Эверест. Кому и за что мстит гора? Кракауэр Джон
Сразу после того, как Лопсанг скрылся внизу за ступенью, у Хансена, очевидно, закончился кислород, и он окончательно выбился из сил. Он растратил все, чтобы выйти на вершину, а для спуска энергии у него уже не осталось.
– Похожая ситуация сложилась с Дагом в 1995 году, – рассказывал Эд Вистурс, который в тот год вместе с Коттером работал проводником в команде Холла. – Он был в порядке, пока поднимался, но как только начал спускаться, то сразу сдал умственно и физически. Он превратился в зомби, словно израсходовав все свои силы.
В 16.30, а затем в 16.41 Холл сообщал по рации, что они с Хансеном находятся в критическом положении высоко на гребне вершины и им срочно нужен кислород. Два полных баллона с кислородом ждали их на Южной вершине, и если бы Холл знал об этом, он мог бы достаточно быстро туда добраться, а затем подняться назад с новым баллоном для Хансена.
Но Энди Харрис, все еще находившийся у склада кислородных баллонов на Южной вершине и пребывающий в состоянии помутнения рассудка от кислородного голодания, услышал переговоры Холла и влез в его разговор с сообщением, что все баллоны на Южной вершине пусты. То есть Харрис сказал Холлу то, что чуть раньше сообщил Майку Груму и мне.
Грум услышал по своей рации разговор между Харрисом и Холлом, когда спускался по Юго-восточному гребню с Ясуко Намбой и находился чуть выше Балкона. Он попытался связаться с Холлом, чтобы сообщить, что Харрис не прав и на самом деле на Южной вершине есть полные баллоны с кислородом. Но, как объяснял Грум: «Моя портативная рация плохо работала. Я мог принимать большинство вызовов, но практически никогда мне не удавалось ни до кого дозвониться. Пару раз, когда мне все-таки удалось связаться с Робом и я попытался сказать ему, где находятся полные баллоны, меня немедленно прерывал Энди, упорно утверждавший, что на Южной вершине нет кислорода».
Холл не был уверен, есть ли кислород на Южной вершине, поэтому принял решение остаться с Хансеном и попытаться спустить почти беспомощного клиента вниз без кислорода. Но когда они добрались до верхушки ступени Хиллари, Холл понял, что не сможет спустить Хансена по вертикальному двенадцатиметровому обрыву вниз по стене, и они встали.
– Я-то сам могу спускаться вниз, – сообщал Холл по рации, тяжело и громко дыша. – Только, черт возьми, не знаю, как мне без кислорода спустить вниз по ступени Хиллари этого парня.
Незадолго до 17.00 Грум смог, наконец, связаться с Холлом и передать ему, что на самом деле кислород на Южной вершине есть. Через пятнадцать минут после этого на Южную вершину спустился Лопсанг, где и увидел Энди Харриса[25].
К этому времени, по словам Лопсанга, Харрис уже понял, что на Южной вершине есть, по крайней мере, два полных кислородных баллона, и попросил Лопсанга помочь ему поднять кислород Холлу и Хансену на верхушку ступени Хиллари.
– Энди сказал, что заплатит мне пятьсот долларов, если я принесу кислород Робу и Дагу, – вспоминал Лопсанг. – Но я должен заниматься только людьми из своей группы. Мне надо было проследить за Скоттом. Поэтому я сказал Энди: нет, мне надо быстро спускаться вниз.
В 17.30, когда Лопсанг уходил вниз с Южной вершины, он обернулся и увидел Харриса, медленно бредущего вверх по гребню вершины, чтобы помочь Холлу и Хансену. Энди был в ужасном состоянии (я видел его двумя часами ранее на Южной вершине, и уже тогда его состояние не предвещало ничего хорошего). НО ОН РЕШИЛСЯ НА ГЕРОИЧЕСКИЙ ПОСТУПОК, КОТОРЫЙ СТОИЛ ЕМУ ЖИЗНИ.
В это время, на несколько сотен метров ниже, Скотт Фишер, быстро слабея, спускался по Юго-восточному гребню. На высоте 8530 метров он вышел к верхушке скалистых выступов и оказался перед цепочкой низких, но сложных для прохождения зубьев, торчащих вдоль гребня. Он слишком устал, чтобы справиться со спуском по провешенным веревкам, поэтому съехал вниз на попе по примыкающему снежному склону. Это было легче, чем спускаться по веревкам, но после такого спуска он оказался ниже уровня скалистых выступов, а это значило, что ему предстояло подняться на сто метров по траверсу, по колено в снегу, чтобы снова вернуться на маршрут.
Тим Мэдсен, спускавшийся с группой Бейдлмана, около 17.20 случайно взглянул наверх с Балкона и увидел, как Фишер начал подниматься по траверсу.
– Он выглядел очень усталым, – вспоминает Мэдсен. – Он делал десять шагов, потом садился и отдыхал, шагал еще немного и отдыхал снова. Он двигался крайне медленно. Но выше Фишера я разглядел Лопсанга, спускающегося по гребню, и решил, что скоро шерп догонит Фишера, позаботится о нем и все будет в порядке.
По словам Лопсанга, он догнал Фишера около 18.00, чуть выше Балкона.
– Скотт не пользовался кислородом, поэтому я надел на него маску. Он сказал: «Я очень болен, мне плохо, не могу спускаться. Я собираюсь прыгнуть». Он говорил это много раз и вел себя, как сумасшедший. Поэтому я привязал к нему веревку, чтобы он не прыгнул вниз в Тибет.
Связавшись с Фишером веревкой длиной в двадцать метров, Лопсанг убедил своего друга не прыгать, и они стали медленно двигаться по направлению к Южному седлу.
– Был очень сильный ураган, – вспоминает Лопсанг. – Бум! Бум! Два раза словно выстрелили из пистолета – это прогремел гром. Два раза молния ударила очень близко от нас со Скоттом. Очень громко и очень страшно.
На сотню метров ниже Балкона пролегал мягкий заснеженный овраг, по которому они осторожно спускались, но потом овраг сменился склоном из оголенного, сыпучего сланца. Фишер был не в состоянии справиться с этим сложным участком спуска, так как чувствовал себя слишком плохо.
– Теперь Скотт не мог идти, и у меня была большая проблема, – говорит Лопсанг. – Я попробовал нести его, но я тоже очень устал. Скотт большой, а я очень маленький, я не мог его нести. Он сказал мне: «Лопсанг, иди вниз. Ты иди вниз». Я ответил ему: «Нет, я остаюсь здесь с тобой».
Около 20.00 Лопсанг с Фишером сидели на заснеженном выступе, как вдруг из-за кромешного урагана перед ними появились Макалу Го и два шерпа. Го обессилел почти так же, как и Фишер, и тоже не мог спускаться по сложному участку со сланцевой породой, поэтому шерпы посадили его возле Лопсанга и Фишера и продолжили спуск без него.
– Я пробыл со Скоттом и Макалу час или чуть больше, – рассказывает Лопсанг. – Я сильно замерз и очень устал. Скотт говорит мне: «Иди вниз. Пришли сюда Анатолия». Тогда я говорю: «О’кей, я иду вниз, я пришлю быстрого шерпа и Анатолия». Потом я усадил Скотта поудобнее и начал спускаться.
Лопсанг оставил Фишера и Го на выступе, расположенном на 370 метров выше Южного седла, и начал спускаться сквозь ураган. Видимость была очень плохой, он отклонился от маршрута на запад и спустился ниже уровня седла, потом понял свою ошибку и стал подниматься назад, вверх по северному краю стены Лхоцзе[26], чтобы попасть в четвертый лагерь. Около полуночи Лопсанг благополучно дошел до палаток.
– Я пришел к палатке Анатолия, – сообщил Лопсанг, – и сказал ему: «Пожалуйста, поднимись наверх, Скотт очень болен, он не может идти». Потом я зашел в свою палатку, упал и уснул мертвым сном.
Во второй половине дня 10 мая давний друг Холла и Харриса, Гай Коттер, находился в нескольких километрах от базового лагеря Эвереста. Коттер тогда работал проводником в экспедиции на Пумори и слушал радиопереговоры Холла. В 14:15 он поговорил с Холлом, находящимся на вершине, и узнал, что у того все в порядке. Однако в 16.30 Холл позвонил вниз, чтобы сообщить, что у Дага закончился кислород и он не в состоянии двигаться.
– Мне нужен баллон кислорода! – задыхаясь, полным отчаяния голосом говорил Холл, обращаясь ко всем, кто мог его слышать. – Пожалуйста, кто-нибудь! Умоляю!
Это известие сильно обеспокоило Коттера. В 16.53 он вышел на связь и настойчиво убеждал Холла спускаться к Южной вершине.
– Я хотел убедить его спуститься вниз за баллоном кислорода, – рассказывает Коттер. – Мы знали, что без кислорода Роб не смог бы ничего сделать для Дага. Роб сказал, что сам в состоянии спуститься, но не может спустить Дага.
Прошло сорок минут. Холл вместе с Хансеном все еще находились на верхушке ступени Хиллари и не двигались с места. Во время переговоров с Холлом в 17.36 и затем в 17.57 Коттер упрашивал своего товарища оставить Хансена и спускаться без него.
– Я ЗНАЮ, ЧТО ВЕЛ СЕБЯ КАК ПОСЛЕДНИЙ ПОДЛЕЦ, УГОВАРИВАЯ РОБА БРОСИТЬ СВОЕГО КЛИЕНТА, – ПРИЗНАЕТСЯ КОТТЕР. – НО К ТОМУ ВРЕМЕНИ СТАЛО СОВЕРШЕННО ЯСНО, ЧТО ДРУГОГО ВЫХОДА НЕТ.
Однако Холл не хотел бросать Хансена.
Потом до середины ночи от Холла больше не было никаких известий. В 2.46 ночи Коттер проснулся в своей палатке под Пумори и услышал длинный радиоразговор, переданный непреднамеренно – у Холла был микрофон на лямке рюкзака, который, видимо, случайно включился.
– Мне кажется, Роб даже не знал, что включилась его рация, – говорит Коттер. – Я услышал, как кто-то кричал – это мог быть Роб, но я точно не знаю, потому что сложно было разобрать из-за громкого ветра. Голос говорил что-то типа: «Шевелись! Не останавливайся!» Наверное, он говорил это Дагу, чтобы тот двигался дальше.
Если все это так и было, то получается, что в предрассветные часы того утра Холл и Хансен, возможно, в сопровождении Энди Харриса, в условиях бушующего урагана все еще шли от ступени Хиллари в направлении Южной вершины. И если это так, то это означает, что им потребовалось более десяти часов, чтобы преодолеть участок гребня, который обычно альпинисты проходят на спуске меньше чем за полчаса.
Я прекрасно понимаю, что все это чисто умозрительные заключения. Точно мы знаем только то, что в 17.57, когда Холл связывался с базовым лагерем, он и Хансен были все еще на ступени, а в 4.43 утра 11 мая, во время следующего разговора Холла с базовым лагерем, он спустился на Южную вершину. И к этому времени ни Хансена, ни Харриса с ним уже не было.
В течение следующих двух часов последовал ряд переговоров по рации, во время которых Роб говорил очень путано и иррационально. ВО ВРЕМЯ РАЗГОВОРА В 4:43 УТРА ОН СКАЗАЛ НАШЕМУ ДОКТОРУ БАЗОВОГО ЛАГЕРЯ, КАРОЛИНЕ МАККЕНЗИ, ЧТО У НЕГО ОТКАЗАЛИ НОГИ И ЧТО ОН «СТАЛ СЛИШКОМ НЕУКЛЮЖИМ, ЧТОБЫ ДВИГАТЬСЯ».
Тусклым, едва слышным голосом Роб прохрипел:
– Гарольд был со мной прошлой ночью, но теперь, кажется, его здесь нет. Он был очень слаб.
Потом, совсем запутавшись, он переспросил:
– Гарольд был со мной? Вы в этом уверены?[27]
К тому времени у Холла было два полных кислородных баллона, но клапаны на его маске так забились льдом, что он не мог включить подачу кислорода. Однако он сообщил, что пытается очистить клапаны и маску ото льда. После этого сообщения, по словам Коттера: «Все с облегчением вздохнули. Это была первая хорошая новость, которую мы от него услышали».
В 5.00 утра базовый лагерь организовал разговор по спутниковому телефону с Джен Арнольд, женой Холла, находящейся в городе Кристчерч в Новой Зеландии. В 1993 году она вместе с Холлом поднималась на вершину Эвереста и поэтому не питала никаких иллюзий относительно серьезности положения, в котором оказался ее муж.
– Когда я услышала его голос, все внутри меня оборвалось, – вспоминает она. – Мне было трудно разобрать, что он говорит, потому что все слова казались размазанными. Было ощущение, словно он говорит из космоса и при этом постоянно удаляется. Я была там и знаю, каково наверху в плохую погоду. Мы с Робом обсуждали невозможность спасательных работ на гребне вершины. Он тогда сказал: «С таким же успехом можно ожидать помощи, сидя на Луне».
В 5.31 утра Холл принял четыре миллиграмма дексаметазона и сообщил, что он все еще пытается очистить от льда свою кислородную маску. Разговаривая с базовым лагерем, он неоднократно интересовался состоянием Макалу Го , Фишера, Бека Уэтерса, Ясуко Намбы и других своих клиентов. Но больше всего он был озабочен судьбой Энди Харриса и продолжал справляться, где тот находится. Коттер говорит, что они пытались увести разговор от Харриса, который, вероятно, был уже мертв, «потому что мы не хотели, чтобы у Роба были причины оставаться наверху». В какой-то момент в разговор включился Эд Вистурс из второго лагеря и соврал: «Не переживай по поводу Энди, он внизу, здесь с нами».
Чуть позже Маккензи спросила Роба, как дела у Хансена. Тот ответил: «Дага уже нет». Это все, что он сказал, и это было его последнее упоминание о Хансене.
23 мая, когда Дэвид Бришерс и Эд Вистурс дойдут до вершины, они не найдут тела Хансена, однако увидят ледоруб, воткнутый на высоте около пятнадцати метров над Южной вершиной, в очень опасном месте на гребне, где заканчиваются провешенные веревки. Вполне возможно, что Холлу и/или Харрису удалось довести Дага Хансена вниз по веревке до этого места, где он поскользнулся и упал вдоль отвесной Юго-западной стены в пропасть глубиной более 2000 метров, оставив свой ледоруб. Впрочем, и это всего лишь догадка.
Гораздо труднее разобраться в том, что случилось с Энди Харрисом. Учитывая рассказ Лопсанга, разговоры с Холлом по рации и тот факт, что на Южной вершине нашли второй ледоруб, который совершенно точно принадлежал Энди, мы можем с уверенностью утверждать, что Харрис ночью 10 мая находился на Южной вершине с Холлом. Но кроме этого, мы практически ничего не знаем о том, как погиб молодой проводник.
В 6 часов утра Коттер спросил у Холла, осветило ли солнце то место, где он находится. «Почти», – ответил Роб. Это были хорошие новости, потому что чуть ранее Холл признался, что его колотит от страшного холода. Он говорил, что не в состоянии идти, и все слушающие его внизу понимали, что дела Холла совсем плохи.
СОВЕРШЕННО УДИВИТЕЛЬНЫМ БЫЛО ТО, ЧТО ХОЛЛ ВЫЖИЛ, ПРОВЕДЯ НОЧЬ БЕЗ УКРЫТИЯ И КИСЛОРОДА НА ВЫСОТЕ 8750 МЕТРОВ ПРИ УРАГАННОМ ВЕТРЕ И НА СОРОКАГРАДУСНОМ МОРОЗЕ.
Во время того же разговора Холл снова беспокоился о Харрисе.
– Кто-нибудь еще, кроме меня, видел Харриса этой ночью? – спрашивал он. Даже через три часа во время следующего разговора Роб был все еще обеспокоен тем, где находится Энди. В 8.43 он сказал следующее:
– Кое-что из вещей Энди все еще здесь. Я думал, он ночью продолжил спуск. Послушайте, вы мне можете сказать, где он?
Уилтон попробовала уйти от ответа, но Холл настаивал:
– О’кей, я к тому, что здесь его ледоруб, куртка и другие вещи.
– Роб, – ответил Вистурс из второго лагеря. – Если ты можешь надеть его куртку, сделай это. Продолжай спускаться и думай только о себе. Об остальных побеспокоятся другие. Главное, ты сам спускайся вниз.
После упорной четырехчасовой борьбы с обледеневшей маской Холл, наконец, очистил ее ото льда и около 9 утра начал дышать кислородом из баллона. К ЭТОМУ ВРЕМЕНИ ОН ПРОВЕЛ БОЛЕЕ ШЕСТНАДЦАТИ ЧАСОВ НА ВЫСОТЕ 8750 МЕТРОВ БЕЗ ДОПОЛНИТЕЛЬНОГО КИСЛОРОДА.
Его друзья, находящиеся на несколько тысяч метров ниже, уговаривали его идти вниз.
– Роб, это Хелен из базового лагеря, – упрашивала Уилтон, с трудом сдерживая слезы. – Подумай о своем ребенке. Ты же хочешь увидеть его через пару месяцев, когда он родится, поэтому начинай спускаться.
Несколько раз Холл объявлял, что он готовится к спуску, в какой-то момент мы даже были уверены, что он в конце концов ушел с Южной вершины. В четвертом лагере Лхакпа Чхири и я, дрожа на ветру возле палаток, вглядывались в маленькое пятнышко наверху, медленно двигающееся по Юго-восточному гребню. Мы с Лхакпой были уверены, что это Роб, который, наконец-то, спускается вниз, поэтому хлопали друг друга по спине и радовались его возвращению. Но через час мой оптимизм исчез, потому что я понял, что пятнышко на склоне никуда не двигалось. Это был всего лишь камень или просто визуальный обман, вызванный большой высотой. На самом деле Роб так и не ушел с Южной вершины.
Около 9.30 утра Анг Дордже и Лхакпа Чхири вышли из четвертого лагеря и начали подниматься к Холлу на Южную вершину с термосом горячего чая и двумя дополнительными баллонами кислорода. Но добраться до Холла было чрезвычайно трудно. Предыдущей ночью Букреев отважно спас Сэнди Питтман и Шарлотту Фокс, но два шерпа намеревались сделать то, что было гораздо сложнее. Питтман и Фокс находились в двадцати минутах ходьбы от палаток по относительно ровной местности, Холл же был в 900 вертикальных метрах выше четвертого лагеря, а это при даже оптимальном стечении обстоятельств означало восемь или девять часов изматывающего подъема.
А погода для восхождения была далеко не самой лучшей. Ветер дул со скоростью 20 метров в секунду. Анг Дордже и Лхакпа устали и ослабели от холода во время восхождения на вершину, которое совершили накануне. Даже если бы им удалось добраться до Холла, то это произошло бы не раньше, чем к концу дня, и у них бы оставался один или два часа светового времени, чтобы справиться с еще более сложной задачей – спуском Холла вниз. Однако оба шерпа были настолько преданны Холлу, что, несмотря на минимальные шансы, стали быстро подниматься к Южной вершине.
Вскоре после этого два шерпа из команды «Горное безумие» – Таши Тшеринг и Нгаванг Сая Кая (отец Лопсанга, маленький, аккуратный человек с сединой на висках) – и один шерп из тайваньской команды направились вверх, чтобы спустить вниз Скотта Фишера и Макалу Го .
На высоте 340 метров над Южным седлом трое шерпов нашли ослабевших альпинистов на том самом выступе, где их оставил Лопсанг. Они пытались дать Фишеру кислород, но он уже ни на что не реагировал. СКОТТ ЕЩЕ ЧУТЬ ЗАМЕТНО ДЫШАЛ, НО ВЗГЛЯД ЕГО ЗАСТЫЛ, А ЗУБЫ БЫЛИ ПЛОТНО СЖАТЫ. ШЕРПЫ РЕШИЛИ, ЧТО ФИШЕРА УЖЕ НЕ СПАСТИ, И ОСТАВИЛИ ЕГО НА ЭТОМ ВЫСТУПЕ.
Они начали спускать Го , который, выпив горячего чая и дыша кислородом, был в состоянии самостоятельно двигаться вниз к палаткам на короткой страховке.
В начале того дня стояла солнечная и ясная погода, но, как и прежде, дул сильный ветер, и ближе к полудню верхушку горы заволокли плотные облака. Находившиеся внизу во втором лагере члены команды IMAX рассказывали, что было слышно, как ревет ветер над вершиной, словно прямо над ними пролетает «Боинг-747». Это при том, что второй лагерь располагался на 2 100 метров ниже.
Тем временем высоко на Юго-восточном гребне Анг Дордже и Лхакпа Чхири, несмотря на усиливающийся ураган, упорно двигались вверх к Холлу. Однако в 15.00, всего на 200 метров ниже Южной вершины, ветер и сильный мороз остановили их продвижение, и шерпы не смогли подняться выше. Они приложили героические усилия, но все оказалось безрезультатным, и когда они повернули назад, у Холла не осталось никаких шансов выжить.
Весь день, 11 мая, друзья и товарищи по команде умоляли Роба сделать над собой усилие и начать спускаться. Несколько раз Холл объявлял, что готовится к спуску, но потом передумывал и оставался на Южной вершине.
В 15.20 Коттер, который к тому времени пришел из своего лагеря из-под Пумори в базовый лагерь Эвереста, уговаривал Холла по рации: «Роб, спускайся!»
Холл с раздражением ответил ему:
– Послушай, приятель, если бы я знал, что смогу пристегнуться к веревкам и разобраться с узлами этими обмороженными руками, то начал бы спускаться еще шесть часов назад. Ты только пришли наверх пару ребят с большим термосом чего-нибудь горячего, и все у меня будет в порядке.
– Послушай, дело в том, старина, что парням, которые пошли сегодня вверх, пришлось повернуть назад из-за сильного ветра, – сказал Коттер, стараясь как можно деликатнее сообщить Робу, что попытка спасти его провалилась. – Поэтому мы считаем, что лучше всего тебе самому попробовать спуститься вниз.
– Я СМОГУ ВЫДЕРЖАТЬ ЗДЕСЬ И ВТОРУЮ НОЧЬ, ЕСЛИ ТЫ ПРИШЛЕШЬ СЮДА К УТРУ ПАРУ РЕБЯТ С ЧАЕМ, НЕ ПОЗЖЕ 9.30 – 10 ЧАСОВ УТРА, – ОТВЕТИЛ РОБ.
– Ну, ты силен, – сказал Коттер, и голос его задрожал. – Хорошо, завтра утром мы пришлем к тебе парней.
В 18.20 Коттер вышел на связь с Холлом, чтобы сообщить ему, что Джен Арнольд позвонила по спутниковому телефону из Кристчерч и ждет, пока ее соединят с Робом.
– Дай мне минуту, – попросил Роб, – что-то во рту пересохло. Съем немного снега перед тем, как поговорить с ней.
Через некоторое время снова послышался его голос. Он говорил искаженным, медленным голосом и сильно хрипел.
– Привет, любимая. Надеюсь, тебе тепло и ты лежишь в теплой постели. Как твои дела?
– Я даже не могу передать, как я за тебя волнуюсь. Я постоянно о тебе думаю! – ответила Джен. – Твой голос звучит чуть лучше, чем я ожидала… Тебе тепло, дорогой мой?
– Принимая во внимание высоту и то, что вокруг меня, я нахожусь в достаточно комфортабельных условиях, – ответил Холл дипломатично, стараясь не волновать ее.
– Как твои ноги?
– Я не снимал ботинки, чтобы проверить, но думаю, что немного обморозился…
– Когда ты вернешься, я сделаю все, чтобы тебе было хорошо. Я знаю, тебя спасут. Пожалуйста, не чувствуй себя одиноким, ты не один. Я посылаю тебе всю свою позитивную энергию!
Перед тем как закончить разговор, Холл сказал своей жене:
– Я люблю тебя. Спи спокойно, моя любимая. Пожалуйста, не переживай слишком сильно.
ЭТО БЫЛИ ПОСЛЕДНИЕ СЛОВА, СКАЗАННЫЕ ХОЛЛОМ. ПОПЫТКИ ВЫЙТИ С НИМ НА СВЯЗЬ ЭТОЙ НОЧЬЮ И НА СЛЕДУЮЩИЙ ДЕНЬ ОСТАЛИСЬ БЕЗУСПЕШНЫМИ. ЧЕРЕЗ ДВЕНАДЦАТЬ ДНЕЙ, КОГДА БРИШЕРС И ВИСТУРС ПОДНИМАЛИСЬ ЧЕРЕЗ ЮЖНУЮ ВЕРШИНУ НА ПИК ЭВЕРЕСТА, ОНИ НАШЛИ ХОЛЛА ЛЕЖАЩИМ НА ПРАВОМ БОКУ В НЕГЛУБОКОЙ ЛЕДЯНОЙ ВЫЕМКЕ. ВЕРХНЯЯ ЧАСТЬ ЕГО ТЕЛА БЫЛА ЗАНЕСЕНА СНЕГОМ.
Глава 18. Северо-восточный гребень
10 мая 1996 года. 8700 метров
Эверест являлся олицетворением мощи природной стихии. Мэллори противопоставил этой мощи силу человеческого духа. Он мог бы увидеть радость на лицах друзей, если бы добился успеха. Возможно, он представлял, как его успех вдохновит всех друзей-альпинистов, как он прославит Англию, как привлечет интерес мировой общественности, как увековечит свое имя и какое глубокое удовлетворение получит от ощущения, что прожил жизнь не зря… Возможно, он никогда так не думал, но в его голове непременно должна была присутствовать одна мысль: «Все или ничего». При выборе – отступить в третий раз или умереть, последнее, пожалуй, было для Мэллори более приемлемым. Отступление означало для него – как для человека, альпиниста и художника – такие страдания, которые он не смог бы пережить.
Сэр Френсис Янгхазбенд «Эпопея горы Эверест», 1926 год
Приблизительно в то же время, 10 мая в 16.00, когда обессиленный Даг Хансен, опираясь на плечо Роба Холла, вышел на вершину, три альпиниста из северной индийской провинции Ладакх передали по рации руководителю своей экспедиции, что они находятся на вершине Эвереста. Эти трое входили в состав команды, состоящей из тридцати девяти человек и организованной индо-тибетской пограничной службой. Их имена: Цеванг Саманла, Цеванг Палджор и Дордже Моруп. Они поднялись на вершину с тибетской стороны по Северо-восточному гребню, пройдя по тому знаменитому маршруту, на котором в 1924 году исчезли Джорж Мэллори и Эндрю Ирвин.
Ладакхцы вышли на штурм вершины только в 5.45 утра[28], группой из шести человек, из своего последнего лагеря, расположенного на высоте 8300 метров. К полудню, более чем за 300 вертикальных метров от вершины, они попали в те же штормовые облака, с которыми столкнулись и мы на другой стороне горы. Три члена этой команды признали свое поражение и около 14.00 повернули вниз, но Саманла, Палджор и Моруп, несмотря на ухудшающуюся погоду, продолжали двигаться вверх.
– Они заболели вершинной лихорадкой, – объяснял Харбхаджан Сингх, один из тех, кто повернул назад.
В 16.00 они достигли точки, которую ошибочно приняли за вершину. Это неудивительно, поскольку к тому времени облака так сгустились, что видимость упала до тридцати метров. Они передали по рации в свой базовый лагерь, расположенный на леднике Ронгбук, что вышли на вершину, после чего руководитель их экспедиции Мохиндор Сингх связался по спутниковому телефону с Нью-Дели и с гордостью сообщил о триумфе премьер-министру Нарасимхе Рао.
Празднуя свой успех, эти трое оставили – как они считали, на вершине – молитвенные флажки, церемониальные шарфы ката и альпинистские крюки, после чего начали спуск в условиях быстро набирающего силу урагана.
На самом деле ладакхцы дошли до высоты 8700 метров. До настоящей вершины оставалось еще около двух часов ходу, но к тому времени она была закрыта облаками. Тот факт, что ладакхцы остановились, не дойдя 150 метров до цели, объясняет, почему они не встретились с Хансеном, Холлом или Лопсангом на вершине.
Позже, когда стемнело, альпинисты, находившиеся ниже на Северо-восточном гребне, видели два светящихся налобных фонаря на высоте приблизительно 8600 метров, прямо над печально известным, опасным и крутым обрывом, именуемым Второй ступенью. Ни один из трех ладакхцев не вернулся в ту ночь в свой лагерь, и на радиосвязь они тоже больше не выходили.
На следующий день 11 мая в 1.45 пополуночи, приблизительно в то же время, когда Анатолий Букреев лихорадочно обыскивал Южное седло в поисках Сэнди Питтман, Шарлотты Фокс и Тима Мэдсена, два японских альпиниста в сопровождении трех шерпов, несмотря на ураганный ветер, вышли на штурм вершины. Они начали восхождение из того же высотного лагеря на Северо-восточном гребне, что и ладакхцы.
В 6 утра, когда японцы оказались у крутого скального выступа, который называется Первой ступенью, двадцатиоднолетний Эйсуке Сигекава и тридцатишестилетний Хироси Ханада с ужасом увидели одного из ладакхцев-альпинистов, возможно Палджора. После ночи, проведенной без укрытия и кислорода, он лежал в снегу, был страшно обморожен, но все еще жив. Альпинист едва слышно стонал. Японцы решили, что остановка и оказание помощи подвергнут опасности их собственное восхождение, и продолжили свое продвижение к вершине.
В 7.15 они вышли к подножию Второй ступени, представляющей собой головокружительно крутой утес из крошащегося сланца. Обычно его преодолевают по алюминиевой лестнице, закрепленной на утесе китайской экспедицией еще в 1975 году. Тут японские альпинисты с ужасом обнаружили, что лестница развалилась на части и местами отстает от скалы, поэтому им понадобилось полтора часа, чтобы преодолеть этот шестиметровый утес.
Прямо наверху Второй ступени они наткнулись на двух других ладакхцев, Саманлу и Морупа. Сразу после восхождения Ханады и Сигекавы британский журналист Ричард Коупер на высоте 6400 метров взял интервью у японцев. Согласно статье, опубликованной в Financial Times, один из ладакхцев был «явно близок к смерти, второй, скрючившись, сидел в снегу. Не было сказано ни слова. Не было предложено ни воды, ни еды, ни кислорода. Японцы пошли дальше и через пятьдесят метров остановились, чтобы отдохнуть и сменить кислородные баллоны».
ХАНАДА СКАЗАЛ КОУПЕРУ: «МЫ ИХ НЕ ЗНАЛИ. НЕТ, МЫ НЕ ДАЛИ ИМ ВОДЫ. МЫ НЕ ГОВОРИЛИ С НИМИ. У НИХ БЫЛА ПОСЛЕДНЯЯ СТАДИЯ ГОРНОЙ БОЛЕЗНИ. НАМ ПОКАЗАЛОСЬ, ЧТО ОНИ ПРИ СМЕРТИ». СИГЕКАВА ОБЪЯСНЯЛ: «МЫ СЛИШКОМ УСТАЛИ, ЧТОБЫ ИМ ПОМОГАТЬ. ВЫСОТА БОЛЬШЕ 8000 МЕТРОВ – ЭТО НЕ ТО МЕСТО, ГДЕ МОЖНО ПОЗВОЛИТЬ СЕБЕ ВЫСОКОЭТИЧНЫЕ ПОСТУПКИ».
Отвернувшись от Саманлы и Морупа, японцы возобновили свое восхождение, прошли молитвенные флажки, которые ладакхцы оставили на высоте 8700 метров, и, продемонстрировав чудеса стойкости, в условиях ураганного ветра в 11.45 утра вышли на вершину. В это время Роб Холл находился на Южной вершине и боролся за свою жизнь. Он был от японцев всего в получасе хода вниз по Юго-восточному гребню.
Возвращаясь в свой высотный лагерь по Северо-восточному гребню, японцы снова прошли мимо Саманлы и Морупа на верхушке Второй ступени.
В этот раз Моруп, судя по всему, был уже мертв, Саманла был все еще жив, но безнадежно запутался в страховочной веревке. Шерп из японской команды по имени Пасанг Ками освободил Саманлу от веревки и быстро продолжил спуск вниз по гребню. Когда японцы миновали Первую ступень – то самое место, где они во время восхождения прошли мимо Палджора, лежавшего в снегу в бредовом состоянии, то уже не обнаружили третьего ладакхца.
Через семь дней экспедиция индо-тибетской пограничной службы предприняла вторую попытку штурма вершины. Выйдя из своего высотного лагеря 17 мая в 1.15, два ладакхца и три шерпа вскоре нашли тела своих замерзших товарищей по команде. Они сообщили, что один из них, в предсмертных муках, содрал с себя почти всю одежду. Тела Саманлы, Морупа и Палджора[29] оставили на горе, там, где они погибли, а пятеро альпинистов продолжили восхождение и вышли на вершину в 7.40 утра.
Глава 19. Южное седло
11 мая 1996 года, 7:30.7900 метров
Уильям Батлер Йейтс «Второе пришествие»{41}
- Все шире – круг за кругом – ходит сокол,
- Не слыша, как его сокольник кличет;
- Все рушится, основа расшаталась,
- Мир захлестнули волны беззаконья;
- Кровавый ширится прилив и топит
- Стыдливости священные обряды;
- У добрых сила правоты иссякла,
- А злые будто бы остервенились.
Когда в воскресенье, 11 мая, около 7.30 утра, я вернулся в четвертый лагерь, то был в буквальном смысле раздавлен всем тем, что случилось и все еще происходило. Я чувствовал себя совершенно разбитым физически и эмоционально после того, как в течение часа прочесывал Южное седло в поисках Энди Харриса. Результатом этим поисков стало понимание, что Энди мертв.
Радиопереговоры с Робом Холлом, находящимся на Южной вершине, слушал мой товарищ по команде Стюарт Хатчисон. Из всего услышанного стало понятно, что руководитель нашей экспедиции попал в очень тяжелую ситуацию, а Даг Хансен погиб. Члены команды Фишера, которые заблудились и провели почти всю ночь на седле, сообщили, что Ясуко Намба и Бек Уэтерс мертвы. А Скотт Фишер и Макалу Го , находившиеся на 360 метров выше палаток, по всей видимости, тоже погибли или близки к смерти.
Мой мозг, переваривавший этот ужасающий список потерь, находился в странном состоянии отстраненности от происходящего. Я чувствовал себя так, словно я не человек, а робот. У меня исчезли все чувства, но при этом я очень чутко осознавал все происходящее, будто спрятался глубоко внутри бетонного бункера и наблюдал разворачивающуюся вокруг меня трагедию сквозь узкую амбразуру.
Я тупо всматривался в небо, и мне казалось, что оно стало неестественно тусклого синего оттенка, словно его цвет вывели отбеливателем. Зубчатый горизонт светился похожим на корону маревом, мерцавшим и пульсировавшим в моих глазах. Я всерьез задавался вопросом, не привела ли меня эта круговерть спуска в кошмарную бездну помешательства.
ПОСЛЕ НОЧИ, ПРОВЕДЕННОЙ НА ВЫСОТЕ 7900 МЕТРОВ БЕЗ ДОПОЛНИТЕЛЬНОГО КИСЛОРОДА, Я ЧУВСТВОВАЛ СЕБЯ ОБЕССИЛЕННЫМ И ИСТОЩЕННЫМ ДАЖЕ В БОЛЬШЕЙ СТЕПЕНИ, ЧЕМ В ПРЕДЫДУЩИЙ ВЕЧЕР ПОСЛЕ ВОЗВРАЩЕНИЯ С ВЕРШИНЫ. Я ЗНАЛ, ЧТО ДО ТЕХ ПОР, ПОКА МЫ НЕ ПОЛУЧИМ ХОТЬ НЕМНОГО КИСЛОРОДА ИЛИ НЕ СПУСТИМСЯ НИЖЕ, МОЕ СОСТОЯНИЕ И СОСТОЯНИЕ МОИХ ТОВАРИЩЕЙ БУДЕТ БЫСТРО УХУДШАТЬСЯ.
Программа ускоренной акклиматизации, которой следовали Холл и большинство других современных покорителей Эвереста, является на удивление эффективной. Она позволяет альпинистам приступить к штурму вершины после относительно короткого четырехнедельного пребывания на высоте больше 5200 метров, включая только одну акклиматизационную вылазку с ночевкой на высоте 7300 метров{42}. При этом данная стратегия работает только при условии, что все участники экспедиции, находящиеся выше 7300 метров, имеют неограниченный доступ к кислороду. Если этого не происходит, то никто не поручится за безопасность альпинистов.
Я стал искать членов нашей команды и обнаружил, что Фрэнк Фишбек и Лу Касишке лежат в соседней палатке. Лу бредил, кроме того, у него была снежная слепота, он ничего не видел, не мог о себе позаботиться и только что-то бессвязно бормотал. Фрэнк выглядел так, словно находился в состоянии сильнейшего шока, но он делал все, что было в его силах, и заботился о Лу. Джон Таск и Майк Грум лежали в другой палатке, казалось, они спали или были в бессознательном состоянии. Хотя и я чувствовал себя абсолютно разбитым и очень слабым, но было совершенно понятно, что все остальные, за исключением Стюарта Хатчисона, находятся в еще более плохом состоянии.
Переходя от одной палатки к другой, я пытался найти хоть немного кислорода, но все баллоны, которые мне попадались, были пусты. Я страдал от недостатка кислорода и ужасной усталости, и мое состояние только усиливало ощущение хаоса и отчаяния. Из-за шума и треска развевающегося на ветру нейлона было невозможно переговариваться между палатками. Батареи в нашем единственном оставшемся радиопередатчике были почти разряжены.
В ЛАГЕРЕ ЦАРИЛА АТМОСФЕРА ПОЛНЕЙШЕГО И УГНЕТАЮЩЕГО ХАОСА, КОТОРЫЙ ТОЛЬКО УСИЛИВАЛСЯ ОТ ТОГО, ЧТО НАША КОМАНДА, ПОСЛЕДНИЕ ШЕСТЬ НЕДЕЛЬ ПОЛНОСТЬЮ ПОЛАГАВШАЯСЯ НА СВОИХ ПРОВОДНИКОВ, ВДРУГ ОСТАЛАСЬ БЕЗ РУКОВОДСТВА.
Роба и Энди не было с нами, и хотя Грум находился в лагере, его прошлая ночь была такой кошмарной, что он был полностью выведен из строя. Грум был сильно обмороженным, он лежал без чувств в своей палатке и даже не мог говорить.
Двое наших проводников пали на поле боя, а третий был не в состоянии управлять экспедицией, поэтому роль руководителя взял на себя Стюарт Хатчисон. Это был нервный и порой слишком серьезно воспринимавший себя молодой человек, выходец из высших слоев англоязычного общества в Монреале. Он был блестящим исследователем в области медицины и из-за отсутствия времени принимал участие в крупных альпинистских экспедициях не чаще одного раза в два или в три года. Во время кризисной ситуации в четвертом лагере он решил взять управление в свои руки.
Пока я приходил в себя после бесплодных поисков Энди Харриса, Хатчисон организовал команду из четырех шерпов, чтобы найти тела Уэтерса и Намбы, которые остались лежать на дальнем краю седла, там, откуда Анатолий Букреев привел Шарлотту Фокс, Сэнди Питтман и Тима Мэдсена.
Поисковая группа шерпов, возглавляемая Лхакпой Чхири, отправилась на поиски, опередив Хатчисона. Тот оказался таким заторможенным в результате кислородного голодания, что забыл надеть ботинки, и чуть было не ушел из лагеря в легких вкладышах со скользкой подошвой. Только после того, как Лхакпа обратил внимание на эту ошибку, Хатчисон вернулся, чтобы обуться. Следуя в направлении, указанном Букреевым, шерпы быстро обнаружили два тела на сером усыпанном валунами ледяном склоне, у самого края стены Канчунг. Как и многие шерпы, они испытывали суеверный страх перед мертвыми, поэтому остановились приблизительно в двадцати метрах от тел в ожидании Хатчисона.
– Оба тела были частично занесены снегом, – рассказывает Стюарт Хатчисон. – Их рюкзаки валялись в стороне, метрах в тридцати выше по склону. Лица и торсы занесло снегом, наружу торчали только руки и ноги. Ветер неистово ревел над Южным седлом.
Первое тело, к которому он подошел, оказалось телом Намбы, но Хатчисон понял, кто это, только когда, опустившись на колени и не обращая внимания на ураганный ветер, соскреб с ее лица десятисантиметровый панцирь льда.
После этого Хатчисон с ужасом обнаружил, что она все еще дышит. Ясуко потеряла обе перчатки, и ее обнаженные кисти рук, судя по всему, промерзли насквозь, до кости. Ее глаза были широко открыты, а кожа на лице была цвета белого фарфора.
– Это ужасно, – вспоминает Хатчисон. – Я был совершенно подавлен тем, что увидел. Она была при смерти. Я не знал, что делать.
Потом он подошел к Беку, который лежал метрах в шести от Намбы. Голова Бека была тоже покрыта толстой коркой льда. На его ресницах и в волосах висели льдинки размером с виноградины. Отчистив от льда лицо Бека, Хатчисон обнаружил, что техасец тоже все еще жив.
– Бек что-то бормотал, но я не мог понять, что он хочет сказать. На его правой кисти не было перчатки, и рука была самым страшным образом обморожена. Я попытался посадить его, но мне это не удалось. Он тоже был при смерти, но все еще дышал.
Хатчисон был страшно потрясен увиденным и пошел к шерпам, чтобы спросить совета у Лхакпы. Лхакпа был ветераном Эвереста, и его в одинаковой степени уважали как сами шерпы, так и белые сагибы.
ЛХАКПА ПОСОВЕТОВАЛ ХАТЧИСОНУ ОСТАВИТЬ БЕКА И ЯСУКО ТАМ, ГДЕ ОНИ ЛЕЖАТ. ОН СКАЗАЛ, ЧТО ДАЖЕ ЕСЛИ ПРИНЕСТИ ИХ ЖИВЫМИ В ЧЕТВЕРТЫЙ ЛАГЕРЬ, ТО ОНИ ВСЕ РАВНО УМРУТ ДО ТОГО, КАК ИХ СМОГУТ СПУСТИТЬ В БАЗОВЫЙ ЛАГЕРЬ. А ЭТА ПОПЫТКА СПАСТИ ИХ ТОЛЬКО ПОДВЕРГНЕТ НАПРАСНОМУ РИСКУ ЖИЗНИ ОСТАЛЬНЫХ АЛЬПИНИСТОВ НА СЕДЛЕ, КОТОРЫМ ПРЕДСТОЯЛ ОПАСНЫЙ СПУСК И БОЛЬШИНСТВО ИЗ КОТОРЫХ ЕДВА ВОЛОЧИЛИ НОГИ.
Хатчисон решил, что Лхакпа прав. Это стало очень непростым решением, но выбора не было. Приходилось смириться с неизбежным концом Бека и Ясуко и использовать все ресурсы группы, чтобы помочь тем, кого можно было реально спасти. Это была классическая ситуация, когда надо было выбрать приоритеты и установить очередность оказания помощи раненым или пострадавшим, чтобы максимально увеличить число выживших.
Когда Хатчисон вернулся в лагерь, он с трудом сдерживал слезы и был похож на привидение. По его просьбе мы растормошили Таска и Грума, а затем собрались в их палатке, чтобы обсудить, что делать с Ясуко и Беком.
Последовал разговор, который был мучительным и нескладным. Мы избегали смотреть друг другу в глаза. Все же через пять минут все четверо согласились, что решение Хатчисона оставить Бека и Ясуко там, где они лежали, было правильным.
Кроме того, мы обсудили вопрос о спуске в этот же день во второй лагерь, но Таск настаивал, чтобы мы не уходили с седла, пока Холл оставался на Южной вершине.
– Я даже не хочу обсуждать наш спуск без Холла, – заявил он.
На самом деле в этом разговоре не было особого смысла, потому что Касишке и Грум были в столь плохом состоянии, что не смогли бы никуда идти.
– В тот момент меня волновало только то, чтобы с нами не повторилась история, случившаяся на Чогори в 1986 году, – говорит Хатчисон.
4 июля 1986 года семеро ветеранов Гималаев, в том числе и легендарный покоритель вершин, австриец Курт Димбергер, отправились на штурм Чогори – второй по высоте горы после Эвереста. Шестеро из них взошли на вершину, но во время спуска на верхних склонах Чогори на них налетел сильный ураган, из-за которого альпинисты были вынуждены остаться в палатках в штурмовом лагере на высоте 8000 метров. Ураган безостановочно бушевал в течение пяти дней, и альпинисты становились все слабее и слабее. Когда ураган, наконец, утих, только Димбергер и еще один человек смогли спуститься вниз живыми.
В тот день, когда мы обсуждали, что нам делать с Намбой и Уэтерсом и начинать ли спуск, Нил Бейдлман выгонял участников команды Фишера из палаток, чтобы отправить их вниз с седла.
– Все были в ужасном состоянии после предыдущей ночи, и мне нужно было приложить гигантские усилия, чтобы поднять их и вывести из палаток. Я буквально пинками заставлял некоторых людей надеть ботинки, – рассказывает он. – Но я был твердо убежден, что мы должны уходить немедленно. Нельзя оставаться на высоте 7900 метров дольше, чем это необходимо, ни к чему хорошему это не приведет. Я знал, что Скотта и Роба и пытаются спасти, поэтому все свои усилия направил на то, чтобы увести наших клиентов с седла и спустить их в один из расположенных ниже лагерей.
Букреев остался в четвертом лагере, чтобы дождаться Фишера, а Бейдлман медленно повел свою группу вниз с Южного седла. На высоте 7600 метров он остановился, чтобы сделать Питтман второй укол дексаметазона, потом все остановились на более длительное время в третьем лагере, чтобы отдохнуть и утолить жажду.
– Я был сильно удивлен, когда увидел этих ребят, – вспоминает Дэвид Бришерс, который находился тогда в третьем лагере. – По их внешнему виду можно было подумать, что они пережили пятимесячную войну. Сэнди была на грани шока и сквозь слезы повторяла: «Это было ужасно! Я просто сдалась и легла, чтобы умереть!» Казалось, что все они были в состоянии полнейшего изнеможения.
Когда уже почти стемнело и последние клиенты из группы Бейдлмана заканчивали спуск по отвесному льду в нижней части стены Лхоцзе, в 150 метрах от нижнего конца провешенных веревок появилось несколько шерпов из непальской экспедиции, организованной для очистки горы от мусора. Шерпы шли, чтобы помочь членам экспедиции. Когда группа альпинистов возобновила спуск, над ними начался камнепад. Камень размером с виноградину попал одному из шерпов прямо в затылок.
– Камень попал ему точно в затылок, – рассказывает Бейдлман, наблюдавший за этим с небольшого расстояния сверху.
– Меня чуть не вырвало, – вспоминает Клив Шёнинг. – Звук был такой, словно его ударили бейсбольной битой.
Удар был таким сильным, что от черепа шерпа откололся кусок размером с серебряную однодолларовую монету, шерп потерял сознание, у него остановилось дыхание и прекратилось сердцебиение. Он повис на веревке и начал скользить вниз, но Шёнинг перехватил тело, остановив его падение. Однако чуть позже, когда Шёнинг держал шерпа на руках, сверху свалился второй камень и снова попал шерпу прямо в затылок.
Несмотря на этот второй удар, через несколько минут пострадавший открыл рот и снова начал дышать. Бейдлман спустил его вниз к подножию стены Лхоцзе, где их встретил десяток шерпов из непальской команды, которые доставили пострадавшего во второй лагерь. По словам Бейдлмана, они с Кливом изумленно переглянулись, словно хотели друг друга спросить:
«ДА ЧТО ЖЕ ЭТО ТАКОЕ? ЧЕМ МЫ ТАК РАССЕРДИЛИ ЭТУ ГОРУ?»
В апреле и в начале мая Роб Холл не раз выражал свою озабоченность тем, что одна или несколько менее компетентных команд могут совершить ряд грубых ошибок и попасть в беду, после чего нашей группе придется спасать их, отложив восхождение. Теперь же, по иронии судьбы, несчастье случилось именно с экспедицией Холла, и другие команды были вынуждены прийти нам на помощь.
Не выказывая никакого раздражения или недовольства, три команды: «Альпийские международные восхождения» под руководством Тодда Бурлесона, экспедиция IMAX, возглавляемая Дэвидом Бришерсом, и коммерческая экспедиция Мэла Даффа немедленно отложили свои планы по штурму вершины, чтобы помочь попавшим в беду альпинистам.
Днем в пятницу 10 мая, когда команды Холла и Фишера начали подъем из четвертого лагеря к вершине, экспедиция, возглавляемая Бурлесоном и Питом Этансом, прибыла в третий лагерь. В субботу утром, как только они узнали о произошедшей наверху трагедии, Бурлесон и Этанс оставили своих клиентов на высоте 7300 метров под присмотром своего третьего проводника Джима Уильямса и двинулись вверх на Южное седло, чтобы оказать нам помощь.
В это время Бришерс, Эд Вистурс и остальные члены команды IMAX находились во втором лагере. Бришерс немедленно приостановил съемки фильма, чтобы использовать все силы своей команды для спасательной операции. Сначала он передал мне сообщение, что на Южном седле в палатках экспедиции IMAX хранятся аккумуляторы. Я нашел аккумуляторы где-то около полудня, и благодаря этому команда Холла могла возобновить радиосвязь с нижними лагерями. Бришерс также сказал, что пятьдесят баллонов кислорода, с большим трудом доставленные на высоту 7900 метров для его команды, можно использовать на седле для нужд больных альпинистов и спасателей. Хотя это могло поставить под угрозу съемки его фильма, стоившего пять с половиной миллионов долларов, он, ни секунды не колеблясь, поделился своим кислородом.
Этанс и Бурлесон добрались поздним утром до четвертого лагеря и немедленно начали раздачу кислородных баллонов экспедиции IMAX всем, кто в них нуждался. Потом они стали ждать результатов операции шерпов по спасению Холла, Фишера и Го . В 16.35, стоя возле палатки, Бурлесон заметил человека, который медленно брел по направлению к лагерю деревянной походкой на негнущихся ногах.
– Эй, Пит, – позвал Бурлесон Этанса, – ты только посмотри. Кто-то идет в лагерь.
Обнаженная правая рука неизвестного, открытая всем ветрам и чудовищным образом обмороженная, была вытянута в некоем подобии застывшего нелепого приветствия. Кто бы это ни был, он напомнил Этансу мумию из дешевого фильма ужасов.
КОГДА ЭТА МУМИЯ ШАТАЮЩЕЙСЯ ПОХОДКОЙ ВОШЛА В ЛАГЕРЬ, БУРЛЕСОН ПОНЯЛ, ЧТО ПЕРЕД НИМ НЕ КТО ИНОЙ, КАК БЕК УЭТЕРС, КАКИМ-ТО ЧУДОМ ВОССТАВШИЙ ИЗ МЕРТВЫХ.
В предыдущую ночь, заблудившись вместе с Грумом, Бейдлманом, Намбой и другими членами группы, Уэтерс чувствовал, что замерзает все сильнее и сильнее.
– Я потерял правую перчатку, – рассказывает он. – Мое лицо заледенело. Руки замерзли. Я чувствовал, что коченею все больше, не могу сосредоточиться, в конце концов, я просто провалился в забытье.
Всю оставшуюся ночь и большую часть следующего дня оцепеневший и еле живой Бек пролежал на льду на диком ветру. Он не помнил, как Букреев приходил за Питтман, Фокс и Мэдсеном. Он также не помнил, как утром его нашел Хатчисон и очистил лед с его лица. Он пребывал в коматозном состоянии больше двенадцати часов. Потом во второй половине дня, в субботу, по какой-то невообразимой причине, свет включился внутри безжизненного мозга Бека, и к нему вернулось сознание.
– Вначале мне показалось, что я сплю, – рассказывал Бек. – Я пришел в себя, и мне показалось, что я лежу в кровати. Я не чувствовал ни холода, ни какого-либо дискомфорта. Я повернулся на бок, открыл глаза и сразу увидел свою правую руку, которая торчала прямо перед лицом. Тут я понял, что ужасно обморозился, и это вернуло меня к действительности. В конце концов, я очнулся настолько, чтобы понять, что вляпался в дерьмо так, что дальше не куда, на помощь рассчитывать не приходится, следовательно, лучшее, что я могу сделать, – это помочь себе сам.
Хотя Бек ничего не видел правым глазом, а левым мог различать окружающие предметы в радиусе не более метра, он начал двигаться прямо против ветра, сделав правильный вывод, что лагерь находится именно в том направлении.
Если бы он ошибся и пошел в противоположном направлении, то свалился бы вниз со стены Канчунг, до края которой было всего десять метров. Приблизительно через полтора часа он наткнулся на «неестественно гладкие, голубоватые камни», которые оказались палатками четвертого лагеря.
Мы с Хатчисоном находились в нашей палатке и слушали радиопереговоры с Робом Холлом на Южной вершине, когда к нам, запыхавшись, вошел Бурлесон.
– Доктор, нам срочно нужна твоя помощь! – кричал он Стюарту, едва подойдя к двери. – Собирай свои инструменты. Только что пришел Бек, и он в очень плохом состоянии.
Онемевший от новости о чудесным воскрешении Бека, Хатчисон тут же выполз наружу. Он, Этанс и Бурлесон разместили Бека в одной из пустых палаток, засунули его в два спальных мешка, положили туда несколько бутылок с горячей водой и дали ему кислород.
– Тогда ни один из нас и не надеялся, что Бек переживет эту ночь, – признается Хатчисон. – Я едва смог нащупать пульс на его сонной артерии, это была так называемая «пляска сонных артерий»{43}, то есть последний, предсмертный пульс человека. Казалось, он был при смерти. И даже если бы он дожил до утра, я не мог представить, как мы будем спускать его вниз.
К этому времени три шерпа, которые ушли наверх, чтобы спасти Скотта Фишера и Макалу Го , вернулись в лагерь вместе с Макалу. Они оставили Фишера на выступе, на высоте 8300 метров, потому что решили, что спасти его уже невозможно.
УВИДЕВ, ЧТО БЕК ВЕРНУЛСЯ В ЛАГЕРЬ ПОСЛЕ ТОГО, КАК ВСЕ РЕШИЛИ, ЧТО ОН УМРЕТ, АНАТОЛИЙ БУКРЕЕВ НЕ ПОЖЕЛАЛ РАНЬШЕ ВРЕМЕНИ ХОРОНИТЬ ФИШЕРА. В 17.00 В УСЛОВИЯХ УСИЛИВАЮЩЕГОСЯ УРАГАНА РУССКИЙ ПРОВОДНИК НАПРАВИЛСЯ ВВЕРХ ОДИН, ЧТОБЫ ПОПЫТАТЬСЯ СПАСТИ СКОТТА.
– Я нашел Скотта около семи часов вечера, может, в семь тридцать или в восемь, – говорит Букреев. – Было уже темно. Очень сильный ураган. На лице Фишера была кислородная маска, но баллон был пуст. Рукавиц на нем не было. Молния пуховика расстегнута, и куртка спущена с одного плеча, одна рука совсем голая. Я уже не мог ему ничем помочь. Скотт умер.
С тяжелым сердцем Букреев прикрыл лицо Фишера рюкзаком, словно саваном, и оставил его на том выступе, где он лежал. Потом он забрал фотоаппарат Скотта, его ледоруб и любимый карманный нож, который позже Бейдлман передаст девятилетнему сыну Скотта в Сиэтле, и начал спускаться вниз.
Начавшийся в субботу вечером ураган оказался даже сильнее того, что накрыл седло в предыдущую ночь. К тому времени, когда Букреев вернулся вниз в четвертый лагерь, видимость упала до пары метров, и он с трудом нашел палатки.
Благодаря щедрости экспедиции IMAX я впервые за тридцать часов вдохнул баллонный кислород, после чего заснул мучительным, неспокойным сном, несмотря на страшный шум неистово хлопающей на ветру палатки. Вскоре после полуночи, когда мне приснился кошмар об Энди, в котором он падал вниз вдоль стены Лхоцзе по свисающей веревке и спрашивал, почему я не удержал ее второй конец, меня разбудил Стюарт Хатчисон.
– Джон, – кричал он сквозь рев урагана. – Я переживаю по поводу нашей палатки. Как ты думаешь, она выдержит? Ее не снесет?
Я с трудом выплывал из мрака тревожного сна, словно утопающий человек из глубин океана. Лишь только через минуту я смог сообразить, почему Стюарт так взволнован: ветер прижал к земле половину нашего укрытия, и оно неистово сотрясалось при каждом порыве ветра. Несколько шестов сильно погнулись, и в свете моего налобного фонаря было видно, что два основных шеста, казалось, вот-вот упадут. Порывы ветра нагнали внутрь палатки мелкой снежной пыли, которая покрыла все и вся. Никогда и нигде до этого я не попадал в такой сильный ураган, даже на ледяном щите Патагонии, который считается самым ветреным местом на планете. Если бы палатка развалилась до наступления утра, нам бы пришлось очень несладко.
Мы со Стюартом собрали наши ботинки и всю одежду и расположились с подветренной стороны палатки. Усевшись и уперевшись спинами в поврежденные шесты, следующие три часа, несмотря на предельную усталость, мы сопротивлялись урагану, поддерживая истерзанный нейлоновый купол так, словно это был вопрос жизни и смерти. Я подумал о Робе, находящемся наверху на Южной вершине, на высоте 8740 метров, без кислорода и без укрытия, и мне стало так невыносимо больно, что я попытался прогнать эти мысли.
Перед самым рассветом в воскресенье, 12 мая, у Стюарта закончился кислород.
– Без кислорода мне стало по-настоящему холодно, – вспоминал он. – Я начал терять чувствительность в руках и ногах. Я боялся, что не смогу в таком состоянии спуститься вниз с седла. Боялся, что если не пойду вниз этим утром, то вообще никогда уже отсюда не спущусь.
Я отдал Стюарту свой кислородный баллон, потом перерыл все вещи вокруг нас и нашел другой баллон с остатками кислорода. После чего мы начали собирать вещи и готовиться к спуску.
Когда я рискнул высунуть нос наружу, то увидел, что, по крайней мере, одну незанятую палатку унесло ветром с седла. Потом я заметил Анга Дордже, который одиноко стоял на ужасном ветру и безутешно рыдал из-за потери Роба. После экспедиции, когда я рассказал его канадской подруге Марион Бойд о том, как Анг горевал, она объяснила: «Анг Дордже считает своим предназначением в этом воплощении обеспечение безопасности людей. Мы с ним много говорили об этом. Это является его важнейшей задачей с точки зрения религии и определяет условия его следующей жизни{44}.
Хотя формально Роб был руководителем экспедиции, Анг Дордже считал, что он несет ответственность за безопасность Роба, Дага Хансена и остальных. Поэтому когда они погибли, он винил себя в том, что не смог их уберечь».
Хатчисон опасался, что Анг Дордже настолько убит горем, что может отказаться идти вниз, и умолял его немедленно начать спуск с седла. В 8.30 утра сильно обмороженный Майк Грум заставил себя выйти из палатки. Исходя из предположения, что Роб, Энди, Даг, Скотт, Ясуко и Бек уже мертвы, он собрал Хатчисона, Таска, Фишбека и Касишке и повел их вниз с седла. В связи с отсутствием других проводников я вызвался выполнять роль замыкающего.
Когда наша отчаявшаяся группа, выстроившись гуськом, медленно уходила из четвертого лагеря в сторону Отрога Женева, я набрался храбрости и решил зайти к Беку, который, как я предполагал, умер этой ночью. Я нашел его палатку, которую смял ураганный ветер, и увидел, что оба полога широко распахнуты. Однако когда я заглянул внутрь, то с ужасом обнаружил, что Бек все еще жив.
ОН ЛЕЖАЛ НА СПИНЕ И СУДОРОЖНО ДРОЖАЛ. ЛИЦО ЕГО СТРАШНЫМ ОБРАЗОМ ВЗДУЛОСЬ, А НОС И ЩЕКИ БЫЛИ ПОКРЫТЫ ЧЕРНЫМИ, КАК ЧЕРНИЛА, ПЯТНАМИ ОБМОРОЖЕНИЙ. СИЛЬНЫЙ ВЕТЕР СДУЛ С БЕКА ОБА СПАЛЬНИКА, И ОН ОКАЗАЛСЯ СОВЕРШЕННО БЕСПОМОЩНЫМ НА УЖАСНОМ МОРОЗЕ, ПОТОМУ ЧТО ОБМОРОЖЕННЫМИ РУКАМИ НЕ МОГ НАКРЫТЬСЯ СПАЛЬНИКОМ ИЛИ ЗАСТЕГНУТЬ «МОЛНИЮ» ДВЕРИ ПАЛАТКИ. УВИДЕВ МЕНЯ, ОН ГРЯЗНО ВЫРУГАЛСЯ, КРИВЯ РОТ ОТ БОЛИ И ОТЧАЯНИЯ.
– Помощи здесь вообще не дозовешься! – сказал он и добавил, что вот уже два или три часа безрезультатно звал на помощь, но его криков не было слышно из-за воя ветра.
Бек проснулся в середине ночи и обнаружил, что крыша палатки провалилась от ветра.
– Ветер был настолько сильным, что стенку палатки прижало к моему лицу так плотно, что я едва мог дышать. Порыв ветра стих, и стенка палатки перестала меня душить, но через секунду ветер задул с новой силой, и стенка палатки ударила меня так, что я чуть не потерял сознание. Кроме этого, у меня начала опухать правая рука, на запястье которой были надеты эти идиотские наручные часы, и по мере того, как рука опухала все больше и больше, ремешок часов сжимал запястье все туже и туже, перекрывая доступ крови. Но руки у меня не действовали, поэтому я не мог снять эти проклятые часы. Я звал на помощь, но никто не пришел. Блин, это была кошмарная ночь. Чувак, ты не представляешь, как я обрадовался, когда увидел, что ты заглянул в мою палатку.
Я был в ужасе от состояния Бека, а также от того, что мы уже второй раз так непростительно и сильно его подводим, и едва не расплакался.
– Все будет хорошо, – соврал я, с трудом сдерживая рыдания и накрывая его спальным мешком. Потом я застегнул «молнию» на пологе и попытался починить палатку так, чтобы ее крыша не проваливалась. – Не беспокойся, приятель. Теперь ситуация под контролем.
Как только я сделал для Бека все, что было в моих силах, то сразу же связался по рации с доктором Маккензи в базовом лагере.
– Каролина! – кричал я на грани истерики. – Скажи, что мне делать с Беком? Он все еще жив, но мне кажется, что долго он не протянет. Он в очень плохом состоянии!
– Постарайся сохранять спокойствие, Джон, – ответила Маккензи. – Тебе надо спускаться с Майком и остальной группой. Где Пит и Тодд? Попроси их присмотреть за Беком, а сам иди вниз.
В панике я поднял Этанса и Бурлесона, и они немедленно направились в палатку Бека с термосом горячего чая. В то время как я торопливо выходил из лагеря, чтобы присоединиться к моим товарищам по команде, Этанс ввел четыре миллиграмма дексаметазона в бедро умирающего техасца. Все это, конечно, было очень правильно, но мне не верилось, что это может спасти Бека.
Глава 20. Отрог Женева
12 мая 1996 года, 9:45. 7890 метров
Одно серьезное преимущество, которое неопытность дарует начинающему альпинисту, состоит в том, что он не увязает в болоте традиций и на него не давит груз опыта его предшественников. Ему все кажется простым, и он выбирает прямые пути решения проблем, с которыми сталкивается. Конечно, такой подход редко приводит к успеху, а иногда имеет самые трагичные последствия, но человек не подозревает об этом, когда отправляется на поиски приключений. Если бы Морис Уилсон, Эрл Денман и Клевс Беккер-Ларсен были опытными альпинистами, они бы ни за что не отважились на осуществление своих безнадежных планов. И хотя эти люди практически не имели познаний в технике альпинизма, у них была решимость. И эта решимость помогла им многого добиться.
Уолт Ансуорт «Эверест»
В воскресенье утром, 12 мая, выйдя с Южного седла, я через пятнадцать минут догнал своих товарищей по команде, которые в тот момент спускались по гребню Отрога Женева. Наша группа представляла собой грустное зрелище: все мы настолько ослабли, что нам потребовалось невероятно много времени только для того, чтобы спуститься на несколько сот метров по заснеженному склону, расположенному чуть ниже Южного седла. Но самый печальной была численность нашей группы: три дня назад, когда мы поднимались по этому гребню, нас было одиннадцать человек. Теперь вниз спускались только шестеро.
Когда я догнал Стюарта Хатчисона, он был еще на вершине Отрога и готовился к спуску по страховочным веревкам. Я обратил внимание, что он был без солнцезащитных очков. Несмотря на пасмурный день, сильное ультрафиолетовое излучение на такой высоте могло очень быстро вызвать у него снежную слепоту.
– Стюарт! – попытался я перекричать ветер, показывая на свои глаза. – Очки!
– Ах да, – ответил он утомленным голосом. – Спасибо, что напомнил. Послушай, раз уж ты здесь, может, проверишь мою оснастку? Я так устал, что еле соображаю. Буду признателен, если ты все проконтролируешь.
Я проверил его оснастку и тут же обнаружил, что пряжка была застегнута не до конца. Если бы Стюарт так пристегнулся к веревке, пряжка под тяжестью его тела тут же расстегнулась и он бы кубарем скатился вниз по стене Лхоцзе. Когда я сказал Хатчисону об этом, он ответил:
– Да? Ну я так и думал. У меня слишком замерзли руки, чтобы я мог правильно пристегнуться.
Не обращая внимания на резкий ветер, я снял перчатки, плотно затянул ремни его оснастки вокруг пояса и отправил его вниз по Отрогу вслед за остальными. Когда Стюарт пристегивался страховкой к веревкам, он бросил свой ледоруб на землю и так его и оставил.
– Стюарт! – прокричал я ему. – А ледоруб?
Читать бесплатно другие книги:
