Птица не упадет Смит Уилбур

— О нет, — улыбнулся Дирк. — Ни в коем случае. — Он отнес хрустальный графин к Деннису и снова наполнил его бокал. — Нужно обсудить еще один финансовый вопрос.

Он налил виски в свой стакан и поднес его к свету.

— Дело связано с банком, — начал он, но Ронни Пай тут же перебил:

— Я думаю, ты знаешь, что я собираюсь уйти из банка. Я получил предложение продать оставшиеся у меня акции и сейчас веду переговоры о покупке виноградника в Капе. Я уеду из Ледибурга и заберу с собой семью.

— Нет, — возразил Дирк, улыбаясь и покачивая головой. — Мы вместе навеки. Наша связь неразрывна. Я хочу, чтобы вы были со мной всегда. Вам я могу доверять; возможно, вы единственный в мире человек, которому я доверяю. У нас множество общих тайн, дружище. В том числе убийство. — Оба его собеседника застыли, услышав это слово, Рональд Пай медленно побледнел. — Джон Андерс и его мальчишка, — напомнил Дирк, и оба одновременно воскликнули:

— Мальчишка ушел…

— Он жив!

— Это ненадолго, — заверил Дирк. — Мои люди сейчас как раз на пути к нему. Теперь от него больше не будет неприятностей.

— Ты не можешь этого сделать! — яростно мотнул головой Деннис Петерсен.

— Почему, скажи на милость?

— Оставь его. — Рональд Пай умолял, растеряв всю свою суровость. — Оставь мальчишку в покое, с нас хватит.

— Нет. Он нас в покое не оставит, — рассудительно объяснил Дирк. — Он очень активно собирал сведения о нас и о нашей деятельности. По счастливой случайности я узнал, где он, и он там один, в дикой глуши.

Они молчали. Ожидая, пока они обдумают его слова, Дирк бросил окурок сигары в камин и закурил новую.

— Чего еще ты хочешь от нас сейчас? — спросил наконец Рональд.

— Ага, наконец мы можем обсудить проблему по-деловому. — Дирк присел на край стола и взял в руки старинный дуэльный пистолет, которым прижимал бумаги. Говоря, он вертел пистолет в руках. — Для расширения, которое я начал пять лет назад, мне не хватает свободных средств. Цены на сахар упали, банковские инвестиции сократились, но все это, конечно, вам известно.

Рональд Пай осторожно кивнул.

— Мы уже договорились следующие несколько лет покупать землю только в соответствии с поступлением наличных. Надо проявлять терпение.

— Я нетерпеливый человек, Ронни.

— В следующие три года наш доход будет падать на двести тысяч ежегодно. И мы договорились сократить расходы, — продолжал Рональд Пай, но Дирк не слушал. Он прицелился в глаза портрету над камином и щелкнул курком незаряженного пистолета.

— Двести тысяч умножить на три — это шестьсот тысяч фунтов стерлингов, — рассуждал он вслух, опустив пистолет. — Кстати, именно столько я заплатил вам за ваши акции десять лет назад.

— Нет, — сказал Рональд Пай с паникой в голосе. — Это мои деньги, мой личный капитал, он не имеет никакого отношения к банку.

— И вы им прекрасно распорядились, — похвалил его Дирк. — Покупка акций «Кроун Дип» — отличный ход. По моим последним расчетам, ваш личный капитал составляет не меньше восьмисот тысяч.

— Он в распоряжении моей семьи, это деньги моей дочери и внуков, — сказал Ронни. В его голосе звучало отчаяние.

— Сейчас эти деньги нужны мне, — рассудительно заметил Дирк.

— А твои личные ресурсы? — отчаянно спросил Рональд Пай.

— Все вложено в землю и сахар, мой дорогой Ронни.

— Ты можешь занять нужную сумму.

— Зачем мне занимать у чужих людей, когда мой близкий доверенный друг может ссудить эти деньги Ледибургскому фермерскому банку? Что может быть надежней, чем условия, которые предлагает это достойное учреждение? Заем, Рональд, всего лишь заем.

— Нет. — Рональд Пай вскочил. — Это не мои деньги. Они принадлежат моей семье. — Он повернулся к шурину. — Пошли. Я отвезу тебя домой.

С очаровательной сияющей улыбкой Дирк Кортни нацелил пистолет меж глаз Деннису Петерсену.

— Сидеть, Деннис, — он снова щелкнул курком.

— Все в порядке, — сказал Рональд Пай Деннису. — Мы можем сейчас порвать с ним. Если ты на моей стороне. — Рональд тяжело дышал и потел, как бегун. — Обвинив нас в убийстве, он обвинит и себя. А мы докажем, что не мы задумали это, не мы отдавали приказы. Думаю, он блефует. Вот возможность отделаться от него. — Он повернулся к Дирку, и в его глазах теперь был вызов, а в голосе сталь. — Избавиться от чудовища. Пусть попробует обвинить нас. Он только сделает хуже себе.

— Здорово сказано! — Дирк радостно рассмеялся. — Готов поверить, что вы и впрямь настолько глупы.

— Пошли, Деннис. Пусть делает что хочет.

И, не глядя на них, Рональд Пай направился к двери.

— Какую из внучек вы больше любите, Ронни, Натали или Викторию? — спросил Дирк, по-прежнему улыбаясь. — О, наверно мальчика… как же его зовут? Черт побери! Я должен помнить имя мальчишки, ведь я его крестный отец. Да что это со мной? Конечно, Рональд, как дедушка. Маленький Рональд.

Рональд Пай у двери повернулся и смотрел на Дирка через весь кабинет. Дирк улыбнулся ему, словно удачно сострил.

— Маленький Рональд, — снова улыбнулся он и прицелился в воображаемую фигуру в центре ковра, маленькую фигуру, до колена взрослому мужчине. — Прощай, маленький Рональд, — сказал он и щелкнул курком. — Прощай, маленькая Натали. — Он наставил пистолет на другую невидимую фигуру и опять щелкнул. — Прощай, маленькая Виктория. — Пистолет щелкнул снова, и этот металлический звук показался в тихой комнате очень громким.

— Ты не можешь… — Голос Денниса звучал сдавленно.

— Мне очень нужны эти деньги, — ответил Дирк.

— Но ты не можешь так поступить…

— Вы все рассуждаете о том, что я могу и чего не могу. С каких это пор вы так во мне разбираетесь?

— Но дети… — взмолился Деннис.

— Мне не впервой, — заметил Дирк.

— Да, но дети, маленькие дети!

Рональд Пай неподвижно стоял у двери. Казалось, за последние несколько секунд он постарел лет на десять: плечи сгорбились, лицо посерело и сморщилось, вокруг глаз набрякли мешки.

— Прежде чем вы уйдете, Ронни, позвольте рассказать вам историю, которую вы уже двенадцать лет очень хотите услышать. Я знаю, вы потратили много времени и денег, пытаясь ее узнать. Пожалуйста, вернитесь в свое кресло. Выслушайте мою историю, а потом уйдете, если, конечно, не передумаете.

Рональд Пай отпустил ручку двери, вернулся на место и упал в кресло, словно ноги его не держали.

Дирк наполнил виски еще один бокал и поставил возле кресла, и Ронни не возразил.

— Это история о том, как девятнадцатилетний парень заработал миллион фунтов в валюте и на эти деньги купил банк. Выслушав ее, пожалуйста, спросите себя, есть ли что-нибудь, на что этот парень не решился бы пойти.

Дирк встал и принялся расхаживать по толстому ковру между креслами, как зверь в клетке, гибкий и грациозный, но зловещий и жестокий; он заговорил негромким мурлычущим голосом, который опутывал слушателей гипнотической сетью, а они поворачивали головы, следя за его передвижениями.

— Назовем этого парня Дирк; это хорошее имя, подходящее имя для молодого человека, которого тиран-отец выбросил из дома за то, что тот хотел поступать по-своему, для молодого человека, который быстро учился, ничего не боялся и к девятнадцати годам стал первым помощником на старом пароходе, развозившем сомнительные грузы по восточным портам, пользующимся самой дурной славой. Этот парень в одиночку умел управлять кораблем и хлыстом приводить в чувство экипаж из черномазых, пока капитан валялся в своей каюте пьяным.

Он остановился у стола, снова налил в бокалы виски и спросил у слушателей:

— Как вам нравится эта история?

— Ты пьян, — сказал Рональд Пай.

— Я никогда не пьянею, — возразил Дирк и снова заходил по кабинету.

— Назовем пароход «L’Oiseau de Nuit» — «Ночная птица», хотя, по правде сказать, это неподходящее название для такой старой лохани. Назовем капитана Le Doux — Нежный, хотя это опять-таки неподходящее имя. — Дирк усмехнулся, вспоминая, и снова наполнил свой бокал. — Веселый экипаж как-то в конце лета доставил ночной груз на Желтую реку, а на следующий день пришел в порт Лианг Су за более законным грузом чая и шелка. С рейда экипаж видел, что окраины города горят, и слышал звуки выстрелов. Гавань была пуста — всего несколько сампанов и одна или две джонки, а испуганные жители города толпились на пристани и просились на борт. Сотни их бросались в воду и плыли туда, где стояла «Ночная птица». Помощник позволил двум из них подняться на борт, а остальных отогнал водой из помп. Он расспросил, что же случилось.

Дирк помолчал, вспоминая, как струи под давлением погружали плывущих на пятьдесят футов в грязную желтую воду гавани и как остальные вопили и пытались вернуться вплавь. Он улыбнулся и вернулся в настоящее.

— На порт напал вождь коммунистов Хан Ванг, он пообещал богатым купцам забавную смерть в бамбуковых клетках. Помощник знал, что купцы Лианг Су очень богаты. Посоветовавшись с капитаном, он подвел «Ночную птицу» к причалу, водой из помп и несколькими пистолетными выстрелами разогнал бедный сброд и повел отряд матросов-индийцев — ласкаров — в город, к дому, в котором собрались китайские чаеторговцы; все они были парализованы ужасом и уже смирились со своей участью. Еще виски, Ронни?

Рональд Пай покачал головой. С самого начала рассказа он не сводил глаз с лица Дирка, и теперь Дирк улыбнулся ему.

— Помощник назначил за проезд такую высокую плату, что это оказалось под силу только самым богатым, — две тысячи соверенов за голову, и тем не менее на борт «Ночной птицы» поднялись девяносто шесть человек, каждый нес с собой самое ценное. Даже дети несли груз, равный собственному весу, тащили ящики, тюки и мешки, и, поскольку уж речь зашла о детях, скажу, что было их сорок восемь, разумеется, все мальчики, потому что ни один китаец в здравом уме не потратит две тысячи фунтов на девочку. Мальчики были разного возраста, от младенцев до подростков, некоторые — ровесники вашему маленькому Рональду.

Дирк помолчал, давая время усвоить эту информацию, и продолжил:

— Уйти едва успели; как только последний китаец поднялся на борт, помощник отдал швартовы, а банды Хан Ванга ворвались в город и штыками расчистили себе путь на пристань. Их ружейный огонь повредил надстройки «Ночной птицы» и пронесся по палубе, и пассажиры с паническими криками бросились спасаться в пустых трюмах, но корабль благополучно вышел из реки и к вечеру уже был в спокойном тропическом море. Леду, капитан, не мог поверить своей удаче: почти двести тысяч фунтов золотом в четырех ящиках для чая в его каюте, — и пообещал молодому Дирку целую тысячу фунтов. Но Дирк знал цену капитанским обещаниям. Тем не менее он дал совет, как увеличить прибыль. Старый Леду, пока его не доконала выпивка, был кремень-человек, возил рабов из Африки, опиум из Индии. Но с годами он смягчился и пришел в ужас от предложения своего молодого помощника. Он богохульствовал, поминая имя Господа всуе, и плакал. «Les pauvres petits»[13], — всхлипывал он и пил джин, пока не свалился в беспамятстве. Дирк по опыту знал, что это беспамятство продлится не меньше сорока часов. Помощник прошел на мостик и включил корабельную сирену. Он крикнул пассажирам, что «Ночную птицу» преследует правительственный корабль, и снова загнал их с открытой палубы в трюмы. Они пошли, как овцы, прижимая к себе свое имущество. Помощник и его ласкары прочно задраили люки. Можете угадать, что было потом? Гинея за правильный ответ.

Рональд Пай облизнул пересохшие серые губы и покачал головой.

— Нет? — насмехался Дирк. — Вы упустили свою самую легкую гинею. Все очень просто. Помощник открыл кингстоны и затопил трюмы.

Дирк с любопытством наблюдал за слушателями, предвидя их реакцию. Оба потеряли дар речи. Когда Дирк снова заговорил, его тон слегка изменился. Он перестал вести рассказ от третьего лица.

— Конечно, затопить трюмы доверху было нельзя: даже в спокойном море корабль мог перевернуться. Под люками оставалось немного воздуха, и они подняли туда детей. Я слышал их крики сквозь четырехдюймовые доски люков. Битый час они кричали и вопили, пока не кончился воздух и качка не добила их, а когда все завершилось и мы открыли люки, то увидели, что они пальцами разодрали испод крышек, исцарапали доски, как стая обезьян.

Дирк подошел к креслу у камина и опустился в него. Правой рукой покрутил виски в бокале, выпил. Потом швырнул хрустальный бокал в камин, и тот взорвался тучей алмазных осколков.

Все молча смотрели на эти осколки.

— За что? — хрипло прошептал наконец Деннис. — Во имя Господа, за что ты всех их убил?

Дирк не смотрел на него, он погрузился в прошлое, снова переживая свой звездный час. Придя в себя, он продолжил:

— Мы выкачали воду из трюма, и я приказал ласкарам перенести мокрые тюки и ящики в кают-компанию. Боже, Ронни, жаль, вас там не было. Такого алчного человека, как вы, это зрелище свело бы с ума. Я все выложил на стол в кают-компании. Золото в монетах и слитках, бриллианты, как у вас на пальце, рубины, которыми подавился бы верблюд, изумруды… ведь купцы Лианг Су были из самых богатых в Китае. Вместе с платой за проезд общая добыча составила больше миллиона фунтов.

— А капитан Леду? Его доля? — спросил Рональд Пай: даже охваченный ужасом, он оставался банкиром и бухгалтером.

— Капитан? — Дирк покачал головой и одарил их светлой мальчишеской улыбкой. — Бедняга Леду. Должно быть, в ту же ночь он упал за борт. Он был пьян и не мог плыть, а акулы в Китайском море свирепые. Видит Бог: в воде болталось множество мертвых китайцев, довольно, чтобы их привлечь. Нет, была всего одна доля, за вычетом символической платы ласкарам. Двести фунтов на каждого — для них это было состояние, о котором не могли мечтать и самые алчные. Миллион… а ведь мне не было и двадцати лет.

— Никогда не слышал ничего ужаснее.

Голос Рональда Пая дрожал, как и рука, которой он поднес бокал к губам.

— Вспомните об этом, когда в следующий раз надумаете уехать из Ледибурга, — посоветовал Дирк и наклонился потрепать его по плечу. — Мы партнеры до гробовой доски, — сказал он.

* * *

С точки зрения Марка, отведенные на поездку дни убегали чересчур быстро.

Вскоре ему предстояло покинуть долину и вернуться в мир людей… его начало охватывать отчаяние. Он обыскал южный берег и крутые ущелья над ним, а теперь перебрался на северный берег и начал все заново.

И здесь получил первое предупреждение о том, что он не единственный человек в долине. В первый же день он наткнулся на несколько ловушек, устроенных вдоль звериной тропы, которая вела к водопою на реке. Использовалась такая же проволока, какую он нашел на ноге искалеченной самки импалы, — оцинкованный стальной провод, вероятно, срезанный с ограды ничего не подозревающего фермера.

В тот день Марк обнаружил шестнадцать силков и все их вырвал из креплений, свернул проволоку кольцом и забросил в самый глубокий речной омут.

Два дня спустя он нашел западню из бревна, устроенную так хитро и скрытую так искусно, что бревно убило взрослую выдру. Марк с помощью толстой ветки убрал бревно и нагнулся к тушке. Он погладил блестящий, мягкий, шоколадного цвета мех и опять разозлился. Непонятно почему он привык считать животных долины своими и ненавидел всех, кто охотился на них и мешал им жить.

Теперь его внимание разделилось почти поровну между поисками могилы деда и следов браконьера. Но прошла целая неделя, прежде чем он снова наткнулся на след загадочного охотника.

Каждое утро он в предрассветных сумерках переправлялся через реку. Было бы проще покинуть лагерь под фиговым деревом, но сентиментальное чувство удерживало его здесь.

Это был лагерь деда, их общий старый лагерь; к тому же ежедневные переходы через реку и блуждания по болотистой местности, где сливались две реки, нравились ему. Хотя Марк продвигался только по краю водного мира, он понимал, что это сердце первозданной глуши, бесконечный источник драгоценной воды и еще более драгоценной жизни, последнее надежное убежище для многих существ в долине.

На болотистых тропах в зарослях тростника и папируса он ежедневно находил следы крупных животных; заросли смыкались над головой, образуя прохладный темный туннель между живыми зелеными стеблями. Сюда захаживал капский буйвол, дважды Марк слышал, как эти буйволы проходят в тростнике, но ни разу их не видел. Были здесь и гиппопотамы, и крокодилы, но днем они не покидали темных, окруженных зарослями тростников озерков и загадочных, поросших лилиями омутов. Ночью Марк часто просыпался и, кутаясь в одеяло, слушал их хриплый рев, далеко разносившийся по болотам.

Однажды днем, сидя на длинном каменистом мысе, вдающемся в болото, Марк увидел, как самка белого носорога вывела своего детеныша из густых тростников, чтобы покормить его на краю кустарника.

Светлую шкуру этой огромной старой самки покрывали шрамы и царапины; гигантское тело доисторического чудовища, весящее не меньше четырех тонн, все было в складках кожи; самка тревожно нависала над детенышем, подгоняя его длинным, слегка изогнутым рогом; детеныш был еще безрогий и толстый, как поросенок.

Глядя на эту пару, Марк неожиданно понял, как дороги ему эти места, и в нем еще больше окрепла собственническая любовь.

Здесь он жил как первый человек на земле, и это будило в глубине его души какое-то древнее чувство.

В тот же день он снова обнаружил у Ворот Чаки свежие следы присутствия другого человека. Он шел по еле заметной звериной тропе, проходящей по верху хребта, одной из тех, что соединяют склоны откосов, и неожиданно наткнулся на след.

Это были отпечатки босых ног с широкими ступнями, никогда не знавших обуви. Марк опустился на колени и внимательно рассмотрел их. Он сразу понял, что для женщины след слишком велик.

Ширина шага говорила о том, что человек высок. Большие пальцы при ходьбе чуть отклонены внутрь, упор приходится на носки и пятки. Такая походка бывает у спортсменов. Человек при ходьбе не шаркает, не задевает землю большими пальцами, ноги он поднимает высоко и легко перемещает центр тяжести; сильный, быстрый и осторожный, он передвигается стремительно и неслышно.

След был такой свежий, что там, где человек помочился, еще вились в поисках влаги и соли желтые бабочки. Марк был очень близко к нему, и почувствовал охотничье возбуждение. Без колебаний он побежал по следу.

Он быстро догонял незнакомца. Тот, кого он преследовал, не подозревал о его существовании. В одном месте он задержался и срезал стебель дикой локвы, вероятно, чтобы использовать в качестве зубочистки, и срез был еще влажным, из него капал сок.

Потом человек снова остановился, немного прошел назад по своему следу, почти несомненно прислушиваясь, затем неожиданно свернул с тропы; через десять шагов след оборвался, как будто человек взлетел или был вознесен на небо крылатой колесницей. Его исчезновение отдавало волшебством, и, хотя Марк еще почти час кружил в поисках следов, он ничего не нашел.

Он сел, закурил и обнаружил, что вспотел и разозлился. Он применил все свое мастерство охотника, а его выставили младенцем. Человек узнал, что Марк идет за ним, вероятно, еще за тысячу ярдов, и запутал след, сбив преследователя с толку так легко, словно и впрямь имел дело с младенцем.

Марк чувствовал, как нарастает гнев.

— Я доберусь до тебя, — пообещал он загадочному незнакомцу вслух, и ему даже не пришло в голову задуматься, что же он будет делать, если найдет того, кого ищет. Он знал только, что ему бросили вызов и он этот вызов принял.

Этот человек хитер, как… Марк поискал подходящее сравнение и улыбнулся: нашел. Этот человек хитер, как шакал, но он зулус, поэтому Марк воспользовался зулусским словом — пунгуше.

«Я буду следить за тобой, Пунгуше. Я поймаю тебя, маленький шакал!»

Настроение Марка улучшилось, он смял сигарету и обнаружил, что с нетерпением ждет состязания в мастерстве следопыта с этим Пунгуше.

Теперь, куда бы Марк ни направился, он всегда искал знакомые отпечатки ног на мягкой земле или признаки движения высокой фигуры среди деревьев. Трижды он находил след, но каждый раз старый и сглаженный ветром — идти по нему не стоило.

Время шло в величественном окружении неба и гор, солнца, реки и болота и казалось бесконечным, пока Марк, посчитав по пальцам, не понял, что месяц почти закончился. Он приуныл, испытывая страх перед уходом, как ребенок, когда заканчиваются идиллические летние каникулы и приходит пора вернуться в школу.

В тот вечер он в догорающем свете дня вернулся в лагерь под фиговым деревом и прислонил винтовку к стволу. Постоял немного, разминая усталые мышцы и с наслаждением предвкушая горячий кофе и веселый костер, но вдруг остановился и опустился на колено, разглядывая землю, мягкую и пушистую от прелой листвы.

Даже при вечернем освещении невозможно было не узнать отпечаток широких голых ступней. Марк быстро оглянулся и осмотрел темнеющий буш, с тревогой понимая, что сейчас за ним могут наблюдать. Наконец убедившись, что он один, Марк прошел по следу и установил, что таинственный незнакомец обыскал его лагерь, нашел на дереве ранец и осмотрел его содержимое, потом старательно положил каждый предмет на прежнее место и снова повесил ранец на дерево.

Если бы Марк не заметил след на земле, он никогда бы не заподозрил, что его вещи трогали.

Его встревожило, что человек, за которым он следил, по чьему следу шел, вероятно, не менее тщательно следит за ним самим — и значительно успешнее.

Ночью Марк спал плохо — во сне он видел, что идет за темной фигурой по опасной горной тропе, а незнакомец, ударяя по камню посохом, не оглядываясь, удаляется. Марк отчаянно просит его подождать, но из его горла не вылетает ни звука.

Утром он встал поздно, с тяжелой головой, и увидел, что небо затянули темные тучи, принесенные с океана юго-восточным ветром. Марк знал, что скоро пойдет дождь и что пора уходить. Его время истекло, но он пообещал себе еще несколько дней — ради деда и себя самого.

Все утро до полудня шел дождь, еще только предупреждая о том, что начнется позже, но и он был сильным и холодным и застал Марка вдали от убежища. И хотя сразу за дождем из разрывов в тучах выглянуло солнце, Марку казалось, что он промерз до костей, и он трясся в своей мокрой одежде, как немощный старец.

Только когда дрожь не захотела уняться и после того, как его одежда давно уже высохла, Марк вспомнил, что прошло ровно двадцать два дня с его первого ночлега под фиговым деревом, после первых укусов речных комаров.

Новый приступ озноба сотряс его, и Марк понял, что, вероятно, теперь его жизнь зависит от бутылочки с таблетками хинина в ранце высоко на ветке дерева и от того, успеет ли он добраться до лекарства раньше, чем малярия обрушится на него со всей своей злобой.

До лагеря было четыре мили, и он пошел коротким путем через колючий кустарник и через каменистый хребет, чтобы за гребнем снова выйти на тропу.

К тому времени как Марк вышел на нее, у него кружилась голова и ему пришлось передохнуть. Сигарета показалась горькой и затхлой, он раздавил окурок и сразу увидел новый след. В этом месте след уберегли от дождя ветви дерева махобо-хобо, он накладывался на собственный след Марка и шел в том же направлении, но Марка поразило то, что это был след обутой ноги и обувь была подбита сапожными гвоздями. Узкие следы длинных ног белого человека. И в болезненный миг перед новым приступом малярии эти следы показались Марку чудовищно зловещими.

Его сотряс новый приступ дрожи, но он быстро прошел; на краткий миг в голове у Марка прояснилось, почудилось, что силы вернулись, но, когда он встал, ноги по-прежнему были словно налиты свинцом. Он прошел еще пятьсот ярдов к реке, и тут на хребте за ним крикнула дневная сова — там, где он только что находился.

Марк резко остановился и наклонил голову, прислушиваясь. Укус мухи цеце в шею отчаянно жгло, но Марк стоял, замерев и слушая.

Сове ответила другая; это была искусная имитация, но без естественных интонаций. Второй крик донесся откуда-то справа, и Марк почувствовал озноб, к которому не имела отношения малярия: он вспомнил давнишний крик совы на откосе над Ледибургом.

Он пошел по извилистой тропе быстрее, волоча отяжелевшие ноги, почти не чувствуя их. Не пройдя и ста ярдов, он начал задыхаться; волны тошноты подкатывали к горлу, лихорадка усиливалась.

Начало отказывать зрение, картина перед Марком дробилась, становилась словно мозаичной, ее расчертили неровные полоски тьмы с радужными краями; когда на мгновение нормальное зрение возвращалось, казалось, он смотрит в разрывы картины-загадки.

Он с трудом брел вперед, ожидая, что в любое мгновение почувствует под ногами пружинистую болотную траву и вступит под защиту тростника — ходы в тростнике он хорошо знал, тростник защитит и подскажет дорогу к лагерю.

Снова закричала сова, на этот раз гораздо ближе, и в совершенно неожиданной стороне. Запутавшись, вдобавок теперь испуганный, Марк сел под узловатым стволом дерева отдохнуть и собраться с силами. Сердце колотилось о ребра, мутило Марка так сильно, что едва не вырвало, но он подавил тошноту, и на мгновение чудесным образом перед глазами у него прояснилось, словно отдернули темный занавес. Марк понял, что в приступе слабости сбился с тропы. Теперь он понятия не имел, где он и в какую сторону смотрит.

Он отчаянно старался сориентироваться по высоте солнца или по наклону местности, найти какой-нибудь знакомый ориентир, но небо над ним загораживали ветви дерева, а вокруг стеной стояли кусты, ограничивая видимость пятьюдесятью шагами.

Марк с трудом встал и поплелся вверх по склону, надеясь забраться повыше, и за его спиной снова крикнула сова — горестно, траурно.

Он опять ослеп и упал в ознобе. Почувствовал теплый поток крови по ноге и понял, что шипом ему разорвало кожу на голени, но воспринимал все это отстраненно. Когда он поднес руки к лицу, они дрожали так сильно, что он не смог стереть ледяной пот с глаз.

Слева от него снова крикнула сова, и зубы Марка так застучали, что звук болезненно отозвался в голове.

Марк перевернулся и незряче всмотрелся в направлении совиного крика, пытаясь отодвинуть полог тьмы, смаргивая жгучий соленый пот.

Он словно смотрел в длинный темный туннель или через повернутый обратным концом телескоп.

Что-то двигалось на фоне золотисто-коричневой травы. Марк попробовал заставить глаза служить ему, но картина дрожала и распадалась.

Он был уверен только в том, что видел движение. Потом в его сознании взорвались неслышные метеоры света, красного, желтого и зеленого; они исчезли, в глазах вдруг прояснилось, и он с неестественной четкостью и ясностью увидел: сбоку от него двигался рослый человек с головой круглой и тяжелой, как пушечное ядро, с плечами борца и толстой бычьей шеей. Марк не видел его лица, оно было повернуто в сторону, но что-то в этом человеке было ужасно знакомым.

Через плечо, поверх военной куртки цвета хаки с большим количеством накладных карманов человек надел патронташ, а брюки заправил в высокие сапоги для верховой езды. К груди человек прижимал ружье и шел осторожной походкой охотника. Тут перед глазами Марка все завертелось, картина перед его глазами опять распадалась.

Он с трудом встал, цепляясь за узловатый ствол, и один из шипов глубоко вонзился ему в подушечку большого пальца; не обращая внимания на боль, Марк побежал.

Сзади послышался крик, охотничье «улюлю», и мощи инстинкта выживания Марка хватило, чтобы заставить его переставлять ноги. Марк резко свернул и услышал звук полета пули на мгновение раньше выстрела. Воздух над головой разорвало, как ударом гигантского кнута, и сразу вслед за этим треснул выстрел, будто обдирали кору. Маузер, подумал Марк и мгновенно мысленно перенесся в другое время и в другую землю.

Несмотря на слепоту и болезнь какой-то инстинкт начал в голове отсчитывать секунды схватки, так что Марк не оглядываясь понял, когда преследователь перезарядил ружье и снова прицелился. Продолжая бежать вслепую, Марк снова повернул и снял с плеча П-14.

Внезапно он оказался в гуще деревьев, позади него от ствола в облаке щепок и капель сока отлетел кусок коры, вырванный следующим выстрелом из маузера. Но Марк уже добрался до гребня хребта и, едва оказался за вершиной, повернул под прямым углом, согнулся вдвое и отбежал, отчаянно отыскивая в полумраке позицию для обороны.

Неожиданно над ним словно раскололось небо, Марка оглушил грохот, и солнце будто рухнуло на него; свет был таким ярким и яростным, что на мгновение Марку показалось, будто пуля из маузера разорвала его мозг. Он невольно упал на колени.

И только в наступившей тишине понял, что молния ударила в железняк рядом с ним, все еще остро пахло озоном, над голубой стеной откоса катился гром, а грузные темные тучи опустились почти к самой земле.

Сразу поднялся ветер; холодный, быстро набирая силу, он раскачивал ветви деревьев над головой, а когда Марк встал, взялся нещадно трепать его рубашку и лохматить волосы, вызвав еще один сильный приступ дрожи. Пот на лице Марка словно мгновенно замерз; сквозь порывы ветра поблизости снова послышался крик совы, и опять полило.

Сквозь дождь Марк разглядел впереди кривой ствол сухого дерева. Воспаленным глазам оно казалось фигурой разгневанного колдуна с простертыми руками и скрюченным телом, но сейчас это была лучшая возможность занять позицию.

На несколько благословенных мгновений перед глазами Марка посветлело и поле зрения расширилось, ограниченное серым кольцом.

Марк понял, что он дважды повернул и вернулся к реке. Мертвое дерево, возле которого он стоял, торчало на самом краю высокого крутого берега. Река подмыла корни, убив дерево, и вскоре оно обрушится вниз и вода унесет его.

За спиной Марка река уже разлилась от дождя, и быстрое течение отрезало путь к отступлению. Он загнан в изгибе берега, и преследователи приближаются. Он знал, что их несколько, крик сов был их условным знаком, как на откосе у Ледибурга.

Марк понял, что надеяться можно лишь на одно: разделить их и, ничего не подозревающих, выманить на берег, но действовать надо быстро, пока лихорадка не притупила его чувства окончательно.

Он приложил руки ко рту и воспроизвел траурный крик совы. Прислонившись к стволу, он держал винтовку наготове. Ответили справа. Марк не шевелился. Он неподвижно застыл у дерева, только ворочал глазами и морщил лоб в стремлении лучше слышать. Потянулись долгие минуты, затем крик послышался снова, ближе.

Снова пошел дождь, на ветру капли падали под острым углом, бело-ледяные потоки дождя драли кусты и траву и, словно острыми иглами, кололи Марку лицо, но это вернуло ему зрение, и он увидел белые потоки воды. Марк осторожно поднес руки ко рту и крикнул совой, приманивая охотника.

— Где ты? — послышался негромкий голос. — Рене, где ты?

Марк посмотрел туда, откуда шел голос. Под мокрыми деревьями показалась фигура человека, наполовину скрытого потоками дождя.

— Я слышал, ты стрелял. Достал его?

Он приближался к Марку, высокий, худой, с очень смуглым загорелым лицом, с глубокими морщинами вокруг глаз, с короткой седой щетиной на подбородке.

В одной руке он нес за ремень винтовку «Ли-Метфорд», на плечах была старая военная плащ-палатка, мокрая и блестящая от воды; этот человек уже миновал лучшую пору жизни, у него были глаза тупицы и грубое, почти зверское лицо русского крестьянина. Такой убьет с той же легкостью, с какой перережет горло свинье.

Он увидел Марка у ствола сухого дерева, но из-за дождя и при слабом освещении различил только очертания человеческой фигуры. Крик совы ввел его в заблуждение.

— Рене? — снова спросил он и остановился, впервые что-то заподозрив; пустыми глазами он безучастно всматривался в дождь. Потом выругался и начал поднимать ружье, одновременно мозолистым пальцем взводя курок. — Это он!

Он узнал Марка, и на его лице появилось отчаяние.

— Не нужно! — предупредил Марк, но ствол ружья быстро поднимался. Марк услышал щелчок затвора и понял, что в следующее мгновение человек выстрелит.

Тогда он сам выстрелил из П-14, держа винтовку низко у бедра; человек был совсем близко, и сам выстрел прогремел поразительно громко.

Человека приподняло и отбросило назад. Ружье вырвалось из его рук и, вращаясь, полетело по воздуху. Человек ударился о землю плечами, его ноги дергались, а веки трепетали, как крылья пойманной бабочки.

Кровь мгновенно промочила рубашку на груди; дождь разбавил ее, превратив в розовый ручеек.

Спина человека выгнулась, он в последний раз дернулся и затих. Казалось, он съежился, выглядел теперь старым и слабым, нижняя челюсть отвисла, обнажив розовые гуттаперчевые десны и коричневые от табака вставные зубы. Дождь бил по открытым невидящим глазам, и Марк почувствовал знакомое отчаяние. Знакомое холодное чувство вины из-за того, что он принес смерть другому человеку. Он попробовал объяснить, оправдаться. Этот порыв во многом был вызван лихорадкой и летел на крыльях начинающегося бреда; Марк был уже так плох, что не отличал явь от вымысла.

— Не надо было, — сказал он, — не надо было стрелять. Я предупреждал.

Он вышел из-за ствола сухого дерева, забыв о другом человеке — как предостерегало его чутье, о более опасном из двух.

Марк стоял над убитым им человеком, пошатываясь и прижимая винтовку к груди.

* * *

Первыми тремя выстрелами Хобди промахнулся, но дальность составляла не меньше двухсот ярдов, стрелять приходилось снизу вверх, мешали кусты и деревья; в такую погоду стрелять по бегущей, петляющей цели — человеческой фигуре — труднее, чем по куду в густых зарослях. Второй и третий выстрелы он сделал с отчаяния, надеясь, что ему повезет и добыча не успеет добраться до гребня хребта и исчезнуть.

Теперь он мог двигаться только осторожно, потому что видел на спине парня ружье. Тот мог теперь залечь на вершине, дожидаясь случая выстрелить наверняка. Хобди поднимался на хребет, пользуясь любыми возможными укрытиями, в конце концов даже полосами дождя, и в любой миг ожидал мстительного ответного выстрела, потому что сам открыто продемонстрировал свои намерения. Он знал, что парень опытный солдат. Он опасен, и Хобди двигался очень осторожно.

Добравшись до вершины, он испытал огромное облегчение и залег в мокрой траве, выставив перед собой перезаряженный маузер и глазами отыскивая добычу.

Он услышал крик совы слева и раздраженно нахмурился.

— Сволочь безмозглая! — проворчал он. — Обмочился от страха.

Его напарник нуждался в постоянных подтверждениях, старые нервы не годились для такой работы, и он кричал совой по делу и без дела. Проклятый дурак!

Он слышал выстрелы и знает, что охота вступила в решающую стадию, но вот опять кричит, как ребенок, звуками отгоняющий страх в темноте.

Хобди выбросил напарника из головы и стал сосредоточенно разглядывать залитый дождем склон. И замер от удивления: на крик совы ответили, слева от него, сразу под вершиной.

Хобди вскочил. Низко пригнувшись, он быстро пошел по верху хребта.

Он увидел движение в серых, залитых дождем кустах и тут же принял позу для стрельбы, быстро направил оружие на неясную цель, смаргивая дождевую воду с глаз, ожидая возможности точно выстрелить. Но тут же разочарованно хмыкнул, узнав напарника: сутулясь под блестящей плащ-палаткой, тот тяжело, как беременная женщина, шел в полутьме под нависающими ветвями.

Вот он остановился, поднес руки ко рту и снова крикнул совой. Бородатый охотник выругался.

— Подсадная утка! — прошептал он вслух. — Глупый старый пес!

Он не испытывал малейших угрызений совести из-за того, что напарник отвлечет огонь на себя, и продолжал внимательно наблюдать за ним, держась ниже линии горизонта; его голову и плечи скрывали кусты, за которыми он лежал.

Старик в плаще снова крикнул и остановился, наклонив голову и прислушиваясь. Послышался ответ, и он заторопился сквозь ветер и дождь в ту сторону, навстречу своей судьбе. Хобди улыбнулся, продолжая наблюдать. Награду лучше ни с кем не делить, подумал он и пальцем стер капли с прицела маузера.

Неожиданно старик остановился и начал поднимать ружье, но прогремел выстрел, и он вдруг упал в траву. Хобди негромко выругался: он пропустил этот момент, не смог определить, откуда стреляли. Он ждал, держа палец на спусковом крючке, напрягая глаза, все менее уверенный в себе, чувствуя страх перед добычей и уважение к ней. Это было чистое убийство: парень подманил старика, как голодный леопард, идущий на голос южноафриканской антилопы.

Внезапно все сомнения бородатого охотника рассеялись, и он даже не сразу поверил в свою удачу. Пока он собирался с силами перед долгой и опасной дуэлью, добыча вышла из укрытия, которым служил ствол дерева на берегу; отчаянно безрассудный детский поступок, по сути самоубийство… и Хобди заподозрил ловушку.

Молодой человек постоял над телом убитого им старика. Даже на таком расстоянии казалось, что он шатается, его лицо в тусклом сером свете было бледно, но защитный цвет рубашки отчетливо выделялся на фоне отраженного в поверхности реки света.

Тут не требовалось особого мастерства: расстояние до цели составляло не больше ста пятидесяти ярдов; Хобди мгновенно прицелился прямо в грудь парня и с преувеличенной осторожностью нажал на спусковой крючок, зная, что попадет в сердце. Отдача ударила его в плечо, грохот выстрела оглушил; Хобди увидел, как парня отбросило, и услышал глухой удар пули обо что-то твердое.

* * *

Марк не услышал выстрел, потому что пуля настигла его раньше, чем дошла звуковая волна. Он ощутил сильный удар в верхнюю часть тела, и его с такой силой швырнуло назад, что воздух вырвался из легких.

Земля за ним раскрылась, и он стал падать; казалось, его втягивает в водоворот тьмы, и на мгновение он решил, что уже мертв.

Ледяное течение подхватило его и унесло с края тьмы. Он погрузился с головой, но у него хватило сил оттолкнуться от илистого дна. Когда голова вынырнула, он вдохнул обожженными легкими воздух и понял, что по-прежнему держит обеими руками П-14.

Деревянное ложе винтовки было у Марка прямо перед глазами, и он увидел, где пуля из маузера разорвала его, а потом ударилась о металл ствола.

Пуля расплющилась в бесформенный комок, как глина при ударе о кирпичную стену. Винтовка остановила ее, но сила удара самой винтовки в грудь вышибла воздух из легких и сбросила Марка в реку.

С огромным облегчением Марк выпустил оружие из рук; течение понесло его в вертящемся кошмаре малярии, дождя и коричневой воды. Тьма медленно поглотила юношу, и последней его сознательной мыслью была мысль о том, как смешно, когда ложе винтовки спасает тебя от гибели, а ты после этого сразу тонешь, будто брошенный в воду котенок.

Вода залила ему рот, обожгла легкие, и Марк канул в пустоту.

* * *

Мало какой ужас сравнится с тем, что переживает в малярийной лихорадке больной, чей мозг захвачен бесконечным кошмаром, от которого нет спасения, нет облегчения, когда просыпаешься в холодном поту и понимаешь, что это был просто сон.

Кошмары малярии недоступны здоровому рассудку, они продолжаются непрерывно и сопровождаются неутолимой жаждой. Эта жажда иссушает организм, отбирает у него силы, повторные приступы не становятся менее страшными из-за своей регулярности: ледяной холод, с которого все начинается, за ним — испепеляющая жара Сахары, когда температура тела поднимается так высоко, что это грозит повредить мозг; затем обильный пот, когда жидкость выделяется из всех пор тела больного, обезвоживая его и не оставляя сил даже на то, чтобы поднять руку, пока он ждет нового приступа, который опять начнется с ледяного озноба.

Между периодами горячки, озноба и безымянного ужаса бывали промежутки относительной ясности. Однажды, когда жажда стала такой жгучей, что каждая клеточка вопила о влаге, а рот пересох и воспалился, Марку почудилось, будто сильные прохладные руки поднимают его голову и вливают в рот горькую жидкость, горькую и удивительную, она заполнила рот и медом лилась в горло. В приступах озноба Марк натягивал на плечи шерстяное одеяло, и запах этого одеяла был знакомым и приятным — запах древесного дыма, сигареты и его собственного тела. Часто он слышал раскаты грома, но все время оставался сухим, потом эти звуки стихали, и он опять погружался в забытье.

Когда он впервые очнулся в ясном сознании, то знал, что с первого приступа озноба прошло семьдесят два часа. Малярия настолько предсказуема в своих циклах, что он определял их с точностью до нескольких часов.

Был конец дня; Марк, завернутый в одеяло, лежал на охапке свежесрезанной травы и душистых листьев. Все еще шел дождь; из низких туч, которые словно задевали вершины деревьев, лило как из ведра, но Марк не промок.

Над ним нависала низкая каменная крыша, закопченная за те тысячелетия, на протяжении которых эту неглубокую пещеру использовали в качестве убежища; пещера выходила на северо-запад, в сторону от преобладающих ветров, которые приносят дождь; в отверстии виднелся слабый свет — свет солнца, скрытого за тучами.

С огромным усилием Марк приподнялся на локте и в замешательстве огляделся. У стены стоял его ранец. Марк долго смотрел на него, удивленный и озадаченный. Последним его осознанным воспоминанием было погружение в быстрый ледяной поток. Рядом с ним стоял круглый пивной горшок из темной, обожженной в огне глины, и он немедленно потянулся к нему; его руки дрожали не только от слабости, но и от необходимости утолить жажду.

Жидкость была горькой, целебной, отдавала травами и серой, но Марк благодарно пил ее большими глотками, пока не заболел живот.

Поставив горшок, он обнаружил миску с холодной кукурузной кашей, подсоленной и приправленной дикими травами с привкусом шалфея. Он съел половину и сразу уснул, но на этот раз крепким исцеляющим сном.

А когда опять проснулся, дождь прекратился и солнце стояло почти в зените, его лучи пробивались сквозь разрывы в тучах.

Потребовались усилия, но Марк встал и, пошатываясь, направился к выходу из пещеры. Он увидел под собой вздувшуюся от дождей реку Бубези: ревущее красно-бурое течение несло в море большие деревья, их голые корни торчали, как скрюченные артритом пальцы умирающего нищего.

Марк посмотрел на север и увидел, что весь болотистый бассейн реки и весь буш затоплены, заросли папируса полностью скрылись под тусклой серебристой водной поверхностью, блестящей, как обширное зеркало, и даже высокие деревья в низинах ушли в воду по верхние ветви; вершины хребтов и холмов превратились в острова в этой водной пустыне.

Марк был еще слишком слаб, чтобы долго оставаться на ногах, поэтому вернулся к постели из травы. Засыпая, он думал о нападении, его тревожило, откуда убийцы узнали, что он у Ворот Чаки; все это каким-то образом было связано с Андерслендом и смертью деда. Он все еще думал об этом, когда сон овладел им.

Когда Марк проснулся, снова было утро. Ночью кто-то заново наполнил горшок горькой жидкостью, а к каше добавил несколько кусков жареного мяса; у мяса был вкус курицы, но, вероятно, оно принадлежало игуане.

Страницы: «« ... 7891011121314 ... »»

Читать бесплатно другие книги:

Какая польза от интимных отношений? Улучшение настроения? Несомненно. Уверенность в себе? Возможно. ...
Каждый, кто знаком с русскими сказками, знает нередко встречающийся в них принцип: «Старший умный бы...
Кажется, что последний год 21 века может стать последним для человечества. Понятие «быть вместе» пол...
Книга посвящена вопросам применения мысленной тренировки в практической деятельности спортсмена. Рас...
Автор книги, выпускник Гарвардской школы бизнеса Нил Пасрич, много лет читал лекции о лидерстве, общ...
Как и многие женщины, главная героиня Светлана витает в облаках и мечтает о призрачном принце. Но сч...