Две твердыни Толкин Джон

— Да нет же, нет, — сказал Горлум. — Пусть хоббиты подумают, пусть попробуют рассудить. Оттуда Тот никого не ждет. Око его везде шарит, но по-разному: он ведь покуда еще не может видеть все сразу. Он давно завоевал земли от Изгарных гор до Реки, а теперь захватил мосты и думает, что до Лунной башни можно добраться только по мостам или на лодках, а лодки не спрячешь, и он их увидит.

— Ты-то больно много знаешь, что Тот думает да куда смотрит. Недавно с ним разговаривал, что ли? Или с орками якшался?

— Нехороший хоббит, глупенький, — отозвался Горлум, сердито сверкнув глазами на Сэма и опять обратившись к Фродо: — Смеагорл говорил с орками, конечно, говорил, прежде чем встретил хозяина, и не только с орками, со всеми говорил и расспрашивал: он в разные места ходил, Смеагорл. И сейчас повторяет, что ему сказали. Тот знает, что здесь, на севере, всего опаснее: потому и для нас это самый опасный путь. Однажды он выйдет из Черных Ворот, скоро выйдет — только отсюда можно выпустить большое войско. А там, на южном западе, он нападения не опасается, и там следят Безмолвные Соглядатаи.

— Час от часу не легче! — Сэм стоял на своем. — Пойдем, значит, туда, постучимся у ворот и спросим: извините, здесь вход в Мордор? Или они такие безмолвные, что и ответить не смогут? Зачем же тащиться за семь лиг киселя хлебать — уж тогда попробуем здесь за те же деньги.

— Шутить не стоит, — прошипел Горлум. — Совсем не смешно, нет-нет, вовсе не забавно! В Мордор идти незачем, но раз хозяин говорит: Мне надо, я пойду, значит, надо искать путь. И через страшную крепость он не пойдет, нет, конечно же, нет. Смеагорл ему поможет, хоть Смеагорлу и не говорят, зачем надо в Мордор. Смеагорл все время помогает. Он сам отыскал. Только он знает.

— Что ты сам отыскал? — спросил Фродо.

Горлум припал к его ногам и снова зашептал:

— В горы ведет мимо крепости маленькая тропочка — к лестнице, к длинной, очень длинной узкой лестнице. Одна лестница, другая, третья, потом, — и шепот его стал едва слышен, — проход, темный-темный проход, за ним узкая расселина в скалах и еще тропочка — высоко-высоко над главным входом. Там Смеагорл спасся из тьмы, но это было много лет назад. Может быть, тропочки уже нет, а может, и есть, может, и есть.

— Ох, не нравится мне вся эта петрушка, — сказал Сэм. — Ишь ты, как, оказывается, просто: иди да посвистывай. Тропочка-то, может, и есть, да уж наверняка ее стерегут. Тогда ее стерегли, а, Горлум? — И при этих словах ему почудилось — или нет? — зеленое мерцанье в глазах Горлума. Горлум что-то глухо проворчал, но вслух ничего не ответил.

— Стерегут или нет? — строго спросил Фродо. — А ты вправду спасся из тьмы, Смеагорл? Разве тебя не отпустили, не отпустили с поручением? Так считал Арагорн — тот, который изловил тебя у Мертвецких Болот.

— Это ложь! — прошипел Горлум, и глаза его зажглись злобой при имени Арагорна. — Он оболгал меня, да, оболгал. Я сам спасся. Да, мне велено было искать Прелесть, и я ее искал и искал, а как же иначе. Но не для Того, не для Черного. Прелесть — наша, она была моя, говорю вам. Я спасся сам.

Фродо был до странного уверен, что тут Горлум, может быть, не так уж и врет, что он и правда отыскал лазейку из Мордора и думал, что отыскал сам, без подсказки. К тому же Фродо заметил, что он говорил «я», а это случалось при редких проблесках забытой честности и правдивости. Но пусть даже Горлум и не врал, Фродо памятовал о коварстве Врага. «Спасение» это могло быть подстроено с ведома и позволения Саурона. К тому же Горлум явно что-то недоговаривал.

— Я тебя еще раз спрашиваю, — сказал он, — стерегут или нет твою тайную тропу?

Но самое имя Арагорна было Горлуму что нож острый, и обозлило сомнение в его правдивости, вдвойне обидное для лжеца, когда ему случится сказать правду или полуправду. Он не отвечал.

— Стерегут? — настаивал Фродо.

— Да-да, может, и стерегут, — буркнул Горлум. — Здесь все под надзором. Но иначе хозяин нигде не пройдет, тогда пусть уходит домой.

Больше из него не удалось вытянуть ни слова. Название этого высокогорного прохода он утаил или не знал.

А назывался он Кирит-Унгол, и слава у него была дурная. Арагорн объяснил бы им, что это имя значит, Гэндальф остерег бы их. Но с ними не было ни того, ни другого, оба они стояли среди развалин Изенгарда на ступенях Ортханка, и Гэндальф, теряя время, разделывался с предателем Саруманом. Однако, даже когда Гэндальф изрекал свой приговор и палантир расколол гранитные ступени, он искал мыслью Фродо и Сэммиума, чтоб их ободрить и поддержать.

Может быть, Фродо, сам того не зная, почувствовал эту незримую опору, как было на Овиде; хоть он и думал, что Гэндальф погиб, канул в бездну далекой Мории. Он долго молча сидел, склонив голову и тщетно перебирал в памяти наставления Гэндальфа: годных на этот случай не находилось. Увы, слишком рано покинул их мудрый вожатый, еще далеко было до здешнего сумрачного края. Ничего не говорил Гэндальф о том, как пробраться в Мордор, да и что бы он мог посоветовать? Когда-то он проник в Дул-Гулдур, северную цитадель Врага. Но бывал ли он в Мордоре, возле Барад-Дура и огнедышащей горы, после воцарения Саурона? Вряд ли. И вот — ему, невысоклику из Хоббитании, простому деревенскому хоббиту, надо быть смелее и находчивее магов и витязей. Злая выпала ему доля. Но не сам ли он избрал ее прошлогодней весной в своей уютной гостиной — так давно, будто это было на заре мирозданья, когда еще стояли в цвету Серебряное и Золотое Древа? Худой у него выбор. Какой путь предпочесть? И если на том и на другом подстерегают последний ужас и смерть, что толку выбирать?

Тянулся день. Над их серой ложбинкой в двух шагах от Ворот царства ужасов плотным пологом нависла незыблемая тишь. Высокое бесцветное небо в дымных разводах виделось как сквозь тускловатую водяную толщу.

Никакой орел из поднебесья не различил бы притаившихся хоббитов, молчаливых и неподвижных, закутанных в серые плащи. Может быть, он углядел бы распростертого на земле Горлума: должно быть, трупик изголодавшегося человеческого детеныша, едва прикрытый лохмотьями, одна кожа да кости — незавидная добыча!

Фродо уткнулся лицом в колени, а Сэм откинулся на спину, заложив руки за голову и глядя из-под капюшона в пустые небеса. Пустовали они долго, но потом Сэму почудилось, будто над ними парит на страшной высоте черная птица не птица; покружилась и улетела. Вторая, третья… четвертая. Они были еле-еле видны, но он-то знал, невесть откуда, что они громадные, как драконы, с широким размахом крыл. Он быстро прикрыл глаза и перекинулся навзничь. Вещий страх и жуткую оторопь, что вызывали у него Черные Всадники, замогильный вой ветра и тень, затмевавшая луну, он испытал и сейчас, но как бы мельком: угроза была отдаленная. Однако же явственная: ее ощутил и Фродо. Мысли его прервались, он вздрогнул, но не поднял лица. Горлум подобрался, точно перепуганный паук. Крылатые тени завершили облет и метнулись к себе в Мордор. Сэм облегченно вздохнул.

— Опять эти Всадники носятся по воздуху, — глухо прошептал он. — Я их видел. А вы как думаете, могут они нас увидеть, да еще с такой высоты? Те-то Черные Всадники вроде бы днем были слепые?

— Вроде бы так, — сказал Фродо. — Кони у них зато были зрячие. А эти их твари, чего доброго, видят лучше всякой хищной птицы: они на стервятников и похожи. Что-то они высматривают: Враг насторожился.

Страх исчез, но и полога безмолвия как не бывало, им казалось, будто они на невидимом островке, а теперь полог сдернули, и гибель опять грозила со всех сторон. И все же Фродо не отвечал Горлуму, он еще не сделал выбора. Глаза его были закрыты: то ли он дремал, то ли советовался сам с собой, ждал подсказки сердца и памяти. Наконец он шевельнулся и встал; казалось, сейчас прозвучит решительное слово. Но он сказал:

— Слышите? Что это такое?

Было чего испугаться: послышалось пенье и грубые окрики, сначала вдали, потом все ближе и ближе. Оба сразу подумали, что это за ними, что Черные Летуны их высмотрели, и ничуть не удивились молниеносной быстроте — то ли еще могут страшные слуги Саурона! Припав к земле, они прислушивались. Совсем близко звучали голоса, лязгало оружие, бренчала сбруя. Фродо и Сэм взялись за мечи: бежать было некуда.

Горлум по-паучьи всполз к краю ложбины, осторожно выглянул, не выставляя головы, между камнями и повис, неподвижный, бесшумный. Вскоре голоса стали удаляться и наконец стихли. На стене Мораннона затрубил рог. Горлум отцепился и ящеркой скользнул на дно ложбины.

— Люди идут и идут в Мордор, — сказал он. — Чернолицые люди. Мы раньше таких людей не видели, нет, Смеагорл таких свирепых не видел. У них черные глаза и длинные черные волосы, а в ушах золотые кольца; да, много всякого золотца на них, красивенького золотца. С красными, раскрашенными щеками, в красных плащах; и флаги у них красные, и наконечники копий. А щиты круглые, желтые и черные, с большими шипами посредине. Нехорошие люди: сразу видно, злые и жестокие. Гаже орков и гораздо больше. Смеагорл думает, что они с юга, с того конца Великой Реки: они пришли по южной дороге. Идут к Черным Воротам, и за ними, наверно, придут еще другие. Все время люди идут в Мордор. Когда-нибудь все люди будут в Мордоре, никого не останется.

— А олифантов с ними не было? — полюбопытствовал Сэм, развесив уши и позабыв всякий страх.

— Нет, не было олифантов. Кто это — олифанты? — спросил Горлум.

Сэм встал, заложил руки за спину (он всегда так делал, когда «говорил стихи») и начал:

Я серый, как мышь.
Спина моя выше крыш.
Нос у меня как змея.
Дрожит подо мною земля.
Я на травке пастись люблю —
Невзначай деревья валю.
Ножищами топ да топ,
Ушищами хлоп да хлоп,
А спать никогда не ложусь.
Я тысячу лет брожу,
Брожу сто веков подряд,
Из пасти рога торчат.
Олифантом зовуся я,
В самых южных живу краях.
Я древней всех зверей,
Всех огромней и всех мудрей.
Коль случится меня увидать —
Увидать захочешь опять.
А коль увидать не случится —
Будешь врать, что я небылица.
А я олифантом зовусь
И спать никогда не ложусь.

— Вот, — сказал Сэм в заключение, — такие вот стишата я слышал у нас в Хоббитании. Может, и чепуха все это, а может, и нет. У нас ведь тоже сколько хочешь сказок и россказней про южные края. Бывало, раньше иной хоббит нет-нет да и раскачается, спутешествует куда глаза глядят. Кое-кто так и пропал, а которые возвращались, тем веры не было: одно дело — «пригорянские новости», другое — «припечатано в Хоббитании», как говорится. Слыхивал я рассказы про черных Громадин из солнечных стран. У нас они зовутся смуглинги, и воюют они будто бы верхом на олифантах. Олифанты носят на спине дома и башни и швыряются деревьями и камнями. Как ты сказал: «Люди с юга, раскрашенные и золотом обвешанные», так у меня само с языка сорвалось: «А олифантов не было?» Потому что, если бы были, я бы сунулся поглядеть, и пропадай моя головушка. Но, может, и правда нет таких зверей на свете. — Он вздохнул.

— Нет, не было с ними олифантов, — повторил Горлум. — Смеагорл про них никогда не слышал и видеть их не хочет. Смеагорл не хочет, чтобы такие звери были на свете. Он хочет скорее уйти отсюда и спрятаться получше. Смеагорл хочет, чтобы хозяин пошел с ним вместе. Добренький хозяин, он пойдет со Смеагорлом?

Фродо встал. Как он ни был озабочен, а все же рассмеялся, когда Сэм читал старинные детские стишки про «олифанта», и смех помог ему решиться.

— Эх, нам бы тысячу олифантов и вперед бы пустить самого белого, а на нем — Гэндальфа, — сказал он, — тогда бы, глядишь, и пробились в эту проклятую страну. Но у нас олифантов нету, есть только усталые ноги, на которые вся надежда. Что ж, Смеагорл, три — счастливое число. Где там твоя третья дорога? Давай веди.

— Хороший хозяин, умный хозяин, добренький хозяин! — радостно восклицал Горлум, обнимая колени Фродо. — Самый хороший хозяин! Отдохните, добренькие хоббиты, только схоронитесь под камушками, чтоб вас совсем-совсем было не видно! Полежите, поспите, пока Желтая Морда не уберется. Тогда мы быстренько пойдем. Побежим тихонько и быстренько, как тени!

Глава IV

Кролик, тушенный с приправами

Остаток дня отдыхали, прячась от солнечного света, и, лишь когда тени удлинились и ложбину затопило сумраком, собрались в дорогу, немного поели и выпили глоток-другой воды. От путлибов Горлум по-прежнему воротил нос, но от воды не отказался.

— Скоро напьемся вдоволь, — сказал он, облизывая губы. — Хорошая вода течет с гор к Великой Реке, вкусная водица там, куда мы идем. Там Смеагорл авось и покушенькает. Он очень голоднющий, очень, горлум!

Он приложил широкие плоские лапы к ввалившемуся животу, и в глазах его вспыхнул зеленоватый блеск.

В густых сумерках они подползли к западному краю ложбины, выскочили и припустились рысцой по взрытой, покореженной земле вдоль дорожной обочины. До полнолуния оставалось трое суток, но яркая луна выглянула из-за гор не раньше полуночи, и сперва было очень темно. Клык Мордора буровил темноту красным лучом — больше ничего не видать было и не слыхать, но бессонная стража Мораннона уж наверняка отовсюду смотрела.

Красный луч, точно одноглазый взгляд, преследовал беглецов, спотыкавшихся на каменистой пустоши. Выйти на дорогу они не смели, держались слева от нее, по возможности неподалеку. Наконец уже на исходе ночи, когда они изрядно утомились (только разок немного передохнули), луч стал огненной точкой и совсем исчез — его заслонил темный хребет нижнего кряжа: дорога свернула на юг.

На сердце полегчало, и они опять рискнули присесть, хотя Горлуму и не сиделось. По его прикидке, от Мораннона до распутья близ Осгилиата было около тридцати лиг, и он хотел их осилить за четыре ночных перехода. Они снова побежали, оступаясь на каждом шагу, но уже светало, и пустынное серое угорье все более обнажалось. Почти восемь лиг было пройдено, и хоббиты вконец выбились из сил, да и рисковать не стоило.

Взгляду их открывалась земля не столь запущенная и опоганенная, как у Ворот Мордора. Слева по-прежнему грозно нависали горы, но южная дорога, завидневшаяся поблизости, уходила наискосок, к западу от сумрачных подножий. Темные купы деревьев вверху на склонах казались осевшими клочьями туч, а впереди простиралась диковатая пустошь, заросшая вереском, ракитником, кизилом и всяким иным, незнакомым кустарником. Там и сям высилось несколько сосен. Усталые хоббиты приободрились: воздух был свежий и душистый, и все вместе напоминало им холмы далекого Северного удела. Ужасы отошли в будущее, а пока что они брели по земле, которая лишь недавно подпала под владычество Саурона, и Черный Властелин еще не успел ее изгадить. Но хоббиты не забывали, что клыкастая пасть его пока совсем неподалеку, хотя и спрятана за угрюмыми вершинами, и подыскивали какое ни на есть укрытие на опасное дневное время.

День был томительный. Они лежали в зарослях вереска и кое-как коротали медленные дневные часы: тень Эфель-Дуата давила на них, солнце скрывалось в серых тучах. Фродо временами засыпал, спокойно и глубоко, то ли доверяя Горлуму, то ли от усталости не желая о нем думать, а Сэм дремал вполглаза, даром что Горлум дрыхнул, гад, без задних ног, всхрапывая и дергаясь, — за такие сны ему бы голову оторвать. По правде-то, не спалось ему не из-за Горлума, а из-за голода: очень хотелось поесть по-домашнему, какой-нибудь горячей стряпнятинки.

Когда окрестность утонула в серой мгле, они тронулись в путь. Вскоре Горлум спустился на дорогу, и они зарысили быстрее, хоть и не без опаски. Держали ушки на макушке: не раздастся ли стук копыт, тяжелая поступь спереди или сзади? Но не слышно было ни копыт, ни поступи — ночь прошла спокойно.

Дорогу проложили в давние времена, и миль на тридцать от Мораннона она была уложена заново, но южнее изрядно заросла. Строили ее мастера своего дела: ровная и прямая, она врезалась в каменные откосы, взбегала на широкие прочные арки над ручьями, но постепенно исчезали всякие следы кладки, разве что высунется сбоку из кустов сломанный столб да проглянет обомшелая, затравенелая плита. Косогор за обочинами, как и сама дорога, зарос деревьями, вереском, папоротником. Большак превратился в заброшенный проселок, однако же прямой как стрела: он вел их к цели самым коротким путем.

Так вышли они на северную окраину земли, которую люди некогда звали Итилией, лесистое, ручьистое всхолмье. Луна уже почти округлилась, высыпали звезды; воздух благоухал все гуще, и Горлуму это было явно не по нутру: он фыркал и злобно ворчал. Первые лучи рассвета застигли их в конце долгой, глубокой, крутосклонной ущелины, напрямую прорезавшей встречный утес. Они вскарабкались на западный склон и огляделись.

В небе занималась заря, и они увидели, что горы отодвинулись, изогнувшись к востоку и теряясь вдали. На западе плавно уходили вниз подернутые дымкой пологие склоны. Дышали смолой хвойные рощи: пихты, кедры, кипарисы и еще другие деревья, неизвестные в Хоббитании; светились широкие прогалины. И повсюду росли душистые травы и раскинулся кустарник.

Сколько несчитанных миль прошли они на юг от Раздола и от родных мест, но лишь здесь вполне ощутили наступление весны. Весна хозяйничала напропалую: сквозь мох и плесень повсюду пробивались ростки, лиственницы зазеленели, из травы светло выглядывали изумленные цветы, и вовсю распевали птицы. Итилия, запущенный сад Гондора, дивила и радовала своей красотой.

На юге и на западе тянулись теплые долины Андуина, закрытые с востока хребтом Эфель-Дуата, однако удаленные от его тени, а с севера их защищало Привражье, и только с дальнего юга свободно прилетали и резвились теплые ветерки. Вокруг огромных, давным-давно посаженных, а нынче неухоженных деревьев весело разрастался молодняк: полонил землю душистый тамариск, росли маслины и лавры, можжевельник и мирт, кустился чебрец, извилистыми ветвями заслоняя проросшие плиты, шалфей цвел синими цветками, цвел красными, бледно-зелеными, были тут душица и свежая невзрачница и еще много разных трав, о которых Сэм понятия не имел. Провалы и каменистые скаты заросли камнеломкой и заячьей капустой. Очнулись и выглянули туберозы и анемоны, асфодель и другие лилейные цветы кивали полураскрытыми бутонами, и густой пышно-зеленой травой поросли пруды, в которых задерживались прохладные горные струи на пути в Андуин.

Беглецы спустились вниз от дороги в зеленую гущу и с головой окунулись в запах духовитых трав и кустарников. Горлум кашлял и отплевывался, а хоббиты дышали полной грудью, и вдруг Сэм засмеялся — от радости, а не оттого, что было смешно. Они спускались вдогонку за речными струями, и быстрая речушка привела их в неглубокую лощину: там был обветшалый каменный водоем. Резные мшистые его края заросли шиповником, кругом рядами выстроились нежные ирисы, а на темной, зыбкой поверхности колыхались кувшинки; свежая, чистая вода изливалась по желобу.

Они умылись, напились и стали немедля искать укромное местечко для отдыха: это все ж таки были вражеские владенья. Недалеко отошли они от дороги и сразу наткнулись на военные увечья — застарелые и свежие шрамы земли; может, орки постарались, а может, еще какие Сауроновы лиходеи. Смердела незарытая отхожая яма, валялись древесные стволы, исчерканные мордорскими рунами, меченные грубым и страшным знаком Ока.

Сэм разведал сток, обнюхал и потрогал незнакомые деревья, не говоря уж о кустиках и травах. За этим занятием он про близкий Мордор и думать забыл, но тот напомнил о себе сам: Сэм чуть не провалился в изгарную яму, в кучу обожженных, изрубленных костей и черепов. Яма уже заросла вереском, шиповником, ломоносом, зелень затянула следы недавнего побоища. Сэм поспешил обратно, но открытие свое утаил: не хватало еще, чтобы голодный Горлум полез ворошить и обгрызать мертвые кости.

— Поищемте местечко поуютнее, — сказал он. — Только не внизу. Чем выше, тем лучше.

И точно: над озерцом обнаружилась темно-бурая поросль прошлогоднего папоротника. Выше склон зарос темно-зеленым лавром, а вершину крутого холма венчал старый кедрач. Решено было забраться в папоротники и скоротать там наступающий день, по-видимому теплый и ясный. Идти бы и идти по рощам и полянам Итилии, тем более что и орки не любят дневного света; ну а вдруг они отсиживаются где-нибудь в темных тайниках и следят оттуда? И кроме них есть кому следить: у Саурона соглядатаев хватает. Да и все равно Горлум не потерпит Желтой Морды в небесах, а она вот-вот выглянет из-за кряжей Эфель-Дуата и начнет, назло Горлуму, светить и греть.

Сэм шагал и раздумывал о своем: о еде. В растреклятые Ворота соваться теперь не надо, и он снова посетовал на беспечность и недальновидность хозяина; вообще кто там знает, что дальше будет, а эльфийские дорожные хлебцы не худо бы приберечь про черный день. С тех пор как он подсчитал, что запасу у них в обрез на три недели, прошло уж целых шесть дней.

«Это еще хорошо, ежели не припозднимся! — соображал Сэм. — А потом что — лапу сосать? Потом ничего не будет! А ну как будет?»

К тому же он после длинного ночного перехода, напившись и искупавшись, был еще голоднее обычного. Ужин или же завтрак на старой кухне в Исторбинке пришелся бы сейчас в самый раз. Тут его осенило, и он поглядел на Горлума. Тот встал на карачки и принюхивался, готовясь выползти из папоротников.

— Эй, Горлум! — позвал он. — Куда собрался? На добычу? Вот что, скорохват-руконог: ты от нашей еды нос воротишь, да и мне она поднадоела. А ты нынче так и рвешься помогать. Может, добудешь что-нибудь на зуб голодному хоббиту?

— Может быть, может быть, — сказал Горлум. — Смеагорл всегда помогает, если его ласково попросят.

— Ну так я тебя ласково попросю, — сказал Сэм. — А если тебе этого мало, то попрошаю.

Горлум исчез; Фродо сгрыз полпутлиба, забрался поглубже в папоротник и уснул. Сэм пошел посмотрел, как ему спится; еще только-только светало, но и лицо хозяина, и его устало вытянутые руки виднелись ясно. Он вдруг вспомнил, как Фродо все спал и спал в доме Элронда, оправляясь от смертельной раны. Тогда Сэм почти не отлучался от его постели и заметил, что он как-то вроде бы светится изнутри. Теперь-то уж точно светился. Ни страха, ни озабоченности не было в лице Фродо, красивом и постаревшем, точно минули не месяцы, а многие годы: оно не изменилось, но тонкой сетью проступили на нем бесчисленные морщинки. Правда, Сэм Скромби думал не этими словами; он покачал головой — что, мол, тут скажешь! — и пробормотал:

— Люблю я его. Вот он такой и есть, как изнутри просвечивает. Да что там, люблю — вот и весь сказ!

Неслышно возвратился Горлум; взглянув на Фродо через плечо Сэма, он закрыл глаза и без единого слова отполз в сторону. Сэм через минуту подошел к нему и услышал жеванье и бурчанье. На земле подле него безжизненно вытянулись два небольших кроличка: он жадно косился на них.

— Смеагорл всегда послушно помогает, — сказал он. — Он принес кроликов, вкусненьких кроликов. Но хозяин заснул, и Сэму небось тоже хочется спать? Он не будет сейчас есть кроликов? Смеагорл очень старается, но зверюшки не сразу ловятся.

Сэм был покамест согласен на кроликов, так он и сказал Горлуму. Правда, есть их сырьем он не собирался. Все хоббиты, само собой, умеют стряпать — их этому учат раньше, чем грамоте (которой бывает, что и не учат), но Сэм даже по хоббитским меркам был повар хоть куда, и, сколько раз за время их путешествия что-нибудь стряпалось, столько раз стряпал Сэм. Даже когда они с хозяином сбежали налегке, он и то успел прихватить кой-какую утварь: маленькую трутницу, две плоские кастрюльки, одна в другой, деревянную ложку, двухзубую вилку и несколько вертелов, а глубже и заботливее всего было припрятано в деревянной коробочке главное и невосполнимое сокровище — пригоршня соли. Однако надо было разводить огонь: вообще возни многовато, но того стоит. Сэм поразмыслил, достал кинжал, почистил, подточил его — и принялся свежевать кроликов. Спящего Фродо он не хотел оставлять без присмотра даже на пару минут.

— Слышь, Горлум, — сказал он, — у меня есть для тебя еще одно дело. Сходи-ка ты набери водицы в эти вот кастрюльки.

— Смеагорл сходит за водой, раз его просят, — сказал Горлум. — Но зачем хоббиту столько воды? Он напился, он умылся.

— За тем самым, — сказал Сэм. — Узнаешь, коль не догадываешься. Как воды принесешь, так сразу и узнаешь. Только смотри, за кастрюльки своей горлумской головой отвечаешь.

Пока Горлума не было, Сэм пошел снова взглянуть на Фродо. Тот по-прежнему мирно спал, и в этот раз Сэма особенно поразила худоба его лица и рук.

— Чересчур отощал, — ворчливо сказал он. — Будто и не хоббит вовсе. Ладно, вот сготовлю трусиков — и все-таки разбужу его.

Сэм набрал кучу сухого папоротника, слазил на гору и приволок хворосту; разлапистой кедровой ветви должно было хватить надолго. Он подрылся под холм и сварганил очажок, нащипал веточек, в два счета управился с огнивом, и заполыха\о веселенькое пламя, почти не дымившее, а слегка благоухавшее. Он заслонял и подкармливал свой костерок, когда вернулся Горлум, осторожно неся полные кастрюльки и ворча себе под нос.

Он поставил воду, не расплескав, но вдруг увидел, чем занят Сэм, и издал сипловатый визг, рассерженный и испуганный враз.

— Аххх! Нет-ссс! — вскрикнул он. — Нельзя! С ума сошли глупые хоббитцы, да-да, совсем сошли с ума. Нельзя этого делать!

— Чего нельзя-то? — удивился Сэм.

— Нельзя распускать гадкие красные языки! — злился Горлум. — Огня нельзя, огня: он опассный! Он кусается, он жжется. Он выдаст нас врагам, обязательно выдаст!

— Да вряд ли, — сказал Сэм. — Не выдаст, если не совать в костер сырые ветки. Ну а выдаст — значит, такая наша судьба, никуда не денешься. Мне надо трусиков сварить-потушить.

— Сварить кроликов! — визгнул Горлум. — Испортить чудесное мясцо, которое раздобыл и отдал Смеагорл, бедный голодненький Смеагорл! Зачем? Зачем, глупый хоббит? Они молоденькие, сочные, вкусненькие. Ешь их, ешь! — И он потянулся когтистой лапой за кроличьей тушкой, лежавшей на листах у огня.

— Но-но, прибери грабки! — сказал Сэм. — На вкус и цвет товарищей нет. Ты вон отплевываешься от наших хлебцев, а мне сырой кролик в глотку не полезет. Ты мне трусиков отдал — и ладно, это уж мое дело, как их слопать. Хочу вот их потушить, и хоть ты тресни. Иди налови других и кушенькай их, как знаешь, только чтоб я не видел. Давай, давай, а то кому что глаза мозолит: тебе мой костерок, а мне тут один хмырь болотный. За огнем я пригляжу, он дымить не будет, не беспокойся.

Горлум с ворчаньем уполз в папоротники, а Сэм занялся стряпней.

— Взять ту же крольчатину, — говорил он себе. — Что нужно хоббиту к ней на придачу? Травки-приправки, коренья-картохи, ну, хлеб само собой. А за травками-то, пожалуй, недалеко ходить. Горлум! — тихо позвал он. — Услужи, будь другом, в третий раз. Нарви мне кой-каких травок.

Горлум выставил голову из зарослей, но его физионо- мия не выражала ни дружелюбия, ни готовности к услугам.

— Лавровых листиков, тимьяна и шалфею — да скоренько, пока вода не закипела, — сказал Сэм.

— Нет! — сказал Горлум. — Смеагорл сердитый. И Смеагорл не любит вонючие листики. Он не ест всяких травок-кореньев, нет, моя прелесть, только если совсем-совсем голодный или если он заболел, бедненький Смеагорл.

— Если бедненький Смеагорл не будет слушаться, то вот сейчас вода вскипит и сильно его покусает, — пригрозил Сэм. — Злой Сэм ткнет его носиком в кипяточек, да, моя прелесть. Будь сейчас другое время года, ты у меня отыскал и нарыл бы брюквы, морковки, а может, и картох. Здесь наверняка много чего самосейкой растет. Эх, сейчас бы пяток картох!

— Смеагорл не пойдет никуда, он уже находился, да, моя прелесть, — прошипел Горлум. — Он боится ходить, и он очень устал, а хоббит плохой, гадкий, нехороший. Смеагорл не станет рыться в земле, искать коренья, морковки и картохи. Какие картохи, моя прелесть, какие такие картохи?

— Кар-то-фе-ли-ны, — сказал Сэм. — Жихарь в картошке души не чает, а уж ежели набить пустое брюхо, так лучше-то ничего и на свете нет. Картох тебе искать не надо, все равно не найдешь. Ты лучше будь послушненьким Смеагорлом и нарви мне травок, вот мы с тобой и поладим, а если не рассоримся по твоей милости, то я тебе как-нибудь сготовлю картошечки. Печеная рыбка с жареной картошечкой по рецепту С. Скромби — небось не откажешься.

— Нет, нет-ссс, откажемся. Нельзя печь, нельзя портить вкусненькую рыбку. Дай рыбку сейчас, и не надо мерзсской картошечки!

— Ну, с тобой толковать — это надо гороху наесться, — сказал Сэм. — Ладно, иди дрыхни!

В конце концов он обошелся и без Горлума: нарвал травок-листиков на пригорке неподалеку, даже не потеряв из виду спящего хозяина. Сидя у костра, подкладывая хворостинки, он размышлял так себе, ни о чем: вода что-то долго не закипала. Кругом разливался утренний свет, теплело с каждой минутой; роса обсохла на траве и на листьях. Кастрюльки с заправленной по-умному крольчатиной булькали над костром, и Сэм, пока суд да дело, чуть не заснул. Кролики тушились час или около того: он тыкал в них вилкой и время от времени пробовал бульон.

Наконец он признал блюдо готовым, снял кастрюльки с огня и пошел будить Фродо. Тот приоткрыл глаза, увидел стоящего над ним Сэма и расстался с мирными, милыми, нездешними сновиденьями.

— Сэм, ты чего? — проговорил он. — Почему не спишь? Что-нибудь стряслось? Сколько времени?

— Да уж часа два как рассвело, — сказал Сэм. — У нас в Хоббитании примерно полдевятого. Пока ничего не стряслось. Хотя как сказать: ни тебе кореньев, ни лука, ни картох. Тут я кое-что потушил, сударь, и бульончик имеется: подзаправьтесь малость. Из кружки, что ль, будете? А можно прямо из кастрюльки, вот только остынет. Тарелок-то нет, все сикось-накось.

Фродо зевнул и потянулся.

— Ты бы лучше отоспался, Сэм, — сказал он. — И костер здесь разводить не надо бы. Но я правда жутко голодный. Хмм! — Он потянул носом. — Даже отсюда пахнет. Что это ты состряпал?

— Да Смеагорл расщедрился, — сказал Сэм. — Отвалил нам парочку крольчат; теперь небось локти кусает. Но к ним — ничегошеньки, спасибо хоть нашлось чем приправить.

Они устроились поудобнее и принялись уплетать мясо из кастрюлек, орудуя на пару ложкой и вилкой. Разломили и сжевали еще один путлиб — словом, пир, да и только.

— Фью-уу! Горлум! — присвистнув, позвал Сэм. — Иди сюда! Передумывай, пока не поздно. Отведай тушеной крольчатинки, тут еще порядком осталось.

Но ответа не было.

— Делать нечего, придется доедать, — вздохнул Сэм. — Да он себя не обидит: я думаю, пошел по свежатинку.

— И теперь уж давай поспи, — сказал Фродо.

— Я, так и быть, сосну, а вот вы, сударь, не дремлите. С ним надо ухо востро. Он же все-таки наполовину Вонючка, ну, вы меня поняли, прежний Горлум-лиходей, а сейчас вроде как больше, чем наполовину. Сперва-то он, будьте уверены, меня попробует придушить. Худо мы с ним ладим, не нравится ему Сэм, нет-ссс, моя прелесть, ссовсем не нравится.

Они подлизали кастрюльки, и Сэм пошел вниз к ручью мыть посуду, домыл, встал на ноги и оглядел пригорок. Солнце как раз поднялось над дымным облаком или туманным маревом — над вечно затененными горами — и озарило золотистым светом дерева и лужайки. Вверху, над рощицей, вилась как нельзя более заметная под солнцем тонкая струйка сероватого дыма. Он вздрогнул и понял, что это дымит его костерок, который он толком не загасил.

— Хорош, нечего сказать! Вот недотепа! — пробурчал он и бегом припустил назад, но вдруг остановился и насторожил уши. Свистнули — или почудилось? Может, какая здешняя птица? А если свист, то не со стороны, где Фродо. Тут раздался ответный свист, совсем уж с другой стороны. Сэм помчался опрометью.

Оказалось, головешка подпалила кучку папоротника возле костра, и затлелась подсохшая трава. Он поспешно вытоптал огонь, разбросал золу и завалил очажок дерном. И пополз к Фродо.

— Слышали свист и потом ответный? — спросил он. — С минуту-другую назад? Хорошо бы это были птицы, да что-то не похоже: скорее перекликаются по-птичьи. А тут еще мой костерок дымить вздумал! Стрясется из-за меня беда — никогда себе этого не прощу, ежели нас сразу не укокошат!

— Чшшш! — шепнул Фродо. — Кажется, голоса.

Хоббиты мигом увязали и навьючили котомки, отползли подальше в заросли и притаились.

Теперь уж не стало сомнений, что это голоса: негромкие, осторожные, но близкие, все ближе и ближе. Внезапно кто-то сказал совсем рядом:

— Вот след костра! Дым отсюда шел. Далеко он убежать не мог: должно быть, засел в папоротниках. Сейчас мы его словим, как кролика, и разберемся, что это за птица!

— И вытянем из него всю подноготную! — отозвался другой голос.

Четыре человека вошли в заросли с разных сторон. Бежать было некуда, прятаться поздно: Фродо и Сэм вскочили на ноги и стали спина к спине, выхватив мечи.

Но ловчие были изумлены куда больше, чем дичь. Четыре рослых воина остановились как вкопанные. Двое держали в руках копья с широкими светлыми жалами. У других двоих были луки в человеческий рост и колчаны с длинными зеленоперыми стрелами. Мечи при бедре у каждого; пятнистое буро-зеленое облаченье, видимо, служило для маскировки, затем же зеленые рукавицы, зеленые капюшоны и повязки на лицах. Видны были одни глаза, ясные и яркие. Фродо сразу припомнился Боромир: эти люди походили на него ростом, статью и речью.

— Кого искали, того не нашли, — сказал один. — А кого мы нашли?

— Это не орки, — сказал другой, отпустив рукоять меча, за которую взялся при виде Терна в руке Фродо.

— Может, эльфы? — неуверенно вымолвил третий.

— Нет! Это не эльфы, — заметил четвертый, самый высокий и, судя по осанке, их предводитель. — Эльфы больше в Итилию не заходят. К тому же, как известно, эльфы — народ дивной красоты.

— Видать, мы вас своей красотой не удивили, — сказал Сэм. — Спасибо на добром слове. А вы, может, перестанете нас обсуждать, представитесь сами и объясните, зачем помешали отдыху двух усталых странников?

Высокий воин в зеленом угрюмо рассмеялся.

— Я Фарамир, военачальник Гондора, — сказал он. — Странников в здешних местах не бывает: либо вы служите Черным Силам, либо Светлым.

— Однако же ни то, ни другое неверно, — сказал Фродо. — При всем уважении к военачальнику Фарамиру мы тем не менее странники.

— Тогда немедля объявите, кто вы такие и куда путь держите, — сказал Фарамир. — Нам некогда разгадывать загадки или обмениваться любезностями. Да! И где третий ваш спутник?

— Третий?

— Да, такой вороватый молодчик: он мочил нос в пруду, вон там. Довольно гнусного вида существо. Верно, из породы орков-соглядатаев или их подручный. Но он каким-то чудом исхитрился от нас улизнуть.

— Не знаю, где он, — сказал Фродо. — Он наш случайный спутник, и я за него не в ответе. Но если он вам еще попадется, пощадите его: приведите или отошлите к нам. Это жалкая, заблудшая тварь, меня свела с ним судьба. Что же до нас, то мы — хоббиты из Хоббитании, северо-западного края за многими реками. Меня зовут Фродо, сын Дрого, а это Сэммиум, сын Хэмбриджа, достойный хоббит, взятый мною в услуженье. Мы пришли издалека — из Раздола, или Имладриса, как он иначе зовется. — Тут Фарамир насторожился и стал слушать очень внимательно. — С нами было еще семеро; один погиб в Мории, с другими мы расстались в Парт-Галене за Рэросом: двое из них нашей породы, а еще — гном, эльф и два человека, Арагорн и Боромир из южного града Минас-Тирита.

— Боромир! — воскликнули все четверо.

— Боромир, сын наместника Денэтора? — сказал Фарамир, и лицо его странно посуровело. — Вы шли с ним? Это поистине новости, если это правда. Знайте же малютки-странники, что Боромир, сын Денэтора, был Верховным Стражем Белой Крепости и нашим воеводою — худо приходится нам без него. Так почему же вы оказались в одном отряде с Боромиром? Отвечайте скорее, солнце уже высоко!

— Тебе ведомы слова, за разгадкой которых Боромир отправился в Раздол? — отвечал вопросом Фродо.

Но в Имладрисе скуют опять Сломанный меч вождя…

— Слова эти мне ведомы, — с удивлением сказал Фарамир. — И то, что они ведомы вам, говорит в вашу пользу.

— Так вот, Арагорн, о котором я упоминал, — владелец Сломанного Меча, — сказал Фродо. — А мы — невысоклики, о нас там тоже шла речь.

— Вижу, — задумчиво сказал Фарамир. — Вернее — вижу, что может быть и так. А Проклятие, которое добыл в бою Исилдур, — это что?

— Это пока сокрыто, — ответствовал Фродо. — Со временем, вероятно, разъяснится.

— Придется вас толком допросить, — сказал Фарамир, — а то все же непонятно, как вы забрели так далеко на восток и блуждаете в тени… — Он указал рукой и не стал называть горы. — Но это все потом, сейчас нам недосуг. Вам грозила гибель, недалеко прошли бы вы по этой дороге или окрестными холмами. Сегодня здесь будет большая сеча, и либо мы из нее не выйдем живыми, либо разгромим неприятеля и быстро отступим к Андуину. Я оставлю с вами двоих, для вашей охраны и ради моего спокойствия. Безрассудно доверять случайным встречным на здешних дорогах. Если я вернусь, поговорим подробнее.

— Прощай же! — сказал Фродо, низко поклонившись. — Думай обо мне как знаешь, но я — в дружбе со всеми, кто воюет против общего врага. Мы пошли бы на бой, если бы столь могучие и доблестные мужи, как вы, не побрезговали нашей помощью, а я бы мог пренебречь своим поручением. Да воссияют ваши мечи!

— Что ни говори, а невысоклики — народ учтивый, — усмехнулся Фарамир. — Прощай!

Хоббиты снова уселись, но поверять друг другу мысли и сомнения не стали: рядом, в рассеянной тени лавров, стояли двое стражей. Они то и дело снимали повязки с лица — уж очень парило, — и Фродо видел светлокожих, темноволосых и сероглазых мужчин, полных достоинства и суровой печали. Разговаривали они вполголоса, сперва на всеобщем языке, но как-то по-старинному; потом зазвучало иное наречие. Фродо ушам не поверил, услышав эльфийский язык, правда немного измененный, и принялся удивленно разглядывать воинов, ибо понял, что они — южные дунаданцы, потомки властителей Заокраинного Запада.

Наконец он решился заговорить с ними: они отвечали медлительно и немногословно. Звали их Маблунг и Дамрод, они были дружинниками Гондора, итильскими Следопытами, ибо их предки жили в Итилии, покуда она не была завоевана. Из таких, как они, наместник Денэтор составил передовые отряды, воины Следопыты втайне переправлялись через Андуин (где и как, они, конечно, не сказали) и набегами громили и рассеивали орков и прочую солдатню Саурона между Великой Рекой и Эфель-Д у атом.

— Отсюда до восточного берега Андуина около десятка лиг, — сказал Маблунг. — Так далеко мы редко заходим. Но нынче случай особый: подкарауливаем хородримцев, будь они сто раз неладны!

— Да, беда с этими южанами! — подтвердил Дамрод. — Говорят, в старину Гондор даже торговал с хородскими царьками, хотя дружбы с ними никогда не было. Прежде владычество Гондора простиралось до устьев Андуина, и Умбар, самое ближнее их царство, был вассальным. Но это дела давние: много жизней утекло с тех пор. Умбар отложился, о прочих долго ничего не было известно. Лишь недавно узнали мы, что Враг соблазнил их посулами власти и наживы и они ему предались — издавна, как многие царства Востока, склонялись они к нему. Увы, дни Гондора сочтены, и недолго выстоят стены Минас-Тирита, ибо велико могущество Врага и непомерна его злоба.

— Но все же мы не сидим сложа руки и, сколько можем, препятствуем его умыслам, — сказал Маблунг. — Треклятые южане выслали огромное войско, будто без них мало полчищ собрал за стенами Мордора властелин Черного Замка, и оно шествует по древним дорогам, когда-то проложенным мастерами-строителями Гондора. Идут в открытую, не стерегутся: видно, уповают на могущество своего нового владыки, думают, что одна тень его воли оборонит их. Ну, мы их немного проучим. Несколько дней назад нас оповестили, что войско их на подходе и передовой отряд появится еще до полудня там, наверху, где развилиной проходит большак. Большак-то проходит, а они не пройдут. Фарамир их не пропустит: он теперь наш всегдашний предводитель в смертельных схватках. Но его смерть минует и судьба щадит — может статься, для горшей участи.

Разговор прервался: все замолкли и прислушались. Застыла настороженная тишь. Сэм выглядывал из своего папоротникового укрытия и зорким хоббитским глазом видел, что люди кругом прибывали и прибывали: крались по склонам в одиночку или длинными вереницами, хоронясь близ лесочков и рощиц, иные пробирались по траве и сквозь кустарник, почти невидимки в своем пятнистом буро-зеленом облачении. Все были в нахлобученных капюшонах, в зеленых рукавицах и вооружены, как Фарамир и его спутники. Прошли и бесследно исчезли средь бела дня. Высоко стояло полуденное солнце. Тени укоротились.

«Где-то наш оглоед Горлум? — подумал Сэм, забираясь в папоротник поглубже, чтоб не припекало. — Примут его за орка — мокрого места не оставят. А тут еще Желтая Морда так и норовит изжарить. Ну, ему к переделкам не привыкать: авось уцелеет».

Он разлегся возле Фродо, задремал — и проснулся от дальнего пенья рогов. Проснулся, сел и огляделся: солнце светило вовсю и пекло немилосердно, их стражи замерли начеку в тени деревьев. Рога затрубили громче — и совсем неподалеку, на горе. Сэму послышался боевой клич и дикие вопли, но это подальше, словно из какой-то пещеры. Потом грохот битвы докатился до них: казалось, дерутся почти рядом. Сталь скрежетала о сталь, мечи со звоном врубались в железные шлемы и глухо ударяли о щиты, крики мешались с отчаянным визгом, и разносился громозвучный клич: Гондор! Гондор!

— Будто сто кузнецов враз за работой, — сказал Сэм Фродо. — Ближе-то лучше бы не надо.

Но битва еще приблизилась.

— Вот они! — крикнул Дамрод. — Глядите-ка! Десяток-другой южан прорвал засаду: бегут вниз с дороги. Удирают со всех ног, а наши не отстают, и Фарамир впереди всех!

Сэм не пожелал упустить зрелище, пошел к стражам, взлез на высокий лавр и увидел, как смуглые люди в красном сломя голову мчатся по склону, а за ними — зеленые воины, с маху рубя их на бегу. Тучей летели стрелы. Вдруг с пригорка над их убежищем рухнул, ломая деревца, человек и чуть не придавил Фродо, распластавшись лицом вниз за несколько футов от него. Зеленоперые стрелы торчали из-под золотого наплечника, алый плащ был изорван, медный пластинчатый панцирь разрублен, черные космы, переплетенные золочеными нитями, намокли от крови. Его коричневая рука сжимала рукоять сломанного меча.

Так Сэм впервые увидел, как страшно люди бьются друг с другом, и ему это очень не понравилось. Он был рад, что хоть мертвого лица не видно. «Интересно, — подумал он, — как его звали, откуда он родом, злое у него было сердце или же его обманом и угрозами погнали в дальние края; может, ему вовсе не хотелось воевать, и он лучше остался бы дома», но эти мысли унеслись точно дым, ибо едва Маблунг шагнул к мертвецу, как накатился неимоверный грохот. Голосили, вопили, орали, но все заглушал трубный вой, а потом землю сотряс топот, будто рушились тяжеленные бревна.

— Берегись! Берегись! — крикнул другу Дамрод. — Оборони нас валары! Мумак! Мумак!

С изумленьем, ужасом и восторгом увидел Сэм громадного зверя, сметающего деревья на пути вниз. Огромный, как дом, да нет, куда больше любого дома, он показался хоббиту живой горой в серой коже. У страха глаза велики, а он их вдобавок разинул, но хородский мумак и правда был зверем невиданной величины, теперь таких в Средиземье уже не осталось, нынешняя его отдаленная родня — пигмеи рядом с ним. Он мчался прямо на них, но свернул и прогрохотал мимо за несколько ярдов: ножищи его были как деревья, ушищи хлопали, как паруса, длинный хобот подъят, будто грозный, готовый наброситься змей, маленькие глазки воспалены; из-под задранных, будто рога, бивней в золотых кольцах хлестала кровавая пена. Алая с золотом изодранная попона волочилась за ним; на спине его застряли обломки боевой башни, сокрушенной о деревья; и крохотный человечек отчаянно цеплялся за его шею — могучий воин, исполин среди смуглингов.

Страшный зверь промчался, разметав рощу и разломав каменный водоем. Стрелы свистели вокруг него и отскакивали от его толстенной шкуры. Южане и гондорцы бежали перед ним; кто попадался, тех он хватал хоботом и расшибал об землю. Вскоре он исчез из виду, трубя и топоча. Что с ним сталось — этого Сэм не узнал: может, он еще долго носился по пустошам, пока не сгинул в чужих краях или не угодил в глубокую яму, а может, с разгону добежал до Великой Реки и в ней утонул.

Сэм восхищенно перевел дыхание.

— Олифант! — выговорил он. — Есть, значит, олифанты, и я одного видел. Вот это жизнь! Но дома-то кто мне поверит? Ну, если больше ничего не покажут, я пошел спать.

— Спи, пока можно, — сказал Маблунг. — Но скоро начальник вернется, если он жив, конечно; а как вернется, так мы немедля и в путь. Лишь только Враг проведает о кровавой битве, сразу вышлет за нами погоню.

— Ну и уходите, только не топочите! — сказал Сэм. — Не мешайте мне спать, я всю ночь провел на ногах.

Маблунг рассмеялся.

— Сомневаюсь, что Фарамир оставит вас здесь, господин Сэммиум, — сказал он. — Впрочем, увидите сами.

Глава V

Закатное окно

Сэму казалось, что он проспал несколько минут; между тем проснулся он часа через три, когда возвратился Фарамир и с ним много-много людей; все, кто уцелел в битве, собрались на склоне холма — человек двести или триста. Они расселись широким полукругом; Фарамир сидел посредине, перед ним стоял Фродо. Это походило на странное судилище.

Сэм выполз из папоротников, никем не замеченный, и пристроился к человеческому полумесяцу с краю; оттуда было хорошо видно и слышно, и он глядел во все глаза и не пропускал ни одного слова, готовый, ежели что, тотчас ринуться на выручку хозяину. Повязка больше не скрывала лицо Фарамира, суровое и властное; его устремленные на Фродо серо-стальные глаза глядели остро, проницательно и раздумчиво.

Сэм скоро понял, что Фарамиру подозрительны недомолвки Фродо, из-за которых неясно, зачем он шел с Отрядом от Раздола, почему расстался с Боромиром и куда направляется теперь. То и дело заводил он речь о Проклятии Исилдура: словом, явно раскусил, что самое важное от него скрывают.

— Раз невысоклик отважится взять на себя Проклятие Исилдура, — настаивал он, — и раз ты и есть тот невысоклик, значит, тебе известно, что это за Проклятие, и ты предъявил его Совету, о котором говоришь, а Боромир видел его. Так или не так?

Фродо не отвечал.

— Так! — сказал Фарамир. — Ты скрытничаешь, однако же все, что касается Боромира, касается и меня. Согласно былинам, Исилдура поразила оркская стрела, но стрел этих что песчинок в реке, и едва ли воитель Гондора Боромир принял бы одну из них за роковое знамение. Ты что же, был хранителем этого неведомого Проклятия? Оно сокрыто, сказал ты, не ты ли его сокрыл?

— Нет, сокрыл его не я, — сказал Фродо. — Оно не принадлежит мне, и нет его владельца среди смертных, ни самых великих, ни самых ничтожных. Если кто и вправе владеть им, то это Арагорн, сын Араторна, наш предводитель от Мории до Рэроса; я о нем говорил.

— Почему он, а не Боромир, страж Крепости, воздвигнутой сынами Элендила?

— Потому что Арагорн по отцовской линии прямой потомок Исилдура, сына Элендила. Он опоясан Элендиловым мечом.

Изумленным гулом отозвалось собрание на эти слова. Послышались возгласы:

— Меч Элендила! Меч Элендила скоро заблещет в Минас-Тирите! Добрые вести!

Но Фарамир и бровью не повел.

— Может быть, — сказал он. — Но столь великие притязания надобно подтвердить, и, коли этот Арагорн явится в Минас-Тирит, от него потребуют бесспорных доказательств. Пока что — а я был там шесть дней назад — не явился ни он и никто другой из твоего Отряда.

— Боромир признал его притязания, — сказал Фродо. — Да будь здесь Боромир, он бы и ответил тебе на твои вопросы. Уже давно расстались мы с ним у Рэроса, и он направлялся прямиком в вашу столицу; наверно, по возвращении туда ты все от него узнаешь. Ему, как и всем остальным, было известно, зачем я в Отряде: Элронд из Имладриса объявил об этом всему Совету. Мне было дано-поручение, оно привело меня сюда, но я не волен открыть его никому более. Скажу только, что тем, кто насмерть бьется с Врагом, не пристало меня задерживать.

Фродо говорил горделиво, хоть на сердце у него, верно, кошки скребли, и Сэм его мысленно одобрил. Но Фарамир не унимался.

— Так! — сказал он. — Ты, стало быть, советуешь мне не мешаться в чужие дела, уходить восвояси и отпустить тебя на все четыре стороны. Дескать, Боромир мне все объяснит, когда вернется. Вернется, говоришь ты! Ты был другом Боромиру?

Фродо живо припомнилось, как Боромир напал на него, и он замешкался с ответом. Взгляд Фарамира стал жестче.

— Много тягостей и невзгод вынесли мы бок о бок с Боромиром, — вымолвил наконец Фродо. — Да, я был ему другом.

Фарамир мрачно усмехнулся.

— И тебе горько было бы узнать, что Боромира нет в живых?

— Конечно, горько, — удивленно ответил Фродо. Он взглянул Фарамиру в глаза и оторопел. — Нет в живых? — сказал он. — Ты хочешь сказать, что он погиб и тебе это известно? Или ты просто испытуешь меня пустыми словами? Хочешь обманом вывести меня на чистую воду?

— Я даже орка не стану обманом выводить на чистую воду, — сказал Фарамир.

— Как же он погиб, откуда ты знаешь об этом? Ты ведь сказал, будто никто из нашего Отряда к вам в столицу не явился?

— О том, как он погиб, я надеялся услышать от его друга и спутника.

— Но я оставил его живым и здоровым. И насколько мне известно, он жив и поныне. Правда, гибель подстерегает нынче на каждом шагу.

— Да, на каждом шагу, — подтвердил Фарамир. — И гибельнее всего — предательство.

Сэм слушал, слушал — и так рассердился, что потерял всякое терпение. Последние слова Фарамира его доняли:

он выскочил на средину полукруга и обратился к хозяину.

— Прошу прощения, сударь, — сказал он, — только, по-моему, уже хватит с вас колотушек. Кто он такой, чтобы эдак вам дерзить? После всего-то, что вам пришлось вынести ради них же, Громадин неблагодарных!

Вот что, начальник! — Он встал перед Фарамиром, руки в боки, с таким же видом, с каким распекал хоббитят, «по нахалке» отвечавших ему на строгий вопрос, что это они поделывают в чужом фруктовом саду. Послышался ропот, но большей частью воины ухмылялись: уж очень было забавно глядеть на их сурового предводителя, сидевшего на земле лицом к лицу с широко расставившим ноги разъяренным малышом-хоббитом, — такое не каждый день увидишь! — Вот что я тебе скажу, — продолжал Сэм. — Ты на что это намекаешь, а? Кончай ходить вокруг да около, говори прямо, а то дождешься, что набежит сто тысяч орков из Мордора! Если ты думаешь, что мой хозяин прикончил вашего Боромира и убежал, то не знаю, где твоя голова — но хоть не виляй! И не забудь сказать нам, что дальше-то делать собираешься. Жалко вот, между прочим, что некоторые на словах самые главные противники Врагу, а другим становятся поперек дороги, хотя другие-то, может, не меньше ихнего делают. То-то бы Враг на тебя сейчас порадовался: решил бы, что у него новый дружок объявился!

— Тише! — сказал Фарамир без малейшего гнева. — Не мешай говорить своему хозяину, он не в пример умнее. Я и без тебя знаю, что медлить нам опасно, однако улучил время, дабы разобраться в трудном деле. Будь я поспешлив, как ты, я бы давно уже вас зарубил, ибо мне строго-настрого велено убивать всех, кто обретается здесь без позволения властителя Гондора. Но мне претит всякое ненужное и даже необходимое убийство. И слов я на ветер не бросаю, будь уверен. Сядь рядом с хозяином и помолчи!

Сэм плюхнулся на землю, красный как рак. Фарамир снова обратился к Фродо.

— Ты спросил, откуда я знаю, что сына Денэтора нет в живых. Дурные вести крылаты. А ночью, как говорится, сердце сердцу весть подает. Боромир — мой родной брат.

Скорбная тень омрачила его лицо.

— Тебе памятно что-нибудь из богатырского доспеха Боромира?

Фродо немного подумал, опасаясь новой ловушки и недоумевая, чем это все может обернуться. Ему едва ли не чудом удалось спасти Кольцо от свирепой хватки Боромира, а как уберечь его в окруженье могучих витязей — этого он не представлял. Сердце его, однако, чуяло, что Фарамир, с виду очень похожий на брата, осмотрительнее, мудрее и надежнее его.

— Да, я помню рог Боромира, — сказал он.