Зачем коту копыта? Луганцева Татьяна
– От нее самой, – утвердительно кивнула Татьяна. А затем торжествующе произнесла: – Дело в том, что он выбил нам работу на лето!
– Летом? Работа? – не понимала Груша. – Гастроли, что ли?
– Ага! Мы уже забыли, как это называется, но в нынешнем году у нас будут гастроли. Это чудесно! Едут фактически все. Ты тоже в списках.
– Я?
– А как же мы без художника? Честно говоря, Эдик хотел сэкономить, но я настояла, – шепнула ей Таня.
– Спасибо. А куда едем? В какой-нибудь Урюпинск? Деревня Горелово? Сельский клуб с черного хода, потому что ступеньки на центральном развалились? – спросила Груня.
– Фи! Откуда такое пренебрежение к провинции, душа моя? Оттуда люди едут в столицу, мы к ним. Круговорот! А чем плохо? Отдохнем от суеты, подышим другим воздухом, выпьем самогона… то есть молока коровьего… Тьфу, гадость какая!
– Да нет, я не против, – поежилась Груня, представив молоко с жирной пенкой сверху.
– Здорово я тебя разыграла?! – Татьяна своим громким возгласом просто взорвала мозг Груше. – Мы едем за границу. В Будапешт. Понятно? За гра-ни-цу! Вот это будут гастроли!
– В Будапешт? – оторопела Груша. И промямлила: – Это несомненно интересно.
– Ничего себе, интересно ей! Это же город на Неве, тьфу, то есть на Дунае, колыбель многовековой европейской архитектуры. Одним словом, заграница, а не какой-нибудь там Мухосранск. Все решено! Мы летим завтра!
– Как завтра?
– А что? Паспорта у всех есть. Помнишь, режиссер интересовался их наличием на одной из репетиций? Мы еще ему принесли свои документы, показали в надежде, что спонсор отправит нас за границу. У кого не было, сделали тогда. Потом вроде сорвалось. Но, оказывается, Эдуард Эрикович не оставил эту затею, а продолжал действовать, только втихую, чтобы не сглазил никто, и вот устроил нам такой сюрприз. Визу Евросоюза всем сделали, паспорта готовы, лежат у Эдика, так что завтра летим в Бухарест.
– Куда?!
– В Бу-ха-рест, – радостно улыбнулась Таня.
– Так в Будапешт или Бухарест? – не поняла Аграфена, которую известие настолько озадачило, что она забыла на некоторое время, как плохо себя чувствует.
Между тонких, выщипанных фактически до одной ниточки, а потом почему-то опять нарисованных карандашом бровей Татьяны пролегла морщинка, несмотря на регулярные инъекции ботокса.
– Как же это он вчера говорил? Едем в Будапешт… Нет, едем в Бухарест. Буда… Буха… Не помню. Ой, что-то плохо мне, Груня, еще столько дел надо успеть сделать… Какая разница?
– Как это – какая разница?
– Если полетим в любом случае, то какая разница куда? – отмахнулась Татьяна, разглаживая лоб пальцами. – Не будь занудой!
И актриса, приняв гордую осанку, поплыла по проходу, брезгливо посмотрев на бесчувственно лежащую Настю Ермакову и притулившуюся рядом с ней гримершу Яну.
– Эх, молодежь! Расти им еще до нас и расти! – вздохнула прима Ветрова, бросив уничтожающий взгляд на подходящего Эдуарда Эриковича, и со словами песни «Не ходи с ним на свидание, не ходи, у него гранитный камушек в груди» удалилась из зала вовсе.
Режиссер усмехнулся.
– Ну и язва! Но как держится! С каким достоинством! Богиня! Не зря я ее, змею, в свое время пригрел на собственной груди.
Аграфена, увидев все это и услышав, тоже бы усмехнулась, если бы могла двигать хоть одной мышцей своего тела или лица. Окружающая действительность напоминала ей какой-то нескончаемый фильм ужасов. А Эдуард Эрикович выступал в роли главного героя, который ходил огромными шагами по полю боя и своими огромными ручищами проверял, живы его люди или нет. Хотя нет, не так. В свете последних, модных тенденций – остались люди людьми или уже переродились в вампиров и оборотней, подействовала ли вакцина или вирус оказался сильней?
– Да, ну и погуляли вчера… – покачал он своей большой головой, только что не перекрестившись. Затем пожаловался Аграфене: – А уж когда узнали, что на заграничные гастроли летим, то вообще у всех крышу сорвало.
– Хорошо, хоть я до этого торжественного момента не дотянула, раньше отрубилась, – откликнулась Груня. – Но ты тоже даешь! Такой секрет в себе держал, а потом на головы ничего не подозревающих людей вывалил, как ушат холодной воды вылил. А вдруг кто-то не может лететь? Вдруг у него какие-нибудь планы?
– Вот только от тебя я не хочу ничего подобного слышать, – поморщился режиссер. – Ты летишь по-любому.
– Почему?
– Пойдем, Груша, поговорим. – Колобов ухватил ее под локоток и повел по проходу к своему кабинету.
– Обязательно сегодня?
– Завтра вылет! – напомнил Эдуард Эрикович, заворачивая за угол и открывая кабинет. – Присаживайся! Как тут душно… – Он открыл окно и плюхнулся в кресло. – Минералки?
– Не откажусь…
– Мне историю одну рассказать тебе надо.
– Я слушаю. Только не долго, пожалуйста.
Колобов наполнил два стакана, поудобнее устроился в кресле и закурил. Груше это не понравилось, поскольку такое начало могло означать, что рассказ может оказаться длинным, а ей этого совсем не хотелось в данный момент.
– Нашел меня не так давно один приятель, Марк Тарасов. Мы с ним вместе учились, черт знает когда, на режиссерском факультете. Очень интересный, кстати, парень был, многообещающий, не то что я, – усмехнулся режиссер и выпустил в потолок струю дыма.
Груня медленно пила холодную воду, чтобы хоть как-то унять тошноту, а от монотонного голоса Эдуарда ее стало клонить ко сну. Кроме того, болели и ныли затекшие от неудобного лежания конечности.
– Мы студентами еще полетели неожиданно за границу, и не куда-нибудь, а во Францию. Тогда это было немыслимо даже представить себе, но вот попали мы под какую-то показательную программу развития творческой интеллигенции. Мы были юны, полны планов, самонадеянны и вот попали в Париж. Тут все и началось – у нас просто сорвало крышу от прелестей жизни «загнивающей буржуазии». А закончилось не так захватывающе – Марк попросил там убежища, и нас всех быстренько угнали на родину и больше уже не отправляли в подобные поездки. Тогда мы были страшно злы на Марка, но с возрастом поняли: это был его выбор, и он его сделал. Конечно, не подумал о том, что нас потом затаскают по соответствующим органам… А может, считал, что нас не тронут или что прессинг будет не таким уж сильным. Да что говорить! Может, совсем ни о чем не думал! Я не видел его почти тридцать лет. Целая жизнь прошла, я ничего не слышал о Марке, и вдруг он объявился. Я, честно говоря, даже не узнал его. Заходит какой-то дряхлый, болезненного вида человек… А ведь мы с ним ровесники. В общем, я очень удивился. Мы с ним тогда долго сидели, разговаривали. Оказывается, все это время жил он в Европе, на родину решился приехать только сейчас. Ничто его здесь не впечатлило, и Марк с удовольствием собирался уехать домой, в Венгрию, где в данный момент обосновался. Тарасов стал очень богатым, дважды был женат… Если честно, я так до конца и не понял, чем конкретно он занимается по жизни, но в том, что как-то связан с творчеством, уверен. Например, Марк открыл в Венгрии театр для русских, маленький, но посещаемый бывшими выходцами из Союза. Видимо, бывших наших все-таки мучает тоска, если не по родине, то хотя бы по русскому театру. Вот он-то и пригласил нас к себе на месяцок погостить и дать пару спектаклей.
– Интересно, – не удержалась от реплики Аграфена.
– Что?
– То есть ты хочешь сказать, что нас не какой-то театральный фонд, не государство пригласило, а частное лицо?
– Ну, да… Какая разница?
– Всю труппу? Да еще и меня, декоратора? И гримера, и еще обслуживающий персонал?
– Да, что такого-то? Пригласили же… Его проблема! – не понимал Эдуард Эрикович.
– И твой Марк Тарасов готов месяц содержать столько народа? Или мы за свой счет должны там существовать? – уточнила то, чему так удивилась Аграфена.
– Так он, я же говорил, очень богатый человек. Это – раз. Два – театр его собственность, три – Марк что хочет, то и делает, он очень хочет пообщаться – четыре, с русскими пообщаться – пять, у него большой дом – шесть, то есть мы там все разместимся. Да, может, Тарасов вину свою перед смертью загладить хочет! Убедил?
– Убедил. То есть мы будем на полном обеспечении?
– На полном. Мало того, Марк нам заплатит за спектакли.
– То есть мы еще и заработаем? – семимильными шагами приходила в себя Груня.
– Похоже на то.
– То есть нам безумно повезло?
– Конечно! Нет, покупку платьев и духов тебе никто оплачивать не станет, на них уж трать свои сбережения. А вот кушать и жить – пожалуйста! И зарплата будет.
– Это я понимаю, – с трудом кивнула художница, расплескав на себя воду.
– Летим завтра.
– А я тут при чем? Эдуард, давай договоримся так: я подъеду к вам позже. Или лучше совсем освободи меня от поездки. Мне надо к дочери на дачу, я своим обещала. Для меня твое предложение слишком неожиданное, – отказалась Аграфена.
– Да ты что?! – подался к ней всем телом режиссер. – Без тебя никак нельзя.
– Но почему? Как раз без меня вы спокойно обойдетесь. Скажи мне, какие спектакли повезете, и я соберу все декорации, все костюмы. Я вам абсолютно не нужна.
Эдуард Эрикович закурил вторую сигарету.
– Ты действительно не хочешь ехать? Там так здорово…
– Я хотела бы и очень рада, что так повезло всей труппе, но сама лучше останусь здесь. Правда-правда, все это чересчур неожиданно, и я не знаю, как дочка отреагирует. Аня с бабушкой ждут меня, а ты знаешь, что они – самое главное у меня в жизни.
– Марк, когда сидел здесь у меня в кабинете, обратил внимание на этот портрет. – Эдуард показал рукой себе за спину, где в золоченой раме висел его собственный портрет, написанный Аграфеной лет пять назад.
– Понравился ему?
– Не то слово. Тарасов был в восторге. Начал расспрашивать, кто автор и все о нем. Я повел его в наш так называемый красный уголок и показал другие твои работы. Если честно, Груня, я тогда подумал, не купит ли он что-то. Я продал бы, даже не спросясь у тебя. Конечно, дал бы денег и тебе, но, главное, для театра оставил бы. Вон, смотри, все разваливается! Хоть одно окно бы установил, и то хорошо. Но Марк интересовался только портретами и ничего не купил. Зато сделал свое великолепное предложение, а это баснословные деньги. Оплатил нам авиаперелет, предоставил бесплатное жилье и питание в своем доме. Мы должны дать как минимум четыре спектакля для русскоязычных жителей Венгрии. Повторяю: нам еще и заплатят за них! Но Тарасов попросил обязательно привезти тебя – чтобы ты написала портреты его дедушки и бабушки. Ты понимаешь, что это значит? Он только из-за тебя, может, нас и пригласил! Вот что-то понравилось ему в твоих работах. Говорил что-то вроде – глубина и правдоподобность. Это словно плата за наше проживание и организацию гастролей. Я думаю, Марк ужасно расстроится, если приедем все мы без художника, которому он хочет заказать фамильные портреты своей родни. Может, и не выгонит нас, но расстроится точно.
Аграфена нервно повела плечом.
– А ты не думаешь, что если я оказалась такой центровой фигурой, то меня хотя бы надо было поставить в известность?
– Прости, Грушка.
– Я тебе не Грушка!
– А до дыньки ты не дотягиваешь.
– Ну, ты, Эдик, и пошляк! – возмутилась Груня, которая уже поняла, что ей деваться некуда. – Ладно, поговорю с Симой.
– Вот и молодец! Я же не виноват, что ему так понравились твои портреты. Ну, нарисуешь бабку с дедкой, зато коллегам по театру обеспечишь и заработок, и отдых, – затараторил Эдуард Эрикович. – Ты же знаешь, я за своих – горой. Я и сам бы нарисовал…
– Да только не умеешь.
– Вот именно! А ты умеешь. Чего тебе стоит?
– Хватит причитать, все понятно уже.
– Меня ты рисовала дней десять, помнишь? Ну, на бабульку с дедулькой потратишь не меньше, так что укладываемся в месяц-то. Причем мне позировать некогда было, мы все время прерывались! А бабке с дедом уж лет по сто, если Марку под пятьдесят. Сидят себе небось, не шевелясь, на солнышке. Ты их быстро нарисуешь.
– Напишешь. Художники говорят – напишешь, – поправила его Груня.
– Напишешь, – легко согласился режиссер.
– А другого художника нельзя взять? Твой Тарасов ведь меня не видел, – закинула удочку с последней наживкой Груня. – Могу порекомендовать талантливую художницу.
– Самая талантливая у нас – ты! И спасибо, что ты с нами! Ты вот, Груша, совершенно не умеешь слышать людей, поэтому и без мужика! Мужики что любят? Чтобы их слушали открыв рот.
– Без мужика я потому, что их нет нормальных, – сказала, как отрезала, Аграфена. – А при чем тут моя личная жизнь?
– Извини, извини! – поднял обе руки Эдуард Эрикович. – Просто Марк безумно талантливый человек, тесно связанный с искусством, так что, будь уверена, подмену сразу заметил бы! А я не хочу его обманывать. Когда-то Тарасов был моим другом, а сейчас сделал нам такое заманчивое предложение, буквально вытянув из долговой ямы. Правда, не хотелось бы возобновить знакомство с вранья. И потом, я ему уже сказал, как тебя зовут. Почему другой человек должен будет представляться чужим именем? К чему такие сложности? Просто секретная миссия какая-то получается…
– Ладно, – вздохнула Аграфена, – я подумаю и поговорю со своими.
– Неправильный ответ.
– Я приду! – выдохнула она с ощущением, что ее «достали», причем все.
– Совсем другое дело, – обрадовался Эдуард. – По коньячку?
Но Аграфена сорвалась с места, подавляя тошноту под раскатистый смех директора театра.
Глава 4
Вот что за странная психика у людей? Аграфена еще ни разу не летала на самолете, но почему-то заранее боялась, а потому не хотела. Наверное, это из-за неестественности процесса отрыва от земли такой громадины, да еще из-за наших «позитивных» новостей, каждую неделю сообщающих об авиакатастрофах. Поэтому в аэропорт она приехала в состоянии легкого возбуждения и нервного напряжения. Само здание и особенно виднеющиеся за его окнами «железные птицы», стоящие на бетонном поле, ей не понравились. Особенно последние. Они вызывали у нее смутные опасения и явную нервную дрожь в коленках. Груня всматривалась в каждый самолет с немым вопросом в глазах: «Ты точно не упадешь?» Здесь даже воздух был особенный, словно уже оторванный от земли.
Высокую и шумную фигуру Эдуарда Эриковича было видно издалека. Он отчаянно жестикулировал руками и что-то кричал резким пронзительным «театральным» голосом.
– Что такое? – подошла к нему Аграфена.
– Груня! Слава богу, хоть ты здесь! Доведете вы старика до инфаркта!
– Да что случилось-то?
– Некоторые из объявленных на отъезд не смогли прийти. И эти некоторые – те, без кого наши спектакли все с шумом провалятся!
– Что значит – не смогли? – не поняла художница.
– Плохо им, видите ли, до сих пор! Не отошли еще от празднования закрытия сезона!
– Со всеми все в порядке? Я имею в виду по здоровью? – забеспокоилась Аграфена.
– Ты хочешь спросить, не умер ли кто после банкета? Нет, все живы, но не в состоянии не то чтобы лететь куда-то, а даже встать. Лучше бы я сам уже отошел в мир иной и успокоился бы!
Груня осмотрелась и поздоровалась с присутствующими. Такое настроение главного режиссера было привычным делом.
– А кого нет? – спросила она.
– Летят два рабочих сцены, гример, десять актеров, я и наш бухгалтер Клавдия.
– Почти все.
– Разуй свои красивые глаза – нет ведущей актрисы Татьяны Ветровой. А ведь без нее не пройдет ни один спектакль, что мы везем. Можно разбирать чемоданы и расходиться по домам. В «Трех сестрах» Таня одна из сестер, «Любовь и голуби» – главная героиня Таня, «Любовный ужин» – Таня играет жену главного героя. И наконец, «Мышеловка», где Таня – убийца. Все наши четыре спектакля держатся на ней! И ведь никого так быстро не введешь! – Лицо Эдуарда приобрело багровый оттенок. – Все рухнуло! Мы никуда не летим! Первый раз в жизни выпал такой случай! Но кто же предвидел, что у меня в труппе одни идиоты?
– Да подожди ты паниковать! Ты звонил ей? – остановила монолог режиссера Груня.
– Конечно! С утра только этим и занимаюсь! Хотел заехать за ней и подвезти, но телефон выключен! Она, видите ли, абонент у нас, который не доступен! Горе мне горе! Пригрел, что называется, змею!
– Прежде всего успокойся. Сейчас принесу тебе воды. Время еще есть…
Аграфена отошла к ларьку с товарами в дорогу и достала свой телефон, собираясь сама позвонить Татьяне.
– Груня… Груня… – донесся до ее ушей шепот.
Художница обернулась и с удивлением увидела Ветрову, которая призывно махала ей рукой из-за угла киоска. Актриса была одета в длинное, пестрое платье, а ее голову обматывал платок. Так же лицо закрывали большие черные очки.
– Таня? Ты чего здесь? Специально, что ли, шифруешься? Ты похожа на мусульманскую женщину, которой муж не разрешает из дома выходить! – подходя к ней, изумленно воскликнула Аграфена.
– Конечно, специально. Тихо, – подтянула ее к себе Татьяна, поминутно озираясь.
– Зачем? Эдуард уже рвет и мечет! Ты хочешь вывести режиссера из себя? Вряд ли ты таким способом вернешь его любовь. Боюсь, Колобова скоро удар хватит. И вообще, что за маскарад? – недоумевала Груша.
Татьяна сняла очки и оттянула платок с нижней части лица.
– Смотри! Лучше один раз увидеть!
Аграфена глянула на нее и ахнула. Оба нижних века висели вниз, как у мопса, одно верхнее веко полностью наплывало на глаз, делая актрису фактически косой, вернее, одноглазой. К тому же у Татьяны наблюдалась общая асимметрия лица – один угол рта был полностью опущен.
– Господи, Таня… Что с тобой? Ты попала под каток?
– Вот, я об этом и говорю! Час уже тут прячусь. Как я появлюсь в таком виде? Меня Эдик убьет! Я ведь ведущая актриса, но играть-то все равно не смогу, даже если полечу со всеми. Чувствуешь, у меня даже дикция изменилась? Какая из меня чеховская сестра? А несчастная жена героя? Все же зрители будут на стороне мужа и любовницы – мол, от такой уродины грех не гулять, еще спасибо скажи, что на тебе вообще женились и хоть сколько-то прожили с тобой вместе! А в пьесе «Мышеловка» в самом конце становится ясно, что убийца скрывается под маской милой дамы, которую играю я. Все всегда ахают, когда это открывается. А что люди скажут сейчас? Да по моей роже сразу же будет видно, что первый злодей – я! Такой вот маньяк! – Таня заплакала.
Слезы из ее кривых глаз потекли тоже неравномерно, и Аграфена не смогла сдержать восклицания ужаса.
– Да что произошло-то? Почему ты в таком виде?
– Я же очень обрадовалась, что мы едем в такой романтичный город, что мы летим за границу. К тому же я решила попробовать возобновить свои отношения с Эдиком, ведь окружающая обстановка должна была способствовать любви. И вот я с утра побежала к косметологу, чтобы сделать себе «уколы красоты». Не знаю, что там со мной сотворили, но у меня все морщины остались, а вот мышцы парализовало совсем не там, где надо бы. И у меня перекосило все лицо! – в отчаянии выкрикнула актриса.
– Я вижу…
– Да теперь все меня такой увидят! Что же мне делать, Груня?!
– Прекрати истерику! Откуда я знаю, что тебе делать? Я не врач! Зачем вообще ты пошла на уколы? Все же было хорошо…
– Глупейший вопрос! Чтобы стать моложе и красивее – для чего ж еще… И все ради Эдика, неблагодарного бабника! А ты подумала, я решила изуродовать себя из-за несчастной любви? Мол, смотри, что со мной стало?
– Нет, – смутилась Груша, – я подумала, что на тебе так сказались последствия вчерашней вечеринки. Некоторые тоже не пришли. Может, алкоголь и правда был некачественный, поэтому парализовало эти мышцы? Но если это ботокс…
– Именно ботокс! – заверила Таня, вытирая слезы и начиная внимательно слушать художницу, словно та действительно могла помочь ей и исправить перекошенное лицо.
– Тогда явление обратимое, я передачу слушала, – успокоила Ветрову Аграфена.
– А когда? Когда все вернется? – с надеждой посмотрела на нее актриса.
– Через полгода, – обреченно вздохнула Аграфена. – Ну, ты сразу-то в обморок не падай, может, и раньше…
– Что?! Полгода?! Катастрофа! Ужас! Что же делать?
– По-любому, Таня, сейчас мы должны идти к своим. Наш рейс уже регистрировать начали.
– Я не могу! Эдуард узнает про ботокс и убьет меня! Он всегда был против всего искусственного в женщине. Я уже прямо слышу его слова: «Старая дура!» И так я уже переживала, что скоро с ролей из-за возраста снимут, а тут еще неудачно «омолодилась»…
– А мы не скажем ему про ботокс. Придумаем что-нибудь… Но идти надо! А то его удар хватит, и вообще никому ничего говорить не придется.
И тут до их слуха донесся громкий голос Эдуарда Эриковича:
– Теперь еще и Груша пропала! Да что же делать-то? Что они, как муравьи, все в разные стороны разбегаются?
– Идем, – потащила Татьяну Груня.
Актриса быстренько прикрылась платком.
– Вот ты где! – кинулся к Аграфене режиссер. – А что за восточная женщина с тобой? Таня, ты? Почему в таком виде? Где ты вообще была?! Что происходит? Господи, что у тебя с лицом?
Колобов схватился за платок и быстренько размотал его. Сотрудники театра обступили Ветрову со всех сторон с возгласами удивления, сочувствия и ужаса.
– Отстаньте от нее, в самолете объясним. А сейчас все на посадку! Нас ждут Марк Тарасов, его театр и дедушка с бабушкой, решившие увековечить себя на радость потомкам! – неожиданно командным голосом произнесла Груня. И все ее послушались. Даже онемевший режиссер.
А уже сев на свое место, Груша, взявшая ситуацию под свой контроль, рассказала всем грустную историю, выдумав ее на ходу. Татьяна все это время молчала, давая людям возможность привыкнуть к ее внешности. А заодно не желая еще шокировать их тем, что у нее и голос изменен из-за искривления рта.
– Короче, надо завязывать, друзья, с распитием спиртных напитков на открытие и закрытие сезона. А то на очередном банкете кто-нибудь из нас закроется навсегда. Вот наша звезда Таня уже перенесла микроинсульт…
– О, господи, Танечка! – кинулся к Ветровой Эдуард Эрикович. – Так ты больна? Тебе ж в больницу надо, а не лететь с нами!
– Я не могу вас подвести, лучше умру на сцене, – пафосно ответила актриса.
– Да к черту все!! Главное – здоровье! – не соглашался режиссер.
Но в его взгляде, кроме ужаса, никакого особого сочувствия не наблюдалось. Груня прямо кожей чувствовала, как у него в голове тикают мысли, что ему теперь делать, раз главная героиня имеет теперь такое лицо. Ведь она именно им и работала за отсутствием особого таланта, а теперь и последнего лишилась… то есть лица.
Обрадовавшись, что режиссер заглотил наживку, Аграфена продолжила наступление:
– Таня была в больнице. У нее так называемый остановившийся инсульт, хуже ей не будет. Но актрисе нужен отдых и покой. Туда мы и летим!
– А четыре спектакля? – пискнул режиссер.
– Это не нагрузка для меня. Ты же знаешь, я живу на сцене, – прошамкала Татьяна.
– А как ты играть-то будешь? Ты сможешь? Это же катастрофа! – наконец-то дошло до Эдуарда Эриковича, и все его мысли вылились наружу.
– Я шмогу, – шепеляво ответила Ветрова.
– Таня!!!
– Я сумею…
– Ты себя в зеркало-то видела?! Извини, конечно…
– Да чего уж, добивай меня, скажи, на кого я стала похожа! – пошла в атаку актриса. – Это все из-за твоих пьянок! Я на тебя в суд подам, ты мне еще и денег заплатишь, потому что я пострадала на производстве…
– Прекратите ссориться! – оборвала их Аграфена. – Главное, что состояние Тани обратимо.
– Обратимо? Значит, это пройдет? Слава богу! Когда долетим, ей уже будет лучше? – с надеждой спросил Эдуард.
– Пристегните ремни, наш самолет… – раздался голос стюардессы.
Аграфена приложила палец к губам, и на время все умолкли. Самолет взлетел.
Татьяна, сидевшая рядом с художницей, взяла ее за руку.
– Груня, посмотри, у меня с лицом не лучше? Все-таки поменялось давление и притяжение… Может, что расправилось?
– Нет, не знаю. Таня, да что ты глупости говоришь? Даже если бы и стало лучше, тебе что, полгода в самолете летать? Стюардессой устроиться?
– Не возьмут по возрасту, – хмуро ответила Ветрова, отворачиваясь к иллюминатору.
Аграфена наткнулась на полный мольбы взгляд Эдуарда Эриковича.
– Правда пройдет? – прошептал он, не в силах прийти в себя.
– Инсульт лечится полгода, – строго ответила Аграфена.
– Полгода! – ахнул режиссер и закрыл голову руками, словно прячась от ужасного известия.
– Видишь, как я плохо выгляжу, – повернулась к ней Татьяна, – он на полгода не согласен. Меня уберут с главных ролей!
– Тише ты, переживает он, – шикнула на актрису Груня. – Короче, придерживаемся версии инсульта. Никуда он тебя не сместит. Порядочный мужчина не тронет женщину, с которой был когда-то близок. Даже если любовь их в прошлом.
– Много ты знаешь, – вздохнула Татьяна. – Порядочный мужчина – одно, а бабник… – Ветрова махнула рукой, словно ставя на Колобова клеймо непорядочности на всю оставшуюся жизнь.
Стюардессы в это время стали предлагать напитки. И коллектив театра показал себя с дружной стороны. Опять-таки – с дружной! Все стали пить «в последний раз», чтобы снять стресс от полета и стресс из-за известия о болезни коллеги. Самым удивительным для всех стало то, что больше всех пила Таня, заливая в кривой рот мартини.
– А тебе можно? – осторожно поинтересовался Эдуард.
– А почему нет? У меня стресс больше, чем у вас. И вообще полезно – сосуды расширяет, – ответила она, заказывая еще.
– Ты сильно-то не увлекайся, в самолете очень дорого все, – предупредила ее Груня.
– Да ладно тебе, я взяла денег. Один раз летим! – отмахнулась ведущая актриса. – Все свои сбережения потрачу на красивые шмотки и алкоголь! Шмотки – для себя любимой, алкоголь для мужиков, чтобы они с каждой рюмкой видели, как у меня что-то меняется в лице и оно становится более привлекательным.
В Будапеште – да-да, именно в Будапеште, а не в Бухаресте! – работники театра приземлились уже в невменяемом состоянии и высыпали из лайнера шумной, веселой толпой в пятнадцать человек.
– Ау! Нас кто-нибудь встречает? – зачем-то начал кричать Эдуард Эрикович. И тут же кинулся узнавать, где тут магазины со спиртным и есть ли какие-либо ограничения на продажу оного.
От таких его вопросов на английском языке народ шарахался в разные стороны. Даже таксисты и носильщики, которые вроде бы должны были помогать.
А в результате группу гостей Венгрии в полном составе забрали в полицейский участок. Эдуард Эрикович, самый главный заводила, сразу присмирел, как нашкодивший школьник, и смотрел в окно полицейского автомобиля. Задержанных везли в трех больших машинах. К слову сказать, несколько человек из них вели себя тихо, и их бы не забрали в полицию, потому что они-то общественный порядок не нарушали. Но сотрудники театра испугались остаться в одиночестве в аэропорту чужой страны без знания языка и попросились поехать вместе со всеми.
– Красивый город, – поставленным, но уже тихим голосом произнес Эдуард Эрикович.
– Неплохой, – ответила в тон ему Аграфена, ощущая спиртовые испарения, исходящие от ее коллег, да и, наверное, и от нее самой. – Главное, спасибо вам, господин Колобов, что вы нам обеспечили бесплатную экскурсию по городу. Правда, в полицейской машине, но это уже все равно, зато с ветерком…
– А чего я-то? – взлохматил волосы растопыренной большой пятерней Эдик. – Все веселились! Радовались, что долетели и сели. С нашими-то авиалиниями!
– Ага, только не все «веселящиеся» щипали женщин за задницу и кричали: «Эй, венгерочка, приготовь мне суп-гуляш! Холодец, я вижу, у тебя ничего!» – передразнила его Аграфена под сдавленные смешки коллег.
– Да это я так, к слову. Думал, оценят юмор.
– Что характерно – не оценили. Молчи уж теперь, – поджала перекошенные губы Таня, ехавшая в той же машине. – Тут тебе не Россия, сейчас впаяют лет двадцать за сексуальные домогательства, будешь знать!
– А я чего? Я ничего. И где Марк, черт бы его побрал?! Ведь знал же, что этим рейсом летим. Вот встретил бы – ничего бы такого и не было!
– У тебя вечно другие виноваты, только не ты. То есть тебя, тепленького и пьяненького, надо было забирать из самолета, пока Карлсон не начал шалить? – фыркнула Татьяна, смотря режиссеру почему-то в очень специфичное место, а именно в область ширинки. Видимо, это было что-то личное.
– Таня! – прикрикнул тот на нее.
– А что Таня-то? Твой друг давно живет за границей и ведет себя соответствующе, он уже забыл про удаль русскую. Разве он мог предположить, что мы сразу же загремим в полицейский участок? Артисты, твою мать!
Глава 5
В самом полицейском участке их действительно ждал не очень радушный прием. Всю труппу заперли в большую камеру предварительного заключения и заставили ждать полчаса. Затем к ним пришли сразу трое мужчин в штатском.
У Эдуарда Эриковича уже закончилось действие спиртного, поэтому он снова становился раздраженным и злым:
– Какое вы имеете право нас задерживать?! Я требую представителя из российского консульства! Мы граждане России! И мы ничего такого не сделали! Мы прилетели на гастроли, у нас отпуск. Ну, расслабились немного, и что? Почему такое отношение к русским? Когда у вас немцы пьют в пабах и орут жуткими голосами свои жуткие песни – это ничего! А все равно войну мы выиграли!
– Говорите по-английски, господа иностранцы? – спросил самый старший мужчина.
Выражение его лица Груне не понравилось.
– А я не обязан «спикать»! Я – россиянин! Приведите переводчика! – продолжал бушевать Эдуард Эрикович.
– Господин перепутал Венгрию с Турцией? Ох, уж эти неучи русские… Столько всегда понтов, а ведут себя как дикари. Прошли уже те времена, когда они диктовали свою волю половине мира, а в генах у них именно это и осталось, – сказал второй мужчина на не очень хорошем английском.
– А кто у нас тут страдает национализмом? – поинтересовалась теперь Аграфена, переходя на английский. – Вы что себе позволяете? Думаете, что вам удастся захватить пятнадцать российских граждан и все сойдет вам с рук? Где представитель посольства? И я требую независимую прессу!
Мужчина слегка растерялся.
– Вы понимаете по-английски?
Читать бесплатно другие книги:
