Куриный бульон для души: 101 история о животных (сборник) Хансен Марк Виктор

Спасение

Хотелось бы мне, чтобы люди сознавали, что животные полностью зависимы, беспомощны, как дети; сознавали доверие, возложенное на нас.

Джеймс Хэрриот

В июле 1994 года американская Служба спасения животных в чрезвычайных ситуациях учредила приют в Бэйнбридже, штат Джорджия, отреагировав на наводнения, вызванные ураганом Альберто. Волонтеры службы спасения прибыли в этот небольшой южный городок, расположенный на реке Флинт, еще до того как наводнение распространилось по районам, граничащим с рекой. В поисках животных, которые еще могли остаться на этой территории, команда волонтеров повстречала мужчину, владельца двух собак, которых он не собирался брать с собой, когда наконец решил эвакуироваться. Сотрудники службы спасения предложили временно приютить его собак, но он пожал плечами и сказал:

– Слушайте, да мне-то какая разница!

Его спросили, где находятся собаки. Он подошел к веранде своего крохотного домика, стоявшего на сваях, наклонился и минуту спустя выволок из-под захудалого домишки большую черно-белую собаку. Мужчина подхватил пса на руки, подошел к одному из наших грузовиков и швырнул его в авиационную клеть. Потом развернулся и пошел прочь, не удосужившись попрощаться.

Эми, одна из волонтеров, задала мужчине несколько вопросов, чтобы заполнить анкету вновь поступившего животного. Она спросила, как зовут собаку, а он лишь пожал плечами:

– У него нет клички.

Так и не найдя вторую собаку, волонтеры вернулись в центр помощи животным – жертвам катастроф с одним безымянным псом. Когда Эми подошла к кузову грузовика и открыла дверцу клети, пес сидел неподвижно, уставившись в пол своей клетки. Как Эми ни уговаривала пса, он не двигался с места. Думая, что собака, должно быть, боится высоты, Эми закрыла дверцу клети и с помощью другого волонтера спустила ее на землю.

Однако новая попытка выманить собаку из клети была встречена точно такой же реакцией. Пес не отрывал взгляда от пола своего вместилища, совершенно не реагируя на волонтеров и ни разу не подав никаких признаков агрессии.

Пора попробовать применить иные методы.

Эми защелкнула на ошейнике собаки поводок, затем с помощью другого волонтера приподняла заднюю часть клети, чтобы пес выскользнул из нее по наклонному днищу. Очутившись на земле, он лег, не сходя с места.

– Да что такое с этой собакой? – недоуменно спросил второй волонтер, помощник Эми, когда они оба уставились на пса, неподвижно лежавшего у их ног.

– Наверняка трудно сказать, но догадываюсь, что с ним плохо обращались.

Эми была права. С собакой действительно плохо обращались, но такой ее сделало не физическое насилие. Дело было в небрежении хозяина.

Многим волонтерам из спасательной программы впервые пришлось столкнуться с жестоким обращением и небрежением в отношении к животным во время катастроф. Печальную реальность того, что не все обращаются с животными так, как должно, всегда трудно принять.

Эта реальность обрушилась на Эми всей тяжестью, но девушка была полна решимости что-то придумать, чтобы помочь безымянному псу. И первое, что она сделала, – назвала его Альбертом.

В следующие два дня Эми так и продолжала носить с собой 30-килограммовую собаку по территории приюта, поскольку пес по-прежнему отказывался вставать или ходить. Одной из обязанностей Эми было кормить других собак, которых разместили в вольерах, выстроившихся вдоль изгороди, ограждавшей нашу территорию по периметру. Переходя от одного вольера к другому, Эми поднимала Альберта и переносила его с собой. Вопреки лаю и шуму, который создавали другие собаки, Альберт ни на что не реагировал. Он просто сидел на траве, уставившись в землю.

Чтобы Эми не надорвала спину, мы позаимствовали тележку для гольфа в соседнем кантри-клубе. Теперь, пока Эми совершала свои обходы, кормя собак, Альберт сидел на переднем сиденье тележки, по-прежнему потупив взгляд в пол и не реагируя на происходящее.

По вечерам Альберт укладывался рядом с раскладушкой Эми. Когда мы ели, он сидел рядом с ней, отказываясь от любых лакомых кусочков с человеческого стола, которые она ему предлагала. Помнится, в один из дней я наблюдала за этой парочкой. Эми нашептывала что-то в черное висячее ухо Альберта. Могу только гадать, что она говорила псу, который все так же отказывался реагировать.

Альберт пробыл с нами четверо суток, когда мы решили устроить вечеринку в честь дня рождения одного из волонтеров. Я, как директор спасательной программы, всегда находила предлог, чтобы развлечь волонтеров: это помогало сбросить напряжение и ненадолго позабыть о боли и страданиях – неизменных спутниках катастроф. Смех и шоколадное мороженое всегда хорошо справляются с этой задачей. Вот почему мы никогда не приезжаем в область, пострадавшую от катастрофы, без собственной порционной ложки для мороженого.

Волонтеры собрались в шатре, который одолжила нам фирма «Похоронный зал Леви». На каждом из них был собственный именинный колпачок с изображением динозаврика Барни, и ребята веселились, как пятилетние малыши. Слышались взрывы смеха, анекдоты, шоколад поглощался в огромных количествах… а среди нас сидел Альберт, пристроившись, как всегда, сбоку от Эми.

– Смотрите! – воскликнул вдруг один из наших волонтеров, указывая пальцем на Альберта.

Группа тут же притихла, не в силах поверить своим глазам. Альберт по-прежнему сидел на том же месте, но самый кончик его длинного черно-белого хвоста, похоже, тихонько вилял. Пока мы все в изумлении созерцали это зрелище, хвост задвигался целиком. Дальше – больше: пес поднялся на лапы, и вот уже вся его задняя часть виляла из стороны в сторону. Потом он повернул голову, и его глаза начали моргать, а уши вздрагивать и шевелиться. Словно кто-то внезапно нажал на Альберте кнопку «вкл.». Альберт буквально ожил – очень может быть, впервые в жизни.

И после того вечера некогда безымянный пес продолжал жить в вечном движении. Его единственной жизненной целью было держаться рядом с Эми. Куда бы она ни пошла, можно было с уверенностью рассчитывать, что Альберт отстает от нее не более чем на два шага. Когда она кормила других собак, Альберт трусил вдоль вольеров вместе с ней, и его реакция на других собак словно говорила: «Наконец-то я счастлив».

Эми и Альберт были неразлучны. Даже когда Эми шла на расположенную неподалеку пожарную станцию, чтобы принять душ, Альберт увязывался за ней. Когда девушка заходила в душевую кабинку, Альберт просачивался и туда, отказываясь выпускать Эми из поля зрения.

Однако я ачала замечать, что у Альберта по-прежнему маловато энергии по сравнению с нормально развитой полуторагодовалой собакой. Мы решили, что было бы здорово уговорить Альберта нанести визит доктору Хайту, ветеринару из Бэйнбриджа, который оказывал нам неоценимую помощь. Ветеринар подтвердил наши опасения: у Альберта был сердечный гельминт. Оптимизм внушало то, что Альберт был молод и болезнь еще не развилась, так что врач был готов попробовать вылечить этот недуг, часто заканчивающийся фатально.

Это дало мне повод, которого я искала, чтобы позвонить владельцу Альберта. Когда я объяснила ему, что у собаки сердечный гельминт и лечение обойдется как минимум в триста долларов, то рассчитывала, что он скажет: «Нет у меня денег, так что разбирайтесь с собакой сами».

Но я оказалась не права. Он хотел получить Альберта обратно.

– Вы понимаете, что, если его немедленно не вылечить от гельминта, пес умрет? – сказала я человеку на другом конце линии, все еще надеясь убедить его отдать собаку мне.

– Да. Понимаю. Это происходит со всеми моими псами, и когда я лишусь этого, заведу себе другого, – ответил тот без зазрения совести. – Да, кстати, мой дом так и не затопило, так что я скоро подъеду, заберу собаку.

С этими словами он повесил трубку.

В отдалении Эми и Альберт играли в перетягивание каната, которым служило полотенце.

– И вот как, спрашивается, я скажу Эми, что мы должны вернуть Альберта хозяину? – пробормотала я, и по моим щекам потекли слезы. – Это же убьет их обоих.

Примерно через час темно-синий «камаро» притормозил у ворот, и я сразу же узнала человека, вышедшего из машины. В руке у него была тяжелая цепь. Когда он входил в ворота, Эми тоже его заметила. Я как раз незадолго до этого объяснила ей, что вскоре приедет владелец Альберта, чтобы забрать свою собаку. Это был один из самых трудных разговоров в моей жизни.

В этот момент я малодушно сожалела о том, что являюсь директором спасательной программы. Больше всего на свете мне хотелось придумать что-нибудь, чтобы пес таинственным образом исчез. Увы, я знала, что это невозможно, учитывая мои служебные обязанности. Если о нас пойдет слух, что мы забираем у людей животных, а потом не отдаем обратно, поскольку нам, видите ли, не нравится, как о них заботятся, это может помешать нам оказывать животным помощь в будущем.

Нам случалось во время катастроф сообщать местным властям о случаях жестокого обращения с животными, но пока владелец обеспечивает животное пищей, водой и кровом и не избивает его, закон защищает владельца от конфискации живого имущества. Поскольку эмоциональное небрежение не считается насилием, владелец Альберта действовал в рамках закона.

Вспоминая пустую оболочку вместо собаки, которая прибыла сюда менее недели назад, и то, что сделала Эми, чтобы вернуть пса к жизни, я металась в растерянности. И что же, мы теперь позволим ему умереть?

– Где мой пес? – спросил мужчина хриплым голосом, когда заметил меня возле навеса для регистрации вновь прибывших животных.

– Один из волонтеров сейчас его выгуливает, – ответила я, глядя через плечо туда, где Эми сидела на корточках рядом с Альбертом, обвив руками его шею. На этот раз мне не нужно было долго воображать, что именно она шепчет ему на ухо. Я знала, что она прощается с ним.

– Ну так приведите его. У меня полно дел, – нетерпеливо бросил он. Мне пришлось еще один, последний, раз задать вопрос:

– Вы уверены, что хотите получить пса обратно? Полагаю, жить ему осталось недолго.

– Да. Хочу его обратно, – без тени сомнения ответил мужчина и развернулся, чтобы осмотреть приют. Ему потребовалась лишь одна секунда, чтобы заметить пса, которого по-прежнему обнимала Эми. – Ага, вот и он, – сказал мужчина, двинувшись к ним.

В этот момент я сунула руку в карман.

– Погодите! – выкрикнула я, заставив мужчину остановиться и повернуться ко мне. – Как насчет того, чтобы продать его мне? – предложила я и задержала дыхание, ожидая его ответа, хрустя смятой в кулаке 50-долларовой купюрой.

Мне не пришлось долго ждать. Не успела я глазом моргнуть, как мужчина протянул руку ладонью кверху. Его ответ оказался именно таким, какой я желала услышать:

– Конечно, продам!

Итак, Альберт отправился жить к Эми и ее семье. Его успешно вылечили от сердечного гельминта, и когда я снова увидела Альберта – примерно через месяц после наводнений, – трудно было поверить, что это тот же самый пес. Когда-то Альберт был мертвым внутри, но теперь, с сияющими глазами, весело приплясывающий, он был просто переполнен жизнью и любовью. Мы спасли не только его тело, но и дух.

Терри Крисп и Саманта Глен

Повезло остаться в живых

Мария, спокойная, тихая 70-летняя женщина, всегда умела смотреть на мир с детским ощущением удивления. Она приветствовала каждый рассвет с радостью, яркой, как само солнце, и даже незначительные мелочи доставляли ей удовольствие: голубка, опустившаяся на кормушку, свежесть утренней росы, сладкий аромат жасмина, цветущего в саду…

Овдовев, Мария жила в одиночестве в захудалом районе города Дирфилд-Бич, что в штате Флорида. Однажды, когда Мария ухаживала за маленьким садиком перед своим скромным домом, ее ранили подонки, проезжавшие мимо по шоссе и развлекавшиеся стрельбой из окон машины. Пуля пронзила кожу яростным укусом и засела в правом бедре пожилой женщины. С мучительным криком она упала на дорожку. Когда примерно час спустя ее в бессознательном состоянии обнаружил почтальон, из раненой ноги обильно текла кровь. Женщину едва успели довезти до больницы, и позднее врач сказал Марии, что ей несказанно повезло остаться в живых.

Но по возвращении домой Мария уже не ощущала себя счастливицей. До ранения пожилая женщина всегда была благодарна судьбе за то, что дожила до своих лет в добром здравии. Теперь же даже поход к почтовому ящику за ежедневной почтой требовал титанических усилий. Вдобавок ко всему медицинские счета множились с пугающей быстротой, истощая ее и без того скудные доходы. И хотя она видела, как приходит в упадок их район, он казался ей вполне безопасным хотя бы при свете дня – прежде, но не теперь. Впервые в своей жизни Мария чувствовала себя напуганной, одинокой и уязвимой.

– Мой дух сломлен, – говорила она своей подруге Вере. – Я просто старуха, которой нечем заняться и некуда деться.

Когда Вера приехала, чтобы отвезти Марию на плановый осмотр в медицинский центр, она едва узнала свою старую подругу. Мягкие карие глаза Марии выдавали неотступную печаль, на исхудалом лице поселилось загнанное выражение. Все шторы в доме были задернуты, а руки женщины дрожали от страха, когда она, хромая, вышла на крыльцо, опираясь на трость, чтобы стабилизировать раненую ногу.

Они выехали в клинику немного раньше назначенного времени, так что Вера, пытаясь подбодрить Марию, выбрала более длинный и живописный маршрут. Они остановились на красный сигнал светофора, и вдруг Мария пронзительно вскрикнула:

– Смотри, кошка! Она пытается перебежать улицу!

Вера взглянула туда, куда указывала подруга, и увидела маленького черно-белого котенка, мечущегося посреди потока машин. Обе женщины закричали, видя, как сначала одна, потом другая и, наконец, третья машины поочередно сбивали его. Животное упало и лежало недвижимо, последний удар отбросил маленькое тельце в траву. Некоторые машины притормаживали возле нее, но никто не остановился, чтобы помочь.

– Мы должны спасти это несчастное создание, – сказала Мария. Вера припарковалась у обочины, вышла из машины и приблизилась к раненому зверьку. Каким-то чудом тот все еще был жив, но сильно изранен.

– Возьми мой пиджак и заверни в него котенка, – сказала Мария.

Вера осторожно опустила свою ношу на сиденье между ними. Котенок взглянул на Марию и издал жалобное, едва слышное мяуканье.

– Все будет хорошо, приятель, – со слезами проговорила Мария.

Найдя первую попавшуюся ветеринарную клинику, они вошли внутрь и рассказали администратору, что случилось.

– Прошу прощения, – ответила та, – но мы не можем принимать на лечение бродячих животных.

То же самое повторилось и в следующей клинике. Наконец, в третьей по счету лечебнице добросердечная женщина-ветеринар Сюзан Шанаган согласилась помочь и сразу начала работать с котенком.

– Этому парнишке повезло остаться в живых, – сказала она Марии и Вере. – Если бы не вы, он бы точно не выжил.

Потом ветеринар отвела Марию в сторону.

– Ранения очень серьезны, – сказала она. – У него сильная травма головы, расплющены лапки и трещина в ключице. Ему понадобится очень дорогостоящий медицинский уход. Только один сегодняшний счет обойдется как минимум в четыреста долларов.

Мария ахнула. Но, вынув потертый тканевый кошелек из сумочки, она отдала врачу все деньги, которые оставались у нее после оплаты собственных счетов, – 50 долларов.

– Это все, что у меня есть сейчас, но я обещаю, что выплачу вам остальное со временем. Пожалуйста, не усыпляйте этого котенка, – попросила она. – Я заберу его домой. Мы нужны друг другу.

Почувствовав, насколько это важно, доктор Шанаган опустилась на колени рядом со стулом и взяла ладони Марии в свои.

– Видите ли, мне изначально не следовало помогать этому котенку, но… не волнуйтесь. Я сама за это заплачу.

Пока котенок был в клинике, Мария ежедневно приходила справляться, как у него дела. Она нежно разговаривала с малышом и ласково почесывала его под подбородком мизинцем. Шли дни, котенок начал мурлыкать, а глаза Марии снова наполнились прежним блеском.

И вот настал день, когда котенка можно было забрать домой. Взволнованная, как маленькая девочка в рождественское утро, Мария ослепительно улыбалась, идя в клинику за своим питомцем.

– Как вы решили назвать котенка? – поинтересовалась доктор Шанаган.

Устроив кроху на руках, Мария радостно ответила:

– Я назову его Счастливчиком, поскольку мы с ним вместе обрели новую жизнь.

Кристина Беллерис

Пес войны

Воскликнув: «Сейте смерть!», спускайте псов войны.

Шекспир, «Юлий Цезарь»

Во Вьетнаме все мы принимали решения, с которыми нам теперь приходится жить. Сколько боеприпасов ты сможешь нести и сколько воды? Когда спасатель-вертолетчик говорит: «Только трое», а вас осталось четверо, ты кого-то бросишь или будешь наседать на вертолетчика, угрожая ему, пока тот не согласится? Или самое ужасное: когда дела хуже некуда и никто не может тебе помочь, оставишь ли ты смертельно раненного ребенка медленно умирать – или просто покончишь с его мучениями?

Не все мои решения были из тех, о которых я жалею. И не от всех моих воспоминаний перехватывает дыхание в три часа ночи, после чего я, не сомкнув глаз, стиснув кулаки, жду первых лучей рассвета. Во мраке того времени было одно светлое пятно: немецкая овчарка по имени Красавчик.

Красавчик был служебной собакой, прикомандированной к моему пехотному подразделению. Его задача – вынюхивать вьетконговские туннели, склады боеприпасов и мины-ловушки. Как и многие из нас, он был солдатом внешне и щенком в душе.

Когда нам приходилось дожидаться следующего приказа (а это случалось часто), Красавчик был для нас бесконечным источником развлечений. Его инструктор натягивал моноволоконную нить поперек тропинки, потом подначивал кого-нибудь переступить через нее. Работа Красавчика заключалась в том, чтобы никому не позволить запустить механизм мины-ловушки. Его специально обучали, что лучше напасть на одного «джи-ай», чем позволить мине взлететь в воздух и разорваться на уровне голов всех остальных.

Я с минуту поглаживал Красавчика и делился с ним своим пайком. Потом поднимался и начинал двигаться по направлению к нити. Красавчик ни разу не позволил умаслить себя съедобными подношениями. Когда я приближался к нити, он со всех лап бросался между нею и мной, прижимал к голове сторожкие, точно радары, уши и обнажал вызывающий благоговейный ужас набор сахарно-белых, способных крушить кости зубов. Он глядел мне прямо в глаза, и его мощное туловище припадало на лапы, готовое пружиной распрямиться в прыжке. Нам довелось повидать немало страшных вещей, но когда Красавчик велел нам остановиться, ни у кого не хватало духу сделать следующий шаг.

После того как этот здоровяк едва не превращал меня в лоскуты, я возвращался к прерванной еде. И мы тут же снова становились добрыми приятелями.

В один душный унылый день мое подразделение шло по участку, поросшему негустыми джунглями и высокими деревьями. Я был примерно четвертым от острия клина; Красавчик со своим инструктором шли позади меня. Вдруг над головой раздались выстрелы из огнестрельного оружия, приглушенные удушающе влажным воздухом. Мы рухнули на покрытую вьюнками землю джунглей. Красавчик скорчился между мной и инструктором.

– На деревьях, – прошипел кто-то. Когда я приподнял голову, снова послышались выстрелы, на сей раз громче. Красавчик вздрогнул, но больше ничем не выдал, что ранен. Я выпустил три очереди по двадцать патронов в направлении звука. Мои неистовые и извозившиеся в грязи товарищи поступили так же. Спустя пару мгновений все было кончено.

Я посмотрел на Красавчика. Казалось, с ним все в порядке. Мы заставили его перевернуться на спину, затем встать. И вот тогда я заметил ту гладкую, темно-багровую черту, которая была всем нам так хорошо знакома. Пуля пронзила его переднюю лапу. Похоже, рана была чистой, она лишь едва кровила. Я погладил пса, тот вильнул хвостом. Его печальные умные глаза, казалось, говорили: «Все в порядке, Джо. Я не имею значения. Я здесь лишь для того, чтобы защищать вас».

Вертолет увез пса вместе с инструктором. Я похлопал его на прощанье по плечу и задумался, отправят ли они нашего приятеля домой. Каким же я был наивным пацаном! Спустя пару недель они вернулись. Красавчик освоил еще несколько способов выманивать у меня часть ужина.

Середина лета 1967 года. Мы были в тысяче метров от огромного поля при крохотном хуторе под названием Суи-Трес. На этом поле заняло оборону американское артиллерийское подразделение. Его окружали две с половиной тысячи вьетконговцев. Нашей задачей было пробиться к артиллеристам и обеспечить их безопасность.

Мы ночевали прямо на земле в джунглях, положив головы на каски. Незадолго до рассвета со стороны Суи-Трес донеслись звуки прерывистой автоматно-пулеметной пальбы и взрывы тяжелых боеприпасов. Пришла пора встретиться с врагом лицом к лицу.

Я надел каску и потянулся за остальным снаряжением. Красавчик подошел ко мне, желая проверить, не найдется ли у нас минутки позавтракать. Темные джунгли наполнились обычным приглушенным шумом произносимых вполголоса ругательств и шороха экипировки. А к нам уже летели ракеты советского производства, которые вот-вот должны были начать разрываться в верхушках деревьев вокруг нас. Звук приближающихся ракет похож на свист пара, за которым следует долгое мгновение тишины, а потом оглушительный, сокрушающий легкие гром.

Воздух наполнился пылью. Я лежал ничком на земле, не понимая, как очутился в таком положении. Вокруг меня раненые звали медиков. Моя каска оказалась рассечена шрапнелью и больше ни на что не годилась. Длинный черный хвост Красавчика смущенно вилял подле меня. Инструктор заставил его лечь на брюхо в ожидании приказов. Но ждать смысла не было: молодой солдат уже отдал свой последний приказ.

Я бережно оттащил Красавчика в сторону и стал поглаживать его по спине. Липкая красная жидкость измазала мою ладонь и потекла по боку пса. Крохотный осколок шрапнели прошил его спину чуть ниже позвоночника. И снова казалось, что пес не замечал ранения, пытаясь вывернуться из моих рук, чтобы быть рядом со своим инструктором.

– Он не выжил, – сказал я псу, опустившись на колени и прижимая его к груди. – Он просто не смог.

Каждому «джи-ай» выдают широкий матерчатый бинт в тускло-оливковой сумочке, которая крепится на разгрузочный жилет. Правила требуют бинтовать раненого солдата его бинтом, приберегая свой для себя. У Красавчика бинта не было, и я перевязал его своим./p>

Пса забрали санитары вместе с другим раненым. Больше я никогда не видел Красавчика.

Восемнадцатое сентября 1967 года. Отслужив 11 месяцев и 29 дней во Вьетнаме, я собирался домой. Малярия уменьшила мой вес более чем на семнадцать килограммов. Я выглядел и чувствовал себя лежалым трупом в солдатских ботинках. Мое сердце было переполнено смертью – ее запахом, видом, ее мучительной окончательностью.

Я стоял в очереди на проверку зрения. У всех нас были планшеты с анкетами, которые следовало заполнить. Парень передо мной спросил, можно ли воспользоваться моей ручкой. Мы разговорились. По его словам, он был инструктором собак, а теперь собирался домой, на родительскую ферму в Айове.

– Там такая красота! – восторгался он. – Я уж не думал, что доживу до той минуты, когда увижу наши места снова.

Я рассказал ему о служебном псе, с которым подружился, и о том, что случилось с ним и его инструктором. От следующих слов моего собеседника у меня перехватило дыхание.

– Так ты имеешь в виду Красавчика! – воскликнул он, внезапно оживившись и улыбаясь.

– Да, а как ты догадался?

– Его отдали мне после того, как погиб мой пес.

На секунду меня затопило ощущение счастья. А потом в голове возникли две неприятные мысли. Во-первых, я должен был спросить его, что сталось с Красавчиком. Во-вторых, этот парень собирался домой, бросив верного пса здесь, продолжать служить, пока удача не повернется к нему задом.

– Ага… – проговорил я, глядя на носок своего армейского ботинка, старательно растирая им воображаемую сигарету. – И что же случилось с этим псом?

Парень понизил тон, как делают люди, когда приходится сообщать дурные новости:

– Его больше нет.

Я был по горло сыт смертью, настолько, что меня едва не вырвало. Хотелось просто сесть на пол и заплакать. Полагаю, этот парень заметил мои стиснутые кулаки и влажно блеснувшие глаза. Он заговорил еще тише, нервно оглядевшись.

– Он не умер, приятель, – сказал он. – Его больше нет здесь. Я упросил командира заполнить на пса свидетельство о смерти и отослал его домой к своим родителям. Он живет там уже две недели. Слышишь? Красавчик дома, в Айове.

Поступок этого худощавого фермерского паренька и его командира, безусловно, был мелочью по сравнению с глобальным воздействием войны во Вьетнаме, но для меня он явился символом того, что на самом деле происходило в сердце каждого из нас. Из всех решений, принятых во Вьетнаме, с этим мне уживаться легче всего.

Джо Киркап

Индейки

Видно, есть в моей матери нечто такое, что привлекает орнитологов. Все началось много лет назад, когда кто-то из этих специалистов выяснил, что к ее птичьей кормушке прилетают дятлы редкого вида. Двое специалистов приехали к нам в дом и засели у окна, обмениваясь восклицаниями и фотографируя птиц большими профессиональными камерами. Но еще долго после того, как кокардовые дятлы удалились на покой, орнитологи сидели у нас. И потом все время казалось, что в доме и вокруг него постоянно пасутся трое-четверо из них, неизменно оставаясь на ужин.

В те дни (а дело было в пятидесятых годах) орнитологов нашей округи очень беспокоила судьба диких индеек. Это был редкий вид, к тому же чистокровные дикие индейки начали скрещиваться с фермерскими домашними птицами. Вид стал вырождаться. Это было исчезновение путем смешивания и разбавления, и орнитологи воспринимали его как такую же трагедию, как и более драматичная гибель странствующего голубя или каролинского длиннохвостого попугая.

Один орнитолог создал формулу для подсчета соотношения наследственности домашних и чистокровных диких индеек у отдельно взятой птицы путем сравнения угла полета при взлете и темпа ускорения. И в те печальные дни американские индейки летали низко и медленно.

Однажды весной, когда мне было шесть лет, я подхватила корь. У меня была высокая температура, и мама за меня беспокоилась. Она блюла в доме темноту и тишину и бесшумно передвигалась по комнатам, пробуя самые разные способы сбить температуру.

Даже орнитологи перестали приходить к нам, но не из страха перед болезнью или уважения к больной. Дело в том, что они обнаружили гнездо дикой индейки. Согласно упомянутой формуле, самочка была чистокровной дикой индейкой – ни грана лениво текущей домашней крови в ее венах! – и орнитологи разбили лагерь в лесу, защищая гнездо от хищников и без устали фотографируя.

Однажды вечером у нас зазвонил телефон. Это оказался один из орнитологов.

– У вашей малышки корь еще не прошла? – спросил он.

– Нет, – сказала моя мать. – Она очень больна. Температура тридцать восемь и девять.

– Скоро буду у вас, – сказал орнитолог.

Через пять минут подъехала полная машина ученых. Они торжественно вошли в дом, неся картонную коробку.

– Тридцать восемь и девять, говорите? Где она? – спросили они мою мать.

Орнитологи потихоньку пробрались в комнату и поставили коробку на мою кровать. Я была в полубреду, и когда открыла глаза, их встревоженные лица, нависшие надо мной, казалось, выплывали из темноты, точно гигантские светящиеся яйца. Они откинули одеяла, которыми я была укрыта, и ощупали меня с ног до головы, а потом стали шепотом советоваться.

– На ощупь вроде то, что нужно.

– Тридцать восемь и девять – должно сработать, если мы положим их поближе, и она будет лежать неподвижно…

Потом я закрыла глаза, и через некоторое время орнитологи, стараясь не шуметь, удалились, а их бледные лица еще долго плясали передо мной на черной волне лихорадки.

На следующее утро мне стало лучше. Впервые за много дней я была способна связно думать. Воспоминание об орнитологах с их перешептываниями было похоже на сон из другой жизни. Но когда я откинула одеяло, на меня уставились выпученными глазками, широко раскрыв клювики, шестнадцать пушистых маленьких индеек – а рядом лежала расколотая скорлупа шестнадцати бурых в крапинку яиц.

Я была разумным ребенком и не впала в истерику. Осторожно вытянулась на постели. Скорлупки затрещали, и маленькие индюшата затрепетали крылышками, запищали и стали жаться ко мне. Я опустила больную голову обратно на подушку и закрыла глаза.

– Орнитологи, – шептала я. – Здесь были орнитологи.

Похоже, затейливые защитные меры, предпринятые ради матери-индейки, настолько растревожили ее, что она бросила гнездо. Это случилось вечером накануне того дня, когда ожидалось прибавление в индюшачьем семействе. Вечер выдался холодным. Орнитологи, у которых не было под рукой инкубатора, нашли оригинальное решение – и лучшее из возможных.

Мы с маленькими индейками набирались сил вместе. Когда я наконец смогла встать с постели и на подгибающихся ногах ходить по дому, индюшата с писком жались к моим щиколоткам, пытаясь поспеть за мной, спотыкаясь о собственные большие ноги с широко расставленными пальцами. Когда я впервые отважилась выйти во двор, они скатились вслед за мной по ступенькам и стали копаться в поисках корма в земле, пока я грелась на солнце.

Наконец, ближе к осени, настал день, когда они были готовы впервые в жизни встать на крыло, уже как взрослые птицы. Приехали и собрались толпой орнитологи. Я побежала вниз с холма, и индейки побежали за мной, а потом, одна за другой, стали взлетать. Взлетали они высоко и быстро. Орнитологи обменивались жестами, похожими на победную букву V, разводя большой и указательный пальцы, определяя углы. Они смотрели на секундомеры и замеряли расстояния. Что-то писали в своих маленьких блокнотах. Наконец ученые взглянули друг на друга и вздохнули. И заулыбались. И запрыгали на месте, обнимая друг друга.

– Стопроцентные чистокровные дикие индейки! – восклицали они.

С тех пор прошло почти сорок лет. Изобрели прививки от кори. А в лесах в местности, где я живу, полным-полно диких индеек. Мне нравится думать, что все они – потомки тех шестнадцати птиц, которых я спасла благодаря бдительности орнитологов.

Бейли Уайт

Кроха и Дуб

Домашнюю кошку нельзя заменить другой, как изношенное пальто или лысые шины. Каждый новый котенок становится уникальной кошкой, и ничто не повторяется. Я пережил четырех кошек и мерю свои годы числом друзей, которые следовали друг за другом, но не заменяли один другого.

Ирвинг Таунсенд

Выглядел он устрашающе. Ростом сто девяносто восемь сантиметров, плечи шириной с мой обеденный стол. Волосы до плеч, окладистая борода, скрывавшая пол-лица, массивные руки и грудь покрыты татуировками. На нем были засаленные голубые джинсы и джинсовая куртка с обрезанными рукавами. На мотосапогах звякали цепи, и к широкому кожаному ремню тоже была прицеплена цепочка-ключница. Он протянул вперед ладонь шириной с блюдо для торта, на которой лежал крохотный деформированный котенок.

– Что случилось с Крохой, док? – спросил он хриплым басом.

Обследование выявило врожденный дефект. Позвонки Крохи не срослись как надо, и его задние лапки были парализованы. Никакими операциями, лекарствами или молитвами это нельзя было исправить. Я почувствовал себя беспомощным.

Единственное, что мог сказать этому волосатому великану, – это что его маленький друг умрет. Мне было стыдно за мою предвзятость, но я немного нервничал, пытаясь предугадать реакцию байкера. Быть дурным вестником всегда неприятно, но с таким брутальным персонажем, как тот, что стоял передо мной, было непонятно, чего ожидать.

Я постарался быть как можно более тактичным, объясняя проблему Крохи и то, что ему грозило, а именно – медленная, растянутая во времени смерть. И сжался, ожидая его реакции.

Но этот здоровяк лишь посмотрел на меня грустными глазами, которые были едва видны из-за густой растительности на лице, и печально промолвил:

– Что, док, придется его… того, да?

Я подтвердил: да, лучший способ помочь Крохе – сделать укол, который прервет его несчастную, полную боли жизнь. И пока хозяин держал Кроху на руках, мы прекратили мучения котенка.

Когда все было кончено, я с удивлением увидел, как этот здоровенный мужик, могучий, как дуб, стоит, держа Кроху на ладони, и по его бороде струятся слезы. Он не стал за них извиняться, но сумел проговорить сдавленное «спасибо, док» и повез тельце своего маленького друга домой – хоронить.

Хотя прерывать жизнь пациента всегда бывает больно, мы с сотрудниками в один голос порадовались, что смогли избавить котенка от мучений. Недели шли, и этот случай постепенно забылся.

И вот однажды этот похожий на раскидистый дуб байкер снова заявился в клинику. У меня возникло дурное предчувствие, что вот-вот повторится прежний сценарий. Здоровяк был одет так же, как в тот раз, и снова нес на ладони-лопате котенка – уже другого. Но я испытал невероятное облегчение, когда обследовал Кроху «номер два» и обнаружил, что он абсолютно, идеально, замечательно нормален и здоров.

Я начал курс прививок, проверил малыша на паразитов и обсудил уход, диету и будущие потребности котенка с его обманчиво свирепым на вид хозяином. К этому времени было уже ясно, что в груди Мистера Дуба бьется сердце под стать его физическим размерам.

Интересно, сколько других подобных «ангелов Ада» на самом деле обладают нежной и мягкой душой? Честно говоря, всякий раз, как вижу группу байкеров устрашающего вида, которые с ревом проносятся мимо меня по шоссе, я выворачиваю шею, чтобы случайно не упустить возможности заметить крохотного котенка, выглядывающего из лоснящейся хромом коляски – или даже из внутреннего кармана черной кожаной куртки.

Деннис Макинтош

Капитан

Не человек плетет паутину жизни – он лишь одна нить в ней. Если он делает что-то с паутиной, то делает это и с самим собой. Все взаимосвязано. Все вещи соприкасаются друг с другом.

Вождь Сиэтл

Посреди Айовы на участке в несколько акров сразу за окраиной маленького городка стоит старый фермерский дом. Внутри дома полно диванчиков и уютных кресел, сколоченных вручную насестов и когтеточек, а кошачьи лазы ведут во внешние вольеры с травкой, деревьями и массой солнечных местечек, где можно вытянуться во весь рост и подремать. Каждый день волонтеры приходят обихаживать, ласкать и кормить свежеприготовленной пищей множество кошек, населяющих этот дом: он целиком предоставлен в их распоряжение. Есть также несколько постоянных сотрудников, которые поддерживают в «кошкином доме» едва ли не стерильную чистоту.

Живут здесь и собаки. На задней стороне дома, поближе к огороду и фруктовому саду, стоят большие собачьи конуры, в которых оборудованы индивидуальные обогреваемые жилища для собак. Волонтеры приходят выгуливать, кормить и любить спасенных собак, которых привозят сюда обычно после того, как их жизнь была готова завершиться в городском пруду.

Как вы уже поняли, фонд помощи животным «Ноев Ковчег» управляет необычным приютом для животных, где гостей не усыпляют. Однако это имеющий государственную лицензию приют, который официально функционирует как некоммерческая благотворительная организация уже больше десятилетия.

Много лет я мечтал открыть приют для потерянных, бродячих и брошенных животных. Но мне хотелось, чтобы он был удобным и похожим на настоящий дом, а не казенным. Кроме того, я хотел кормить животных здоровой высококачественной пищей и лечить все их болезни натуральными средствами. «Ноев Ковчег» стал для меня этой воплощенной мечтой. Приятно наблюдать, как животные, прибывавшие в приют, нередко умиравшие с голоду, начинают сиять здоровьем. Их блестящие шубки и яркие глаза как бы говорят, что весь этот нелегкий труд того стоит.

Их личности тоже расцветают. Некоторые кошки берут на себя роль официальных встречающих, выходя вперед, чтобы изучить любого, кто приезжает к ним в гости.

Фредди, большой и красивый серый персидский кот, был одним из таких встречающих в «Ноевом Ковчеге». Про себя я звал Фредди Капитаном. Он не очень любил ласкаться – слишком уж мачо он для этого был, но вел себя очень дружелюбно, и ни один человек не мог войти в приют, не подвергшись инспекции Капитана, и, если повезет, кот удостаивал гостя особой чести, пару раз потершись о его ногу. Фредди прожил в приюте шесть или семь лет и стал моим персональным любимцем.

В субботу утром раздался звонок. Это был один из волонтеров, которые приходят кормить кошек. Голос у парня был лихорадочно взволнованный. Похоже, случилось что-то ужасное и я должен был немедленно ехать в приют.

Ничто не могло бы подготовить меня к тому, что я обнаружил, прибыв на место. Ночью кто-то вломился в запертый приют и впал в убийственный раж, истребив и искалечив какими-то тупыми орудиями более двадцати пяти кошек.

Потрясение было оглушительным, и я почти онемел, едва сумев вызвать полицию и других волонтеров, чтобы те приехали помочь мне позаботиться о раненых, собрать мертвых и попытаться навести в разоренном приюте некое подобие порядка. Поскольку новость быстро распространялась, из местной церкви прислали на помощь команду из десятерых мужчин, включая двух священников. Именно сострадательный, не за страх, а за совесть, труд всех этих добровольных помощников помог мне пережить худшие моменты этого утра.

Примерно через час у меня мелькнула паническая мысль. А как же собаки? Выбежав на улицу, чтобы проверить конуры, я с облегчением увидел, что никто из них не пострадал. Из собак, находящихся на нашем попечении, особо выделяются две – это смески родезийского риджбека и мастифа, огромные и могучие с виду псы с сердцами щенков, когда речь идет о людях, которых они знают и любят. Ради разнообразия я только порадовался, что они выглядят так грозно, хотя, возможно, именно поэтому им так и не удалось найти себе дом, ибо я был уверен, что никакой посторонний человек в здравом уме не станет брать их к себе.

Когда я вернулся в дом, волонтеры укладывали погибших кошек в тележку, чтобы похоронить. Я чувствовал, как глаза заволакивают слезы, узнавая в них столь многих моих маленьких друзей. А потом увидел серое тельце, частично прикрытое полотенцем.

– Только не Фредди! – простонал я. – Пожалуйста, пусть это будет не Фредди!

Но Капитана нигде не было видно, и мне пришлось смириться с тем фактом, что Фредди больше нет.

Мне было физически плохо, когда я думал о том, что, наверное, его собственная дружелюбная, доверчивая натура убила Фредди: ведь он наверняка подошел прямо к людям, у которых были злобные намерения в отношении этого милого и невинного животного.

Жители города буквально затопили нас удивительным потоком тревоги и сочувствия. А после того как об этом варварстве рассказала местная газета, национальные службы новостей подхватили тему, и вскоре звонки и письма посыпались уже со всей страны. Люди приезжали даже из соседних штатов, чтобы взять к себе питомцев, переживших нападение.

Для меня это было болезненное время. Меня охватила скорбь от гибели стольких существ, к которым я успел проникнуться любовью, и приводила в недоумение бесчувственность тех, кто это сделал. В преступлении обвинили трех юнцов из местной школы.

Этот случай вызвал мощнейший отклик в нашем маленьком городке. Насилие, разорившее приют, стало темой яростных дебатов. Небольшое, но голосистое меньшинство считало, что, коль скоро жертвы – «всего лишь кошки», то к чему городить огород? Но большинство жителей, возмущенные любители животных, требовали правосудия.

Я был как в тумане, словно заблудился в кошмарном сне, не желавшем кончаться. Ничто не могло вернуть к жизни погибших. Пока мы занимались поисками перепуганных кошек, которые убежали и спрятались, и обихаживали травмированных и раненых, которые оставались в доме, я оплакивал своих друзей, особенно Фредди.

Пару дней спустя, выходя из дома, я увидел большого серого «перса», медленно приближающегося ко мне. Я перепугал нас обоих воплем «Фредди!». Этого не могло быть – но это было. Фредди ослабел от потрясения, это был уже не такой обходительный и жизнерадостный хозяин дома, как прежде, но он остался жив! Я подхватил его на руки и прижал к груди, капая слезами ему на голову, обнимая и гладя. Фредди вернулся!

В хаосе того ужасного утра я спутал Фредди с другим серым персидским котом, мертвым, полускрытым полотенцем, лежавшим на погребальной тележке. Фредди оказался одним из счастливчиков, которым удалось вырваться наружу и избежать чудовищной судьбы других.

Свершилось чудо, и Фредди потребовалась всего пара недель, чтобы оправиться. Со временем он даже возобновил свои обязанности официального встречающего.

Пребывая в скорби после этого ужасного происшествия, я испытывал искушение сдаться – у меня просто не хватало духу продолжать. Именно мужество Фредди и его готовность снова довериться людям помогали мне врачевать собственный пошатнувшийся дух. В конечном счете моя любовь к Фредди и другим подобным ему созданиям заставила меня продолжить спасательную миссию «Ноева Ковчега» вопреки тому, что с нами случилось.

Сегодня, если вы приедете навестить наш приют, вас встретит большой и уверенный серый кот, который гордо выйдет вперед, чтобы поприветствовать гостей. Его зеленые глаза ничего не упустят, пока он будет изучать вас с ног до головы. Если вы пройдете «контроль качества», то, возможно, почувствуете, как его большое тело ласково трется о ваши щиколотки. Рад сообщить, что Капитан, как обычно, исполняет свои обязанности.

Дэвид Сайкс

Женщина, которая взяла кур под крыло

Страницы: «« « 12345678 » »»