Куриный бульон для души: 101 история о животных (сборник) Хансен Марк Виктор
Годы могут избороздить морщинами кожу, но утрата энтузиазма сморщивает душу.
Сэмюэл Уллман
Минни Блумфилд никогда не теряла энтузиазма. Она верила, что с возрастом к человеку приходят мужество, проницательность и умение по-настоящему ценить жизнь – во всех ее проявлениях. Вот почему в возрасте восьмидесяти шести лет Минни стала единственной попечительницей стаи кур, которых бросили у обочины одного из самых оживленных шоссе Южной Калифорнии после того, как там попал в аварию грузовик, перевозивший живую птицу. По причинам, ведомым только современной бюрократии, кур так и не стали спасать. И они просто поселились в придорожных кустах, а местные жители стали называть их «куриным отрядом Голливудского шоссе».
Как и многие пожилые люди, Минни жила одна, перебиваясь на скудную пенсию. Но для пожилой женщины любая жизнь была драгоценна, и ею нельзя было бессердечно пренебрегать или игнорировать ее – пусть даже это просто жизнь предназначавшихся на убой домашних птиц. Минни увидела живых существ в нужде – и без колебаний принялась действовать. На протяжении девяти лет, пока другие проезжали мимо в неведении или равнодушии, Минни совершала два паломнических похода в сутки, доставляя корм и воду покинутым курам, покупая всю провизию на часть своего мизерного дохода. Шли годы, и ее стали беспокоить мысли о том дне, когда она больше не сможет заботиться о своей приемной «стае». Кто будет приглядывать за этими бедными беспомощными созданиями, если она больше не сможет приходить к ним?
Когда Минни было девяносто пять лет и жестокое время принялось терзать ее тело, явилась героиня. Джоди Манн, молодая актриса и член-основатель организации «Актеры и другие в защиту животных» (Actors and Others for Animals), была соседкой Минни. Джоди не раз видела Минни, выполняющую свою миссию, и заметила, что пожилая женщина также кормит множество бездомных кошек, живших в округе. Как-то раз Джоди обратилась к Минни с вопросом, не знает ли соседка владельцев собаки, которую Джоди недавно подобрала. Результатом этого разговора стала быстро завязавшаяся и долго длившаяся дружба. Узнав о тревогах Минни, связанных с судьбой куриной стаи, Джоди поклялась «пободаться с мэрией» и найти курам новый дом.
Джоди нашла ранчо, на котором куры могли бы жить своей естественной жизнью, и организовала спасательную партию для ловли птиц. Это была трудная задача, которая испытывала на прочность терпение и решимость Джоди и волю к жизни Минни. Когда все куры были водворены в свой новый дом, Минни после серии разрушительных инсультов была вынуждена переселиться в дом престарелых.
Джоди поддерживала близкие и любящие отношения с Минни, часто навещая ее. Она нашла хороший дом для кошки Минни, которую звали Блэки, и позаботилась о том, чтобы бродячие коты, которые зависели от доброты пожилой женщины, были по-прежнему обеспечены заботой.
Впоследствии как президент общества «Актеры и другие в защиту животных» я имел честь представить Минни Блумфилд – которой на тот момент исполнилось девяносто шесть лет – к инаугурационной награде «За гуманизм», учрежденной нашей организацией. Вдохновленная делами Минни и названная в ее честь, эта награда – изящная бронзовая статуэтка, изображающая полную грации женщину в соломенной шляпке с упитанными курами, стоящими на страже у ее ног, и дремлющей кошкой, покоящейся в безопасности у нее на руках. Для всех присутствовавших в тот день странную до нелепости судьбу брошенных кур перекрыло восхищение несгибаемым духом Минни, вызывающим благоговение. Многие были растроганы до слез, узнав о нежном сердце этой хрупкой, но решительной женщины, которая со слезами, струившимися по ее собственному парализованному лицу, все же сумела прошептать: «Спасибо!»
Минни больше нет, но ее забота о меньших братьях и сестрах наших живет в той награде, которая носит ее имя и является ее внешним подобием. Мужество и бескорыстие этой женщины продолжают служить примером и источником вдохновения и силы для меня, для Джоди и для каждого члена нашей организации, пока мы продолжаем свою работу, заботясь обо всех живых существах, с которыми делим нашу планету, наши дома и наши сердца.
Эрл Холлиман, президент общества «Актеры и другие в защиту животных»
Чудеса случаются
Где есть великая любовь, там всегда есть чудеса.
Уилла Кэтер
Я, новоявленный ветеринар двадцати с небольшим лет от роду, был уверен абсолютно во всем. Мир представлялся мне черно-белым с мизерной толикой иных оттенков. На мой взгляд, ветеринарная медицина была точной и структурированной сферой с очень небольшими допусками для всего, кроме научных правил. Но случай, который произошел со мной всего через пару лет после выпуска, пошатнул несколько каменных глыб в этой нерушимой стене.
Двумя самыми приятными клиентами в нашем маленьком горном городке была пара пожилых пенсионеров. Трудно было найти более добрых и мягких людей. Их преданность друг другу словно сияла вокруг них ореолом – и так же сияли их домашние любимцы. Где бы и когда бы они ни появлялись в нашем городке, их всегда сопровождали постоянные спутники – собаки. По умолчанию считалось, что эти чудесные и верные создания были для них детьми, которых супруги так и не завели. И еще присутствовала ясная, но ненавязчивая уверенность в том, что супруги – глубоко религиозные люди.
Однажды холодным зимним утром они приехали в нашу клинику со своей старшей собакой, Фрицем. Их мохнатый друг страдал от невыносимой боли: его задние лапы отказывались нести какой бы то ни было вес. Большой старый пес избегал всякого движения, насколько мог. Когда ему все же приходилось двигаться, он подтягивался на передних лапах, как тюлень, а его исхудавшие, атрофированные задние конечности тащились, расставленные в стороны, позади туловища. Никакое подбадривание, никакая помощь не позволяла Фрицу встать, а тем более ходить на больных задних лапах. Его владельцы с самыми лучшими намерениями перепробовали разные варианты домашнего лечения. Так прошла большая часть зимы, но теперь его состояние ухудшилось до крайности. Взгляд собаки говорил о замечательном уме и благородстве, но к ним примешивалась сильнейшая боль.
Мы с партнером госпитализировали этого славного пса на несколько часов, чтобы тщательно осмотреть его, получить результаты рентгеновского исследования и провести другие тесты. Как ни печально, мы пришли к выводу, что врожденная дисплазия бедра, с которой пес прожил всю жизнь, взяла свою дань с Фрица полной мерой. Его преклонный возраст, атрофированные мышцы и болезненные, изуродованные суставы не оставляли никакой надежды на то, что какое-либо медикаментозное или хирургическое лечение сможет позволить старому псу наслаждаться счастливой жизнью без боли. Мы пришли к выводу, что его единственное спасение от мучительного страдания – гуманная эвтаназия.
Во второй половине дня, когда холодная зимняя тьма накрыла наш маленький горный городок, супруги вернулись в клинику, чтобы выслушать наш приговор их любимому животному. Стоя перед ними в смотровой, я чувствовал, как по спине пробегает холодок, словно вышел на улицу в этот зимний вечер. Они явно знали, что я собираюсь сказать, поскольку тихонько плакали еще до того, как начал говорить. Мешкая и запинаясь, я объяснил тяжелое состояние их старого друга Фрица. Наконец с трудом сказал супругам, что самым добрым поступком было бы «уложить его спать», чтобы он больше не страдал.
Сквозь слезы они закивали в знак согласия. Потом муж спросил:
– Можем мы подождать до утра с решением о его усыплении?
Я сказал, что это вполне возможно. Он пояснил:
– Мы хотим сегодня поехать домой и помолиться. Господь поможет нам решить.
Они пожелали своему старому другу спокойной ночи и оставили его отдыхать в клинике на ночь. Когда они ушли, я сочувственно подумал про себя, что никакие молитвы не смогут помочь их старому псу.
На следующее утро я спозаранок приехал в клинику, чтобы заняться нашими госпитализированными пациентами. Старый пес пожилых супругов был точно в таком же состоянии, в каком мы оставили его накануне: взгляд, полный боли, невозможность стоять, но на морде – все то же доброе и умное выражение. Через час супруги приехали в клинику.
– Мы молились всю ночь. Можно нам повидать Фрица? Мы поймем, чего хочет от нас Господь, когда увидим его.
Я провел их через помещения клиники в комнату, в которой лежал Фриц. Открыв дверь и заглянув внутрь, я просто онемел, видя, как Фриц радостно встает в своей клетке, виляет хвостом, и при звуках голосов любимых хозяев на его морде появляется выражение энтузиазма и радости. В его внешнем виде не было заметно ни одного признака боли или дисфункции.
Встреча Фрица со стариками превратилась в вихрь собачьих и человечьих возгласов радости, поцелуев и слез. Фриц, точно разом помолодев, выскочил из клиники и бросился к машине, еще больше порадовав хозяев. Они уехали, оставив позади озадаченного молодого ветеринара, который начинал понимать, что жизнь отнюдь не черно-белая, но включает очень широкую палитру других красок. Я осознал в тот день, что чудеса действительно случаются.
Пол Кинг
Дарлин
Первый долг любви – слушать.
Пол Тиллич
Три года мы с моей собакой Поуки проработали бок о бок волонтерами в программе «Любимцы по рецепту» в детской больнице Денвера. Я часто называла Поуки «террором», а не терьером, поскольку в дни своей юности она была сущим вечным двигателем. Единственными моментами, когда она бывала другой, были наши приезды в больницу, когда Поуки, похоже, находила в себе какие-то внутренние силы, заставлявшие ее вести себя благовоспитанно. Всякий раз, навещая пациентов, мы с ней наблюдали маленькие чудеса, но однажды произошло особенное событие, которое изменило мою точку зрения на то, насколько серьезными могут быть ее дары.
В тот день сотрудники офиса волонтерской службы попросили нас навестить пациентку на четвертом этаже – в онкологическом отделении. Так что наряду с обычным маршрутом мы взяли себе на заметку непременно заглянуть к Дарлин.
Дарлин было шестнадцать лет: девушка-подросток со светлыми волосами до плеч и всегда готовыми к улыбке губами. Я спросила:
– Ты не против визита Поуки?
Она согласилась. Я сразу же поняла, что происходит нечто необычное. Видите ли, моя шаровая молния, по недоразумению считающаяся терьером, взобралась на койку и тут же улеглась к пациентке под бок, пристроившись к ней в подмышку. Поуки положила голову на плечо Дарлин, повернув мордочку к лицу девочки.
Дарлин глядела в эти влажные шоколадные глаза и что-то шептала Поуки. Это определенно отличалось от обычного контакта с пациентами детской больницы, в котором самым популярным «блюдом дня» были собачьи кунштюки. Но эти двое явно проводили какую-то серьезную работу, так что я села, стараясь не мешать им, и стала смотреть телевизор. Спустя примерно полчаса Дарлин заговорила:
– Огромное вам спасибо за то, что зашли ко мне. Я знаю, вам нужно навестить и других пациентов, так что лучше будет отпустить вас. Вы даже не представляете, как много это для меня значило, – и она сверкнула ослепительной улыбкой.
Через три недели мне позвонила Энн, начальник нашего волонтерского офиса, с которой я поделилась этой историей. Она сказала:
– Я просто хотела сообщить вам, что подруга Поуки, Дарлин, уже на небесах.
Дарлин, эта мужественная и красивая 16-летняя девушка, совсем еще ребенок, узнала ужасную новость в тот самый день, когда мы приходили к ней. У нее произошел третий по счету рецидив рака. В протоколе лечения больше не было возможных вариантов. Она была обречена на смерть – и очень скорую.
Как Дарлин, должно быть, было страшно! И все же она не могла доверить свои страхи родственникам, друзьям, врачам или сиделкам. Не было на свете ни единого живого человека, с которым она могла бы поговорить… но ей удалось поделиться своими мыслями и чувствами с маленькой собачкой! Она знала, что Поуки никому не выдаст ее тайны, не станет высмеивать ее мечты, которым так и не суждено стать реальностью.
Мы никогда не узнаем, что говорила Дарлин в тот день или насколько хорошо Поуки справилась со своими тридцатью минутами наполненного любовью молчания. Но Дарлин интуитивно понимала то, что знают от века все любители собак: никакое другое существо не может быть таким доверенным, преданным и любящим другом, как собака.
Маленькая собачка, которая никому не была нужна
Если бы Бог отвечал на молитвы собак, с неба сыпались бы кости.
Старая пословица
Когда папа нашел Типпи – или, скорее, Типпи нашла папу, – в моем родном городке на юге Миссури был жаркий день лета 1979 года.
Большую часть своей жизни папа не особенно увлекался домашними животными, но этот костлявый запаршивевший щенок, похоже, как-то отыскал дверцу к его сердцу. А потом робко проскользнул и в нашу входную дверь.
В то утро папа общался с клиентами магазина электроники, в котором после выхода на пенсию нашел себе работу с частичной занятостью. И вдруг перепуганный, отчаянно визжащий бродячий щенок молнией влетел во входную дверь.
– Я прожил на свете немало лет, – сказал папа в тот вечер, придя домой, – но никогда не видел ничего настолько жалкого.
В руках он держал картонную коробку, а внутри коробки сидел крохотный выходец из невообразимого ада.
Папа был не в состоянии сдержать слезы.
– Я просто не мог выбросить ее обратно на улицу. Посмотри на нее… надо что-то сделать, чтобы помочь ей. Она все плакала, и плакала, и была так напугана… – проговорил он, когда мама взяла в руки коробку. – Погляди на эти открытые раны. Каким же жестоким надо быть человеком, чтобы довести собаку до такого состояния?
Мама заглянула в коробку, и то, что она увидела, вызвало у нее отвращение.
– Ох ты, дело зашло слишком далеко, – сказала она папе, качая головой и не веря своим глазам. – Давай просто попросим ветеринара избавить ее от несчастий.
Этого несчастного маленького терьерчика – размером не больше заварочного чайничка – заживо снедали болезнь и голод. Безжизненные мраморные глазки печально выпучились над тонким заостренным носом; костлявые длинные лапы переплелись друг с другом, точно разваренные спагетти на тарелке.
– Мне ужасно жаль, – сказал папе на следующий день ветеринар, – но я, честное слово, уже ничего не могу сделать, чтобы помочь ей. Болезнь зашла слишком далеко.
Но папа настаивал.
– Что ж, ладно, – сдался врач, – если хотите попробовать, есть одно лекарство в таблетках и лечебный крем, который нужно втирать ей в раны от парши. Но вы так уж особенно не надейтесь. Сомневаюсь, что она переживет эти выходные.
Папа снова завернул больного бездомного щенка в старое банное полотенце и понес в машину. В тот день он впервые осторожно вынес ее под клены на заднем дворе и начал лекарственное лечение.
– Твой папа каждый день выносил это бедное несчастное маленькое существо под деревья и втирал мазь в кожу, – рассказывала мама. – Эти сочащиеся раны у нее по всему телу. Невозможно даже понять, какого цвета ей полагается быть, – вся ее шерсть изъедена паршой и инфекцией.
– Я не оставлю ее у нас, если ей станет лучше, – обещал папа маме. – Я найду для нее хороший дом, если лечение поможет.
Маму не слишком радовало наличие в доме грязной бродяжки отталкивающего вида, без шерсти и с длинными безвольными лапами-макаронинами.
– Не думаю, что нам придется об этом беспокоиться, – вздохнула мама. – Но не переживай сильно, если лечение не поможет. Ты, по крайней мере, попытался.
В первые несколько дней после того, как бродячий щенок вошел в папину жизнь, надежда на его выживание оставалась слабой. Болезнь и голод подвергли маленькую собачку жестокому испытанию. Казалось, помочь ей может только чудо.
Потеряв счет дням, мама наблюдала из окна кухни, как папа продолжал выносить собачку в картонной коробке под клены, где лечил ее раны – результат запущенности болезни.
Никто точно не помнит, сколько времени прошло, прежде чем проблеск надежды появился на папином лице – и в мраморных глазах щенка. Но постепенно, с робостью и сдержанностью, собачка начала доверять моему отцу, и первое виляние ее тощенького хвостика доставило папе великую радость.
Мама не желала принимать участия в этой спасательной операции, поскольку не была заинтересована в том, чтобы собака вошла в их дом и жизнь. Но, увидев лицо мужа в тот момент, когда щенок продемонстрировал первые признаки игривости, она поняла, что папой двигало нечто большее, чем простое сострадание.
Он был родом из бедной семьи горцев, которые фермерствовали на скалистых горных хребтах плато Озарк. В детстве ему редко выпадали радости, а став взрослым, он в поте лица вкалывал на таких работах, где требовался ручной труд. Решив спасти этого слабенького запаршивевшего щенка, он, похоже, врачевал собственный раненый дух, особенно когда преуспел и обманул судьбу, выходив Типпи и помогая ей оправляться от болезни.
– Только глянь на нее! – улыбалась мама. – Ты действительно это сделал! У нее снова стала отрастать шерсть, и она начинает понемногу играть. Никто не думал, что она вообще доживет до сегодняшнего дня, но ты держал ее сторону и верил, что она справится!
По мере того как собачка продолжала исцеляться, проявлялись ее истинные цвета – и это были самые милые цвета в самом милом из узоров. Белый клочок тут и там, созвездие дымчато-черных пятнышек вокруг кончика носа и на груди, крапчатые белые пятна на фоне черного туловища. А из-за белого кончика хвоста ей дали самое обычное имя для самой обычной собаки: Типпи.
– Знаешь, дорогая, я пытался найти для нее хороший дом, но никому в данный момент не нужна маленькая собачка, – жаловался папа. – Где я только не спрашивал! Клянусь тебе, я вправду очень старался.
Мама-то знала, что он старался примерно так же, как мужчина, в жаркий летний день выбирающий между газонокосилкой и добрым старым гамаком.
– Ну, прямо не знаю, кому она может понадобиться, – отвечала мама. – Даже с отросшей шерстью и исчезнувшими язвами она все равно довольно уродлива, да еще лапы эти длинные…
Спустя пару недель безуспешных попыток пристроить щенка, папа сказал:
– Ну да, я понимаю, что она не самая хорошенькая маленькая собачка, но, полагаю, просто обязана таковой стать. Никому другому она не нужна.
Вот! Он это сказал. И мама поняла, что маленькая, никому не нужная потеряшка пришла в ее дом и свернулась клубочком, чтобы остаться.
Ей придется спать в прачечной, а не в доме, ворчливо высказалась мама. Папа и Типпи повиновались правилам, и их необыкновенная дружба ветвилась и процветала в самых что ни на есть утешительных проявлениях – ибо они стали нужны друг другу в худшие для папы времена.
– Эта собачка прошла с твоим папой через всю боль и мучения, вызванные раком, в следующие три года, – вспоминала мама. – Иногда мне кажется, что Бог специально послал эту малышку, чтобы она была рядом с ним до конца.
После того как папа умер, мама однажды вошла в прачечную и уставилась на тихое маленькое существо, которое послушно свернулось в своей постельке из картонной коробки.
– Хмм… Ладно, Типпи, – сказала мама тихонько. – Пожалуй, никому не повредит, если ты время от времени будешь забегать в дом. Там теперь ужасно одиноко.
И в этот момент мама ощутила такую связь с этой милой малюткой, словно папа до сих пор протягивал руки с небес, чтобы помочь им обеим в час нужды.
В последующие месяцы мама и Типпи стали своего рода родственными душами. Картонная коробка переместилась из прачечной в дом, в мамину спальню, где и оставалась следующие четырнадцать лет.
– Пока у меня была эта собачка, – говорила мама, – словно какая-то частица твоего папы оставалась здесь. Она вернула в дом жизнь.
Жестокое время и возраст сказались на маленькой маминой подруге; пришла слепота, начались боли в суставах. С всепоглощающей печалью и сожалениями мама попросила моего брата помочь отвезти Типпи в последний путь к ветеринару.
– Я наклонилась, чтобы взять ее головку в ладони, – рассказывала мама, – и она прижалась мордочкой к моему лицу, словно говоря спасибо за все, что мы для нее сделали.
Типпи прожила семнадцать лет после того судьбоносного ужасающего бегства через дорогу, заполненную мчащимися машинами, после заброшенных склаов, где она ночевала, через боль и страдания – в руки моего отца. И когда я вспоминаю эти годы, мне теперь кажется, что истинное чудо заключалось не в целительной силе ласковых папиных рук и не в доброте, проявленной к маленькой, никому не нужной потеряшке, а в том, как они изменили жизнь друг друга.
Йэн Стюарт-Басс
Глава 5
Изумительные животные
Я научился использовать слово «невозможно» с величайшей осторожностью.
Вернер фон Браун
Буйволиные игры
Все животные, за исключением человека, знают, что высшее предназначение жизни – наслаждаться ею.
Сэмюэл Батлер
[ПРИМЕЧАНИЕ РЕДАКТОРОВ: Во время Айдитарода, гонок на собачьих упряжках через всю Аляску, новичок-погонщик наткнулся на бывалого каюра, который остановил свою упряжку и увлеченно глядел с холма на что-то, происходившее внизу. Молодой каюр остановился посмотреть, что смогло настолько завладеть вниманием старшего.]
Мы смотрели вниз, на покрытое льдом озеро – одно из озер Фэйруэлл. Но его внимание привлекло не само озеро. Внизу и чуть правее на берегу стояла четверка буйволов. Два из них – на траве у самого края, а еще два – на льду.
– Кто-то рассказывал мне, что здесь есть стадо буйволов, но я не рассчитывал увидеть их на нашем маршруте, – проговорил он.
– Да, – сказал я, отворачиваясь, другому каюру. – Буйволы. Я в курсе. Нам рассказывали…
– Я не о том – погляди-ка…
Я снова повернулся, думая, честно говоря, что он малость не в себе. Ну, буйволы, и что с того?..
А потом я увидел то, что он имел в виду.
Снег с поверхности озера смело ветром, и два других буйвола, те, что находились на льду, с трудом пытались устоять на нем. Один из буйволов, остававшихся на берегу, подался назад от кромки льда, вверх по пологому склону горы, пару раз копнул землю копытом… и во весь опор помчался к озеру.
Как только он достиг края ледяной глади, хвост его свечой поднялся в воздух. Он широко расставил передние копыта, напряг ноги и стремительно заскользил прочь от берега, вращаясь вокруг своей оси большими кругами.
Когда его движение замедлилось до полной остановки, он взревел, издав нечто похожее на звук гуа-а-а-а, а потом начал долгое и трудное возвращение к берегу.
Пока он пробирался обратно, четвертый буйвол стрелой вылетел на лед, проехал еще дальше (тоже задрав хвост), чем предыдущий, взревел еще громче и тоже двинулся, оскальзываясь и падая, в обратный путь.
Я не мог поверить своим глазам и несколько раз подряд моргнул, подозревая, что у меня галлюцинации.
– Нет-нет – это происходит на самом деле! – рассмеялся он. – Я проезжал мимо, услышал рев и пошел посмотреть, в чем дело. Я здесь уже час, может, чуть больше. И они все время этим занимаются. Здорово, правда?
Мы пролежали там на санях еще полчаса, наблюдая за игрой буйволов. Похоже, ее целью было выяснить, кто проскользит дальше, и каждый из них совершил по нескольку попыток – задрав хвост, издавая радостный рев, раздающийся эхом на дальнем берегу озера, когда они скользили по льду.
Буйволиные игры… кто бы мог подумать, что такое бывает!
Гэри Паулсен
«Доктола»
…Пес, приветливый и верный, самоотверженный, нежнейший из друзей…
Лорд Байрон
Я окончил ветеринарную школу в июне 1984 года, а в июле вылетел в самое что ни на есть глубокое и темное сердце Африки и в августе занял свой пост руководителя ветеринарной службы в районе Тиоло. Моя жизнь волонтера-новобранца Корпуса мира мчалась с головокружительной быстротой.
В мои обязанности входило обеспечение ветеринарным уходом и администрирование программ по сдерживанию заболеваний в районах Тиоло и Муландже в центральноафриканской стране Малави. Имея в своем распоряжении только шкафчик с лекарствами, в основном просроченными, и мопед с двигателем на сто кубов, я должен был руководить двадцатью тремя ветеринарами-техниками, разбросанными по находящимся в моем ведении районам, и поддерживать здоровье крупного рогатого скота, овец, коз, свиней, птицы и домашних любимцев на всей этой территории.
Прошел месяц на новой работе. Однажды вечером я вернулся в офис после заката. У входа меня приветствовал пожилой джентльмен. Он сидел в кресле, которое я выставил снаружи у двери моего кабинета. На коленях у него была коробка, в которой копошилось множество щенков. Я тоже поздоровался и пригласил его в кабинет. Мы разговаривали на местном языке чева.
Джентльмен представился доктором Мзимбой, одним из известных лекарей этого района. В Африке лекарь – не только целитель; это еще и духовный лидер народа и мудрец. По моим оценкам, ему было около шестидесяти, но я легко мог ошибиться лет на двадцать в любую сторону.
Чтобы добраться до меня, он два часа шел пешком до ближайшей автобусной остановки, а потом еще шесть часов ехал в автобусе до моего офиса. Он вышел из дома в пять утра и ждал меня у кабинета с момента своего приезда, то есть с четырех часов дня. Когда мы встретились, было семь вечера. Далее он объяснил, что почти ничем не может помочь больным щенкам, которых привез ко мне, поскольку его лекарства действуют только на людей. Он принимал в этих щенках большое участие и «видел», что некоторым из них суждено великое будущее. Он просил меня сделать все, что в моих силах, чтобы спасти их.
Щенков было шесть, все в очень плохом состоянии. Я объяснил, что потребуется много дней интенсивного ухода, чтобы спасти хотя бы некоторых из них. Он согласился оставить их у меня, сказав, что, когда настанет время, он почувствует это и приедет забрать их. С этими словами доктор Мзимба ушел.
Щенкам требовалась круглосуточная забота. Они сопровождали меня повсюду, куда бы мне ни приходилось идти или ехать. Приготовленный вручную физраствор и антибиотики – вот и все лекарства, которыми я располагал. Однако, несмотря на мои старания, щенки угасали – один за другим. На шестой вечер два оставшихся в живых щенка и я вместе улеглись спать. Я с полным на то основанием ожидал, что и эти двое отправятся той же дорогой, что и их собратья по помету. Никакого улучшения в их состоянии не наблюдалось, и я был уверен, что у них не осталось в запасе сил даже на один день борьбы за жизнь.
Я был вне себя от радости, обнаружив с утра двух счастливых и бойких щенков, скуливших и требовавших внимания. Они исхудали, превратившись чуть ли не в скелетики, зато были вполне живыми и бодрыми скелетиками. Ели они с жадным аппетитом. Частые небольшие порции пищи постепенно стали частыми большими порциями, и вскоре они уже совсем поправились.
Щенки оставались со мной еще десять дней, и я гадал, вернется ли за ними доктор Мзимба. На десятый день после начала их выздоровления он объявился на пороге – и очень обрадовался, узнав, что два щенка выжили и теперь процветают. Один щенок черный с четырьмя белыми «чулками» на лапах и большой белой звездой на груди. Другой – коричневый с большим белым пятном на правой стороне мордочки. У обоих щенков присутствовали явные черты риджбеков.
Я смотрел, как щенки облизывали и целовали лицо старика, а он нежно обнимал их и прижимал к себе. Доктор Мзимба вытащил из кармана несколько монет и пару измятых банкнот и спросил, сколько он мне должен. Я взял с него стандартную сумму за консультацию – три с половиной доллара. Он с радостью заплатил, но, прежде чем уйти, оказал мне честь, попросив дать щенкам клички. Я долго и усердно думал и наконец назвал черного Бозо, а коричневого – Скиппи, и объяснил ему, что когда-то у меня были собаки с такими кличками, мои лучшие друзья.
– Приезжай ко мне почаще, доктола, – сказал он. – Теперь эти щенки знают тебя как мать и отца. Они не забудут и когда-нибудь вернут тебе ту великую доброту, какую ты им оказал.
Затем доктор Мзимба и я обменялись рукопожатием и расстались.
В следующие полтора года я виделся с доктором Мзимбой, Бозо и Скиппи как минимум раз в месяц. Каждые две-четыре недели я предпринимал трехдневную поездку по деревням в районе Тиоло, исполняя по мере необходимости разнообразные обязанности ветеринара. В конце каждой поездки я заезжал в деревню доктора Мзимбы. Он любезно предлагал мне свой кров и щедрое гостеприимство всякий раз, как я оказывался в его краях.
Я видел, как Бозо и Скиппи росли, превращаясь в прекрасных собак. Каждый из них набрал около сорока килограммов. Они были вдвое крупнее местных деревенских псов и хранили беззаветную верность доктору Мзимбе. Я делал им прививки и регулярно проводил очистку от глистов, лечил их разнообразные раны и болезни. Для меня они стали почти что родственниками. Всякий раз, завидев меня, псы сразу же превращались в игривых щенков.
В деревне обоих псов высоко ценили. В каждый свой приезд я слышал новые истории о том, как они прогнали скотокрадов, как защитили деревню от рыщущих гиен или шакалов.
Как-то раз Бозо и Скиппи убили леопарда. Они были жестоко изранены в этой битве. У обоих были множественные проникающие ранения, глубокие царапины от когтей и значительная кровопотеря. Я всю ночь трудился, зашивая их бесконечные раны, а утром с изумлением увидел, как обе собаки встали с лежанок и даже позавтракали.
Собираясь уезжать, я оставил доктору Мзимбе инструкции по уходу и профилактические антибиотики. Он многословно поблагодарил меня и обнял со слезами на глазах.
– Ты уже во второй раз спасаешь им жизнь, доктола! Отныне и впредь они будут твоими защитниками. Я это видел!
Через пять месяцев я снова заехал в эти места во время одной из моих регулярных трехдневных рабочих поездок. Приближаясь к деревне доктора Мзимбы, я столкнулся с огромными трудностями. Сильный дождь превратил проселочные дороги в глинистые реки. Я падал с мопеда четыре раза за последние сорок минут и никак не мог взобраться вверх по холму к деревне, где жил доктор Мзимба. Дождь продолжался, и я маневрировал, пытаясь заставить мопед двигаться вверх по холму, с ног до головы мокрый, грязный, замерзший и мрачный.
И вдруг я резко остановился. Впереди в луче моей фары стояла гиена, преграждавшая путь. Она медленно приближалась ко мне, не пугаясь ни света, ни звука мотора. Я посигналил – с таким же (то есть никаким) эффектом. Наступление гиены продолжалось медленно, но верно. Как странно, подумал я. Раньше они всегда убегали прочь в испуге. Потом я увидел кровь и слюну, капавшие из пасти животного, и стеклянный, пустой взгляд его глаз. Бешенство!
Гиена надвигалась на меня, я медленно отступал и старался держать дистанцию. Грязь была слишком густой и скользкой, чтобы спасаться бегством, а тропинка слишком узкой, чтобы развернуться.
Единственным вариантом было все же бежать и надеяться, что гиена предпочтет напасть на мопед, а не на меня. Несмотря на мои старания держать разумную дистанцию, я не успевал сдавать назад достаточно быстро. Гиена подходила все ближе, издавая упыриный хохот, лязгая в воздухе мощными челюстями. Я был уже готов бежать со всех ног, как вдруг по обе стороны от меня появились Бозо и Скиппи. Они прыгнули на тропу между мной и гиеной. Их мышцы напружинились, став твердыми, как скала, а шерсть на загривках встала дыбом. Они защищали свою территорию, скаля зубы.
Последовавший бой был яростным и кровавым. Не раз издавали псы лай и крики, сражаясь со скоростью и выносливостью, которых я в них и не подозревал. Битва не на жизнь, а на смерть разворачивалась в луче света от фары моего мопеда. Когда все было кончено, гиена лежала мертвая, а собак нигде не было видно. Я звал и звал их, но собак и след простыл.
Я поспешил к дому доктора Мзимбы, оскальзываясь и спотыкаясь на тропе. В моих мыслях уже складывался план лечения: швы, антибиотики, уколы от бешенства, переливание жидкости, шоковая терапия… Я был столь многим обязан этим удивительным собакам! Я должен найти их, должен поблагодарить, они должны жить, и не удовольствуюсь ничем меньшим…
Добравшись до дома доктора Мзимбы, я обнаружил, что он терпеливо ждет меня, сидя в кресле на веранде перед своей хижиной. Я подбежал к нему, стараясь объяснить все, что случилось, мешая английскую речь с чевой. Я задыхался, едва способный говорить, и не был уверен, что он меня понял. Однако ему это удалось.
– Иди со мной, и я покажу тебе этих собак, – сказал он и поманил меня за собой.
Я схватил свои чемоданчики и последовал за ним на задний двор хижины. Он остановился и указал на две могилы.
– Бозо и Скиппи почили здесь. Три дня назад стая гиен спустилась с гор и напала на наш скот. Бозо и Скиппи сражались, как десять собак, и изгнали гиен, и спасли наш скот. Но им слишком сильно досталось, доктола, – проговорил он, и слезы покатились по его щекам. – Они оба умерли вскоре после боя. Не было времени посылать за тобой.
Я замотал головой.
– Нет! Этого не может быть! Они только что спасли мне жизнь, всего пятнадцать минут назад! Я знаю, это были они. Я видел их и знаю, что это были они! – Я упал на колени и поднял глаза к черному небу. Теперь капли дождя смешивались с моими собственными слезами. – В этой стране нет двух других собак, которые хотя бы отдаленно походили на Скиппи и Бозо. Это могли быть только они! – говорил я, наполовину умоляя, наполовину споря, желая и надеясь, что сказанное – неправда, и все это время безудержно всхлипывая.
– Я верю тебе, доктола, – проговорил мудрый африканец, опускаясь на колени рядом со мной. – Я говорил тебе, что когда-нибудь эти собаки вернут тебе долг доброты. Они всегда будут защищать тебя!
Герберт (Реб) Ребхан
Материнская любовь
Я – нью-йоркский пожарный. У этой профессии есть своя мрачная сторона. Когда гибнет чей-то бизнес или дом, это ранит сердце. Приходится видеть немало ужасов, а порой даже смертей. Но тот день, когда я нашел Скарлетт, был иным. Это был день жизни. И день любви.
Была пятница. Мы сорвались с места на ранний утренний вызов в Бруклине: там горел гараж. Надевая снаряжение, я услышал тоненькие звуки кошачьего плача. Я не мог задерживаться; что ж, придется поискать кошек после того, как потушим пожар.
Очаг возгорания был крупным, так что, кроме нас, на место прибыли «мастера крюка и лестницы» и из других компаний. Нам сказали, что все люди, которые были в здании, успели благополучно выбраться. Действительно, я очень на это надеялся, ибо весь гараж был объят пламенем, и в любом случае попытки спасать в нем кого-то были обречены на неудачу. Потребовалось немало времени и множество пожарных, чтобы наконец взять гигантский очаг пожара под контроль.
После этого я смог поискать кошек, чей плач слышал до сих пор. В помещении гаража по-прежнему было много дыма, от него так и пыхало жаром. Видимость была плохая, но я шел на звук мяуканья, пока не добрался до местечка на тротуаре примерно в полутора метрах от фасада гаража. Там, плача и прижимаясь друг к другу, сидели три перепуганных маленьких котенка. Потом я нашел еще двух, одного прямо на улице, а другого – на противоположной ее стороне. Должно быть, они были в здании, поскольку их шерстка оказалась сильно опалена. Я крикнул, чтобы принесли коробку, и кто-то из собравшейся вокруг толпы протянул ее мне. Посадив всех пятерых котят в коробку, я отнес их на веранду соседнего дома.
Начались поиски кошки-матери. Очевидно, она бегала в горящий гараж и выносила оттуда на тротуар каждого из своих малышей, одного за другим. Пять концов, пять вылазок в адский жар и смертельно опасный дым – это трудно было себе представить. Потом она попыталась перенести их через улицу, подальше от здания. Опять-таки по одному. Но не смогла закончить эту работу. Что же с нею сталось?
Один из полицейских сказал мне, что видел, как кошка забежала на пустую парковку недалеко от того места, где я нашел последних двух котят. Там она и оказалась – лежала на земле и плакала. Она была ужасно обожжена: глаза скрылись под превратившимися в волдыри веками, лапы почернели, шерсть на всем ее теле была опалена. В некоторых местах сквозь прожженный мех была видна покрасневшая кожа. Она была слишком слаба и не могла больше двигаться. Я медленно приблизился, заговорив с ней мягким, успокаивающим тоном. Как мне показалось, это была дикая кошка, и я не хотел ее напугать. Когда я поднял ее на руки, она заплакала от боли, но не стала вырываться. От бедного животного несло паленой шерстью и плотью. Она одарила меня обессиленным взглядом, потом расслабилась в моих руках, насколько позволяла боль. Я чувствовал ее доверие ко мне, горло у меня сжалось, и глаза налились слезами. И тогда решил во что бы то ни стало спасти отважную маму-кошку и ее семейство. Их жизнь буквально была в моих руках.
Я уложил кошку в ту же коробку, к мяукающим котятам. Даже в своем жалком состоянии ослепленная мать принялась кружить по коробке и прикасаться к котятам носом, чтобы убедиться, что все они здесь и в безопасности. Несмотря на боль, она успокоилась только тогда, когда сосчитала всех котят.
Кошачьему семейству явно требовалась неотложная медицинская помощь. Я вспомнил об очень необычном приюте для животных на Лонг-Айленде – «Лиге животных Северного берега», куда отвозил нескольких обожженных собак, которых спас одиннадцать лет назад. Если где-нибудь и могли помочь этим кошкам, так только там.
Я позвонил, чтобы предупредить «Лигу животных» о том, что еду к ним с сильно обожженной кошкой и ее котятами. Не переодеваясь, все в той же покрытой пятнами сажи пожарной форме я сел за руль своего грузовика и погнал машину к приюту, стараясь добраться туда как можно быстрее. Притормозив на подъездной дорожке, я увидел две команды ветеринаров и санитаров: они стояли на парковке, поджидая меня. Медики тут же унесли кошек в лечебную палату; одна команда уложила на стол мать, а вторая отнесла всех котят на другой стол.
Совершенно изнуренный борьбой с огнем, я стоял в сторонке, стараясь не путаться под ногами. Я почти не надеялся, что эти кошки выживут, но почему-то просто не мог уйти и бросить их. После долгого ожидания ветеринары сказали мне, что будут наблюдать кошку и котят всю ночь, но шансы кошки на выживание не внушают особого оптимизма.
Я вернулся туда на следующий день, и снова потянулись часы ожидания. Надежды почти не осталось, но потом ветеринары наконец вышли ко мне. Они принесли добрые вести: котята точно должны были выжить.
– А их мать? – спросил я, страшась услышать ответ.
– Пока слишком рано говорить об этом, – сказали они.
Я приезжал в приют каждый день, но ответ неизменно был одним и тем же: пока ничего нельзя сказать наверняка. Примерно через неделю после пожара я ехал туда в мрачном настроении, думая: Наверное, если бы кошка-мать могла выкарабкаться, она уже сделала бы это. Сколько еще она сможет балансировать между жизнью и смертью? Но когда я переступил порог, ветеринары встретили меня широкими улыбками и победными жестами! С кошкой не просто все будет в порядке – она даже сможет снова видеть!
Теперь, когда стало ясно, что все закончится благополучно, надо было как-то назвать спасенную. Один из санитаров предложил имя Скарлетт[4] – по ассоциации с ее покрасневшей кожей.
Поскольку я знал, что Скарлетт вынесла ради своих котят, на сердце у меня потеплело, когда увидел воссоединение кошачьего семейства. И что же мама-кошка сделала первым делом? Снова пересчитала их по головам! Она коснулась и обнюхала каждого из своих детей, нос к носу, чтобы удостовериться, что все они живы и здоровы. Она рисковала своей жизнью, и не единожды, а целых пять раз – и ее мужество принесло свои плоды. Все ее малыши выжили.
Мне, пожарному, каждый день случается видеть проявления героизма. Но то, что продемонстрировала в тот день Скарлетт, было вершиной героизма – того рода мужеством, какое рождает только материнская любовь.
Дэвид Джаннелли
Дочь солнечного света
Эта малышка-горилла родилась в зоопарке. У ее матери Лулу было недостаточно молока, чтобы прокормить дочку, и служители зоопарка решили вмешаться. Они работали посменно, круглосуточно нося двухмесячную обезьяну на руках, подражая поведению настоящих горилл, заботящихся о своем потомстве. Малышка расцвела и росла необыкновенно ласковым и мягкосердечным созданием. Смотрители зоопарка назвали ее Бинти Джуа, что означает на суахили «дочь солнечного света».
Поскольку Бинти Джуа родилась в неволе, она вполне довольствовалась такой жизнью, лазая по деревьям в своем вольере и радостно играя с другими гориллами.
В зоопарке жил старый самец гориллы, огромный, с седой спиной, который никогда не выказывал никакого интереса к воспитанию детенышей. Что-то в Бинти Джуа привлекло старого самца, и когда Бинти исполнилось шесть лет, она забеременела.
Смотрители зоопарка опасались, что, поскольку у молодой гориллы не было перед глазами примеров материнского поведения, она, возможно, не будет полностью готова к заботе о собственных отпрысках. И они стали давать ей уроки. Вместо детеныша использовали мягкую игрушку и учили обезьяну прикладывать «ребенка» к груди и постоянно носить его на руках, как делают гориллы в дикой природе.
Бинти Джуа оказалась хорошей ученицей, и когда родилась ее дочь, которой дали кличку Коола, Бинти Джуа стала идеальной мамочкой. Именно это сочетание естественного материнского инстинкта и теплых отношений Бинти Джуа с людьми впоследствии сделало ее героиней, прославившейся на весь мир.
Однажды, когда Кооле было около полутора лет, Бинти Джуа находилась в своем открытом вольере, как обычно, держа малышку на руках и прихорашивая ее. Посетители зоопарка с удовольствием наблюдали за гориллами, и вдруг трехлетний мальчик, который играл у барьера, огораживающего вольер, перекувырнулся через край и упал с высоты более шести метров на бетонный пол.
Раздался жуткий глухой удар, и мать мальчика, впав в истерику, стала звать на помощь.
Бинти Джуа, не выпуская Коолу, тут же бросилась к потерявшему сознание ребенку. Толпа посетителей ахнула от ужаса. Люди подсознательно склонны ассоциировать горилл с кинематографическим монстром Кинг-Конгом. Что же сделает огромная обезьяна с маленьким мальчиком?
Вначале мать-горилла приподняла руку мальчика, словно ища признаки жизни. Затем осторожно подняла его с пола вольера и нежно прижала к груди. Бережно укачивая ребенка на ходу, она понесла его к двери, через которую всегда входили и выходили из вольера служители зоопарка. Когда к Бинти Джуа приблизилась другая, более крупная самка гориллы, Бинти Джуа издала гортанный звук, предупреждая вторую гориллу, чтобы та держалась подальше. К этому времени дверь открылась, за ней стояли смотрители вместе с парамедиками, которых вызвали спасать раненого мальчика. Горилла осторожно опустила ребенка на пол перед дверью, и парамедики торопливо забрали его. Когда дверь снова закрылась, Бинти Джуа спокойно вернулась к своему дереву и продолжила ухаживать за собственным ребенком.
Зрители стояли в ошеломлении. Это происшествие было драматичным и без той героической роли, которую сыграла в нем горилла. А Бинти Джуа стала подлинной героиней, поскольку ее не интересовали ни слава, ни награды.
Мальчик после этого приключения поправился без каких-либо продолжительных последствий для здоровья. А мир был растроган добрым деянием Бинти Джуа; письма и подарки дождем посыпались на нее со всего света. Она даже была награждена медалью Американского легиона и стала почетным членом Ассоциации родителей и учителей Калифорнии.
Поступив по велению своего сердца, Бинти Джуа сделала то, что сделала бы любая мать: она защитила ребенка и помогла ему. И для нее не имело значения, что ребенок принадлежал к другому биологическому виду. Она продемонстрировала те качества, которые всего милее нам, людям, – любовь и сострадание ко всем живым существам.
Кэрол Клайн, воспроизведено с разрешения Билла Кини
Глаза Текса
На взгляд Эрика Сила, сидящему у его ног тощему щенку было недель пять от роду. Этой ночью кто-то бросил маленького смеска у ворот семьи Сил.
– Пока ты не спросила, – сказал Эрик своей жене Джеффри, – ответ – абсолютное и окончательное «нет»! Мы не собираемся оставить ее себе. Нам не нужна еще одна собака. Когда – и если – она нам понадобится, заведем чистокровную.
Словно не слыша его, жена мягким тоном спросила:
– Как думаешь, какой эта девочка породы?
Эрик покачал головой:
– Трудно сказать. Судя по цветовым отметинам и по тому, как она полуторчком держит уши, я бы сказал, что это помесь немецкой овчарки.
– Мы не можем просто выбросить ее, – умоляюще проговорила Джеффри. – Я буду кормить ее и отведу выкупать. А потом мы найдем для нее дом.
Стоя между супругами, щенок, похоже, догадался, что решается его судьба. Хвостик собачки нерешительно вильнул, когда она переводила взгляд с одного из супругов на другого. Эрик заметил, что, хотя ребра у нее просвечивали от худобы сквозь тусклую шерсть, глаза щенка были яркими и живыми.
Наконец он пожал плечами:
– Ладно, если хочешь с ней возиться – валяй. Но давай внесем ясность: нам не нужна дворняга, у которой кровей, как видов кетчупа «Хайнц»[5].
Щенок уютно устроился на руках Джеффри, пока они шли к дому.
– И еще одно, – продолжал Эрик. – Давай выждем пару дней, прежде чем пускать ее в загон к Тексу. Нам не нужно, чтобы Текс чем-нибудь заразился. У него и без того достаточно проблем.
Текс, шестилетний пастуший пес, которого супруги Сил воспитывали со щенячьего возраста, был необыкновенно добродушен для блу хилера – породы, выведенной пастухами Австралии. Поэтому, хотя Текс уже делил свою конуру со светло-рыжим котом, он вскоре еще потеснился и пустил в свое жилище новую соседку, которую чета Сил назвала Хайнц.
Вскоре после появления Хайнц хозяева стали замечать, что Текс, похоже, теряет зрение. Их постоянный ветеринар сказал, что у собаки, вероятнее всего, катаракта, которую можно удалить хирургическим путем.
Но когда они привезли Текса к специалисту в Далласе, тот выяснил, что плохое зрение пса лишь отчасти связано с катарактой. Он назначил Тексу исследования в ветеринарной лаборатории местного колледжа.
Врачи лаборатории определили, что Текс уже ослеп. Они объяснили, что ни лекарства, ни хирургические процедуры не смогли бы остановить или замедлить прогрессирующую потерю зрения.
На пути домой, обсуждая ситуацию, супруги поняли, что в последние пару месяцев не раз видели, как Текс справлялся со своей слепотой. Теперь им стало ясно, почему Текс порой не обращал внимания на открывающиеся ворота или врезался носом в изгородь из металлической сетки. И почему обычно не сходил с гравийных дорожек, ведущих к дому и от него. Если пес сворачивал в сторону, то потом прочесывал двор вдоль и поперек, пока снова не выходил на гравий.
Пока супруги были заняты проблемами Текса, Хайнц подросла, стала упитанной и энергичной, и ее темная, коричневая с серым отливом шерсть лоснилась здоровьем.
Вскоре стало очевидно, что маленький смесок немецкой овчарки вырастет крупной собакой – слишком крупной, чтобы продолжать делить одну конуру с Тексом и котом. Однажды на выходных Сил построили еще одну конуру рядом с той, в которой прежде жили обе собаки.
Тогда-то до них и дошло: то, что они считали щенячьей игривостью – когда Хайнц, возясь с Тексом, толкала его и тянула в разные стороны, – на самом деле имело конкретную цель. Без всякой дрессировки и обучения Хайнц стала для Текса собакой-поводырем.
Каждый вечер, когда собаки готовились ко сну, Хайнц осторожно прихватывала нос Текса зубами и вела пса к его конуре. По утрам она будила его и снова выводила из конуры.
Когда обе собаки приближались к воротам, Хайнц толчком плеча направляла Текса в свободный проход. Когда они бежали вдоль изгороди, окружавшей их вольер, Хайнц вклинивалась между Тексом и проволокой.
– В солнечные дни Текс дремлет, растянувшись на асфальте подъездной дорожки, – говорит Джеффри. – Если приближается машина, Хайнц будит его, подталкивая носом, и уводит от опасности. Сколько раз мы видели, как Хайнц толкает Текса в сторону, чтобы убрать его из-под копыт лошадей! Поначалу мы не понимали, как они вдвоем умудряются бежать бок о бок во весь опор через пастбище. А потом однажды собаки сопровождали меня, когда я выезжала свою лошадь, и я услышала, как Хайнц «говорит»: она издавала серии тихих ворчащих звуков, чтобы Текс не сбивался с курса, продолжая бежать рядом с ней.
Сил были в восхищении. Без всякой специальной подготовки молодая собака сама изобрела все необходимые средства, чтобы помогать, направлять и защищать слепого сотоварища. Было ясно, что Хайнц делилась с Тексом не только зрением: она делилась с ним своим сердцем.
Гонзи Роджерс
Рождественский хомячок
Питая почтение к жизни, мы вступаем в духовную связь с миром.
Альберт Швейцер
Как-то раз случилось нам жить в массивном каменном доме, которому более ста лет, с интересным прошлым. Расположенный у развилки дороги на холме в небольшом городке Локпорт, штат Нью-Йорк, этот дом некогда был кузней, а еще раньше, как нам рассказывали, служил станцией дилижансов. Хоть он и напоминал с виду крепостное укрепление, это был величественный старый дом, и мы его обожали. В нем были и характер, и шарм, а также протекающая крыша, сквозняки и дыры. Водопроводные трубы промерзали насквозь. Как и мы. Наши кошки регулярно оставляли нам крохотные омерзительные «подарочки» – останки домовых мышей, которые резвились в доме, как хотели, после того как мы ложились спать.
Было Рождество 1981 года. Мы только-только начали оправляться после трудного жизненного периода, и я, перенеся летом операцию по поводу рака, стала по-новому осознавать ценность каждого дня, а также научилась глубже ценить любовь и семью. Это Рождество выдалось особенно прекрасным, поскольку все шестеро наших детей приехали праздновать его с нами. Хотя в то время мы еще не могли этого знать, нам с Дэвидом, моим мужем, предстояло переехать во Флориду следующим летом, и после того Рождества нам ни разу не удавалось собраться всем вместе в одно и то же время.
Стоя в одном конце громадного пространства, служившего нам одновременно гостиной, столовой и кухней, я готовила ужин. Было шумно: в радиоприемнике играла рождественская музыка, в кухонном уголке звякала посуда, а вокруг гарцевали девять молодых взрослых (кое-кто из наших детей привез с собой гостей). Кошки в типично кошачьей манере собрались все вместе на лестнице, подальше от этого бедлама.
И вдруг я краем глаза поймала какое-то почти незаметное, неожиданное движение и повернулась. Моим глазам предстало ошеломительное зрелище. Среди всего этого шума и гама, прямо в центре кошачьей миски, стоявшей на полу, сидела крохотная, изумительно красивая мышка – олений хомячок – и ела сухой кошачий корм. Невероятно, подумала я, глядя на зверька во все глаза, но не произнося ни слова. С одной стороны, мне хотелось убедиться, что этот хомячок – не плод моего воображения; с другой, должна признаться, я хотела, чтобы пару минут это зрелище принадлежало мне одной. Хомячок был просто очаровательный.
Он сидел на задних лапках, его пухленькая попка основательно угнездилась в середине миски, маленькие передние лапки держали кусочек корма. Кусочки были круглые, с дырочками посередине; наш хомячок крепко держал свой кусочек лапками с обеих сторон и был безумно похож на толстяка, жующего пончик. Прикончив один кусочек, он взял себе второй, поворачивая его и приспосабливая к своим крохотулечным пальчикам, пока не нашел идеальное положение, а потом снова начал обгрызать еду.
Я присела на корточки, разглядывая хомячка, и встретилась взглядом с его блестящими черными глазками. Мы пристально поглядели друг на дрга, потом он отвернулся и, как ни в чем не бывало, продолжил ужинать. Пора было звать свидетелей.
– Эй! – тихонько позвала я собравшуюся в комнате толпу. – Идите-ка сюда, посмотрите на это.
Когда мне наконец удалось привлечь внимание домашних, я думала, что вот сейчас все кончится: он сбежит и спрячется от надвигающейся на него толпы. Не тут-то было! Хомячок как сидел, так и продолжал сидеть, а одиннадцать человек, наклонившись, встали в кружок, откровенно глазея на него – и, кстати говоря, не молчали при этом. Он с уверенным видом окинул собравшихся взглядом, повернул свой «пончик» на четверть круга и продолжал жевать.
Читать бесплатно другие книги:
