Шахта Туомайнен Антти
– Хорошо, на той неделе посмотрим.
– Прошу уточнить!
– Ах, какой вы настырный. Ну, если настаиваете, сообщите нам телефонограммой удобную для вас дату. А мы, со своей стороны, соберем на этот день совещание руководства шахт и рассмотрим вопрос коллегиально.
То есть Кузьмин хотел стравить Слепко с другими начальниками шахт, а сам при этом остаться в тени. Но делать было нечего. Совещание назначили на конец недели. Все было как обычно. Табачный дым, длинный стол в президиуме, за которым на фоне знамен сиротливо скучал Поспелов. Кузьмину теперь по должности положено было опаздывать. Впрочем, он не стал злоупотреблять традициями и задержался всего на пять минут. Слепко развесил маркшейдерские планы и начал излагать суть. Каждое его требование подкреплено было расчетами. Врио все более мрачнел. Когда Евгений перешел к обоснованию замены канатной откатки ленточными транспортерами, Кузьмин не вытерпел:
– Распрекрасно это у вас выходит, товарищ Слепко, подвели высоконаучную теорию под свое систематическое невыполнение.
Поспелов ухмыльнулся, в зале возник шумок.
– Это не теория, а самая что ни на есть сермяжная практика!
– Как же так? Во время стахановских дней, когда мы с товарищами из наркомата установили жесткий контроль, вы тогда, помнится, умудрились чуть ли не два плана выдать без этих метрополитенов и ленточных транспортеров?
– А то вы не знаете, что мы те два плана сделали тройным составом рабочих? И уголек шел с предохранительных целиков?
Вслух произнесено было то, о чем говорить считалось совершенно неприличным, и где? – на официальном совещании, в присутствии секретаря райкома. Кузьмин скривился, как от дурного запаха. Его прежде сравнительно высокое мнение об умственных способностях Слепко упало до точки замерзания.
– Так вы, выходит, к тому же еще и очковтиратель? Ну что ж, ответите, значит, по всей строгости!
Пока Слепко лихорадочно соображал, как бы ему половчее ответить, неожиданно взбунтовался зал:
– Не знал он! Фу-ты ну-ты, красна девица! Больно хитрый!
Того страха, который вызывал Рубакин, к врио никто не испытывал. Поспелов помалкивал, быстро перебирая пальцами.
– Сами нам руки выкручивали, а теперь не знаете ничего, ваша хата с краю! – орали с мест.
Когда все немного успокоились, Слепко просто продолжил чтение. Кузьмин больше не перебивал. Но едва докладчик умолк, он, прикрыв глаза, спросил негромко:
– Вы тут назвали много разных чисел, а сколько это все в сумме будет?
Наступил решающий момент. Евгений набрал в грудь побольше воздуха и выдохнул:
– Один миллион шестьсот пятьдесят тысяч рублей.
– Сколько вам дополнительно рабочих потребуется?
– Двести пятьдесят человек на четыре месяца.
– Ну вот и всё, товарищ Слепко, этого вполне достаточно. Вы тут немного пофантазировали, мы вас с удовольствием послушали, а теперь идите и работайте! Совещание закончено, товарищи, все свободны!
Поспелов сладко улыбнулся и поднялся, шумно отодвинув стул. Собравшиеся тоже зашевелились. Евгений был раздавлен. Тогда на сцену взобрался Карпов, бывший его подчиненный, а теперь начальник крупнейшей, самой современной шахты в бассейне. Он, никого не спрашивая, пошел на трибуну.
– Чего вам, товарищ Карпов? – все еще спокойным тоном поинтересовался Кузьмин.
– А то, что я с таким решением не согласен! – закричал Карпов. – Товарищ Слепко представил нам дельный план, такие мероприятия следует провести везде, а не только на двадцать третьей. Да, людей и средств не хватает, но что из этого следует? Только то, что мы не можем провести реконструкцию на всех шахтах одновременно. Давайте сконцентрируем усилия и сделаем это последовательно. Я считаю, мы должны подробно разобрать предложения товарища Слепко, с тем чтобы незамедлительно их принять!
Зал загудел на одобрительных нотах. Поспелов вновь улыбнулся и сел.
– Товарищ Карпов! – запоздало взвился Кузьмин, – вам я вообще слова не давал! Пожалуйста, вернитесь на место, идите, совещание закончено!
– Нет, не закончено! – заорали из зала. – Правильно Карпов сказал! Обсудить! По очереди проводить! Правильно!
Пришлось продолжать. Было много споров, ругани и взаимных обвинений. Секретарь райкома быстро, как опытный стенографист, записывал все в свой блокнот. План Слепко был принят и утвержден к немедленному исполнению. Растрепанному, может быть, впервые в жизни Кузьмину пришлось уступить. «Возможно, оно и к лучшему, – меланхолично подумал он, – посмотрим. Следует все же признать, что реконструировать по очереди – это мысль».
Начальник Восточного участка Романовский проснулся, как водится, затемно и, вспомнив о пользе физзарядки, поприседал и помахал осторожно ручищами и ножищами у кровати, где уютно посапывала спящая жена. После шумного умывания над обледенелой кадкой в сенях Феликс Иванович примостился на кухонной табуреточке и смачно позавтракал краюхой черного хлеба, луковицей и полукольцом вонючей краковской колбасы, присланной накануне посылкой от родственников. Всё запил хорошим жбаном выстуженного молока. Натянул сапоги, вышел и бодро двинул вдоль палисадов. По пути ему в голову пришла гениальная мысль. Близился Международный женский день, а с ним – два общих выходных. Целых сорок восемь часов без добычи, значит, можно будет чинить оборудование совершенно свободно, всем наличным составом, да еще, может, выпросить дополнительных рабочих. С начальником шахты они вроде как покорешились. Имелся, правда, политический риск, но Романовский был завзятым оптимистом. Он отправился в партком, дождался секретаря и выложил тому свою идею «встречи праздника ударной вахтой» с перечислением заработанных денег в помощь английским «братьям по классу», как раз, по обыкновению, бастовавшим. Секретарь долго ерошил седые усы, но по существу возразить не посмел и сдался окончательно после предложения поставить вопрос на ближайшем бюро как почин снизу. Тут влетел запыхавшийся Слепко и объявил, что у него родилась отличная мысль – отметить праздник днями ударной работы, причем заменить канатную откатку ленточным транспортером, а заработанные деньги перечислить на укрепление обороны страны.
– Может, например, истребитель построят имени нашей шахты, это ж здорово! А ты чего тут гогочешь, не согласен, что ли? – набросился Евгений на трясущегося в углу Романовского, от которого к тому же сильно несло несвежей колбасой.
С рабочими договорились без проблем. Начальник шахты произнес хорошую речь насчет всемерного укрепления обороны, после которой никто особенно не вякал, – люди как-то подобрались за последнее время, да и «вякальщиков» немного уже осталось. Только со стороны переносчиков послышалось какое-то неясное ворчание, но Слепко встал и захлопал, и все в зале тоже встали и захлопали – в общем, нормально все прошло. А когда на доске объявлений, у ламповой, вывесили приказ о внеочередной премии в честь Международного дня солидарности трудящихся женщин, тут уж расцвели все лица. В райкоме приняли почин на ура и занялись распространением его на другие шахты, дела с выполнением плана обстояли в тресте по-прежнему паршиво. Оказалось, что многие коллективы по всей стране выступили с такими же точно починами.
Оставалось самое трудное – выбить необходимые фонды. Все знали, что лента, приводы, кабель и многое иное на базе треста имелось, но куда проще было раздобыть жар-птицу. Слепко начал с того, что поручил Зощенко поговорить по душам с начальником отдела снабжения Зосимовичем. Разговор по душам получился, но никакого результата он не дал. Зощенко только руками развел, заметив, что Абрам Григорьевич человек очень большого ума. Формальная попытка договориться по-хорошему была предпринята, и Евгений с чистой совестью приступил к реализации основного плана, заключавшегося в том, чтобы натравить на Кузьмина секретаря райкома. Тогда по логике вещей врио должен был, в свою очередь, надавить на собственный отдел снабжения. Иных шансов справиться с Зосимовичем не было. Зощенко предложил подключить также Горнотехническую инспекцию, для чего следовало подобрать все акты об аварийном состоянии канатных откаток за последние несколько лет.
Начальник горнотехнической инспекции Ивасик, сутулый светловолосый великан с вечно потными руками, серым лицом и красными кроличьими глазками, любой разговор, даже самый отвлеченный, сразу же переводил на вопрос безопасности подземных работ и начинал брызгать слюной и грозить собеседнику жесточайшими карами, среди которых простой расстрел не выглядел особой неприятностью. Правда, дальше ругани он никогда еще не заходил. То же вышло и на сей раз. Ивасик дружелюбно поприветствовал Зощенко, с которым водил некоторое знакомство на почве игры в преферанс, но стоило тому упомянуть об актах по откаткам, немедленно впал в истерику. На всю комнату из трубки разносилось, что именно будет сделано с вредителями, сознательно ставящими советских рабочих в условия не просто опасные, но неизбежно гибельные. Вошедший парторг побледнел и бухнулся, как куль, на диван. Дав Ивасику вдоволь накричаться, Зощенко ловко перевел беседу в нужное русло. Решено было, что горнотехническая инспекция направит официальное представление на имя Кузьмина. В этой части замысел, кажется, удавался. Только парторг, которого попросили обработать Поспелова, чуть было все не испортил. Впечатленный воплями Ивасика, старик понес околесицу о том, что так дальше нельзя, что нужно еще разобраться, кто все это подстроил, и так далее. Слепко силой вырвал у него трубку и в ясных словах объяснил второму секретарю, что трест зажал оборудование, необходимое для «ударной вахты», вследствие чего последняя может быть сорвана. Поспелов обещал проследить. Судя по всему, он все понял и озаботился. Можно было звонить Кузьмину. Тот сразу прервал патетическую речь начальника двадцать третьей шахты, бросив: «Приходите завтра, подпишу!» И дал отбой.
Тем не менее все едва не сорвалось. Донельзя раздосадованный беседой с Ивасиком, врио вызвал Зосимовича и, проговорив с ним целый час, потерпел полное фиаско. Речь у них уже пошла о том, как похитрее выйти из расставленной ловушки, а материалы и оборудование все-таки не давать. Но тут в кабинет вошел улыбающийся Поспелов, сел в уголок, состроил губы бантиком и попросил продолжать и не обращать на него никакого внимания. Кузьмин не успел еще и рта раскрыть, а Зосимович уже вскочил, лихо щелкнул каблуками и заявил, что буквально через час представит на подпись накладные, с тем чтобы завтра же все было отгружено. Но Слепко, бдительно следивший через Ларочку за всем происходившим, расшибся в лепешку, а вывез груз еще до полуночи.
Начать наметили в первую смену Восьмого марта, то есть с ноля часов. Слепко составил единый график с обозначением имен ответственных и подробнейшим описанием работ. Задействовать предполагалось весь коллектив. В оставшиеся до праздника дни усиленные бригады переносчиков и наладчиков раскладывали по выработкам рештаки, ролики, приводы и ленту. Зощенко какими-то своими хитрыми способами ежесменно прикапливал уголек на аварийном складе, еще неделю назад постыдно пустовавшем. Седьмого провели торжественное собрание и окончательно разъяснили задания. Ближе к полуночи начали прибывать начальники других шахт. Они хотели убедиться в том, что не зря отказались от своей доли оборудования. Гостей любезно проводили к местам предстоящих работ. Наступила праздничная полночь! Странно, непривычно проревел неурочный гудок. Люди почувствовали душевный подъем, им объяснили, что предстоит совсем другой, особенный штурм, что происходит что-то действительно важное, нужное. Вечерняя смена единогласно проголосовала за то, чтобы не подниматься пока на-гора.
Примерно в час пополуночи Слепко отправился по участкам. Красота им самим созданной картины поразила его. Сотни людей стояли на уклонах, отвинчивая планки рельсов, ломами и кайлами вытягивая костыли из вязкой почвы. Гайки настолько проржавели, что их приходилось срубать. Через час рельсы были сняты и по цепочке на руках переданы на штреки. Взамен вниз пошли брусья под рештаки транспортеров, а затем и сами рештаки. Вскоре были разобраны приводы лебедок, смотаны канаты. Наконец установлен был первый транспортер, а следом – и все остальные. Основная масса поднялась на-гора и двинула на аварийный склад. Под землей остались только слесари и электрики, сшивавшие ленту, натягивавшие ее на ролики и подключавшие моторы к сети.
По Восточному уклону, потный, страшно уставший, но возбужденный необыкновенно, бегал Романовский, раздавая руководящие матюги. Десятник Буряк, его друг и собутыльник, стремительно семенил вокруг, то отставая, то забегая поперед начальника.
– Как, Вань, успеем? – поминутно спрашивал его Романовский.
– Само собой, Феликс Иваныч, а то прихватим второй смены самую малость, делов-то! – отвечал Буряк.
Как бы там ни было, а к семи часам утра монтаж транспортеров был в целом закончен, к восьми все они были опробованы и приняты по актам механиками участков.
Напоследок Слепко неторопливо прошелся по шахте. Ровные, чистые еще ленты конвейеров белели там, где ржавые рельсы, казалось, навечно вросли в землю. Дело было сделано. Зощенко доложил, что пылающий энтузиазмом народ за какой-то час выгреб и отгрузил с аварийного склада весь уголь подчистую. Получилось сто сорок процентов к сменному плану добычи. Это было тем более удачно, что, столкнувшись на рудном дворе со второй сменой, Евгений заметил, что некоторые, несмотря на раннее время, успели уже принять. Подобное ожидалось, но все-таки было странно. Эти люди только что освободились с аварийного склада и с шахты никуда не уходили, даже не переодевались. Тем не менее вторая смена завершилась с небольшим перевыполнением и, хотя третья подгадила – половину рабочих так развезло, что их пришлось транспортировать на новых конвейерах, за сутки вышло красивое число – 111 процентов. Чем бы ни закончился следующий день, было уже на что строить истребитель.
Вечером, когда Евгений, непринужденно развалясь на диване, трепался с Зощенко о разных пустяках, позвонил Климов:
– Слышал я, что тебе, товарищ Слепко, вновь удалось переломить ситуацию и добиться успеха. Поздравляю тебя, большое ты дело сделал! – значительно проговорил второй секретарь обкома. – Поздравляю также всех ваших товарищей женщин с их трудовым праздником!
– И я… мы все вас тоже поздравляем, товарищ секретарь! – прокричал в трубку Евгений. Было очень приятно, что Климов при всех его нынешних заботах не забыл о нем. Сразу же вслед за тем позвонил и Поспелов, в свой черед тепло поздравивший женскую часть коллектива шахты с большими трудовыми достижениями. Евгений не без труда уговорил холостяка Зощенко зайти к нему домой, отметить, так сказать. Наталья напекла пирогов. Они вместе приняли душ и, мирно беседуя, побрели в поселок.
Это было только начало. Слепко последовательно продолжал модернизацию всего своего хозяйства. Проявились люди, до штурма державшиеся в тени. Замечательной находкой оказалась Елизавета Сергеевна Левицкая – худая девушка с угреватым лицом и редкими рыжими волосами. Евгений назначил ее главным маркшейдером. Деятельность Левицкой на этой должности вошла впоследствии в легенды. Как по волшебству, выработки выпрямлялись, укреплялись и становились аккуратно побеленными. В шахте стало так чисто, что некоторые рабочие стеснялись даже бросать прилюдно окурки на рудничном дворе.
Апофеозом переустройства стал пуск «пассажирского» канатного поезда по бывшему Кривошейному ходку. Когда Рубакин, благополучно вернувшийся к тому времени на прежнюю должность, Поспелов и прочее начальство, расселось по голубым вагончикам и поезд плавно тронулся вниз, Романовский восторженно прогудел:
– Вот это так да, одно слово – метро!
Он был счастлив, но еще большего счастья ждал от будущего.
Глава 10. Секрет успеха
Спустя неделю после того, как Евгений Семенович Слепко приступил к обязанностям начальника шахты № 23-бис, он принял на работу молодого инженера Шевцова. Тот успел уже уволиться «по собственному желанию» с двух или трех шахт. Характеристика в его «личном деле» была суше сушки, что само по себе многое говорило опытному глазу. Комсомолец Шевцов Андрей Сергеевич аттестовался там как знающий инженер, но отмечались его неуживчивый характер, недисциплинированность и «склонность к теоретическим фантазиям». Именно это и настроило Слепко совершенно в его пользу. Несколькими годами ранее ему самому вполне могли дать такую же характеристику.
Шевцов оказался невысоким сухощавым блондином в щегольских очечках, фабричной вязки свитере, из-под которого высовывался белоснежный воротничок, и в очень хороших, видно что дорогих штиблетах. Картину дополняли: модная стрижка под полубокс, аккуратные маленькие усики и чистые, ухоженные ногти. Евгений удивленно пялился на странного посетителя. Как выяснилось, парень три года как окончил Политех, имел уже изобретения, действительно разбирался в горном оборудовании и чрезвычайно возмущен был окружающей косностью и безграмотностью. Немного раздражал оттенок иронического превосходства в обращении с будущим начальником, но Слепко, опять же, решил, что видит, как в зеркале, себя самого, только несколькими годами моложе, и что встретил наконец настоящего единомышленника. Поэтому он беспечно отмахнулся от ворчания своего кадровика Васильева, настоятельно советовавшего «гнать взашей этого умника». Он приказал выделить молодому специалисту отдельную комнату в общежитии и назначил его в отдел главного инженера, не без тайной мысли заменить им, со временем, самого Зощенко, которому тогда не вполне еще доверял. Потом события закрутились так бешено, что он почти позабыл о своем назначенце. В период череды штурмов и ударных вахт, сотрясавших шахту, Шевцов как-то не проявился. Когда же все отчасти успокоилось, Слепко вспомнил и, побеседовав с ним о том о сем, безо всяких мерлихлюндий назначил главным механиком. Такое уж мнение у него сложилось с первой встречи, да впрочем, больше и некого было. Ему понравилось, что Шевцов принял назначение как должное. Высоко, значит, себя ценил.
Вскоре отовсюду посыпались жалобы на то, что новый главный механик мало уделяет внимания текущей работе, не находит общего языка с подчиненными и так далее. Однажды возник неотложный вопрос, и оказалось, что Шевцов просто отсутствовал. Рассвирепев, Слепко сам разыскал его и поставил вопрос ребром. Тот, нисколько не смутившись, ответил, что «находится на службе полный рабочий день и не считает нужным задерживаться ни минутой дольше. А если кто-то торчит там до полного одурения, сутками напролет, то это говорит лишь о неумении грамотно организовать рабочее время». Евгений Семенович не нашелся, что возразить, тем более что и сам в глубине души это подозревал. Ему даже понравилась откровенная смелость подчиненного, и он решил, что следует только «подрихтовать» немного этого чудика, чтобы тот ощутил объективную реальность, но веры в себя не потерял.
Андрей проснулся в начале восьмого, нащупал галоши, заменявшие ему домашние тапочки, и, как привык, по пути в «места общего пользования», имевшиеся во дворе, поставил зеленый чайник на свою керосинку, третью слева на кухонном столе. Очень тщательно, не торопясь, умылся. У него давно уже готов был проект устройства душевых кабинок прямо в жилых комнатах, но идея не нашла поддержки ни у коменданта общежития, ни у соседей-пролетариев. Порой Андрея охватывало острое чувство безнадежности, особенно по утрам. Попив жиденького чаю, он побрился, рационально использовав остаток горячей воды из чайника, и ополоснул лицо на кухне. Затем, накалив на керосинке утюг, основательно занялся брюками. Обстирывала его одна опрятная старушка, проживавшая неподалеку, она же, очень недорого, гладила белье, но брюки он ей, разумеется, не доверял. Двигая взад-вперед утюгом, Андрей думал о своем Главном Проекте. Вот уже третий год он тайно разрабатывал сверхскоростной магистральный электровоз. Замечательно сложная и увлекательнейшая задача! Главная трудность заключалась даже не в мощности двигателя, это как раз его не беспокоило, а в проблемах устойчивости, аэродинамики, надежности и многого другого, о чем никто еще, кроме него, даже не подозревал. Долгими унылыми вечерами Андрей воображал, как принесет «это» в Наркомат путей сообщения и как раздолбает тамошних замшелых «паровозников». В своих возможностях на сей счет он нисколько не сомневался, но, будучи человеком рассудительным, загодя методично готовился к жарким дискуссиям. Особенно он уповал вот на какой довод: при наличии сверхскоростного железнодорожного сообщения развивать пассажирское и тем более транспортное авиастроение будет совершенно незачем.
Очнувшись от раздумий, Андрей обнаружил, что опять опоздал к началу смены. Ничего страшного в этом он не усматривал, механики на участках прекрасно могли обойтись и без него, а если что, до шахты было две минуты ходу. Он решил немножко поработать за кульманом и не заметил, как наступил полдень. Тут только он вспомнил, что Зощенко накануне нудел насчет какой-то дурацкой заслонки. Дело не стоило выеденного яйца. На днях позвонил начальник шахты и обычным своим хамским тоном потребовал, чтобы он чуть ли не бросил все и бежал чинить какую-то заслонку. Состоялся нелепейший разговор. Андрей, всегда державший себя в руках, попытался, сообразуясь с уровнем собеседника, спокойно объяснить, что в обязанности главного механика подобные мелочи не входят, что его задача – организовать работу подчиненных. Чтобы те сами, по мере необходимости, занимались ремонтом механизмов, а что до него, то он уже дал им соответствующие указания. Слепко заявил, что в его обязанности как начальника шахты подобные вопросы как раз входят и что ему все равно как, но чтобы заслонка немедленно была починена. Видимо, этот кретин считал себя очень остроумным. Шевцова раздражал один вид вечно грязного, небритого, взмыленного, сутками не вылезавшего из-под земли Слепко, погрязшего в бессмысленной суете и явно не способного работать головой. Кстати, Андрей недавно узнал, что изящная, таинственная, безусловно интеллигентная девушка, встреченная им как-то в местной библиотеке, жена этого животного. Это было отвратительно, противоестественно. Единственное человеческое лицо в поселке – и вот! Что у них могло быть общего?
С подчиненными он вообще старался встречаться как можно реже. Эти мужланы в измазанных сапогах и замасленных брезентовках глядели на него волками. По существу, они просто не имели достаточного образования, чтобы уяснить, что он от них требовал. Андрей попытался объяснить попроще, но убедился, что они вообще не желают ничего понимать. Тогда, решив действовать формально, он вместо обычной нарядной книги завел разграфленный по собственной методе журнал, куда педантично вносил необходимую информацию обо всех заданиях, сроки выполнения и фамилии исполнителей. Те, в свою очередь, обязаны были расписываться в соответствующих графах. Само собой разумеется, указание отремонтировать ту самую заслонку своевременно было записано в «исходящем» столбце.
Скорым шагом войдя в свою «конуру», Шевцов первым делом справился в журнале. В графе «исполнение» против задания отремонтировать сливной клапан стояла корявая роспись механика Иванова, датированная позавчерашним числом. Сплюнув про себя в сторону бессмысленного хлопотуна Зощенко, Андрей успокоился, потянулся, запер дверь и раскрыл учебник по аэродинамике – в институте их этому не учили.
Слепко собирался уйти домой пораньше. Ему нужно было отвезти Наталью в женскую консультацию, забежать ненадолго в трест, а вечером поприсутствовать на дне рождения тещи. Он все же ненадолго спустился в шахту, намереваясь по-быстрому проинспектировать Северный участок. Десятник первой смены доложил, что кровля там заиграла. Зощенко уже смотрел, но ничего опасного не обнаружил. Все же Евгений Семенович хотел удостовериться сам, а заодно обсудить это дело с начальником участка Скопцовым, с ночи дежурившим в забое. На выходе из клети он столкнулся с разъяренной Левицкой – своим главным маркшейдером. Оказалось, поднялась вода из помойницы и заливает рудничный двор. Евгений Семенович удивился. Еще неделю назад, узнав, что неисправный клапан не позволяет чистить помойницу, он приказал главному механику немедленно заняться починкой. И вот неизвестно по какой причине работа не была сделана, и назревала аварийная ситуация. Зайдя в диспетчерскую, Слепко снял трубку и велел соединить его с Шевцовым, пообещав себе, что если того не окажется на месте, уволить поганца к такой-то матери. Шевцов на месте был.
– Андрей Сергеич, ты откачал воду из помойницы?
– Разумеется, Евгений Семенович.
– И клапан, значит, починил?
– Позавчера, в третью смену. У вас есть еще вопросы?
– Есть, один. Почему вода из помойницы заливает рудничный двор?
– Какая вода? Этого нет и быть не может, у вас неверные сведения!
– Ты в этом совершенно уверен?
– Разумеется! Я лично спускался в шахту и все проверил, там абсолютно сухо, – прозвучал ироничный ответ, – пошлите посмотреть, а если никому не доверяете, наведайтесь туда сам!
– Давай вместе сходим.
– Не вижу в этом ни малейшей необходимости.
– Я настаиваю!
– Ну хорошо, если вам очень нужно…
– Очень! И не забудь надеть резиновые сапоги!
– Я даже переодеваться не буду. Хорошо, если вам больше нечем заняться, я спускаюсь.
– Буду ждать на рудничном дворе, – Слепко в раздражении бросил трубку. – Не понимаю, – сказал он Левицкой, – этот человек для меня – полная загадка. Черт! Что вы о нем думаете, Елизавета Сергеевна? Ведь всё вроде при нем, дельный парень, комсомолец…
– Мне не хотелось бы это обсуждать, Евгений Семенович, тем более что сама я отнюдь не комсомолка.
– Но все-таки?
– Он – пустышка, бесполезная пустышка, как же вы сами этого не видите?
Евгений решил, что в ней говорит раздражение некрасивой и уже не очень молодой девушки, и перевел разговор на другую тему. Левицкая вскоре ушла, а Шевцова пришлось ждать еще целых полчаса. Он действительно заявился в своем щегольском костюмчике и начищенных штиблетах, из нагрудного кармашка вызывающе торчала логарифмическая линейка. Вода к тому времени уже на два сантиметра залила рудничный двор, только полоски рельсов выступали над маслянистой ее поверхностью. Явно огорошенный этим зрелищем, Шевцов замер в клети, не решаясь ступить в черную жижу.
– Что же, товарищ главный механик, пожалуйте в помойницу, – любезно предложил начальник шахты и, не оглядываясь, зашагал вперед. Сам он успел заменить кирзовые сапоги на резиновые. Шевцов, приняв невозмутимый вид, зашлепал следом.
– Андрей Сергеич, а тебе не кажется, что мы идем по воде? – не выдержал Слепко.
– Вы могли бы знать, товарищ начальник, что в шахте всегда сыро. Просто пол здесь неровный, и вода не может стекать.
– То есть ты хочешь сказать, она всегда тут стоит?
– Конечно!
Евгений только головой покрутил, Шевцов же был в отчаянии – ему ужасно жалко было ботинок. Он не понимал, за что Слепко так мучает его. Они дошли до помойницы и начали спускаться по пологому уклону. Когда жидкая грязь дошла до колен, Евгений остановился.
– Ты продолжаешь утверждать, что здесь сухо?
– Более или менее, – глупо упрямился Шевцов. Они сделали еще несколько шагов. Вода дошла до краев высоких сапог начальника шахты.
– И здесь сухо?
– И здесь…
– Тогда покажи мне отремонтированный клапан, пожалуйста.
Шевцов побрел куда-то во тьму. Фонаря у него при себе не было. Вдруг он оступился и шумно упал, с головой погрузившись в жижу. Поднявшись на ноги, он сдавленно закашлял, стоя спиной к ненавистному тирану. Плечи его постыдно тряслись. В уморительной фигуре, от макушки до обшлагов отутюженных брюк покрытой вонючей грязью, было что-то до того жалкое, что Евгений внутренне содрогнулся.
– С меня достаточно, – сказал он, – ты еще, чего доброго, утонешь, а мне потом отвечать. Помоешься, зайди ко мне. – Ему было больно и противно.
Андрей целый час стоял под горячим душем, как был – в костюме и галстуке, и плакал. Бессильная злость на «всех этих хамов и их вонючую яму» ломала и корежила его тело. Наконец его стошнило, и тогда немного полегчало. Уже в самом конце смены, не без успеха посвященной спасению штиблет и костюма, Шевцов, в новенькой, идеально чистой спецовке и с обычной своей ироничной улыбочкой, постучал в дверь начальника. Того, естественно, на рабочем месте не оказалось. Пожилая машинистка Антонина Ивановна, бывшая у Слепко чем-то вроде секретарши, подала ему листок, на котором значилось:
«За систематическое невыполнение приказов начальника шахты, в результате чего возникла угроза аварии на рудничном дворе, объявить главному механику шахты № 23-бис тов. Шевцову А. С. строгий выговор.
Начальник шахты № 23-бис Слепко Е. С. Подпись. Печать».
– Вы тоже должны расписаться, Андрюшенька, – сказала Антонина Ивановна.
Шевцов приписал снизу: «Прочел с удовольствием», размашисто подписался и гордо вышел. «Сейчас первым делом, чайку погорячее, – думал он, – а между прочим, имеет смысл впредь на службе переодеваться в спецовку. Со свиньями жить…»
Лежа вечером в постели и слушая пьяные вопли за запертой дверью своей комнаты, Андрей совершенно расклеился. Ему в голову пришла ужасная мысль, что когда он наконец завершит свой проект и явится в Наркомат путей сообщения, его там встретят такие же злобные придурки, как этот Слепко или та сволочь, что приезжала на шахту с инспекцией прошедшей осенью. Жутко скрипя зубами, он вымочил слезами всю подушку, долго и сладко думал о самоубийстве и наконец уснул, чтобы на следующий день проснуться лишь к полудню.
На горный факультет Шевцов поступил по настоянию матери, полагавшей, что «горный инженер – это очень солидно». Сама она преподавала сольфеджио в вечернем музыкальном училище, отца красные расстреляли еще в девятнадцатом. Факт, который им удалось успешно скрыть. После распределения Андрей целых три года избегал работы под землей. При возникновении малейшей опасности такого рода он немедленно увольнялся. На этой шахте ему повезло, удалось устроиться в контору. Он начал уже надеяться, что его оставили в покое, когда старый гриб Зощенко взялся чуть ли не ежедневно гонять его под землю. Один раз его подняли ночью с постели и, еще сонного, ничего не соображающего, назначили в комиссию по случаю очередной аварии. Это было ужасно, он вообще не выносил вида человеческих страданий. Заранее предвидя что-нибудь гадкое, едва по дороге не заблудившись, он приплелся на место происшествия – транспортный уклон Северного участка. Оказалось, убило сцепщика. Он там цеплял груженые вагонетки к тросу специальными крюками – «баранами». Одна вагонетка сорвалась и, круша все на своем пути, понеслась вниз. За считаные мгновения нужно было спрятаться в нише, вырубленной по борту на такой случай. Его напарник успел, а убитый споткнулся и был размазан по шпалам.
Андрею пришлось смотреть на окровавленные лохмотья, потом еще участвовать в составлении акта. Он, кажется, падал в обморок. Его трясли, может быть, даже били по щекам. В тот момент он особенно ясно осознал, что просто не может существовать среди этих диких, бесчувственных людей, деловито соскребавших лопатами кишки своего товарища в обыкновенные, покрытые угольной грязью носилки. Стоило только представить, как эти выдыхающие перегар субъекты так же деловито сгребают его самого своими убогими лопатами! Словно прозрев, он увидел вдруг гнилую, покосившуюся крепь, проржавевшие рельсы, поврежденную изоляцию электрокабелей, размахрившийся канат откатки. Они, отупевшие от пьянства и бесконечного ползанья в этих жутких норах, могли гробить друг друга сколько угодно. Ему же, Андрею Шевцову, там было не место.
Итак, проснувшись на следующий день после купанья в помойнице, Андрей решил на работу вообще не выходить. Прежде всего, он не желал больше встречаться со Слепко, которого презирал и ненавидел всеми силами души. Его заставили бы, наверное, разбираться с обманщиком Ивановым и, чего доброго, лезть опять в ту же грязь. Он сходил за костюмом, прекрасно вычищенным и выглаженным, протер еще раз керосином, набил мятыми газетами и начистил любимые штиблеты, полюбовался на них и аккуратно поставил в шкаф. Покончив, таким образом, с неотложными делами и немного поев, Андрей разделся и завалился с книжкой в постель. «Будь что будет, – решил он, – пускай себе орут, увольняют, прыгают, кувыркаются, вообще делают что хотят!»
Между тем Зощенко еще накануне распорядился откачать воду и отремонтировать клапан. Иванову же, находившемуся в глубоком запое, уже несколько дней писались прогулы.
Под вечер, когда Шевцову, наскучило чтение и он немного задремал, в дверь его комнаты настоятельно постучали. Он, щурясь, пошлепал отпирать. На пороге стоял Слепко в своей засаленной робе и заляпанных сапожищах.
– Что это с тобой, Андрей Сергеич?
– Болею!
– А чего фельдшер сказал? Ты в больницу ходил?
– Не ходил. Я и без фельдшера прекрасно знаю, что болен.
– Хоть убей, не могу понять! Чего ты добиваешься? Хочешь, чтобы я тебя по статье уволил?
– Да ради бога!
– Вот, значит, как. Ты знаешь, что по закону я могу тебя сейчас посадить? Не желаешь своим делом заниматься, будешь две недели курам на смех метлой махать.
– Делайте, что вам угодно.
– Объяснись все же.
– Все равно не поймете.
– Ну, это еще, положим… Кстати, ты какую книгу читаешь? Показывай давай, вон корешок торчит из-под подушки. Ага, «Виконт де Бражелон». А позволь узнать, кто из героев тебе особенно нравится?
– Ну Атос…
– Странно, мне казалось, тебе там ближе… черт, теперь уж и не знаю кто. Слабак ты, Шевцов. Правильно мне вчера про тебя сказали.
– Вы в этом уверены? Чего вы вообще обо мне знаете? Я, между прочим, Политехнический институт с отличием закончил! Я высококвалифицированный инженер! А вы меня помойницы откачивать заставляете! – сам того не замечая, Андрей почти кричал, его уши сильно покраснели.
– Ну а Зощенко, Левицкая, я, наконец? Как насчет нашей квалификации? Почему мы должны всем этим заниматься?
– Это ваши личные проблемы. Что же до вашей квалификации то, как бы помягче выразиться? Судя по всем этим штурмам…
– Что за чертеж у тебя на кульмане? Какой-то редуктор. Ого! Вот это так передаточное число! Не лебедка, явно. Расскажи!
– Да это я так, для себя занимаюсь, вам неинтересно будет.
– А ты попробуй.
И Шевцов, сначала нехотя, но, чем дальше, тем больше увлекаясь, выложил ненавистному начальнику свои задушевные мысли, идеи, изобретения, показал все чертежи и наброски. Слепко слушал уважительно, не перебивал. Когда Андрей выговорился, он задумчиво постучал ногтем по краю ватмана.
– Огромное ты дело затеял. Боюсь только, одному тебе не справиться.
– Я сам это прекрасно понимаю и свою задачу вижу лишь в заложении основ, чтобы до всех дошло, что это возможно сделать, – пошел наводить тень на плетень Шевцов. – Поймите наконец, будущее за скоростными электровозами!
– Наверное, ты прав. Знаешь, давай так договоримся. Я тебе помогу представить эти материалы железнодорожникам, у меня имеются кое-какие знакомства в Москве, а ты помоги переоборудовать наш электровозный транспорт. Кстати, этот вопрос и так в твоей сфере как главного механика. Но учти, следить за исполнением своих приказов тебе придется самому. Не знаю уж, с суетой или без, но – придется.
– Согласен, – смущенно пролепетал Андрей.
Явившись на службу за час до начала первой смены, он неприятно удивил вконец обленившихся подчиненных, объявив, что сам спустится в шахту проверить, не вкрались ли случайно в их отчеты какие-нибудь мелкие неточности. В результате этого «великого похода», продолжавшегося почти пять часов, все механики без исключения огребли выговоры, а журнал разбух от новых записей. Кое-кто, лишившись внезапно премии, матерился в голос, полагая себя несправедливо ошельмованным. «Завсегда все нормально было, а теперь…» После чего следовали разнообразные предположения, в основном, физиологического свойства, относительно причин преображения Шевцова. Последний, весьма довольный собой, с самым угрюмым видом послал их всех работать, предупредив, что подобные проверки будут теперь регулярными.
Вечером криво улыбающийся Зощенко вручил ему рулон пыльных калек и попросил как-нибудь, когда найдется время, разобраться со всем этим, после чего любезно напоил до невозможности крепким чаем.
Всю следующую неделю почти что с утра до ночи Андрей оптимизировал транспортную систему шахты. По ходу дела ему пришлось прояснить немало сопутствующих вопросов, кроме всего прочего, потребовалось знание кое-каких разделов математики, о которых он имел весьма туманное представление. «Краткий справочник горного инженера» ничем в этом смысле не помог. В конце концов он, не мудрствуя лукаво, ввел в расчеты значительные упрощения, сведя все к простой арифметике.
Транспортная схема шахты имела семь основных узлов формирования, загрузки, разгрузки и перестаивания составов. Андрей варьировал их число и длину в поисках наилучшего варианта. Узкое место выявилось сразу: между рудничным двором, Южным и Западным участками, порожняк и груженые поезда ходили по одной колее. В результате порожняк там часами простаивал. Вначале Андрей полагал, что потребуется новый штрек но, взглянув на план горизонта, обнаружил, что таковой уже существует, но используется почему-то только для вентиляции. Искренне подивившись безмерной человеческой глупости, он ввел этот штрек в свою схему, после чего работа сразу же перешла в заключительную стадию. То, что у него получилось, не блистало глубиной инженерной мысли и требовало двух дополнительных составов, зато пропускная способность возросла процентов на тридцать. Еще немного можно было выиграть, повысив ритмичность погрузочно-разгрузочных работ. Андрей надумал установить вблизи диспетчерских специальные приборы – счетчики вагонов. На этом он решил остановиться, мудро рассудив, что качество решения соответствует уровню задачи. Оставалось изучить состояние системы непосредственно на месте. Посвятив пару деньков безвольному чтению третьего тома «де Бражелона», главный механик скрепя сердце решился. Была тут одна закавыка: он совершенно не ориентировался в шахте и очень боялся заблудиться. Чувствуя себя как приговоренный к высшей мере, он поплелся к клетьевому стволу. Там его нагнала Левицкая, спускавшаяся по своим делам. Уже внизу Андрей набрался смелости и спросил:
– Куда идете, Елизавета Сергеевна, если не секрет?
– На Южный, – последовал ответ.
– Это же просто замечательно! Мне тоже на Южный, давайте пойдем вместе!
– Идите, кто вам мешает? – бросила она и широко, по-мужски, зашагала вперед.
Он, едва поспевая, засеменил следом, пытаясь на ходу оценить состояние рельсового пути. В одном месте ему показалось, что шпалы совершенно сгнили.
– Э, Елизавета Сергеевна, погодите, пожалуйста.
– А зачем? – не останавливаясь, спросила она.
– Я сейчас, мне тут нужно… – в отчаянии зачастил Шевцов, но ее уже не было. Чертыхаясь, он определил объем требуемого ремонта и записал в тетрадку. Оказалось, впрочем, что провожатые ему не нужны. Идя по путям, заблудиться было невозможно.
– Елизавета, тоже мне, – ругался он вслух, чтобы не так страшно было одному в темноте, – настоящая мегера. Вокруг стояла вязкая тишина, какая бывает только под землей. Лишь изредка, оглушая и ослепляя, мимо него проносились составы.
Когда Андрей, качаясь от голода и усталости, поднялся наверх, уже наступила ночь. Он провел в шахте четырнадцать часов, зато дело было сделано. Требовалось заменить двадцать процентов путей, из них половину – срочно. Вопреки всем документам, четыре электровоза не работали и давно уже простаивали в тупиках. Эксплуатация некоторых вагонеток представляла крайнюю опасность. Очень гордый собой, Андрей с крайне озабоченным лицом без стука вошел в кабинет Зощенко. Тот внимательно его выслушал и, ничему особенно не удивившись, вызвал по телефону начальника транспортного участка вкупе с инженером по вентиляции. Последний, щуплый косоглазый очкарик, встал в позу и безапелляционно заявил, что не допустит разрушения вентиляционной перемычки. Андрей, оскорбленный в лучших своих чувствах, устроил безобразную сцену. Зощенко с трудом утихомирил обоих, заключив, что если он правильно понял, вентиляцию никто рушить не собирается, а напротив, нужно оборудовать перемычку специальными автоматическими воротами. Шевцов заявил, что немедленно, вот прямо сейчас, начнет проектировать эти самые ворота, но желчный вентиляционщик не уступил, ответив, что не может доверить такую задачу «разным профанам», и, раз уж ему выкручивают руки, он, так и быть, выполнит ее сам. Начальник транспортного участка во время свары сидел с постной рожей, уставясь в темный от времени потолок. Когда дело дошло наконец до его епархии, он встрепенулся и принялся разливаться соловьем, но Зощенко, к огромному удивлению Андрея, резко прервал его и влепил строгача.
Наказанный ушел, ненавидяще глянув на Шевцова, но на следующий день две бригады ремонтников уже починяли путь в отмеченных Андреем местах, один электровоз доставили из мастерских, а три других и целый поезд вагонеток туда отправили. По счастью, на шахте оказался немалый запас рельсов и шпал.
Выйдя из конторы на улицу, Андрей двинулся на тусклый свет в окнах столовой, и там его накормили, чем было. Уплетая холодный борщ, он не без удивления сообразил, что все эти люди в четыре часа ночи как ни в чем не бывало работали, тогда как сам он имел до сего дня о ночных сменах лишь теоретическое представление. Он почувствовал даже некоторую неловкость, но мысль о выполненном уже почти наполовину Проекте вернула ему самоуверенность.
Слепко наговорил ему много приятного и все совершенно одобрил, так что Андрей преисполнился к нему теплых чувств, напрочь позабыв о недавней неприязни. Одно лишь обстоятельство подпортило ему настроение. Начальник шахты утверждал, что получить новые электровозы в ближайшее время невозможно. По его словам, просить в тресте было бесполезно, шахта и так уже выгребла там все чуть не подчистую.
– Но ведь для дела нужно! – терпеливо втолковывал ему Андрей.
– Нужно-то оно нужно… – тупо мычал начальник.
Тогда Андрей принялся, брызгая слюной, кричать, что весь его план валится в тартарары, что без двух дополнительных составов никак нельзя обойтись и что это даже грудному младенцу должно быть совершенно понятно.
– Я не грудной младенец, но мне это тоже понятно, тем не менее соваться сейчас с этим в трест не буду, придется немного подождать, – объявил Слепко, ухмыляясь ни к селу ни к городу.
«Все-таки он идиот», – огорчился Андрей и заявил:
– Тогда я сам туда сунусь.
– Как хочешь! – услышал он в ответ.
Незадолго перед тем в тресте произошли серьезные изменения. Кузьмин, временно исполнявший обязанности управляющего, подвергся острой критике. Его даже пропечатали в областной газете. А на днях внезапно вернулся на старое место Рубакин, снятый за «полный развал работы» всего несколько месяцев назад. Вернулся «на коне», в ослепительном блеске и славе. Слепко, с трудом пробивший при Кузьмине решение о модернизации своей шахты, не хотел теперь особенно «светиться» перед Рубакиным, опасаясь, как бы тот не учинил какую-нибудь пакость на свой подлый манер. С другой стороны, транспортный участок серьезно тормозил всю работу. «Чем черт не шутит, с этого охламона взятки гладки, а мы посмотрим», – решил Евгений.
На протяжении нескольких последующих недель Шевцов много раз собирался с духом и звонил управляющему трестом. Его упорно не соединяли. Приятный женский голос отвечал, что Федот Антипыч занят, или что Федот Антипыч на совещании, или что его нет на месте, но, возможно, он скоро появится. Андрей понял, что над ним просто издеваются. А тут еще начальник шахты, ехидно кривя губы, поинтересовался, как обстоят дела с новыми электровозами. Шевцов бросился опять звонить и, получив обычный ответ, вне себя от возмущения отправился в город, решив, что кровь из носу, а своего он добьется.
В приемной сидела одна только секретарша – ухоженная, красивая, хотя и несколько полная девушка, одетая, к тому же, довольно аляповато. На вошедшего она даже не взглянула. Андрей, заробев, тихонько примостился в углу. Минут через пять, он чуть слышно кашлянул.
– Чего вам, товарищ? – без всякого интереса спросила секретарша.
– Мне надо к товарищу Рубакину.
– По какому вопросу?
– По очень важному.
Она коротко глянула на него и отвернулась. Андрей почувствовал себя донельзя жалким.
– У себя, – наконец проговорила она, – но очень занят.
– Мне необходимо потому, что…
– Управляющий сегодня не принимает, занят он, так что…
– Я – главный механик шахты номер двадцать три бис, Шевцов! Прошу вас немедленно доложить обо мне!
Секретарша приподняла бровь.
– Он, что, вызвал вас?
– Нет, но у меня государственной важности дело, я много раз звонил, а вы мне все время отвечали…
– Он все равно вас не примет.
– Тогда я войду без вашего позволения!
– И не мечтайте! – немного возвысила она голос.
– А я и спрашивать не буду! – вскочил Андрей.
– Посмотрим, как вы это сделаете, дверка-то заперта, а ключик-то вот он, у меня, – она повертела у него перед носом латунным ключом от английского замка.
– Слушайте, да вы просто цербер какой-то! Вы что, заперли управляющего трестом и никого к нему не допускаете? А самого его вы оттуда выпускаете? Давайте немедленно ключ, не то я отберу его силой!
– Тю-тю-тю, – принялась дразнить она, кружась по просторной приемной, – отобрал один такой! Я вот сейчас как закричу, и вас в милицию заберут! – она засмеялась. От этого смеха у Андрея стеснилось вдруг дыхание. Он грубо схватил ее за руку.
– Кричите сколько угодно, – он обхватил ее за талию и вырвал ключ.
Девушка вывернулась неожиданно быстрым, змеиным движением, но осталась стоять вплотную, касаясь его груди своей, сильно выпиравшей под жакетом, грудью.
– Вот вы какой! У меня теперь пятна на руке останутся. Вы бы, молодой человек, чем хулиганить, лучше попросили меня по-человечески, я бы, может, и сама открыла.
И другим, уже скептическим тоном добавила:
– Ладно уж, идите, только пеняйте потом на себя. Федот Антипыч сегодня с утра не в духе, и за результат вашего визита я не отвечаю.
Андрей сунул ключ в скважину и замешкался, не решаясь его повернуть.
– Да входите уже или, может, передумали? – раздался насмешливый шепот. Он резко распахнул створку. Перед ним была еще одна дверь. Он распахнул и ее. Открылся огромный зал. Роскошный ковер простирался перед массивным письменным столом с приставленным к нему, наподобие ножки от буквы «Т», длинным столом попроще. У окна, спиной к дверям, в глубоком кресле сидел управляющий. Виднелась только его плешивая макушка. Андрей на негнущихся ногах подошел и оказался перед могучей жирной фигурой, облаченной в стеганый атласный халат. Глазки на небритом опухшем лице были прикрыты. Из уголка рта тонкой струйкой сочилась слюна.
– Здравствуйте, Федот Антипович.
Фигура не пошевелилась. «Да это Потемкин какой-то! – воскликнул про себя Андрей. – Вернее, лакей, вырядившийся Потемкиным!»
– Кто таков?! – рявкнул вдруг Рубакин.
– Главный механик шахты номер двадцать три бис Шевцов!
– Пошел вон!
– Извините, но я должен объяснить. Я по важному делу…
– Ай-ай-ай! Так ты, оказывается, важная шишка, а я-то думал: так, дерьмо собачье. Сказано тебе, пошел вон, значит – иди! – И свинячьи глазки опять закрылись.
Дикая ярость обуяла Андрея. Не помня себя он схватил управляющего за шиворот и заорал:
– Вот как сейчас долбану тебя по башке, сразу найдешь время для разговора, бюрократ несчастный!
Рубакин оторопело отпихнул его от себя, вскочил, расправил могучие плечи, словно собирался боксировать, потом плюхнулся назад в кресло и загоготал, широко разевая пасть:
– Га-га-га, долбанешь, значит? Это ты молодец, здорово придумал! Люблю таких! Силен! Гляди, чуть ворот мне не оторвал! Ну, развеселил ты мою душеньку. Чего нужно? Говори!
Андрей, запинаясь, изложил насчет электровозов. Не задавая никаких вопросов, управляющий поднял трубку и приказал кому-то немедленно выделить на двадцать третью два тяговых электровоза сверх лимита.
– Ты, парень, подожди пока в приемной, – сказал он, – как бумажку принесут, я подпишу.
Андрей вышел. Секретарша кинулась к нему:
– Что у вас там за шум был?
– Так, поговорили немного…
– Что-то не слыхала я тут раньше подобных разговоров, – хихикнула она. – Ну и как?
– Сказал подождать, пока бумаги принесут, он подпишет.
– Лариса. Лариса Васильевна, – протянула она руку. Андрей пожал.
– Андрей Сергеевич Шевцов! – в свою очередь церемонно представился он.
Ее внимательный, глубоко проникавший взгляд тревожил его.
Вечером, весь взмыленный, Шевцов влетел в кабинет Слепко и начал орать о своем великом успехе. Подошел Зощенко, и главный механик, уже спокойнее, повторил рассказ во всех подробностях. Начальники переглядывались. Похоже было, что они не слишком обрадовались новым электровозам. Слепко молча, играя желваками, вышел. Зощенко двинулся было следом, но в дверях обернулся и хмуро пробурчал:
Читать бесплатно другие книги:
