Викинги. Ирландская сага Нельсон Джеймс

Глава четвертая

На своих кораблях мы плыли туда,

Где была надежда на богатую добычу,

Не страшась никого из людей на земле,

Мы были молоды и сильны,

И сражались на своих боевых кораблях.

Сага об Одде Стреле[12]

На бегу шлем съехал Харальду сыну Торгрима на нос, несмотря на то, что был застегнут ремешком. Чертова железка на мгновение закрыла ему лицо, так что он ничего не видел перед собой, и он с раздражением поправил шлем. Но теперь уже пот заливал ему глаза, струйками стекая из-под войлочной подкладки, несмотря на то что погода выдалась прохладной и сырой. Юноша знал, что отец разгневается, если он сбросит шлем, да и в каком-то потаенном уголке его души теплилась радость оттого, что шлем защитит его, когда он стремглав бросится в битву.

Прямо перед ним по узкой тропинке, взбегающей по песчаным дюнам прочь от берега и обсаженной густыми кустами, несся Старри Бессмертный со своим отрядом берсерков. По пятам за Старри бежал его заместитель, если у берсерков вообще имелась такая должность, швед по имени Нордвалл Коротышка. Старри и Нордвалл были настолько разными, насколько это вообще возможно. Нордвалл отличался невысоким ростом и широкими плечами, а также развитой мускулатурой, и старался избегать лишних движений, и только взгляд его был беспокойным. Он начинал двигаться, когда у него появлялась

для этого веская причина, и уж после этого его активность становилась буквально взрывной.

Впрочем, нельзя сказать, что Старри возглавил нападение, поскольку он не обращал ни малейшего внимания на людей у себя за спиной. Скорее уж он стремился вскарабкаться на самую вершину кряжа, и лишь одна мысль занимала его — побыстрее добраться до врага.

А вот тому, что наступать приходится вслед за берсерками, Харальд совсем не радовался. Ему хотелось самому возглавить нападение, первым взбежать по тропе, но Хескульд Железноголовый сказал: «Нет, берсерки первыми пойдут в атаку», — и на том все и кончилось. Сказать, что Харальда расстроило такое решение, — значит не сказать ничего. И мысль о том, что во всем отряде он был, пожалуй, самым неопытным воином, даже не пришла ему в голову.

«Берсерки… Чертовы безумцы», — думал Харальд, стремясь как можно быстрее подняться по тропинке. Быть может, он и не обладал той сумасшедшей энергией, которую демонстрировали Старри, Нордвалл и их последователи, зато он был самым молодым из всех, кто пришел сюда вместе с флотилией, и потому далеко обогнал остальных викингов. Так что, даже если ему и дальше придется держаться позади берсерков, зато он будет первым среди тех, кто еще не окончательно сошел с ума.

«Отец… К этому времени он, наверное, уже начал задыхаться», — с удовлетворением подумал Харальд, но эти его мысли тут же оборвал свист стрелы, пролетевшей совсем рядом. Он вернул шлем на место и поднял голову как раз вовремя, чтобы увидеть лучника на краю кряжа в ста футах от себя. На нем была зеленая туника грубого сукна и кожаный шлем. Он уже успел наложить новую стрелу на тетиву и натянуть ее.

Первым побуждением Харальда было пригнуться и уклониться, уйти с линии огня, и он даже успел сделать шаг вправо, прежде чем, выругавшись, выправился и понесся вперед с удвоенной силой. Лучник спустил стрелу — Харальд видел, как она, словно молния, устремилась к нему с вершины холма. Сколько раз он сам стрелял из лука, а потом смотрел вослед стреле… И вот теперь стреляли уже в него. Времени у него оставалось ровно столько, чтобы успеть испытать острый приступ паники. В голове не было ни единой мысли, и он мог думать лишь о том, что надо бежать вперед. Но тут воин справа от него прыгнул в сторону, чтобы обогнуть разросшиеся кусты, и оказался прямо на пути трехфутового древка.

Удар был такой силы, что стрела остановила берсерка на бегу, и он, шатаясь, попятился назад. Острый и злобный ее наконечник проклюнулся у него между лопаток, а Харальда окатила струя крови, показавшаяся ему теплым дождиком. Вот теперь юноша тоже отпрыгнул в сторону, чтобы миновать упавшего и корчащегося в агонии воина. Избежав мгновенной смерти, Харальд устыдился своего страха, и в голове у него зашевелились смутные мысли о Торгриме и о том, что подумает отец, тут же сменившиеся яростью и решительностью. На бегу он поднял голову, поправил шлем, взмахнул боевым топором и испустил леденящий душу вой.

На линии хребта показались и другие лучники, их было около полудюжины, и они принялись стрелять в набегающих норвежцев. Харальд различал свист стрел, почти утонувший в реве, пронзительных вскриках и животном вое берсерков, который становился все громче, пока они преодолевали последние пятьдесят футов тропы. Верхнее предплечье Старри Бессмертного насквозь пробила стрела, наконечник ее выглянул наружу, а древко так и застряло в мышцах, словно какое-то украшение, но он как будто и вовсе не заметил ее. Он завывал по-волчьи, размахивая над головой топором и коротким мечом и подставляя голую грудь, словно мишень, под стрелы лучников. Но Харальд уже видел: вместо того, чтобы стрелять, те попятились прочь от набегающих берсерков.

Старри перелетел через гребень холма и скрылся из виду, за ним последовал сначала Нордвалл, а потом и все остальные, и Харальд наподдал, стараясь не отстать. Но всей его силы и молодости было недостаточно, чтобы превзойти безумную и потустороннюю энергию берсерков, бросившихся в драку. Он вновь поправил шлем и оглянулся. Ближайший воин находился в четырех или пяти шагах позади него, еще один следовал за ним по пятам, а дальше викинги растянулись по склону песчаного холма длинной чередой, с ярко раскрашенными щитами и блестящим оружием. Отца он не увидел, но знал, что тот будет стремиться наверх изо всех сил, которые еще оставались в его старых ногах. Он не помнил в точности, сколько лет сравнялось отцу, но тому уже наверняка перевалило за сорок, и годы начали брать свое.

И тут Харальд перескочил через гребень холма, ногами в мягких кожаных сапожках упираясь в податливый песок, и очутился на ровном месте, где разыгрывалась самая безумная сцена из всех, которые ему когда-либо доводилось видеть. Ирландцы выстроили нечто вроде стены щитов, и лучники отступали за нее, стреляя на ходу, а берсерки в беспорядке атаковали этот оборонительный редут. Харальд на мгновение замедлил шаг, глядя по сторонам и выбирая ту самую точку, где его вмешательство в схватку принесет больше всего пользы. За спинами сражающихся людей, примерно на расстоянии двухсот ярдов отсюда, местность понижалась, образуя долину, скрытую холмом, на вершине которого они стояли, а потом вновь поднималась и убегала вдаль волнами, казавшимися грязно-зелеными в туманной дымке. Кое-где этот унылый пейзаж перемежали группы деревьев, а в одном месте его рассекал коричневый шрам дороги, ведущий к городку под названием Клойн.

Старри Бессмертный врезался в стену щитов со своим топором и мечом, и руки его походили на ветви дерева, раскачиваемые штормовым ветром. От щитов, которые подставляли под его удары ирландцы, во все стороны летели щепки, и в воздух брызгали струи крови. Рядом с ним рубился с защитниками Нордвалл Коротышка. Вот он с размаху опустил топор на голову одного из тех, кто стоял со щитом в руке, потом высвободил оружие и нанес страшный восходящий удар снизу. Ха- ральду показалось, будто вся Ирландия сошлась для него сейчас в этом плоском пятачке на вершине холма, и вокруг не было ничего, кроме сражающихся мужчин, криков раненых и бешеных воплей ярости.

Харальд вдруг увидел, что левое крыло шеренги щитов начало выгибаться вперед, подобно руке, обхватывая берсерков, которые пришли в такое неистовство, что уже ничего не замечали. Еще мгновение, и викингам придется сражаться с врагом в полном окружении.

«Туда, туда, туда», — молнией пронеслось у него в голове, и он бросился вперед, подняв над головой топор и прикрываясь щитом, совсем так, как дома учил его обращаться с деревянными игрушками отец. Крик родился где-то у него внутри, вырвался наружу из легких и взвился над головой, превращаясь в волчий вой. Он заметил, как люди на краю шеренги щитов вскинули головы, еще успел увидеть их усы, бороды и выражение крайнего изумления в их глазах, и в следующий миг оказался перед ними, всем весом своего тела врезавшись в ближайшего из ирландских защитников. Он почувствовал, как завибрировал от удара щит в его руке. Ирландец пошатнулся, и Харальд с такой силой обрушил на него свой боевой топор, что даже столкновение с его черепом не заставило оружие замедлить свое стремительное движение, которое вместо этого разрубило его пополам и вонзилось в край щита ирландца.

Воин был мертв и больше не мог причинить Харальду никаких неприятностей, и потому тот просто оттолкнул его от себя, позволив упасть. Вырвав застрявший топор из края щита, он размахнулся и обратным движением отбил меч, нацеленный на него из-за стены щитов. Воин, который нанес удар, покачнулся, потеряв равновесие, и Харальд толкнул его щитом, отшвыривая назад. Он занес было топор, но тут воин — то ли по воле счастливого случая, то ли умышленно — отступил, шатаясь, еще на несколько шагов, оказавшись вне досягаемости трехфутового оружия.

Юноша уже разворачивался вправо, когда ощутил вокруг присутствие других людей, — это первые викинги поднялись по тропе и очертя голову бросились в схватку. По левую руку от себя Харальд успел мельком заметить желтый щит с красным рисунком. Посмотрев направо, он оторвал взгляд от противника, стоявшего перед ним, и тут же в памяти у него пророкотал голос отца: «В бою надо всегда смотреть на того, с кем дерешься, в оба глаза!»

Не успел он осознать значение этих слов, как откуда-то сбоку ему в голову прилетел удар такой силы, что шлем отозвался звоном, а сам он покачнулся. А потом шлем вновь сполз ему на нос, и Харальд ослеп, что лишь довершило его унижение.

Руки у него были заняты мечом и щитом, но он все-таки попытался поправить шлем. Харальд ощутил, как в животе у него похолодело от предчувствия того, как чей-то меч сейчас пробьет его кольчугу и пронзит его внутренности. Перед глазами у него встала картина: вот он лежит на поле брани бездыханный, со шлемом, сползшим ему на глаза, а мимо проходят смеющиеся валькирии… «Тот, кто погиб так глупо, никогда не попадет в Вальгаллу!»

Последовал новый удар, теперь уже с другой стороны, и шлем слетел прочь. Харальду показалось, будто он оказался в водах фьорда, поднимаясь из его молчаливых глубин на поверхность, к яркому свету. Шлема на нем больше не было, он вновь обрел возможность видеть и с криком прыгнул вперед, занося топор над головой, всем телом ощущая отведенную и напряженную для удара руку, словно стрелу требушета.

Топор Харальда опустился. Лезвие вонзилось в край щита, разрубило его и застряло в том, что осталось от его деревянной части. Воин, державший щит, ткнул своим мечом вперед, целясь юноше в горло, но Харальд отбил клинок в сторону своим щитом. Он рванул топор за рукоятку, но освободить не смог.

А стена щитов тем временем начала распадаться. Требовались огромное мужество и дисциплина, чтобы сохранять строй, стоя плечом к плечу перед лицом решительного врага, а вот их-то плохо обученному войску Клойна как раз и не хватило. Один за другим ирландцы начали отступать, образуя бреши в обороне, сквозь которые в их порядки, кипя нечеловеческой яростью, врывались берсерки. Их оружие пело свою смертельную песню, а в это время остальные норманны теснили их с флангов.

Харальд и воин, с которым он сражался, закружились в диковинном танце. Юноша пытался вырвать свой топор, а ирландец старался вернуть себе контроль над щитом, тыча в Харальда мечом, который тот отбивал уже своим щитом.

«Довольно», — подумал Харальд. Он выпустил из рук топорище, его противник от неожиданности потерял равновесие, а Харальд, прибегнув к древнейшему оружию всех времен, нанес удар кулаком поверх расщепленного края щита прямо в лицо воину. Этот удар не прикончил его, но юноша почувствовал, как хрустнула под его кулаком переносица ирландца, и тот, крутнувшись на месте, рухнул ничком на сырую траву.

Повсюду на поле боя уже валялось оружие, выпавшее из рук раненых или убитых, а также брошенное беглецами. Харальд, не сводя глаз с людей впереди, нашарил под ногами меч, но не успел он выпрямиться, как стена щитов распалась. Словно повинуясь какому-то сигналу, слышному только им одним, ирландцы, посланные защитить Клойн, попятились, развернулись и бросились бежать в северном направлении, подставив беззащитные спины налетчикам-викингам, чтобы спрятаться там, где, по их мнению, они будут в безопасности.

Соотечественники Харальда стали издавать победные крики, а берсерки в бешенстве вопили, желая, чтобы враг сражался до самой смерти. Викинги покатились вперед разрозненной массой, ускоряя бег и не имея иного плана, кроме как догнать врага и прикончить, остановить его, прежде чем он вновь успеет выстроиться для кровавой сечи.

Харальд решил, что теперь приказ о том, что берсерки должны быть впереди, уже утратил силу, и потому изо всех сил бросился вперед, надеясь первым догнать улепетывающих во все лопатки ирландцев. Он слышал за своей спиной чьи-то голоса, резкие командные окрики, разобрал громовой рык Хескульда Железноголового и даже голос своего отца.

— Стойте! Остановитесь! Стойте! — Харальд наконец-то уловил смысл этих слов.

Остановиться сейчас? Когда победа так близка? Харальд помчался дальше, решив не обращать на них внимания. «Старики страдают излишней робостью», — подумал он.

Он видел, как бегущие ирландцы исчезают впереди за гребнем небольшого холма, на котором они сражались. Их отступление превратилось в паническое бегство, и они бросали на бегу свое оружие. Даже нагруженный щитом, кольчугой и мечом, Харальд не сомневался, что сумеет догнать их, и тогда они окажутся совершенно беззащитными. Он мчался, не чуя под собой ног, и вот уже край плоской вершины холма замаячил в несколько ярдах впереди.

А потом он достиг его, того места, где земля круто обрывалась вниз, и выставил перед собой ногу, пытаясь замедлиться и остановиться. В низине, между этим холмом и следующим, стояла шеренга воинов в несколько сотен футов длиной — настоящая стена щитов, настоящая защита Клойна, а не та ее имитация, которой, как теперь понимал Харальд, был первый ряд воинов. Ирландцы надеялись, что норманны поступят именно так, как повел себя Харальд, бездумно бросившись в погоню за отступающими людьми, и попадут прямиком в раскрытые объятия настоящей армии.

«Быть может, старики — все-таки не такие дураки, какими кажутся», — уже не в первый раз подумал он.

Ирландцы внизу стояли щитом к щиту, а позади них лучники уже натягивали тетиву. На флангах стена щитов была усилена конными воинами с копьями. Даже юный Харальд, горячий и неопытный, понял, что с этими людьми так просто разделаться не удастся.

Глава пятая

Широка была брешь,

Что пробила волна,

В стене родичей

Моего отца.

Сага об Эгиле

Бригит ник Маэлсехнайлл, невеста, прелестная молодая особа, которая должна была стать центром торжеств по случаю ее бракосочетания, сидела, почти забытая всеми, за главным столом в главном зале Тары. Почувствовав, что улыбка, которую она приклеила на лицо, начинает соскальзывать, Бригит усилием воли вернула ее на место, на тот невероятный случай, если кто-нибудь еще смотрит на нее. Потянувшись за своим кубком с вином, она отпила большой глоток. Она надеялась, что вино унесет воспоминания о минувшем утре и снимет страхи перед грядущей ночью.

Именно главный зал выделял Тару среди прочих, менее значимых и величественных резиденций в ее сфере влияния. Это просторное место для собраний, где проводились коронации, свадьбы и пиршества, где готовились и обсуждались сражения, делало Тару не просто еще одним оплотом власти, окруженным круглым фортом и скоплением глинобитных домишек, пусть и крупнее остальных. Зал имел деревянный каркас, был обмазан соломой и глиной и выглядел весьма солидно, подобно церкви, только в два раза больше. Именно здесь несколько раз в году собирались на совет местные ри туата, и сюда же в случае опасности, грозящей их местности, они являлись вместе со своими людьми, чтобы отбыть воинскую повинность.

Впрочем, каким бы ни был повод, подобные собрания неизбежно превращались в шумные и буйные вакханалии. Именно с помощью изобильного угощения и крепких напитков, рекой льющихся под высокими потолочными балками главного зала, равно как и посредством военной силы или тщательно устроенных брачных союзов, короли Тары укрепляли свою власть.

Естественно, Бригит была хорошо знакома с подобной практикой. Она сама присутствовала на дюжине пиров, но сейчас впервые оказалась в центре мнимого внимания. Церемония ее предыдущего бракосочетания состоялась в Гайленге, на границе Лейнстера, в доме ее супруга Доннхада Уа Руайрка. В присутствии верховного короля Маэлсехнайлла мак Руанайда, подчиняясь недвусмысленному приказанию самого Доннхада, ри туата, прибывшие на королевскую свадьбу, вели себя самым что ни на есть благопристойным образом.

На сей раз, в отсутствие внушающего страх Маэлсехнайлла, учитывая то, что жених был из их числа, мелкие короли не сдерживали себя ни в чем. Главный зал гремел смехом, криками и спорами. В дальнем конце пылал огромный камин, согревая уже и без того жарко натопленное помещение, и на стенах плясали изломанные и жуткие тени.

В центре главного стола рядом с Бригит сидел ее жених Кон- лайд Уи Кенселайг, мелкий король из Ардсаллаха, небольшого королевства к северо-западу от Тары. Он вел себя ничуть не лучше остальных ри туата, а пожалуй что и похуже многих. Бригит взглянула на то, как он жует — зрелище было неприятным, — а потом резко отклонилась в сторону, когда он метнул куриную косточку в ри туата, сидевшего за длинным столом в центре зала. Кость отскочила, ударившись о висок жертвы, и мужчина в ярости вскинул голову, но, увидев, кто метнул ее, расхохотался грубым гортанным смехом, и Конлайд присоединился к нему.

«Господи милосердный, спаси и сохрани», — взмолилась про себя Бригит. Впрочем, из всех ри туата Конлайд был далеко не самым неприятным типом, он обладал даже некоторыми достоинствами. Совсем еще молодой, он был старше Бригит, которой исполнилось восемнадцать, не более чем на десять лет. Крепко сколоченный здоровяк, он выглядел по-своему симпатичным. Волосы у него были светлые, а глаза голубые, что для Бригит было обязательным условием, а еще он был слишком глуп, чтобы совершить что-либо необдуманное или опрометчивое — например, потребовать реальной власти. Он и впрямь оказался настолько недалеким субъектом, что ему и в голову не пришло задать себе вопрос: почему это прелестная дочь Маэлсехнайлла мак Руанайда, самая желанная женщина в Бреге, вдруг снизошла до него, проявив к нему внезапный интерес?

Бригит негромко вздохнула, глядя на то, как ее супруг рукавом туники вытирает мед с подбородка. Она прекрасно сознавала, что только собственные слабость и глупость, а еще чертовское невезение привели ее сюда, в это самое место. Но она была дочерью Маэлсехнайлла мак Руанайда, происходила из рода упрямых, а иногда и жестоких королей Бреги, мужчин, которые делали то, что должны были сделать, и не терзались сомнениями. Вот и она поступит так же. Минувшие три месяца оказались для нее в этом смысле очень поучительными.

И тогда она выбрала Уи Кенселайга в мужья. Он был одним из немногих мужчин, на которых она могла рассчитывать. Она могла положиться на него в том, что он целыми днями будет пропадать на охоте, пить и играть, благословляя свою счастливую звезду. Она могла положиться на него в том, что он будет старательно избегать любых официальных обязанностей или ответственности, и даже будет искренне признателен ей за желание взять на себя управление Тарой и землями, подпадающими под ее юрисдикцию. Она могла положиться на тяжеловооруженных всадников под его рукой и земли его королевства в том, что отныне они будут принадлежать ей. Конлайд не станет вмешиваться в борьбу за власть, которая уже разгоралась между ней самой, Фланном мак Конайнгом и его сестрой Морриган.

Драка за контроль над королевством Брега в любом случае была бы жестокой, но теперь, когда в Таре появилась Корона Трех Королевств, она станет попросту страшной. Корона была старинным талисманом, насколько именно древним — не знал никто, но ходили упорные слухи, что ее изготовили друиды еще до прихода новой веры. Она находилась на хранении у аббата[13] Глендалоха, и никто из ныне живущих не помнил, чтобы она покидала свое место. Но, согласно древним законам, ри руирех, верховный король, который получит эту корону, станет править не только Брегой, Лейнстером или Миде, но всеми тремя королевствами сразу, причем до тех пор, пока аббат не прикажет вернуть корону обратно.

Корону можно было выдать только в том случае, если стране угрожала большая опасность. И вот такое время наступило. Зараза под названием фин галл — белые чужеземцы, викинги, поселившиеся в Дуб-Линне, — разрасталась. Их нужно было уничтожить раз и навсегда, раздавить, как гнусных насекомых, прежде чем их станет слишком много для того, чтобы с ними справиться. Белых чужеземцев не удастся сбросить обратно в море, если три королевства будут воевать друг с другом. Норманны были сильны и могущественны, и, только объединившись, ирландцы могли отразить нависшую над ними угрозу. Именно в этом и заключалось предназначение короны. Именно это и предстояло сделать Бригит. После того, как она родит на свет таниста, законного прямого наследника, и уже с его помощью укрепит свою власть над цитаделью и столицей верховного короля.

— Тост! Предлагаю тост! — Фланн мак Конайнг, сидевший через три места от Бригит, поднял свой кубок.

Именно Фланн выдавал Бригит замуж в отсутствие Маэлсехнайлла. Она не стала возражать против того, чтобы он исполнил обязанности посаженого отца, несмотря на собственные подозрения в том, что ее отец пал именно от руки Фланна, воспользовавшегося суматохой битвы.

— Я поднимаю свой кубок за здоровье Конлайда Уи Кенселайга из Ардсаллаха и Бригит ник Маэлсехнайлл, — возвысил голос Фланн, перекрикивая гул в зале: тот едва ли стал тише после того, как он заявил, что желает провозгласить тост, — которую сегодня я имел честь повести под венец!

«Ты бы подвел меня и под монастырь, не правда ли, подлый предатель? — подумала Бригит, с улыбкой глядя сверху вниз на пьяных гуляк. — Или вообще выдал бы замуж за самого дьявола, в чем я нисколечко не сомневаюсь». Но сейчас им требовалось единство или хотя бы его видимость, пока Бригит не будет готова сделать первый шаг.

По залу прокатился дружный рев, сопровождавшийся стуком кулаков и кубков по столу. Учитывая то количество выпивки, которое они уже влили себе в глотки, пожалуй, с не меньшим восторгом гости приветствовали бы и одну из вездесущих гончих, вздумай та испражняться прямо на пол.

— Пусть новобрачные живут долго и счастливо! — заключил Фланн.

«И пусть они мудро правят Тарой и Тремя Королевствами», — добавила про себя Бригит, совершенно уверенная в том, что на такое пожелание Фланн ни за что не расщедрится. Фланн поднял свой кубок, и остальные гости последовали его примеру и выпили все до дна. У Бригит больше не было сил терпеть это лицемерие. Она уже повернулась к Конлайду, чтобы под благовидным предлогом удалиться, как вдруг в зале зазвучал другой голос. Он принадлежал отцу Финниану. Тот поднялся, по-прежнему одетый в белую рясу, которая была на нем во время исполнения таинства бракосочетания. Финниа- на пригласили занять место за главным столом, тогда как его собратья запросто расселись среди ри туата, с тем же энтузиазмом набрасываясь на еду и питье.

И вот теперь он возвышался над всеми, воздев руки перед собой.

— Да благословит Господь новобрачных! — воззвал он, и на сей раз шум в зале стих моментально. Какое-то время еще звучали отдельные голоса, но эти люди быстро сообразили, что нарушают тишину, и погрузились в смущенное молчание. — Да снизойдет на новобрачных благословение Святой Троицы, Отца, Сына и Святого Духа, и пусть станет их союз тем средством, благодаря которому Господь Всемогущий вернет мир на нашу многострадальную землю. Да будет их союз плодовитым, и пусть их души, объединившись с Господом нашим Иисусом Христом, успокоят бурные воды Тары и Трех Королевств и принесут вечный мир и единство на нашу землю.

Голос его звучал громко и звонко, а тон его был одновременно смиренным и властным, что выдавало в нем опытного оратора. По всей зале ри туата шепотом произносили «Аминь!» — с энтузиазмом или отсутствием такового, в зависимости от степени своей лояльности Фланну мак Конайнгу.

«А вот Морриган плевать хотела на это благословение», — подумала Бригит и окинула взглядом залу. Поначалу Морриган сидела за главным столом, рядом с братом, но теперь ее там не было.

Морриган. Бригит подозревала, что именно ее амбиции стояли за действиями Фланна. Долгие годы Фланн мак Конайнг верой и правдой служил ее семейству, в то время как сама Морриган сносила неисчислимые унижения от рук дуб галл. И теперь она, похоже, решила поквитаться. Она увидела путь к власти, к богатствам Тары и с радостью и нетерпением ступила на него, прихватив с собой и брата. Как Бригит, ей нужен был мужчина, который служил бы лицом власти, но обладать ею она намеревалась в гордом одиночестве.

Не прошло и минуты после того, как отец Финниан закончил свое благословение, как шум в зале возобновился с прежней силой. Бригит повернулась к супругу и потянула его за рукав, а потом еще раз, заставляя его обратить на себя внимание.

— Я очень устала, — сказала она. Говорила она громко, в полный голос, но ему все равно пришлось наклониться к ней, чтобы расслышать, что она говорит. — Я пойду прилягу.

Конлайд кивнул и улыбнулся с набитым ртом.

— Ты здесь еще надолго задержишься? — спросила Бригит, и Конлайд покачал головой. — Очень хорошо. Доброй ночи, муж, — сказала Бригит.

Встав из-за стола, она сошла с возвышения, на котором тот стоял, и гости, стуча по столешницам, разразились приветственными криками. Было в их энтузиазме нечто непристойное, но она предпочла проигнорировать и их поведение, и их самих, и выплыла из зала. Будь живы Маэлсехнайлл или Доннхад, то любой, посмевший проявить к ней неуважение, уже валялся бы с распоротым брюхом на полу. Но они были мертвы, и у Бригит остался только один покровитель и защитник — она сама.

Направляясь к дверям, она вдруг услышала, как кто-то окликнул ее:

— Бригит? Бригит, дорогая, ты уже удаляешься в свои покои? — Отец Финниан тоже выскользнул из-за стола и теперь последовал за ней.

— Да, отец Финниан, — ответила она. — Я очень устала.

— Я могу проводить тебя до двери?

— Я была бы вам благодарна.

Отец Финниан распахнул тяжелую дубовую дверь, и они вышли из шумного и душного главного зала в темную и прохладную ночь, все еще напоенную влагой после недавнего дождя. Лягушки и цикады наполняли воздух самозабвенным пением, но после шума свадебных торжеств их голоса казались тихими и приглушенными.

Они вдвоем двинулись по раскисшей почве внутреннего двора по направлению к королевской резиденции. Подобно церкви и главному залу, она тоже отличала Тару от удельных владений младших королей. Дома всей прочей знати представляли собой обычные круглые здания, построенные из дерева, с конической соломенной крышей, и они казались лишь более крупным вариантом построек, в которых проживало большинство ирландцев. Но только не резиденция верховного короля Тары. Королевский дворец, подобно главному залу, имел деревянный каркас и был обмазан глиной с соломой, представляя собой большое прямоугольное строение с высокой соломенной крышей и многочисленными внутренними помещениями, что по ирландским меркам считалось помпезной и внушающей благоговение роскошью.

В этом доме у Бригит всегда были свои покои, но после смерти отца она перебралась в королевскую опочивальню, самую большую комнату в огромном доме. Она даже опасалась поначалу, что Морриган и Фланн опередят ее и потребуют отцовские покои себе, но те оказались достаточно умны, чтобы не отважиться на столь безумный шаг, который свидетельствовал бы об их неуемном стремлении к власти.

— Благодарю вас, отец Финниан, за чудесное благословение, — сказала Бригит, в том числе и для того, чтобы прервать затянувшееся молчание.

— Ты всегда можешь рассчитывать на меня, дитя мое. — Они прошли еще несколько шагов, с трудом выдирая ноги из вязкой грязи. А потом Финниан добавил: — Сейчас Таре не помешают лишние благословения. Я прошу их у Господа и надеюсь, что Он снизойдет к нам.

— Нам и вправду не помешало бы благословение, — эхом откликнулась Бригит.

Ей нравился Финниан. В нем чувствовались сила и спокойствие, которыми нечасто обладали монахи, избравшие своим домом монастырь в Таре. Он провел здесь всего около года, но вел себя так, словно всегда был неотъемлемой частью королевской резиденции. А еще он был очень привлекательным мужчиной. Бригит затруднилась бы назвать более благородное дело, чем призвание священнослужителя, но при этом не могла не сожалеть о том, что такой человек, как Финниан, своими руками исключил себя из числа потенциальных мужей.

«Какая жалость…» — подумала она.

— Церемония и впрямь вышла великолепная, не правда ли, дорогое дитя? — произнес Финниан. Голос его был мягким и негромким, как обступившая их ночь.

— Да. Позвольте еще раз поблагодарить вас за таинство бракосочетания.

Финниан небрежным взмахом отмел ее благодарность.

— Мое ничтожное участие было самой малой его частью. Мне было радостно видеть, сколько сил вложила Морриган в его организацию. Сюда, на празднование, съехались почти все ри туата.

— Почти, — сдавленным голосом согласилась Бригит, хотя Финниан, похоже, был склонен видеть в этом скорее хороший знак.

Вообще, было трудно угадать, о чем он думает. Отец Финниан часто вел себя так, словно в мире не существовало проблем или конфликтов, хотя Бригит была уверена, что он вовсе не так наивен.

— Мне недоставало присутствия Руарка мак Брайна, — добавила она. — И Уи Дунхада не прислали своего представителя.

— Мне говорили, что супруга Руарка очень больна. Очевидно, он не захотел оставлять ее одну. Разве Морриган не говорила тебе? Я уверен, что сам рассказывал ей об этом. Он — хороший муж, этот Руарк.

— И союзником он будет хорошим. А еще у него под рукой много всадников и пехотинцев. Объединив Уи Дунхада из Лейнстера и весь дом Маэлсехнайлла, мы могли бы выстоять против этих фин галл. И даже, пожалуй, сбросить их в море.

«А Морриган наверняка предпочла, чтобы я думала, будто он меня игнорирует», — решила она.

Финниан с любопытством покосился на нее.

— Что? — спросила она. — Я сказала что-нибудь не так?

— Нет-нет, ничего подобного, — ответил Финниан и улыбнулся. — Я просто удивляюсь тому, что ты разговариваешь, как царица на троне, а не как молодая жена в первую брачную ночь.

— Я ведь уже была замужем, отец, — сказала она. — А правительницей не была еще никогда.

Они в молчании подошли к двери в главное здание. Бригит спросила себя, собирается ли отец Финниан сказать ей что- нибудь еще, и не было ли у него иного мотива, чтобы проводить ее через весь внутренний двор, помимо желания позаботиться о ее безопасности. Но он лишь поклонился и сказал:

— Желаю вам доброй ночи, королева Бригит.

— Благодарю вас, отец Финниан. И вам того же.

Финниан выпрямился, кивнул и был таков.

Королева Бригит… Еще никто и никогда не называл ее так, да и до сих пор неясно, станет ли она ею. «Что он имел в виду, когда назвал меня этим титулом? Или таким образом он давал понять, что поддержит меня?» Нахмурившись, она толчком распахнула тяжелую дубовую дверь королевского особняка и вошла в тускло освещенный, полный дыма коридор.

Проход между многочисленными комнатами озаряло лишь несколько свечей, и их мерцание еще больше рассеивали светильники, в которых они были установлены, но Бригит прекрасно ориентировалась и в полумраке. Распахнув дверь своей спальни, она уже готова была испустить громкий вздох облегчения оттого, что наконец оказалась в своем убежище, в этой спасительной гавани. Весь день она страшилась ночи, супружеской постели и неизбежного внимания своего супруга, который, как она опасалась, окажется грубым и неумелым. Но сейчас она была вполне уверена в том, что получила отсрочку в исполнении приговора и что Конлайд проведет ночь на полу в главном зале, на том месте, где свалит его опьянение.

В камине неярко горел огонь, на стенах плясали теплые отблески, и лишь самые дальние уголки оставались в тени. Бригит поначалу даже не заметила, что на стуле подле кровати кто-то сидит, и лишь когда фигура выпрямилась во весь рост, она подпрыгнула от неожиданности, ахнула и поспешно отступила назад. Рука ее машинально метнулась к поясу, чтобы найти оружие.

— Бригит… — Фигура приблизилась, и Бригит узнала голос и стать, но облегчения не испытала.

— Морриган…

Морриган шагнула в круг света, отбрасываемый огнем в камине, отчего ее бледная кожа и светло-каштановые волосы обрели янтарный оттенок. Она была женщиной невысокого роста и, как ни странно, сохранила красоту, несмотря на все, что ей довелось пережить. В свете камина Бригит заметила лучики морщинок, разбегающиеся от уголков губ и глаз Морриган. А вот по лицу ее ничего нельзя было прочесть, и взгляд ее был твердым и суровым. С таким же успехом, она могла быть не женщиной из плоти и крови, а изваянием из слоновой кости.

— Прими мои поздравления по поводу твоего бракосочетания, — сказала она.

— Благодарю.

Обе умолкли, глядя друг на друга, словно мечники, ожидающие, когда противник сделает первый шаг.

— Знаешь, я ведь могу помочь тебе выпутаться из неприятностей, — наконец проговорила Морриган.

— Из каких еще неприятностей? — осведомилась Бригит и сама услышала фальшивые нотки в собственном голосе.

Морриган улыбнулась.

— Перестань. Даже такой дурак, как Конлайд Уи Кенселайг, умеет считать до девяти. Так что, когда ребенок родится, ему самому и всем остальным в Таре не составит никакого труда вычислить, что ребенок не от него.

В голове у Бригит закружился вихрь самых разных ответов. Возражение, отрицание, деланное изумление — но она видела, что все они бессмысленны. Морриган знала. Каким-то образом Морриган узнала обо всем, и то, что Бригит полагала своей сокровенной тайной, очевидно, перестало быть таковой, превратившись в смертельное оружие в руках соперницы.

Она уже давно предвидела проблему, которой станет рождение ее ребенка через семь месяцев или около того после свадьбы, даже невзирая на поспешную помолвку и замужество. Она рассматривала несколько возможных решений: например, утверждать, что ребенок родился раньше срока или что она возлегла с Конлайдом еще до замужества. Но оба эти варианта зависели от согласия Конлайда, в котором она была совсем не уверена.

— Понимаешь, у меня есть кое-какие травы, — негромким заговорщическим тоном продолжала Морриган, — которые заставят тебя потерять ребенка. И все будет так, словно его никогда и не было.

Бригит внимательно вглядывалась в лицо Морриган. Та и впрямь была чрезвычайно искусна в подобных делах. Она разбиралась в травах, корешках, ягодах и прочих снадобьях. Она могла вылечить, и она же могла убить. Такое решение действительно приходило Бригит в голову. Но тогда ей придется во всем признаться Морриган, а этого не будет никогда. Однако та уже и сама знала обо всем, а теперь еще и предлагала выход из положения…

— Бригит, — сказала Морриган, — я не хочу становиться свидетельницей твоего позора и бесчестья. Позволь мне помочь.

И после этих слов вся неуверенность, все сомнения Бригит растаяли, как тонкий лед на солнце, обнажив под собой стальной стержень воли. Морриган не имела ни малейшего желания помогать. Во всяком случае, ей, Бригит.

— Убирайся прочь из моей спальни, — сказала Бригит и сама удивилась тому, что в ее голосе прозвучали легко узнаваемые фамильные нотки Маэлсехнайлла.

— Не будь дурой, — возразила Морриган. — Тебя будут избегать как чумы. Назовут шлюхой.

— Пошла вон.

— Или ты надеешься, что незаконнорожденный ублюдок какой-то свиньи фин галл будет когда-либо признан танистом? И что его шлюху-мать когда-либо назовут королевой?

Бригит ничего не ответила. Обе мерялись взглядами, и ярость кипела в каждой так, как пылали костры древних друидов. А потом, с шорохом запахнувшись в накидку, Морриган вышла из спальни.

Бригит еще долго стояла, невидящим взором глядя вслед Морриган, вновь и вновь прокручивая в памяти случившееся. Она была счастлива. Счастлива тем, что не угодила в расставленную Морриган ловушку и что в ней будет продолжать развиваться и расти маленькая жизнь.

Но это решение, как и все, что она принимала до сих пор, несло в себе определенную опасность. Однако сейчас она была счастлива. А еще она была совсем одна, и ей было очень страшно.

Глава шестая

Я с мечом кровавым

И копьем звенящим

Странствовал немало,

Ворон мчался следом.

Сага об Эгиле[14]

Норманны собрались на обрыве и стали рассматривать выстроившуюся перед ними стену ирландских щитов с конными воинами на флангах. Даже берсерки остановились перед лицом столь грозной и хорошо организованной обороны. И вот так две стороны и застыли, глядя друг на друга. Ирландские лучники издалека пытались нанести хоть какой-нибудь урон неприятелю, но их стрелы или перелетали через головы викингов, или же бессильно вонзались в землю у них под ногами. Время от времени одинокая стрела на излете все-таки утыкалась в чей-либо щит, но викинги не обращали на обстрел никакого внимания.

Норманны собрались небольшими группами вокруг своих вождей, и каждая состояла из воинов, приплывших на одном корабле и подчинявшихся одному командиру. Некоторые сидели, другие стояли. Из рук в руки передавались мехи с вином. На поле между двумя армиями вдруг затянул свою трель соловей, ему ответил другой, и звуки эти казались чужими и совершенно неуместными здесь.

И вновь предводители всех отрядов сошлись вместе, чтобы выработать общий план действий.

— Плевать я хотел на этих всадников на флангах, — заявил Арнбьерн. — Мы можем проломить их стену щитов и обратить их в бегство, а эти, на конях, будут удирать так быстро, что мы их не догоним.

Остальные мрачно закивали головами, соглашаясь с ним. Лошади давали ирландцам мобильность, которой не хватало викингам. И ведь это было еще не все. «Если у них есть лошади, значит, это не сборище незадачливых крестьян, — подумал Торгрим. — Если у них есть лошади, то наверняка это обученные и хорошо вооруженные воины». Он не был уверен в том, что подобная мысль пришла в голову и всем остальным, но Торгрим не имел привычки лезть со своими советами, когда его об этом не просили.

— Наверняка весь этот чертов сброд явился сюда не из Клойна, — сплюнул Хескульд Железноголовый, выражая всеобщее разочарование и ощущение бессилия.

— Там есть башня, — вспомнил Арнбьерн. — Торгрим, а что ты думаешь?

— Они здесь не из-за башни, — ответил Торгрим. — С башни они могли получить предупреждение за несколько часов, не более. А эти люди собрались здесь задолго до этого. — Все прочие вновь встретили его слова одобрительными кивками.

— Правильно! — воскликнул Старри Бессмертный, который по каким-то причинам держался поблизости, хотя на совет его не приглашали.

В советах берсерка не нуждался никто; само их присутствие, если оно не требовалось для тяжелого боя, было едва ли не отвратительным и уж точно нежелательным. Кровь на груди, руках и волосах Старри засыхала, превращаясь в темно-коричневую корку, отчего он выглядел еще безумнее, чем был на самом деле.

— Что ж, если ирландцы не намерены ничего предпринимать, тогда это должны сделать мы, — заявил Хескульд. — Не можем же мы стоять здесь до тех пор, пока не пустим корни. — И собравшиеся ворчанием подтвердили его правоту.

Торгрим по-прежнему держал меч в руке и сейчас поднял его, собираясь показать на то место, которое счел наиболее уязвимым в стене щитов противника. В этот самый миг на дальней стороне ирландских боевых порядков невидимый лучник выпустил стрелу, целясь в группу мужчин, собравшихся на гребне.

— Вон там… — только и успел сказать Торгрим, когда Железный Зуб дернулся у него в руке и он услышал странный лязг и скрежет металла о металл. Поначалу он даже не понял, что произошло, и опустил взгляд на лезвие своего меча.

Торгрим с изумлением увидел, что железный наконечник угодил точно в край клинка и лопнул посередине, зажав Железный Зуб в крепкие объятия. Стрела, все еще трепетавшая после неожиданной остановки, находилась как раз на уровне его шеи и наверняка пронзила бы ему горло, если бы не раскололась надвое, наткнувшись на его меч.

В многочисленных битвах, больших и малых, в которых довелось принимать участие Торгриму, он повидал немало странного, а зачастую и необъяснимого. Он видел тех, кто умирал, не имея никаких видимых повреждений, и тех, кого сочли мертвыми, обнаружив изуродованными до неузнаваемости, но они жили еще долгие годы после этого. Он видел, как стрелы и копья попадали в самые невероятные места. Однажды две стрелы застряли с обеих сторон его кожаного шлема, словно рога, придавая ему сходство с Одином, как этого бога часто изображают на амулетах. В другой раз копье пролетело у него между ног так высоко, что он почувствовал, как оно скользнуло по его мошонке, в остальном не причинив ему ни малейшего вреда.

Но, несмотря на все это, до сих пор Торгриму не доводилось видеть, как наконечник стрелы расщепляется о лезвие его меча. Вероятность чего-то подобного представлялась ему невообразимой.

— Нет, вы только посмотрите сюда! — воскликнул Хроллейф Отважный, который видел, что произошло.

Остальные столпились вокруг, глядя на необычайное зрелище и с удивлением качая головами. Впрочем, всем им, как и Торгриму, в свое время довелось наблюдать немало диковинок, к тому же были они людьми практичными, привыкшими не давать волю воображению. Все сошлись на том, что происшествие крайне необычное, но потом столь же дружно вернулись к обсуждению куда более животрепещущей проблемы.

Все, кроме Старри Бессмертного. Когда остальные воины отошли в сторону, Старри остался стоять на месте, с выпученными глазами, с раскрытым ртом глядя на расщепленную стрелу, застрявшую на клинке Железного Зуба. Он попытался было заговорить, издал несколько нечленораздельных звуков и ткнул пальцем в стрелу. Торгрим, чуточку смущенный столь пристальным вниманием, перевел взгляд с пальца Старри на стрелу, а потом обратно на его залитое кровью лицо.

— Торгрим, — проговорил наконец Старри. — Торгрим Ночной Волк, боги благословили тебя.

Торгрим улыбнулся и взглянул на стрелу так, словно впервые заметил ее.

— Такие вещи случаются, Старри. Наверняка и тебе доводилось видеть нечто подобное.

А затем, словно для того, чтобы подчеркнуть всю обыденность случившегося, Торгрим сорвал расщепленную стрелу с лезвия своего меча и отшвырнул ее в сторону.

— Нет, такого я еще не видел, — возразил Старри. — Никогда.

Если Старри и хотел развить свою мысль, то сделать этого ему не дали. Внезапно, словно неожиданный раскат грома, над рядами ирландцев прокатился дружный рев. Стена щитов дрогнула и, как живая, покатилась вперед.

— К оружию! К оружию! — закричал Хескульд.

Мужчины, собравшиеся на совет, бросились в разные стороны, каждый к своему отряду, выкрикивая на бегу команду взяться за оружие и изготовиться к обороне. Но их люди не нуждались в подобных напоминаниях. Те, кто еще мгновение назад расслабленно лежал в полудреме на сырой траве, уже были на ногах, держали на левой руке щиты, а правой сжимали мечи, топоры или копья. Они побежали вперед, занимая свои места в линии щитов, которую торопливо выстраивали их командиры.

Арнбьерн и Торгрим бросились вдоль кряжа к тому месту, где на ноги поднимались люди с «Черного Ворона». Торгрим вглядывался в лица, высматривая Харальда, и наконец заметил его в середине поспешно выстроившейся шеренги. Он с неудовольствием отметил, что шлем сына куда-то запропастился, зато в строю тот держался с уверенностью бывалого воина.

Развернувшись, Торгрим едва не столкнулся со Старри Бессмертным, который, очевидно, последовал за ним по пятам вместе с Нордваллом Коротышкой и другими берсерками.

— Мы с тобой, — сообщил ему Старри. — Мы будем рядом с человеком, которого так любят боги.

Времени возражать или вообще ответить что-либо не было. Ирландская шеренга, подобно волне, начинающей разбиваться задолго до берега, врезалась в наспех сформированную оборону викингов. Торгрим почувствовал, как содрогнулась линия щитов норманнов, и над полем повис боевой клич, вырвавшийся одновременно из глоток ирландцев и северян. Викинги отступили на шаг. По рядам прокатился чей-то задушенный крик и тут же оборвался.

— Встречаем их! Ни шагу назад! — закричал Арнбьерн.

Он занял место на дальнем левом фланге стены щитов, но у Торгрима попросту не хватило времени сомкнуть свой щит с остальными, так что теперь он стоял в нескольких футах позади строя, глядя на то, как сражаются другие, но сам в бой не вступал. Рядом с ним Старри, Нордвалл и остальные заполошно озирались по сторонам, сообразив, что на их глазах разворачивается самая настоящая битва, а их оружие бездействует. Старри испустил пронзительный вопль и бросился вперед, к линии сражающихся, мгновенно позабыв о решении держаться рядом с Торгримом.

Впоследствии Торгрим так и не смог объяснить, что случилось потом. Старри подбежал к ближайшему из воинов «Черного Ворона» и в буквальном смысле перепрыгнул через него. Быть может, он поставил ногу ему на поясницу, но Торгрим этого не видел, однако на его глазах Старри взлетел над шеренгой сражающихся, а потом ногами вперед, размахивая топором, обрушился на дальний край стены щитов.

Он пропал из виду, и Торгрим было решил, что видел Старри Бессмертного в последний раз и что после битвы они найдут лишь изрубленные останки полубезумного воина. Скорее всего, его и по останкам-то опознать не удастся. А потом Торгрим решительно выбросил все мысли о Старри из головы.

Ирландцы тем временем теснили викингов — понемногу, шаг за шагом, но безостановочно. Торгрим видел, как ноги его соотечественников, обутые в мягкую кожу, впечатываются в ирландскую землю, пытаясь зацепиться за нее и остановить наступление, видел, как взлетают над их головами в шлемах топоры, копья и мечи, тускло поблескивающие в сумеречном свете. Этого зрелища он не забудет никогда. Раньше он всегда находился там, в гуще боя, стоя в стене щитов или возглавляя атаку выстроившихся «свиньей» воинов. А вот сегодняшнее место — позади сражающихся, где, повернув голову, он мог видеть всю шеренгу норманнов, — было для него внове.

И с этой выигрышной позиции он сразу же разглядел опасность, которая осталась бы незамеченной им, если бы он находился в шеренге щитов и думал только о пяти квадратных футах земли, на которой стоял, да о людях, с которыми сражался за обладание ею. Торгрим видел всадников на флангах, видел, как горячатся и фыркают их приземистые лошадки. Эти хорошо вооруженные воины, расположенные позади линии щитов, воспользовались маневренностью, которую давали им лошади, и обогнули шеренгу сражающихся с обоих флангов. Торгрим смотрел, как они поспешно слезают с седел, готовясь зайти норманнам в тыл и зажать их в кольцо. И тогда им придет конец.

— Назад! — закричал Торгрим. Он побежал вдоль линии воинов, крича на ходу: — Назад! Отступаем на шаг! Медленно и не спеша!

Он не обладал властью, чтобы отдавать приказы даже людям с «Черного Ворона», не говоря уже обо всей армии викингов, но он видел надвигающуюся катастрофу и понимал, что времени на соблюдение субординации у него не осталось.

— Назад, на шаг! Еще на шаг!

И норманны послушались, отступив на шаг назад, а потом и еще на один. Это было дисциплинированное отступление, а не паническое бегство, они медленно пятились по сырой траве, повинуясь властному голосу Торгрима.

Ирландцы разразились радостными воплями, видя, как отступают враги. Но радость их была преждевременной, что Торгрим видел прекрасно, поскольку теперь, какой того и добивался, правый и левый фланги викингов уперлись в отвесные скалы, обрывающиеся к берегу внизу, и самые опытные силы противника, представлявшие наибольшую угрозу для норманнов, больше не могли зайти им в тыл. Итак, фланги уперлись в скалы и остановились.

И тогда то, что начиналось как хитроумный и хорошо исполненный замысел ирландцев, превратилось в кровавую схватку, когда обе линии щитов сошлись насмерть. Воины кричали, сыпали проклятиями, рубили и кололи, получали раны, падали и умирали на скользкой от крови траве. Торгрим заметил одного из воинов «Черного Ворона». Голова у него была почти отрублена, но он по-прежнему стоял в стене щитов, зажатый с обеих сторон своими товарищами слева и справа.

Торгрим поудобнее перехватил Железный Зуб, высматривая место, где мог бы ввязаться в схватку. Он понятия не имел, чем все это кончится. Быть может, они так и будут биться здесь, ирландцы с норманнами, лицом к лицу, пока в живых не останется кто-нибудь один, и тогда его сторона будет объявлена победившей.

Шум битвы превратился в рев, перемежаемый пронзительными воплями, криками, проклятиями и жуткими стонами. И вдруг в нем возник новый источник звука, появилась некая сумятица в стене щитов слева от Торгрима. Оттуда буквально хлынула волна истошных воплей и испуганных криков. Тор- грим знал, что так звучит паника.

«Кто это?» — только и успел подумать Торгрим. И в следующий миг в шеренге ирландцев образовалась огромная брешь, бойцы повалились в разные стороны и доселе нерушимая стена щитов раскололась. В этой бреши появилось жуткое существо из потустороннего мира, с кроваво-красной кожей, сверкающими белыми зубами и волосами, дико торчащими в разные стороны. Оно пронзительно вопило и размахивало боевым топором, описывая им огромные круги. Торгрим ахнул, чувствуя, как пронзил его ледяной холодок страха. В этом мире не осталось ничего, что могло бы напугать его, но эта тварь не принадлежала к миру живых, уж это-то он видел отчетливо.

А потом существо взглянуло на него, глаза их встретились, и оно испустило истошный вопль: «Ночной Волк!» И тогда Торгрим понял, что ошибался. Перед ним был человек из плоти и крови, Старри Бессмертный, который прорубился к ним обратно сквозь вражеские ряды. И открыл викингам путь к победе. Потому что пробить стену щитов было очень трудно, но сомкнуть вновь — практически невозможно.

— Эй вы, там! Ко мне! — закричал Торгрим, обращаясь к воинам в дальнем конце шеренги.

Он понимал, что теперь может снять бойцов с обоих флангов и не нарушить целостность обороны. Но он не стал дожидаться, пока они последуют за ним. Вместо этого он поднял свой Железный Зуб и бросился вперед, к Старри, к бреши в шеренге. Он ворвался в этот разрыв и оказался в самом сердце ирландской линии щитов. Ирландец передним был слишком занят, сражаясь с кем-то из норманнов, чтобы обратить внимание на Торгрима, и первым же прямым ударом Железный Зуб сполна испил вражеской крови.

А сверху на него уже со свистом опускал короткий ирландский меч, и воин, державший его, был невидим в толчее, но Торгрим легко отбил клинок, а потом нанес удар наискось и понял, что попал, когда воин повалился ему под ноги. Зловещее острие копья вонзилось в его щит, и он рванул его влево, заставляя копьеносца потерять равновесие. Торгрим еще успел увидеть широко раскрытые глаза и темные усы, а в следующий миг Железный Зуб вошел воину под ребра, и, пронзительно вскрикнув, тот повалился на колени. Изо рта у него хлынула кровь, и крик захлебнулся.

Кто-то врезался Торгриму в спину, и викинг уже начал поворачиваться, чтобы отразить новую угрозу, по-прежнему глядя перед собой. Краем глаза он заметил длинную жилистую руку Старри и понял, что она вовсе не кроваво-красного цвета, а просто сплошь залита кровью. Это Старри налетел на него сзади, и теперь они встали спина к спине, орудуя мечами, пока ирландцы отчаянно пытались сразить обоих, чтобы заткнуть брешь в стене и столкнуть викингов обратно в море.

Быть может, им это и удалось бы, но тут слева от Торгрима раздался громовой рев, и он мельком увидел огромную тушу Хескульда, который, словно медведь, несся к бреши, а за ним бежали его воины. Они вломились в ряды ирландцев слева и справа от Торгрима, развели концы старавшейся сомкнуться пробоины и всесокрушающей волной обрушились на сражающихся.

Торгрим на миг отвел взгляд, чтобы проследить за атакой Хескульда, и тут же поплатился за это ударом меча в грудь. Острие чужого клинка пронзило кольчугу и прошлось вскользь по боку, но он резким взмахом щита отбил его в сторону. Он ощутил, как на противоходе меч вновь вспарывает ему кожу на ребрах, и нанес ответный удар, проткнув Железным Зубом зеленую тунику врага, и повернул меч, прежде чем вырвать.

Ирландская стена щитов рассыпалась на глазах. Воины, которые всего несколько мгновений назад были уверены в победе, теперь видели, как рушится их оборона по мере того, как все новые и новые викинги вливались в брешь, прорубленную Старри Бессмертным, ту, которой не позволил сомкнуться Тор- грим Ночной Волк. Ирландцы попятились, сначала медленно, а потом все быстрее, и воины в самом тылу, которые могли повернуться к врагу спиной, не рискуя погибнуть на месте, так и сделали. И вот они уже бежали по той самой земле, которую отвоевали совсем недавно, стремясь вернуться под сомнительную защиту монастыря в Клойне.

Это был конец. Любой, кому уже доводилось бывать в бою, знает, что бегство, раз начавшись, уже не остановится, да и тому, кто не бывал, тоже об этом известно. Ирландцы, потеряв от ужаса голову, удирали по дороге, бросая оружие. Раненые хромали следом, но их догоняли викинги и добивали, если раны были серьезными, или же оглушали, чтобы потом продать их на невольничьем рынке.

Армия норманнов устремилась в погоню за поверженным врагом. Они размахивали оружием, вопили, колотили в щиты и гнались за ирландцами добрую четверть мили, прежде чем выбились из сил окончательно. И только тогда они остановились, тяжело дыша и падая на колени, словно загнанные лошади. Они победили, но победа отняла у них последние силы. Они вдоволь напились крови и утолили жажду убийства. По крайней мере, на сегодня.

Глава седьмая

Пусть клинков закаленных

Жало меня поражало,

Мне от отца досталось

Стойкое сердце в наследство.

Сага о Гисли

От усердия Харальд высунул язык и широко раскрыл глаза, впрочем, не отдавая себе в этом отчета. Торгрим сидел на земле, опершись на отставленные назад руки, и смотрел на сына сверху вниз. Он, пожалуй, даже рассмеялся бы, не будь боль настолько острой, а его настроение — настолько мрачным и лишь ухудшавшимся по мере того, как солнце клонилось к горизонту.

В правой руке Харальд сжимал иглу, в ушко которой была продета суровая нитка, сплетенная из сухожилий. Левой же рукой он пытался соединить края раны на рассеченной груди Торгрима. Пальцы Харальда были скользкими от крови, кожа тоже лоснилась ею же, и края раны терялись в кровавом месиве, так что в конце концов Харальд просто изо всех сил сжал пальцы и воткнул иглу в разорванную плоть. Торгрим не издал ни звука.

Игла пронзила кожу, вызвав резкую острую боль вдобавок к тупому жжению двойного глубокого пореза — там, где меч проткнул кольчугу Торгрима, и там, где вышел наружу. Когда Харальд затянул сухожилие, Харальд вцепился пальцами в сырую траву, но по лицу его по-прежнему ничего нельзя было прочесть, и он по-прежнему не издавал ни звука.