Сердце Зверя. Том 3. Синий взгляд Смерти. Полночь Камша Вера
– Собирался, но ваш Окделл поймал меня раньше.
Отряд благополучно подходил к перекрестку; Робер хотел свернуть вправо и добраться до Капуль-Гизайлей в объезд, но на перекрестке лошади встали. Протяжно присвистнул Салиган, ругнулся Дювье. Впереди лежала площадь с фонтаном. Другая, глаза не могли обманывать, но Эпинэ казалось, что они вернулись к сбросившим удавленников каштанам.
5
Первым на съедение отправился столь же безропотный, сколь и хранимый, видимо все же Создателем, Пьетро. Арлетта спорить не пыталась, она слишком хорошо знала мужчин, чтобы понять – просто так ее в зелень не отпустят. Немилосердно щурясь, графиня следила, как секретарь его высокопреосвященства повторяет путь покойных танкредианцев.
– Я забыл узнать ваше мнение о Габетто.
– Достойный офицер, и это не комплимент. Недостойных я тоже видела.
– Габетто будет вас сопровождать.
– В Эпинэ?
– К Капуль-Гизайлям. Эскорт в Эпинэ возглавит Мэйталь. Кроме того, при вас с завтрашнего дня будет Пьетро.
– Мне не нужен секретарь.
– Вам, как и всякому дыханию, нужен ходатай и заступник. Молитвы Пьетро угодны Создателю.
– Молитвы об Алве, вне всякого сомнения, угодны, – Арлетта сощурилась на его высокопреосвященство, – а молитвы об Оноре?
– Оноре был слишком свят для чужих молитв, вы – другое дело.
– Мне будет спокойней, если Пьетро станет… молиться о вас.
– Он будет. Сопровождая вас к Кольцу. Теперь смотрите.
Пьетро был уже по ту сторону площадки, у входа в затопленную часовню. Кардинал кивнул, и монах медленно двинулся к зеленой колонне.
– Видите? – спросил Левий.
Арлетта видела. Для нее ночные странности были очевидней, чем для кардинала. Близорукость и темнота превратили Пьетро в размытую тень, зеленый свет возвращал фигуре четкость. Только фигуре, стены и небо вели себя, как и прежде, а вот человек… Арлетта могла разглядеть даже перебиравшие четки пальцы. Каким-то образом монах умудрился отыскать центр призрачного костра, где и остановился. Благочестивая статуэтка, созданная продавшим душу Врагу гением.
– Плита помечена, – объяснил Левий и махнул рукой, разрешая секретарю к ним присоединиться. – Это удалось не сразу. Оказавшись внутри свечения, перестаешь его видеть.
– Вы говорили. Что ж, теперь моя очередь.
– Подождите. Что там, сын мой?
– То же, что и всегда. – Пьетро смиренно поклонился Арлетте: – Госпожа графиня.
Опираться на руку годящегося ей в сыновья и почти столь же светловолосого эсператиста не хотелось. Идти не хотелось. Видеть непонятный свет и тем более нырять в него не хотелось еще больше. Воссияй подобное над Святым градом, графиня Савиньяк только приветствовала бы морисков, но в Агарисе, если верить Левию, ничего не зеленело. Ни-че-го!
– Благодарю. – Женщина с улыбкой приняла предложенную помощь; молодой скромник был сильным, Арлетта почувствовала это еще в Лаик. – Я не хочу в обход.
– Как вам угодно.
Половинка луны, летнее тепло, купола, шпили и цикады. Так благостно. Так страшно.
– Я уже спрашивала… Альдо погиб не совсем здесь?
– Немного дальше.
– Вы ведь ездили в Тарнику?
– Тело предали земле в присутствии его высокопреосвященства, – твердо сказал монах. – Крышку гроба поднимали, покойный находился внутри в должном виде. Сударыня, входим.
Уже?! Мгновение назад зеленый луч был почти далеко, а теперь погас. Разом. Только у ступеней своей резиденции сиял серебряной головой Левий. Такой маленький и такой одинокий. Нет, не одинокий – на кардинальской террасе блеснул металл, да и дальше…
– Охрана, сударыня, – пояснил Пьетро. – Мы сейчас в самом центре. Видите метки?
Графиня честно посмотрела под ноги, метки – семилучевые эсператистские звезды – были аккуратно нанесены светлой краской. Что ж, пометить еще не понять – но уже не шарахаться. Женщина медленно повернулась и обнаружила у стен еще нескольких часовых. Все они, как и Левий, отбрасывали четкие тени, все казались фигурками из коллекции Коко, а вот каменная кладка и стволы деревьев лучше видны не стали. Нет, ни в каких маревах они не тонули, просто сливались в единый темный фон, как на эсператистских иконах… Неужели она открыла церковную тайну? Первый иконописец забрел в зелень, взглянул из нее на людей и ночь, а потом вышел и нарисовал? Очень может быть, но тогда в Гальтаре тоже… светило?
Арлетта вспоминала Иссерциала. Стоящий рядом Пьетро терпеливо ждал, глядя в землю и не забывая теребить свои жемчужинки, это заставило женщину взглянуть на небо и сдавленно охнуть. Нет, небеса не стали ни зелеными, ни кровавыми, просто над самой головой висела огромная луна. Яркая и целая, как в Излом. Целая?!
– Пьетро, Данар!..
Кажется, монах проследил за ней взглядом, потому что понял сразу и правильно. Вдвоем они разглядывали стоящий в зените серебряный щит, по которому змеились красноватые трещины, будто три реки норовили слиться в одну.
– Вы это уже видели? – Графиня изо всех сил сощурилась, но на собравшуюся расколоться луну сие не произвело ни малейшего впечатления. Щурься не щурься, полнолуние оставалось полнолунием, а трещины – трещинами.
– Нет, сударыня, не видел.
– Не видели или не смотрели?
– Сегодня не смотрел, но в прошлый раз небо казалось обычным.
Назад Арлетта шла, задрав голову, и все же не поняла, как жутковатый круг уступил небо уютному серебристому месяцу.
6
Девочка в ночной рубашке терла кулаками глаза и ревела. У нее не было тени, а на голове переливалась ярмарочными огнями корона Раканов. Та самая, что Робер оставил в тронном зале.
– Закатные твари! – Рука Дювье ринулась было за ворот рубашки, но замерла. Отчаянно даже не заржал, закричал враз покрывшийся пеной Дракко. Эпинэ сам взмок не хуже зачуявшей нечисть лошади, но теперь все хотя бы стало ясно. Был ясен и выход.
Маленькая, залитая лунным светом гадина топала босой ногой и орала, она еще не заметила… Или заметила, но, как вошедший в раж человеческий ребенок, не могла унять плач, давая шанс. Отряду, не Роберу Эпинэ. Иноходец оглянулся на заткнувший улице горло эскорт; медлить было нельзя.
– Дювье, – Проэмперадор заговорил негромко, спокойно, уверенно, будто успокаивал лошадь, – принять команду. Завернуть отряд. Ждать рассвета в старых аббатствах.
– А…
– Выполнять.
Тут ни верность, ни смелость не спасут, разве что заговоры, но он их не знает, а огненных кошек не напасешься.
– Монс…
– Не мешай. Я знаю, что делаю.
Он в самом деле знает, только пусть уберутся. От хныкающей гадины не сбежать, то есть всем не сбежать. Кто-то должен остаться, кто-то, кто нужен этой твари… Будь таковым кто-то другой, бросил бы ты его на съедение и сбежал? К Марианне? К Левию, спасать душеньку? Неважно. Щербатой девчонке нужен ты, и давно нужен, прятаться не за кого.
– Монсень…
– Хочешь, чтоб нас сожрало? – Поправить перевязь, пожать плечами. – Со мной ничего не станется. Забери Дракко.
Спешиться, на мгновенье прижаться к теплой гриве. С Моро тоже так прощались.
– Разрубленный Змей, вы уберетесь или нет?!
Дошло. Заворачивают, с трудом сдерживая коней. Девчонка продолжает реветь, мостовая то ли кажется тряской, то ли в самом деле готовится стать болотом и поглотить все, что не успеет удрать. Крысы вот успели…
Зеленая дымка липнет к камням, медленно, слишком медленно гаснет конский цокот. Ушли. Наконец-то.
Рыжий огонь рвет тьму. Выстрел. На мгновенье прервавшийся рев.
– Вы меня осуждаете? – Салиган сжимает пистолет и смотрит на ребенка без тени. – Без толку, как я и думал, но не стоять же как олухам?
– Фляхи! – Девчонка топает ногой в спущенном зеленом чулке. Нет, это не чулок, это туман. – Фу! Дядька фу!
– Что тебе, деточка? – кривится посеревший маркиз.
Новый вопль, непонятные, но грязные слова, хватающие каблуки камни. Коронованное чудовище лыбится щербатым ртом, вытирает лапу о натянутую на круглом животике сорочку.
- – У болвана фульги нет,
- Не видать тебе конфет!
– Деточка, – хрипло повторяет Салиган, – тьфу!
- – Деточка-конфеточка…
– Уходите! – Робер хватает неряху за плечо. – Она за мной!
– Вы самоуверенны… Проэмперадор. А удирать от нее я уже пробовал.
- – Дядька Фу сидит в шкафу!
- Дядька Бе застрял в трубе!
- Бе-бе-бе, вот тебе!
Она прыгала то вперед, то назад, дразнилась, кривлялась, приставляла к носу растопыренные пальцы. Звонкие, будто над водой, вопли, должно быть, разносились далеко, но дома, если в них кто и жил, молчали, а южане убрались. Удрали, сбежали, бросили… Он сам их прогнал, и все же это было предательством. Он не ожидал, что и Дювье, и Дракко…
- – Дядька Фе сожрал трофей,
- Дядька Бу наклал в гробу,
- Бе-бе-бе, вот тебе!
– Лэйе Астрапэ, заткнись!
– Ы-и-и-и!
Так мог бы завизжать под ножом мясника поросенок размером с церковь.
– Дурак! – Круглые, полные зелени и злобы глазенки вцепились в Робера клешнявыми раками. – Ты дурак! И тебя укусит рак! Ненавижу! Грязный дядька, дядька Фу!
Горная дорога и пустой город. Две дороги, один конь… Две ночи, две женщины или одна? Черные кудри, белые струящиеся пряди, клыкастая кошачья голова… Крылья, огонь, Молния! Сквозь расколотый кристалл…
– Пошел вон! У меня есть король! – Пухлая ручонка едва не ткнулась Эпинэ в нос, в зеленом мерцании черным бездонным оком раскрылся вделанный в браслет камень. – Вот! Мой король! Он ко мне придет! Это наш город! Наш, а ты грязный… От тебя воняет! Я тебя не хочу! Ты дурак! Иди вон! К своей рыбе-жабе!
- Вон-вон, иди вон!
- Вон-вон, иди вон!..
– Сударь, вы разве не слышите, вас… То есть, надеюсь, нас просят удалиться.
– Вон-вон, пошли вон…
– Идемте же!
Салиган. Ну этому-то чего нужно?! Под ногами чавкает зеленая топь, в ноздри, в горло лезет гнилой дым, душит, вызывает рвоту… Так не бывает: можно либо гнить, либо гореть… Но это сгнило и теперь горит.
– У меня есть мой король… – визжит луна. – Пошел вон!.. Ты дурак… Наш город… Король… Рак… Рак… Дурак…
Горы, огненная кошка, шум воды, лилии в водовороте, лилии в вазах, тишина, сон.
– Эпинэ! Поднимайтесь, нас прогнали.
– Салиган?
– К вашим услугам, но чистого платка у меня нет.
– Вы видели?
– А вы слышали? – Маркиз наклонился и что-то подобрал с изумительно твердых камней. Пистолет… – Она назвала вас грязным. Вас! В моем присутствии. Все, я уничтожен. О жалкий жребий мой!
Глава 8
Талиг. Оллария
400 год К. С. 7-й день Летних Молний
1
Ветер играл цветной тряпочкой, будто котенок. Ветер, тряпочка и окруженная серыми гвардейцами карета – больше на Виноградной улице не было никого.
– Интересно, – графиня сощурилась на навязанного ей заступника, – что творится в других кварталах?
Улицы, которыми ехал кортеж, казались спокойными, хотя и слишком для этого часа малолюдными. Никаких приключений, никаких воплей с руганью, но и смеха не слышно, и зазывалы с уличными торговцами молчат.
– Человек генерала Карваля сообщил, что ночь прошла спокойно, – напомнил Пьетро. Это Арлетта знала и без монашка. Творись в столице что-то непотребное, ее из Нохи не выпустили бы даже с дюжиной Пьетро и сотней Габетто.
– Я плохо вижу, – призналась графиня спутнику, – посмотрите, какие лица у прохожих. Слава Создателю, здесь хотя бы есть люди.
Пьетро послушно приподнял занавеску. Смотрел он долго, дольше, чем это делал бы адъютант, которому поручили немолодую даму.
– Люди озабочены, – длинные пальцы вновь отсчитывали бусины, – озабочены, насторожены, но не злы. Будь я военным, я заверил бы вас в том, что причин для тревоги нет, но я монах и могу не скрывать опасений. То, что на улицах так мало горожан, меня пугает больше их лиц. Затишье перед грозой… Как ни банально это сравнение, я не могу подобрать другого. Сударыня, так ли вам необходимо видеть господина Капуль-Гизайля?
– Мы у барона не задержимся, – пообещала Арлетта, испытывая жгучее желание броситься назад, под защиту монастырских стен, – а курьера в Ноху отправьте прямо сейчас. Офицеры должны быть готовы.
К чему? К лезущим из катакомб чудовищам? Так в Олларии катакомб вроде бы нет, а все мыслимые распоряжения Левий перед отъездом уже отдал.
– Здесь не столь давно проезжал его высокопреосвященство. Если бы он счел нужным…
– И все же пошлите.
Карета послушно остановилась, Пьетро вышел, стало совсем тихо, потом коротко и тревожно простучали копыта. Арлетта поправила волосы и поудобней устроилась на подушках. Она видела Олларию всякой, в том числе и не очень приятной. Ожидание грозы… Ожидание войны, мятежа, казней… Сорок лет назад Арлетта была слишком юна, чтобы понять – или Алиса уничтожит Алваро с Диомидом, а заодно и Савиньяков, или волк с вороном сломают королевские шеи раньше. Но даже влюбленная в мужа жена не могла не почувствовать охватившее тогда Двор и столицу напряжение, только оно было иным.
– Гонец отправлен, сударыня.
– Пьетро, какой вы увидели Олларию по приезде?
– Город не казался благополучным.
– Вас это пугало?
– Я не думал об этом.
О страхе не думают, его либо чувствуют, либо нет, но Пьетро и так сказал больше, чем можно было рассчитывать; наверное, их сблизила собравшаяся развалиться луна, очень неприятная… Левий таки вспомнил, где читал о неурочном полнолунии, но источник вызывал брезгливость: эсператистский проповедник времен Эридани Копьеносца, усердно проклинавший анакса и допроклинавшийся до ямы с ызаргами, предрек Гальтаре и ее жителям страшную гибель под полной луной, что будет видна лишь грешным. Пророчество выглядело банальным злобным бредом, но настроение портило, особенно в тарахтевшей по обезлюдевшим улицам карете.
2
Господина дуайена господин Проэмперадор принимал в том же кабинете, в котором ошметки Регентского совета решили выпроводить из Олларии послов. Глауберозе отсутствие церемоний и секретарей вроде бы не задело, хотя дипломаты своих чувств не выказывают. Только вот Роберу отчего-то казалось, что перед ним генерал, причем не вражеский.
Лишенный поддержки мэтра и графини Иноходец не нашел ничего лучшего, чем предложить дриксенцу шадди; тот согласился и признался, что почти не спал. Эпинэ посочувствовал. На то, чтобы не поделиться с послом враждебной державы собственными ночными похождениями, его все-таки хватило. Просчитав до шестнадцати и размешав сахар, Проэмперадор дипломатично заговорил о погоде. Дуайен честно выслушал и…
– Когда я получил приглашение, – без обиняков начал он, – я уже был уполномочен коллегами искать встречи с вами. Посольская палата обеспокоена собственной безопасностью и хочет знать, может ли она рассчитывать на дополнительную защиту.
– Мы сделаем все возможное, – заверил Робер, – но положение в городе…
– Я понимаю, – произнес Глауберозе сакраментальную фразу, но в его устах она не казалась пошлой. – Как вы, лично вы, отнесетесь к тому, что в ходе защиты Посольского квартала и его обитателей будет перебито некоторое количество налетчиков?
– Я не имею сведений о беспорядках в… рядом…
– Их нет, – быстро, пожалуй, даже слишком, откликнулся дриксенец, – но мы, я имею в виду дипломатов, располагаем некоторым количеством людей, хорошо владеющих оружием и обладающих опытом. Наших объединенных сил не хватит, чтобы самим обеспечить защиту квартала в случае серьезных беспорядков, но помочь страже мы готовы.
Помощь дриксенцев, гаунау, алатов… Может статься, она лишней не будет. Мародеров на дорогах много, а караван получится богатым, да когда еще он соберется…
– Пока что не случилось ничего, с чем мы не справились бы, но, разумеется, мы охотно примем вашу помощь… Граф, вы к происходящему относитесь очень серьезно. Почему?
Надежда, конечно, слабая, но вдруг этот пожилой северянин что-нибудь знает? Уж больно быстро он явился с предложением помощи…
– Ничего не могу сказать. – Глауберозе покачал головой. – Я и сейчас не уверен, что у происходящего есть некая единая причина.
– Жаль. – Ладно, скажем спасибо за то, что есть. Посольские готовы обеспечивать собственную безопасность, уже хорошо: опытных людей мало.
– Господин Проэмперадор. – Пожилой дипломат отставил чашку, из которой не отпил ни глотка. – Свой долг дуайена и посла его величества Готфрида я выполнил, и я в самом деле ничего не знаю. Прошу, чтобы наш дальнейший разговор остался строго между нами.
– Слово Эпинэ.
– Этого довольно. Вчера я имел беседу с его высокопреосвященством. Я доверяю знаниям и чутью этого умного и опытного человека, а он озабочен. Очень озабочен. Я был поражен подробностями мятежа в Нохе.
Подробностями… Перестрелку посреди столицы не утаишь, Левий это понял и предпочел рассказать сам и хозяевам, и гостям. Только одинаков ли вышел рассказ?
– Я находился в Олларии, когда убийство детей сорвало примирение Талига с Агарисом. – Теперь Глауберозе придвинул к себе шадди и даже глотнул. – Происшедшее казалось столь противоестественным, что я заподозрил чужую игру. Сейчас уже неважно, чью. Я стал выяснять подробности и понял, что было две волны погромов. Та, которую возглавлял Авнир, пахла очень дурно, но случившееся в предместьях повергало в недоумение и ужас. Подобная дикость почти неизбежна во время голода, смуты, мора, но Оллария была столь же благополучна, сколь и Эйнрехт. Мне не удалось прояснить ни причину начала безумия, ни причину его конца, потому что погромщики неожиданно успокоились.
– Их вовремя начали вешать. – Робер припомнил собственное ночное путешествие и торопливо встал. – Вы не любите шадди? Хотите вина?
– Я предпочитаю можжевеловую, но не стоит вызывать слуг. Я буду пить вино.
– Есть касера.
– Тем лучше. Маршал Алва успешно подавил бунт, но бунтовщики почти не сопротивлялись; казалось, у них разом иссякла воля. Позднее, когда начались… связанные с Альдо Раканом неурядицы, жители столицы Талига повели себя настолько достойно и спокойно, насколько это было возможно в их положении.
– Вы не были в Доре…
– Да, – очень серьезно подтвердил дриксенец, – и это мое упущение. Тем не менее, кроме отталкивающей сцены с выдачей толпе цивильного коменданта, свидетелем которой стали все послы…
– Не продолжайте, я видел больше вас. Вы правы. Кажется, что это был совсем другой город и другие люди!
Пережить сумасшедшую зиму с Альдо, перевести дух при Катари, ждать, что беды закончатся. Потом этот дурак Ричард… Но для Олларии регент умерла родами! Да, была печаль и растерянность, но такой злобы и остервенелости, какая появилась в людях недавно, не было.
– Мы смотрим одними глазами, это не может не радовать. К сожалению, может радовать только это. – Получивший свою касеру дуайен все сильней походил на вояку, точнее, на командующего арьергардом. – Сперва рассказ его высокопреосвященства напомнил мне об октавианских погромах…
– Сперва?
– Вчерашней ночью стреляли уже в каданском посольстве. Судя по тому, что жалоб не поступало, это была… внутренняя неприятность. Мне остается молить Создателя, чтобы мои люди оказались не менее лояльны, чем люди его высокопреосвященства.
– Я могу рассчитывать на треть гарнизона, – брякнул Робер, он был больше не в состоянии темнить. – Мы отправляем принца прочь из Олларии, и я считаю, что Посольской палате нужно переехать в Фебиды и там ждать решения регента. Сколько времени вам потребуется на сборы?
– Лично мне – час, посольству Дриксен – день, Посольской палате – не меньше недели и объяснение вашего решения.
– Лэйе Астрапэ, откуда я знаю, что им говорить?! Я не дипломат.
– Я, видимо, тоже…
3
Барон и баронесса принимали, а слуги при входе назло всем лунам и сварам оставались спокойны и почтительны. Неудивительно, что Арлетта слегка перевела дух.
– Хоть здесь, слава Создателю, все в порядке! – шепнула она Габетто на лестнице. – Сегодняшний обед вы запомните на всю жизнь. Надеюсь, вы не поститесь?
– О нет, – позволил себе улыбнуться церковник. – Его высокопреосвященство полагает, что угодный Создателю офицер должен быть здоров, а значит, сыт.
– Обязательно скажите об этом хозяину. – Если Левий примется возрождать такой эсператизм, у него есть шанс, однако барону пора распростирать объятия. Арлетта окликнула похожего на антик лакея:
– Господин барон не…
– Дзин-н-н-нь! Бум… Дзинь!
Грохот чего-то бьющегося, обиженное тявканье и приглушенное явно по милости разлучницы-двери рычанье объяснило все. Графине. Не осведомленный о великой собачьей любви Габетто прыгнул вперед, героически заслонив хихикнувшую даму. Над головой, усугубляя суматоху, метнулось нечто желтое, ударилось о стекло, шлепнулось на ковер и застыло, разинув клюв и растопырив крылышки. Морискилла. Вырвалась из клетки и обалдела от свободы.
– Поймайте, – велела графиня обалдевшему «антику» и услышала смех. Хохотал мужчина, и хохот этот казался омерзительным.
– У господина барона кто-то есть?
– Господин Сэц-Пьер и трое его друзей, – объяснил слуга и, понизив голос, пояснил: – Их не ждали.
– Нас тоже. Габетто, вы способны выставить четверку невеж или потребуются солдаты?
– Создатель да будет милостив к заблудшим. – Держащий вместо привычных четок уже изловленную морискиллу Пьетро возвел глаза к фривольному плафону, немедленно их опустил и шустро засеменил на шум. Визг, писк, хохот и голоса успели смешаться в гнусную какофонию. Захотелось заткнуть уши.
– Госпожа графиня, не лучше ли вам…
– Хуже! – отрезала Арлетта, устремляясь за Пьетро и готовым к бою теньентом. Она не боялась отнюдь не потому, что ее стерегли военный с обнаженной шпагой и очень странный монашек без шпаги, а у кареты дожидался солидный эскорт, она об этом просто не думала, подгоняемая разгорающимся скандалом и сильным до неистовства желанием вышвырнуть незваную мерзость вон.
Парадная анфилада при всей своей изысканности была заметно короче, чем во дворце и даже в Сэ, но те, в гостиной, успели свалить еще что-то музыкальное. Визгливо вскрикнула словно обернувшаяся левреткой арфа, плаксивый звон еще не смолк, когда Пьетро с морискиллой в скрещенных на груди руках шагнул в гостиную. Арлетта едва не выскочила следом, но Габетто оттеснил даму за дверную портьеру и стал рядом.
– Сперва посмотрим, – прошипел гвардеец. Женщина, соглашаясь, кивнула и чуть сдвинула солнечную ткань. Близорукость не позволяла разглядеть тех, кто находился в глубине комнаты, и хорошо. Зрелище и так было скверным.
– Монах! – удивленно закричал некто коричневый и тучный. Он стоял, водрузив ногу на какие-то обломки, и тыкал пальцем в сторону Пьетро. – Пискуньи, псинка, щенок, баба и монах!
– И кучи хлама. – Торчащий ближе всех к двери Сэц-Пьер пнул поверженную арфу. – Монах, выбирай. Вино, мясо или любовь?
– Мясо с перьями и мясо с шерстью. – Третий, в черных панталонах и оранжевом камзоле, был слишком плечист для матерьялиста. – Свежее, теплое мясо… А, ханжа?
– Ты добыча или охотник? – Коричневый шагнул к Пьетро через обломки, и Арлетта вдруг поняла, что это разломанная клетка, а желтые кучки на ковре – трупики морискилл.
– Братья, – Пьетро разжал пальцы, и выпущенная пичуга заметалась по комнате, – я… будьте…
– Нет, голубок, не буде…
Люди заговаривали по очереди, и так же по очереди Арлетта их замечала.
– Брат мой, позовите слуг! – Марианна в кресле у окна прижимает к груди исходящую лаем Эвро.
– Пусть попробует! – Фальтак, судя по стати и камзолу, это Фальтак, держит за ноги мраморную фигурку.
– Друг мой, умоляю, не двигайтесь! – На занесенную над каминной доской статуэтку в ужасе смотрит барон в покосившемся парике.
– Сударь! – Мальчик-флейтист скрючился в углу в шаге от черно-оранжевого детины; в Сэ так же скрючился конюх, которого лягнула лошадь. – Сударь!
– Братья мои, будьте же милосердны. – Пьетро, уже без птички, перебирает свои четки. Склонив голову и не глядя на пьяных – они не могли быть трезвыми! – гостей. Габетто они не видят, как и графиню. Габетто они не соперники. Разве что плечистый…
– Умоляю, спокойно! Это Солнечный демон! Школа Сольеги!.. Поздние Гальтары… Это…
Это не может продолжаться долго, это тянется вечность. Золотая от солнца и шелков комната наполняется смертью, будто тонущая лодка водой.
Первым гибнет Солнечный демон, с маху разбитый об угол камина. Разлетаются и засыпают ковер осколки, барон стонет и закрывает лицо руками.
– Вот чего стоит ваш хлам! – хохочет Сэц-Пьер; это его смех они слышали на лестнице.
– Для начала годится и щебенка, – плечистый делает шаг к баронессе, – но сейчас полетят мозги. Давай собачонку, девка! Или хочешь сперва…
– Придурок!
Нет, собачку баронесса не выпускает, но вторая рука у нее свободна, а в вазе рядом стоят розы.
Высокие золотистые цветы хлещут по мужскому рылу, рыло подается назад вместе с телом. Заливается лаем Эвро, Фальтак оборачивается к Марианне, тучный – к Пьетро, флейтист прячет лицо в коленках. Часы с золотыми грифонами начинают отбивать полдень. Коко отнимает ладони от лица. Быстрый шаг, почти прыжок, вперед и в сторону, распахнутая дверь, ворвавшийся в комнату белоснежный зверь, словно размазавшийся в густом от злобы воздухе…
Фальтак был ближе других. Он ничего не успел, только начал поднимать руку, медленно, страшно медленно в сравнении со стремительной светлой тенью. Молниеносная атака в живот или ниже. Паденье, алый фонтан, а молчащая смерть уже рядом с тучным. Хруст, рывок под себя, глухой шлепок валящегося на толстый ковер тела. Двое… Плечистый не оглядывается – он занят женщиной, он уже вплотную к ней… Нет, увидел, понял, оттолкнул добычу, схватил какой-то обломок, но пес пронесся мимо. К баронессе. К Эвро. Ткнулся носом, оставил на лице, на платье красный след, обернулся. Взмах палкой, новый хруст…
От удара по защищенному толстой шкурой и броней мышц телу деревяшка разлетается в куски. Плечистый отшатывается, хватает руками пустоту, точно плывет в зеленоватом меду, валится на спину. «Львиная собака» Готти, варастийский волкодав, широко разевает пасть, вцепляется в лицо, возле двери истошно вопит опомнившийся Сэц-Пьер. Вопит и бросается прочь, чтобы у самого выхода налететь на шпагу Габетто. Четвертый. Все сильней пахнет кровью, перед глазами клубится ядовитая зелень, Фальтак с плечистым не шевелятся, но тучный корячится на полу, сквозь разорванный мокрый рукав лезет обломок кости, сахарно-белый, омерзительный…
– Готти, – ледяным голосом велит барон, – убей.
Запах крови становится невыносимым. Часы все еще продолжают бить.
4
– Монсеньор, толпа на Желтой!
– Точней, Жильбер. Сколько? Что делают?
– Стражники говорят, сотни три-четыре. Пока только стоят, слушают какого-то скота…
– Едем, и разыщи мне Карваля. Пусть прихватит нескольких офицеров из тех, что сегодня были на улицах. Особенно в Заречье.
– Монсеньор, где вас искать?
А в самом деле, где?
– Который час, не заметил?
– Анна полдень отзвонила.
– Ясно. После Желтой я вернусь во дворец, и пускай к моему возвращению мэтр Инголс сочинит указ. Чтоб ночами на улицах ни кошки не было!
– Их и так нет.
Вот паршивец, но пусть шутит. Пока еще шутится… Эпинэ проводил адъютанта взглядом и повернул к Желтой. Отряд Проэмперадора крутился на границе старых аббатств и города Франциска. Особой необходимости в этом не было, но усидеть во дворце Иноходец не мог, а показать горожанам, что власть не боится и не бездельничает, следовало – беспорядки от Малых складов перекинулись на предместья.
Пример пришлого ворья вдохновил ремесленный люд, и вместо добропорядочного обеда толпа отправилась громить склады и амбары на торговой пристани. Спасибо, в городской страже еще остались добросовестные люди, не забывшие прошлогодних уроков, и они сразу же запросили помощи. Гарнизон держали наготове, и Проэмперадор не колеблясь отправил на защиту складов Халлорана, а сам с эскортом и так и не отвязавшимся Салиганом решил проехаться торговыми кварталами. В Старом городе было спокойно, и вот вам пожалуйста…
Толпа, впрочем, оказалась мирной, хоть добром и не лучилась. Не сравнить с той, что требовала у Халлорана «насильников». Похоже, люди, как и сам Робер, просто не могли сидеть в четырех стенах и ждать непонятно чего, ну и вышли. Что делать, они не знали, а тут подвернулся крикун из бывших лигистов и понес про злодеев и кровопийц, что вчера буянили на левом берегу, а теперь могут прийти и сюда. И будут грабить, убивать, ибо безбожники и души их отравлены грехом. Мол, бойтесь…
– Хотите пари? – Стянувший по совету Робера свои патлы на кэналлийский манер и разжившийся у Мевена мундирной курткой Салиган выглядел почти прилично. – Сейчас переведет на то, что нечего ждать, когда придут, – надо самим пойти и вломить…
Робер пари за полной очевидностью исхода не принял и оказался прав. Кому вломить и как узнать, было непонятно, но излагал черноленточник темпераментно. Толпа начинала ворчать… Так вот как это бывает! Чувство беззащитности, непонимание, желание сбиться в кучу и кто-то посмелей и понаглей. Люди – те же лошади, заводятся друг от друга. Значит, будут теперь сидеть по домам!
– Дювье, сможете выдернуть этого красавца?
– Сможем, Монсеньор.
– А что вы им предложите взамен? – Салиган по привычке что-то смахнул с плеча и зевнул. – Им скоро опять станет скучно, а авнировых орлов в этом богоспасаемом городе невздернутых ходит не один и не два.
– Говорите, богоспасаемом? – Робер, привстав в стременах, вгляделся в дальний конец площади и понял, что не ошибся. Левий подоспел удивительно вовремя. Или наоборот, если лигисты затеют склоку с эсператистами.
Читать бесплатно другие книги:
