Викинги. Ирландская сага Нельсон Джеймс
— Прости меня, отец, — повинился Харальд. — Больно?
— Нет, — ответил Торгрим, и тогда Старри Бессмертный, сидевший рядом, заметил:
— Разумеется, больно. — Но это была всего лишь равнодушная ремарка, и не более того. С таким же успехом Старри мог отпустить замечание по поводу погоды.
Никто не удивился тому, что берсерки преследовали ирландцев дальше и дольше всех остальных викингов, но вскоре вымотались и обессилели и они. Откровенно говоря, после битвы, когда проходило боевое безумие, берсерки зачастую выглядели самыми изможденными и уставшими. После того как ирландцы бежали с поля боя, Торгрим разыскал Старри. Тот сидел, подобрав под себя ноги, и заливался горькими слезами.
Торгрим долго стоял над ним, не зная, что сказать, но отчего-то понимая, что его присутствие желательно и будет оценено по достоинству. Наконец он спросил:
— Что гнетет тебя, Старри? Погиб кто-то из твоих друзей?
— Нет, нет, — отозвался Старри и вновь захлебнулся слезами, — то есть, да, погиб, и даже не один. Сукины дети, будь они прокляты…
Он поднял глаза на Торгрима. Слезы проложили белые дорожки на его покрытом коркой запекшейся крови лице, и Торгрим подумал: «Я и представить себе не мог, чтобы этот человек выглядел еще более дико, а вот поди ж ты…»
— Да, кое-кто убит, — продолжал Старри, — Хадци Фро- ди. Альф был еще жив, когда я видел его в последний раз, но это ненадолго. А вот я… я… все еще остаюсь в этом проклятом мире, даже когда валькирии у меня глазах уносят моих товарищей с поля боя!
— Ты плачешь, — сказал Торгрим, осторожно подбирая слова, — оттого, что не погиб?
— Разумеется, Ночной Волк! Что еще остается мужчине, как не проклинать судьбу, которая заставляет его оставаться в мире живых, не допуская в чертоги Вальгаллы!
Торгрим кивнул. Честно говоря, он даже не знал, что сказать. Здесь не было ни одного мужчины, включая его самого, кто не был бы твердо убежден в том, что славная смерть на поле брани приведет его к еще более славной жизни в чертогах Вальгаллы Одина. Но, тем не менее, у кого из них эта вера была столь сильна, что заставила бы плакать оттого, что он остался жив? Многие из тех, кто сейчас бездыханным лежал на поле боя в лужах крови, дай им шанс, наверняка предпочли бы отложить путешествие в загробную жизнь еще на несколько лет.
«Аты, Торгрим Ночной Волк?» — спросил себя Торгрим. После смерти жены он потерял радость жизни. Торгрим не хотел умирать, но и жизнь отныне не представляла для него особой ценности. Отчего он стал не менее опасен, чем Старри Бессмертный.
Торгрим машинально оглянулся туда, где один из его спутников с «Черного Ворона» перевязывал порез на руке Харальда. Когда сражение закончилось, Торгрим сразу же разыскал сына. Харальд был с ног до головы забрызган кровью, но лучился от счастья и восторга. Рана на руке, точнее, порез от удара копьем имел жуткий вид, но оказался неглубоким и уже перестал кровоточить к тому времени, как Торгрим нашел мальчика. Харальд даже не подозревал о том, что ранен, пока Торгрим не сказал ему об этом.
«А что будет с Харальдом?» Торгрим любил всех своих сыновей, но вот уже около года они с Харальдом вместе участвовали в набегах, что в корне меняло дело. Торгрим мог равнодушно относиться к себе, равно как и к тем, с кем отправился в плавание, но вот Харальд был ему вовсе не безразличен. Он еще был не готов оставить Харальда одного в этом мире. Мальчик рос не по дням, а по часам. Но он еще не стал взрослым.
Именно поэтому, чтобы помочь Харальду возмужать, Торгрим и сидел сейчас на траве, именно поэтому терпел болезненные и неумелые манипуляции сына с иглой. Каждый воин должен уметь зашивать раны, а практиковаться в этом искусстве было особенно негде, потому что никто же не станет обращаться с подобной просьбой к неумехе. И потому Торгрим настоял, чтобы не кто иной, как Харальд, зашил ему обе раны, полученные в бою. Харальд согласился, хотя и без особого энтузиазма. Откровенно говоря, он пришел в смятение, и руки у него дрожали даже сильнее, чем перед боем.
— Ну вот и все. — Харальд достал нож и обрезал кончик сухожилия. — Готово.
— Хорошая работа, сын, — со всем воодушевлением, на какое он сейчас был способен, сказал Торгрим.
Пожалуй, сам Торгрим зашил бы собственные раны куда быстрее и лучше, но он тем не менее гордился сыном, пусть даже ему нечего было больше сказать в его адрес. Сегодня был как раз тот самый вечер, когда его начало одолевать дурное настроение. Он называл его «черным», и окружающие знали, что в такие минуты от него следовало держаться подальше. Оно наваливалось на него отнюдь не каждый вечер, но довольно частой, как правило, после хорошей драки. Эта черная хандра не всегда несла с собой волчьи сны, но и такое тоже случалось нередко. Пребывая во власти этой меланхолии, Торгрим не просто становился плохим товарищем — его следовало избегать как чумы. Именно из-за этой хандры он и заслужил прозвище Ночной Волк.
Старри оглянулся на него.
— Хорошенький же шрам ты заработал себе на память, Торгрим, — заметил он.
Старри выглядел уже куда лучше, чем после сражения. Немного придя в себя и справившись с горечью, вызванной тем, что он остался жив, Старри вместе со своими товарищами отправился к воде и искупался, смыв с себя кровь и боевое безумие. Затем они расчесались, накинули на себя туники и теперь выглядели настолько нормальными, насколько это вообще было возможно.
Некоторые берсерки погибли, как и говорил Старри. Но большинство уцелело. Нордвалл Коротышка получил несколько жутких ран, но все они были не смертельными. То же самое можно было сказать и об остальных. Торгрим всегда удивлялся тому, как можно отправляться на битву с полным презрением к собственной жизни, а потом выходить из нее целым и невредимым, отделавшись несколькими царапинами. Наверное, в этом и заключался весь фокус.
Торгрим сел, а потом и встал. Боль в груди была мучительной, и он испугался, что рана вновь открылась, но, опустив на нее глаза, убедился, что Харальд, пусть неуклюже и грубо, но все-таки постарался на славу. Подхватив свою тунику, которая валялась на траве, он натянул ее через голову, радуясь уже тому, что свободного покроя одежду можно набросить на себя без труда. Харальд тоже встал, не зная, следует ли помочь отцу или нет. Он протянул было руку, но тут же отдернул ее.
— Прости меня, Харальд, но мне нужно пройтись немного, — сказал Торгрим.
Харальд кивнул. Юноша знал, что он имеет в виду. Как только солнце скроется за горизонтом, наступит то самое время суток, когда общество Торгрима станет опасным для людей.
Вскоре владельцы драккаров и предводители отрядов соберутся вновь, чтобы решить, что делать дальше. Они столкнулись с намного более ожесточенным сопротивлением, нежели рассчитывали, и теперь их противник укрылся за стенами круглого форта, который окружал Клойн. Хватит ли у викингов сил, чтобы взять его? И стоит ли монастырь новых усилий и крови? Или, быть может, им лучше вернуться на свои корабли и напасть на другой, менее подготовленный город? Все эти вопросы были очень важными, но сейчас они Торгрима не волновали.
Он шагал по полю, когда на холмы уже начала опускаться ночная мгла, мимо воинов, разжигающих костры, лежащих в изнеможении, ухаживающих за ранеными или со стонами отдающих душу богам. Он миновал их всех и направился к далекому городку Клойну, где, как он видел, уже горело несколько костров. Усевшись на землю, он подобрал под себя ноги и стал смотреть на город. Вдруг он понял, что не один, и ощутил рядом с собой чье-то присутствие. Оглянувшись, он обнаружил, что в траве на расстоянии футов пятнадцати от него сидит Старри Бессмертный. Он молчал и даже не смотрел на Торгрима. Он просто сидел рядом.
В обычных условиях Торгрим, охваченный черной хандрой, никого не потерпел бы рядом с собой. Да, разумеется, в такие минуты ему случалось оказываться или на борту корабля, или в тесном маленьком домике, укрываться от непогоды вместе с другими, и тогда рядом были люди, но они старались держаться от него подальше, и этого было довольно. Но никто и никогда еще не пытался намеренно составить ему компанию в такой час.
Однако теперь он вдруг обнаружил, что присутствие Старри кажется ему совершенно естественным, оно не раздражало и не успокаивало его, будучи такой же неотъемлемой частью окружающего мира, как опускающаяся на холмы ночь или умеренная погода, которую совершенно не ощущаешь. Не сказав ни слова, Торгрим отвернулся и стал смотреть вдаль в сгущающихся сумерках.
Серый вечер постепенно перешел в ночь, а Торгрим все сидел и смотрел вдаль, затем — в бархатную темноту, бездонную глубину которой расцвечивали лишь немногочисленные островки яркого и колеблющегося света, костры да факелы на стенах далекого города. Он чувствовал, как в нем клубится тьма, разрастаясь и поглощая его. Мысли его были беспорядочными и отрывистыми, в голове не осталось ни единого слова, по крайней мере на языке, понятном человеку. Тело его замерло в полной неподвижности, и он обратился в слух, чувства и инстинкты.
А потом, немного погодя, хотя он утратил ощущение времени, он вдруг понял, что бежит, бесшумно скользя по поросшим травой холмам и стараясь оставаться в тени. Он чувствовал себя молодым, сильным и ловким. Рана в груди больше не болела. Впереди лежал монастырь Клойна и маленький городок, который прилепился к нему. Воздух благоухал запахами, которых он не замечал ранее: огня в очагах, жареного мяса, мужчин и женщин (теперь он знал, что они пахнут по-разному), свежевскопанной земли, гниющей соломы на грязных полах домов. И страха.
Он подобрался ближе, ничего не боясь, но осторожно обходя места, где жили люди. Ночь выдалась облачной, но не совсем уж непроглядной. Грязные стены форта были уже совсем близко, заслоняя тусклый свет над головой. На самом их верху были вбиты заостренные колья, образовывавшие частокол, который должен был выпустить кишки тем, кто вздумал бы напасть на город. Над невидимым отсюда монастырем вздымалась темная башня, похожая на какого-нибудь сказочного великана, стоящего на страже окрестностей.
Теперь ему стали слышны голоса, доносящиеся из форта. Смысл слов от него ускользал, зато он чувствовал интонацию. Она выдавала гнев и снова страх. Там двигались люди, много людей. Он чувствовал запах лошадей и слышал стук их копыт по мягкой земле. Вот раздался лязг оружия. Вдоль стен тянулась голая полоска истоптанной земли, очевидно, служившая дорогой. Торгрим, стараясь держаться от нее подальше, нырнул в неглубокую балку, тянувшуюся параллельно форту, и вновь бесшумно заскользил в тени.
В конце концов он вышел к тому месту, где ровную громаду крепостных стен до самого верха раскалывали массивные деревянные ворота в двадцать футов шириной, столь же несокрушимые, как и стены. По обеим сторонам ворот на стенах стояли вооруженные люди с факелами, а на земле внизу горели костры, так что никто, даже Торгрим Ночной Волк, не смог бы подобраться к ним незамеченным.
Затаившись, он стал наблюдать. Вдруг ворота распахнулись, и оттуда вышла колонна людей в некоем подобии боевого порядка. Торгрим напрягся и отполз поглубже в тень. Вновь зазвучали голоса, и Торгрим уловил гнев и досаду в незнакомых словах. То, что вооруженные люди вышли из форта, означало нечто очень важное, но он не понимал, что именно.
Идущие строем люди не издавали ни звука, у них не было факелов или иного источника света, и они вышли из форта на дорогу, тянущуюся вдоль стен. Возглавляли колонну двое всадников. Лошади мотали головами, а одна даже заржала, почуяв поблизости Торгрима, но тот не шелохнулся, а всадник ласково потрепал ее по шее, и они проехали мимо.
Конники повернули на север и вскоре скрылись в темноте, а колонна последовала за ними. Им понадобилось несколько минут, чтобы выйти из форта. Они шли в полном вооружении, держа щиты на сгибе локтя и копья на плечах. А потом огромные ворота закрылись за ними с грохотом и лязгом, накрепко и бесповоротно. Торгрим, не покидая балки, скользнул вслед за уходящими людьми. Море лежало к югу от них, он чувствовал его вездесущий запах, но они направлялись вовсе не к морю. Эти люди уходили в совершенно другом направлении.
Торгрим последовал за ними, держась в придорожной тени. Мужчины шагали походным маршем, некоторые прихрамывали из-за ран, полученных во время дневного сражения. Здесь запахи были острыми и едкими. Пот и шерсть, кожа, железо, лошади. Встревоженные взгляды обшаривали темноту. Но строя не нарушил никто.
За воротами колонна свернула на широкую, изрытую колеями дорогу — главный тракт, соединяющий Клойн с северными землями. Торгрим пригнулся и затаился, наблюдая, и вдруг какое-то движение привлекло его внимание. Два человека шли вдоль стены форта, тоже следя за удаляющейся колонной. Они не прятались; один даже держал в руке факел. Вот они приостановились на мгновение, а потом повернулись и шагнули к огромной земляной стене.
Здесь эти люди вновь остановились, и один постучал по стене рукоятью своего меча. Звук получился звонкий, так стучит железо по дереву, а не по земле. Он быстро стукнул два раза, сделал паузу и постучал снова. В стене, совершенно невидимая, распахнулась маленькая дверь, и оттуда хлынул слабый свет. Двое мужчин нырнули внутрь, дверь закрылась, и Торгрим Ночной Волк проснулся.
Глава восьмая
Прежде был выбор
Вождей превосходных —
Ныне лишь с волчьим
Хвостом я остался.
Сага о союзниках[15]
Старри Бессмертный по-прежнему был здесь. Он сидел на том же самом месте, как и тогда, когда Торгрим повернулся к нему спиной, прежде чем заснуть, или провалиться в свои волчьи сны, или что там с ним случилось на самом деле. Сам он этого не знал, как не знал с самого начала, и все тут. Он просто был здесь, а в следующий миг оказался в другом месте. Рана в груди пульсировала болью.
— Ты вернулся, — непринужденно заметил Старри. Похоже, помимо битвы, ничто не могло привести его в изумление.
— Я был…
Торгрим огляделся. Безлунная облачная ночь, тусклый свет льется откуда-то сверху, вдали, у форта, подрагивают огоньки. Он вернулся из своего волчьего сна. И точно знал, что еще никто и никогда не сидел вот так, рядом с ним, как Старри Бессмертный, пока в своем сне он был волком.
— Я был… здесь? — спросил Торгрим.
Волчьи сны позволяли ему видеть и понимать многое, но он не знал как. Однако, если он надеялся получить вразумительный ответ, то обратился не к тому человеку. Старри лишь пожал плечами:
— Не могу сказать, был ли здесь Торгрим или нет. А вот Ночной Волк, сдается мне, рыскал где-то в полях.
Они посидели в молчании еще немного, пока Торгрим смотрел на далекий Клойн. Он ощущал странное умиротворение, чего с ним раньше не бывало, когда он возвращался из своих волчьих снов. Торгрим спросил себя: уж не Старри ли Бессмертный тому причиной, не окутал ли он его своими чарами, пришедшими из потустороннего мира?
— Что ты видел? — негромко поинтересовался Старри.
Перед внутренним взором Торгрима поплыли видения из сна.
— Они ушли. Тяжеловооруженные пехотинцы. Они ушли. Маршем на север.
Молчание.
— Почему они так поступили? — спросил Старри.
И вновь молчание.
— Не знаю. Но я не думаю, что все эти мужчины были из одного места. Быть может, они решили, что сделали достаточно для Клойна и теперь отправились защищать свои дома.
Торгрим взглянул на Старри, и тот медленно кивнул в ответ.
— Это разумно, — протянул берсерк.
Торгрим вновь обратился к своим волчьим снам, образы которых встали у него перед глазами. Вот он нахмурился и отвел глаза, но потом пристальнее всмотрелся в очередную картинку. Чем больше он вглядывался в нее, тем ярче она становилась и тем сильнее он убеждался в ее важности.
— В чем дело? — поинтересовался Старри.
— Я видел и кое-что еще, — сказал Торгрим.
Арнбьерн Белозубый спал. День выдался долгим, начавшись в предрассветные часы, когда драккары еще только готовились к атаке, и растянулся вплоть до жестокой битвы. Меч Арнбьерна вволю испил крови, и никто не мог бы обвинить его в том, будто он уклонялся от боя. А вот Торгрим, как он успел заметить, в самом начале схватки не торопился даже встать в стену щитов.
Он забылся сном, думая о том, что Торгрим все-таки сыграл свою роль до конца и проявил себя с самой лучшей стороны. Он слышал, с каким восторгом отзывались о Ночном Волке его люди. В последний раз он видел его, когда ирландцы перешли в наступление, и Торгрим держался позади оборонительных порядков викингов, что, конечно, никуда не годилось. Но потом, через какие-то несколько секунд, на них навалились ирландцы, и Арнбьерну стало уже не до Торгрима.
Но, очевидно, Торгрим искупил свою вину, что было очень хорошо, поскольку теперь в представлении людей с «Черного Ворона» и других кораблей они были связаны воедино — Арнбьерн и Торгрим. Арнбьерн пошел на риск, впрочем, тщательно рассчитанный, приглашая Ночного Волка присоединиться к своему экипажу. Он решился на это потому, что намеревался повысить свой собственный статус, заручившись поддержкой воина из Вика. Репутация Торгрима была хорошо известна в Дуб-Линне, и Арнбьерн надеялся, что толика славы Ночного Волка перепадет и ему.
Однако все могло обернуться и по-другому — Торгрим мог подвести Арнбьерна или, хуже того, затмить его. Но пока что все вроде бы шло так, как он и задумывал. Арнбьерн — предводитель, а Торгрим — его хирдман. Хотя на деле все обстояло по-иному. Назвать Торгрима хирдманом — значило предположить, что он был неизменной и неотъемлемой частью хирда Арнбьерна, его личной дружины отборных воинов. Тогда как на самом деле Торгрим таковым не являлся. Ночной Волк был частью фелага, сообщества мужчин, которые нанялись на «Черный Ворон» для этого плавания. Они принесли клятву верности Арнбьерну и друг другу только на то время, пока длится их путешествие. Но ведь это не означало, что лучик славы Торгрима не падет и на Арнбьерна.
И потому Арнбьерн не просто спал, а спал крепко. В этот день битвы не случилось ничего такого, чтобы потревожило бы его покой, да еще и внешние обстоятельства тому способствовали. В отличие от рядовых викингов, которые спали прямо на сырой земле, завернувшись в шкуры, Арнбьерн лежал на раскладной кровати, столбики которой были вырезаны в форме голов скалящихся зверей. Сама кровать, его оружие, доспехи и морской сундучок располагались в шатре из ткани в красно-белую полоску, который его рабы доставили с «Черного Ворона» и разбили сразу же, как только он убедился, что ирландцы бежали и больше не вернутся.
Арнбьерну снилось, будто он спорит с кем-то, и тут в спор вступил кто-то третий. Хотя смысл слов от него ускользал, равно как и предмет спора (с таким же успехом это могли быть переговоры), Арнбьерн одерживал несомненную победу, ловко парируя все их риторические выпады. Его охватило ощущение эйфории и торжества. И вдруг, совершенно неожиданно, он перестал побеждать. Его аргументы разбивались один за другим, он стал косноязычен и неубедителен, и на лицах мужчин, с которыми он пререкался, появились издевательские ухмылки. Эйфория сменилась паникой.
С криком проснувшись, он окинул диким взором палатку, тускло освещенную одной свечой, которую он приказал не гасить на ночь. Голоса, оказывается, доносились снаружи. Один из них принадлежал Храфну Троллю, часовому, поставленному оберегать сон своего повелителя. В его собеседнике Арнбьерн узнал Торгрима сына Ульфа, который, очевидно, хотел поговорить с ним, но натолкнулся на яростное нежелание Храфна будить ярла, что было с его стороны вполне естественно.
— Храфн! — окликнул часового Арнбьерн. — Все в порядке. Торгрим может войти.
До Арнбьерна донеслось негромкое ворчание, затем звук шагов, и в палатку вошел Торгрим. Он был явно раздражен.
— Торгрим! Прости меня. — Арнбьерн встал, протянул руку гостю, и тот пожал ее. — Храфн всегда лишь исполнял свои обязанности. Я должен был сказать ему, что ты имеешь право видеть меня в любое время дня и ночи.
Торгрим недовольно фыркнул.
— Не понимаю, для чего вообще нужен часовой. Ты находишься в окружении трех сотен своих соотечественников.
— У мужчины всегда есть враги, — возразил Арнбьерн, — даже среди друзей. — Благодаря частому употреблению ответ вышел гладким и убедительным. — Но садись же, прошу тебя, добавил он, показывая на раскладной стул.
Торгрим сел и огляделся с таким видом, словно впервые столкнулся с подобной роскошью. Арнбьерн опустился на край постели. Торгрим прочистил горло. Он явно не знал, с чего начать. Это было на него не похоже. Вообще-то он не отличался многословием, зато знал себе цену и держался весьма уверенно. Арнбьерн ждал.
— Скажу тебе правду, Арнбьерн, — наконец заявил он. — У меня бывают особенные сны, бывают с тех самых пор, как я стал мужчиной, и в них я вижу разные вещи. Сегодня я тоже видел сон и наблюдал за тем, как ушла из Кдойна тяжеловооруженная пехота. Они отправились маршем на север, оставив город практически без защиты.
Арнбьерн кивнул и надолго задумался, прежде чем ответить.
— Говоришь, это всего лишь сны? Я слыхал о них. Не обижайся, прошу тебя, но люди говорят о тебе. Они говорят о Ночном Волке.
— Сны, да… Не знаю, — коротко бросил Торгрим, и голос его прозвучал куда резче, чем он намеревался. Помотав головой, он начал снова: — Не знаю, сны ли это или что-нибудь другое. Но вся штука в том, что они всегда сбываются, и я видел, как воины покинули Клойн. Мы должны немедленно атаковать форт, всей армией. Мы застанем их врасплох и с легкостью захватим в плен.
— Воины могли уйти, но стены-то остались на месте.
— Я видел и кое-что еще. Внутрь можно попасть и другим способом: через потайную дверь. Думаю, что смогу заставить их открыть ее. Я и дюжина добровольцев. Мы можем проникнуть в форт через потайной ходи открыть главные ворота, чтобы впустить остальных.
— Но это же безумие! Вас всех наверняка убьют.
— Не убьют, если мы будем действовать быстро, а остальная армия будет отвлекать их. И если у меня будет дюжина надежных помощников.
Арнбьерн уставился в темноту сквозь откинутый полог палатки и надолго задумался. Торгрим мог внушать уважение, но своих людей под рукой у него не было, как и корабля, кстати. Реальной властью он не обладал. И решение о том, будут они действовать или нет, предстояло принять ему, Арнбьерну.
— Ты же понимаешь, Торгрим, что сам я не могу отдать приказ армии наступать, — сказал он наконец. На время этого похода мы принесли клятву верности Хескульду Железноголовому.
— Разумеется. Но если ты разбудишь Жедезноголового и остальных, а потом объяснишь положение дел, то они последуют твоему совету. Я сам могу поговорить с ними, если хочешь.
Арнбьерн принялся взвешивать все последствия того, что предлагал Торгрим. Если Торгрим прав и Арнбьерн ввяжется в это дело, то станет героем. А вот если Торгрим ошибается, то Арнбьерн обречет армию на поражение. В лучшем случае это обернется для него унижением, в худшем случае смертью.
Можно ли доверять Торгриму? Тот явно верил всему, что говорил, но даже он сам не знал, откуда пришло к нему это знание и чем оно было — сном, видением, ниспосланным богами, или чем-то еще. Тонкой ниточкой, на которой будет подвешена судьба целой армии.
— Нет, Торгрим, прости меня, но я не могу поддержать твое предложение. — Арнбьерн выставил перед собой руку, заставляя умолкнуть Торгрима, который уже готов был разразиться протестами. — Я верю тебе. Верю. Но просить Хескульда и остальных рискнуть всем на основании твоих… снов это уже слишком.
Торгрим взглянул ему в глаза и ничего не сказал. Арнбьерну вдруг стало не по себе.
— Уверен, ты меня понимаешь, — продолжал Арнбьерн, чтобы стряхнуть наваждение и нарушить молчание. — Ярлы соберутся на встречу утром, чтобы решить, что делать дальше. И тогда ты сможешь выступить перед ними. Но я настаиваю на том, что это твое предложение должно подождать до утра.
Тут Арнбьерну пришло в голову, что другие, вероятно, поддержат этот план, который вполне может увенчаться успехом, и тогда его сочтут слабаком за то, что он придерживался противоположного мнения. Нет уж, такие вещи надо давить в зародыше.
Торгрим еще долго сидел на раскладном стуле, явно раздумывая, а не добавить ли что-либо еще. Наконец он встал.
— Очень хорошо, Арнбьерн, — бесстрастно произнес он, и в голосе его не было ни гнева, ни горечи, ни облегчения. — Подождем до утра. — С этими словами он вышел из палатки, причем так стремительно, что огонек свечи испуганно заметался в движении воздуха и едва не погас.
Глава девятая
Шлем-Страшило не защитит
В схватке смелых;
В том убедился бившийся часто,
Что есть и сильнейшие[16].
Речи Фафнира[17]
До рассвета оставалось еще несколько часов, и маленький отряд, состоящий примерно из дюжины воинов, осторожно двигался по низинам и балкам, стараясь держаться в тени и подбираясь к стенам крепости Клойн. Первым шел Торгрим. За ним на длинных, как у аиста, ногах-ходулях вышагивал Старри Бессмертный, по пятам за которым, в свою очередь, топал Харальд, приземистый и широкоплечий. Торгрим видел, что Харальд старается вытеснить Старри со второго места, на что берсерк не обращал ни малейшего внимания.
Торгрим принял решение, едва выйдя из шатра Арнбьерна. Он не мог обратиться к Хескульду Железноголовому через голову Арнбьерна, это было бы неправильно, но Арнбьерн не мог запретить ему отправиться в Клойн, если таково его желание, и взять с собой столько добровольцев, сколько потребуется.
— Берсерки пойдут с тобой, можешь даже не сомневаться, — заявил Старри, когда Торгрим объяснил ему свой план.
Так оно и получилось — уже через десять минут они были готовы к выходу, вооруженные до зубов и переминающиеся с ноги на ногу с тем нетерпеливым выражением на лицах, с каким собака ожидает команды хозяина. Торгриму пришло в голову, что, пожалуй, берсерки были не лучшими кандидатами на участие в предстоящей вылазке, но тут уж ничего поделать было нельзя. Они оказались единственными, на кого он мог рассчитывать, да и то потому, что Старри отчего-то решил держаться рядом с ним.
Заодно Торгрим разбудил и Харальда, который, в отличие от берсерков, никак не желал просыпаться, но, уразумев наконец, что от него требуется, стряхнул с себя сон и был готов уже через пару минут. И вот теперь они крадучись двигались в ночи.
У Торгрима был план или, по крайней мере, идея, которая при нужде могла сойти за таковой: проникнуть в крепость через маленькую дверь, сохранять в тайне свое присутствие насколько возможно, открыть главные ворота и удерживать их в таком положении. Как только створки распахнутся, в форте неизбежно воцарятся хаос и паника, что, как надеялся Торгрим, привлечет внимание норманнов.
Он попытался объяснить свои резоны берсеркам, но те, едва начав слушать, буквально сразу же потеряли интерес к его объяснениям. Такие вещи, как планы, их ничуть не занимали.
Пригнувшись, воины маленького отряда крались вдоль гребня невысокого холма, который укрывал их от взглядов часовых на стене форта. Отблески света подсказали Торгриму, где стражники разожгли костры у главных ворот, и он обошел это место по широкой дуге, после чего вновь подобрался к кряжу в сопровождении Старри и Харальда.
— Вон там, сразу же за кругом света, мы по одному пересечем открытое пространство и доберемся до стены форта, — пояснил он.
— Так близко к кострам? А почему не подойти к форту с северной стороны, где света нет вообще? — пожелал узнать Харальд.
— Потому что там у стражников на стенах глаза уже привыкли к темноте. А здесь костры высветят любого, кто захочет подойти к главным воротам, но при этом разглядеть, кто крадется в тени, будет очень трудно.
Они пригнулись и вновь двинулись вдоль хребта холма, но, пройдя еще футов двадцать, Торгрим снова подал команду остановиться.
— Первым пойду я, — вызвался Старри, пожалуй, слишком нетерпеливо и слишком громко. Харальд было запротестовал, но Торгрим поднял руку.
— Первым пойду я, — отрезал он. — Харальд — следующий. А потом, Старри, ты по одному начнешь отправлять своих людей. Сам пойдешь последним.
Он не стал дожидаться возражений, чуть ли не ползком перебрался через высокий гребень и принялся спускаться по склону. Роса быстро намочила его кожаные сапоги. На левой руке у Торгрима висел щит, и он старательно придерживал его, чтобы тот не лязгнул о рукоять Железного Зуба и не выдал его стражникам.
Трава сменилась утоптанной землей, когда он добрался до расчищенного участка, окружавшего форт по периметру, совсем так, как он видел в своем волчьем сне. Сторожевые костры у ворот горели ярко, и он избегал смотреть на них. Пригнувшись, он стремглав пересек открытое пространство, напряженный, в любой миг ожидающий окрика, но ослепительное пламя костров, треск углей, звуки ночи и просто поздний час, когда бдительность неизбежно ослабевает, надежно укрыли его от глаз любого наблюдателя.
Прижавшись к земляной стене, которой была обнесена деревушка Клойн, он немного подождал, переводя дыхание, и стал смотреть в том направлении, откуда пришел. Открытое пространство уже пересекал Харальд. Он также добрался до стены незамеченным и распластался на ней, пока Торгрим наблюдал за тем, как в темноте к ним приближается приземистая фигура Нордвалла Коротышки.
Торгрим вдруг улыбнулся про себя и покачал головой, осознав всю драматическую нелепость ситуации. «Ну и для чего я отправился в этот дурацкий и рискованный набег? — спросил он себя. Впрочем, ответ был ему хорошо известен: — Чтобы поскорее покончить с этими дурацкими и рискованными набегами».
У себя дома в Вике он располагал такими богатствами, которых обычному человеку хватило бы на несколько жизней. На своем веку ему довелось пережить такие приключения, о каких остальные могли только мечтать. Все, казалось1 бы, на этом можно и остановиться. Но попасть домой они с Харальдом могли только с помощью Арнбьерна, а тот не намеревался отправляться в обратный путь, не разжившись изрядной добычей.
«Сейчас я ничего так не хочу, как покончить со всем этим и вернуться домой, — думал Торгрим, — но, чтобы найти для этого средство, придется еще раз взяться за меч. Ну, значит, так тому и быть».
Последним открытое пространство проскочил Старри и всем телом прижался к стене. Торгрим подался к нему и увидел, как Старри кивнул в темноте. Все бойцы были уже на этой стороне. Движения Старри понемногу становились все более дергаными и нервными. В нем просыпался берсерк.
Торгрим положил было ладонь на рукоять Железного Зуба, но потом сообразил, что сейчас ему требуется совсем другое оружие. Опустив руку, он вынул длинный кинжал, который носил в ножнах на правом бедре, и двинулся вперед, держась поближе к стене и время от времени задевая ее щитом. Он был уверен, что теперь их никто не заметит, — внизу, у подножия стены форта, лежала густая тень, и любому стражнику пришлось бы далеко перегнуться наружу, чтобы разглядеть их.
Но, кто бы ни остался в Клойне, они будут опасаться нападения со стороны поля, а не от подножия.
Они обогнули угол форта, пройдя четыреста футов. И еще четыреста. Торгрим пытался прикинуть, где может находиться эта потайная дверь, но теперь он смотрел на стену под совсем другим углом. Они двигались почти на ощупь в сплошной темноте, и лишь с одной стороны над ними нависала мрачная громада крепостной стены. А потом рука Торгрима коснулась края деревянной рамы, он замедлил шаг, а вслед за ним остановились и остальные. Он провел ладонью по полотну двери, и контуры ее начали медленно проступать из темноты. Все, они были на месте.
Торгрим протянул свой щит Харальду и поудобнее перехватил кинжал. Согнув руку в локте, он дважды коротко постучал рукояткой по двери, сделал паузу и стукнул в третий раз, совсем так, как тот человек в его волчьем сне. Он подождал. Изнутри не доносилось ни звука. Лишь сзади неслышно переступали с ноги на ногу берсерки, которым не терпелось добраться до врага. Вокруг по-прежнему царила мертвая тишина. Где-то вдали заквакали лягушки. И вдруг с другой стороны раздался приглушенный скрип засова и скрежет петель. Дверь распахнулась.
Торгрим шагнул в дверной проем и оказался лицом к лицу со стражником, который отпер ему дверь. Спросонья тот выглядел злым и недовольным, но только до того момента, пока не сообразил, что Торгрим — никакой не ирландец. Ночной Волк видел, как на лице его промелькнула череда сменявших друг друга чувств — удивление, смятение, гнев, страх. Левой рукой он схватил стражника за тунику, выдернул его из проема и обратным движением правой руки вцепился ему горло. Извиваясь в конвульсиях, тот беззвучно рухнул на землю.
Харальд вернул отцу щит. Тот повесил его на левую руку, а правой во всю ширь распахнул дверь. Где-то здесь должен быть еще один стражник, в этом Торгрим не сомневался. И точно, тот как раз поднимался с небольшой лавки, и на лице его было написано то же самое полусонное раздражение. Торгрим оглушил его ударом щита по голове и перешагнул через упавшее тело, а шедший следом за ним Харальд прикончил стражника тем же способом, которым его отец расправился с первым.
Итак, они проникли внутрь крепости. Торгрим двинулся вдоль стены, стараясь держаться в тени, обшаривая взглядом небольшой поселок во внутреннем дворе форта Клойн. В тусклом свете луны, которую то и дело закрывали облака, он разглядел смутный и грозный силуэт башни и спросил себя, а не заперлись ли люди внутри, воображая, что находятся в безопасности, и не втянули ли лестницы сквозь высокие двери сразу же после того, как тяжеловооруженная пехота покинула город. Насколько он мог судить, в башне запросто поместился бы весь Клойн. До сих пор ему попались лишь два ирландца. И оба были уже мертвы.
Он двинулся дальше, быстро и осторожно, ступая совершенно бесшумно. И вдруг до его слуха донесся какой-то странный скребущий звук, который могла бы издавать мышь или крыса, только более громкий, и, казалось, он раздавался где-то совсем рядом. Торгрим остановился и обернулся. Нордвалл Коротышка грыз край своего щита, пытаясь удержать себя в руках. Торгрим заметил, что и остальным берсеркам становится все труднее владеть собой. Харальд тоже обратил на это внимание и метнул на отца выразительный взгляд, словно бы говоря: «Не представляю, что мы будем дальше с ними делать…»
— Терпение, ребятки, терпение, осталось совсем немного, — громким шепотом произнес Торгрим и двинулся вперед.
Он видел, как по верхнему краю стены, в двадцати футах у них над головой, расхаживают вооруженные люди, но они смотрели наружу, в темноту, а не на внутреннее пространство городка. Да и с чего бы им смотреть в другую сторону?
Норманны шли быстро. Торгрим едва не упал, наткнувшись на редкую изгородь из жердей, обозначавшую границу чьей-то собственности. Примерно в двухстах футах от стены он различил круглую деревянную постройку — должно быть, жилище какого-то крестьянина, увенчанное конусообразной соломенной крышей. Он остановился и вновь осмотрелся, пытаясь определить свое местоположение. Отсюда он мог разглядеть около десятка одинаковых домиков, каждый из которых был окружен клочком возделанной земли. Диаметр форта составлял примерно четверть мили, и, по расчетам Торгрима, крепостные стены могли вместить от двух до трех дюжин подобных домишек, включая высокую деревянную церковь, очертания которой он разглядел справа от башни.
Город по центру рассекала широкая дорога, и Торгрим на мгновение заколебался, а не пойти ли по ней в открытую, с таким видом, словно они имеют на это полное право. Иногда лучше всего прятаться на открытом месте. Но, немного поразмыслив, он все-таки решил не рисковать. Вместе этого он перевалился через изгородь на другую сторону. От удара о землю его грудь пронзила острая боль, и он понял, что разбередил рану. Двинувшись дальше, он услышал, как остальные последовали за ним.
Еще один забор. Они перебрались через него, и вдруг Торгрим услышал звук, которого боялся больше всего и которого с замиранием сердца ожидал с той самой минуты, как только они вошли в маленькую дверь, оставив за собой мертвого стражника. Неподалеку раздалось глухое и угрожающее рычание, пока еще слишком низкое, чтобы взывать тревогу, но становившееся все громче.
— Проклятье! — свистящим шепотом выругался Торгрим.
Одним слитным движением он сунул в ножны кинжал и обнажил Железный Зуб. Не успело лезвие сверкнуть в тусклом лунном свете, как рычание перешло в громкий заливистый лай, недвусмысленно говорящий о том, что опасность близка.
«Надеюсь, эта чертова тварь сидит на привязи», — подумал он, ускоряя шаг. Но, к несчастью, пес оказался на свободе. Он уже несся к людям от ближайшего домика, причем в темноте виднелся только его гигантский силуэт и оскаленные зубы. Примерно за десять футов до одного из берсерков по имени Йокул он взвился в прыжке, но все его усилия привели лишь к тому, что в полете его встретил меч Йокула, вспорол ему брюхо и отшвырнул его в сторону.
Своим надсадным лаем псина, однако же, разбудила все окрестных собак. Сначала отозвались те, что охраняли покой близлежащих домиков, но потом проснулись и принялись вторить им собаки уже всей деревни, так что вскоре викингам стало казаться, будто на них ополчились все псы Западного мира.
— Сколько же… чертовых… собак… держат… эти чертовы… ирландцы? — захлебываясь словами, прошипел Старри.
— Идем дальше. Нам нельзя терять времени, — в полный голос произнес Торгрим, поскольку таиться уже не имело смысла.
Перепрыгнув через ближайшую изгородь, он пробежал через дворик и устремился к следующему частоколу. Теперь сквозь лай собак он явственно различал уже и людские голоса, а в разных концах поселка один за другим вспыхивали факелы.
Впереди показались главные ворота, подсвеченные огнем костров, разведенных по обе стороны от них. Рана в груди отзывалась острой болью на каждый его шаг, и он уже чувствовал, что туника начинает намокать от крови. Кольчугу он надевать не стал, как и Харальд, поскольку ирландцы кольчуг не носили и характерный металлический лязг ее звеньев выдал бы их с головой. Впрочем, сейчас, на бегу, с трудом переводя запаленное дыхание, он ничуть не жалел об ее отсутствии.
— Берегитесь собак! — не оборачиваясь, крикнул он. — Сейчас они спустят их с привязи!
Ирландцы знали лишь то, что внутри крепости оказались чужаки, но сколько их и где они находятся, они еще не выяснили. «Вместо того, чтобы организовать оборону, они пока что ограничатся тем, что спустят на нас собак, — решил Торгрим, — чтобы те обнаружили неприятеля и заставили его залечь». Именно так поступил бы на их месте и он сам.
Они находились уже в футах пятидесяти от ворот и бежали по открытому месту безо всяких заборов и изгородей, когда их наконец заметили стражники на стенах. Торгрим не знал ни слова по-ирландски, но заполошные крики, отчаянные жесты и щелчки накладываемых на тетиву стрел говорили сами за себя.
До ворот оставалось тридцать футов, когда Торгрим увидел собак. Их было не меньше десятка, они мчались с разных сторон, распластавшись в беге, захлебываясь лаем и лязгая клыками.
Молот Тора! Он не хотел останавливаться, пока они не доберутся до главных ворот и не распахнут их. До той поры о помощи главных сил приходилось только мечтать. А еще они не могли позволить, чтобы стражники преградили им путь к воротам. Но если они и дальше будут бежать, то собаки просто догонят их и разорвут на куски.
— Стена щитов! Делаем стену! — закричал он, пытаясь остановиться и пробежав по инерции еще несколько шагов.
Едва он успел вскинуть свой щит, как одна из собак прыгнула прямо на него, оскалив клыки. Из ее распахнутой пасти летела пена. Он принял ее на щит и отшвырнул в сторону, одновременно рубя мечом другую. Он надеялся, что его люди успеют образовать нечто вроде оборонительного круга и, быть может, даже отступить к воротам, не подпуская к себе собак.
Откуда-то слева, из темноты, на него прыгнула еще одна собака. Торгрим не видел ее до тех пор, пока клыки не впились ему в предплечье. Закричав от боли, он попытался поразить ее мечом, но не мог достать пса клинком — ему мешал собственный щит. Еще один зверь прыгнул на него справа, но его яростный лай перешел в жалобный вой, когда в полете его встретил меч Харальда и отбил в сторону. Харальд шагнул влево и проткнул клинком пса, повисшего на руке отца, а потом пронзил его вновь и несколько раз ударил мечом, пока тот наконец не разжал клыки и не свалился на землю.
Отец и сын развернулись навстречу очередной собаке, но тут вдруг перед ними оказался Старри с топором в одной руке и коротким мечом в другой. Он заработал ими, словно ветряная мельница, и Торгрим с опозданием сообразил, что жуткий вой, который он поначалу принял за собачий, на самом деле издавал Старри Бессмертный. Рядом с ним появились и другие берсерки. На руке у Нордвалла повисла собака, раскачиваясь взад и вперед в такт взмахам топора шведа, но Коротышка, казалось, просто не обращал внимания на столь досадную помеху.
Йокул и еще один воин, имени которого Торгрим не знал, стояли спина к спине в окружении воющих и лязгающих клыками собак, которые таки норовили прошмыгнуть под их смертоносными клинками. Один пес уже лежал на земле неподвижно, еще двое, поджав хвосты, ковыляли прочь. Торгрим спросил себя, когда же в Клойне закончатся собаки, и вдруг увидел, как Йо- кул подпрыгнул на месте, резко развернулся, наобум взмахнул мечом и рухнул навзничь. Из его шеи торчало короткое древко стрелы. В мгновение ока сторожевые псы набросились на него и принялись рвать на куски. Торгрим обернулся. Стражники кучей столпились на стене, и несколько человек уже держали луки наизготовку.
— За мной! К воротам! — Лучники представляли собой куда большую опасность, чем собаки. — Старри, собирай своих людей и отступай к стене!
Приказ-то он отдал, но вовсе не был уверен, что берсерки услышат его и тем более выполнят. Вокруг них с рычанием и лаем бесновались собаки, то и дело приседая для прыжка, но нападать уже не торопились, и Торгрим понял, что берсерки свирепостью превосходят собак и те это почуяли.
Вот он, долгожданный момент.
— Харальд, за мной! — прокричал Торгрим и побежал вперед, приближаясь к огромным деревянным створкам, которые могли впустить окружающий мир в Клойн, а могли и отгородить от него. В землю перед ним вонзилась стрела, он споткнулся об нее и едва не упал. Старри с берсерками образовал нечто вроде арьергарда, не позволяя собакам напасть на них с тыла.
Торгрим уже различал огромную поперечную балку, запиравшую ворота, но решил, что у них с Харальдом достанет сил, чтобы поднять ее. До ворот оставалось десять футов, когда с дальней стороны из темноты вынырнули трое мужчин и бросились к ним, держа мечи наизготовку.
Первый налетел на Торгрима и замахнулся клинком, намереваясь разрубить его пополам. Торгрим отвел щит в одну сторону, а руку с мечом — в другую, открываясь и словно приглашая неприятеля нанести неуклюжий удар. Когда же тот последовал, он подставил под него щит, отбросил клинок противника в сторону, а своим нацелился в его незащищенную грудь.
На том бы все и кончилось, но тут ирландец справа ударил по мечу Торгрима, ударил неловко, но удачно, и острие
Железного Зуба уткнулось в землю. Он тут же попытался нанести рубящий удар Торгриму в голову, но совершил ошибку, и Ночной Волк поймал меч ирландца на свой щит, шагнул вперед и каблуком двинул ирландца в коленную чашечку. Он почувствовал, как подалась кость, услышал громкий хруст, а в следующий миг воин с криком рухнул на землю.
Торгрим перенес все внимание на первого нападавшего, уголком глаза приметив Харальда, обменивавшегося ударами с третьим стражником за его спиной. Ирландец знал свое дело, и всего шестью месяцами ранее юноша стал бы для него легкой добычей, но теперь Харальд был уже совсем другим человеком. Он умело орудовал щитом и мечом, отражая нападение ирландца, вооруженного мечом и кинжалом, и клинки их тускло поблескивали в свете факелов.
«Надо поторапливаться», — подумал Торгрим. Его противник оказался самым никудышным мечником из всех троих, и Торгрим не стал попусту терять времени. Когда его собственный выпад был отбит, он принял чужую контратаку на щит и нанес разящий удар, после чего перешагнул через упавшего и пронзил клинком шею воина, с которым дрался Харальд, не обратив внимания на неодобрительное выражение, появившееся на лице сына.
— К воротам! — крикнул Торгрим и на мгновение оглянулся.
Берсерки были полностью поглощены битвой с собаками и стражниками, которые осторожно наступали на их передовой отряд, сообразив наконец, сколь он малочислен. Еще один из берсерков лежал мертвый, а другой бился в конвульсиях, силясь вырвать торчавшее из живота древко стрелы.
Торгрим ухватился обеими руками за поперечину.
— Помоги мне! — крикнул он Харальду, и они вдвоем взялись за тяжеленную дубовую балку и приподняли ее из железных захватов.
Отшвырнув ее в сторону, они навалились на деревянные створки. На крепостном дворе уже царил хаос, кричали люди, выли собаки, но все звуки заглушал колокольный звон церкви, призывавший горожан к оружию. Это хорошо. В этом и заключался его план. Шум и суматоха за крепостными стенами станут призывным кличем для войска викингов.
Торгрим и Харальд дружно навалились на створки ворот. Поначалу те сопротивлялись, но потом подались, пошли уже легче и наконец распахнулись настежь. Оборона Клойна была прорвана, и норманнам открылся путь в самое сердце форта. Но за распахнутыми воротами крепости царила мертвая тишина и темнота. Здесь не было видно признаков жизни, и ничто не предвещало того, что вскоре кто-то придет им на помощь. Если вообще когда-нибудь придет.
Глава десятая
Бился я храбро и рьяно,
Но были неравными силы.
Скальда красная кровь
Руки твои обагрила.
Я приготовил из трупов
На радость воронам трапезу.
Сага о Гисли
Вот уже второй раз за одну ночь крепкий сон Арнбьерна Белозубого был нарушен, что отнюдь не привело его в благостное расположение духа.
— Храфн! Что, во имя Одина, там происходит? — сердито крикнул он, сообразив, что проснулся окончательно.
— Не знаю, — отозвался Храфн. — Но что-то происходит, это точно.
«Отец Небесный, спаси меня от этих проклятых идиотов», — подумал Арнбьерн, сбрасывая меха и выбираясь из своей уютной постели. Оттолкнув Храфна, он откинул полог шатра и вышел в ночь. Она была темной, сырой и прохладной, но в воздухе явственно ощущалось возбуждение. Арнбьерну понадобилось всего несколько мгновений, чтобы понять его причину. Колокола. В той стороне, где находился Клойн, вовсю надрывались колокола. Он повернулся на звук. Теперь ему стали слышны и приглушенные расстоянием крики, и он различал даже острые лучики света — это метались люди с факелами, разбегаясь в разные стороны, словно искры от костра.
Проклятье!
— Храфн! — крикнул Арнбьерн громче, чем в том была необходимость. — Торгрим в лагере? Ступай разузнай, да побыстрее!
Стражник убежал прочь, а Арнбьерн вновь повернулся лицом в сторону Клойна. Повсюду вокруг него пробуждались ото сна и вылезали из-под шкур воины, хватая оружие и глядя в ту же сторону, что и он. До него доносились обрывки споров и предположений о причине суматохи.
Храфн вернулся очень быстро, но Арнбьерн все равно остался недоволен.
— Торгрим исчез вместе с сыном. Как и Старри со своей бандой полоумных. Тородд видел, как они уходили примерно час назад, но куда они направились, он не знает.
«Зато я знаю, черт бы их всех подрал, — подумал Арнбьерн. Будь он проклят!» Арнбьерн злился, потому что ему предстояло принять решение, которое могло иметь далеко идущие последствия для него самого. Это было очень рискованное решение, и, если он ошибется, ему придется плохо.
Но Арнбьерн не зря был могущественным и состоятельным ярлом, и он бы никогда не стал таковым, если бы колебался и терзался сомнениями.
— Поднимай людей, — резко бросил он Храфну. — К оружию, мы идем в бой.
Храфн был достаточно сообразительным, чтобы не задавать ненужных вопросов, и, когда он отправился выполнять полученный приказ, Арнбьерн поспешил на розыски Хескульда Железноголового и остальных. Он застал их, как и предполагал, подле лагеря Железноголового. Владельцы кораблей собрались вместе и вглядывались в темноту, пытаясь угадать, что там может происходить.
— Арнбьерн! — сказал Хескульд, когда он приблизился. — А я как раз собирался послать за тобой. Что ты обо всем этом думаешь? — И он мотнул своей длинной бородой в сторону далекого Клойна.
— Это все — моих рук дело, — пояснил Арнбьерн. — Я решил отправить своих людей, чтобы они тайком пробрались в город, открыли ворота и впустили всех нас. Я вызвал добровольцев. Вперед вышли Торгрим с берсерками. Но, похоже, их обнаружили.
Хроллейф с «Серпента» сердито фыркнул.
— А предупредить об этом нас ты не удосужился? Такие планы срабатывают куда удачнее, если люди знают, что, собственно, происходит на самом деле.
— Эта мысль пришла ко мне во сне, как дар богов, полагаю. Времени для советов и прочего не было. Я решил, что должен действовать самостоятельно, — пустился в объяснения Арнбьерн. — Я как раз собирался предупредить вас, разбудить людей и приказать им готовиться к наступлению. Пока мы тут с вами разговариваем, мои воины вооружаются. У нас должно было остаться время на подготовку, но, очевидно, Торгрим где-то просчитался. Он обещал открыть ворота только через час.
Хроллейф недовольно заворчал. Остальные поддержали его негромким ропотом. Хескульд Железноголовый заявил:
— Полагаю, ты все равно должен был предупредить нас обо всем, пусть даже наши воины не участвуют в этой затее.
— Да, должен был, и я приношу свои извинения, но, говоря по правде, эта идея меня посетила всего какой-нибудь час назад или около того. Иногда смелый ход — самый верный.
Читать бесплатно другие книги:
