Чужая война. Книга третья Петрук Вера
– Горы взметнутся и упадут в небо! – вдруг закричал старый кучеяр, в припадке безумия кидаясь на землю. – Туча – быстрая и злая, порвет их в клочья! Миллиарды волн вытянут свои шеи, чтобы увидеть, как умрет мир, захлебнувшись в песке. Виновные найдут свою гибель. Горе им, горе!
Повезло же наткнуться на сумасшедшего, досадливо подумал Регарди, зажимая старику рот, но следующие слова деда, раздавшиеся сквозь его пальцы, заставили халруджи убрать руки и прислушаться.
– В ореоле брызг и клочьев старого мира родится новый Нехебкай, чтобы остаться с нами навсегда, – нараспев произнес старик уже спокойнее. – Царские Врата раскрыты, и великий самум выпущен на волю. Подобный поселился в сердцах людей. Но Видящий бессилен, потому что древние дышат жарко, а гнев царя бесконечен. Темно-Синий Повелитель Пламени и Молнии! Твои слуги стоят прямо! Головы их выше небес, ноги их ниже ада…
Последние слова старик прошептал, а халруджи, ругаясь, отпрянул, словно перед ним лежала, свернувшись перед броском, самая ядовитая змея в мире. Строки из септории было трудно не узнать. Ведь месяц назад он сам с жаром повторял их, пытаясь помешать ритуалу Маргаджана.
Теперь он не сомневался, что наткнулся на серкета. Иман рассказывал, что кто-то из слуг Нехебкая до сих пор жил в городах, лелея воспоминания о прошлых делах и былом величии. На миг ему стало жаль деда, но жалость длилась недолго. Арлинг знал только одного серкета, которому мог доверять. И этот серкет был сейчас далеко. От всех других Скользящих стоило держаться подальше.
Почтительно поклонившись, халруджи осторожно отпустил старика, но тот проявил удивительное проворство, схватив его за полу плаща.
– Погоди, – прохрипел он. – Я тебя сразу не узнал, но сейчас вижу, кто ты.
– И кто я? – спросил Арлинг, выдергивая плащ из дряхлых пальцев. Меньше всего на свете ему хотелось слушать бред старого серкета, но вопрос сам сорвался с губ.
– Тот, кто убьет меня, – прошептал Скользящий, и Регарди показалось, что его голос раздался у него в голове. – Сделай это. У тебя крепкие руки и острый клинок. Не откажи старику в последней просьбе. Изменяющий близко, а я стал слаб и ничтожен. Мне не выдержать его мощи.
– Любой, кто поднимет руку на серкета, обречен на гибель в страданиях, – едко ответил Арлинг, отцепляя от себя кучеяра.
– Любой, но не тот, кто носит Метку Индигового Бога. Убей меня. Тебе ведь нравится убивать, я знаю.
«Не отвечай ему», – велел себе Регарди. Надо же было так сложиться звездам, чтоб из всех бродяг и нищих, ему попался выживший из ума Скользящий.
– Если хочешь умереть, убей себя сам. Вот, перережь вены.
Понимая, что поступает глупо, Арлинг воткнул у ног старика один из своих ножей.
– Считай, что эта монетка из золота.
Он медленно повернулся к серкету спиной, внимательно следя за его движениями, но старик брать нож не торопился.
– Ладно, Арлинг, не спеши, – усмехнулся дед. – Дам тебе за твою доброту совет.
Регарди заставил себя обернуться, стараясь оставаться спокойным. Не было ничего удивительного в том, что старик знал его имя. Серкеты были магами и могли легко узнать имя собеседника. И все же ему стало не по себе.
– Однажды перед тобой будет умирать враг, – просипел старик. Его стало совсем плохо слышно, потому что он наклонился вперед, уткнувшись лбом в землю. Казалось, что с Арлингом разговаривали покрытые пылью тамарисковые заросли.
– Он тоже будет просить тебя о смерти, и в отличие от моей его просьба будет тебе приятна. Но ты должен будешь сохранить ему жизнь, Арлинг. Так хотят боги.
– Нехебкай этого хочет? – усмехнулся Регарди. – Что ж, передай ему, что у меня много врагов, и милосердие не входит в мои привычки.
– Твой враг красив и носит кудри, – не унимался Скользящий. – Запомни это.
– Мой враг носит бороду, старик, – фыркнул халруджи, раздосадованный тем, что хитрый серкет каким-то образом узнал о Даррене. Наверное, дед умел читать мысли. Арлинг уже был готов согласиться убить старика, когда на весь хлебный ряд раздался голос Сейфуллаха. При желании его господин умел кричать громче жреца, призывающего верующих на молитву.
– Халруджи, дьявол тебя побери! Где тебя черти носят? Если увижу, что ты дуешь мохану, тебе не поздоровится!
Наверное, сделка с торговцем не удалась, а чаепитие не состоялось.
– Я здесь господин, – крикнул Арлинг, выглядывая из кустов. – От жары спасаюсь.
– Тащи сюда свою задницу! – снова заорал Сейфуллах, но в его голосе было больше возбуждения, чем злости. – У меня такая идея!!!
Арлинг не любил идей своего юного господина, так как обычно они были безумными.
– Подожди меня здесь, старик, я скоро буду, – обратился он к серкету, как вдруг понял, что тамарисковые заросли пусты. Не веря собственным чувствам, он тщательно обследовал землю и кусты, но не обнаружил ничего кроме своего ножа, по-прежнему воткнутого в глину. Старик к нему даже не прикоснулся.
– Где ты там? – нетерпеливо окликнул его Сейфуллах, и Арлинг озадаченно вылез из кустов. В последнее время у него было много миражей. Подумаешь, на один стало больше.
– Наконец-то, – недовольно протянул Аджухам, хватая его за руку. – Пойдем, нам надо спешить.
– Твой друг-ткач даст нам денег? – спросил Арлинг, стараясь не думать о разговоре с серкетом.
– Эта высохшая на солнце личинка мусорного жука скорее сожрет свой хвост, чем поможет другу. Забудь о нем и лучше послушай. Такие идеи, как эта, рождаются редко и называются гениальными!
План Сейфуллаха действительно оказался гениальным. Только Арлинг предпочел бы отправиться на Птичьи Острова, чем играть отведенную ему роль.
– Не годится, – заявил он, зная, что его отказ все равно не примут. Но попытаться стоило, потому что он всю жизнь сражался за то, чтобы не называться калекой, а Сейфуллах за один вечер хотел превратить его в первого урода страны.
– Ты только послушай, – восторженно рассказывал Аджухам, подталкивая его к тому месту базарной площади, где надрывались цирковые зазывалы. – Чем, по-твоему, они занимаются? Заманивают наши денежки, вот чем! Цирк сикелийских уродов приезжает сюда раз в год, и попасть на него – большая удача. Нам же повезло вдвойне! Потому что именно сегодня пройдет конкурс на самого удивительного урода страны! Ты меня слушаешь? Когда я учился в Торговой Академии Самрии, то не пропускал ни одного представления! Участвовать может любой, кто отличается от нормального человека. Например, не имеет рук, ног, глаз, или наоборот, имеет их слишком много. Тот, за кого проголосует большинство зрителей, и кто наберет больше судейских балов, получает титул Первого Урода Самрии. Но самое главное – это приз! Огромная сумма! Часть ее собирают из билетов, часть из платы самих калек за участие, но самый большой кусок идет от наместника. Говорят, он без ума от подобных зрелищ. Люди в Сикелии любят смотреть на чужие увечья и готовы платить за это хорошие деньги. Помню, первые представления давались в старом здании самрийского цирка на Цветочной Площади. Так там целые очереди выстраивались. А два года назад построили новое, здесь, на Морском Базаре. Правда, чтобы купить билет участника, придется продать Свечку и оставшихся верблюдов. Но оно того стоит. Давай, халруджи, быть главным уродом Самрии – это почетно.
Новость о том, что Сейфуллах собрался продавать верблюда Камо, Арлингу особенно не понравилась. Он успел привязаться к животному и не собирался менять его на участие в сомнительном мероприятии, одно название которого вызывало у него тошноту.
– Плохая идея, – осторожно ответил Регарди. – Если этот цирк так популярен, то желающих получить приз будет много. А слепотой сегодня мало кого удивишь.
– Не торопись с выводами, – скривил губы Сейфуллах. – Если я выйду на сцену и скажу: «Смотрите, это слепой драган!», то меня забросают тухлыми яйцами. Но если сказать: «Смотрите, это слепой драган, который попадает в яблоко с десяти салей и делает двойное сальто назад», тогда победа достанется нам.
– Я не акробат, – перебил его Регарди, мучительно соображая, как бы отговорить Аджухама от дурацкой затеи.
– А я не твоя мать, чтобы тебя уговаривать! – рявкнул Аджухам. – Дьявол, халруджи, да это же мелочь. Плевое дело! Выйдешь на арену, покажешь толпе пару трюков и все. Ты их на тренировках, не задумываясь, делаешь. Чем цирк хуже? Конечно, желающих получить приз будет, как нарзидов в рюмочной. Но от этого игра становится только интересней. Нужно постараться. Ты пойми, что все это – не для наживы и славы, и уж точно не для того чтобы тебя унизить. Нам нужны деньги, чтобы покинуть этот чертов порт, и освободить Балидет! Вот наша цель. Смерть проклятого пса Маргаджана и свободный город – вот, к чему мы стремимся. Подумай об этом. Я не могу заставить тебя победить, ты должен сам захотеть это. Помню, на последнем конкурсе, который я видел, победил урод по имени Безрукий Ангел. Какой-то нарзид без рук. У него были огромные крылья, на которых он летал под куполом цирка. Тогда вся Самрия шумела, гадая, из чего они сделаны. Денег тот калека загреб немеренно. Тебе надо прозвище придумать, так сказать, сценический псевдоним. Что-нибудь красивое и благородное. Например, Слепой Мститель. Или Человек Без Костей. Нет, не звучит. А может, Видящий Во Тьме? По-моему, звучит здорово!
– Нет, – Арлинг слишком долго ждал, когда Аджухам закончит свою речь, чтобы сказать это короткое слово. Упоминание Видящего придало ему решимости.
– Правила такие, – деловито продолжил Сейфуллах. – Уроды выходят на сцену по очереди и показывают короткое представление. Они должны шокировать, рассмешить, удивить, в общем, сделать все, чтобы выделиться из толпы конкурентов. Над этим надо хорошо поразмыслить. Чаще всего калеки поражают тем, что, несмотря на свои увечья, могут делать вполне обычные вещи. Но ты, халруджи, обучен такому, что и не каждый циркач сумеет. И не надо ложной скромности, я знаю, о чем говорю. Ты красив и статен, а слепота придает твоему облику эдакий ореол жалости. Женскую аудиторию ты завоюешь без труда, а вот для мужчин придется постараться. Здесь помогут хорошие акробатические трюки, типа мельницы или каскада. Когда я в первый раз увидел, как ты дерешься на саблях, у меня дух захватило. Во-первых, это, черт возьми, красиво, а во-вторых, у тебя такой вид, словно все вокруг уже покойники. И больше ярости, страсти, вызова! На фоне танцующих карликов ты будешь богом, верь мне.
Регарди никогда не слышал от Аджухама столь лестных отзывов. Особенно о том, что он вызывал жалость.
– Нет, – повторил халруджи, понимая, что момент, когда Сейфуллах вспомнит, что ему стоит только приказать, наступит скоро.
– Я знаю, что их удивит! – воскликнул Аджухам, хватая халруджи за рукав. – Септория! То, что ты показал тогда во Дворце Гильдии, было невообразимо. Змеи, правда, обойдутся дорого, но на пару-тройку наскрести можно. Что скажешь? Согласись, что я слишком умен для своих лет?
– Соглашусь, – буркнул Регарди. – Но это была не септория.
– А что?
– Импровизация.
– Хм, она была весьма удачной. Ладно, а как насчет драки с диким зверем? У меня есть один знакомый циркач, который мог бы одолжить нам льва под залог. Хотя ты его, скорее всего, убьешь. А как насчет того чтобы сунуть руки в кипящее масло? Или вылить его на себя? Я однажды видел, как иман это делал. Думаю, и ты так сумеешь.
– Нет.
– Да что ты заладил! Нет-нет… Уйми свою гордость. Если бы я хоть немного был похож на урода, сам бы записался. Между прочим, каргалов упустил ты. И это ты должен думать, как достать деньги, а не я.
– Мое предложение в силе, господин. Купцов в городе полно. Для вас я готов ограбить любого.
– Аааахр! – заскрежетал зубами Сейфуллах. – Ладно, не хочешь септорию, зверей и масло, черт с тобой. Твои варианты. Чем бы ты мог удивить местную публику?
– Могу спеть.
– Не годится, – отмахнулся Аджухам и тут же переспросил. – Значит, ты согласен на конкурс?
– Только, если вы прикажете. Как халруджи, я должен подчиниться воле господина.
– Приказываю.
– Хорошо, – Регарди пожал плечами и сложил руки на груди. – Но трюки показать не смогу. Повредил спину при падении с башни. Теперь даже хожу с трудом.
– Так, – медленно выдохнул Аджухам, стараясь не взорваться от ярости. – И как же нам занять первое место? Ни второе, ни третье, а именно первое! Победа – это тоже приказ.
– Я понял, господин, – холодно ответил Регарди. – Постараюсь не разочаровать. Что я буду делать? Хм… Риск, особенно смертельный, конечно, привлекает, но, как вы правильно заметили, для калеки нет ничего сложнее того, что обычный человек даже не замечает. Поэтому я буду заниматься обычным делом. Буду угадывать цвета. Объявить можно так: «Перед вами слепой, который назовет цвет ваших волос и прочтет страницу из любой книги». Что скажете?
– Да уж, воодушевляет, – с сарказмом произнес Аджухам. – Если мне не изменяет память, последний раз, когда я просил тебя подать мне пояс желтого цвета, ты вручил мне красный. А за чтением я тебя вообще давно не видел.
– Я читаю, когда вы спите, – отрезал Арлинг. – Или мы будем веселить публику по моему сценарию, или кого-нибудь грабим. Предлагаю, напасть на твоего друга-ткача. Есть еще и третий вариант, и мне он нравится больше всех. Отправимся в «Цветок Пустыни» и дождемся приезда учителя. Можем заняться тренировками. Вы не очень хорошо метаете нож левой рукой, надо отработать.
– Согласен на твой сценарий, – процедил сквозь зубы Сейфуллах. – Но я все же надеюсь, что к вечеру в тебе проснется совесть, и ты приложишь немного больше усилий, чем отгадывать, какого цвета у меня штаны.
Арлинг благоразумно промолчал. Он был уверен, что денег им не видать, как ему – яркого солнца над головой.
Остаток дня пролетел незаметно. Попасть на конкурс, который так приглянулся Сейфуллаху, оказалось не просто. И основная проблема заключалась не в том, чтобы достать денег на билет. Ее Сейфуллах решил быстро. Вместе с верблюдами и Свечкой он продал свою парадную одежду, которая была куплена для приема у Терезы, пару плиток журависа – большая жертва с его стороны, и саблю Регарди, несмотря на яростные протесты последнего. И хотя денег они собрали куда больше стоимости участия в конкурсе, Сейфуллах заявил, что оставшуюся сумму он потратит на ставки.
Арлинг вынес и это, но его чаша терпения переполнилась, когда выяснилось, что мест больше нет, потому что желающих показать свое уродство записалось больше обычного. Аджухам умел вести переговоры и молча выложил перед хозяином горсть золотых. Стоимость верблюда Камо, которого Регарди украл из армии Маргаджана. Для Арлинга так и осталось загадкой, почему с горбатым ему было тяжелее расставаться, чем с саблей.
Золото, как всегда, помогло. Грузный кучеяр в фартуке, который пропах человеческим потом, пивом, моханой и животными, хлопнул себя по лбу и, порывшись в шкатулке на столе, выудил из нее пару листков.
– Вот, – прокряхтел он. – Случайно завалялось. Последнее приглашение, больше нет. Кто из вас урод? А, вижу-вижу. Слепой да? Ох, слепых у нас в этом году, как мышей в помойной яме. Точно слепой? Документы есть?
– Чего? – недовольно спросил Сейфуллах, которого откровения кучеяра не обрадовали.
– И откуда вы такие на мою голову свалились! – засуетился человек. – Бегите быстрее в шатер с зелеными полосками. Там лекарь, он вас осмотрит и выпишет справку. С ней уже ко мне. Подпишем бумаги, а я отдам вам билет.
– Я к доктору не пойду, – попробовал возразить халруджи, но Сейфуллах уже направлялся к указанному шатру, из которого разило пивом и моханой так сильно, что его можно было принять за винную лавку. Цель намечена, задачи поставлены, а в их кошельках уже звенели призовые деньги.
Арлинг надеялся, что услуги врача они купят так же, как и билет на конкурс, но Аджухам пожадничал. Лекарь оказался низкорослым пожилым кучеяром, едва доходившим Регарди до груди. От него пахло табаком, моханой, журависом и женщиной, присутствие которой легко угадывалось за занавеской, отгораживающей половину шатра. Пока Сейфуллах повторял традиционные приветствия, халруджи прошел мимо раскрытых сундуков и ящиков, чтобы убедиться, что чувства его не обманули. Арсенал хирургических инструментов и вовсе незнакомых приборов внушал если не страх, то здоровое опасение. Многие из них пахли засохшей кровью и щелочью. Похоже, лекарь зарабатывал себе на жизнь не только выдачей справок об уродстве.
– Когда ослеп? – спросил кучеяр, выдыхая табачный дым в лицо Арлингу.
«Он просто делает свою работу, а ты делаешь свою», – подумал Регарди, стараясь воздержаться от колкостей.
– С рождения, – кратко ответил он, но лекарь этим не удовлетворился и заставил его снять повязку. Регарди сопротивляться не стал и с удовольствием стащил платок с глаз. Такие моменты выдавались редко, и он их ценил. Сейфуллах поспешно отвернулся, а лекарь одел себе на шею гремящие бусы – от сглаза. На этом приятные ощущения закончились.
Пальцы кучеяра по-хозяйски ощупали его голову, задержавшись на лбу и висках, словно там могли быть спрятаны запасные глаза – зрячие. Арлинг еще не сталкивался с подобным способом проверки зрения, но заставил себя промолчать. Когда лекарь удовлетворенно хмыкнул и принялся что-то царапать в листках, выданных первым кучеяром, Арлинг мог составить подробное описание того, что врач делал за последние два дня. Его немытые руки сохранили на себе все запахи, а жизнь у доктора была не очень чистоплотная. Регарди мог поклясться, что от его ногтей воняло трупами.
«Столько времени потрачено впустую», – досадливо думал он, плетясь за Аджухамом, который нес справку с таким видом, словно они добыли кожу белого крокодила.
– Палатки для артистов слева, вход на арену вам покажут, – пробасил кучеяр в фартуке, пропуская их на территорию цирка. – Располагайтесь, репетируйте, но не опаздывайте. Пропустите свое время, второго шанса не будет.
– Поняли, не дураки, – пробурчал Аджухам, выхватывая из его пальцев заветную бумажку.
Пока они шли к палаткам для артистов, халруджи тщетно пытался уговорить себя, что статус урода – пусть и временный – его не тревожил, но врать себе было трудно.
Цирк постепенно наполнялся зрителями. Нужно было родиться кучеяром, чтобы понять, что испытывал каждый, кто пришел на долгожданное мероприятие, потратив на билет пять золотых султанов – целое состояние для рабочего кучеяра и немыслимое богатство для нарзида-бездельника. По словам Сейфуллаха, многие копили не один месяц, чтобы попасть на представление.
Регарди ненавидел зрителей. Три года назад он уже чувствовал нечто подобное. Бои Салаграна, воспоминания о которых он похоронил вместе со своей свободой, не имели ничего общего с цирком уродов, но атмосфера азарта и сумасшедшего куража заставляла его нервничать сильнее, чем перед дракой с керхами. Тогда, после запрещенных боев в Балидете, для него закрылись двери школы имана. Нехорошее предчувствие, которое он старался не замечать весь день, к вечеру только усилилось. Предстоящее веселье было, увы, не его.
Пора было взять себя в руки. Все равно решение Сейфуллаха уже ничто не изменит. Халруджи не показывает то, что творится у него на сердце. Иман учил, что выглядеть здоровым важнее, чем быть здоровым. Казаться смелым и решительным – важнее, чем быть таким на самом деле.
«Твое сознание как зеркало, но отражает оно не тебя, а Сейфуллаха. Это – путь халруджи».
Вздохнув, Арлинг догнал Аджухама, который, чертыхаясь, направлялся к шатрам, где временно поселили артистов-уродов, приехавших из других городов. А ругаться было от чего. Перед ними разворачивалось фантастическое буйство природы, обделившей своих сыновей в одном, но даровавшей им столь много чудес в другом. На фоне многоликой толпы уродов, суетившихся между палаток, слепой халруджи выглядел совсем скромно.
Регарди не сразу привык к странным звукам и запахам, которые издавали калеки. Он был уверен, что подозрительные шорохи, кряхтенья и шарканья принадлежали людям, но при этом не мог избавиться от ощущения, что его окружала толпа чудовищ из ада – чудовищ, которые только притворялись людьми.
То, на что они потратили годы, для нормального человека было привычным делом. Посмотрев на безрукого калеку, вышивающего при помощи пальцев ног, обыватель изумлялся, качал головой и шел дальше, забыв уродца уже через минуту. Обычного человека ждали дела настоящей жизни, а калекам было место в цирке, балагане или царском дворце, если повезет. Страх, отвращение, жалость и любопытство – других эмоций они не вызывали. Мысль о том, что он сам принадлежал к выходцам из ада, промелькнула слишком быстро, чтобы халруджи успел ее запомнить. Но неприятный след остался надолго.
Однорукие, безрукие, безногие, колченогие, карлики и великаны, толстые и тонкие, изуродованные человеком и природой, глухие, немые и слепые ползали, ходили и прыгали, демонстрируя буйство фантазии создателя. Особенно много было слепых. Регарди чувствовал их особенно хорошо, угадывая по чутким, настороженным движениям.
Когда они нашли свой шатер, уже наполовину занятый какими-то карликами, Арлинг был уверен, что удивиться чему-либо сегодня вечером ему будет сложно. Калеки самой разной степени уродства демонстрировали редкое единодушие и стремление к победе. Многие не сомневались, что победителями станут именно они. «Наверное, люди с ограниченными возможностями острее осознают свою исключительность», – подумал Регарди, настороженно прислушиваясь к себе. К его облегчению, бремя избранности он пока не чувствовал.
– Побудь здесь, – сказал Аджухам, который не меньше халруджи был оглушен увиденным. – Пойду поищу цветных тряпок, да погляжу, что там в красной палатке слева. Кажется, у них двухголовый. С ума сойти.
Арлинг собирался пойти с ним, но вдруг понял. Сейфуллаху хотелось побыть одному. Он давно научился угадывать подобные настроения господина, которые случались не часто. Видимо, Аджухам тоже предвидел неудачу.
Проследив за ним, Регарди убедился, что мальчишка отошел от шатра и, усевшись на перевернутую корзину, задумался. Уроды были заняты своими делами и на кучеяра – нормального человека – внимания не обращали. Впрочем, обычных людей среди калек хватало. Они вели себя громко и суетились еще больше, чем понукаемые ими уродцы. Было нетрудно догадаться, кому должен был достаться приз в случае победы.
Между тем, карлики из его шатра с криками выбежали наружу, оставив Арлинга одного. Не упуская из внимания Сейфуллаха, он достал из кармана мешочек с ясным корнем и задумчиво потеребил мягкую ткань. Сегодня он уже принимал дозу волшебного снадобья, но желание перестраховаться от провала было велико. Пять минут назад он попытался определить цвет забытой карликами ленты, но ткань была слишком грязной, и его выбор остановился между зеленым и синим. Уточнить у Сейфуллаха Регарди не решился, опасаясь расстроить его раньше времени.
– Что я здесь делаю, учитель? – спросил он, обращаясь к воздуху, и едва не подпрыгнул от неожиданности, когда за спиной раздался возбужденный шепот:
– Не знаю. Давай сбежим? Еще не поздно.
– Нельзя! Арво сдержит слово, он нас отпустит.
Шептались снаружи, за стенкой шатра – мужчина и женщина. Арлинг принюхался и узнал двоих карликов из шатра. Запах маленьких людей еще оставался на разбросанных повсюду костюмах. Похоже, не только он мечтал быстрее оставить это место. Чужой разговор подслушивать не хотелось, но тут за стенкой палатки раздался плач.
– Не верю! – плакала женщина. – В прошлый раз ты тоже так говорил. Но прошел целый год, и ничего не изменилось.
– Потому что тогда мы проиграли, а сейчас приз достанется нам. Самрия такого еще не видела! Это будет божественно, прекрасно, смертельно красиво.
– Ты говоришь так, будто тебе это нравится.
– Конечно, мне это нравится. Иначе у меня ничего бы не вышло. А я очень хочу получить свободу. И для тебя, и для себя. Мы победим. Ты обещаешь не волноваться?
Женщина всхлипнула, но уже не так горько.
– Я не уродка. Это ты карлик, а я лилипут. У меня нормальные руки и нормальные ноги, просто маленькие. Что я здесь делаю? Это ужасно! Арво – полный дурак.
Лилипутка снова заплакала. И чем больше Арлинг слушал ее плач, тем ярче вспыхивали искры давно забытых воспоминаний. Он уже очень давно не слышал, как плакала женщина.
– Я не промахнусь. Ты должна мне верить. Мы это делали сотни раз, остался последний. Ты же умница.
Звуки поцелуев и объятий лучше слов сказали, что мужчине все-таки удалось успокоить маленькую артистку.
– Хорошо, Карло, – сказала она. – Но мне все равно страшно.
– Знаю, – прошептал он. – Ты должна быть сильной. Мой отец говорил: «Перейдешь порог – пройдешь горы». Он хоть и был мал ростом, но понимал эту жизнь куда лучше переростков.
Парочка помолчала.
– Я буду сильной, – сказала лилипутка и обняла карлика.
– Магда, я люблю тебя.
Арлинг вздрогнул, не сразу сообразив, где раздались эти слова: в его голове или снаружи шатра. Испугавшись, что у него снова начались галлюцинации, он резко встал, отчего влюбленные отпрянули и исчезли в темноте, напуганные шумом. Ему хотелось броситься вдогонку за лилипуткой, чтобы убедиться в очевидной правде. Это была другая женщина. Живая.
Постояв в тишине, халруджи с трудом заставил уняться бешено бьющееся сердце. На свете были сотни, тысячи девушек по имени Магда. Но почему за все время, проведенное в Сикелии, он услышал его впервые? Жизнь продолжала преподносить сюрпризы, а он, похоже, утратил способность равнодушно воспринимать ее причуды.
Вспомнив, что все еще держал в руках мешочек с ясным корнем, халруджи решительно засунул его в карман. Маленькие люди. Маленькая любовь. Какое ему было до них дело?
На Самрию незаметно опустилась ночь, которая принесла прохладу и увеличила напряжение, царившее на главном базаре порта. Ветер надувал огромный купол цирка, словно парус, и Регарди на миг показалось, что он снова плывет на «Черной Розе» в страну исполнения желаний, которая оказалась несъедобным горьким плодом с колючими шипами.
В самом цирке оказалось на удивление светло. Регарди долго принюхивался и прислушивался, но так и не смог понять, отчего свечи, факелы и масляные лампы, чад которых легко улавливался, светили так ярко. Наконец, до него дошло, что не они были источником того света, который его заинтриговал.
– Что это? – спросил он Аджухама, указав под купол цирка. Тот пребывал в столь унылом состоянии духа, что даже не огрызался.
– Зеркальные факелы, – мрачно ответил Сейфуллах. – Последнее изобретение Шибана. Давно про них рассказывали. Безумно дорогие штуковины. Говорят, это вторая партия. Первый караван с факелами керхи ограбили. Ума не приложу, что они с ними будут делать. Барханы освещать?
Новшество Арлингу не понравилось. Обилие разных источников света затрудняло восприятие, которое и так не было идеальным. Маргаджан на крыше гостиницы, старый серкет, просивший о смерти, девушка-лилипут по имени Магда не выходили у него из головы, отвлекая и мешая сосредоточиться.
Кучеяров собралось так много, что их голоса сливались в равномерный гул, плавающий волнами под куполом шатра. Те, кому не досталось мест, толпились в проходах между рядами, заполняли узкие коридоры входов и выходов, подпирали немногие свободные стенки и даже висели на снарядах, приготовленных для артистов. Таких постоянно гоняла стража, но уследить за всеми было невозможно. Бортики арены были плотно облеплены людьми, свисавшими по обеим сторонам, словно гроздья муравьев на закупоренной банке с сахаром. Они беспокоили Арлинга больше других, потому что находились на расстоянии двух салей от выступающих. Слишком удобно для того, кто задумал недоброе. Вряд ли етобар проигнорирует столь удобное место для нападения. Халруджи напряженно перебирал запахи, пытаясь выделить самые подозрительные, но, в конце концов, бросил, решив довериться интуиции.
Цирк вобрал в себя все зловония и ароматы мира, но сильнее всех выделялся запах пота возбужденных зрителей. И хотя Регарди уже не казалось, что его окружали чудовища из кучеярских мифов, но на стороне уродов ему было спокойнее. По крайней мере, там он чувствовал себя своим.
Кучеяры делали ставки, много курили, пили мохану и обсуждали знаменитых калек, которые уже испытали свое счастье в предыдущие годы. «Они разжуют нас, как плитку журависа, и выплюнут на землю», – подумал Арлинг. Удовольствиями насыщаются куда быстрее, чем кажется. А потом снова наступает скука. Так было с ним до того, как он попал в Школу Белого Петуха.
Где-то с треском взорвался фейерверк, и зычный голос ведущего объявил о начале представления.
С первых минут стало понятно, что их номер обречен на провал.
Калеки творили чудеса, словно одних изуродованных тел и демонстрации виртуозного владения ими было недостаточно. Самыми популярными оказались люди-звери. Человек-волк, человек-медведь, человек-птица… Арлинг едва успевал ловить слова ведущего, так как по звукам не всегда мог понять, что творилось на сцене. Иногда он просил Сейфуллаха рассказать о происходящем, но после очередного вопроса о том, что это за странная змея ползала по арене, Аджухам рассвирепел:
– Это человек-гусеница, – мрачно прошептал он. – Без рук, без ног, один круглый торс и башка. Бреется, что-то чертит и курит табак. Сам. Полный бред. Ты все еще хочешь угадывать цвет шелковых платочков?
Арлинг промолчал, потому что сказать было нечего. Он допустил ошибку, что не отговорил Аджухама сразу, и сейчас предстояло за нее расплачиваться.
А уроды продолжали срывать аплодисменты. Зал ликовал каждому, но судьи, которые сидели на отдельном балконе, были строги и высокие оценки ставили редко. Даже каучуковый человек, который показывал чудеса пластики, получил только пять баллов из десяти. Женщина-рыба с гигантским хвостом вместо ног добилась не больше. Она плавала в большой деревянной кадке и жонглировала тарелками. Регарди так и не понял, была ли девица жертвой сумасшедшего хирурга или чудовищем, рожденным человеком. Человек-кость, у которого из-за окостенения тела подвижными остались только губы, был страшен, а бородатая дама, которая ходила кругами по арене, потрясая волосами на подбородке, была отвратительна.
Человеку-ящерице не повезло. Какая-то болезнь превратила его кожу в чешую. Вывернутые назад конечности, изуродованные глаза и раздвоенный язык были работой хирургов. Для демонстрации полного сходства с ящерицей на арене установили большой стеклянный куб, в который забрался артист. Гладкая поверхность тонко звенела под пальцами человека-ящера, а щели на месте соединения сторон пропускали запах его пота, который носил специфические оттенки амбры и мускуса.
Грянули трубы, затрещали барабаны, факиры выплюнули струю огня. Зрители замерли в ожидании трюка. Уродец вдруг заметался по кубу, и, описав несколько кругов, с размаху прыгнул на боковую стенку, прилипнув к стеклу. Ликование зала был неподдельным. Кучеяры топали ногами, кричали «Ассу» и прыгали, всячески выражая одобрение.
Арлинг осторожно принюхался. Запах порошка из звездного камня, вьющийся тонкой нитью из стеклянной клетки, был слабым, но уловимым. Секрет оказался прост. Артист прибегнул к тому же средству, что и халруджи прошлой ночью. Однако трюк не удался. То ли поверхность стекла была влажной, то ли боги отвернулись от несчастного калеки, но человек-ящерица сорвался, с грохотом разбив спиной дно. Конструкция простояла недолго и рухнула вслед за артистом, утыкав его осколками. По арене расползся густой запах крови, а зал взорвался восторженным ревом, за которым почти не было слышно предсмертных хрипов несчастного.
– Нас обманули, это не человек-ящерица, а человек-ёж! – не растерялся ведущий, сорвав очередную порцию аплодисментов. – Уберите его. Следующий!
Регарди уже давно знал, что больше всего любили зрители Самрии. Никакое уродство не могло сравниться со зрелищем, где проливали кровь и ломали кости. Человека-ящерицу унесли, арену помыли, старые опилки заменили новыми, и вот уже ведущий представлял нового калеку, а о случившейся трагедии напоминал лишь легкий запах крови, который навсегда впитался в шатер цирка. Арлинг старался не думать, скольким артистам он стал могилой.
К тому времени, когда настал их черед, публика пресытилась трюками и физическим уродством настолько, что едва хлопала. Последним ударом по самолюбию Аджухама стало выступление слепых из Фардоса, которое состоялось перед их выходом.
Шестеро незрячих умело разыграли театральную сцену из жизни императорского двора, развеселив даже суровый балкон. Персонажи, знакомые Арлингу из реальной жизни – Император, Канцлер, палач Педер Понтус, принц Дваро – вызвали у толпы бурю восторга. Слепые артисты пели, танцевали и даже дрались. И если Аджухам изумлялся их способностям умело передвигаться, не сталкиваясь друг с другом, то Регарди поражался смелости их поступка. Нужно было или сильно верить в удачу, или быть круглым дураком, чтобы открыто высмеивать Империю. Однако судьи ни разу не прервали выступление, одобрительно хлопая вместе со всеми. Наверное, Арлинг ничего не понимал в этой жизни. Четверть века назад за подобное могли отрубить голову не только артистам, но и зрителям. Между тем, слепцов долго не отпускали со сцены, а расщедрившийся балкон выставил оценку в семь балов, самую высокую за весь вечер.
– Нас подставили, – прошипел Сейфуллах, понимая, что появление драгана после того, как кучеяры на протяжении получаса высмеивали северян, будет выглядеть смешно и нелепо. Арлинг промолчал, занятый изучением зрителей. Чувство опасности, которое дремало в нем на протяжении всего вечера, неожиданно проснулось, заставляя подозревать в злом умысле каждого. В голову лезли тысячи способов умерщвления Сейфуллаха, которыми мог воспользоваться наемник, сидя, к примеру, в пятом ряду, или в двенадцатом, или даже на балконе. А может, он уже давно расположился у бортика арены и только поджидал их появления. Более удобную позицию для атаки было трудно придумать.
Снаружи усилился ветер, а в последний месяц ветер поднимался всякий раз, когда в его жизни происходила очередная неприятность. Купол шатра гудел под напором воздуха, искажая звуки. Гремели музыканты, кричали зрители, суетились слуги, устанавливающие на сцене декорации для следующего номера. Стрела, игла или дротик пролетят незаметно. Например, под грохот фейерверка.
Сейфуллах тоже волновался, но совсем по другой причине. Когда их объявили, публика замерла, но потом грянула таким взрывом смеха, что халруджи почувствовал, как под куполом зашевелились веревки и крепления. Конечно, то был ветер, но сила тысяч орущих глоток ощущалась почти физически. Впрочем, Аджухам держался хорошо. Регарди даже позавидовал его выдержке.
Не моргнув и глазом, молодой купец отодвинул ведущего в сторону, и громко объявил:
– Дамы и господа! Да благословит вас Омар и наполнит ваши дома богатством и удачей. Перед вами слепой, который не танцует, как марионетка, и не прыгает, как пьяный нарзид. Встречайте – Видящий Во Тьме!
«Вот же, гаденыш», – подумал про себя Арлинг. Использовать легенду о Видящих было смело даже для Сейфуллаха.
Тем временем, миллионы глаз блуждали по сцене, скользили по их фигурам, перескакивали на снаряжение для следующего номера, щурились в свете зеркальных факелов и снова возвращались к ним – равнодушные и пресыщенные зрелищем. Ветер рвал стяги цирка и хлопал веревками по тугим бокам купола. Девочка в первом ряду грызла семечки, сплевывая шелуху себе под ноги. У ведущего заурчало в животе. В Аджухама врезалась муха и с размаху шлепнулась на арену, запутавшись в опилках. Сердито зажужжав, насекомое принялось барахтаться, пытаясь освободиться, но Сейфуллах сделал шаг в сторону, закончив ее мучения. Крошечная оболочка мухи лопнула с противным звоном, который заполнил весь цирк.
«Перестань! – велел себе Регарди, – ты слушаешь не те звуки!»
Но ведущий чесал живот, стараясь делать это незаметно, а муха дергала одной лапой в предсмертной конвульсии. Оцепенение прошло, чувство опасности осталось.
– Давай быстрее! – крикнул кто-то Сейфуллаху, который продолжал восхвалять достоинства Арлинга. – Что твой урод может делать?
– А теперь перейдем к самому удивительному за весь вечер, – не растерялся Аджухам и подтолкнул Регарди вперед. – Следите за его пальцами и поражайтесь. Я возьму ваш платок, любезный? – Аджухам сорвал с шеи ведущего тряпку и сунул ее халруджи. – Вот! Мы с вами прекрасно видим, какого она цвета. Но он незрячий! И, тем не менее, смотрите, что он делает! Это просто поразительно! Все молчат, никто не подсказывает! Он ее трогает, внимательно ощупывает пальцами, нюхает… Итак, Видящий, ты готов сказать нам, что это за цвет?
– Желтый, – прохрипел Арлинг, чувствуя, как по вискам скатываются капли пота. Зеркальные факелы светили жарче солнца. На него смотрели тысячи пар глаз, но он готов был поклясться, что как минимум одна из них глядела пристальней остальных. Была ли это Хамна-Акация, или снова начинались галлюцинации от татуировки Мертвого Басхи, он не знал, но предпочел бы исчезнуть со сцены, как можно скорее.
– Не правда, это оранжевый! – крикнули из зала.
– Бежевый!
– Персиковый!
Теперь почти каждый зритель выкрикивал свой цвет, а ведущий пытался вырвать платок у Сейфуллаха, который вцепился в него и сердито махал руками на взбесившийся зал.
– Да замолчите вы! – то ли Аджухам очень постарался, то ли публика выдохлась и притихла, но его слова разнеслись по всему цирку, заглушив даже свист ветра на улице.
– Персиковый, банановый или цвета охры! – сердито крикнул он. – Какая, к черту, разница? Видящий назвал правильный цвет, и это главное! Кто не верит, пусть выйдет сюда и наденет его повязку. Посмотрю я, как вы станете пальцами определять цвет вот этих лент. Да их здесь десятки оттенков! Эй, девочка в первом ряду. Да, ты. Иди-ка сюда. Выбери любую ленту, но не называй ее цвет. Вот эта тебе нравится? Отлично, а теперь подай ее дяде с повязкой на глазах. Так, Видящий, какой цвет у этой ленты?
Арлинг осторожно взял атласную полоску ткани, стараясь уловить направление взгляда из зала. Теперь он чувствовал его еще отчетливее. Опасность в нем не чувствовалась, но это не означало, что она не появится в будущем.
– Синий, – сказал он, но, спохватившись, поправился. – То есть, черный. Да, черный.
– Ты можешь не мямлить, а говорить так, чтобы тебя слышал не только я? – прошипел Аджухам ему на ухо, и тут же заорал:
– Это черный! Видящий снова угадал! Поразительно! Я подобного нигде не видел! Давайте, кидайте ваши платки, перчатки, пояса, все, что хотите. Его пальцы видят лучше, чем наши глаза! А сейчас, приготовьтесь, будет самое удивительное. Видящий может читать! Да-да, вы не ослышались. Незрячий будет читать вслепую! Эй там, в первом ряду, есть у вас письма или книги? Я, конечно, могу достать свои, но вы ведь мне не поверите, верно? А во втором ряду? Давайте, не робейте!
– Держи! – крикнул кто-то слева, но еще до того, как раздались слова, в воздухе послышался свист, и Арлинг едва успел пригнуть голову Сейфуллаха, чтобы в нее не врезался помидор. А за ним последовали другие овощи не первой свежести. Очевидно, зрители давно ждали этого момента. Предыдущие выступления такой возможности не давали.
Хохот, топот, свист и тухлые овощи – хуже их номер закончиться не мог. Впрочем, Арлинга волновало только то, как бы вместе с морковью или брюквой к Сейфуллаху не прилетела стрела или дротик от Акации. Несмотря на поднявшийся шум, взгляд из зала оставался невозмутимым. Возможно, кто-то из купцов в зале узнал сына главы Купеческой Гильдии Балидета и теперь таращился на него, не веря своим глазам, но версия была слабой, и Регарди от нее отказался. Во взгляде чувствовался интерес иного рода.
Судейский балкон вмешался не сразу. Когда поднялся главный судья, на Сейфуллахе уже было полно пятен от попавших в него овощей, потому что Арлинг прислушивался к летящим стрелам, а то, что, на его взгляд, было безобидно, пропускал.
– Мы присуждаем половину балла, – торжественно провозгласил судья под всеобщее улюлюканье. – Это были Слепой, то есть, простите, Видящий, и его друг.
Итак, они все-таки выделились из общей толпы уродов. Им досталась самая низкая оценка за вечер. То, на что халруджи потратил несколько лет, и что на практике было куда труднее, чем сломать человеку шею, было оценено в полбалла. Умение читать и определять цвет вслепую зрячим было неинтересно.
– Это несправедливо! – Сейфуллах хватал воздух ртом, словно выброшенная на берег рыба, но юркий ведущий ловко отодвинул его плечом, вытеснив со сцены.
– А теперь мы увидим кое-что действительно поразительное! – закричал он, довольный, что снова оказался в центре внимания. – Карлики-канатоходцы!
Схватив Сейфуллаха за рукав, Арлинг утащил его с арены под всеобщее ликование. Возможно, им стоило сразу представиться шутами, и тогда у них было бы больше шансов расположить к себе публику. Он, конечно, предполагал проигрыш, но не с таким размахом.
– Пойдемте отсюда, господин, это не наши зрители, – попытался пошутить Арлинг, но Сейфуллах, зайдя за кулисы, резко остановился.
– Тебе бы лучше помолчать, – огрызнулся он. – Все, что мог, ты уже сделал. Синий, черный! Идиот. Это не публика дурная, это ты плохо старался, черт побери!
– Как скажете, – послушно склонил голову Регарди. Подозрительного взгляда он больше не чувствовал, но безопасней от этого не стало.
– Подождем, пока закончат эти уроды, – произнес Аджухам, вложив в последнее слово несколько иное значение, чем просто «калека». Подойдя к лавке, которая стояла недалеко от входа, и откуда можно было наблюдать за происходящим на арене, он забрался на нее с ногами, смахнув чьи-то вещи.
– Я должен попасть на Птичьи Острова, – упрямо сказал он, словно Арлинг с ним спорил. – И сделаю для этого все возможное. А невозможное будет по твоей части. Смотри, халруджи, третья промашка, и отправишься к иману.
– Я всегда в вашем распоряжении, господин.
– Да ну? Хорошо, что напомнил. А то я что-то в последнее время запутался. Значит, главный из нас все-таки я?
– Да, господин. Можно вопрос.
– Валяй.
– Чего мы ждем?
– Я же сказал. Ждем, когда эти уроды закончат свои уродские номера.
– И… – Арлинг все еще не мог уловить хода мыслей Сейфуллаха, но их направление ему не нравилось. Также как не нравилось ему и то, что загадочный взгляд, который он чувствовал в зале, вдруг появился за кулисами. Сомнений быть не могло. Человек последовал за ними и теперь наблюдал со стороны ямы, где сидели музыканты.
– И когда они их закончат, мы узнаем, кто стал победителем этой клоунады и хозяином всей той кучи денег, которая должна была достаться нам.
Регарди все еще не понимал связи и недоуменно склонил голову.
– Дальше все просто. Подождем, пока уродец заберет свой приз, проследим за ним до темного переулка и… – Аджухам цокнул языком. – Что с тобой? Тебя вроде по голове не били, но соображаешь ты так, словно о наковальню ударился.
– Ты хочешь ограбить калеку? – недоуменно спросил халруджи, надеясь, что понял Сейфуллаха неправильно.
– Час назад ты предлагал ограбить купца, – едко произнес Аджухам. – Что тебя смущает теперь? Только подумай, зачем Человеку-гусенице или Летающей Женщине столько денег? Они их или пропьют, или отдадут хозяину, потому что большинство здешних артистов – рабы. А я найду этим деньгам достойное применение. Так что приготовься, сегодня ночью придется поработать по-настоящему. Ты что-то сказал?
– Нет, господин, – хмуро ответил Арлинг. Действительно, разницы между грабежом купца и калеки не было никакой. Были лишь халруджи и приказы, которые он должен был исполнять.
– Присядь, до конца еще долго, – Сейфуллах похлопал рядом с собой. – Посмотри лучше, что вытворяют эти карлики.
Регарди садиться не стал, но на сцену «посмотрел». Узнать карликов из их палатки было не трудно. Хозяин Арво постарался на славу. Летающие под куполом цирка маленькие тела впечатляли. Он слышал свист качелей, веревок и других цирковых снарядов, на которых гроздьями висели карлики, складывая из своих негибких по природе тел удивительные фигуры. Выходило забавно и трогательно, но артистам было нелегко. Ему казалось, что их дыхание – тяжелое, прерывистое, отчаянное – раздавалось под куполом громче беснующегося снаружи ветра. И когда стихия успела так разыграться? Песчинки настойчиво скребли по ткани, предупреждая, что в такую погоду лучше иметь крышу над головой. Судя по набившемуся в цирк народу, здесь собралась едва ли не вся Самрия.
Переведя внимание на арену, Арлинг отметил, что над сценой натягивали канат. Воздух играл им, словно большой струной, издавая странные, не поддающиеся описанию звуки. Веревка протянулась на расстоянии не меньше двадцати салей от арены. Если упасть, можно разбиться насмерть, но был риск и остаться в живых, превратившись в еще большего калеку. Арлинг предпочел бы мгновенную смерть, однако для этого канат нужно было перевесить гораздо выше.
Вместе с канатом над ареной закрепили еще один предмет. Судя по запаху, он был деревянным, а шелест обтекавшего его сквозняка подсказывал, что он круглый и громоздкий – не меньше человеческого роста в диаметре. Регарди долго гадал, пока не различил, что с предметом к куполу подняли человека, вернее, женщину. Ее запах доносился слабо, но он все равно узнал лилипутку, которая хотела сбежать из цирка. Ту самую, которую звали Магдой.
Сосредоточившись, халруджи понял, что ее привязали к круглой доске, подвесив под самым куполом цирка. Там было темно, и лишь блестящий костюм артистки мерцал в отсветах зеркальных факелов. Арлинг чувствовал крошечные блики, падающие на цирковые турникеты, веревки и крепления, словно находился на расстоянии вытянутой руки от дрожащего тела лилипутки.
Он не принимал ясного корня, но все чувства обострились так, будто он вылил на себя бочку чудодейственного отвара. По мере того, как в зале становилось тише, нехорошее предчувствие усилилось. Вспомнив разговор лилипутки с карликом, Арлинг догадался о том, что должно было сейчас произойти. И догадка ему не понравилась.
Тем временем, карлики спустились с качелей и приблизились к канату. Пьяная от куража публика замерла. Лилипутка на круглой доске под куполом тяжело дышала. Веревки резали руки, высота пугала, сердце билось, словно пойманная птица.
Регарди хорошо представлял, что видели глаза маленькой женщины по имени Магда. Пустота купола была бесконечной и необъятной. Луч зеркального факела, который словно заходящее солнце, повис на ребре циркового шатра, выхватывал из тьмы горстку суетящихся на канате карликов. Они забирались друг другу на плечи, выстраиваясь пирамидой, которая опасно раскачивалась из стороны в сторону. А еще ниже карликов расползалось пятно далекой арены в окружении полутемного ореола зрительских рядов. Любопытные лица повернуты вверх, желто-розовые блики, плавающие в полумраке. Им никогда не понять, как там – наверху.
– Не бойся, Магда, – прошептал халруджи. – Карло не промахнется.
Но лилипутка боялась. Ее трясло от страха, и это было плохо. Арлинг слышал, как шатался и раскачивался деревянный круг от гулявшего под куполом сквозняка. Попасть в такую мишень, не задев висящего на ней испуганного человека, будет трудно.
Регарди слышал, как под тяжестью шести маленьких тел протяжно скрипел канат, чувствовал тяжелое дыхание нижнего карлика, который стоял на канате, удерживая равновесие с помощью шеста. На его плечах балансировало двое маленьких людей, а на их плечах – еще трое. Уродцы показывали чудеса эквилибристики. С них ручьем катил пот, и его капли разбивались о сцену, словно градины первого весеннего шторма. Арлингу казалось, что этот звук заглушал музыкантов, рев толпы, крики ведущего и даже свист ветра.
Грянули трубы, и на сцену выбежали факиры. Тоже карлики из труппы Арво. Они принялись жонглировать горящими головешками, и арену мгновенно затянуло чадом. Регарди по-прежнему слышал висящую под куполом лилипутку и карликов на канате, но различать их запахи стало труднее.
Между тем, человек, который за ними следил, все также сидел на бортике оркестровой ямы, наблюдая за карликами и бросая частые взгляды в сторону Арлинга с Сейфуллахом.
«Нужно разобраться, что ему надо», – решил халруджи. Заметив, что к нему идут, незнакомец настороженно приподнялся, будто раздумывая, убежать или пообщаться. Регарди тоже было интересно, что он выберет, но ему неожиданно преградили дорогу:
– А какого цвета мои подштанники, определить можешь?
Слепой из Фардоса выставил вперед трость, довольно смело опустив ее на сапог Арлинга. Регарди узнал его. Он изображал Педера Понтуса, лихо отплясывая по сцене с драганским клинком полчаса назад.
Читать бесплатно другие книги:
