Стамбул. Новый Вавилон на берегах Босфора Бурыгин Сергей

– Я прощаю его. Давай собираться.

– Сиди, а что мы будем делать, если они все же захотят убить шейха?

– Мы застрелим их сразу же.

– Это мне по душе. Аллах накажет их!

Пленника снова привязали к его лошади, и мы сели верхом – я, конечно же, не на вороного, а на Бледного Лиса, которого в Германии назвали бы «четырехсотталерным жеребцом». Маленький караван тронулся в путь и проехал мимо хаддединов, сидевших в траве. Может, до этого они думали, что все еще обойдется. Но когда поняли, что намерения мои тверды, они вскочили.

– Эмир, куда ты? – спросил Мохаммед Эмин.

– Куда-нибудь, – ответил я коротко.

– Без нас?

– Как вам заблагорассудится!

– А где вороной?

– Там, где он привязан!

– Машалла, он ведь твой!

– Он снова твой. Салам! Мир тебе!

Я пришпорил лошадь, и мы поехали рысью. Не проехали мы и английской мили, как увидели этих двоих. Они ехали за нами. Амад эль-Гандур скакал на вороном, а своего вел на поводу. Но жеребца обратно я ни за что бы не забрал.

Мохаммед Эмин подъехал с моей стороны, а сын остался чуть сзади.

– Я думал, что я буду предводителем, эмир… – начал он.

– Нам нужен проводник, а не тиран!

– Я хочу наказать беббе, который взял в плен меня и моего сына. Тебе-то я что сделал?

– Мохаммед Эмин, ты потерял любовь и внимание со стороны трех человек, которые жертвовали ради ваших жизней своим здоровьем и до сегодняшнего дня могли пойти за вас на смерть.

– Эфенди, прости нас!

– Нет.

– Возьми назад жеребца.

– Никогда!

– Ты хочешь опозорить мою седую бороду?

– Как раз она-то вместе с преклонным возрастом должна была подсказать тебе, что злость до добра не доводит. – И что же, теперь все дети бени-арабов будут рассказывать, что шейх хаддединов забрал обратно подарок, который вручал, не зная, что делает?

– Пусть рассказывают!

– Ты жесток, эмир, ты ниспосылаешь позор на мою голову!

– Ты сам этого захотел. Ты был моим другом. Тебе это не понадобилось. Теперь можешь возвращаться к своим с жеребцом в придачу.

– Тебе надо забрать его обратно.

– Я бы сделал это для тебя, но сейчас это уже невозможно. Взгляни назад!

Он повернул голову.

– Я ничего не вижу. О чем ты, эмир?

– Разве ты не видишь, что у вороного уже есть владелец?

– Я понял теперь, эфенди. Амад эль-Гандур сойдет с коня.

– Я не возьму его. Сын твой надел свое седло и взнуздал животное – это уже знак, что коня у меня забрали. Если бы ты вернул мне его в таком же виде, без седла и прочего, я бы еще подумал. Амад эль-Гандур бросил тут мне, что я христианин и соответственно действую, он же – мусульманин, но действует не соответственно, ибо он сел на коня, чью спину попирал неверный! Расскажи об этом своим знакомым правоверным!

– Аллах-иль-Аллах! Какую ошибку мы совершили! Старый шейх вызывал у меня жалость, но я ничем не мог ему помочь. Мог ли я обрушить позор на свою голову, чтобы освободить его от угрызений совести? Я не мог ничего такого придумать. Наверное, его протест долго зрел в нем и наконец выплыл наружу. Беббе оказался последней каплей. И хотя потеря вороного была для меня большой травмой, я не собирался жертвовать дорогими мне принципами ради кровожадных привычек этих номадов.

Хаддедин долго ехал молча рядом со мной. Наконец спросил нерешительно:

– Отчего ты сердишься на меня?

– Я не сержусь на тебя, Мохаммед Эмин, но меня поражает, что твое сердце жаждет крови того, кого простил твой друг.

– Ладно, я исправлю свою ошибку!

Он развернулся. За мной следом ехали англичанин с Халефом, за ними – Алло с пленным, а замыкал шествие Амад эль-Гандур. Я не стал поворачиваться, полагая, что Эмин хочет поговорить с сыном, Халеф и Линдсей тоже не оборачивались. Мы сделали это, только когда услышали крик хаддедина:

– Скачи назад и будь свободен!

Одного взгляда было достаточно, чтобы понять, что он перерезал путы пленника, который сразу же схватил поводья, чтобы пустить лошадь галопом.

– Шейх Мохаммед, что ты наделал! – закричал Халеф.

– Гром и молнии, бывает же такое с людьми, – проговорил англичанин.

– Я правильно поступил, эмир? – спросил Мохаммед.

– Ты действовал как мальчишка! – сказал я.

– Я лишь выполнял твою волю! – оправдался он.

– Кто тебе сказал, что я собираюсь так быстро отпустить его на волю? Выкуп потерян, теперь мы снова в опасности.

– Да простит его Аллах! Давайте пустимся в погоню за беббе!

– Мы его не догоним, – вразумил его я. – Наши лошади за ним не угонятся, разве что вороной.

– Амад, за ним! – крикнул Мохаммед Эмин сыну. – Верни его назад или убей!

Амад повернул коня и помчался назад. Шагов через пятьсот жеребец заупрямился, однако Амад был не из тех, кого удавалось обмануть норовистым жеребцам. И вот он уже ускакал. Конечно, мы поехали за ним. Обогнув скалу, мы снова увидели Амада. Он продолжал сражаться с жеребцом, но на этот раз вороной все же вышиб парня из седла и вернулся пустой, подошел ко мне и, фыркая, положил красивую голову мне на бедро.

– Аллах Акбар! – сказал Халеф. – Он дает лошади сердце лучшее, чем некоторым людям. Как жаль, сиди, что твоя честь не позволяет тебе взять его обратно!

Хаддедину пришлось несладко, он с трудом поднялся, но, когда я его осмотрел, оказалось, что обошлось без повреждений.

– Этот жеребец настоящий шайтан, – сказал он. – Раньше-то он меня носил!

– Ты забыл, что после этого он носил меня, – объяснил я, – и теперь он подпускает только тех, кого я разрешаю.

– Я больше ни за что не сяду на этого шайтана!

– Ты умно поступал, что раньше не садился на него. Если бы я сидел в этом седле, шейх от вас не ушел бы.

– Так садись, эмир, и скачи за ним! – попросил Эмин.

– Не надо меня принуждать!

– Но тогда беббе уйдет!

– Пусть так будет, но виноват в этом будешь ты!

– Ну и ерунда! – подал голос англичанин. – Глупая история, как неприятно! Да!

– Что же делать, сиди? – спросил Халеф. – Снова встречаться с беббе?

– Да ничего. Я бы послал за ним своего пса, но он слишком дорог мне.

Надо было ставить какие-то точки в этой истории. Я подошел к хаддединам и поинтересовался:

– Вы сегодня поутру, когда я охотился на барсука, обсуждали в присутствии шейха Габойи наш маршрут?

Они медлили с ответом, за них сказал Халеф:

– Да, сиди, они говорили об этом.

– Но только по-арабски, – оправдался Эмин.

В другой ситуации я бы взорвался от ярости, но тут спросил тихим голосом:

– И что же вы обсуждали?

– То, что мы едем в Бистан.

– А больше ничего? Подумай. Надо вспомнить каждое сказанное слово. Любая мелочь может стоить всем жизни!

– Я еще говорил, что из Бистана мы, наверное, поскачем в Ахмед– Кулван или Киззельзи, чтобы выйти к озеру Кюпри.

– Ну ты и глупец, Мохаммед Эмин. Я не сомневаюсь, что шейх бросится за нами. Ты все еще жаждешь быть нашим предводителем?

– Эмир, прости меня, но я уверен, что шейх нас не догонит. Он должен слишком долго скакать обратно, чтобы повстречать своих беббе.

– Ты так думаешь? Я познал много народов, изучил их характеры, и обмануть меня непросто. Брат шейха – честный человек, но он не вождь. Он добился у них только нашего отъезда, и я даю голову на отсечение, что они преследуют нас, не показываясь на глаза. Пока шейх был с нами, они робели, а сейчас… Они отомстят нам за все, прежде всего за убитых лошадей!

– Нам нечего их бояться, – храбрился Амад эльГандур, – потому что на тех лошадях они все не смогут за нами гнаться. А если подъедут, мы встретим их ружьями.

– Это звучит бодро, но дело может повернуться иначе. Они устроят засаду или же нападут среди ночи.

– Мы выставим часовых!

– Нас всего шестеро и столько же часовых нам нужно для безопасности. Надо подумать о чем-то другом.

Наш проводник-угольщик держался чуть позади группы. Он ожидал порицаний в свой адрес, что не воспрепятствовал бегству шейха Габойи.

– Как далеко на юг ездят беббе? – спросил я Алло.

– До самого моря.

– Они знают всю местность?

– Абсолютно всю. Знают так же хорошо, как я знаю каждую долину между Дергезином и Миком, между Нвейзгие и Дженаверой.

– Нам придется выбрать другую дорогу, чем та, по которой мы ехали до сих пор. На запад сейчас нельзя. Как далеко отсюда на восток до главной цепи гор Загрос?

– Восемь часов, если мы поедем поверху.

– А если понизу?

– Это совсем иной маршрут. Я знаю дальше внизу один проход. Если скакать от восхода солнца, мы переночуем в надежном лесу и утром достигнем гор Загрос.

– Там персидская граница, если я не ошибаюсь?

– Да, там курдские земли Тератул граничат с персидским районом Сакиз, относящимся к Зинне.

– А есть ли там курды джиаф?

– Да, есть, и они весьма воинственны.

– Вполне возможно, они примут нас спокойно, ведь мы им ничего плохого не сделали. Может, имя хана Хайдара Мирлама окажется для нас пропуском. Веди нас к проходу. Едем на восток!

Этот разговор происходил по-курдски. Я перевел его на арабский моим спутникам, и они согласились. После того как Амад эль-Гандур снова переседлал свою старую лошадь, мы продолжили путь. Мохаммед Эмин вел жеребца на поводу.

Пока все это решалось, наступил полдень. Мы только-только приблизились к проходу. Мы находились среди гор и стремились лишь на восток, стараясь не оставлять следов своего продвижения.

Где-то через час местность начала заметно понижаться, и на мой вопрос Алло ответил, что здесь должна быть большая долина.

Утренняя ссора в нашем братском коллективе оставила глубокий след в душах, и он читался на моем лице как нельзя лучше. Я совсем не мог смотреть на своего жеребца. Бледный Лис тоже был неплохим конем, но курды предпочитают гонять лошадей, и я чувствовал себя в седле как новичок на рыцарском турнире, сидя на сухопарой кляче, чьи скрытые способности еще предстоит изучить. Жеребца же я знал как свои пять пальцев.

К вечеру мы достигли леса, где намеревались устроить ночлег. За все время мы не встретили ни души и добыли дичи на ужин. Молча поужинали и легли спать.

У меня были первые часы вахты, и я сидел поодаль, прислонившись к дереву. Тут подошел Халеф, склонился передо мной и спросил тихим голосом:

– Сиди, твое сердце опечалено, но разве конь тебе дороже, чем твой верный хаджи Халеф Омар?

– Нет, Халеф. За тебя я отдал бы десять или больше таких коней!

– Так утешься, мой добрый сиди, ведь я с тобой и останусь с тобой, и никакой хаддедин не разлучит нас.

Он положил руку на сердце и растянулся рядом со мной.

Я сидел в тишине ночи, и на сердце у меня было тепло от мысли, что меня любит человек, принадлежащий мне полностью. Каким счастливым должен ощущать себя мужчина, у которого есть своя тихая родина; до которого не докатываются пожары и неурядицы; у которого есть и жена, коей он доверяет, и ребенок, в котором он видит свое отражение. И еще у которого бьется неуемное сердце вечного странника.

На следующее утро мы продолжили путь. Алло, как оказалось, не ошибся: еще до полудня мы заметили вершины Загросских гор и смогли дать лошадям роздых в долине, стены которой казались неприступными. Лошадей отпустили попастись, а сами легли в высокую траву, свежую и сочную, потому что в долине протекал небольшой ручей.

Линдсей лег рядом со мной. Он нашел какую-то кость и углубился в ее изучение. Настроение у него было прекрасное.

Но вот он приподнялся и указал мне рукой в сторону, к которой я сидел спиной. Я повернулся и заметил троих людей, медленно приближавшихся к нам. Они были облачены в плотную полосатую одежду, были босы и без головных уборов, из оружия у них имелись ножи.

Таких безобидных людей не следовало бояться. Они остановились неподалеку и почтительно приветствовали нас.

– Кто вы? – спросил я.

– Мы курды из племени мер-мамалли.

– Что вы тут делаете?

– Мы навлекли на себя кровную месть и скрываемся, ищем другое племя, которое дало бы нам приют. А кто вы, господин?

– Мы чужеземные странники.

– А что вы здесь делаете?

– Мы отдыхаем.

Говорящий, кажется, не совсем поверил этим коротким ответам, но сказал:

– В этой воде есть рыба. Разрешишь нам поймать несколько штук?

– Но у вас нет ни сети, ни удочки!

– Мы умеем ловить руками.

Я тоже заметил, что в воде стояла форель. Мне было любопытно, как ее ловят руками, и я сказал:

– Мы здесь чужие и не можем запретить вам заниматься рыбной ловлей.

Они тут же принялись резать ножами траву. Когда они нарезали достаточно, то натаскали камней, чтобы перегородить русло ручья. Сначала выросла нижняя, а потом верхняя плотины. Вода сошла, и стало возможным брать рыбу прямо руками. Мы тоже приняли участие в ловле и так увлеклись, что забыли о трех курдах. Внезапно раздался громкий крик нашего проводника:

– Господин, они крадут…

Я вскочил и увидел, что все трое сидят на наших лошадях: один на жеребце, другой на моем Лисе, а третий на линдсеевском. Прежде чем все оправились от неожиданности, они ринулись прочь.

– Дьявол, моя лошадь! – закричал Линдсей.

– Аллах Керим! Да будет милостив к нам Аллах! Жеребец! – взвыл Мохаммед.

– За ними! – взвизгнул Амад.

Я же оставался спокоен. Мы имели дело явно не с профессиональными конокрадами, иначе бы они увели сразу всех лошадей.

– Стойте, подождите! – закричал я. – Мохаммед Эмин, ты признаешь, что вороной – снова твоя собственность?

– Да, эмир!

– Хорошо. Снова дарить его мне не надо, но одолжить ненадолго следовало бы. Дашь мне его на несколько минут?

– Ради Аллаха! Но он же угнан!

– Скажи скорее, дашь или нет?

– Да, эмир.

– Тогда поезжайте медленно за мной!

Я вскочил на другую быструю лошадь и устремился за мошенниками. То, чего я ждал, произошло – впереди один из курдов висел мешком на спине жеребца, который выделывал такие прыжки, что было странно, как тот еще держится. Я еще не подъехал, а тот уже рухнул оземь. Вороной покорно подошел ко мне. Я вскочил в седло, оставив свою лошадь, и приготовился скакать вперед. Курд между тем пришел в себя и попытался улизнуть. Я вынул револьвер, взял его за ствол и, изогнувшись в седле, несильно саданул конокрада рукояткой по голове. Он снова свалился. Я спрятал пистолет и отвязал от пояса лассо. Далеко внизу я увидел обоих воришек. Положив вороному руку между ушей, я скомандовал: «Давай, гони!» И он понесся, как птица в облаках! Через минуту я настиг крайнего.

– Стой, слезай с лошади! – приказал я.

Он обернулся, на его лице отразился ужас, но он не послушался, а припустил с новой силой. Сейчас я был с ним на одной высоте и бросил опережающим движением свой безотказный ремень. Все точно. Я потянул немного на себя. Мужчина без движения лежал на земле. От неожиданного перемещения в пространстве он потерял сознание.

Я скатал лассо, оставил курда лежать, снова сел на лошадь и поскакал за третьим, последним. Скоро я догнал и его. Местность была весьма подходящая – нельзя было уйти ни вправо, ни влево. На мой приказ остановиться он не прореагировал. Лассо стянуло ему руки. Все повторилось, только этот был в сознании. Я спрыгнул с лошади и связал его как следует. Потом рывком поставил на ноги. Лошадь стояла и дрожала рядом.

– Вот они, ваши рыбки! Как тебя зовут?

Он не отвечал.

– Ты вроде бы не был немым. Пощады не жди, если будешь молчать. Как тебя зовут?

Он опять промолчал.

– Тогда лежи, пока не приведут остальных.

Я толкнул его, и он, как сноп, упал в траву. Я тоже сел, потому как увидел своих, спускающихся ко мне. Скоро все мы были вместе, лошади целы, а воры связаны. А главное, здесь был Алло со всей добычей, которую поместили в ямку и сверху разожгли костер – верный способ приготовить рыбу без воды и специй.

К Дэвиду Линдсею снова вернулось хорошее настроение. Зато троица воришек находилась не в лучшем расположении духа. Они не смели поднять глаза.

– Зачем вам понадобились наши лошади? – спросил я их.

– Они нам были нужны. Мы – беженцы.

Это было нечто вроде извинения, которое я был склонен принять, потому как конокрадство у курдов ох как не в чести.

– Ты еще молод. У тебя есть родители?

– Да, и у других тоже, а у этого даже жена и ребенок.

– А почему они молчат?

– Господин, им стыдно!

– А тебе – нет?

– Но должен же кто-то отвечать!

– Ты вроде бы неглупый парень, и если мне удастся, я попрошу за вас у своих товарищей.

Но дело было бесполезное: все, даже Халеф и англичанин, требовали наказания. Линдсей хотел их даже высечь, но я убедил его, что это лишит их чести на всю жизнь, в то время как конокрадство можно рассмотреть как ритуальное действо.

– Если не высечь, тогда обрезать бороды. Вот!

Я с улыбкой поведал остальным план Линдсея. Все согласились. Всех троих подвергли бритью, и через несколько минут от их бород остался лишь темный след. Потом их отпустили. Ни один из них не издал ни звука, но когда они уходили, я вздрогнул от взглядов, которыми они нас наградили напоследок.

Через какое-то время мы стали собираться в дорогу. Тут ко мне подошел Мохаммед Эмин.

– Эмир, можешь сделать мне приятное?

– Что именно?

– Я хочу подарить на один день тебе вороного!

Хитрец! Он нашел способ снова приблизить меня к жеребцу.

– Мне он не нужен, – ответил я.

– Но может в любой момент возникнуть необходимость им воспользоваться, как только что.

– Тогда я тебя и попрошу.

– Может статься, что на это не окажется времени. Скачи на нем, эфенди. Кроме тебя, этого никто не сделает.

– При условии, что он останется твоей собственностью.

– Пусть так будет.

Я был настроен миролюбиво, но твердо решил коня себе насовсем не брать. Разве мог я предположить, что все повернется иначе?