Я – убийца Фитцек Себастьян

1

Когда несколько часов назад Роберт Штерн подтвердил эту странную встречу, он не подозревал, что соглашается на свидание со смертью. Тем более не догадывался, что познакомится с ней – рост около ста сорока трех сантиметров, кеды, улыбка – в какой-то заброшенной промзоне.

– Нет, она еще не пришла. И я уже начинаю терять терпение.

Штерн раздраженно посмотрел через забрызганное дождем лобовое стекло своего лимузина на глухое фабричное здание без окон, которое располагалось в ста метрах перед ним, проклиная свою помощницу. Она забыла отменить встречу с его отцом, который в этот же самый момент висел на второй линии.

– Позвоните Карине и узнайте, где ее, черт возьми, носит!

Штерн энергично нажал на кнопку на кожаной обшивке руля и после легкого щелчка услышал в динамиках кашель своего отца. Семидесятилетний старик беспрерывно курит. Даже сейчас, во время короткого ожидания, он сунул в рот сигарету.

– Мне очень жаль, папа, – сказал Штерн. – Я знаю, мы собирались сегодня поужинать дома. Но придется отложить все до воскресенья. Меня вызвали на одну абсолютно неожиданную встречу.

«Ты должен приехать. Пожалуйста. Я не знаю, что делать». Еще никогда голос Карины не звучал так испуганно, как в тот раз. И если это была игра, то несомненно заслуживала «Оскара».

– Наверное, я тоже должен платить тебе пятьсот евро в час, чтобы повидаться, – разгневанно фыркнул отец.

Штерн вздохнул. Он навещал отца три раза в неделю, но упоминать это сейчас бессмысленно. Ни сотни выигранных уголовных процессов, ни проигранные битвы в собственном развалившемся браке не смогли научить его брать верх в стычках с отцом. Как только он начинал спорить со стариком, тут же чувствовал себя маленьким мальчиком с плохими школьными отметками, а не сорокапятилетним Робертом Штерном, старшим компаньоном в «Лангендорф, Штерн и Данквитц» – ведущем адвокатском бюро в Берлине, специализирующемся на уголовных делах.

– Честно говоря, я понятия не имею, где нахожусь, – попытался Штерн оживить разговор. – Мой навигатор с трудом вывел меня сюда. – Он включил дальний свет и увидел куски неасфальтированной площадки, на которой громоздились ободранные металлические балки, ржавые провода и прочий промышленный мусор. Вероятно, раньше здесь производили краски и лаки, если Штерн верно интерпретировал гору пустых металлических бочек. На фоне кирпичного барака с провалившейся трубой они напоминали реквизит к фильму о конце света.

– Надеюсь, твой навигатор сможет потом найти дорогу к моей могиле, – откашлялся отец, и Штерн задумался, не передается ли эта озлобленность по наследству. Как-никак, он носил ее в себе. Уже почти десять лет.

С Феликса.

Те драматические события в роддоме сделали его очень похожим на отца. Штерн преждевременно состарился. Раньше он каждую свободную минуту проводил на баскетбольной площадке, совершенствуя технику броска. Сегодня едва попадал в корзину для бумаг в своем кабинете, когда хотел избавиться от пустой банки из-под колы.

Большинство людей, которые не очень хорошо знали Штерна, обманывались его высоким ростом, крепким телосложением и широкими плечами. В действительности же сшитые на заказ костюмы прятали его давно уже не тренированные мышцы, смуглый природный цвет кожи маскировал круги под глазами, а удачная стрижка скрывала залысины на висках. По утрам ему требовался почти час, чтобы стереть с лица следы усталости, и, выходя из ванной, Штерн чувствовал себя живой пустышкой, красивой оберткой, отполированным дизайнерским предметом мебели, скрытые недостатки которого выявятся лишь при беспощадном потолочном освещении домашней гостиной.

Звонок по второй линии.

– Извини, я на секунду переключусь. – Штерн спасся от дальнейших упреков отца и ответил на звонок секретарши.

– Дайте я угадаю: Карина отменила встречу?

Это так на нее похоже. В профессиональном плане она была надежной и опытной медсестрой, организация же частных дел напоминала ее любовную жизнь: такой же хаос, непостоянность и отсутствие координации. Хотя их недолгие – всего несколько недель – отношения развалились уже более трех лет назад, они по-прежнему регулярно созванивались, а иногда даже встречались за чашкой кофе. И то и другое заканчивалось, как правило, ссорой.

– Нет, к сожалению, я не смогла дозвонится до фрау Фрайтаг.

– Ладно, спасибо. – Включил электронный прикуриватель и нервно вздрогнул, когда осенний ветер внезапно хлестнул в лобовое стекло дождем. Штерн включил дворники и на секунду задержал взгляд на красно-коричневом кленовом листке, который приклеился к окну. Потом обернулся и, хрустя щебенкой, медленно поехал задним ходом. – Если объявится Карина, пожалуйста, скажите ей, что я здесь больше не… – Штерн запнулся, когда посмотрел вперед, собираясь включить первую передачу. С расстояния двухсот метров навстречу ему мчалось что-то с мигающими сигнальными огнями, но это была не ветхая малолитражка Карины. Красно-белый автофургон взлетел по подъездной дорожке на максимальной скорости, которую допускали колдобины.

На мгновение Штерн решил, что водитель хочет врезаться в него, но машина скорой помощи свернула и остановилась сбоку.

– Папа? – Роберт переключился на другую линию, после того как попрощался со своей секретаршей. – Ко мне пришли, я должен завершить разговор, – предупредил он, хотя его отец уже давно положил трубку. Потом он с трудом открыл дверцу лимузина, сопротивляющуюся порывам ветра, и выбрался из машины.

«Какого черта она на машине скорой помощи?»

Карина спрыгнула с водительского места в лужу, даже не обратив внимания, что забрызгала грязью свою белую форму медсестры. Длинные, насыщенного винного цвета волосы были собраны в строгий хвост – с ним Карина выглядела настолько очаровательно, что Штерну захотелось ее обнять. Но что-то в ее взгляде остановило его.

– Я по горло увязла в дерьме, – сказала Карина, доставая пачку сигарет. – Кажется, на этот раз я действительно напортачила.

– Что это за спектакль? – спросил Штерн. – Почему мы встречаемся не у меня в бюро, а именно здесь, на этом… этом поле битвы?

Теперь, оказавшись снаружи, Штерн почувствовал неприятную прохладу свежего октябрьского ветра и зябко поежился.

– Давай не будем терять времени, ладно? Я одолжила машину скорой помощи и должна ее скоро вернуть.

– Хорошо. Но если ты что-то натворила, лучше обсудить это в цивилизованном месте.

– Нет, нет, нет. – Карина помотала головой и подняла руку, как бы защищаясь. – Ты не понимаешь! Речь не обо мне!

Уверенными шагами она обошла «скорую помощь», открыла заднюю дверь и указала внутрь:

– Твой подзащитный лежит там.

Штерн испытующе на нее посмотрел. Он уже со многим сталкивался в жизни, и вид подстреленного грабителя банка, жертвы нападения бандитов или другого сомнительного клиента, который нуждался в немедленной и прежде всего анонимной помощи, не представлял для него ничего нового. Штерн лишь недоумевал, какое отношение ко всему этому имеет Карина.

Но так как она молчала, он медленно взобрался по металлическим ступенькам внутрь машины. Его взгляд тут же упал на тело, неподвижно лежавшее на кушетке.

– Что это значит? – Штерн резко обернулся к Карине, которая осталась стоять внизу на земле и закурила сигарету. Такое бывало редко, лишь когда она сильно нервничала. – Ты притащила сюда маленького мальчика? Зачем?

– Это он сам тебе расскажет.

– Не похоже, чтобы малыш был в состоянии… – «говорить», хотел закончить фразу Штерн, потому что мертвенно-бледный мальчик производил на него впечатление неживого. Но когда Роберт снова повернулся к мальчику, тот уже выпрямился и сидел на краю кушетки, болтая ногами.

– Я не малыш, – запротестовал он. – Мне уже десять! У меня был день рождения два дня назад.

Ребенок был одет в утепленную вельветовую куртку поверх черной футболки с изображением черепа и новехонькие, но, на взгляд Штерна, не по размеру большие джинсы с заплатами. Но что он в этом понимает? Вероятно, среди четвероклассников сейчас модно подворачивать штанины и носить разрисованные фломастерами скейтбордические кеды.

– Вы адвокат? – сипло спросил мальчик. Говорил он с трудом, словно в горле у него пересохло.

– Да, это я. Точнее, защитник по уголовным делам.

– Хорошо. – Мальчик улыбнулся, обнажив удивительно ровные и белые зубы. Этому милому мальчугану не нужна никакая щербинка, чтобы растопить сердце своей бабушки. Достаточно длиннющих темных ресниц и пухлых, чуть потрескавшихся губ. – Очень хорошо, – повторил он и, на секунду повернувшись спиной к Роберту, осторожно слез с кушетки. Чистые светлые, слегка вьющиеся волосы опускались ему до плеч, и со спины он легко сошел бы за девочку. Роберту бросилось в глаза, что на затылке у него наклеен лейкопластырь размером с кредитную карточку.

Мальчик, по-прежнему улыбаясь, повернулся к нему:

– Я Симон. Симон Сакс.

Он протянул Роберту хрупкую руку, которую тот нерешительно потряс.

– Отлично, а я Роберт Штерн.

– Я знаю. Карина показала мне вашу фотографию, которую носит в сумочке. Она говорит, вы лучший.

– Спасибо, – немного смущенно пробормотал Штерн. Если он не ошибался, это был самый длинный разговор, который он вел с несовершеннолетним за многие годы. – Что я могу для тебя сделать? – неловко спросил Штерн.

– Мне нужен адвокат.

– Ясно! – Штерн вопросительно посмотрел через плечо на Карину, которая с окаменевшим лицом втягивала сигаретный дым.

Почему она так с ним поступает? Зачем вызвала в заброшенную промзону и свела с каким-то десятилетним ребенком, хотя знает, что он не умеет общаться с детьми. И избегает их с тех пор, как трагедия разрушила сначала его брак, а потом и его самого.

– И зачем же тебе адвокат? – спросил он, с трудом сглотнув закипающую злость. По крайней мере, эта комическая ситуация обеспечит пищу для веселых разговоров во время перерывов в бюро.

Штерн указал на пластырь у Симона на затылке:

– Из-за этого? Подрался с кем-то на школьном дворе?

– Нет. Не то.

– Что тогда?

– Я убил.

– Прости, что? – Штерн задал этот вопрос после короткой паузы, твердо уверенный в том, что десятилетний мальчик не мог произнести такие слова. В недоумении он вертел головой, переводя взгляд с Карины на ребенка и обратно, словно следил за летающим теннисным мячиком, пока Симон не повторил еще раз. Громко и четко:

– Мне нужен адвокат. Я убийца.

Где-то вдали залаяла собака, и лай смешался с несмолкаемым гулом близлежащего шоссе. Но Штерн не слышал этого, как и тяжелых капель дождя, которые время от времени с глухим стуком падали на крышу машины скорой помощи.

– Ладно. Ты думаешь, что кого-то убил? – спросил он после секундного оцепенения.

– Да.

– Можно поинтересоваться кого?

– Не знаю.

– Ага, значит, не знаешь. – Штерн сухо усмехнулся. – Вероятно, ты также не знаешь, как, почему или где это было, потому что все это глупая выходка, и…

– Топором, – прошептал Симон.

Но Штерну показалось, что мальчик это прокричал.

– Что ты сказал?

– Ударил топором. Мужчину. По голове. Больше я ничего не знаю. Это было давно.

Роберт нервно моргнул.

– Что значит – давно? Когда это произошло?

– Двадцать восьмого октября.

Адвокат посмотрел на указатель календарных чисел на своих наручных часах.

– Это сегодня, – раздраженно отметил он. – А ты сказал, что это случилось давно. Как тебя понимать? Ты должен определиться.

Если бы Штерну на перекрестных допросах всегда встречались такие удобные свидетели. Десятилетние дети, которые уже на первых минутах начинали путаться в показаниях. Но эта мечта продлилась недолго.

– Вы меня не понимаете. – Симон печально покачал головой. – Я убил мужчину. И именно здесь!

– Здесь? – эхом вторил Штерн, растерянно наблюдая за тем, как Симон осторожно протиснулся мимо него, вылез из машины скорой помощи и с любопытством осмотрелся. Штерн проследил за его взглядом, который задержался на полуразрушенном сарае для инструментов в ста метрах, рядом с небольшой куртиной деревьев.

– Да. Это было здесь, – удовлетворенно заверил Симон и взял Карину за руку. – Здесь я убил мужчину. Двадцать восьмого октября. Пятнадцать лет назад.

2

Роберт выбрался из машины скорой помощи и попросил Симона немного подождать. Потом грубо схватил Карину за запястье и отвел на три шага назад, к багажнику своего лимузина. Дождь теперь едва моросил, но стало темнее, ветренее и, в первую очередь, холоднее. Ни Карина в ее тонком халате, ни Роберт в своем костюме-тройке не были одеты по погоде. Но, в отличие от него, Карина не выглядела озябшей.

– Один вопрос, – прошептал он, хотя на таком расстоянии Симон никак не мог его услышать. Ветер и монотонный шум автострады поглощали все остальные звуки. – У кого из вас двоих поехала крыша?

– Симон – мой пациент в отделении неврологии, – ответила Карина, как будто это могло что-то объяснить.

– Ему больше подошло бы психиатрическое, – прошипел Штерн. – Что это за ерунда с убийством пятнадцатилетней давности? Он не умеет считать или просто шизофреник?

Роберт открыл багажник с помощью ключа-пульта дистанционного управления. Одновременно включил свет в салоне, чтобы хоть что-то видеть в дождливом сумраке.

– У него опухоль головного мозга. – Карина сложила большой и указательный пальцы в кольцо, чтобы продемонстрировать размер опухоли. – Врачи дают ему несколько недель. Или даже дней.

– Господи, это от нее такие побочные эффекты? – Штерн достал из багажника зонт.

– Нет. Это я виновата.

– Ты?

Он поднял глаза, переведя взгляд со своей руки, в которой держал новую дизайнерскую вещицу с непонятным принципом работы. Штерн даже не смог найти кнопку, чтобы раскрыть зонт.

– Я же сказала, что напортачила. Ты должен знать: этот малыш очень смышленый, невероятно впечатлительный и удивительно эрудированный для своего возраста, что граничит для меня с чудом, учитывая, из какой он семьи. Когда ему было четыре, его забрали у неблагополучной матери. Из абсолютно запущенной квартиры – нашли умирающим с голоду в ванной рядом с дохлой крысой. Потом он попал в приют. Там на него обратили внимание, потому что мальчик охотнее читал энциклопедию, чем бесился с ровесниками. Воспитатели считали нормальным, что у ребенка, который так много думает, постоянно болит голова. Но затем у него в мозгу обнаружили эту опухоль, и с тех пор, как Симон попал в мое отделение, у него нет никого, кроме медперсонала. Вообще-то у него есть только я.

Карина все-таки озябла, потому что у нее начали дрожать губы.

– Не понимаю, куда ты клонишь.

– Позавчера у Симона был день рождения, и я захотела сделать ему особенный подарок. Ему, конечно, только десять. Но из-за своего жизненного опыта и болезни он более зрелый, чем другие дети в таком возрасте. Я решила, он достаточно взрослый для этого.

– Для чего? Что ты ему подарила? – Штерн наконец оставил попытки открыть зонт и приставил его, как указку, Карине к груди.

– Симон боится смерти, поэтому я организовала для него сеанс регрессии.

– Сеанс чего? – спросил Роберт, хотя совсем недавно видел что-то такое по телевизору.

Конечно, так типично для Карины испробовать и этот модный эзотерический прием. Видимо, сама идея прошлой жизни завораживала людей всех возрастов. Эта тяга к сверхъестественному становилась идеальной почвой для сомнительных терапевтов, которые появлялись как грибы после дождя и за внушительный гонорар предлагали такие «сеансы регрессии»: путешествие в прошлое до рождения, во время которого человек узнавал – как правило, под гипнозом, – что шестьсот лет назад был сожжен на костре во Франции или коронован на царство.

– Не смотри на меня так. Я знаю, какого ты обо всем этом мнения. Ты даже не читаешь гороскоп.

– Как ты только могла подвергнуть этого мальчика такому мошенничеству?

Штерн испытал ужас. В телевизионном репортаже предупреждали о тяжелых психических травмах и последствиях. Люди с неустойчивой психикой часто не выдерживали, когда какой-то шарлатан убеждал, что все их настоящие проблемы связаны с неразрешенным конфликтом в предыдущей жизни.

– Я просто хотела показать Симону, что ничего не заканчивается после смерти. Он не должен грустить, что прожил так мало, потому что все продолжится.

– Скажи мне, что это шутка.

Она покачала головой:

– Я отвела его к доктору Тифензее. Он дипломированный психолог и преподает в университете. Так что не шарлатан, как ты наверняка думаешь.

– И что случилось?

– Он гипнотизировал Симона. Вообще-то ничего такого не происходило. В состоянии гипноза Симон почти ничего не мог разобрать. Лишь после он сказал, что был в темном подвале, где слышал голоса. Жуткие голоса.

Штерн поморщился. Холодок, пробежавший у него по спине, с каждой секундой становился неприятнее, но это была не единственная причина, почему Штерн хотел убраться отсюда как можно скорее. Где-то вдали товарный поезд мчался к следующей станции, и сейчас уже Карина перешла на шепот, как Штерн в начале их разговора.

– Когда Тифензее хотел вывести его из гипноза, у него сначала не получалось. Симон впал в глубокий сон. А когда проснулся, рассказал нам то же, что тебе. Он думает, что когда-то был убийцей.

Штерн хотел обтереть влажные ладони о свои густые коричневые волосы, но они были мокрыми от мороси.

– Это сумасшествие, Карина. Ты сама знаешь. Я только не пойму, как все это связано со мной.

– У Симона очень остро выражено чувство справедливости, и он непременно хочет пойти в полицию.

– Точно.

Роберт и Карина резко обернулись к мальчику, который незаметно подобрался к ним во время их жаркого спора. Ветер задувал локоны ему на лоб, и Штерн удивился, что у мальчика вообще еще остались волосы. Наверняка ему уже проводили химиотерапию.

– Я убийца. И это неправильно. Я хочу признаться. Но ничего не скажу без адвоката!

Карина грустно улыбнулась:

– Эту фразу он подхватил из телевизора. А ты, к сожалению, единственный защитник по уголовным делам, которого я знаю.

Штерн избегал смотреть ей в лицо. Вместо этого уставился себе под ноги на глинистую землю, словно его кожаные туфли ручной работы могли подсказать, как лучше всего реагировать на эту бессмыслицу.

– И? – услышал он голос Симона.

– Что «и»? – Штерн взглянул мальчику прямо в глаза и удивился, что тот снова улыбается.

– Вы теперь мой адвокат? Я могу вам заплатить.

Симон не без труда достал из кармана джинсов маленькое портмоне.

– Деньги у меня есть.

Штерн покачал головой. Сначала слегка, потом все энергичнее.

– Есть, есть, – запротестовал Симон. – Честно.

– Нет, – ответил Штерн, с негодованием глядя не на Симона, а на Карину. – Дело вовсе не в этом, я прав? Ты ведь вызвала меня сюда не в качестве адвоката?

Теперь настала ее очередь потупиться.

– Нет, не как адвоката, – тихо созналась она.

Штерн тяжело выдохнул и швырнул неиспользованный зонт обратно в багажник. Потом отодвинул в сторону портфель, который лежал там, приподнял пластиковую крышку и вытащил вместе с аптечкой ручной фонарик. Проверил луч света: направил на покосившийся сарай для инструментов, на который до этого указал Симон.

– Ладно, тогда давай покончим с этим.

Он погладил Симона свободной рукой по голове и сам не поверил, что сказал это десятилетнему мальчику.

– Покажи мне точное место, где ты убил человека.

3

Симон повел его за сарай. Много лет назад там находилась двухэтажная производственная постройка. Но потом она сгорела, и сейчас на фоне облачного вечернего неба из земли торчали лишь обуглившиеся фрагменты стен, напоминавшие изуродованные ладони.

– Видишь, здесь ничего нет.

Карманный фонарик медленно блуждал по руинам.

– Но он должен лежать где-то тут, – ответил Симон, словно речь шла о потерянной перчатке, а не о трупе. У мальчика тоже был крохотный фонарик. Пластиковая флуоресцентная палочка, которая при надламывании светилась в темноте.

– Из волшебного ящика, – объяснила Карина Штерну. Видимо, помимо сеанса регрессивного гипноза мальчик получил на день рождения и нормальные подарки.

– Мне кажется, это было там, внизу, – возбужденно сказал Симон и сделал шаг вперед.

Штерн проследил за его вытянутой рукой и посветил в сторону бывшей лестничной клетки, от которой теперь остался лишь вход в подвал.

– Но мы не можем туда спуститься. Это опасно для жизни.

– Почему? – спросил мальчик, неуклюже перетаптываясь в своих кедах на сложенных горкой кирпичах.

– Останься здесь, милый. Это все может обрушиться. – В голосе Карины звучало непривычное беспокойство. Раньше в присутствии Роберта она всегда была весела. Словно хотела компенсировать постоянно тлеющую в нем меланхолию избытком жизнерадостности. Но сейчас ей вдруг стало страшно, что Симон ведет себя как невоспитанный пес, которого отпустили с поводка. Он просто побежал дальше.

– Смотрите, там вход! – неожиданно крикнул мальчик.

И пока оба продолжали протестовать, его кудрявая головка исчезла за железобетонной балкой.

– Симон! – закричала Карина.

Штерн поспешил вслед за ним, неловко перешагивая через строительный мусор. В темноте он несколько раз оступался и порвал штанину, зацепившись ею за ржавую проволоку. Когда наконец добрался до входа в подвал с черной как сажа деревянной лестницей, Симон, спустившийся уже ступеней на двадцать, заворачивал за угол.

– Немедленно выходи оттуда! – крикнул Штерн в глубь шахты и сразу проклял необдуманный выбор слов. В ту же секунду он понял, что воспоминания, которые будила в нем эта фраза, были хуже всего, что могло с ним здесь случиться.

«Выходи оттуда. Милая, пожалуйста. Я помогу тебе…»

Это была не единственная ложь, которую он внушал тогда Софи через запертую дверь ванной комнаты. Безуспешно. За четыре года они чего только не перепробовали. Все техники и способы лечения, пока наконец не раздался долгожданный звонок из клиники репродуктивной медицины. Положительный результат. Беременна. Тогда, почти десять лет назад, ему показалось, что некая высшая сила по-новому настроила компас его жизни. Стрелка вдруг стала указывать на счастье в самой его сверхчистой форме. К сожалению, в таком положении она оставалась недолго. Штерн успел только украсить потолок новой детской светящимися звездами и вместе с Софи выбрать детскую одежду. Феликс ни разу ее не надел. Его похоронили в ползунках, которые медсестры надели на него в роддоме.

– Симон?! – позвал адвокат так громко, что выдернул сам себя из мрачной задумчивости, и вздрогнул от неожиданности, когда Карина рядом с ним тоже выкрикнула имя мальчика.

– Мне кажется, здесь что-то есть! – послышался снизу приглушенный детский голос.

Штерн выругался и нащупал ногой первую ступень.

– Все бесполезно, придется туда спуститься.

И эти слова напомнили ему об ужасных моментах его жизни. Когда Софи с мертвым младенцем на руках заперлась в больничном туалете и не хотела отдавать сына. «Синдром внезапной смерти младенца» – так звучал диагноз, в который Софи отказывалась верить. На второй день после родов.

– Я с тобой, – заявила Карина.

– Не вздумай, – предостерег Штерн и осторожно поставил на ступень вторую ногу. Лестница выдержала тридцать пять килограммов, теперь он пытался убедиться, выдержит ли она двойную нагрузку. – У нас только один фонарик, и к тому же кто-то должен будет позвать на помощь, если мы не выберемся оттуда через две минуты.

Гнилая древесина трещала при каждом шаге, как такелаж парусного судна при легком шторме. Штерн был не уверен, изменяет ли ему чувство равновесия, или лестница и правда раскачивалась все сильнее, чем глубже он спускался.

– Симон? – позвал он уже в пятый раз, но в ответ услышал лишь легкий металлический лязг вдалеке. Как будто мальчик стучал по батарее отверткой.

Некоторое время спустя Штерн с колотящимся сердцем стоял у подножия лестницы и оглядывался. Снаружи было так темно, что он даже не мог различить очертания фигуры Карины. Он посветил направо, в тамбур, который разделялся на два прохода. В каждом стояла илистая мутная вода.

Невероятно, что мальчик отважился войти в эту трясину. Штерн выбрал левый проход, потому что справа уже через несколько метров путь преграждал перевернутый распределительный ящик.

– Ты где? – спросил он, когда холодная вода коснулась его лодыжек.

Симон снова не ответил, но хотя бы подал знак. Он закашлял. В нескольких шагах от Штерна, но Роберт все равно не мог обнаружить его своим фонариком.

«Я замерзну и умру», – подумал он, чувствуя, как штанины, подобно промокательной бумаге, впитывают влагу. Его сотовый зазвонил, когда Штерн разглядел в десяти метрах перед собой деревянную стену.

– Где он? – Голос Карины звучал уже почти истерично.

– Понятия не имею. Наверное, в соседнем проходе.

– Что он говорит?

– Ничего. Он кашляет.

– О боже. Вытащи его оттуда! – Голос Карины срывался от волнения.

– Думаешь, чем я сейчас занимаюсь? – огрызнулся Роберт.

– Ты не понимаешь. Опухоль. Так бывает, когда все начинается…

– Что ты имеешь в виду? Что бывает?

Штерн снова услышал кашель Симона. На этот раз еще ближе.

– Бронхиальные спазмы всегда предшествуют обмороку. Он скоро потеряет сознание! – кричала Карина так громко, что Штерн слышал ее одновременно сверху снаружи и по телефону.

«Он упадет лицом в воду. И захлебнется. И задохнется, как…»

Штерн заторопился и в панике не заметил деревянную обуглившуюся балку, которая свисала с потолка. Со всей силы налетел на нее и ударился головой. Но гораздо сильнее боли был шок. Штерн решил, что на него напали, и, защищаясь, вскинул обе руки вверх. Когда понял, что ошибся, было слишком поздно: карманный фонарик помигал две секунды под водой, потом свет погас.

– Черт! – Штерн вытянул пальцы вправо, чтобы коснуться стены подвала. Затем шаг за шагом стал осторожно продвигаться вперед, стараясь не потерять ориентацию в темноте. Пока это не представляло проблемы: в конце концов, он шел исключительно прямо. Гораздо больше его беспокоило, что Симон больше ни разу не кашлянул. – Эй, ты еще здесь? – прорычал он, и вдруг у него в ухе что-то щелкнуло. Как в самолете при посадке, пришлось несколько раз сглотнуть, чтобы избавиться от заложенности и давления в ушах. Затем он снова услышал тихий хрип. Впереди. За деревянной стеной – десять метров вперед и за угол. Ему нужно туда. В соседний проход. К Симону. Вода замедляла движения, но, к сожалению, скорости Штерна хватило, чтобы вызвать злополучную цепную реакцию. – Симон, ты меня… Помоги-и-и-ите!

На последнем слове его увлекло вниз. Нога запуталась в старом телефонном проводе, который, как ловушка для кабана, петлей затянулся вокруг лодыжки в вонючей грязной воде. Штерн еще пытался удержаться, зацепиться пальцами за влажную стену, но лишь сломал два ногтя, прежде чем рухнул на пол.

По характеру удара он догадался, что, видимо, достиг конца подвального коридора, так как упал не в воду, а наткнулся руками на податливую деревянную дверь. Послышался хруст – похожий на тот, что раздался, когда он сделал первый шаг вниз по лестнице, только гораздо более громкий, – и Штерн проломил что-то, по звуку напоминающее лист фанеры. Или дверь. От дикого ужаса Штерну показалось, что он летит в открытую горнодобывающую шахту или бесконечно глубокий колодец, но уже через несколько сантиметров его падение было жестко остановлено утоптанной землей. Единственный положительный момент во всей ситуации заключался в том, что вода еще не проникла в этот уголок подвала. Вместо этого с потолка и стен срывались неопределенные предметы и падали на Штерна.

О боже. Штерн не решался потрогать нечто округлое, среднего размера, что свалилось ему на колени. Поначалу казалось – в каком-то сумасшедшем бреду, – что он касается синюшных губ и распухшего лица – мертвого лица Феликса.

Потом сумрак немного рассеялся. Штерн поморгал и не сразу понял, где находится источник неожиданного света. Лишь когда она встала прямо перед ним, Штерн узнал Карину, которая еле-еле освещала зеленоватым экраном телефона место, куда он провалился.

Штерн увидел, как она кричит, еще до того, как услышал. На долю секунды Карина беззвучно открыла рот – и лишь потом раздался ее пронзительный вопль, который эхом отскочил от бетонных стен. Штерн закрыл глаза.

Наконец он набрался мужества и посмотрел вниз.

Его чуть не вырвало.

Голова, лежавшая у него на коленях, торчала, как набалдашник карниза, на остатках трупа, частично превратившегося в скелет. Со смесью недоверия, отвращения и непередаваемого ужаса Штерн отметил зияющую расщелину, которая осталась в многострадальном черепе от удара топором.

4

Слезы наворачивались полицейскому на глаза быстрее, чем он успевал моргать. Мартин Энглер застонал, не открывая рта, запрокинул голову и стал ощупью шарить рукой по столу, пока не нашел то, что искал. В последнюю секунду разорвал упаковку, вытащил носовой платок и приложил к носу.

Аа-а-апчхи-и-и.

– Прошу прощения. – Следователь комиссии по расследованию убийств шмыгнул носом, и Штерн подумал, не вырвалось ли у того вместе с мощным чихом какое ругательство.

Было бы неудивительно. После того как Штерн добился оправдательных приговоров для многих нарушителей, задержанных лично Энглером, адвоката вряд ли можно было причислять к закадычным друзьям комиссара.

– Хм.