Стамбул. Новый Вавилон на берегах Босфора Бурыгин Сергей

– А можно ли тебе верить? – спросил он задумчиво.

– Проверь.

– Его можно найти в Эдирне у торговцев Гулямов.

Нельзя сказать, чтобы я не струхнул, ибо на карту был поставлен вопрос жизни и смерти, но действовать нужно было решительно.

– Я знаю, – сказал я как можно спокойнее. – Этот Гулям родственник Якуба Афара из Дамаска и торговца Мафлея из Стамбула.

– Вижу, ты видишь все. Тебе можно доверять.

– Тогда скажи еще, где сейчас твой дядя Хамд эльАмасат?

– И его ты знаешь? – спросил он удивленно.

– Очень хорошо знаю, он бывал в Сахаре и Египте.

Удивление его росло. Я казался ему влиятельным членом их братства. Он спросил, не являюсь ли я дамасским уста.

– Не спрашивай, а отвечай мне!

– Хамд эль-Амасат в Скутари. Он живет у франкского торговца Галэно или Галэне…

– Галэнгре, хочешь ты сказать.

– Господин, ты знаешь абсолютно все!

– Нет, я не знаю одного – как сейчас зовут уста?

– Он из Коньи, и зовут его Абд эль-Миратта.

– Благодарю тебя. Скоро ты обо мне услышишь.

Он ответил на мое прощание с подобострастием, из чего мне стало ясно, что он поверил мне полностью. Нельзя было терять ни минуты, иначе можно было потерять все. Даже не заходя к Мафлею, я пошел в Димитри, чтобы справиться в кофейне о Колеттисе. Хозяина не было, на хозяйстве была жена. Прежде всего я поинтересовался брадобреем и узнал, что приходил врач и перевязал его. Недавно его увезли. Я спросил о Колеттисе. Женщина посмотрела на меня удивленно и спросила:

– Колеттис? Да это имя моего мужа!

– Да? Вот не знал. А где найти человека из Коньи по имени Абд эль-Миратта?

– Он живет у нас.

– Где же он сейчас?

– Пошел гулять к башне Галаты.

– Один?

– С братом мужа.

Итак, все складывалось отлично! Наверняка они занимались украшениями. Надо было идти за ними. Я узнал, что они ушли недавно. Омар был здесь, когда они ушли, и покинул дом вскоре после них. Так что мститель пошел по следам убийцы. Я сел на лошадь и поехал в сторону Галаты. На улицах этого квартала было полно праздношатающихся матросов, солдат, горшечников и всяческих подозрительных личностей, пробраться через которых было непросто.

Возле башни было вообще не протолкнуться. Наверное, там что-то произошло, поскольку все толкались и пинались, начиналась давка. Я заплатил за лошадей и стал продираться сквозь толпу. Какой-то человек рядом со мной пояснил:

– Двое поднялись на галерею башни и упали оттуда, они лежат под башней.

Мне стало жутко. Омар пошел за теми двумя. Что, если несчастье произошло с ним?

Я стал решительно пробиваться вперед. Наконец мне удалось растолкать зевак, и я оказался возле круга, образованного густой толпой. В середине лежали два обезображенных тела. Галерея генуэзской башни расположена на высоте сорок метров – можно легко представить, как выглядели трупы. Омара среди них не было – это я понял по одежде. Лицо одного было нетронуто, и я узнал того самого Александра Колеттиса, который ускользал от хаддедина. Но кто другой? Понять это было невозможно. Как сказал мне сосед по толпе, когда он падал, то на какое-то мгновение смог удержаться, ухватившись за решетку, но тут же сорвался.

Я невольно бросил взгляд на его руки. На правой у него имелся порез – этой рукой он пытался удержаться. Но где Омар? Я пробился к башне и стал подниматься. Пришлось заплатить еще раз бакшиш, и меня никто не удерживал. Я поднялся по пяти каменным лестницам на пять этажей, потом по деревянным ступеням до кофейни. Хозяина я там нашел, но ни одного гостя. До сих пор мне пришлось преодолеть 144 ступени. Оставалось 45 до колокола. От него я ступил на галерею. Обогнул ее по окружности и очутился на месте, под которым внизу лежали тела и пестрели пятна крови. Они явно боролись, эти люди! Бой на такой высоте, на гладком, скользком полу, один против двоих, как я предполагал. Ужас!

Я снова устремился вниз, минуя кофейню, и побежал домой. Первым, кого я увидел в селамлыке, был Якуб Афара. Лицо его светилось радостью, он обнял меня и произнес:

– Эмир, порадуйся со мной, я вернул себе мои изделия!

– Быть не может!

– Но тем не менее это так!

– Как же это случилось?

– Твой друг Омар сделал это!

– Откуда он их принес?

– Не знаю. Он вручил мне пакет и тут же пошел в садовый домик, где заперся в комнате. Он никому не хочет открывать дверь.

– Посмотрим, не сделает ли он для меня исключение…

У двери садового домика стоял Халеф. Он подошел ко мне и спросил:

– Сиди, что случилось? Омар бен Садик пришел весь израненный. Сейчас он промывает раны.

– Он выследил Абрахим-Мамура и сбросил его с башни.

– Машалла! Быть не может!

– Я предполагаю и почти уверен, что так оно и есть. Но пока надо молчать.

Я подошел к двери и назвал свое имя. Он сразу же открыл и пустил нас с Халефом. И вот что он рассказал.

Сначала он был у врача, которого сопровождал, потом снова с носильщиками, забравшими брадобрея; пришел в жилище Колеттиса и застал там последнего тихо беседующим с Абрахим – Маму ром, но те его не узнали. Он разобрал несколько отдельных слов в их беседе и прислушался. Потом вышел из комнаты, но по коридору прошел к другой двери, зашел в пустую комнату и слышал весь их разговор – те чувствовали себя в безопасности и говорили громко.

Они говорили о драгоценностях из Дамаска, которые собирались забрать в башне, где находился один из людей из шайки Абрахима. Дальнейший ход разговора убедил его, что предположение верно, ибо Абрахим рассказывал о вчерашнем бегстве в Золотом Роге. Омар решил следить за ними до башни. Подслушать все ему удалось благодаря тому, что хозяйка все время была занята во дворе. Когда они двинулись в путь, он последовал за ними. Какое-то время они пробыли с охранником в полуподвальном этаже башни, используемом как курятник, а потом стали подниматься. Он – за ними. В кофейне выпили по чашке кофе, затем оба пошли выше, а охранник вернулся. Омар пошел за ними. Когда он добрался до колокольни, они стояли снаружи на галерее, повернувшись к нему спиной, а пакет лежал в комнате с колоколами. Он придвинулся поближе, и тут они его заметили.

– Что тебе нужно? – спросил Абрахим. – Ты ведь был у Колеттиса?

– А почему это тебя интересует? – ответил Омар.

– Ты нас хочешь подслушать, собака!

Тут Омар вспомнил, что он сын свободных и мужественных уэлада меразита, и к нему вернулась храбрость льва.

– Да, я вас подслушивал! – с вызовом произнес он. – Ты Абрахим-Мамур, похититель девушек и сокровищ, чье логово вчера было нами разгромлено. Месть близка. Я приветствую тебя от имени эмира Франкистана, который вновь забрал у тебя Гюзель и выгнал из Дамаска. Твой час пробил!

Абрахим как окаменел. Это использовал Омар, напав на него. Он схватил его и перебросил через парапет. Колеттис с криком схватился за кинжал. Они сцепились. Омар был ранен в шею, но это только удвоило его силы, и он выбросил и грека за решетку. Тут Омар заметил, что Абрахим одной рукой держится снаружи за ограждение. Омар схватил нож и вонзил ему в руку. Пальцы разжались…

Это произошло быстрее, чем рассказывается здесь. Он прополз назад в колокольный зал, взял пакет и ушел. Ему удалось скрыться незамеченным. Тем временем внизу вокруг трупов стала собираться толпа.

Омар рассказал все это с таким равнодушием, как будто речь шла об обычных делах. Я тоже никак это не прокомментировал, а только перевязал ему рану. Затем он пошел с нами в главный дом, где его рассказ вызвал иную реакцию. Мафлей, брат его и Исла вскрикивали от ужаса и в конце концов помчались смотреть на тела. Через некоторое время они вернулись и сообщили, что трупы перенесли в то самое полуподвальное помещение башни. Никто их так и не мог опознать…

Я спросил Халефа, не хочет ли он взглянуть на своего старого друга, переводчика Колеттиса, но тот ответил с невозмутимой миной, пожав плечами:

– Если бы это был Кара бен Немей или хаджи Халеф Омар, я бы пошел. Этот грек же – крот, на которого и смотреть не хочется.

Понадобилось много времени, чтобы Мафлей и его родственники наконец успокоились.

– Этого нападения явно недостаточно! – сказал Исла. – Короткое мгновение страха – малая кара за все то, что он совершил. Надо было бы взять его живым.

– Но остались еще оба Амасата, – добавил его отец. – Надеюсь, нам с ними доведется повстречаться!

– Вам достаточно будет одного – Баруда эль-Амасата, другой вам ничего не сделал. Если вы обещаете не причинять ему насилия, а передать суду, вы его получите.

Эти мои слова вызвали новое оживление. Меня одолевали расспросами и просьбами. Я держался твердо, но под конец все же рассказал о сегодняшнем разговоре с дервишем. Едва я закончил, как вскочил Якуб Афара и закричал:

– Аллах керим! Я догадался, что нужно этим людям. Они нацелились на нашу семью, ибо Исла отнял у этого Абрахим-Мамура Зеницу. Сначала они хотели сделать меня нищим, это им не удалось. Потом они направились в Адрианополь, потом настала очередь Мафлея – начали с поставщиков. Надо срочно написать, предупредить Гуляма и Галэнгре!

– Написать? – удивился Исла. – Что это даст? Надо самим ехать в Адрианополь и поймать этого Баруда эльАмасата. Эфенди, ты поедешь с нами?

– Да, – ответил я, – это лучшее, что можно сейчас придумать. Я поеду с вами, потому что этот город лежит по пути домой.

– Ты хочешь возвращаться, эфенди?

– Пожалуй. Я пробыл вдали от родного дома намного дольше, чем предполагал.

Надо сказать, что это мало кому понравилось, но, когда я обосновал свое решение, они вынуждены были признать, что я прав. Во время этого дружеского спора молчал только Халеф, а на его хитрой физиономии было написано: «Я молчу, а все равно знаю больше, чем все вы».

– И когда же выезжаем? – спросил Исла, проявляя нетерпение.

– Сейчас! – ответил Оско. – Я не намерен тратить ни минуты, пока у меня в руках нет этого дружка Амасата.

– Надо сделать кое-какие приготовления, – заметил я. – Если завтра рано утром мы тронемся, это не будет поздно, у нас еще весь день впереди. Мы поедем или поскачем?

– Поскачем! – решил Мафлей.

– А кто поедет с нами?

– Я! Я! Я! – раздалось со всех сторон.

Выяснилось, что ехать хотят все. После долгих споров было решено, что в поездке примут участие Шафей ибн Якуб Афара, которому было нечего делить с Барудом, но он хотел использовать редкую возможность навестить родственников; Исла, желавший схватить предателей своей жены; Оско, мстивший за дочь; Омар, стремившийся попасть из Адрианополя в Скутари, чтобы посчитаться с Хамд эльАмасатом; я, рвавшийся домой. Мафлея буквально силком убедили остаться – поскольку Исла ехал с нами, тот должен был остаться на хозяйстве.

Халеф не проронил ни слова. Когда я его спросил, он сказал лишь:

– Сиди, неужели ты думаешь, что я тебя брошу? Аллах свел нас, я останусь с тобой!

– Подумай о Ханне, цветке среди женщин! Ты удаляешься все больше от нее!

– Ты же знаешь, я всегда делаю то, что твердо решил. Я еду!

– Но когда-то нам все же суждено расстаться!

– Господин, это время скоро наступит, и я не знаю, увидимся ли мы когда-нибудь в этой жизни. И я тем более не хочу отдаляться от тебя сейчас, в преддверии большой разлуки.

Он встал и вышел, чтобы прекратить дальнейшие разговоры на эту тему.

Сборы не заняли у меня много времени. Нам с Халефом достаточно было оседлать лошадей. Надо было лишь отыскать Линдсея, чтобы поставить его в известность о наших планах. Когда я навестил его, он как раз вернулся из поездки в Буюкдере. Он встретил меня радостно-обиженно, произнеся при этом:

– Добро пожаловать! Плохой человек! Были в Бахаривекей и меня с собой не взяли. И что же теперь вам надобно?

– Сэр, я должен сообщить вам, что больше не живу в Бахаривекей.

– Вот как? Отлично. Перебирайтесь ко мне, мистер!

– Спасибо, завтра утром покидаю Константинополь, поедете со мной?

– Ага… Поеду!

– Дело нешуточное – предупреждаю сразу!

– Это меня как раз радует. Но почему так быстро, ведь вы только-только обосновались в милом гнездышке.

Я рассказал ему вкратце все, что произошло за эти дни. Когда я закончил, он кивнул и сказал:

– Слава Богу, что этот парень получил по заслугам. Оба других тоже свое получат. С удовольствием поехал бы с вами, но занят, не могу.

– Чем же это, сэр?

– Был в консульстве и встретил двоюродного брата – тоже Линдсея, но не Дэвида. Он собирается в Иерусалим, но ничего не понимает в путешествиях и попросил меня составить ему компанию. Жаль, что вы не сможете. Сегодня вечером зайду к Мафлею, попрощаюсь.

– Это все, что я хотел вам сказать, сэр. Мы с вами за несколько месяцев наворочали такого, чего многие не сделали и за несколько лет. Будем помнить только доброе и надеяться на встречу.

– Да, до встречи! Да! Расставание – плохое дело, – сказал он, взявшись одной рукой за нос, а другой протирая глаз. – Но меня интересует одно: что будет с конем?

– С каким?

– С жеребцом.

– А что с ним станется? Я на нем еду.

– И в Германию с собой возьмете?

– Пока не знаю.

– Продайте его, сэр! За него много дадут. Подумайте! Если он вам пока нужен, привезите потом в добрую старую Англию. Я торговаться не буду, заплачу сколько скажете.

Этот разговор был мне неприятен. Что мне, бедному литератору, было делать с таким конем? На родине обстоятельства не позволили бы мне пользоваться скаковой лошадью. Продать? Подарок шейха хаддединов? А кто будет новым хозяином вороного? Содержать его я не мог, продавать тоже. Ага, придумал. Надо найти коню, не раз спасавшему меня в трудных ситуациях, достойного хозяина. Он должен жить не на холодном севере, а на равнинах юга, в местах, где родился, у хаддединов. Поскольку мы вечером договорились встретиться, я не задержался у Линдсея. Я еще раз сходил в посольство и переговорил с консулом. Тот сообщил, что цирюльник из Ютербога больше не доставляет ему хлопот по причине смерти. Удалось узнать, что он родом из Тюрингии и на счету у него несколько преступлений. Я все равно посочувствовал молодому человеку, который при своих выдающихся способностях мог бы многое сделать, направь он их в нужное русло.

Консул проводил меня до дверей. Мы еще стояли у выхода и обменивались вежливыми словами, как вдруг мимо нас проскакали двое всадников. Я не обратил на них внимания, но один из них притормозил, и второй вынужден был сделать то же самое. Консул, попрощавшись, ушел в дом, а я собирался идти по своим делам, но услышал:

– Машалла, не верю своим глазам! Эмир!

Кто-то меня звал. Я обернулся. Оба всадника были офицеры. Один из них был тот самый миралай, чьих посланцев я сегодня столь вежливо принял, а второй, в том же ранге, был тот адъютант, которого я захватил в плен, когда он шпионил у езидов, и который мне потом был весьма благодарен. Я подошел и сердечно пожал ему руку.

– Салам, эфенди! – приветствовал я его. – Ты еще помнишь слова, которыми я напутствовал тебя при расставании?

– А что ты говорил?

– Я говорил: «Может статься, увижу тебя миралаем». И Аллах исполнил мою просьбу. Из насир-агаси вырос полковой командир!

– А знаешь, кому я этим обязан?

– Нет.

– Тебе, эмир. Езидов стала притеснять центральная власть, а наместник Мосула был оштрафован, как и другие. Кади аскери Анатолии приехал и изучил все на месте; его приговор был исполнен, а так как я был там задействован твоей волей, то выходит, я был повышен в звании благодаря тебе. Разрешишь навестить тебя однажды?

– Приму от всего сердца. Но, к сожалению, сегодня я в Стамбуле последний день. Утром рано уезжаю.

– Куда?

– В Европу. Я достаточно поездил по Востоку, изучил обычаи и нравы, мне есть что рассказать читателям – из того, во что они и поверить не могут.

Эти слова были произнесены мной не без умысла – его спутник почувствовал укол, поскольку сказал:

– Я сегодня посылал к тебе еще раз, но тебя не было. Ты разрешишь навестить тебя?

Я ответил прохладно, совсем не так, как только что разговаривал с его коллегой:

– Я приму тебя, хотя время меня сильно поджимает.

– Когда?

– Я могу только в ближайший час, позже нет.

– Аллах керим! И вы друг друга знаете? Тогда мы приедем вместе!

Он пожал мне руку, и мы расстались. Уж кого-кого, а его я совсем не надеялся встретить!

На обратном пути мне нужно было еще кое-что прикупить для предстоящей поездки. Я был уверен, что наш хозяин возьмет на себя все траты, связанные с вояжем, но не хотелось злоупотреблять его добротой. Халеф, узнав, что я встретил насир-агаси и он собирается к нам, очень обрадовался. Он тут же стал заготавливать трубки и суетиться не по делу, а также всячески давал мне понять, что миралая, чьего, посланца мы сегодня продержали у дверей, надо принять по первому разряду, потому как он придет с нашим другом и знакомым.

И часа не прошло, как оба офицера приехали к нам в гости. Приняли их очень хорошо. Разговор крутился главным образом вокруг наших переживаний в этом доме. Я рассказал также о моей встрече с макреджем Мосула и узнал, что солдаты благополучно доставили его в Мосул, где он потом и сгинул. Кади аскери Анатолии знал точно, в какой тюрьме заточен судья.

Уже когда мы расставались, он вспомнил, что нужно поговорить о деле.

– Эмир, – сказал он, – завтра в газете что-то будет опубликовано. Нельзя ли это отменить?

Я пожал плечами и медленно проговорил:

– Ты мой гость, эфенди, а я привык оказывать почести всем гостям, но позволь мне сказать тебе откровенно. Если бы не я, тебя бы не было в живых. То, что совершил, я сделал как человек и христианин, и за это мне не нужно вознаграждения, но ты это не принял во внимание. Вместо этого ты обращался со мной как с одним из твоих солдат, а сегодня ты присылаешь мне этого юзбаши, который еще имеет наглость приказывать. Ты не должен на меня за это сердиться. Просто я не привык, чтобы со мной обращались как с теми, кто посещал дом грека ради сомнительных удовольствий. Думаю, что вчера сделал больше пользы, нежели причинил вреда. Не знаю, сможешь ли ты исполнить одну мою просьбу.

– Говори!

– Своим спасением ты обязан другому человеку. Он жил рядом и указал мне на отверстие, через которое я тебя и похитил. Ты приказал сжечь эти постройки и тем самым лишил его всего. Если ты дашь этому человеку хоть маленькую надежду, то навсегда останешься в моей памяти как великодушный и добрый человек.

– А где живет этот храбрец?

– Бедолага делит кров с хозяевами этого дома.

– Позови же его!

– Охотно!

Я послал Халефа за Барухом, и они вместе предстали пред нашими очами. Миралай окинул его холодным взглядом и спросил:

– Это твои вещи сожгли вчера вечером?

– Да, господин, – тихо проговорил тот.

– Вот, возьми, купи новые.

Он залез в кошелек и вытащил какую-то сумму – по положению его пальцев я понял, что небольшую.

Барух поблагодарил и хотел уходить, но я задержал его.

– Стой, Барух Шебет бен Барух Хереб. Покажи, что ты получил. Да простит эфенди мое любопытство – я просто хочу посмотреть, чтобы поблагодарить его.

Это были две золотые монеты: одна 50, а другая 20 пиастров, то есть около 14 марок в пересчете на наши деньги. Более чем скупо. Я не исключал такую возможность, что миралай вчера, прежде чем дал приказ грабить дом, забрал из дома все имевшиеся там ценности, обследовав карманы убитых. Доказать это я не мог, но знал, как действуют господа подобного рода.

Поэтому я спросил его:

– Ты вернул себе три тысячи пиастров, эфенди?

– Да.

– А человеку, которому ты обязан жизнью, ты вернул семьдесят за его сожженное жилище? Подари ему тысячу, и тогда мы расстанемся друзьями, а в газете не появится твое имя!

– Тысячу?! Это невозможно!

– Как хочешь. Барух, верни ему эти деньги! Мы пойдем вместе к кади – ты как обвинитель, а я как свидетель. Тот, кто сжег твое имущество, должен компенсировать это, даже если он командует полком и мой гость в настоящий момент. Я узнаю через посланника моего великого господина, разрешает ли султан своим офицерам жечь постройки мирных граждан.

Я встал и показал своим видом, что встреча окончена, встали и гости. Барух подошел к миралаю, чтобы вернуть деньги, но тот скорчил гримасу и выдавил из себя:

– Оставь их себе. Я вышлю тебе остальное!

– Делай это побыстрее, эфенди, или через час мы пойдем к судье!

Это была малоприятная сцена, но меня совершенно не мучают угрызения совести – то было святое вымогательство. Тысяча пиастров только кажется значительной суммой – но и она могла бы помочь Баруху организовать дело по торговле ювелирными изделиями.

Миралай покинул комнату с гордым видом, но Назир сердечно со мной попрощался.

– Эмир, – сказал он, – я догадываюсь, как трудно тебе было вести подобную беседу, мне бы на твоем месте это вообще не удалось. Он любимец Ферик-паши, только и всего. Живи спокойно и вспоминай иногда обо мне, а я не забуду тебя!

Через час приехал посланец, онбаши, и привез кошелек с деньгами. Барух плясал от радости, а его супруга нарекла меня самым добрым эфенди в мире и обещала ежедневно молиться за меня.

Вечером все собрались и устроили прощальный ужин, на котором была Зеница. Как христианка она могла показывать свое лицо, хотя Исла не разрешал ей выходить без паранджи на улицу. Она рассказала нам о своих переживаниях в неволе и о том, как ей удалось спастись от АбрахимМамура.

Потом пришел Линдсей. Его нос обрел наконец свой первоначальный вид, и он, переменив свои планы, мог теперь возвращаться в Лондон. Я проводил его до дома. Там он открыл еще одну бутылку вина и признался, что любит меня как брата.

– Я все время был доволен, – признался он, – кроме одного раза.

– Когда же?

– Когда отлучился на раскопки и не нашел ни одного «летающего быка». Жуткая история!

– Думаю, у вас еще все впереди, сэр. Вы и в Англии найдете, что раскопать.

– А что вы решили с лошадью?

– Я не буду ее продавать.

– Тогда сохраните ее в любом случае. Вы ведь приедете в Англию, я там буду в течение двух дней. И еще вы были моим проводником всюду, а я вам ни разу не заплатил. Вот, возьмите. – И он протянул мне небольшое портмоне.

– Не делайте глупостей, сэр, – сказал я, возвращая его обратно. – Я ездил с вами как друг, а не как слуга, которого надо содержать!

– Но, мистер, мне кажется, что…

– Пусть вам кажется все, что угодно, но только не то, что я должен брать у вас деньги. Всего вам доброго!

– Но что, вы не возьмете эту крохотную сумочку?

– До свиданья, сэр!

Я быстро обнял его и распахнул дверь, не обращая внимания на его охи и ахи.

О прощании наутро с Мафлеем и Зеницей можно не рассказывать. Когда солнце взошло, мы были уже у Чаталджи, от которой дорога идет через Истранжу и Визе прямо на Адрианополь.