрыла дверь, снова уселась под лампу, пытаясь глазами найти то место в книге, на котором остановилась. Пробежав несколько страниц подряд, вдруг поняла, что совсем не уловила смысла прочитанного. Испугалась, подняла глаза от книги, уставилась в сумеречное окно. Надо же, впервые с ней такое приключилось…

С самого утра мысли о предстоящем экзамене не шли в голову. И Кате в глаза не могла смотреть. Та спросила ее удивленно:

– Лизк, ты чего такая пришибленная? Боишься, не сдашь, что ли? Небось весь вечер вчера зубрила, пока мы со Светкой в артиллерийском на танцах отплясывали?

– Нет, я не зубрила. Я Вальтера Скотта читала! – проговорила она торопливо, будто оправдываясь.

– Ну и дура. А замуж ты тоже за Вальтера Скотта собираешься? Лучше бы с нами на танцы пошла! Там контингент, конечно, не ахти… Но Светка вчера себе нормального пацана присмотрела. Не хромой, не косой, и то слава богу. Все хочет в последний вагон впрыгнуть, бедная…

– Катьк… Ты завидуй молча, пожалуйста! – обернулась к ней Света, натягивая белую блузку.

– Я завидую? Да больно надо… – насмешливо пожала плечами Катька. – Это ж тебе замуж невтерпеж…

– Ага. А тебе втерпеж, стало быть. Оттого на первого встречного и бросаешься. А потом ревешь, когда тебя на другой день футболят.

– Ты видела, что я на него бросалась? Видела?

– А то я тебя не знаю…

– А ты, значит, не бросаешься, да? Небось и бросилась бы, да никто, я смотрю, шибко не подхватывает! Так и уедешь в свою деревню, а твой артиллерист себе побойчее найдет!

Так и переругивались всю дорогу до училища. Она шла чуть поодаль, вздыхала и мучилась сомнениями – как-то оно все будет… А вдруг и впрямь Герман к училищу заявится? Все-таки надо было Катьке сказать… А с другой стороны – может, он просто пошутил? Зря только Катьку обозлишь…

После экзамена всю их девчачью группу загнали в аудиторию, объявили оценки. Катька со Светкой схватили по тройке, она сдала на пятерку. Когда вышли на крыльцо, Катька заявила со смехом:

– Ну, Лизк, с тебя причитается! Дуй в магазин, покупай красненького! Отмечать твою пятерку будем!

Она лишь пожала плечами, затравленно озираясь по сторонам. Слава богу, Германа поблизости не было.

– Да ладно, чего испугалась-то… – все не унималась Катька. – Не боись, на троих скинемся. Сегодня ты, Лизка, хоть граммульку, а за свою пятерку выпить обязана! Ну, пошли, что ли?

Они медленно пошли вдоль аллеи, с обеих сторон подхватив ее под руки. Светка тоже веселилась вовсю:

– Одиннадцать баллов на троих – чем не повод, да, Катька? Погоди, мы еще и на танцы ее затащим… Хоть косого да кривого лейтенантика, а найдем! А что? Это для тебя, Лизка, выход, между прочим… Уедешь на Дальний Восток, заберешься на сопку и будешь лейтенантику с Вальтером Скоттом изменять…

Они покатились со смеху, не услышав, как кто-то подошел к ним сзади. И обернулись удивленно на вежливый голос Германа:

– Привет, девчонки. Можно, я вашу подружку украду?

– Привет… – жалко промямлила Катька, с надеждой глядя Герману в лицо. И даже сунулась к нему на полшага, дрожа губами. – Можно, конечно… Укради…

– Спасибо, девчонки!

Она почувствовала, как властно ухватил он ее за локоток, растерялась, глянула на онемевшую Катьку в отчаянии.

– Опаздываем, опаздываем! Я билеты в кино купил, через пять минут сеанс начинается! – ловко потащил он ее за собой, не давая выскочить из состояния ступора. Обернувшись, помахал девчонкам рукой: – Пока! Мы опаздываем!

Она пришла в себя лишь в конце аллеи, обернулась. Девчонки стояли, смотрели им вслед. Выражение их лиц ничего хорошего ей, конечно, не предвещало. А Герман лишь рассмеялся весело:

– Здорово я тебя уволок, да? Пошли, а то и впрямь опоздаем…

Конечно, можно было возмутиться, вернуться к девчонкам. Но странное на нее напало ощущение, похожее на сладкий паралич воли. В этом парне была какая-то самонадеянная сила, убивающая на корню попытку к сопротивлению. И не сказать, чтобы это было так уж неприятно… Катьку жалко, конечно. Но не махать же кулаками после драки? Если уж дала себя увести… Или уволочь, как нахально выразился Герман.

В темном зале, когда начался фильм, он сунул ей в ладонь конфету. Машинально развернула фантик, оправила в рот, зажмурилась от удовольствия. Шоколадная «Белочка», ее любимая… Потом еще одна конфета, еще… Надо же, конфетами успел запастись. И обниматься в темноте не лезет. И за руку не берет. И фильм хороший, она давно его посмотреть хотела.

Потом, после фильма, гуляли долго. Он звал в кафе, она решительно отказалась. Не оттого, что есть не хотела, а просто… Это было уж слишком для одного вечера. Тем более она ни разу в жизни не была в кафе. Застеснялась.

На крыльце общежития, прощаясь, он церемонно пожал ей руку, поклонился слегка:

– Спокойной ночи, Лиза. До завтра.

– До завтра?

– Ну да… Я зайду за тобой часам к шести. Ты дома будешь?

– Ой, нет… Не надо заходить. Лучше я сама… Я сама приду, куда скажешь.

– Обычно девушки назначают место свидания.

– Да? Ну, тогда в шесть у драмтеатра…

– Хорошо, договорились.

– А куда мы пойдем?

– Так в театр и пойдем! Хочешь? Там вроде артисты какие-то московские на гастролях… Я сегодня мимо проходил, афишу видел.

– А какого театра артисты?

– Да черт его знает! Я в этом не разбираюсь. Сама завтра увидишь и меня заодно просветишь.

– Но там же билеты страшно дорогие, должно быть?

– А вот это ни одну девушку не должно волновать, Лиза. Девушки такие вопросы задавать не должны.

– Да? Ну, ладно. Я не буду, прости.

Он разговаривал с ней, как с ребенком, чуть насмешливо, чуть с превосходством. И это ей тоже нравилось, как ни странно. Были в его насмешливости и превосходстве другие нотки, совсем не те, которые доставались ей от тетки, от сестер… Он, кстати, сегодня весьма деликатно вызнал всю ее нехитрую жизненную подноготную. И она доверчиво рассказала. И про сиротство свое неприкаянное, и про размен квартиры, и как без прописки осталась… И даже посоветовалась сгоряча – не пойти ли еще раз к директору училища, чтобы напомнить о том самом распределении, где общежитие посулили. А он ей на это ничего не ответил, лишь задумчиво плечами пожал.

Начали встречаться – каждый вечер. Катька объявила ей жесткий бойкот, и она по этому поводу страшно переживала, конечно. А потом как-то успокоилась, попривыкла. В конце концов, Герман же сам ее выбрал, она не навязывалась… Да и до выпускного оставалось всего ничего, две недели. Подумаешь, две недели можно и бойкот пережить. Тем более наедине с Катькой она теперь практически не оставалась – все свободное время проводила в компании Германа.

Он красиво за ней ухаживал. Как в кино. Иногда ей казалось, будто действительно видит себя со стороны и тихо изумляется на себя, такую. То есть настоящую полноценную девушку, пребывающую под настоящей мужской защитой. Впервые в жизни она чувствовала себя защищенной… Странное, странное это чувство. Вкусное, как шоколадная конфета «Белочка». Сладкое, растворяющее прижившуюся внутри с годами сиротскую безнадегу. Даже иногда страшно становилось – а как она потом без этого ощущения жить станет? К хорошему же быстро привыкаешь, вот в чем беда…

И на выпускной в училище Герман тоже пришел. А главное – как пришел! Когда ее вызвали на сцену для торжественного вручения диплома, вдруг появился в зале с огромным букетом роз, стал ждать, когда она спустится со ступенек. Ах-х-х… – тут же пронеслось по залу девичье, восхищенное. А у нее коленки от волнения подогнулись, чуть не упала с последней ступеньки… Хорошо, Герман поддержал ее под локоток. И повел на место. Она из-за цветов и не видела, куда он ее ведет. Усадил, церемонно поцеловал руку, сел рядом. В общем, картина маслом, как потом завистливо Светка выразилась. А Катька ее так и не простила, уехала после выпускного в свой поселок, не попрощавшись.

Впрочем, ей было уже не до Катьки. Другие заботы навалились, более существенные. Потому что директор училища своего слова не сдержал, отдал распределение в ту самую ведомственную больницу другим девчонкам. Правда, комендантша общежития оказалась теткой сердобольной, разрешила ей не выселяться до сентября. Только условие поставила – чтоб мужиков не водила. Но тут же сама и рассмеялась – какие, мол, у тебя, у книжной пигалицы, мужики…

В больнице, куда попала по распределению, к ней отнеслись хорошо. Посоветовали комнатку снять, даже половину арендной платы возместить обещали. В общем, не так все и страшно оказалось, только бы до первой зарплаты дожить… Денег-то у нее совсем не было.

В тот день, она помнит, у нее был выходной после дежурства. Теплое августовское воскресенье с коротким утренним дождиком. Выглянула в окно, увидела, как быстро идет к крыльцу Герман, почти бежит… И екнуло сердце – почему он бежит, может, случилось что?

Заметалась по комнате, наводя порядок, быстро провела расческой по волосам. Глаза в зеркале были испуганные, и душа чуяла – сейчас что-то важное в ее жизни произойдет. Именно – сейчас. И обмерла, когда услышала дробный нетерпеливый стук в дверь.

– Лиза, у меня вчера бабушка умерла! – с ходу огорошил ее новостью Герман, схватил в охапку, закружил по комнате.

Тут уж она совсем растерялась – что происходит? Бабушка умерла, а он… вроде как радуется, что ли? Странно и непонятно, и даже боязно немного. А может, это реакция на стресс, бывает же! Всякий человек по-своему горе переносит. А может, у него что-то в голове сдвинулось?

– Герман, погоди… Ну, отпусти меня, пожалуйста… Хочешь, я тебе валерьянки…

– Да какая валерьянка, Лизка! Я ж тебе объясняю – бабка вчера померла!

– А… ты почему так… Я не пойму… Ты этому рад, что ли?

– А как же! Конечно, рад! Ну, то есть… Жалко бабку, конечно. Но ей уже девяносто лет было, а последние десять лет она в параличе лежала, измаяла всех и сама измаялась… Да чего там лицемерить, пусть ей на том свете лучше будет, чем на этом. Дело-то в другом, Лизка! Бабка ж свою квартиру мне завещала, представляешь? Так что я теперь жених с апартаментами, не абы как! Выходи за меня замуж, Лизка!