Между небом и асфальтом Бледнов Михаил

– Слышь, братан, поехали, разгрузим вагон с циркулярами! – Он любил так выражаться, когда его душа требовала бардельеро.

– У меня, Мишаня, лаве нане.

– Ты о чем, Диня, обижаешь, какие дела. Телега у входа, рванем в клуб, снимем телок и на квартиру, у мена есть на приколе в центре и «тальянку ломать» (скитаться без ночлега) не надо. Хоп, и в дамки. Поехали, а? Разломаемся, покуражимся, – убеждать он умел всегда. Я подписался.

Ненавижу эти клубы с тесными движняками. Но все же, где еще профуру достойную срежешь? Время-то идет, шляпа дымит, а я не «эксбиционист» – любитель лука (хочешь лука – возьми х… в руку). Раньше, еще вчера возможно, я был солидарен с мусье Бланшаром, который изрекал, что тело женщины – скрипка и надо быть прекрасным музыкантом, чтобы заставить его звучать. Сегодня отчего-то музыкантом мне быть не светило. Мой душевный камертон был настроен на циничные ноты доступного секса.

– Шура, я дам вам парабелум, – прокричал Муха, пытаясь заглушить кислый скрежет начинающего в те годы рейва. – Нас ждут великие дела. Вон там две лани трутся.

Действительно, лярвы были не х… такие. Мы подкатили. У меня настроение было так себе, я бы выпил чего-нибудь для рывка, но Муху уже несло по бездорожью.

– А где таких приятных дам выращивают? – задал свой коронный вопрос он.

Они чего-то там съязвили в ответку и продолжали лавировать сочными бедрами. Мини юбченки выгодно обтягивали их станки, так бы и вцепился с голодухи.

– Мы вам не помешаем, сударыни? – продолжал он свой натиск.

– Пристегивайтесь, паситесь!

Я чуть не помер. Вот умора, они так и сказали, точнее, одна из двух. Во, феня, ботают по-своему, тусовочный сленг. А на лицах абсолютная адиафра по отношению к нам. Экспансия затухала, им необходимо что-то иное, возможно, помахать сармаком, но я не успел завершить свой анализ сложившегося паритета шатких отношений.

Бросив в сторону обостренный взгляд, я онемел. Меня словно ударило сверху бейсбольной битой, а потом обсыпали мелом, затем процедуру повторили. Там среди стада полупацифистов стояла она. Нет, точно, это была она. Ломая клином клубный кизяк, я направленно двигался к ней. Но когда приблизился вплотную, не знал, о чем говорить, честное слово. Она тоже смотрела на меня. Под глазами у нее чернели круги, некогда глубокие озера, в которых я тонул каждый раз по-новому, пересохли, на мочках ушей болтались какие-то лоховские нелепые клипсы. Но я ее любил, я не перестал ее любить ни на йоту. Сколько же мы не виделись, звезда моя. Так я тогда подумал, а сказал: