Советская военная разведка в Китае и хроника «китайской смуты» (1922-1929) Алексеев Михаил
Снабжение иностранных партийных деятелей и сотрудников Коминтерна документами прикрытия, и в первую очередь паспортами, возлагалось на подотдел «техники». Существовало несколько способов получения паспортов. Первый из них, самый простой и далеко не самый надежный, заключался в следующем. Иностранный коммунист, проживавший в СССР, передавал свой паспорт в ОМС Коминтерна, где документ «подправлялся» с учетом данных человека, которому он предназначался. Понятно, что подготовленный таким образом документ, который назывался «промытым» паспортом, часто причинял массу неприятностей своему новому владельцу, а сам способ не обеспечивал все возраставшую потребность в легализационных документах. Полностью поддельными документами в Коминтерне практически не пользовались.
Особенно ценились паспорта Швейцарии, которые позволяли их владельцам путешествовать по странам Западной Европы без визы. Наиболее надежным был способ получения швейцарских паспортов с привлечением полицейских чиновников, которые сотрудничали с местной компартией на идеологической или материальной основе. Так, полицейский служащий (псевдоним «Сапожник») паспортного стола в г. Вале с 1926 г. передавал компартии Швейцарии в интересах ИККИ паспорта и другие официальные документы, в которых нуждался Коминтерн. За это «Сапожник» получал ежемесячное вознаграждение в размере 150 франков, а с середины 30-х годов имел еще и премию в 100 швейцарских франков за каждый выданный документ. Этот полицейский сотрудничал с Коминтерном, а через него и с советской разведкой вплоть до 1942 г. Процедура получения паспортов выглядела следующим образом. Установочные данные (пол, возраст, особые приметы) на человека, которому был нужен паспорт, передавались «Сапожнику», который подбирал в архивах полицейского управления швейцарского гражданина с данными, максимально совпадавшими с переданными из Москвы. Затем в подотделе «техники» изготовлялось фальшивое свидетельство о рождении, на основании которого паспортным столом в г. Вале и выдавался паспорт.
Однако владелец паспорта не выдерживал серьезной проверки, когда по месту жительства его «родных» посылалась его фотография, которую должны были опознать.
В подотделе «техники» изготовлялись и другие легализационные документы, а также печати, штампы, спецчернила, бумага и т. п.
Через ОМС продолжали действовать соответствующие отделы Профинтерна, КИМ и других международных организаций.
ОМС создавал пункты связи не только за границей, но и на территории Советской России, в первую очередь в портовых городах.
С мая 1924 г. до мая 1927 г. действовал пункт связи ОМС в Пекине. Представителем ОМС являлся А. Я. Сярэ46, до этого работавший по линии Разведупра Штаба РККА помощником резидента в Ревеле. Сярэ находился в Пекине под прикрытием советского полпредства в качестве заведующего его финансовой частью. Спустя несколько лет он вновь окажется в Китае в качестве представителя IV управления под официальным прикрытием, на сей раз уже в качестве резидента – консул в Дайрене (с 1932 г), первый секретарь в Нанкине (с сентября 1933 г).
К 1928 г. Отдел международной связи имел свои пункты в Одессе, Владивостоке, Иркутске, Чите, Ленинграде, Мурманске, Киеве, Баку, Риге, Ревеле (Таллине), Берлине, Вене, Варне, Стокгольме, Париже, Христиании (Осло), Константинополе, Амстердаме и других городах Европы, Азии и Америки. Через эти пункты ОМС наладил связи с компартиями многих стран. Было положено начало развертыванию работы на местах под прикрытием создаваемых экспортно-импортных фирм.
Развернул работу пункт связи ОМС и в Шанхае, решая задачи установления контактов с революционными организациями Китая, Кореи, Японии и других стран. Этот пункт занимался получением и отправкой почты, зашифровкой и расшифровкой шифротелеграмм, распространением коммунистической литературы, финансовыми операциями, в том числе передачей «московских» денег руководителям компартий, отправкой на учебу отобранной китайской молодежи, «обслуживал» представителей Профинтерна, КИМ, МОПР, Антиимпериалистической лиги.
Отдел международной связи Коминтерна являлся строго засекреченным подразделением, и вся его работа за рубежом должна была осуществляться нелегально и конспиративно. Но о какой конспиративности и нелегальности могла идти речь, если до майского постановления Политбюро ЦК ВКП(б) представители ОМС за рубежом находились на должностях советских полпредств и торгпредств, а с 1923 г. фельдъегерская связь ГПУ использовалась «для нужд Отдела международной связи». Значительная часть печатной продукции, различных грузов и товаров, предназначенных для Коминтерна, шла в Москву в адрес Наркомата внешней торговли. Коминтерновские телеграммы и радиограммы за границу (и наоборот) передавались компартиям только через Наркомат иностранных дел – специально была учреждена должность «представителя ИККИ при НКИД» по отправке радиотелеграмм. Для перевозки людей и грузов ОМС использовал выделенные в его распоряжение по решению Политбюро ЦК и Совнаркома специальные железнодорожные вагоны и торговые суда. Периодически между ИККИ, с одной стороны, а с другой – советскими наркоматами и ведомствами возникали разногласия, споры и даже конфликты.
Далеко не все сотрудники ОМС были профессионалами в нелегальной работе, что приводило к регулярным провалам. В повседневной практике Отдела международной связи при переписке и обмене телеграммами использовались коды и шифры. Однако и здесь к этим элементам конспирации нередко относились формально. «Уважаемый товарищ. 1. Ваше письмо от 17 /IV и приложенные 256 кило чаю для Леона Асланиди получено…» – писал сотрудник ОМС, скрывавшийся под псевдонимом «Блиц», заведовавшему отделом «Альбрехту» (Абрамовичу) весной 1926 г. Под «Леоном Асланиди» скрывалось кодовое обозначение компартии Японии, а «килограмм чая» подразумевал один американский доллар. «Блиц» не удержался от комментариев используемого в переписке кода: «…Надо иметь в виду особенности каждой страны, наприм[ер], ни один черт из Москвы не присылает «чай» в Асланидию, т. е. такой покупки или заказа никогда не было и не будет».
В августе 1925 г. секретарь Исполкома Коммунистического интернационала молодежи Виссарион Ломинадзе47 обратился к секретарю ИККИ Отто Куусинену48 и председателю Исполкома Коминтерна Г. Е. Зиновьеву с заявлением, в котором подверг резкой критике деятельность как московского аппарата ОМС, так и его берлинского и венского пунктов. Каплей, переполнившей чашу терпения ответственного работника КИМ, явились злоключения одного из сотрудников Исполкома Коммунистического интернационала молодежи, который был задержан на пароходе германской полицией и провел восемь дней в гамбургском участке, поскольку не получил от представителя ОМС в Берлине А. Л. Абрамова (псевдоним «Миров») нужных документов.
«Т[оварищ] Иоганн, – писал Ломинадзе о другом сотруднике ИККИМ, – арестованный сейчас в Голландии. получил какую-то дрянную бумажонку, которая осложнит его положение, тогда как все это можно было устроить вполне легально. Со своей стороны я добавлю еще несколько фактов, – продолжал возмущаться Виссарион Ломинадзе. – Я, уезжая из Берлина в Прагу, получил две явки в Прагу от того же т. Мирова. Обе оказались совершенно фантастическими, и я, конечно, позорно провалился бы в Праге, не возьми я случайно одного частного адреса у частного знакомого.»
Не единичным случаем было выяснение отношений между уполномоченными (представителями) ОМС и Исполкома Коминтерна за границей. Об этом свидетельствует документ, датированный сентябрем 1927 г. и называвшийся «О взаимоотношениях отделения ОМС с уполномоченными ИККИ». В нем, в частности, говорилось, что отделение ОМС в Китае «…имеет целью установить связь между ИККИ и Китаем» и оно «…не подчинено уполномоченным ИККИ в Китае, а ответственно за свою работу перед ОМС ИККИ». Более того, любые сношения уполномоченного ИККИ с отделением ОМС должны производиться исключительно через заведующего ОМС или его заместителей, финансовые операции – лишь по указанию ОМС ИККИ; то же касалось заказов паспортов, прохождения всей переписки с заграницей. Наконец, все конфликты между уполномоченными ИККИ и отделением, указывалось в документе, должны разрешаться ОМС.
Очевидно, предложения по финансированию компартий должны были исходить от уполномоченных ИККИ на местах, а никак не от ОМС, функции которого должны были быть ограничены лишь передачей выделенных средств. Ведь в конечном счете решения о финансировании зарубежных компартий и размерах этого финансирования принимал не Отдел международной связи, а Секретариат (Политсекретариат) ИККИ. Классический пример, когда телега была поставлена перед лошадью. Такой документ мог быть принят исключительно благодаря поддержке И. А. Пятницкого, бывшего заведующего ОМС и курировавшего в Политсекретариате деятельность Отдела международной связи.
Деятельность военной разведки в первой трети ХХ в. нельзя рассматривать в отрыве от деятельности Исполкома Коммунистического интернационала. Между Разведупром (IV управлением Штаба РККА) и международной организацией коммунистов происходил постоянный обмен информацией и людьми. Сотрудники Исполкома Коминтерна переходили на службу в военную разведку и наоборот. Подобное явление было довольно распространенным.
Контакты за границей представителей Разведупра и сотрудников ИККИ (особенно когда в одном городе, в одной стране оказывались старые знакомые и друзья по работе в компартиях и в аппарате Коминтерна) невозможно было исключить, и они представляли собой неизбежное зло, неся в себе перманентную угрозу провала. И в первую очередь для военных разведчиков.
1.2. Усилия, предпринимавшиеся Советским Союзом по созданию в Китае дружественного государства (1922–1926)
Для обеспечения государственных интересов на Дальнем Востоке советские представители настойчиво добивались нормализации советско-китайских отношений, признания РСФСР существовавшим пекинским правительством де-юре. Одновременно развертывалась военно-политическая деятельность Советского Союза на Юге Китая. По сути, это были два независимых и разнесенных друг от друга по месту процесса. Попытки их объединить были предприняты позднее и в конце концов достигли результатов, плодами которых СССР воспользоваться не удалось.
Начатый еще в 1920 г. курс на установление дипломатических отношений с центральным (пекинским) правительством предусматривал решение в том числе и вопросов, относившихся к КВЖД в Северной Маньчжурии.
12 декабря 1921 г. в Пекин для проведения переговоров прибыла советская делегация во главе с А. К. Пайкесом49 в качестве неофициального посланника. Вместе с тем Пайкесу был гарантирован дипломатический иммунитет и «все способы сношения с Москвой» – использование курьеров и шифровальной переписки. Однако вступить в переговоры с китайской стороной Пайкесу так и не удалось. 12 августа 1922 г. в Пекине появилась новая российская делегация во главе с А. А. Иоффе50, которого китайская сторона согласилась принять, как и Пайкеса, только «полуофициальным представителем правительства РСФСР в Пекине». Перед делегацией была поставлена задача: добиться установления официальных дипломатических отношений с Китаем, заключить торговый договор и соглашение по Китайско-Восточной железной дороге.
В меморандуме китайского МИД от 11 ноября 1922 г. в этой связи указывалось, что при заключении соглашения по КВЖД необходимо исходить из текста «Обращения правительства РСФСР к китайскому народу и правительствам Южного и Северного Китая» от 25 июля 1919 г., в котором якобы содержалась следующая фраза: «Рабоче-Крестьянское Правительство намерено все права и интересы, имеющие отношение к КВЖД, безоговорочно вернуть без всякого вознаграждения».
Именно утверждение китайской стороны о наличии в обращении от 25 июля 1919 г. пункта о безвозмездной передаче Китаю КВЖД явилось основным камнем преткновения на переговорах с представителями пекинского правительства. Этот вопрос стал предметом оживленных дискуссий не только в 20-е годы, но и в последующие годы среди советских и китайских исследователей.
Отправной точкой в дебатах следует считать текст обращения от 25 июля 1919 года, опубликованный в «Известиях» 26 августа 1919 г., в котором абзац о безвозмездной передаче КВЖД Китаю отсутствует. Поэтому все последующие споры о наличии или отсутствии этой фразы бессмысленны. В первоначальном документе ее нет!
Как следовало из контекста обоих обращений советского правительства от 1919 и 1920 гг., Советская Россия, безусловно, готова была передать железную дорогу Китаю без каких-либо компенсаций, хотя об этом текстуально прямо и не говорилось. Двоякой трактовки здесь быть и не могло.
В последующем во внешнеполитическом курсе Советской России постепенно возобладали собственно государственные интересы. 16 ноября 1922 г. Политбюро ЦК РКП(б) утвердило протокол заседания коллегии НКИД РСФСР, в котором говорилось, что Россия сохраняет за собой собственность Китайско-Восточной железной дороги, но как друг восточных народов и как враг империализма отказывается от политических и правовых привилегий и готова пойти на следующие уступки Китаю: сужение полосы отчуждения, досрочный выкуп дороги на льготных условиях, согласие на участие Китая в смешанном управлении дорогой.
В письме от 20 января 1923 г., адресованном А. А. Иоффе, выступавшему за передачу Китаю права собственности на КВЖД «без всякого вознаграждения», Л. Д. Троцкий объяснил позицию советского правительства и коммунистической партии. «Как хотите, – писал Троцкий, – но мне и сейчас не ясно, почему отказ от империализма предполагает отказ от наших имущественных прав. Китайско-Восточная железная дорога была, бесспорно, орудием империализма, поскольку она была нашей государственной собственностью на китайской территории. Поскольку же дорога переходит в руки Китая, она есть огромная хозяйственно-культурная ценность. В этом смысле мне совершенно непонятно, почему китайский крестьянин должен иметь дорогу за счет русского крестьянина… Мы можем и должны помочь Сунь Ятсену стабилизировать в Китае внутренний режим. Почему же Сунь или кто другой не может в этом случае частично возмещать нам наши расходы по Китайско-Восточной железной дороге, которой китайский народ будет пользоваться? Почему империализм?
Вы очень настаиваете на бедности Китая. Позвольте Вам напомнить, дорогой Адольф Абрамович, что Россия тоже очень бедна и совершенно не в силах оплачивать расположение к ней колониальных и полуколониальных народов материальными жертвами. Разумеется, очень заманчиво было бы отказаться от имущества Китайско-Восточной железной дороги, то есть сделать подарок в 800 миллионов рублей, и сверх того дать взаймы 40 миллионов рублей (тоже, очевидно, без надежды на отдачу). Дорогу китайцы взяли бы, 40 миллионов рублей израсходовали бы очень скоро и потребовали бы продолжения, а не получив такового, обратились бы к Америке и перенесли бы туда свои симпатии.»
Но был еще один фактор, препятствовавший нормализации советско-китайских отношений, – Внешняя Монголия.
Стремясь установить дипломатические отношения с центральным правительством, советское руководство в то же время вынашивало планы создать в Пекине другое, дружественное Советской России правительство, используя те или иные комбинации между различными противоборствовавшими военно-политическими группировками и их лидерами.
Наиболее перспективными с этой точки зрения представлялись в это время У Пэйфу и Сунь Ятсен. Первоначально советская дипломатия ориентировалась на У Пэйфу как на самого сильного и, как считалось, относительно прогрессивного военно-политического лидера. У Пэйфу, контролировавший центральное правительство, не уклонялся от контактов с советской стороной и даже передал письмо на имя Л. Троцкого, в котором говорилось «о солидарности русско-китайских задач на Дальнем Востоке». Одновременно прилагались усилия добиться сотрудничества Сунь Ятсена с У Пэйфу, которое должно было привести к созданию нового коалиционного правительства в Пекине, дружественного по отношению к Советской России.
С У Пэйфу неоднократно встречался летом 1922 г. А. И. Геккер51, входивший в качестве военного эксперта в состав дипломатической миссии А. А. Иоффе. После одной из встреч с У Пэйфу в августе 1922 г. Геккер докладывал Л. М. Карахану для передачи Сталину: «Сунь Ятсен – идейный вождь Китая, У Пэйфу – военный, соединившись, оба создадут единый Китай. Теперь [они] ведут переговоры, надеемся, согласятся, [что] Сунь будет президентом республики, он сам – военмином и главкомом».
Это были усилия, заведомо обреченные на провал, так как Сунь Ятсен не желал вступать с У Пэйфу ни в какие союзнические отношения. Последний же в качестве условия сотрудничества выдвигал требование, чтобы Сунь Ятсен отрекся от Чжан Цзолиня, что никак не соглашался принять доктор Сунь, который заигрывал с правителем Маньчжурии в целях укрепления собственных позиций. Сунь Ятсен прекрасно сознавал, что Чжан Цзолинь воспринимался советской стороной как японский агент, но заверял, что повлияет на него в нужном направлении. Чжан Цзолинь, в свою очередь, в ходе одной из бесед с Сунь Ятсеном подчеркивал, что Советская Россия сама преследует империалистические цели в Китае – «КВЖД и Монголию она не отдает, несмотря на все уверения в дружбе».
В 1922 г. между Сунь Ятсеном и российскими дипломатами, в том числе и наркомом иностранных дел РСФСР Г. В. Чичериным, завязалась оживленная переписка. Позиция Суня, состоявшая в заключении временных союзов с милитаристами для использования одного против другого, не давая при этом никому из них особенно усилиться, в полной мере разделялась советскими представителями в Китае и в Москве и, более того, настоятельно рекомендовалась к реализации.
В конце 1922 г. произошел разрыв между возглавлявшими чжилийскую милитаристскую группировку У Пэйфу и Цао Кунем. Последний совершил переворот в Пекине с целью добиться своего избрания президентом. Помощь в перевороте Цао Куню оказал один из генералов У Пэйфу – Фэн Юйсян52. Сам же У Пэйфу был вытеснен в провинцию Хэнань. Однако до полного разрыва между бывшими союзниками дело не дошло – ни тот, ни другой не были готовы пойти на такой опрометчивый шаг, так как это означало бы одностороннее усиление Чжан Цзолиня.
«Всякий китайский военачальник без территории, – докладывал в январе 1923 г. А. А. Иоффе руководителям РКП(б) и советского правительства по поводу У Пэйфу, – приблизительно то же, что кавалерист без лошади. Каждому из них нужна территория для того, чтобы на этой территории кормиться, крепнуть, развиваться». Рассуждения насчет генерала и территории в равной степени относились и к Сунь Ятсену, и к его попутчикам из числа милитаристов. Сунь Ятсен призвал себе на помощь юньнаньского и гуансийского генералов. Оба командующих вместе со своими армиями были выброшены за пределы родных провинций конкурентами за власть и испытывали острую потребность в средствах. В конце 1922 г. союзники-милитаристы вытеснили Чэнь Цзюнмина на границу провинций Гуандун и Гаунси, и Сунь Ятсен вновь возвратился в Кантон, где и возглавил правительство Южного Китая.
Юньнаньцы, равно как и гуансийцы, считали свое нахождение в Гуандуне временным, необходимым для накопления сил с последующим триумфальным возвращением в родные провинции. По праву победителей они захватили лучшие доходные районы, превращая их в свою финансовую базу. Само же правительство практически оставалось без источников дохода. Тем не менее с Сунь Ятсеном, который таким непростым путем вернул себе весьма неустойчивую власть в Кантоне, можно было уже обсуждать конкретные вопросы сотрудничества.
Для реализации идей объединения Китая, если не всего, то его большей части, Сунь Ятсен через руководителя дипломатической миссии РСФСР А. А. Иоффе представил советскому правительству в разное время несколько планов (один из них, предполагающий размещение в провинции Синьцзян советских войск, даже был реализован). Сунь полагал необходимым под «…нашей оккупацией там создать русско-китайско-германское общество для эксплуатации… минералов, создание сталелитейного завода и арсенала». Выносился на обсуждение и другой план: из Сычуаня перебросить имевшуюся там якобы 100-тысячную армию Суня к границам Монголии для установления прямого контакта с СССР через Восточный Туркестан и Ургу. Китайская армия при этом должна быть вооружена Советским Союзом и приведена им «в достаточное боевое состояние». После этого, по замыслу Сунь Ятсена, должна быть предпринята последняя Северная экспедиция. Один из прожектов Сунь Ятсена основывался на том, что Советская Россия «диверсией из Маньчжурии» отвлечет силы Чжан Цзолиня из занятого им Пекина
Как бы то ни было, для реализации всех планов требовалась финансовая и военная помощь Советского Союза. Размеры денежных вливаний Сунь оценивал «…в размере максимум 2 миллионов мексиканских долларов». Надо сказать, что все планы изобиловали слишком большими допущениями, требовали больших денег и в подавляющем большинстве были вообще нереализуемыми. В частности, Сунь Ятсен совершенно неадекватно оценивал возможную реакцию иностранных держав на подобные выступления. Именно поэтому советские представители называли Сунь Ятсена фантазером. Но речь шла не только о фантазиях доктора Суня. Для достижения задач объединения страны военным путем китайский лидер стремился использовать Советский Союз, как до этого использовал и продолжал использовать китайских милитаристов.
8 марта 1923 г. Политбюро ЦК РКП(б) признало возможным оказать Сунь Ятсену денежную помощь в запрашиваемом размере, направить в Южный Китай группу политических и военных советников, а также «…признавало желательным заложить основу революционной армии в Западном Китае в форме целостной воинской единицы». Вместе с тем Политбюро ЦК РКП(б) отвергло предложения Сунь Ятсена, «…которые в какой бы то ни было мере чреваты опасностью интервенции со стороны Японии», и выразило опасения, что «…Сунь Ятсен уделяет слишком большое внимание чисто военным операциям в ущерб организационно-подготовительной работе».
Удовлетворяя просьбу Сунь Ятсена о присылке в Кантон опытного политического советника для оказания помощи в реорганизации Гоминьдана, Политбюро ЦК РКП(б) на своих заседаниях летом 1923 г. специальным постановлением приняло предложение Сталина о назначении на эту должность М. М. Бородина53. Бородину предлагалось «…свою работу согласовывать с полномочным представителем СССР в Пекине, ведя переписку с Москвой через последнего». Задача заведомо невыполнимая, если учесть огромное расстояние, отделявшее Пекин от Кантона. Новый советский полпред Л. М. Карахан направлялся в Китай для переговоров с пекинским правительством о признании СССР.
В июне 1923 г. впервые в легальных условиях в столице Гуандуна собрался III съезд КПК. К этому времени КПК насчитывала в своих рядах всего 423 члена. Центральным пунктом повестки дня был вопрос об образовании единого фронта с Гоминьданом. О том, что собой представляла Китайская коммунистическая партия в 1923 г., М. М. Бородин писал следующее: «…Нельзя сказать, чтобы Киткомпартия участвовала в массовом движении… Коммунисты, если судить по тем, которых я встретил в Кантоне, очень смутно представляли себе, почему они являются членами компартии». III съезда КПК принял предложенную Коминтерном форму создания единого фронта: индивидуальное вступление коммунистов в Гоминьдан при сохранении политической и организационной самостоятельности КПК.
Сунь Ятсен, который никогда в прошлом не имел твердой военной опоры в Китае, занялся созданием собственных надежных военных кадров. Летом 1923 г. он послал в Москву делегацию военных работников во главе с начальником штаба кантонских войск генералом Чан Кайши для изучения опыта Красной армии.
На руководящих членов китайской делегации советской стороной были подготовлены характеристики. О Чан Кайши, в частности, говорилось следующее: «Глава Генерального штаба. Получил военное образование в Японии. Принадлежит к левому крылу Гоминьдана, являясь одним из старейших членов партии. Пользуется большим доверием Сунь Ятсена. Очень близок к нам. В настоящее время отошел от военной работы на Юге Китая. Поддерживает наш проект операций на Севере Китая (содержание проекта не установлено. – Авт). Известен в Китае как один из образованнейших людей. Очень интересуется нашей политической работой в Красной армии, а также техникой ее». Не совсем адекватная характеристика, если не сказать, что совсем неадекватная. Или же другое: за два года, прошедшие после составления характеристики, нам удалось из близкого к Советскому Союзу человека сделать врага. Сам же Чан Кайши в ходе визита неоднократно демонстрировал свою близость с Советским Союзом.
Китайская делегация прибыла в Москву 2 сентября и отбыла в Китай 29 ноября 1923 г.
Во время встречи с заместителем председателя РВС СССР Э. М. Склянским и главкомом Красной армии С. С. Каменевым китайцами были высказаны советской стороне пожелания: во-первых, направить на Юг Китая возможно большее количество советских специалистов для обучения китайских военных; во-вторых, получить возможность ознакомиться с Красной армией; в-третьих, совместно обсудить план военных действий в Китае.
Центральным пунктом этого плана было создание с помощью СССР новой армии Сунь Ятсена, сформированной по образцу Красной армии на территории, близлежащей к югу от Урги, на границе Монголии с Китаем. Оттуда предполагалось, взаимодействуя с другими силами, наступать «второй колонной» на силы чжилийской группировки и на Пекин. Это был наиболее спорный пункт плана: даже символические шаги в этом направлении могли резко усилить напряженность в отношениях России с западными державами и Японией, сделать еще более жесткой позицию пекинского правительства на переговорах о признании СССР.
Реакция Москвы на предложения и планы миссии Сунь Ятсена определялась несколькими обстоятельствами. Именно в период пребывания этой миссии в СССР внимание руководства РКП(б) и Коминтерна было поглощено планами развертывания революции в Германии. Задачи материальной, а возможно и военной, поддержки германской революции – «последней надежды» на революционный взрыв на Западе, безусловно, оказывали влияние на принятие решений, чреватых масштабами вовлечения противоборствующих сторон в военные конфликты на Востоке.
Выступая на заседании ИККИ, Чан Кайши сформулировал идею сотрудничества Коминтерна и Гоминьдана, отражавшую как взгляды Сунь Ятсена, так и ожидания советского руководства. «Мы считаем, – заявил китайский генерал, – что фундаментальная база мировой революции находится в России… Партия Гоминьдан предлагает, чтобы Россия, Германия (конечно, после успеха революции в Германии) и Китай (после успеха китайской революции) образовали союз трех крупных государств для борьбы с капиталистическим влиянием в мире. С помощью научных знаний немецкого народа, успеха революции в Китае, революционного духа русских товарищей и сельскохозяйственных продуктов этой страны мы смогли бы легко добиться успеха мировой революции, мы смогли бы свергнуть капиталистическую систему во всем мире».
Развивая эти мысли на встрече с Л. Д. Троцким, Чан Кайши выразил надежду, что «…в скором времени освобожденный Китай станет членом Советских Социалистических Республик России и Германии».
Троцкий в своем ответном выступлении остановился на соотношении военной и политической работы. Председатель Реввоенсовета СССР подчеркнул, что партия Гоминьдан «в настоящее время» должна все свое вниматние сосредоточить на политической работе, доведя до необходимого минимума военную часть деятельности. Под политической работой Троцкий имел в виду «длительную и упорную политическую подготовку широких народных масс». Это означало, что наибольшая часть внимания Гоминьдана должна была быть обращена на пропаганду. «Хорошая газета, – отметил Л. Д. Троцкий, – лучше, чем плохая дивизия».
Касаясь вопроса оказания военной помощи Китаю, Троцкий заявил: «Мы не отказываемся от оказания военной помощи, но при теперешнем стратегическом соотношении военных сил не представляется возможным оказать эту помощь войскам Суня. Вместо этого мы откроем наши школы для обучения китайских революционеров военному делу».
Уже в ходе повторной встречи со Склянским и Каменевым китайской делегации было сообщено, что Реввоенсовет «…считает возможным посылку китайских товарищей в Россию для размещения в военных учебных заведениях». В частности, в Военную академию РККА 3–7 человек, в военные училища – от 30 до 50 человек.
Как показал ход событий, несмотря на отказ Москвы поддержать военный план Суня, общие итоги миссии укрепили решимость Чан Кайши проводить политику «союза с Россией», ориентироваться на русский опыт в вопросах партийно-государственного и военного строительства. Советский Союз же, со своей стороны, пошел значительно дальше принятых на себя ограничений в части предоставления военной помощи Китаю: направил инструкторов, организовал в стране военные школы, поставил оружие и боеприпасы, выделил финансовые средства.
Еще до поездки китайской военной делегации в Москву в Гуанчжоу (Кантон) была направлена первая группа советских военных специалистов: И. Г. Герман54, В. Е. Поляк55, П. И. Смоленцев56, Н. И. Терещатов57 и А. И. Черепанов58. К этому времени кантонское правительство Сунь Ятсена контролировало лишь большую часть Гуандуна, на востоке которого держался Чэнь Цзюнмин.
Первый конгресс Гоминьдана состоялся в январе 1924 г. в Гуанчжоу. Конгресс принял манифест, программу, утвердил устав партии и официально оформил вступление коммунистов в Китайскую национальную партию.
В выступлениях Сунь Ятсена и манифесте I съезда Гоминьдана содержалась обновленная интерпретация его «трех народных принципов». Принцип «национализма», по утверждению Сунь Ятсена, имел две стороны: «Национальное освобождение всего Китая; равноправие всех национальностей на территории Китая». Второй принцип – «народовластие» – предусматривал «предоставление народу как косвенных, так и прямых прав». Таким образом, народу предоставлялось «…не только избирательное право, но и право законодательной инициативы». Формы народовластия должны были определяться конституцией, основу которой составляло учение Сунь Ятсена «О раздельном функционировании пяти властей: законодательной, судебной, исполнительной, экзаменационной и контрольной». Третий принцип Сунь Ятсена – «народное благосостояние» – мог трактоваться как «государственный социализм». Этот принцип предусматривал «уравнение прав на землю и ограничение капитала». Государство взимало налоги согласно объявленной владельцем цене на землю, а в случае необходимости по той же цене могло выкупить землю. Все принадлежавшие китайцам и иностранцам предприятия, которые имели монопольный характер или были очень велики по своим масштабам, как, например, банки, железные дороги, воздушное сообщение и т. п., должны были управляться государством. Только с учетом этих требований «…частный капитал не мог держать в своих руках средства существования народа». Именно в этом, считал Сунь Ятсен, состоял основной смысл ограничения капитала.
В дальнейшем многие формулировки из документов съезда стали предметом спора и взаимных претензий, входивших в единый фронт политических сил. В частности, коммунисты трактовали курс, принятый Гоминьданом, как «три политические установки»: союз с СССР, сотрудничество с КПК и поддержка крестьян и рабочих. Однако в документах съезда присутствовала лишь формулировка о «допущении коммунистов в партию».
12 апреля 1924 г. Сунь Ятсен обнародовал «Общую программу строительства государства». Государственное строительство планировалось проводить в три периода: «1) период военного правления, 2) период политической опеки, 3) период конституционного правления».
В период военного правления все государственные институты должны были находиться под контролем военной администрации. В ходе «военного периода» предусматривалось взятие власти Гоминьданом в результате вооруженной борьбы (военный поход на Север Китая). В период «политической опеки» (воспитательный этап) предусматривалось господство диктатуры Гоминьдана, подготавливавшего конституционный строй. Когда же на территории большинства провинций полностью осуществится местное самоуправление, предполагалось созвать Национальное собрание, которому надлежало утвердить и обнародовать конституцию.
Читать бесплатно другие книги:
