Лед-15 Чайлд Линкольн
— Обо всем. Об этих местах, о погоде, о местной фауне… о любой изюминке, которая могла бы украсить проект.
— Таких вещей много. Это удивительный геологический регион.
Продюсер с некоторым сомнением кивнул.
— Я возьму у вас интервью, когда мы вернемся.
Салли, слышавший их разговор, тут же встрял в него.
— Как глава экспедиции, буду рад оказать любую необходимую помощь.
Конти снова с отсутствующим видом кивнул, уставившись на ледник.
Маршал призадумался, стоит ли рассказать режиссеру о живущих поблизости аборигенах. Вероятно, они идеально подошли бы на роль той «изюминки», которую искал Конти. Однако он тут же выбросил из головы эту мысль. Вряд ли туниты бы захотели — и уж точно совсем не заслуживали, — чтобы шумная беспардонная киногруппа ворвалась в их селение. Легко догадаться, в какой бы они пришли ужас, если бы вдруг увидели, что творится теперь на горе Фир.
Он покосился на Конти. Составить какое-то впечатление о режиссере было не так-то легко. Несмотря на внешний образ художника, отрешенного от всего мирского, в нем явственно чувствовались и непреклонность, и прагматизм. Этакая невообразимая смесь Трумэна Капоте[2] с Дэвидом Лином.[3] Тут кто угодно встал бы в тупик.
Впереди показалась пещера. Ее темный провал загораживали с виду весьма неуклюжие механизмы — подъемный кран на надувных шинах и еще одна машина, предназначение которой оставалось неясным. Выкрашенные в ярко-желтый цвет, они отчетливо выделялись на фоне белого снежного наста и голубого льда. Пока операторы меняли объективы и звуковик настраивал переносной микшер, вокруг машин рассыпалась команда в кожанках. Двое парней забрались в кабины, остальные начали снимать с «Барса» груз и стаскивать его к крану. Присмотревшись внимательнее, Маршалл увидел, что из холщовых мешков выглядывают тяжелые стальные опоры с гидравлической регулировкой подъема.
Барбур наблюдала за их работой, сузив глаза, с карманным компьютером на толстой перчатке в одной руке и цифровым диктофоном в другой. К съемочной группе она относилась с еще большим подозрением, чем Маршалл.
— Зачем нужен этот чертов кран, я еще могу догадаться, — пробормотала она. — Но для чего другая хреновина, а?
Маршалл посмотрел на вторую машину, ощетинившуюся оборудованием, напоминавшим средневековые копья.
— Понятия не имею.
— Запишите, — говорил Конти внимательно слушавшей его Экберг. — Мне нужны лишь четыре цвета — белый для снега, лазурный для неба, голубой для ледника, черный для пещеры. Ноктюрн в голубых тонах. Потребуется специальная обработка в лаборатории. — Он бросил взгляд на операторов. — Готовы?
— Готовы, — ответил Фортнем, главный оператор.
— Готовы, мистер К, — сказал Туссен, его помощник.
— Вам надо действовать с чрезвычайнейшей осторожностью, — предупредил Маршалл. — Пол пещеры — чистый лед, очень скользкий. И как я уже говорил, лавовые туннели крайне хрупки. Вся ваша затея — безумный риск. Одно неверное движение, и вы обрушите своды.
— Благодарим, доктор Маршалл. — Конти снова повернулся к операторам. — Фортнем, Туссен! Если услышите треск, быстро пройдитесь камерой по всем лицам. Выберите самые испуганные и дайте крупный план.
Операторы тревожно переглянулись, затем кивнули. Оглядевшись вокруг в последний раз, Конти кивнул Туссену.
— Тишина на площадке! — рявкнул оператор.
Разговоры тут же затихли.
Конти поднял взгляд на пещеру.
— Мотор!
Щелкнула хлопушка, и камеры заработали. Одновременно взревев, двинулись в сторону черного жерла машины. Следом за ними шагали Конти и его свита. Операторы держались позади, стараясь ничего не упустить из поля зрения камер. Маршалл неохотно последовал за процессией, охваченный мрачным предчувствием, что тщеславие исполнительного продюсера станет для всех роковым.
У входа в пещеру машины остановились, и рабочие сняли с платформы крана несколько холщовых мешков. Затем над желтыми кабинами вспыхнули мощные прожекторы, выдвинулись захваты, и машины вновь покатились вперед, на этот раз медленнее, исчезая в дыре. Маршалл и остальные побрели следом. Холодный сухой воздух туннеля смешался с выхлопными парами. Стены пещеры ощутимо вибрировали, рев двигателей оглушал. Обернувшись, Маршалл заметил, что, следуя указаниям Крила, широкоплечего бригадира подсобников, парни в кожанках высвобождают из снимаемых с крана мешков опорные стойки и подпирают ими своды подземного хода. Впрочем, особого оптимизма это не добавляло.
Он двинулся дальше. Фонарик не требовался — прожекторы машин и камер превратили пещеру в ярко-голубой коридор. Впереди послышался скрежет — одна из машин задела за свод. Маршалл заметил, что даже обычно непрошибаемо беспечный Салли поджался и побледнел.
Затем пещера расширилась, свод ушел ввысь, и небольшая людская толпа обступила расчищенное пятно в ледяной толще. Дизели один за другим смолкли, и наступившая тишина на миг сделалась оглушительной. Лед с тихим треском слегка проседал под тяжестью механизмов. Рабочие установили последние из опор и расположились поодаль.
Какое-то время все молчали, глядя на мертвые большие глаза, взиравшие из-подо льда на пришельцев. Маршалл обвел взглядом собравшихся. Экберг беспокойно хмурилась. Барбур колдовала над своим карманным компьютером. Конти вперился в мутную толщу — его самоуверенность явно несколько пошатнулась. Фарадей, моргая из-под огромных очков, доставал из карманов измерительные приборы. Салли излучал нечто вроде отеческой гордости.
Наконец Конти пришел в себя.
— Фортнем, Туссен, вы снимаете?
— Да, — ответил главный оператор.
— Сняли ученых?
— Дважды.
— Очень хорошо. — Продюсер повернулся к Салли. — Очертите зверя, пожалуйста.
Салли откашлялся.
— Очертить?
— Пределы блока, который мы примемся вырезать. С запасом — нам не хотелось бы ненароком отхватить ему лапу.
Салли поморщился, но храбро шагнул вперед и, посовещавшись шепотом с Фарадеем, что-то быстро в уме подсчитал, а потом нацарапал на льду ножом грубый прямоугольник.
— Глубина? — спросил Крил.
Салли посмотрел на Барбур, та заглянула в компьютер.
— Два метра семьдесят сантиметров, — сказала она.
Крил повернулся к человеку, сидевшему за пультом машины.
— Пусть будет два восемьдесят.
Пещера снова наполнилась ревом дизелей и облаками выхлопных газов. Под объективами камер еще один рабочий с помощью дистанционного пульта подвел механическую руку странного вида комбайна ко льду, после чего медленно опустил ее на проведенную климатологом линию.
— Всем отойти назад, — крикнул Крил.
На конце инструмента вспыхнул ярко-красный луч, лед под которым тут же вскипел.
— Военный лазер, — сказал Конти. — Очень мощный, но при этом намного точнее резца ювелира.
Все наблюдали, как лазер медленно прорезает пазы в грязно-коричневом льду. Один из рабочих включил переносной компрессор, установленный на платформе, и, поднося наконечник шланга к быстро увеличивающимся канавкам, начал откачивать талую воду, сливая ее в глубины пещеры. Маршаллу все это напоминало работу некой чудовищной бормашины, и хотя ученый в нем бунтовал против самой мысли о столь бесцеремонном извлечении уникального образца из своей ледяной матрицы, он ощутил немалое облегчение при виде того, до каких тонкостей продуман процесс.
Через двадцать минут все закончилось. Прямоугольник, нацарапанный на льду Салли, очертили четкие прорези — сверху и снизу шириной в дюйм, а с боков где-то в шесть дюймов. Во время короткого перерыва вперед вышел Чен и с помощью дистанционного датчика удостоверился, что канавки достаточно глубоки. Затем лазер убрали, и из машины выдвинулась другая механическая рука. На ее конце крепилось нечто похожее на металлическую кишку, опять напомнившее Маршаллу бормашину. Издав жужжащий звук, рука пришла в движение.
— Что это? — спросил он у Крила.
— Гибкий бур, — крикнул бригадир сквозь шум. — С алмазно-кремниевым наконечником.
Устройство медленно вошло в один из широких пазов. Жужжание усилилось — бур вгрызся в древний лед девятью футами глубже. В другой паз нырнул шланг, и талая вода вновь хлынула на пол пещеры. Рядом повисла еще одна механическая рука, готовая, если будет нужда, поддержать ледяной параллелепипед.
На отсечку торца времени ушло меньше, и через десять минут бур вернулся. По знаку Крила рабочие завели в пазы толстые брезентовые ремни и зацепили их двумя крюками.
Конти снова посмотрел на Фортнема и Туссена.
— Мне нужен хороший кадр. Причем с первой попытки.
Фортнем заглянул в объектив, проверил звук и кивнул.
Конти опустился на четвереньки, вглядываясь в лед и чуть ли не водя по нему носом. Фортнем снимал каждое движение режиссера.
— Поехали, — наконец сказал Конти, вставая.
Объектив у него на шее слегка покачивался, словно подчеркивая, кто тут самый главный.
Крил взмахнул рукой. Вновь взревели машины, заработала установленная на платформе лебедка. Послышался лязг натягивавшихся тяжелых цепей, прикрепленных к крюкам. Несколько мгновений все молча слушали, как воет двигатель и трещит не желающий отдавать свое лед. Затем с негромким скрежетом, от которого, казалось, содрогнулась сама гора, огромный блок начал выпрастываться из толщи.
— Аккуратнее, — сказал Крил.
Конти посмотрел на Фортнема.
— Возьмите в кадр оборудование. Снимайте нежно, с любовью. Ведь именно оно извлекает наше сокровище из ледяной тюрьмы.
Медленно, очень медленно зверь покидал ложе, на котором покоился тысячи лет. Ученые придвинулись ближе, обмениваясь замечаниями и поспешно делая записи. Маршалл стоял вместе с остальными, не отводя от происходящего взгляда. Ледяной блок выглядел полностью непрозрачным и даже грязным в безжалостном сиянии прожекторов. Внутри его будто бы что-то клубилось, а огромные грани к тому же покрывало множество крошечных, правильной формы бороздок, пробитых лучом.
«Господи, — подумал Маршалл, невольно захваченный зрелищем. — Эта махина весит не менее четырех тонн!»
Стрела крана поднималась все выше и выше, пока верхушка ее не ткнулась в лавовый свод. Какая-то цепь дала слабину, и блок, повисший было свободно, резко накренился, царапнув углом заснеженный пол и едва не задев Фарадея, настраивавшего эхолокационный спектрометр. Все бросились врассыпную, сбивая друг друга с ног.
— Выравнивайте! — крикнул Крил.
Лебедка протестующе заскрежетала — оператор увеличил мощность до максимума. Блок наклонился, сильно раскачиваясь, затем медленно опустился торцом на пол пещеры. Оператор крана на мгновение уменьшил мощность, после чего медленно и осторожно снова поднял ледяной брус, развернул и опустил на платформу. Послышалось резкое шипение гидравлических амортизаторов. Под объективами камер несколько рабочих закрепили блок на машине и набросили на него тяжелый изолирующий брезент. Через несколько минут все завершилось — машины двинулись в обратный путь по туннелю, бесчисленные опоры снимали и укладывали в мешки. Замороженный зверь ехал к хранилищу-холодильнику, где ему предстояло покоиться взаперти, пока не придет время растопить лед и непосредственно в прямом эфире показать финал этой акции миллионам.
Конти с нескрываемым удовлетворением окинул взглядом туннель.
— Берем отъезжающую технику в кадр, — сказал он Фортнему. — Триумфальное продвижение к выходу, затем спуск к базе. Снимите побольше материала. И на том закончим.
Он повернулся к Маршаллу.
— Итак, интервью.
10
Когда они вновь оказались в приятно обволакивающем тепле вестибюля, Конти кивком повелел звукооператору и Туссену остаться с ним, затем поглядел на Маршалла.
— Мы могли бы побеседовать в вашей лаборатории?
— Идемте.
Маршалл повел небольшую группу вниз по центральной лестнице и широкому коридору, после чего свернул направо и остановился у полуоткрытой двери.
— Это здесь.
Конти заглянул внутрь и быстро осмотрел помещение.
— Это ваша лаборатория?
— Да, а что?
— Слишком тут пусто. Где все оборудование? Образцы? Пробирки?
— Мои образцы хранятся в холодильной камере дальше по коридору. Мы выделили отдельные помещения для научного оборудования, хотя большая часть его осталась в Вуберне. Основная задача данной экспедиции — наблюдения и сбор образцов, анализ будет позже.
— А пробирки?
Маршалл слегка улыбнулся.
— Палеоэкологам пробирки ни к чему.
Конти ненадолго задумался.
— Я заметил более подходящую лабораторию несколькими дверями раньше.
— Подходящую? — переспросил Маршалл.
Но Конти уже шел назад по коридору, ведя за собой звукооператора и оператора. Пожав плечами, Маршалл двинулся следом.
— Здесь.
Конти остановился у входа в помещение, где каждую горизонтальную плоскость заполняли бумаги, распечатки, пластиковые контейнеры для образцов и приборы.
— Но это лаборатория Райта, — возразил Маршалл. — Не станем же мы разговаривать там.
Конти поднес к глазу висевший у него на груди объектив, разглядывая сквозь него Маршалла.
— А почему?
Маршалл заколебался, вдруг осознав, что, собственно, нет никаких причин, по которым они не могли бы воспользоваться лабораторией Фарадея.
— В таком случае… почему бы вам не взять интервью у него?
— Потому что, доктор Маршалл, — как бы вам это объяснить поделикатнее? — доктор Фарадей не слишком киногеничен. У вас же вид истинного ученого. Так мы можем продолжить?
Маршалл снова пожал плечами, обнаружив, что не так-то легко возражать человеку, который рассматривает тебя сквозь диковинный объектив.
Конти, не отрываясь от объектива, вошел в помещение и показал Туссену, где расположить камеру. Тот прошел в заднюю часть лаборатории, звукооператор за ним.
— Доктор Маршалл, — сказал Конти, — мы хотим снять, как вы входите и садитесь за стол. Готовы?
— Думаю, да.
Конти опустил объектив.
— Мотор.
Заработала камера. Маршалл вошел в лабораторию и остановился, увидев груду бумаг на стуле Фарадея.
— Стоп! — Конти смахнул бумаги на пол и опять выставил Маршалла в коридор. — Попробуем еще раз.
Маршал снова вошел в лабораторию.
— Стоп! — рявкнул Конти, хмуро глядя на него. — Не идите как на прогулке. В каждом вашем шаге должно чувствоваться волнение. Вы только что совершили выдающееся открытие.
— И какое же это открытие?
— Саблезубый тигр, конечно. Пусть зрители ощутят ваш энтузиазм. Пусть они поймут с вашей помощью, насколько сенсационна такая находка.
— Не понимаю. Я думал, весь цирк связан только с вытапливанием кота изо льда.
Конти закатил глаза.
— Нельзя же занять семьдесят четыре с половиной минуты телевизионного времени только этим. Давайте придерживаться программы, доктор Маршалл. Нам нужно показать всю предысторию обнаружения зверя. Зрители должны на сто процентов поверить в ее подлинность. Мы вскроем хранилище только в конце передачи.
Маршалл медленно кивнул, изо всех сил стараясь уверовать в важность необходимости «придерживаться программы». Несмотря на то что всякого рода искусственность всегда претила ему, он попытался о том позабыть, принося в жертву зрелищности свои принципы и предпочтения. Он еще раз напомнил себе, что Конти — отмеченный множеством наград режиссер, что его «Роковые пучины» стали чуть ли не поворотным событием в современном документальном кино, а также что обращение к миллионной аудитории может оказаться полезным в плане продолжения изысканий. Короче, он опять вышел за дверь.
— Мотор! — крикнул Конти.
Маршалл с напускной бодростью вошел в лабораторию, уселся за стол и сделал вид, будто что-то выискивает в лежащем на нем ноутбуке.
— Стоп, снято, — сказал Конти. — Намного лучше. — Он обошел вокруг стола. — А теперь я задам вам несколько вопросов без съемок. Затем вы ответите на них перед камерой. Не забывайте, что в окончательной версии вопросы будет задавать Эшли, не я. — Он заглянул в свой блокнот. — Почему бы не начать с объяснений, как вы здесь оказались?
— Конечно. Тому три причины. Во-первых, мы хотели выяснить влияние глобального потепления на субарктическую окружающую среду, особенно на ледники. Во-вторых, для этого нам нужно было найти нетронутое цивилизацией место, чтобы провести сравнительные анализы. В-третьих, нами руководило желание обойтись относительно небольшими расходами. База «Фир» удовлетворяет всем трем условиям.
— Но почему именно эта гора?
— Из-за ее ледника. Изучение отступления ледников — прекрасный способ оценить глобальное потепление. Позвольте, я поясню. Верхняя часть ледника, та, куда падает снег, известна как зона накопления. Нижняя часть, подножие ледника, — зона размыва. Именно там происходит потеря льда из-за таяния. Здоровый ледник обладает большой зоной накопления. А этот ледник — Фир — здоровым не назовешь. Его зона накопления слишком мала. Доктор Салли фиксировал скорость его отступления. На формирование ледника потребовалось десять тысяч лет, но больше всего тревожит то, что он отступил на сто футов всего лишь за последние двенадцать месяцев…
Он замолчал. Туссен опустил камеру, а Конти снова уставился в блокнот. «Время — деньги», — напомнил себе Маршалл.
Конти поднял взгляд.
— Еще раз, каково научное название найденного кота, доктор Маршалл?
— Смилодон.
— И чем питались смилодоны?
— Именно это мы намерены выяснить поточнее. Содержимое его желудка должно показать…
— Спасибо, доктор, я понял. Давайте придерживаться общих тем. Этот кот был хищником?
— Все кошачьи — хищники.
— Они ели людей?
— Полагаю, да. Когда им удавалось кого-нибудь сцапать.
На лице Конти промелькнуло раздражение.
— Не могли бы вы заявить это перед камерой?
Маршалл посмотрел на камеру и, чувствуя себя довольно глупо, сказал:
— Смилодоны ели людей.
— Отлично. А теперь — что вы ощутили, доктор Маршалл, когда обнаружили этого хищника?
Маршалл нахмурился.
— Что я ощутил? Шок. Удивление.
Конти покачал головой.
— Так нельзя говорить.
— Почему? Я действительно был крайне удивлен.
— Полагаете, наши спонсоры платят полмиллиона долларов за минуту лишь затем, чтобы услышать, что вы были удивлены? — Конти на мгновение задумался, затем перевернул блокнот, достал из кармана рубашки маркер и что-то написал на гладкой обложке. — Давайте попробуем так. Я хотел бы услышать, как вы это прочтете. Просто для проверки звука.
Он поднял перед собой блокнот.
Маршалл уставился на написанное.
— Я словно смотрел в сердце тьмы.
— Можно еще раз? Помедленнее и с большим чувством. Смотрите в камеру, не на блокнот.
Маршалл повторил фразу. Конти удовлетворенно кивнул, затем повернулся к помощнику оператора.
— Снято?
Туссен кивнул. Конти повернулся к звукооператору.
— Записано?
— Записано, шеф.
— Погодите минуту, — сказал Маршалл. — Я этого не говорил. Это ваш текст.
Конти развел руками.
— Но он хороший.
Маршалл не выдержал.
— Вас нисколько не интересует научная достоверность. Не только научная, вообще никакая. Вам просто хочется сделать хорошее шоу.
— Именно за это мне и платят, доктор. А теперь давайте поговорим о вас. — Конти снова заглянул в блокнот. — Я попросил своих людей кое-что разузнать о членах вашей экспедиции. Ваша история особенно интересна, доктор Маршалл. Вы были офицером, получили Серебряную звезду. Однако вас уволили из армии с лишением всех прав и привилегий. Это правда?
— Даже если да, вряд ли вы станете ожидать, что я стану об этом распространяться.
— Давайте попробуем еще раз. — Конти свел руки. — Университет Северного Массачусетса не отличается — как бы это сказать? — качеством обучения молодых дарований. Каким образом вам удалось получить научную степень, особенно в таком месте?
Маршалл не ответил.
— В армии вы были снайпером. В таком случае почему вы, единственный во всей вашей экспедиции, отказываетесь носить оружие для самозащиты?
Маршалл внезапно встал.
— Знаете что? Поищите себе другого мальчика для битья. Не думаю, что стану отвечать еще на какие-либо вопросы.
Когда Конти открыл рот, собираясь что-то сказать, Маршалл подошел ближе.
— А если попытаетесь хоть о чем-то спросить, я расквашу вашу физиономию об этот стол.
Наступила напряженная тишина. Конти смотрел на него таким же изучающим взглядом, как и перед тем, когда Вольф достал контракт. После долгой паузы он наконец заговорил:
— Позвольте мне кое-что вам объяснить, доктор Маршалл. Я весьма влиятельный человек, и не только в Нью-Йорке или Голливуде. Если решите сделать меня своим врагом, то совершите большую ошибку. — Он стер ладонью надпись с блокнота, затем повернулся к Туссену. — Попытайтесь найти доктора Салли. Что-то мне подсказывает, что он окажется посговорчивей.
11
Поздно ночью Маршалл шел по заваленным древним оборудованием коридорам уровня «В». Зная, что сразу заснуть ему все равно не удастся, он решил совершить уже успевшую войти в привычку ночную прогулку.
Поднявшись по лестнице, он вышел в вестибюль, слыша звенящий звук своих собственных шагов по покрытому частично металлом, частично линолеумом полу. На посту охраны кто-то сидел — с тех пор как прибыла съемочная группа, отвечавший за порядок на базе Гонсалес держал там человека и ночью, несмотря на предельную занятость своих подчиненных. Однако, к удивлению Маршалла, позднюю вахту сейчас нес сам сержант.
Увидев приближающегося Маршалла, Гонсалес кивнул ему. Несмотря на то что этому человеку было под пятьдесят, от него веяло неиссякаемой силой.
— Собрались, как всегда, прогуляться перед сном, док? — спросил он.
— Верно, — ответил Маршалл, слегка сбитый с толку — он и не подозревал, что Гонсалес знает о ночных вылазках. — Что-то не спится.
— Неудивительно, учитывая, что творит эта братия.
Гонсалес хмуро посмотрел на ученого. Голова его, казалось, росла прямо из плеч, и когда он неодобрительно покачал ею, это далось ему с явным трудом.
— Довольно шумное сообщество, — рассмеялся Маршалл.
— Прошу прощения, док, — усмехнулся Гонсалес, — но шум — только самое меньшее из всех зол. Их просто много. Чересчур много. Вдвое больше, чем мы ожидали. Моя база вот-вот развалится. Она давно устарела и в настоящем своем состоянии совсем не рассчитана на такую ораву. Нас всего четверо, и мы просто не успеваем за всеми следить. Сегодня днем Марселин обнаружил еще одного нарушителя, забредшего в запретную зону. В сектор стратегических операций. — Он снова нахмурился. — Меня так и подмывает направить официальную жалобу.
— Скоро станет полегче. Думаю, около десятка из них завтра уже улетят.
Он слышал, что, как только основные съемки будут закончены, рабочих отправят обратно на юг.
— Для меня это не слишком скоро, — проворчал Гонсалес.
Маршалл испытующе посмотрел на него. Гонсалес не без причин называл эту базу своей. Ему, правда, уже светила отставка, однако, по слухам, он провел здесь почти тридцать лет — в полной изоляции и на четыреста миль севернее Полярного круга. Это казалось невероятным — остальные трое солдат, несомненно, спали и видели, когда их отзовут. «Вероятно, — подумал Маршалл, — Гонсалес проторчал тут так долго, что уже не может представить себе жизни где-либо еще. Или, возможно, на что намекала и Экберг, он просто ценит уединение».
Помахав сержанту, он направился к главному выходу. Большой внешний термометр в раздевалке показывал минус пять по Фаренгейту. Открыв свой шкафчик, Маршалл надел парку, вязаный шлем, меховые сапоги и перчатки, после чего пересек тамбур и, толкнув внешнюю дверь, вышел в ночь.
Над каменным пятачком за воротами простиралось бескрайнее звездное небо. Маршалл на мгновение остановился, привыкая к морозному воздуху, затем зашагал в темноту, сунув руки в перчатках в карманы и высматривая под ногами предательские извивы силовых кабелей. Ветер полностью стих, и на снег падали голубоватые отблески растущей луны. Вся съемочная группа вкупе с рабочей командой сейчас находилась на базе — сборные домики и амбарчики были погружены в сверхъестественную тишину. Единственный ноющий звук исходил от энергостанции, словно жаловавшейся на возросшее число потребителей ее мощи.
Остановившись у ограждения, он осторожно огляделся вокруг. С тех пор как ученые прилетели сюда, им на глаза попалось по крайней мере полдюжины белых медведей, но сегодня в сиянии звездной ночи нигде не виднелось ни одного темного силуэта, бродящего по бескрайней пустыне или уродливым нагромождениям лавы. Плотнее надвинув капюшон, Маршалл прошел мимо пустой будки охраны, направляясь к нахоженному пути.
Вскоре он уже поднимался по пологой тропе к леднику, оставляя позади облака выдыхаемого им пара. Постепенно его шаги становились все длинней, все размеренней. Еще часок подобной прогулки, и, возможно, он совсем успокоится, а затем и сумеет уснуть, невзирая на шум, какой киношники умудрялись производить даже ночью.
Через пятнадцать минут склон несколько выровнялся. Машин уже не было, и впереди открывался вид на ледник — голубую громаду, словно светившуюся изнутри в лунном свете. А возле нее чернело отверстие уже в лавовой толще…
Он замер, увидев, что там кто-то стоит. Три тени на фоне кромешного мрака.
Замедлив шаг, он подошел ближе. Люди о чем-то переговаривались друг с другом — до него доносились их приглушенные голоса. Услышав шаги, они обернулись, и он с удивлением узнал остальных своих коллег — Салли, Фарадея, Пенни Барбур. Отсутствовал только Чен, аспирант. Казалось, будто некая таинственная сила вдруг привлекла всех наверх.
Увидев Маршалла, Салли кивнул.
— Неплохая ночь для прогулок, — сказал он.
На плече у него висело охотничье ружье.
— Все лучше, чем кошмар там, на базе, — ответил Маршалл.
Он ожидал, что Салли начнет возражать, но ошибся. Климатолог мрачно поморщился.
— Они снимали какую-то сцену в тактическом центре, рядом с моей лабораторией. Не поверишь — изображая при этом нас. Сделали как минимум десяток дублей. Я просто не мог этого вынести.
— Кстати, раз уж зашла речь о фильме, как прошло твое интервью? — спросил Маршалл.
Салли помрачнел еще больше.
— Конти его отменил, не сняв даже ни кадра. Звукооператор пожаловался, будто я — ты только представь себе — глотаю слова.
Маршалл кивнул.
Салли повернулся к Барбур.
— Я же не глотаю слов, правда?