Две твердыни Толкин Джон

Глава I

Приручение Смеагорла

— Ну, хозяин, засели мы, что гвозди, — ни туда, ни сюда, — сказал Сэм Скромби. Он стоял подле Фродо, горестно сгорбившись, и без толку пялил глаза в сумрак.

В третий раз смеркалось С тех пор, как они бежали от своих, хотя где там было вести счет дням и часам, карабкаясь и пробираясь по голым обрывистым склонам Привражья, то возвращаясь след в след, потому что вперед уж никакого пути не было, то кружа и кружа на одном месте. Однако ж вперед они все-таки продвигались, держась по возможности ближе к краю путаного, ломаного нагорья. Края у него были отвесные, возвышенные, непроходимые; немо и хмуро взирали обветренные скалы на простершиеся от подножных раздрызганных осыпей гнило-зеленоватые безжизненные болота, над которыми не видать было ни единой птицы.

Хоббиты стояли у скалистого обрыва, далеко внизу серое голое подножие заволок туман, а поверху громоздились кручи, упиравшиеся в облака. С востока дул леденящий ветер. Ночь опускалась на болота: мутно-зеленый их цвет менялся на серо-бурый. Далеко справа был Андуин: днем он судорожно поблескивал в лучах неверного солнца, теперь потерялся в бесцветной мгле. Но за реку они не глядели, хотя где-то там были их друзья и светлые земли, населенные людьми. Они смотрели на юго-восток, откуда надвигалась грозовая ночь, где даль была отчеркнута чернотой, как неподвижно склубившимся дымом. Там, между землей и небесами, мерцал ярко-красный огонек.

— Крепко засели! — сказал Сэм. — Одно было место во всем Средиземье, куда нам не хотелось, так теперь на тебе, нам туда и надо! Надо-то надо, а не попадешь, похоже, нас вообще малость подзанесло. Вниз поди-ка спустись, а спустишься — как раз увязнешь по уши в непролазном болотище. Фью! А воняет-то как, замечаете? — Он сопнул.

— Уж как не заметить, — отозвался Фродо, не шевельнувшись.

Он глядел на черный окоем и мигающий огонек.

— Мордор! — едва слышно вымолвил он. — Ну что ж, в Мордор так в Мордор. Поскорей бы только дойти, да и дело с концом!

Он зябко повел плечами: холодный ветер обволакивал густым, тяжелым смрадом.

— Ну ладно, — сказал он, устало прикрыв глаза, — засели мы не засели, а всю ночь не торчать же на уступе. Поищем какое ни на есть укрытие, заночуем, а наутро, глядишь, и выберемся.

— Выберемся, как же, — в такую дыру, откуда и вовсе не выберешься, — буркнул Сэм. — Нет, на утро надежда плоха. Говорю же: не туда нас занесло, отсюда пути нет.

— Да нет, путь-то найдется, — сказал Фродо. — Раз уж судьба мне туда попасть, то кривая вывезет. Другое дело — что это будет за кривая. Сказано было нам: промедление смерти подобно. Всякая оттяжка на руку врагу, а мы вот застряли, и ни с места. Может, нас уже водят на крючке из Черной Башни? Эх, что ни делает дурак, все он делает не так: давно надо было мне оставить Отряд, еще на севере, и обойти Привражье с востока посуху, а там как-нибудь и в Мордор горными тропами. А теперь сам посуди — ну разве мы с тобой сумеем вернуться обратно? По восточному берегу Андуина рыщут орки. Да и всякий потерянный день невозместим. Устал я, Сэм, и, честное слово, не знаю, как нам быть. Еда-то у нас осталась?

— Обязательно осталась, сударь: эти, как бишь их там, путлибы. А кроме них — ничегошеньки. На самом-то деле грех жаловаться: я, когда их впервые отведал, вот уж не подумал бы, что приедятся, а приелись. Сейчас бы ломоть ржаного хлеба и кружку — да ладно, полкружки — пивка, это бы да! Волок я, волок свои котелки-сковородки, а что с них толку? И огонь не разведешь — не из чего, и какая стряпня, когда травы и той не сваришь: потому что нет ее, травы!

Они отошли назад, спустились по откосу и подыскали выбоину поуютнее. Закатное солнце потонуло в тучах, настала ночь. Спалось им плоховато: донимал холод, и они ворочались с боку на бок в своем каменном закоулке, стесненном косыми, обкрошенными громадами, с востока хотя бы не дуло, и то спасибо.

— Вы их больше не видели, сударь? — спросил Сэм, когда они, перемогая утреннюю дрожь, сидели в сером сумраке и жевали тоненькие путлибы.

— Нет, — сказал Фродо. — И не видел, и не слышал ничего, вот уже вторую ночь.

— Я тоже, — сказал Сэм. — Бррр! Ну и лупетки, извините за грубое выражение! Но, может, мы и правда от него наконец избавились, от слизняка несчастного. Горлум! Вот попадется он мне, тогда узнает, где у него «горлум»!

— Авось не придется тебе об него руки марать, — сказал Фродо. — Не знаю уж, как он за нами уследил, но, кажется, потерял след — давай вместе порадуемся. На сухих камнях не то что следа — запаха не остается, как он ни принюхивайся.

— Хорошо бы, — вздохнул Сэм. — Выискался тоже спутничек!

— Да уж, — сказал Фродо, — обойдемся, пожалуй, и без него. Однако ж пес с ним. Вот как бы отсюда все-таки спуститься! Я тут сам не свой: с востока смотрят-ищут, а мы, как нарочно, торчим здесь и подставляемся, когда между нами и тамошним мраком ничего нет, одни мертвые болота. И оттуда еще Око поглядывает. Пойдем-ка поищем, не может же быть, чтобы сплошь кручи.

Но прошел день, и свечерело, а они все мытарились поверху: пути вниз, как Сэм и сказал, не было и не предвиделось.

В тиши и запустении им иногда мерещились какие-то звуки: падал камень, шлепали по скале босые ноги. Они останавливались, прислушивались — ничего, лишь ветер грузно вздыхал, ушибаясь о скалы, но даже и этот звук напоминал им, как тот с присвистом втягивает воздух, осклабив острые зубы.

Внешний кряж Привражья сворачивал к северу, и они то карабкались над откосами, то брели захламощенной плоской складкой от расселины к расселине, стараясь держаться поближе к тысячефутовому обрыву в длиннущих трещинах. Расселины попадались все чаще, становились все глубже, и Фродо с Сэмом уходили все дальше налево, незаметно спускаясь миля за милей.

И зашли в тупик. Кряж изломом направился к северу, перед ними зияло глубокое ущелье. На той его стороне вздымалась на сто саженей отвесная, точно срезанная, щербатая серая скала. Вперед пути не было, надо было сворачивать на запад или на восток. На запад — значит карабкаться наугад, уходя от цели и забираясь в глубь каменного лабиринта, на восток — значит выйти на край пропасти.

— Вниз, в ущелье, больше некуда, Сэм! — сказал Фродо. — Поглядим, куда оно нас выведет.

— Оно выведет! — мрачно посулил Сэм.

Ущелье оказалось бездонное. Они набрели на пространную поросль чахлых, суковатых деревьев: все больше березки, редко сосенка. Многие иссохли и омертвели на корню — восточный ветер пощады не давал. Видимо, когда-то здесь был целый лесок, но уже ярдов через пятьдесят деревья поредели и сошли на нет, хотя пни торчали до самого края пропасти. Дно ущелья, круто уходившего под скалу, было усеяно битым камнем. Они подошли к просвету: Фродо просунулся и выглянул наружу.

— Смотри-ка! — сказал он. — То ли мы глубоко спустились, то ли скалы осели. Гораздо ниже, чем было, и откос не такой уж крутой.

Сэм опустился рядом с ним на колени и неохотно поглядел за обрыв. Потом покосился налево, на суровый отвес надвинувшейся скалы.

— Н-да, не крутой! — буркнул он. — Ну, вообще-то вниз — не вверх. Летать не все умеют, а прыгать чуть ли не все!

— Прыгать-то высоко все-таки, — сказал Фродо. — Примерно, — он смерил высоту глазами, — так, примерно саженей восемнадцать. Не больше!

— Тоже ничего себе! — заметил Сэм. — Ух! Ну и не люблю же я смотреть вниз с высоты! Смотреть-то пусть, лишь бы не спускаться.

— Ладно, ладно, — сказал Фродо. — Сможем мы здесь спуститься или нет, а попробовать надо обязательно. Погляди, и скала совсем другая: пологая, треснутая.

Скала была не пологая, но и правда как бы осунулась вниз. Она походила на бастион — или на морской берег, оставленный морем: пласты его ссохлись и перекосились, и скосы местами выглядели как огромные ступени.

— И уж ежели спускаться, то прямо сейчас. Темнеет рано. И некстати, по-моему, гроза собирается.

Дымный очерк восточных гор заслонила темень, наползавшая на запад. Предгрозовой ветер донес бормотание грома. Фродо понюхал воздух и с большим сомнением взглянул на небо. Потом опоясался поверх плаща, затянул пояс, приладил на спине вещевой мешок — и ступил на край обрыва.

— Будем пробовать, — сказал он.

— Тогда ладно! — угрюмо согласился Сэм. — Только пробовать буду я.

— Ты? — удивился Фродо. — Ты же вроде ползать по скалам не любитель?

— Ну и что, ну и не любитель. Тут ведь, сударь, головой рассудить надо: пускай вперед того, который первым оскользнется. А то ничего себе — шмякнусь на вас, и обоих поминай как звали!

Фродо и глазом не успел моргнуть, как он уже сидел, свесив ноги над обрывом; протянул их и нашаривал уступ на скале. Такого с ним, сколько ни припоминай, втрезве не бывало, и глупо это было донельзя.

— Да ну тебя! Сэм, не валяй дурака! — крикнул Фродо. — Ты же попросту убьешься — ишь, кинулся, даже не посмотрел куда. Давай назад! — Он подхватил Сэма под мышки и затащил обратно. — Ну-ну, подождем уж малость и обойдемся без спешки! — сказал он, лег на живот, высунулся и осмотрелся: смеркалось, хоть солнце и не село. — Да одолеем мы этот спуск, — сказал он немного погодя. — Я-то уж точно одолею, ты тоже, если хладнокровно и поосторожнее.

— Сами себя, что ль, подбадриваете? — сказал Сэм. — Ничего же не видно: вон как уж смерилось. Занесет где ногу не поставишь и рукой не уцепишься — тогда что?

— Тогда назад, — сказал Фродо.

— Легко сказать, — фыркнул Сэм. — Давайте-ка лучше подождем: утром оно как-никак посветлее будет.

— Нет! Нет, пока меня ноги держат! — сказал Фродо, сверкнув глазами, с каким-то внезапным упорством. — Каждый лишний час мне в тягость, каждая минута! Я пошел вниз. А ты сиди смирно, пока я не вернусь или не позову!

Он ухватился за выступ, осторожно сполз и еще с запасом нащупал ногами опору.

— Нашел! — крикнул он. — Уступ направо тут широкий, можно стоять и не держаться. Я дальше… — И голос его оборвался.

Налетевшая с востока сплошная темень охватила небосвод. Над головой раскатисто треснул гром, пламенная молния ударила в нагорье. Взревел шквальный ветер, с ревом его мешался дикий, цепенящий вой — тот самый, слышанный на Болотище, по пути из Норгорда. Он и в лесах Хоббитании замораживал кровь, а здесь, среди каменных дебрей, вонзался во сто крат яростней, ледяными жалами ужаса и отчаяния, — замирало сердце, и дух захватывало. Сэм упал ничком. Фродо невольно отнял руки от скалы, зажал уши, покачнулся, оступился и с жалобным воплем соскользнул вниз.

Сэм услышал этот вопль и, пересилив себя, подполз к краю обрыва.

— Хозяин, хозяин! — позвал он. — Хозяин!

Ответа не было. Его колотила дрожь, и все же он, лязгая зубами, выкрикнул еще раз:

— Хозя-а-а-ин!

Ветер сорвал крик с его губ и унес в глубину ущелья и дальше, в горную глушь, но вдруг слабо донесся ответный возглас:

— Здесь я, здесь, не кричи! Только я ничего не вижу.

Голос был еле слышен, хотя Фродо оказался вовсе не так уж далеко. Он не упал, а проехался животом по скале — благо она была в этом месте пологая и ветер дул в спину, так что он, не опрокинувшись, задержался на уступе еще шире прежнего. Сердце его трепыхалось, он приник лицом к холодному камню. Вокруг было черным-черно: то ли мрак сгустился, то ли глаза отказали — может быть, он ослеп? Фродо с трудом перевел дыхание.

— Возвращайтесь! Возвращайтесь! — голосил Сэм вверху, из непроницаемой темноты.

— Не могу я, — проговорил он. — Ничего не видно: как я взберусь? Мне и двинуться-то невмочь.

— Чем помочь, сударь? Чем помочь? — отозвался Сэм, выставившись по пояс. Почему это хозяину ничего не видно? Ну темень, конечно, но не сказать, чтоб непроглядная. Ему-то Фродо был виден: одинокая серая фигурка, распластавшаяся на уступе. Виден-то виден, а как до него достанешь?

Снова загрохотал гром, и хлестнул ледяной ливень вперемешку с градом, обрыв мигом словно задернуло мутной завесой.

— Сейчас я спущусь к вам! — прокричал Сэм, хотя зачем бы ему спускаться, было неясно.

— Не вздумай! Погоди! — крикнул Фродо, голос его окреп. — Я скоро оклемаюсь! Мне уже получше. Не торопись! Тут без веревки не обойдешься!

— Веревки! — с несказанным облегчением возопил Сэм и в гневе обрушился на себя: — Эх, вот бы кого на веревке-то подвесить вверх ногами в науку всем остолопам! Ну и недотепа же ты, Сэм Скромби! Сколько раз мне Жихарь это повторял, словцо у него такое. Веревки!

— Да не болтай ты! — закричал ему Фродо, он уже почти пришел в себя и не знал, смеяться ему или сердиться. — Оставь Жихаря в покое! У тебя что, веревка в кармане и ты сам себя распекаешь? Так лучше доставай ее!

— Не в кармане, сударь, а в котомке! Ну и ну, сколько сотен миль проволок, а понадобилась — забыл!

Сэм быстро развязал и перерыл котомку. На дне ее и в самом деле без труда отыскался целый моток шелковистосерой лориэнской веревки. Тьма перед глазами Фродо словно бы поредела, зрение понемногу возвращалось. Он увидел спускавшуюся к нему по воздуху серую змейку, различил ее серебристый отблеск — и голова его почти перестала кружиться. Фродо поймал конец, обвязался вокруг пояса и схватился за веревку обеими руками.

Сэм отступил назад, уперся ногами в пень и вытянул из-за обрыва что есть мочи карабкавшегося по отвесу Фродо; тот повалился в изнеможении.

Раскаты грома отдалились, но дождь хлестал пуще прежнего. Хоббиты заползли в ущелье и схоронились под каменным навесом, правда, не очень-то это им помогло. Кругом бурлили и пенились ручьи, вода низвергалась со скалы, как по водостоку огромной крыши.

— Я бы там или захлебнулся, или меня бы просто смыло, — сказал Фродо. — Как нам повезло, что ты прихватил веревку!

— Еще больше повезло бы, если бы я, раззява, припомнил о ней раньше, — сказал Сэм. — Ведь когда эльфы грузили лодки, они же положили по три мотка веревки в каждую. Очень мне ихняя веревка понравилась, и я один моток перепрятал к себе. «Наши, — говорят, — веревки не единожды вам пригодятся», вроде это Хэлдар сказал, а может, и другой кто из них. Правильно говорил.

— Жаль, я не захватил еще моток, — сказал Фродо, — но разве упомнишь, такая была неразбериха, когда мы с тобой улизнули. А захватил бы — спустились бы сейчас проще простого. Ну-ка, сколько в ней длины?

Сэм сноровисто промерил веревку на расставленных руках.

— Пять, десять, двадцать, примерно так тридцать локтей, чуть больше, чуть меньше, — сказал он.

— Не может быть! — воскликнул Фродо.

— Ага! Не может? — сказал Сэм. — Дивный народ эти эльфы! С виду-то она тонковата, а прочная какая, упругая и мягкая-мягкая. Моток-крохоток, и весу в нем нет. Дивный народ, иначе не скажешь!

— Тридцать локтей! — соображал Фродо. — А пожалуй что, и хватит. Если гроза до ночи кончится, я возьму да попробую спуститься.

— Дождь уж почти перестал, — заметил Сэм, — да ведь как бы в сумерках снова не обмишулиться! А вой-то каков был — забыли? У меня он до сих пор в ушах стоит. Ни дать ни взять Черный Всадник — спасибо, они хоть летать не умеют: а вдруг научились? Давайте лучше отлежимся до свету в этой дыре.

— Самое место здесь отлеживаться, когда из Черной Башни так и зыркают через болота, — сказал Фродо. — Да здесь лишней минуты оставаться нельзя!

С этими словами он встал, снова подобрался к обрыву и выглянул. На востоке разъяснилось: по небу ползли последние, обвислые грозовые лохмотья, и даже над Привражьем, над которым помедлили черные думы Саурона, гроза уже отбушевала. Она посекла градом и осыпала молниями долину Андуина и мрачной, зловещей тенью заволокла Минас-Тирит, сокрывши вершины Белых гор. Медленно прокатилась она по Гондору к Ристании и омрачила закат перед взорами конников, мчавшихся равниной на запад. А здесь, над пустошью и смрадными болотами, расстелился голубой полог вечерних небес, и замерцали бледные звездочки, точно мелкие прорехи возле висячего месяца.

— Хорошо-то как, когда глаза видят, — сказал Фродо, глубоко вздохнув. — Знаешь, я ведь было подумал, что совсем ослеп — от молнии или от чего похуже. И вдруг увидел серую веревку, и она словно светилась.

— И верно, она в темноте вроде как серебрится, — сказал Сэм. — Раньше-то я этого не замечал, да и где ж было заметить: запихнул ее в котомку, там она и лежала, кушать не просила. А как вы ее думаете приспособить, коли уж вам невтерпеж карабкаться по скалам? Тридцать локтей — это, стало быть, от силы восемнадцать саженей: в обрез донизу хватит, и то если вы насчет высоты не ошиблись.

— Обвяжи ее вокруг пня, Сэм! — велел Фродо, немного подумав. — На этот раз пусть будет по-твоему, спускайся первый. Я тебя придержу, а ты знай себе отталкивайся от скалы руками и ногами. Ну если где сумеешь притулиться-постоять — тоже неплохо, я передохну. Спустишься до самого низу, отдашь веревку — и я за тобой. Я уже вполне оправился.

— Как скажете, — угрюмо проговорил Сэм. — Ладно, чему быть, того не миновать!

Он закрепил веревку на ближнем к обрыву пне, другой конец обвязал вокруг пояса, повернулся и нехотя полез в пропасть.

А спуск оказался вовсе не очень страшным. Веревка не только поддерживала, но словно подбадривала Сэма, хотя, ненароком взглянув вниз, он каждый раз зажмуривался. Один был очень трудный участок: отвесная круча, да еще скошенная внутрь, он оскользнулся и закачался на серебристой бечеве. Но Фродо был начеку, он отпускал веревку равномерно и медленно, словом, все кончилось как нельзя лучше. Больше всего ему было боязно, что веревки не хватит, однако в руках у Фродо оставался еще изрядный моток, когда снизу донесся голос Сэма: «Готово!» Слышно его было хорошо, а видно не было: серый эльфийский плащ сливался с сумерками.

Фродо спускался подольше. Он тоже надежно обвязался, узел на пне был проверен, он закоротил веревку — в случае чего повиснет, а не шлепнется. И все же хорошо бы не упасть — в отличие от Сэма, он не слишком доверял тонкой серой бечеве. Однако ж дважды пришлось на нее целиком положиться: уступов поблизости не было и даже цепкие хоббитские пальцы не находили в скале ни трещинки. Но вот и он тоже ступил на землю.

— Ну и ну! — воскликнул он. — Спустились! Прощай, Привражье! Ладно, а дальше-то что? Чего доброго, еще затоскуем по твердой земле, по камням под ногами?

Но Сэм не отвечал: он тоскливо глядел на скалистый обрыв.

— Недотепа я, недотепа! — сетовал он. — Дуботол! Веревочка моя! Завязана ты накрепко вокруг пня там наверху, а мы вон где. Эх и лесенку мы оставили для этого лиходея Горлума! Чего там, надо было вообще указатель поставить: ушли, мол, туда-то. Чуяло мое сердце, что больно все просто получается!

— Просто не просто, а если сумеешь придумать, как нам было спуститься вместе с веревкой, то зови меня недотепой или любым другим Жихаревым словцом, — сказал Фродо. — Коли хочешь, взбирайся обратно, отвяжи ее и спускайся, я на тебя посмотрю!

Сэм почесал в затылке.

— Да нет, чего-то не придумывается, уж не взыщите, — сказал он. — И все же ох как неохота мне ее оставлять! — Он ласково погладил веревку и встряхнул ее. — Жалко расставаться с эльфийским подарком: может, ее сама Галадриэль для нас сплела. Галадриэль… — пробормотал он, грустно покачал головой, взглянул наверх и на прощанье подергал веревку, легкую, крепкую, упругую.

К изумленью обоих хоббитов, веревка сорвалась с пня, Сэм перекувырнулся, и мягкие серые витки укрыли его с ног до головы. Фродо расхохотался.

— Кто, интересно, узел завязывал? — спросил он. — Еще спасибо, что до сих пор продержался! А я-то спокойно висел: Сэм, думаю, не подведет!

— Лазить туда-сюда по горам я, сударь, может, и не обучен, — обиженно сказал Сэм, — но насчет веревок и узлов прощенья просим. Это, с вашего позволения, наше семейное рукомесло. У деда в Канатчиках исстари была сучильня; досталась-то она не Жихарю, а старшему брату, дяде моему Энди, но уж ежели узел завязать — так это лучше меня вряд ли кто спроворит во всей Хоббитании, не говоря уж в Средиземье.

— Ну, значит, веревка порвалась — перетерлась, наверно, о какой-нибудь острый выступ.

— Прямо — перетерлась! — За веревку Сэм обиделся еще больше, чем за себя. Он поднял ее и осмотрел. — Целехонька!

— Стало быть, все-таки узел подгулял, — настаивал Фродо.

Сэм покачал головой и не ответил. Он задумчиво перебирал веревку.

— Вы, сударь, думайте, как хотите, — наконец сказал он, — а я смекаю, что веревка сама отвязалась и прибежала, когда я ее позвал.

Он ловко смотал бечеву и любовно уложил ее в котомку.

— Прибежала, было дело, — согласился Фродо, — а прочее неважно. Давай лучше подумаем, как дальше быть. Скоро уж и ночь. Какие красивые звезды, а луна-то!

— Посмотришь — и сердцу веселее, правда? — сказал Сэм, взглянув на небо. — Что-то в них есть такое эльфийское. И месяц с прибылью. Мы же его две ночи, почитай что, не видели за тучами. Ишь рассветился!

— Да — сказал Фродо, — а все ж таки пока тускловат. Придется нам выждать денек-другой, а то при таком свете недолго и в топь угодить.

Еще не совсем стемнело, когда они тронулись в путь. Пройдя несколько шагов, Сэм обернулся и поглядел на обрыв. Издали ущелье казалось черной зазубриной утеса.

— Хорошо, что веревка не осталась там висеть, — сказал он. — Авось оглоед потычется: куда это мы девались? Пусть-ка попрыгает с уступа на уступ на своих поганых перепончатых лапах!

Они отошли от подножия скалы и пробирались крутым откосом среди валунов, по щебняку, мокрому и скользкому после недавнего ливня. И чуть не свалились в расселину, которая внезапно разверзлась у них под ногами. Расселина была неширока, но прыгать впотьмах не стоило: к тому же где-то в глубине ее бойко журчал ручей. Она изгибалась влево, к северу, и уходила в горы, безнадежно преграждая им дорогу — не идти же ночью в обход!

— Пойдемте-ка лучше подле скал на юг, — предложил Сэм. — Повезет — так сыщется какой-нибудь сухой уголок, а то и пещерка.

— Может, и сыщется, — сказал Фродо. — Я порядком устал и еле плетусь, а тут еще сплошные каменья. Волей-неволей придется отдохнуть: эх, была бы перед нами хоть тропка — я бы шел и шел до упаду.

Идти по осыпи у подножий оказалось ничуть не легче. И Сэму не удалось сыскать ни уголок, ни пещерку: тянулся отлогий каменистый скос, а над ним все выше громоздились угрюмые отвесные кручи. Наконец, почти падая с ног, они притулились у огромного валуна неподалеку от обрыва. Сели рядышком, как можно теснее, чтобы как-нибудь угреться среди холодных камней, и сон начал их одолевать — бороться с ним не было сил. Высоко сиял ясный месяц: в его беловатом свете поблескивали голые глыбы. Утесистый обрыв заливал серый полумрак, изборожденный черными тенями.

— Ну ладно! — сказал Фродо, поднимаясь и зябко запахивая плащ. — Поспи-ка ты, Сэм, немного, укройся моим одеялом. А я постою — вернее, поброжу — на часах. — Вдруг он замер и, нагнувшись, крепко взял Сэма за плечо. — Что это такое? — прошептал он. — Взгляни на утес!

Сэм взглянул и присвистнул.

— Здрасьте! — сказал он. — Не успели соскучиться, чтоб его! Это же Горлум! А я-то думал, мы провели его за нос, спустившись с нашего пригорочка! Нет, вы только посмотрите! Сущий паук!

По бледно озаренному — с виду гладкому и скользкому — отвесу ползло, раскинув тонкие конечности, маленькое черное существо. Наверно, все двадцать его чутких, липучих пальцев цеплялись за любые щели и выступы, но казалось, оно по-насекомьи перебирает клейкими ножками. Спускалось оно головой вниз, точно вынюхивало путь. Время от времени голова вертелась на длинной тонкой шее, и мерцали два бледных огонька — два глаза, смаргивавших в лунном свете и тут же закрывавшихся.

— Вы думаете, он нас видит? — спросил Сэм.

— Не знаю, — тихо отвечал Фродо, — но думаю, что нет. Эльфийские плащи неплохо скрывают даже от взгляда друзей: я, например, не вижу тебя в тени за несколько шагов. А он, помнится, враждует и с солнцем, и с луной.

— А чего ж он тогда прямо сюда ползет? — спросил опять Сэм.

— Тише ты, Сэм! — сказал Фродо. — Может быть, он нас унюхал. И слышит он, кажется, не хуже эльфов. По-моему, он что-то услышал: наверно, наши голоса. Мы там орали, как оглашенные, да и здесь с минуту назад галдели почем зря.

— Ну, мне он малость надоел, — сказал Сэм. — Терпел я, терпел — а теперь хочу перекинуться с ним парой ласковых слов. Удрать-то от него, похоже, все равно не выйдет.

И, надвинув серый капюшон, Сэм бесшумно пополз к утесу.

— Осторожней! — прошептал Фродо, следуя за ним. — Не вспугни его! Он даром что с виду ледащий, с ним шутки плохи!

Черная ползучая тварь уже спустилась на три четверти, до подножия утеса оставалось меньше пятидесяти футов. Недвижно притаившись в тени своего валуна, хоббиты глядели во все глаза. То ли ползти ему стало трудно, то ли он почему-то встревожился. Донеслось его сопенье, потом он злобно зашипел, точно выругался, поднял голову и вроде бы сплюнул, наконец двинулся дальше. И послышался его скрипучий, сиплый голос.

— Ахх, с-с-с! Оссторожно, моя прелессть! Поспешишшь — шею ссломаешь, а мы же не сстанем ломать шею, да, прелессть? Не сстанем, прелессть, — горлум! — Он снова поднял голову, смигнул и быстро закрыл глаза. — Нам она ненависстна, — прошипел он. — Мерзкий, мерзкий, труссливый свет — с-с-с, — она подсматривает за нами, моя прелессть, она суется нам в глаза.

Он спустился еще ниже, и сиплое бормотанье стало слышно совсем отчетливо.

— Где же оно, где его спрятали — Прелесть мою, мою Прелесть? Это наша Прелесть, наша, мы по ней скучаем. Воры, воры, гнусные воришки. Где они спрятались с моей Прелестью? Презренные! Ненавистные!

— Да, вроде ему невдомек, что мы здесь, — прошептал Сэм. — А что еще за прелесть? Это он про…

— Ш-ш-ш! — выдохнул Фродо. — Он уж совсем близко, ему теперь и шепот слышен.

И верно: Горлум опять вдруг замер, и его большая голова на жилистой шее моталась туда-сюда — видно, прислушивался. Замерцали его бледные глаза. Сэм затих, только пальцы у него дрожали. С гневом и омерзением он рассматривал жалкую тварь, а Горлум сполз еще ниже, шипя и пришептывая.

Он повис у них над головой, футах в двенадцати от земли, на срезе скалы. Надо было падать либо прыгать — даже Горлум не находил, за что уцепиться. Видимо, он хотел повернуться ногами книзу, но сорвался, испустив пронзительный визг и поджавшись, как падающий паук.

Сэм в два прыжка подскочил к утесу и кинулся на лежачего Горлума, но тот, ушибленный и захваченный врасплох, ничуть не растерялся. Сэм глазом не успел моргнуть, как его неодолимо оплели длинные, гибкие руки и ноги, липкие пальцы подобрались к горлу, а острые зубы вонзились в плечо. Он только и сумел крепко ударить головой в физиономию Горлума. Горлум зашипел и сплюнул, но хватки не ослабил.

Худо пришлось бы Сэму, будь он один. Но Фродо был тут как тут, с обнаженным мечом в руке. Он схватил Горлума за редкие сальные космы, запрокинул ему голову, и налитые злобой бледные глаза поневоле обратились к небу.

— Отпусти его, Горлум! — велел он. — Это меч Терн, ты его уже видел, он очень острый. На этот раз смотри не уколись. Отпусти, а то глотку перережу.

Горлум смяк и отвалился дряблой кучей. Сэм встал, держась за укушенное плечо и сердито глядя на беспомощного врага, с жалким хныканьем елозящего у ног: таких не трогают.

— Не надо нас обижать! Не позволяй им нас обижать, прелесть! Они ведь нас не обидят, миленькие добренькие хоббитцы? Мы ничего, мы сами по себе, а они шасть на нас, как гадкая кошка на бедненькую мышку, правда, прелесть? Мы такие сиротки, горлум. Если с нами по-хорошему, мы будем очень, очень послушненькие, да, прелесть? Да-ссс.

— Ну и что с ним теперь делать? — спросил Сэм. — По-моему, давайте свяжем по рукам и ногам, чтоб неповадно ему было за нами таскаться.

— Это смерть для нас, ссмерть, — захныкал Горлум. — Жестокие хоббитцы! Они нас свяжут и оставят умирать с голоду на холодных, жестких камнях, горлум, горлум!

В горле у него клокотали рыдания.

— Нет, — сказал Фродо. — Убивать, так сразу. Но убивать его сейчас стыдно и недостойно. Бедняга! Да он и вреда-то нам никакого не причинил.

— Это точно, — буркнул Сэм, потирая плечо. — Не успел, только собирался. Погодите, причинит. Во сне нас задушит, вот что у него на уме.

— Похоже на то, — сказал Фродо. — Но за умысел не казнят.

Он задумался, что-то припоминая. Горлум лежал смирно и даже хныкать перестал. Сэм, насупившись, не спускал с него глаз.

А Фродо послышались далекие, но отчетливые голоса из прошлого:

Какая все-таки жалость, что Бильбо не заколол этого мерзавца, когда был такой удобный случай!

Жалость, говоришь? Да ведь именно жалость удержала его руку. Жалость и милосердие: без крайней нужды убивать нельзя.

Горлума жалеть глупо. Он заслужил смерть.

Заслужить-то заслужил, спору нет. И он, и многие другие, имя им — легион. А посчитай-ка таких, кому надо бы жить, но они мертвы. Их ты можешь воскресить — чтобы уж всем было по заслугам? А нет — так не торопись никого осуждать на смерть. Ибо даже мудрейшим не дано провидеть все.

— Да, ты прав, — сказал он вслух и опустил меч. — Я боюсь оставлять его в живых и все же убивать не стану… Ты и тут прав: нельзя увидеть его и не пожалеть.

Сэм воззрился на хозяина, который разговаривал то ли сам с собой, то ли невесть с кем. Горлум приподнял голову.

— Да, мы бедняжки, бедняжки мы, прелесть, — проскулил он. — Плохо нам жить, плохо! Хоббитцы не убьют нас, добренькие хоббитцы.

— Нет, не убьем, — сказал Фродо. — Но и не отпустим. В тебе уйма злобы и коварства, Горлум. Придется тебе идти с нами: за тобой нужен глаз да глаз. И будем ждать от тебя помощи, коли уж мы тебя пощадили.

— Да, да, да-ссс, мы согласны, — заторопился Горлум и сел. — Добренькие хоббитцы! Мы пойдем с ними и будем искать для них в темноте совсем незаметные тропочки, искать и находить, да, прелесть? А куда идут хоббитцы по жесткой и холодной каменной стране, нам интересненько, нам очень интересненько!

Он поднял на хоббитов глаза — хитрые, жадные, бледно мерцавшие из-под белесых ресниц.

Сэм гневно посмотрел на него и, сдерживаясь, сжал зубы: он чуял, что мешаться не надо, у хозяина свой замысел. И все же ответ Фродо его совершенно поразил.

Фродо взглянул Горлуму прямо в лицо, тот сморгнул и потупился.

— Ты знаешь, куда мы идем, Смеагорл, — сказал он тихо и сурово. — А не знаешь, так догадываешься. Идем мы, разумеется, в Мордор, и путь туда тебе знаком.

— Ахх! Ш-ш-ш-ш! — прошипел Горлум, затыкая уши ладонями, точно слова, сказанные впрямую, язвили его слух. — Догадываемся, да, мы догадываемся и просим их туда не ходить, правда, прелесть? Зачем туда добреньким хоббитцам? Там пепел, зола и пыль, в горле першит, а водицы нет, там всюду нарыты ямы и везде шляются орки, тысячи тысяч орков. В такие места не надо ходить добреньким, умненьким хоббитцам — нет-ссс, не надо.

— Так ты побывал там? — настаивал Фродо. — И тебя снова туда тянет, против воли?

— Снова, да, сснова. Нет! — визгнул Горлум. — Это случилось нечаянно, правда, прелесть? Да, совсем нечаянно. Снова мы не хотим, нет, нет! — И вдруг его голос и речь неузнаваемо изменились; он захлебывался рыданьями и обращался вовсе не к хоббитам. — Оставь, отпуссти меня, горлум! Мне больно. Бедные мои лапки, горлум! Я, мы, нет, я не хочу к тебе возвращаться. Не могу я его найти. Я устал. Я, мы не можем найти его, горлум, горлум, его нигде нет. А они подстерегают, не спят: гномы, люди, эльфы, ужасные эльфы с горящими глазами. Не могу я его найти. Аххх! — Он вскочил на ноги и погрозил костистым кулаком, узлом бескровной плоти, в сторону востока. — Не станем его искать! — крикнул он. — Для тебя — не станем. — Он съежился и припал к земле. — Горлум, горлум! — скулил он, не поднимая лица. — Не смотри на нас. Уходи! Иди спать!

— По твоему слову, Смеагорл, он не уйдет и не уснет, — сказал Фродо. — Но если ты и правда хочешь от него избавиться, то помоги мне. А для этого придется тебе проводить меня в его страну. Только до ворот: внутрь ты со мной не пойдешь.

Горлум снова сел и поглядел на него из-под полуопущенных век.

— И так известно, где он, — заскрежетал его голос. — Он всегда там, на одном месте. Орки вас доведут: здесь, на восточном берегу, они толпами бродят. Не просите Смеагорла. Бедный, бедный Смеагорл, нет его, он сгинул. У него отобрали его Прелесть, и он пропал.

— Может быть, он найдется, поищем вместе, — сказал Фродо.

— Нет, нет, никогда не найдется! Прелесть его пропала.

— Встань! — велел Фродо.

Горлум встал и прижался спиной к утесу.

— Решай! — сказал Фродо. — Когда тебе легче искать тропу — днем или ночью? Мы очень устали, но если ты скажешь — ночью, мы сейчас пойдем.

— Мерзкий яркий свет жжет нам глаза, — хныкнул Горлум. — А сейчас Белая Морда в небе, сейчас еще рано.

Скоро, скоро она скроется за горами, сскоро. Сперва отдохните немножечко, добренькие хоббитцы!

— Тогда садись! — сказал Фродо. — И не вздумай удирать!

Хоббиты уселись с двух сторон рядом с ним, прислонившись к скале и вытянув ноги. Сговариваться им нужды не было: оба понимали, что задремать нельзя ни на миг. Луна медленно зашла, и серые скалы почернели. На небо высыпали яркие звезды. Ни один не шевелился. Горлум сидел, упершись подбородком в колени, распластав по земле вялые ладони и ступни, глаза его были закрыты, но он весь подобрался: видно, выжидал, ушки на макушке.

Фродо и Сэм переглянулись, понемногу расслабились, закинули головы и сомкнули веки, как бы засыпая. Вскоре послышалось их ровное дыханье. Пальцы Горлума затрепетали. Он едва заметно повел головой: приоткрылась одна, потом другая бледная щелка. Хоббиты явно спали.

Внезапно Горлум сорвался с места прыжком, как лягушка или кузнечик, и задал стрекача в темноту. Но Фродо и Сэм только этого и ждали. Сэм вмиг нагнал и сгреб его, а Фродо ухватил за ногу и повалил.

— Вот и опять твоя веревка пригодится, Сэм, — сказал он.

Сэм вытащил веревку.

— А куда же это вы намылились по холодным жестким камням, моя прелесть, сударь мой Горлум? — грозно спросил он. — Нам интересненько, нам очень интересненько! Голову даю на отсечение, что к своим дружкам-оркам! Ах ты, пакостная, лживая тварь! Тебе бы эту веревку на шею, да петельку потуже затянуть.

Горлум лежал, как колода, точно и не он улепетывал. Сэму он ничего не ответил, только смерил его ненавистным взглядом.

— Нам его просто нужно держать на привязи, — сказал Фродо. — Ноги ему не связывай — идти не сможет, руки тоже не надо, он через раз ходит на четвереньках. Привяжи его за щиколку и сам обвяжись.

Он стоял и смотрел, как Сэм завязывает узел, но тут Горлум изрядно удивил их обоих. Он вдруг разразился диким, пронзительным, несмолкаемым визгом: при этом катался по земле, извивался и тянулся к лодыжке зубами — перекусить веревку.

Фродо наконец понял, что он не притворяется: петля, что ли, слишком тугая? Он проверил: не слишком, и даже вовсе не слишком. Сэм был грознее на словах, чем на деле.

— Да в чем дело-то?! — прикрикнул он. — Раз ты норовишь сбежать, иди на привязи, а больно тебе никто не сделал.

— Нет, нам болестно, болестно! — сипел сквозь зубы Горлум. — Она кусает, она морозит! Гадкие, жестокие хоббитцы! Мы потому и хотели спастись, правда же, моя прелесть? Мы догадались, что хоббитцы станут нас мучить. Они якшались с эльфами, со злыми огнеглазыми эльфами. Снимите ее, снимите! Нам болестно!

— Нет, не сниму, — покачал головой Фродо. — Разве что, — он помедлил, — разве что ты дашь честное слово, а я ему поверю.

— Мы поклянемся слушаться, да, да, да-ссс, — стенал Горлум, корчась и хватаясь за лодыжку. — Болестно нам!

— Поклянешься? — спросил Фродо.

— Смеагорл поклянется, — вдруг сказал Горлум ясным голосом, уставив на Фродо странно заблестевшие глаза. — Смеагорл поклянется на Прелести.

Фродо резко выпрямился, и Сэма снова поразили его слова и суровый голос.

— На Прелести? Да ты что! — сказал он. — Опомнись!

Ты понимаешь, что тебе грозит, Смеагорл? Что ж, такую клятву ты поневоле сдержишь. Но клятва тебя предаст. Берегись!

Горлум съежился, прижав уши.

— На Прелести, на Прелести! — твердил он.

— Ив чем же ты поклянешься? — спросил Фродо.

— Он поклянется быть послушненьким, — сказал Горлум. Он подполз к ногам Фродо и, елозя на животе, сипло зашептал, содрогаясь, точно все кости тряслись у него со страха: — Смеагорл поклянется, что никогда, никогда не отдаст ее Тому. Никогда! Смеагорл ее упасет и схоронит. Только дайте ему поклясться на Прелести.

— Нет! Этого нельзя, — сказал Фродо, строго и жалостливо глядя на него. — Ты жаждешь всего лишь увидеть и потрогать его, хотя сам знаешь, что это безумие. На нем — нельзя. Хочешь, поклянись им, ибо ты знаешь, где оно. Оно перед тобой.

Сэму на миг показалось, что хозяин его вырос, а Горлум совсем усох: величавая тень, могучий властитель, скрывающий тайные знаки избранности под серым облаченьем, и у ног его — скулящая собачонка. Однако же эти двое заведомо были в родстве: они читали в сердце друг у друга. Горлум стоял на коленях, обнимая ноги Фродо, по-собачьи ластясь к нему.

— Прочь! Прочь! — сказал Фродо. — Ну, приноси свое обещанье!

— Мы обещаем, да, я обещаю! — проговорил Горлум. — Обещаю верно служить хозяину Прелести. Добрый хозяин, послушный Смеагорл, горлум, горлум!

Он вдруг заплакал и опять потянулся зубами к лодыжке.

— Отвяжи его, Сэм! — приказал Фродо.

Сэм неохотно повиновался. Горлум тут же вскочил и запрыгал вокруг, как нашкодивший пес, которого хозяин простил и приласкал. С этой минуты повадка его хоть ненадолго, а изменилась. Шипеть и хныкать он стал реже и обращался к спутникам, а не к себе и своей прелести. Он поджимался и вздрагивал от их внезапных движений, боялся подходить близко и с ужасом сторонился их эльфийских плащей, но был приветлив и жалко угодлив. Он кряхтел от смеха в ответ на любую шутку, прыгал и ликовал, когда Фродо был с ним ласков, и заливался слезами, если Фродо его корил. Сэм с ним почти не разговаривал и ни в чем ему не доверял: новый Горлум, Горлум-Смеагорл, был ему, пожалуй, чуть не противней прежнего.