Спецкоманда №97 Нестеров Михаил
– Квадрат 263, – не заглядывая в карту, ответил Клим. – Направление – 186. – И скрипнул зубами: «Выгребаем в обратную от точки эвакуации сторону».
Пауза.
– Почему не обеспечите поддержку хотя бы группой из тренировочного лагеря? Или с воздуха – вертолетом с десантом?
– Обеспечиваем, «Седьмой». Они выходят направлением юго-восток, вероятным путем банды Саидалиева. Их задача – обнаружить банду и уничтожить ее. А «вертушка» нашумит, и Саидалиев снова уйдет.
– Подтвердите приказ, «Центр». – И Клим сказал то, что говорить был не вправе. – Боюсь, я не понял приказа.
С момента получения приказа прошло не так много времени, и вот сейчас по радио командир разведывательно-диверсионной группы мог получить от начальства втык. «Наверху» это могут расценить так: командир экипажа старший сержант Климов все это время не думал об исполнении приказа, а лишь обсуждал его. Только за это он мог вылететь из подразделения, причем вместе с командой.
ИЗ ДНЕВНИКА АЛЕКСЕЯ БЕРЕЖНОГОЯ в спеццентре «Дельта»! Это подразделение добровольцев, куда я писал рапорта, уволившись с действительной службы в звании рядового морской пехоты. Матрос, короче. А записи начал делать лишь после трех недель пребывания в «Дельте»: за эти двадцать с небольшим дней у меня не было и двадцати минут свободного времени. Я не поверил своим глазам, когда вслед за повесткой из военкомата в комиссариате мне вручили направление на курсы спецподготовки. Я был готов расцеловать военкома… А мать только головой покачала: мол, все дружной толпой на «сенокос», а ты на второй срок… Это зайцы, говорю, «косят». А я… нет, я не волк, я – Земля, как прозвали меня в моем подразделении. А скоро могу прибавить к своему позывному – Воздух и Море. Вездеход, короче. Мать благословила своего непутевого «вездехода», поцеловав его в лоб. И я, как Жанна д'Арк, вместо того «чтобы пасти коней и жать хлеба», отправился «воевать».
В Пионерский я прибыл на два дня раньше и томился, как Серая Шейка, в гостинице: в подразделение меня не пустили – успеешь, дескать. И вообще намекнули, что нетерпеливые вроде меня, у которых свербит в заднице, первыми вылетают. Ну тут вы хрен угадали, отвечаю.
В день «икс» я сделал зарядочку, намеренно не побрился и не побрызгался дезодорантом, явился в часть заросшим и с естественным запахом. Майка с коротким рукавом открывала мои крутые – размером с туркменскую дыньку – бицепсы. Часовой проверил мои документы и отдал мне честь. То-то!
Первым делом я увидел приземистые бараки, серые от частых дождей и ветров и взятые по периметру забором из колючей проволоки. Я шел вдоль бараков по узкой дорожке, а по бетонке, проходящей рядом, двигались БТРы, военные «УАЗы» и даже мотоциклы. С ума сойти! Я, конечно, не дурак и просек, в чем тут дело. Это некое посвящение в реальность. Чтобы чувствовать себя пусть не как на войне, а в боевом резерве, что ли. Как узнал позже, техника ревела и по ночам. Казалось, вот-вот прозвучит команда занять места на броне. Привычная такая команда.
На глаза мне попался плакат: «Добро пожаловать на курс спецподготовки». Только почему-то без восклицательного знака. Именно сюда я стремился, в элиту из элит, «которая дает несравнимые возможности и преимущества перед другими элитными подразделениями», как сказал перед строем командир части, он же начальник курса. Говорил спокойным, даже слегка ленивым голосом, но каждое слово врезалось в память.
– Вы пройдете курс специальной подготовки. Десантники, морские пехотинцы, другие уже состоявшиеся профессионалы, среди которых есть и выпускники Севастопольской школы водолазов[7], пройдут его до конца, навсегда забудут цвет беретов, с которыми они перешагнули порог военно-морской базы. Вы станете профессионалами самого высокого класса, способными выполнить любую задачу в любой точке земного шара, будь то суша, воздух или море. Вы пройдете разведывательную, общую, горную специальную, морскую подготовку, выживание в различных условиях и так далее. Запомните эту минуту, ибо спецкурс для вас уже начался.
И тут кто-то из курсантов ляпнул:
– Когда мы будем нырять?
Вперед вышел лейтенант-инструктор Евгений Беглов – долговязый и сухожилистый детина с непроницаемым взглядом карточного короля по кличке Жорж Бенгальский. Видал я таких в бригаде морской пехоты!
– Куда нырять, дубина? В собственное дерьмо будешь нырять три месяца, потом три месяца отмываться. Продолжительность жизни в нашем лагере – шесть месяцев. Кто-то не выдержит и шести часов.
И дальше в таком же духе.
Вначале был трехнедельный курс на выживание, которого нет ни в одном из спецподразделений. Но и курсанты попались крепкие – от опытных сержантов до бывалых офицеров. И когда курс не попал в процент среднестатистического отсеивания, случилось, по моему мнению, самое паршивое, чего до сих пор забыть не могу. А до этого… Вот сука! Это я про старшего инструктора. Жорж Бенгальский, обходя строй курсантов после вступительного слова начальника школы, ухватился за гвардейский значок, который я прицепил к черной курсантской робе: «Ты что, гербалайф продаешь? Снять!» Я окосел! Я ничего не ответил, у меня дар речи пропал. И вот другой момент… Поначалу я посчитал это открытым издевательством или недопонимаем со стороны старшего инструктора. Я еще помнил его слова: «В этот раз что-то много курсантов на квадратный метр плаца…» И чтобы стало меньше, нас выстроили на мостках.
– Первый экипаж, шаг вперед! – скомандовал Бенгальский. Шестеро бойцов подчинились и стали на краю мостков, еще не зная, что им предстоит.
Слово взял «директор водных аттракционов» – инструктор-водолаз, похожий на бульдога мичман с редкостной фамилией Машбиц. Он зверел по любому пустяку и имел «врачебную» привычку спрашивать: «У тебя туберкулез? паркинсон? грипп?» И вообще он походил на израильского коммандос: черные глазищи навыкате, рубильник, как у сайгака, губище, как у обиженного Буратино. А его грудной клетке и волосатым ручищам позавидовал бы сам Кинг-Конг.
– Через десять минут один из вас будет ненавидеть природу за то, что она сделала с ним. Под вами, – «директор» топнул ботинком в доску, – на дне, пять аквалангов. Надеть их на шесть рыл невозможно физически. На нервной почве – да. Тот, кому не достанется дыхательного аппарата, сегодня же отправится домой. Итак, девочки и мальчики, по моей команде… Начали!
Караул, что тут началось! Даже гиены не способны грызться с такой ожесточенностью. Бедолаги автоматически действовали по принципу выбора места в вагоне, когда первые выбирают пустые купе, вторые там, где осталось больше места, и так далее… По принципу «выживает сильнейший». Точнее, гнуснейший. Самая отчаянная схватка выпала на долю двух последних курсантов. Один, сумев надеть оставшийся акваланг, выбирался на мостки, другой тащил его в воду. Он душил его, выламывал руки. Буквально впивался в горло товарищу, который вдруг превратился в злейшего врага. Потом роли поменялись… И так до тех пор, пока «директор водных аттракционов» сам не определил победителя. Побежденному же Машбиц пренебрежительно бросил:
– В следующий раз просто сходи в баню. Следующему экипажу приготовиться! Пошли! Пошли! У вас что, корпоративный геморрой?.. Следующий!.. Домой – тебя родители обыскались… Пошли!
Тут стоит сказать, что за неделю до «водных аттракционов» я попал в экипаж Сереги Климова. С этими парнями я не опасаюсь удара в спину. А дело в том, что Ромка Трегубов сломал руку, сорвавшись с трассовой горки. Его, разумеется, отчислили (слушатели в спеццентре не нужны), и я занял его место.
И вот Климу, как он ни боролся, акваланга не досталось, и он вылетал из обоймы. Но тут случилось то, чего не ожидал никто, ни курсанты, ни бывалые инструкторы. И сам я ничего такого не ожидал от себя. Я стоял на мостках в акваланге – за него я чуть пасть не порвал товарищу – и вдруг… прыгнул в воду. Короче, я отдал кислородный аппарат своему командиру – Сереге Климову. А про себя подумал: «Вот и все, Вездеход, это твоя конечная остановка». И вдруг слышу, как Жорж Бенгальский гнусавит с мостков:
– Ты проиграл.
– Ни фига, – отозвался я из воды.
Выбрался и пошел было собирать свои вещички. Но вернулся. И сказал Бенгальскому все, что о нем думаю. На прощанье. Заодно, думаю, за свой гвардейский значок расквитаюсь.
– Ты, – говорю, – Жорж, слабоумный – коли не способен понять простых вещей. Не думаю, что моего ума хватит на нас обоих. Для этого у тебя черепная коробка маловата.
И пошел собирать свои манатки. Но, как оказалось, рановато.
Вечером я наведался в кабинет инструктора, называемый «исповедальней».
– Товарищ старший лейтенант! – кричу. – Почему…
Беглов перебил меня, махнув своей волосатой ручищей:
– …всех, кому не досталось аквалангов, отчислили, а тебя нет? Ты у нас особенный, – не глядя на меня бросил инструктор. – Считай, я проникся твоей пламенной речью.
Беглов, слышал я, дохаживал в своей должности последние дни. Он давно написал рапорт, но начальник базы Артур Паникян не подписывал его, пока старшему инструктору не найдут замены.
– В натуре? – сощурился я (недобро так сощурился). – Хочешь сказать: его обрезать – и он наш? Только я не хочу быть дебилом, который будет пробовать твою жратву на отраву.
– Захлопни пасть! – заорал на меня Бенгальский. – Если есть желание добровольно покинуть центр, то тебя никто не держит. Свободен.
Странно было видеть едва заметную улыбку и подобревшие глаза на лице этой бездушной машины. Только эта – хоть и запоздалая – улыбка и позволила мне позволить себе остаться на военно-морской базе.
Бойцы уже прошли курс на выживание, питаясь, по определению Земли, как фотомодели, а впереди несколько месяцев специальных дисциплин и… возможность побаловать себя в «центральном» кафе кружечкой-другой пивка.
Вот впереди Клима Леша Бережной. Идет и слышит скрип зубов командира:
– Ну если я увижу в стане медиков хоть одно знакомое лицо!.. – Сделав неосторожный шаг, Клим по плечи провалился в вонючую промоину. Держась за автоматный ремень Аденина, выбрался и в очередной раз выругался: – Я их всех, тварей, здесь сгною!
Спецназовцы шли курсом на юг, чутко вслушиваясь в звуки Каспия – шипяще-ворчливые, готовые, как и Сергей Климов, сорваться набежавшим ветерком на вонючую – с примесью тины, гнилой рыбы и соляра – воду. Вечернее солнце припекало непокрытые головы спецназовцев, каждый из которых в свое время прошел службу в армии, повоевал в «горячих точках».
Эфир тронул Клима за плечо:
– Командир, о погоне не забывай.
«А он прав», – подумал Сергей. Успокоившийся окончательно. И вслух добавил:
– Нам надо не проиграть, братва. Что бы там ни приготовили штабные лисы.
Самые натянутые отношения у командира группы были с сержантом Василием Серегиным – снайпером, сослуживцем Клима. Хотя в группе он находился рядом с командиром и действовал как наблюдатель. Они почти не разговаривали. Сейчас «винторез» снайпера, обмотанный лохмотьями, казался трофейным автоматом времен Великой Отечественной (как и та пушка, попавшая в кадр), пролежавшим в тине по меньшей мере полста лет. Но работал безотказно.
И еще три человека – сержанты Леонид Гардин и Михаил Михайлов и рядовой Юрий Аденин.
Из вооружения – «бесшумки», пистолеты, гранаты, ножи. Из спецоборудования – фотоаппарат в защитной оболочке, навигаторы и радиостанция, пристроившаяся за плечами рыжеватого Эфира и принесшая столько хлопот и отнявшая столько же нервов.
Клим отослал Бережного и Аденина вперед, а сам с неполной командой двинулся следом, фиксируя стволом автомата любой подозрительный предмет: будь то закачавшийся камыш, подавшаяся от берега коряга или закачавшийся под легким ветерком куст. Гниловатая вода противно хлюпала в набухших непромокаемых (непромокаемых – вот в чем подлость!) ботинках. Облегченные разгрузки словно были сделаны из свинца. Все-таки напряженный поход сделал свое дело.
Не прошло и пяти минут, как командир услышал условный сигнал Бережного.
«Ну сейчас все и прояснится», – с новой силой занервничал Клим.
Прояснилось все довольно скоро. Затаившись и глядя через «окно» в камыше, Сергей Климов увидел в бинокль группу людей. Незнакомых людей. И сколько он ни всматривался в оптику, в изможденных лицах не увидел ни одной знакомой черты.
Старший сержант Климов, воюя в Чечне, знал, как выглядят люди, проведшие в чеченском плену немало времени. И сейчас память отогнала прочь все сомнения: перед ним действительно находились бывшие пленные, ежесекундно чувствующие за своей спиной азартную погоню боевиков, небольшим отрядом проникших в Дагестан.
Они были без оружия, и Клим неслышной тенью камышовой кошки неожиданно вырос в пяти шагах от первого и взял автомат на изготовку. Позади и сбоку бежавших россиян взяли в кольцо остальные спецназовцы: грязные, небритые, со свирепыми лицами, посеченными осокой, и вооруженные до зубов.
Сергей с первого взгляда определил старшего. И тут же задался другими вопросами: сколько же времени они провели в плену? сколько не ели? сколько мотались по болотистой местности?
Два человека в изодранной одежде поддерживали друг друга, двое других помогали устоять на ногах женщинам-медсестрам.
– Майор медслужбы Олег Алексеенко, – хриплым голосом представился старший, безмерно усталым взглядом оглядывая русских спецов; на его губах застыла мученическая улыбка. – Надо спешить, ребята, за нами погоня. Человек десять-пятнадцать.
– Раненые есть? – спросил Клим, подходя ближе и опуская автомат.
– Медсестра и ассистент. – Алексеенко кивнул в сторону коллег. – Первая помощь им оказана, остальное – когда доберемся до дома.
Окровавленные и намокшие повязки медработников говорили сами за себя.
И снова сомнения, будь они не ладны, овладели Климом. Как выполнить приказ, не нарушая его?.. Перед ним русские, соплеменники, чудом выбравшиеся из плена. А эвакуировать приказано одного майора.
Чертовщина какая-то.
– Давай связь! – снова потребовал Клим, отойдя с радистом в сторону и отдав команду трем бойцам, включая снайпера, взять под контроль ту сторону, откуда пришли медики. – «Седьмой» – «Центру», «Седьмой» – «Центру». Как слышишь?
– Слышу тебя, «Седьмой».
– У меня пять раненых, «Центр», – чуть преувеличил Клим, докладывая в штаб. Хотя впору всех медиков считать ранеными.
– Оставляй их на месте и выходи к точке эвакуации. Ты должен забрать только майора. Выполняй приказ. «Седьмому» отбой.
Дальнейшие разговоры с базой вели в тупик.
– Что будем делать, командир? – спросил Эфир, принимая от командира трубку. – Что сказали в центре?
– А то ты не знаешь. – Вот сейчас у Клима появилась более или менее рабочая версия. Большую часть медиков оставляют здесь в качестве живцов. Чтобы и в дальнейшем они продолжали оставлять следы; а наследили они порядочно, словно стадо бегемотов.
Более или менее…
Земля, держа руки на автомате и поигрывая крепкими бицепсами, внес еще большую сумятицу:
– Да херня все это! У штабных длинные удочки, вот и закидывают. Это для «зеленых беретов» головоломка, Клим. Незрелого цвета не различаешь? Ты же у нас команданте! Че Гевара, блин! Прикинь, ну? Да у них столько закидонов, что хоть ушами наворачивай.
Клим выдержал паузу.
– Мы не можем бросить их здесь, ясно? – Он подозвал Михайлова и Василия Серегина. – Мелкий, Серьга – в головное охранение. Лекарей в центр колонны. Идти будем быстро.
И увидел на лицах бойцов смесь радости и порицания. Их глаза словно говорили: «Ты сделал человеческий выбор, но нарушил приказ».
– Может быть, – угадал Клим их мысли. – Но я отвечу за него. У меня есть ответ.
И снова стволы автоматов фиксируют подозрительные предметы. Спецназовцы идут, чуть пригнувшись и склонив голову к оружию. Бережной замыкает группу. Фактически он пятится. С одной стороны, ему легче – он идет по проторенной дорожке. Панама откинута на спину, зеленоватый ремешок слегка давит на горло. Бандана повязана вокруг головы на манер повязки, над бритой макушкой мечутся слепни. Боец чутко вслушивается, процеживая через сито инстинкта природные звуки.
Пока ничего лишнего…
Скрываясь в зарослях, Клим смотрел на работу команды, которая готовила лодку, вмещающую всего шесть-семь человек. К нему подполз – неумело, как речная черепаха – майор Алексеенко.
– Все не уместимся, – заметил военврач, расчесывая заросшую щеку.
– На борт сядет водитель и вы всей командой, – пояснил Сергей. – Лодка доставит вас на катер обеспечения, а потом вернется за нами. А я пока доложу в штаб и вызову подкрепление.
Майор кивнул и невольно посмотрел в ту сторону, откуда ожидалась погоня.
– Продержимся, – обнадежил его Клим. – С северо-запада идут два экипажа. – «Как на войне!» – выругался командир группы.
Когда лодка была готова отчалить, старший сержант распорядился, обнажив пистолет:
– Давай, майор, пошел в лодку! Пошел, пошел! – поторопил он его резким голосом. – Только без шума, ясно? И не гадай: из ГРУ мы, ФСБ или просто полное дерьмо. – И еще один приказ, на этот раз своим бойцам: – Остальных берите под прицел и отходите к лодке. Если кто-то сделает шаг навстречу, стреляйте без предупреждения.
С точки зрения тактики, Клим сделал все правильно: довел до точки эвакуации всех медиков. А если бы открылся сразу, то на протяжении всего нелегкого пути делал бы двойную работу: понукал майора и отгонял его коллег.
Сержант старался не смотреть на бежавших из плена людей, которых он бросал в этом глухом и необъятном краю, наверняка оставлял на смерть, но верх взял приказ, полученный из штаба. И все же, находясь уже в лодке, Клим бросил взгляд на медсестру, которая едва держалась на ногах, на ее распухшую от ранения руку, на ее болезненное, серое, ничего не понимающее лицо. Она, покачиваясь, сделала шаг к лодке с работающим мотором, когда через борт перешагнул майор, подталкиваемый в спину автоматом.
– Назад! – осадил Клим, направляя в ее сторону ствол «вала».
Медичка остановилась как вкопанная, еще сильнее прижимая руку к туловищу. Ее голос был болезненным, но достаточно громким, чтобы его услышали в лодке:
– Спасаешь свою шкуру?
Клим не ответил. Он низко пригнулся к борту, взявшись за леер, и лодка, набрав скорость, быстро скрылась за излучиной.
Ассистент подошел к медсестре и бодрым голосом сказал:
– А они ничего. Из них выйдет хорошая команда. Я бы сказал: она уже состоялась.
– Как и наша труппа, – ответила медсестра. – Лично я готова к очередным гастролям.
В воду полетела повязка, рука под которой оказалась абсолютно здоровой.
ГЛАВА 3
БОМБА С ЗАМЕДЛИТЕЛЕМ
Северный Дагестан, поселок Пионерский,
военно-морская база «Дельта»,
30 июня, понедельник
Капитан Олег Колчин рассадил девять экипажей в трех классах. Вначале он зашел в аудиторию «А», которую чаще называли «Анной» (по таблице слогов), и вторично усадил вскочивших на ноги великовозрастных бритоголовых курсантов; их в «Аннушке» набралось ровно восемнадцать человек. Из папки капитан достал портрет человека средних лет и прикрепил его к доске, поверх которой шли две крупные надписи:
ПОБЕДЫ ОКРЫЛЯЮТ, ПОРАЖЕНИЯ УЧАТ.
ДУМАТЬ, НО НЕ МЕДЛИТЬ, СОМНЕВАТЬСЯ,
НО НЕ ОСТАНАВЛИВАТЬСЯ.
На самой доске осталась плохо стертая надпись, сделанная кем-то из курсантов: «Зато мы делаем ра-кеты».
Став в середине класса, капитан-инструктор дождался идеальной тишины и приступил к очередному занятию.
– Перед вами портрет человека, – начал он ровным монотонным и по случаю лишенным эмоций голосом. – Он русский. Несколько лет работал на английскую разведку. В 1976 году был разоблачен сотрудниками советской контрразведки, позже осужден и расстрелян. Внимательно вглядитесь в него, в каждую черту его лица. Спросите себя, что вы чувствуете в целом. Затем опишите на бумаге – не менее полутора тысяч знаков, – что настораживает вас в его облике, на что в первую очередь вы обратили внимание. Или обратили бы внимание. Вопросы?
Вопросов не было, и психолог перешел в аудиторию «Б». Повесив на доске копию того портрета, Колчин взял все тот же бесстрастный тон.
– Перед вами портрет человека. Он англичанин. Несколько лет работал на советскую разведку. Отмечен высокими наградами советского правительства. Внимательно вглядитесь в него… Вопросы?
– Не сейчас, – по привычке дерзнул офицеру Бережной.
Олег хмыкнул и, отметив время, предупредил:
– Не менее двух страниц вашим убористым. Начали.
Аудитория «В».
– Перед вами портрет человека. Два варианта: он может быть либо советским, либо английским разведчиком. Внимательно вглядитесь в него…
В данное время психолог Олег Колчин выступал в привычном для себя качестве субъекта нейролингвистического воздействия (инструктора) на сознание курсантов, меняя их мотивацию специально подобранной программой, известной еще с советских времен. Следующий этап – это реальная помощь сопротивляться навязываемому мнению и построению собственной, возможно, истинной точки зрения.
Может быть, в связи с этим взгляд его надолго задержался на командире седьмой лодки Климове. Экипажу Клима дали отдохнуть два дня, и вот они всем составом корпят над очередным «изощренным» заданием психолога.
Капитан Олег Колчин встречал группу Климова на пирсе военно-морской базы. Солнце стояло в зените, с востока тянул легкий бриз, гоня перед собой стадо белокурых облаков. По виду старшего сержанта, по нарочито размашистым движениям капитан заключил, что обвинительных речей в свой адрес не услышит. Точнее, упреков. Такое в его шестилетней практике встречалось крайне редко. Бывает, конечно, вспылит по незнанию какой-нибудь курсант. А когда растолкуешь ему, что и как, что приказ – дело святое, а кроме приказа, существуют всевозможные провокации со стороны противника, расползется как опара на сковородке, принимая желательную и окончательную форму.
Вообще эта операция была подготовлена лично Колчиным и одобрена гримасой начальника курса. Цель ее – учиться выполнять приказ в любом случае, какие бы сомнения в нем ни присутствовали. Капитан и в качестве медиков привлек военнослужащих из воинской части, дислоцированной в Кизляре, и на протяжении недели на политзанятиях говорил о похищении бригады медиков.
Дав курсантам полтора часа, Колчин объединил их в одной аудитории и выбрал из стопки письменных работ две.
– Рядовой Бережной!
– Я! – встал с места Земля.
– Подойдите ко мне. Сержант Самохвалов!
– Я! – отозвался Самоха – курносый кареглазый курсант.
– Ко мне.
Бережной описывал «врага народа», Самохвалов – русского разведчика.
Колчин зачитал отрывок из работы Самохвалова.
– «Глаза добрые. Особенно лучинки в уголках – как у Ленина. Сразу чувствуется – наш человек».
Земля выпучил на Самоху отнюдь не «добрые» глаза: «Предатель и шпион наш человек?!» И чуть ли не вскинул руки: «Да я тебя!..»
А психолог к тому времени перешел к работе Бережного, найдя место про те же глаза.
– «…с неприятным прищуром, в целом взгляд отталкивающий». Как видим, про Ленина здесь не сказано, – улыбнулся Колчин. – Может, хотите что-то добавить? – спросил он Бережного.
– Ага. Ленин, как и я, – фигура трагическая: он все понял, но было поздно.
– Садитесь. – Капитан отпустил курсантов. – Сейчас я вам объясню, как можно менять сознание человека, его мотивацию. Как распознать, когда тебя вводят в заблуждение…
– И как с этим бороться, – вставил неугомонный Бережной, действительно начиная кое-что соображать.
– Вот именно. Как сравнивать реальное с желаемым и какие внутренние ресурсы мобилизовать. Прошу отнестись к этому вопросу с полной ответственностью. Данная дисциплина не последняя в работе бойца спецгруппы, чаще всего действующего на территории врага и нередко в одиночку. Позже поговорим про психотронное – экстрасенсорное – воздействие на других людей.
К капитану Колчину курсанты относились уважительно. Наверное, он был единственным в центре, кто обращался к ним на «вы». С одной стороны, он выглядел мягкотелым, этаким ученым червем, хотя все знали, что, например, в рукопашном бою Колчин даст фору любому курсанту. То же относилось и к работе с холодным и огнестрельным оружием.
Да и остальные инструкторы не были монстрами, просто работа у них такая.
1 июля, вторник
Мичман Леонид Машбиц пребывал в привычном для курсантов настроении. Однако сейчас он не играл перед подопечными роли зверюги, а психовал (со стороны казалось – излишне) по делу: оборудование для получения газовых смесей для дыхательных аппаратов (весьма серьезное техническое оснащение) вышло из строя. И вот, как в сказке, сошлись «директор водных аттракционов» Машбиц и «настоятель храма вооружений» Грищенко, или Дрищенко, как называли его курсанты. Грищенко отвечал за техническое оснащение, Машбиц – за подготовку боевых пловцов. И если один был похож на бульдога с соответствующей хваткой, то другой – на корову: глаза грустные и навыкате. «Излишек йода в организме, – гонял желваки Машбиц, глядя на коллегу с периферийным, как у мухи-дрозофилы, зрением. – Много рыбы жрет».
– У группы Самохвалова сегодня погружение. Заправляй аппараты! – орал мичман на всю базу.
– Чем?
– Хоть чем! Хоть штуцером своим!
Грищенко рассмеялся. «Как дурак, – заметил нервничающий Машбиц. – Кем он и является на самом деле. Тут такое ответственное дело, а он…»
Мичман дал коллеге полчаса и велел команде Самохи готовиться к погружению.
Грищенко долго смотрел вслед Машбицу, потом взял с собой курсанта и поднял со склада полупустой баллон с газовой смесью. Эксплутационный срок, значившийся на бирке (применить до 10 сентября 1997 года), давно прошел. Максимум через час вышедшее из строя оборудование будет налажено, смесь для следующей группы – сержанта Климова – готова.
Через полчаса семь дыхательных аппаратов были заправлены и отнесены на мостки, где, облаченная в гидрокостюмы, стояла шестерка сержанта Самохвалова. Леонид Машбиц, отправляющийся вместе с группой под воду, отдавал последние инструкции. Он говорил о дополнительном риске, который существует «в переходной зоне, когда происходит частое переключение режимов работы и смена составов дыхательной смеси». Это, конечно, не воздушно-балонные аппараты, в которых используется воздух под давлением в 150–200 атмосфер и с которыми курсанты не раз погружались. В комбинированных аппаратах используется смесь азота и кислорода в иной, чем в земной атмосфере, пропорции, что позволяет избежать «глубинного опьянения» вследствие избытка азота.
Наставления мичмана были нервными.
– Не запьянейте там! – сверкал он глазами на курсантов, уже надевших на спину дыхательные аппараты. – И не курить, ясно? – Он подмигнул.
– Так точь!..
О мостки терлись бортами две каркасные лодки «НЛ-8», состоящие на вооружении боевых пловцов России. Одна возьмет на борт группу курсантов, другая будет сопровождать ее в качестве спасательного, или подстраховочного, судна. Идти от базы недалеко – порядка трех кабельтовых (чуть больше полкилометра), доплюнуть можно. В том месте на дне покоился затонувший в 50-х рыбацкий сейнер. Хороший объект для изучения, маневрирования в помещениях, затопленных водой, эвакуации «раненого» боевого пловца группой, ведения подводного ножевого боя и прочего.
Инструктор Машбиц обучал курсантов по неписаному правилу: «Если ты не прыгал с парашютом, то у тебя есть полчаса на подготовку». По такому принципу учат детей плавать: бросают в воду, а там выбирайся как хочешь. Такая тактика почти никогда не давала сбоев. Однако погружение с аквалангом – далеко не игрушки: прежде чем надеть на себя дыхательный аппарат и погрузиться с ним под воду, курсанты проводят в классах немало времени; главное – теория.
Лодки вышли в район учений. Вода мутноватая, но это хорошо: «Чем хуже погода, чем темнее под водой и на поверхности, тем больше у боевых пловцов шансов успешно выполнить задание».
Снаряжение «облегченное»: подводные часы, наручные пневматические глубиномеры, компасы, подводные фонарики, приборы звукоподводной связи (станции «МГВ-6В», вмонтированные в корпус дыхательных аппаратов). Из вооружения – универсальный водолазный нож типа «атак».
Лодки покачивало, ветерок забрасывал брызги через борт, настроение у мичмана стало выравниваться, как давление в дыхательных аппаратах, глаза подобрели.
– Ну что, подводный десант, нырнем? Кто там у нас хотел нырнуть поглубже, Гусейнов, что ли? Работаем, работаем, ребята!
Когда мичман взял в свою с неправильным прикусом «пасть» загубник, он и вовсе стал похож на подопытного бульдога: изо рта тянулись за спину гофрированные шланги, клапан маски виделся продолжением носа…
Бойцы уходили под воду парами. «Директор водных аттракционов» погрузился последним. Как Терминатор: секунду-другую над водой виднелась его рука с поднятым большим пальцем…
Капитан Колчин проводил в аудитории занятия. За столами «Аннушки» расположились три группы, включая климовскую. Неожиданно дверь распахнулась, и на пороге вырос Сергей Юрмин, инструктор по огневой подготовке. Он махнул рукой, что поджидает психолога в коридоре. Когда Олег вышел, Юрмин, белый как полотно, еле выговорил:
– Пошли, Олег. Паникян вызывает.
– У меня занятия…
– А у нас ЧП! – перебил его инструктор. И набрал в грудь побольше воздуха. – Группа Самохвалова погибла.
– Как погибла? – остолбенел Колчин.
– Вот так, – мелко дрожали губы Юрмина. – Вместе с Машбицом. Семь человек. Задохнулись, видимо. Чуешь, куда дело идет?
Колчин машинально кивнул: да.
Дело шло в далекое прошлое.
Две «Скорые», наддавая сиренами, выехали за пределы военно-морской базы. До городской больницы было пять минут ходу. Водители, нарушая инструкции, ехали на предельной скорости, подгоняемые врачами: «Скорее, скорее!» Спецназовцы вповалку лежали в неотложках: трое в одной машине, четверо в другой. Обескровленные лица, заостренные носы, закрытые глаза… Лежали абсолютно голые: гидрокостюмы с них сняли сразу же после того, как вытащили из воды. Военврач центра Елена Егорова держала Машбица за руку.
– Ну? – спросил ее врач «Скорой».
Она покачала головой:
– Пульса нет…
Офицеры и курсанты провожали неотложки, выйдя за ворота подразделения. Рядом с Олегом Колчиным стояла его жена. Она плакала и бросала отрывистые фразы:
– Меня даже не подпустили к ним. Почему, Олег? Мне не доверяют? Я же медсестра. Из-за того, что я недавно здесь работаю?
– Успокойся, Ира, все будет хорошо.
– Нет, хорошо уже никогда не будет.
Тяжело на душе, больно. Но отчего-то вдруг перед глазами снова возник образ сержанта Романа Трегубова. Когда он сломал руку, первую помощь ему оказывали в санчасти, а потом отправили в городскую больницу; направлять его в Астрахань – в военно-морской госпиталь – необходимости не было. Ирина Колчина, едва взглянув на травмированного курсанта, ощутила в груди тревогу. Несомненно, она где-то видела Романа. Но где? И как отыскать в памяти среди сотен и сотен военнослужащих, которым Ирина оказывала медицинскую помощь, находясь в Дагестане и Чечне, одного человека? Но главное – почему Роман вызвал в ее душе тревогу?
Что-то темное скрывалось в его глазах, в которые она однажды заглянула. У нее была хорошая память на лица, однако образ Трегубова ускользал, словно она видела его либо мельком, либо… только часть его лица.
Часть лица…
Ерунда какая-то.
Хотя нет, не ерунда. Он мог быть ранен в голову, и повязка могла скрывать лоб, щеку. Курсанты в центре были стрижены коротко, и Ирина не заметила даже небольшого шрама. Такие детали вспомнились, а вот основное – нет.
Поделиться своими сомнениями с Олегом? Да и сомнениями их не назовешь, так – колебания, вызывающие смутные опасения.
Трагедия с группой Самохвалова должна бы погасить все страхи – какие-то детские, поскольку объяснения им не находилось. Тем не менее Ирина в мыслях пошла дальше… подчиняясь непонятной логике внутреннего чутья, шла по едва приметной тропе, ведущей от мрачного взгляда Романа Трегубова к гибели курсантов. Что-то связывало его с этой трагедией…
Сейчас он далеко, на родине, в Новосибирске, но даже с такого расстояния заставляет ее думать о нем.
Он далеко, но словно осталась в центре часть его. Та часть, которая не давала девушке покоя.
Он далеко, однако ответ где-то близко. Пусть неполный, но он здесь, на военно-морской базе «Дельта».
Она посмотрела на мужа. Рассказать?.. Нет, не сейчас. Олег острее других воспринимает несчастье, потому согласится на определение жены: детские страхи. И с точки зрения психолога объяснит их происхождение. Он знает и любит свою работу.
ИЗ ДНЕВНИКА АЛЕКСЕЯ БЕРЕЖНОГО
1 июля 2003 года. Этот день стал самым черным в моей жизни. Хочу что-то написать, но не получается. Тупо смотрю на цифры и тасую их. Год 2003-й. Если выбросить из него нули, то получится 23. Двадцать три года – именно столько стукнуло мне в январе. Складываю все цифры – получается шесть. Шесть бойцов погибло сегодня. Месяц июль – седьмой по счету. Седьмой по счету – это мичман Машбиц. Я перечитал то, что написал о нем раньше… «Машбиц зверел по любому пустяку… Похож на израильского коммандос». Нет, стыдно не стало. Стало грустно.
Ближе к вечеру наведался в санчасть, чтобы задать капитану Егоровой один-единственный вопрос: «Ну как там?» И кивнуть на окно – подразумевая то ли небо, то ли городскую больницу.
Я поджидал Егорову вместе с Иркой Колчиной. Симпатичная медсестренка, только бледноватая. Егорова вернулась из города уставшая, осунувшаяся. Налила в мензурку спирта, глянула на меня и спросила: «Будешь?» Я кивнул. Сегодня день такой. Сегодня все можно. Мы молча выпили. «Ты чего пришел?» – спрашивает. А я боюсь задать свой вопрос, потому что знаю ответ. Я подглядываю, как в шпаргалку, в темные глаза военврача и читаю все, что в них написано. «Да вот, – начинаю врать, – вчера жарили картошку на свином сале, рыбу – на подсолнечном масле. Короче, смешали сало, рыбий жир и…» Егорова слабо улыбнулась: «А машинное масло не добавляли?» Ирка смекнула, в чем дело, и предложила дать мне две таблетки фестала. Егорова нашла более радикальное средство от «ямы желудка»: пол-ложки чайной соды. Куда деваться? Я бы принял и половник каустиковой… Потоптался, как медведь, с ноги на ногу у двери и спрашиваю: «А как там?» И киваю на зашторенное окно. Егорова покачала головой: «Никак…» Я опустил глаза. А Ирка перекрестилась. Егорова посмотрела на нее с укором: «Ну когда я отучу тебя от твоих церковных замашек? Ну нельзя же так, Ира! Ты как капеллан, ей-богу! Иди домой. И ты иди, Леша».
День выдался бесконечно длинным и невероятно трудным. В голове шумело и от спирта, и от пережитого. Но сон не шел. И я по обыкновению взялся за авторучку… И никто сегодня меня не подковырнул надоевшим вопросом: «Чего ты там корябаешь?» Поначалу я отвечал, что составляю кулинарные рецепты (когда голодный, на ум, кроме жратвы, ничего не идет), потом сказал, что пишу стихи.
Никто не поверил.
ГЛАВА 4
ОТСУТСТВИЕ АДРЕНАЛИНА
Москва, штаб-квартира ГРУ, 4 июля, пятница
Недавно отремонтированный кабинет Михаила Артемова не отличался размерами, но в нем он чувствовал себя совсем не стесненно, как в маленьком, но все же своем мирке. Михаил Васильевич проявил некое самоволие: как и в кабинете начальника ГРУ, и у него на стенах были вывешены в ряд фотопортреты всех руководителей советской и российской военной разведки; над рабочим столом красовались три символа: Российского государства, Вооруженных сил и армейской разведки; последний, расположенный ближе к окну, выходившему в «полежаевские» переулки, «бликовал», отчего символика ГРУ виделась стилизованным пятилистником с григорьевским крестом по центру. На столике, слева от рабочего «верстака», стояла пара обычных телефонных аппаратов.
Гость Михаила Артемова сидел напротив хозяина кабинета и между портретами Сергея Матвеевича Штеменко и Михаила Алексеевича Шалина – прежними руководителями военной разведки. Штеменко прослужил на высоком посту с 1956-го по 1957 год и дослужился до начальника Штаба Объединенных вооруженных сил стран Варшавского договора, Шалин – с 1957-го по 1958-й и спустя четыре года вышел в отставку. Гостя звали Владимиром Тульчинским. В данное время Артемов читал досье на этого человека, читал уже в который раз, знакомясь с ним как бы и визуально, бросал из-под очков пытливые взгляды. Он уже давно знал, что Тульчинский в свое время окончил Каспийскую мореходку, прошел спецкурсы по подготовке боевых пловцов. В 1997 году – инструктор спеццентра морского спецназа «Дельта». С апреля 1998 года – «свободный» агент ГРУ (агентурный псевдоним «Влад»). Но (небольшая деталь) ведомство военно-морской разведки его к работе привлекало не часто.
Женат. Имеет приемную дочь. Отец – Юрий Юльевич Тульчинский, подполковник Службы внешней разведки (скончался в 1995 году от сердечного приступа). Мать – Татьяна Ивановна Тульчинская, пенсионерка, бывшая библиограф «Ленинки».
– По какой причине вы уволились из «Дельты» до смены ее приоритета? – наконец спросил Артемов, оторвавшись от бумаг. – Я имею в виду 1997 год, – пояснил он, снимая очки.
– Перевели приказом, – ответил Тульчинский. Сегодня он встал по звонку из «Аквариума» и услышал в трубке деловой женский голос, назвавший его по имени-отчеству: ему предложили прибыть на Полежаевскую, 76 в 12 часов. Сорок минут назад в неприметном КПП «Аквариума» часовой проверил его удостоверение и вызвал сопровождающего. В центральное здание, ранее предназначавшееся для госпиталя, вели каменные ступени. В самом здании был довольно просторный вестибюль с мемориалом героев военной разведки, длинные коридоры. В приемной Артемова – а точнее, в смежной комнате кабинета полковника – он наткнулся на проницательный взор секретарши. Она звонила, заключил Влад.
Следующий вопрос полковник Артемов задал, как показалось Тульчинскому, в лоб:
– Где вы были 1 июля?
Читать бесплатно другие книги:
