Потерянная Плотников Сергей

Глава 1

Ощущение боли пришло неожиданно и оказалось таким сильным, что я дернулась. Кости ломит, кожу печет. Попробовала разлепить веки, но свет ослепил. Пришлось зажмуриться и ждать, пока не перестанут плавать пятна. Когда открыла глаза, долго щурилась и моргала.

Надо мной бледное, почти белое небо с рядами облаков, за ними сияет желтое пятно. Порезы саднит, словно туда соли натолкали, попробовала шевельнуть ушами, но те не сдвинулись.

Над головой раздалось протяжное:

– Ка-аррр!

В небе нарезает круги огромный ворон. Белые глаза сверкают, как слюда, крылья переливаются синевой, птица наблюдает за мной с высоты.

Когда горячий ветер принес облачко пыли, лоб зачесался. С превеликим трудом мне удалось поднять руку и поскрести пальцами, но через секунду силы кончились, и я уронила ладонь в песок.

– Летай, – прохрипела я. – Пользуйся превосходством.

Ворон сделал еще несколько кругов и улетел.

Глянув вниз, я скривилась – короткая юбочка едва прикрывает бедра, грудь стянута куском ткани. Ноги босые, серая кожа потрескалась от солнца.

Вокруг песчаные дюны, ветер гонит тучи желтой пыли. От самых пяток тянется зигзагообразный след и теряется где-то в бархане.

Я шумно сглотнула, в груди шевельнулась тревога. Но когда пригляделась, заметила по краям ямки от трехпалых лап и облегченно выдохнула – не змея. Ящерица.

Вокруг пусто, но на всякий случай развернулась в сторону бархана и сделала самое суровое лицо, на какое способна в таком состоянии.

– Не видать вам сегодня свежего мяса! – крикнула я хрипло.

Горло обожгло, я закашлялась. Попытка подняться обернулась головокружением, еле удержалась, чтобы не упасть. Пришлось лечь на спину и сделать несколько глубоких вдохов.

Я прислушалась к состоянию, надеясь на улучшение. Но в порезы попал песок, раны горят, я сжимаю губы и молчу – что-то внутри заставляет терпеть.

С трудом перевернувшись на живот, я несколько мгновений неподвижно лежала на песке. Горячие крупинки впились в щеку, словно пытаются проникнуть под кожу.

Когда все же заставила себя подняться, резко повело в сторону, пришлось растопырить руки и ждать, пока мир перестанет качаться.

Всего в нескольких шагах зеленеет роща, от деревьев тянет прохладой. Тяжело переставляя ноги, я добралась до травы и пробормотала:

– Подожди, смерть… Не сегодня.

Под ногой шевельнулось, я устало посмотрела вниз. Между пальцев выполз жук с перламутровой спинкой и с недовольным гудением улетел.

Длинные кончики ушей все еще безжизненно висят. Влаги в них не больше, чем в остальном теле, но слабеют первыми потому, что кожа тонкая и мяса внутри почти нет.

Я пролепетала:

– Пить. Нужно срочно попить.

Доковыляв до ближайшей тени, я села под дерево и раскинула ноги.

Ветка противно царапнула плечо, выступила густая сукровица и тут же схватилась корочкой. Я безразлично посмотрела на рану.

Голова снова закружилась, пришлось вцепиться пальцами в траву, чтоб удержаться сидя. Из нее потек зеленоватый сок с сильным мятным запахом. Когда попал на ссадины, порезы сильно запекло. Я измотанно опустила взгляд, наблюдая, как пузырится сукровица.

Наконец жжение прекратилось. Осмотрев ладонь, с изумлением обнаружила здоровую серую кожу без единой царапины.

– Ну и дела, – прошептала я и уставилась на руку. – Чудо-трава, природная магия.

Наверху хрустнуло. Я подняла голову, но успела заметить лишь черный силуэт и ветку, усыпанную крупными плодами. Она еще раз хрустнула и полетела вниз.

Надо было сгруппироваться, подвинуться, но я лишь подтянула колени. Ветка пронеслась рядом, задев уголок уха.

– Проклятая деревяшка. Нашла, куда падать… – произнесла я пересохшими губами.

Коряга замерла у самого колена. Я с изумлением уставилась на нее, втайне надеясь, что это не мираж. На секунду закралось подозрение – вдруг плоды несъедобные. Но пальцы сами потянулись к пище.

Сорвав плод, я с наслаждением впилась в сочную мякоть и поглощала плоды, пока на ветке не остались одни черешки. В животе довольно булькнуло, уши потеплели и поднялись.

– Не умру, – прошептала я в пустыню все еще хриплым голосом. – Слышишь, ящерка? Не сегодня.

У меня хватило смелости сорвать пучок и натереться, пока раны не воспалились. Кожу запекло; когда все порезы вспенились, я откинулась на ствол и замерла. Жжение проникло в самую глубь, словно крошечные жуки вгрызаются в тело.

Чтобы не потерять сознание, попыталась думать об исцелении, о полезности травки, хоть и жгучей до дурноты. Я молча терпела с каменным лицом.

Боль отступила неожиданно и полностью. Сукровица исчезла, раны затянулись, даже шрамов не осталось.

Как только телесная боль отступила, в черепе загудело. Я тряхнула головой, пытаясь освободиться, но шум лишь усилился. Миллионы голосов зашептали на разных языках – галдят, пытаются перебить друг друга.

Я зажала уши ладонями и закричала:

– Оставьте меня в покое!

Рой моментально затих. Я замерла в ожидании новой волны, но мысли будто поняли, кто тут хозяин, – разбежались и тихонько выглядывают из-за углов.

Повисла тишина.

Из глубины сознания поднялась мысль, настолько огромная, что я съежилась. Она уставилась пустыми, бездонными глазами и зашагала вперед. Даже слышно стук каблуков, а может, это просто кровь в висках пульсирует.

Мысль царственно подошла и поклонилась.

– «Кто я», – представилась она.

Во рту пересохло, теперь уже от нервов.

– Кто я? – механически повторила я и опустила руки в траву.

Мысль зловеще захохотала и растворилась в пустом сознании.

По небу плывут реденькие облака, солнце беззаботно сияет. Ветерок играет с кронами деревьев и шелестит листвой. Мир такой, как прежде, и просуществует еще миллионы лет. Ничего не изменилось, кроме одного – я не помню этого «прежде».

Я с силой потерла лоб, пытаясь вспомнить хоть что-нибудь, но в голове пусто, разве что муха не летает по кругу.

– Может, все сон? – спросила я себя. – Во сне всегда не помнишь, как уснул.

Ожидала, что величественная мысль снова поднимется из неведомых глубин, но та предательски молчит.

Снова потерев лоб, я проговорила быстро:

– Нет. Боль была вполне реальной, такое не спутать. Имя! У меня должно быть имя! Все плохо, все очень плохо!

В районе солнечного сплетения ухнуло, будто оборвался подвесной мост, по телу прокатилась волна паники. Я подскочила, едва не стукнувшись о ветку, и в ужасе кинулась в глубину рощи.

Несколько раз чуть не осталась без глаз из-за кривых веток. Еловые колючки ободрали кожу, листья налипли на лоб и плечи. От чумного бега в затылке потеплело, даже уши нагрелись.

На пути выскочил раскидистый куст с блестящими от сока шипами. Попыталась обогнуть слева, но споткнулась о пень и рухнула в заросли.

Колючки оставили неглубокие, но длинные порезы. Я взвыла от досады, но падение в терновник немного отрезвило. Поднявшись, я встала рядом с кустом, чтобы осмотреть на наличие яда.

– Вырос, бестолочь! – процедила я, будто пень может понять.

Пень, естественно, не ответил, стоит себе у куста, качает грибочками на тонких ножках. Зато куст цветет и благоухает, призывно раскрыв бутоны. Над ними гудят пчелы, от чего куст кажется неведомым зверем.

Поняв, что яда в нем нет, я осмотрела царапины. Они оказались не глубокими и заживут без магической травы.

Но все же пришлось минуту стоять без движений и глубоко дышать, приводя мысли в порядок и заставляя сердце биться ровно.

– Хорошо, – попыталась рассуждать я, – мне не известно имя, откуда и куда направлялась. Но я жива, могу связно думать и изъясняться. Какая-то тварь дала по голове и бросила погибать в пустыне. Не с неба же я свалилась. Но потеря памяти не бывает вечной. Скоро вернется. Непременно должна вернуться.

Наивные выводы немного успокоили, но в груди заворочалась смесь обиды и гнева. Я сдавленно зарычала и двинулась сквозь заросли в поисках разумной жизни.

Мысли потекли пустые и безответные, похожие на разбавленный кисель. Безмолвная тревога притаилась в районе груди и время от времени напоминает о себе короткими спазмами.

Я понимала: произошло что-то нехорошее. Возможно, сама натворила что-то ужасное – съела чей-то обед или пришла на прием в одинаковом наряде с какой-нибудь королевой. Но за это не убивают. Или убивают?

В ветках пискнула синица. Вспорхнув с ветки, она села мне на плечо и залилась звонкой трелью. Я с удивлением покосилась на бесстрашное создание. Птичка перестала петь и развернулась пестрым боком. Глаз-бусинка внимательно уставился на меня.

Я поднесла палец к пушистому брюшку, осторожно прикоснулась. На ощупь перышки мягкие, как высококлассный шелк. Птичка встрепенулась, растопырила крылышки, но не улетела.

– Привет, козявка, – прошептала я в пернатую голову. – Не боишься?

Птичка повернулась, посмотрела другим глазом, будто поняла. Затем чирикнула и упорхнула к сородичам.

Я вздохнула, в голове проплыли странные мысли о небе, полетах и бескрайних просторах, даже подумала, что из меня бы получилась отличная птаха. Тогда бы точно не попала в эту нелепую передрягу. Просыпаешься, чистишь перья и отправляешься ловить жуков, чирикать хором и гадить с веток. Если не нравится – лети в другое место, где небо выше, трава зеленее и жуки жирнее.

Под ногами похрустывают ветки, приходится ступать осторожно, иначе напугаю местное зверье или еще кого-нибудь. В лесу обитают такие твари, которых лучше не встречать.

Вверху тихо шелестит листва, тень от нее настолько густая, что полностью накрывает нижний ярус. Из-под зеленых кочек время от времени выпрыгивают любопытные белки, смешно растопыривают лапы, шевеля рыжими носами.

Я покосилась на них и произнесла, стараясь заставить голову работать в нужном направлении.

– Итак, – проговорила я. – Помню названия зверей и растений, но не помню ничего о себе. Думала, если память отшибает, то полностью.

Густая поросль кончилась, вместо нее пошли аккуратные кустики с прозрачными зелеными шариками. Сразу видно, что кто-то нарочно высадил, то ли для красоты, то ли для удобства сбора ягод. Я на ходу сорвала горсть и отправила в рот. Круглые шарики с треском лопнули на зубах, расплескивая горький вяжущий сок.

Я скривилась, терпкий вкус высушил язык, пришлось выплюнуть.

Через несколько шагов выбралась на хорошо утоптанную тропу. Из дальних зарослей донеслось фырканье и сопение. Медленно подкравшись к обочине, я раздвинула ветки.

За кустом в середине полянки скачет енот вокруг огромного ореха, коготки царапают скорлупу, пытаясь расколоть. Орех катается по траве и разваливаться не торопится. На шорох енот обернулся, шерсть вздыбилась, глаза испуганно уставились на меня.

– Может, тебя надо изловить и съесть? – поинтересовалась я.

Енот словно понял, уши прижались, он сжал коготками орех и испуганно присел на задних лапках. Когда представила, что придется гоняться за ним, подманивать, возиться – уши уныло повисли.

– Радуйся, звереныш, – сказала я. – Мне идти надо.

Я отпустила ветки и отошла. Из зарослей донесся топот убегающих лап.

Тропа двинулась навстречу. Ноги по щиколотку утопают в пыли и противно чешутся, но под рыхлым слоем чувствуется утоптанная земля. Такое бывает после суховеев, только непонятно – откуда в роще степной ветер.

Деревья редеют, кто-то явно позаботился о том, чтобы по тропе можно было свободно передвигаться даже ночью. По обочинам воткнуты палки с намотанными на концы тряпками. От ткани идет резкий маслянистый запах.

У старых деревьев ветки толстые, их подперли деревяшками. А деревца помоложе сами торчат, как веники. Видно – умелые руки любовно обрезали ветки, чтоб те скорее достигли плодоносного возраста, окопали.

Уверенности у меня прибавилось. Жители, которые бережно заботятся о кустах, непременно должны быть добродушными. И уж конечно окажут посильную помощь потерявшейся путнице.

Тропа стала шире, деревья ниже, трава превратилась в кудрявый спорыш. Наконец роща кончилась, и передо мной открылось пшеничное поле.

Высокие колосья с приятным шорохом шумят на ветру и клонят золотистые головы. Я провела рукой по желтому ковру и облегченно выдохнула – землю возделывают, помощь близко.

Пришлось оставить спасительную тень и двинуться сквозь пшеницу. В прокаленном мареве пахнет соломой, в зарослях стрекочет то ли кузнечик, то ли еще кто-то. Воздух тяжелый, и солнце палит, но душа ликует.

Через каждые три шага холмики кротовых нор, слишком больших для обычных кротов. Приходится перепрыгивать. Под ногами шмыгают разжиревшие мыши.

Впереди замаячили коренастые фигуры мужчин и женщин, я подошла ближе и присмотрелась.

Те, что впереди, – орудуют косами. Лезвия срезают тонкие стебли, оставляя у земли невысокие черенки. Другие следуют за ними на почтительном расстоянии, укладывают пшеницу аккуратными рядами и вяжут в снопы.

– Точно, – прошептала я. – Как и думала. Фермеры. Добродушные фермеры.

Вскинув ладони в приветственном жесте, я направилась к ним.

Глава 2

Первой мое приближение заметила толстая баба с пучком соломы в кулаке. Она приглядывалась и щурилась, пока я прыгала через кротовые норы. В конце концов, баба бросила солому и приложила ладонь козырьком ко лбу. Глаза медленно округлились, она подхватила подол юбки и истошно заорала:

– Эльфы! Чертовы эльфы вернулись!

Потом резко развернулась и бросилась убегать через выкошенное поле.

Я уронила руки и застыла, оттопырив уши. Горячий ветер буквально скребет кожу, треплет волосы, в лицо летят остатки соломы.

– Мне… мне помощь нужна, – пробормотала я изумленно.

Тут же поняла, как глупо это прозвучало.

Работяги на секунду замерли в замахе, приглядываясь ко мне. Лица хмурые и настороженные.

Женщины еще секунду смотрели на меня, потом с поросячьим визгом крутанулись и кинулись вслед за первой. Мужчины хором взревели и ринулись на меня.

Мелькнула запоздалая мысль – надо бежать обратно в рощу, а не стоять истуканом посреди поля. Но ноги словно приросли к земле. Я выпучила глаза, наблюдая, как приближается толпа разъяренных мужиков. Когда наконец смогла шевелиться, фермеры окружили меня плотным кольцом и наставили острия кос прямо в живот.

Я мысленно выругалась. Конечно, только мне могло прийти в голову, что фермеры раскроют объятия непонятно кому. Рожи перекошенные, носы картошками – такими только малышей пугать.

Чтобы не раздражать незнакомцев, пришлось поднять руки над головой.

– Я с миром, – сказала как можно дружелюбней. – Я вам не враг.

Рыжий мужик со шрамом на щеке замахнулся косой и оскалил гнилые зубы.

– Заткнись, мерзкая тварь! – проревел он басом. – Не враг, ишь ты! Незамеченной решила пройти? Ничего, Старейшина решит, что с тобой делать.

Он выставил лезвие перед собой, медленно обошел, не сводя с меня злого взгляда. Остальные замерли с поднятыми косами. Пока я таращилась на фермеров, мужик прошмыгнул за спину и скрутил руки колючей веревкой, при этом умудрился удержать черенок косы. Затем бесцеремонно толкнул в спину и проорал:

– В деревню ее, под замок!

Я зажмурилась. Перед глазами поплыли цветные круги, в ушах зазвенело. Самое время взмолиться каким-нибудь богам, но, как назло, ни одного не помню.

Когда открыла глаза – почему-то стало еще страшней. Вокруг угрюмые фермеры со сверкающими косами и растворяться, как дурной сон, не намерены.

В животе похолодело, по спине пробежала холодная струйка и растаяла где-то внизу. Мужики сверлят глазами и качают остриями над землей. Если с размаху ударят – голова с плеч.

Я нерешительно шагнула, но споткнулась о сухой корень. Ноги резко поджались и аккуратно спружинили, будто обладают собственным разумом. Я выпрямилась и опустила изумленный взгляд на стопы.

Мужик гаркнул прямо в ухо:

– Шевелись, тварь!

Мое самообладание пошатнулось, я сдавленно выдохнула и покосилась на фермеров, которые издалека казались такими дружелюбными. Пальцы затрясло мелкой дрожью, я сжала кулаки, понимая – нельзя выдавать страха. И уши прижимать тоже нельзя.

Я нервно сглотнула, проталкивая комок в горле. Рыжий поднес лезвие к самому носу.

– Ну, пошла! Тебе два раза повторять надо? – заорал он в нетерпении.

Я подчинилась.

Пока шли, незаметно рассматривала фермеров. Кожа бронзовая от солнца, могучие тела закрыты рубахами. Бороды настолько длинные, что можно заплетать. В глазах чернота, смотрят враждебно, будто я что-то украла. Рыжего слушают – значит, главный.

Руки быстро затекли в неестественном положении. Попробовала растянуть узел, но сухая веревка лишь сильнее впилась в кожу. Я в бессилии закусила губу.

Пытаясь выглядеть бесстрашной, я выпрямила спину, голову подняла. Рыжий заметил и больно ткнул черенком в плечо.

– Не выделывайся, эльф, – сказал он и поскреб пальцами подбородок. – Старейшина быстро собьет с тебя спесь.

Клочки смелости моментально испарились.

– За что? – вырвалось у меня.

Мужик не ответил, только многозначительно гыкнул, губы расползлись в ухмылке, обнажив гнилые зубы. Я отвела взгляд, чтобы не видеть мерзкой рожи.

Мы пересекли поле и вошли в деревню. В нос ударил запах тухлятины и навоза. Я скривилась, щеки сами надулись, стараясь сдержать дурноту.

Рыжий снова толкнул в бок и указал на дорогу. В груди закипело, страх перемешался с гневом, я прошипела:

– Чтоб тебе провалиться! Не обязательно все время тыкать. Можно и словами.

Фермер трубно высморкался, лезвие пролетело над головой, еле успела уклониться, чтобы уберечь уши.

– Словами будешь со своими болтать, – бросил он и тут же злорадно улыбнулся. – Хотя нет. Скорее всего, тебя прибьют сегодня.

Пока мужик вытирался рукавом, огляделась. С десяток деревянных домов выстроены по кругу и обнесены частоколом. В середине высокий терем с длинным крыльцом и резными колоннами. Двор похож на гигантское грязевое поле, две глубокие колеи тянутся мимо ряда корыт и теряются где-то за домами. Вместе с поросятами в луже кувыркаются дети, такие похожие, что не отличить, кто есть кто.

Из-за телеги с сеном вывернула та самая баба, которая подняла шум. За ней уверенно шагают две дородные девки с полными корзинами. Из плетенок тянет кислыми плодами и гнилым мясом. В носу засвербело, я с трудом сдержала чих.

Тетки решительно приблизились. Баба злобно оскалилась и запыхтела. От постоянного солнца и ветра лицо толстухи покрылось паутиной морщин, щеки обвисли, сотрясаются, как обезвоженные уши.

Она уперла руки в бока.

– Вы когда-нибудь видели что-нибудь более мерзкое? – бросила она подругам через плечо.

Сердце застучало, как безумное, уши дрогнули, но я проговорила, скривив губы:

– Ты себя вообще видела? Я грязная и неодетая. Но точно не мерзкая. Если бы не веревки, не косы, нацеленные в живот, – задушила бы собственными руками.

Девки глупо захихикали, подставляя бабе корзины с тухлостями.

– Что-о? – только и смогла выдохнуть бабка.

Ее щеки надулись, как у жабы в летнюю ночь, глаза выпучились. Она выхватила из кучи красный блестящий плод и запустила мне в лицо.

Сама не поняла, как успела увернуться, колени резко согнулись, спина выгнулась, на секунду я застыла параллельно земле. Потом мышцы во всем теле сократились, меня моментально выпрямило, как ивовый прут.

Я с трудом сдержала победную улыбку. Баба побелела от злости и завопила:

– Ах ты тварь! Ловкая, значит? А если так?

Она обернулась к подругам и подхватила подол юбки.

– Ну-ка, девочки, – прокричала она, – покажем эльфийской заразе, кто здесь главный! Хватайте помидоры!

Девки заржали, будто только и ждали, когда тетка даст команду, и обрушили на меня поток тухлятины.

Затылок моментально потеплел. Прежде чем успела что-то осознать, тело изогнулось, корпус отклонился назад и быстро завертелся, избегая унизительных встреч с помидорами. Я крутилась и проявляла чудеса гибкости. Краем глаза заметила, как мужики и бабы таращатся с открытыми ртами, даже дети побросали поросят и выглядывают из-за юбок.

Рыжий вскинул широкую ладонь, обстрел моментально прекратился.

– Довольно! Ведите в темницу. Макар! – гаркнул он и обернулся к коренастому мужику в красной рубахе. – Иди к старейшине. Скажи, мы поймали эльфа-шпиона.

Мужик с бородой до груди бесцеремонно толкнул меня и повел к низенькому сараю. Двери нараспашку, будто специально ждали весь день. Из прохода тянет затхлой сыростью и старой картошкой.

Мы спустились по скрипучим ступенькам в небольшое темное помещение. По глазам прокатилась желтоватая волна, через секунду проступили мельчайшие детали, как если бы кто-то включил свет.

Нет. Лучше.

От солнечного света получается масса бликов, а тут предельная четкость и глубина. В груди затрепетало. С ночным зрением можно попытаться сбежать, когда деревня уснет. Правда, пока не знаю как.

Стараясь успокоить бешено колотящееся сердце, задержала дыхание и украдкой глянула на стражников. Те нелепо щурятся, вглядываясь в сумрак подвала, и держат косы наготове. Можно рвануться сейчас, но выход сторожат несколько фермеров. Придется ждать.

Мужик указал в конец подвала, который полностью занят клеткой. Прутья толщиной в руку.

– Туда, – сказал он.

Я угрюмо опустила голову и подошла к решетке. Лязгнул засов, двери камеры распахнулись, и меня с силой толкнули внутрь. Снова успела перескочить с ноги на ногу и спружинить.

– Да чтоб вас! – процедила я едва слышно и угрюмо покосилась через плечо на мужика.

Послышались грохот замка, топот на лестнице и стук двери. Через секунду в подвале затихло. Руки развязать мне никто не потрудился, оставили со стянутыми локтями.

Камера с земляным полом и решетчатым окошком под потолком моментально навеяла тоску и уныние. Чтобы хоть как-то отвлечься от хандры, стала разглядывать помещение. Фермеры потрудились укрепить стены подвала деревянными балками – весной наверняка подтапливает. На них полки с глиняными кадушками, в основном пустые, иначе учуяла бы. Лишь в одном остатки какой-то кислятины. Пол завален мешками с картошкой. Мыши постарались на славу – снизу ткань вся в дырах. Трухлявая лестница без перил, кажется, выходит прямо из земли и заканчивается на выходе.

От сырости и примесей мышиной жизни в носу противно защекотало. Сквозь основной запах проступили более тонкие, едва уловимые ароматы.

Я закрыла глаза. В голове одна за другой поплыли картинки. Вот упитанная женщина тащит в подвал набитый мешок, затем какой-то мальчишка сидит между перекладинами, видимо, прячется от кого-то, потом молодая парочка предается утехам втайне от посторонних глаз…

Образы родились прямо из воздуха, показывая все, что здесь происходило. Я потрясла головой, сбрасывая остатки бесполезных видений.

Чтобы сберечь силы, опустилась на сырой пол и уперлась спиной стену. В голове крутится единственная мысль – за что?

В груди медленно заклокотало, горячая волна поползла вверх. Когда достигла головы, перед глазами вспыхнули желтые и сиреневые круги. Уши запылали, будто перцем намазали.

– Уродливые гады! – прошипела я. – Я же ничего не сделала. Ничего! Каким-то эльфом назвали. Отлично. Значит я эльф, которого ненавидит вся деревня.

Мне стало до того обидно, что даже всхлипнула. Чтобы совсем не раскиснуть, несколько секунд таращилась в пол и старалась ни о чем не думать. Получалось плохо – мысли в полупустой голове двигаются, как важные гуси.

Я перевела взгляд на решетку. Прутья толстые, за сто лет не распилишь. От них идут странные волны, тело постепенно становится мягким и безвольным. Едва уловимый приторно-горький запах растекается по подвалу, мягко лезет в нос и заполняет легкие.

Мысли противоречиво раздвоились: с одной стороны, захотелось бежать подальше, с другой – поддаться усыпляющему аромату, расслабиться и навечно уснуть, забыв о заботах.

Железо.

Крепко же меня ударили, если забыла, как пахнет проклятый металл. Пригляделась – прутья светятся красноватым, широкие волны медленно ползают по подвалу и колыхают воздух. Вот он, тот самый ализариновый цвет, который туманит ум, сковывает волю и ослабляет тело.

В попытке избавиться от сладковатого дурмана, резко выдохнула через нос. Поглядев на всякий случай по сторонам, я забормотала:

– Я выжила под солнцем. Глупо будет погибнуть в плену у полоумных дикарей. Давай, давай, голова, думай. Раз не убили – значит, будут допрашивать. Что говорить? Если сказать правду – прикончат.

Рой мыслей, как назло, неподвижно замер и тихо наблюдает за бессильными попытками найти спасение.

За дверью послышались легкие шаги, я растопырила уши и вслушалась, шевеля острыми кончиками. По ним прокатилась легкая дрожь, кожа покрылась мурашками.

Дверь тихонько отворилась, на ступеньки опустилась маленькая ножка, затем показалось хрупкое тельце. Маленькая девочка с золотистыми косичками прокралась вниз и замерла у стены, засунув в рот пальцы. Огромные голубые глаза с интересом уставились на меня.

Мы несколько секунд таращились друг на друга. Она не проявляла агрессии, и я решила поговорить – дети должны быть сговорчивей взрослых.

– Привет, малявочка, – сказала я тихо. – Тебя как зовут?

Голос прозвучал глубоко и вкрадчиво, сама не ожидала. Девочка почему-то вздрогнула, высунула пальцы изо рта. Затем резко развернулась и, спотыкаясь, кинулась вверх по ступенькам.

Я крикнула:

– Подожди! Не убегай!

Но малышка уже выскочила на улицу. Послышался удаляющийся топот маленьких ножек и гусиный гогот.

Дверь осталась открытой, сквозь решетку видно небо и кусочек деревянной крыши. Вздохнув, я снова уткнулась затылком в обшарпанную стену.

От холодной поверхности веет старостью и тоской. Наверное, перевидала множество безнадежных пленников, которые уходили отсюда в последний путь. Себя стало тоже жалко, в глазах опять помокрело. Захотелось, чтобы пришел кто-то большой и сильный, наказал всех плохих и спас из этого проклятого места.

У входа вновь послышались шаги, на этот раз тяжелые и уверенные. В подвал потянуло сильным запахом сандала и курительных трав. Точно знаю, такие ароматы используют для вызова духов и окуривания помещений.

Чутье опасливо пискнуло и свернулось калачиком в районе пяток, уловив душок магии. Попыталась вспомнить богов, которые карают врагов, с раскалыванием небес и молниями из туч. Но в голове чисто, как у новорожденной, только мухи не хватает, чтоб летала от уха до уха.

Тяжелый сапог ступил на лестницу, старые доски скрипнули и прогнулись. Закутанная в цветные одеяния фигура спустилась в подвал, демонстративно задирая голову, и остановилась у стены. Лицо костлявое, скулы острые, как у покойника, черные глазки впились в меня, изучая сантиметр за сантиметром.

Несколько секунд его взгляд змеей ползал по телу, останавливаясь то на груди, то на талии. Затем главный, а это непременно главный, хмыкнул и скривился в непонятной ухмылке.

За ним по ступенькам сбежал невысокий плюгавенький мужичок и остановился у тощего. Взгляд заискивающий, козлиная борода на треугольном лице растрепалась, как метелка. Из-под жилетки выглядывает красная рубаха поверх штанов.

Плюгавый подскочил к решетке, по-лисьи зыркнул на меня, теребя в руках нитку с деревянными бусами, и отпрыгнул обратно.

– Ей-ей, эльфийка, как пить дать, – проговорил он скрипучим голосом. – Серая-серая. Почему она серая, господин?

Он подхватил подол одежды, потянул к подбородку, гнусаво сопя в длинный нос, и заискивающе уставился на тощего.

Тощий сдержанно прокашлялся и сделал несколько шагов в мою сторону. По телу прокатилась волна мурашек, чтобы сохранить достоинство, я громко задышала, пытаясь заменить страх гневом.

Пока скелет мерил оценивающим взглядом, поднялась. Замерев у стены, я разглядывала его в ответ и думала, что совсем не похожа на местных. Все они крупные, мускулистые, кроме этого тощего. Ушей почти не видно. Не уши, а культи, кожа желтая, морщинистая, как перезрелое яблоко. То, что я эльф, выяснила. Но ясности от этого мало.

Тощий благоразумно остановился в метре от клетки и накинул на локоть край рукава.