Отряд «Холуай». Из жизни моряков-разведчиков Тихоокеанского флота Загорцев Андрей

Какой знакомый казачий акцент! В моем городе все мужское население именно так и «гхаварит»!

Старшина Гвоздь двинул плечом Зеленого и ушёл.

— Пацаны, хто Брейк? — спросил «чубатый». Я, улыбнувшись, встал и пожал протянутую руку.

— Старшой, я ево заберу? — спросил мой земляк Федосова. Саня, естественно, отказать не мог, но в глазах у него явственно проскользнула грусть. Я сейчас пойду с земляком, а ему придётся «рухать» для Михеля чай и сахар.

Старшина меня повёл не в расположение связистов, а куда-то за казарму, за которой стояли какие-то машины, от которых шли провода к неподалеку стоявшему антенному полю. Возле машин под грибком рядом с табличкой «ПУС» стоял молодой матрос с красной повязкой и штык-ножом на поясе. Увидев старшину, он чинно отдал честь, с шиком кинув руку к черному матерчатому берету.

— Шо, есть хто с «рундуков» али охвицеров?

— Никак нет, товарищ главстаршина! Все убыли!

— Харашо, я с земляком у себя буду, если что — по второму коду. Вапросы есть?

— Никак нет!

Ух ты, как у них всё отлажено — и отдание чести, и доклад. Я на этой части территории еще ни разу не был и на всё окружающее пялился с откровенным интересом. Мы прошли по дощатому настилу между машин, замаскированных маскировочными сетями. Главстаршина остановился возле одной из них, поднялся по металлической лестнице и постучал в дверь.

— Тибе сюды нельзя. Щас я проверю и пойдём ко мне в хоромы, — он кивнул на штабной прицеп, стоявший напротив.

Из-за двери высунулась голова какого-то матроса. В эту голову сразу же прилетел щелбан и вопрос:

— А что это мы, товарищ старший радист, открываем дверь, пароль не спросив, а? Сколько вас учить можно?

— Товарищ главстаршина, ну я же видел, что это вы, — начал оправдываться радист.

— Не гребёт! По концу смены — все резиновые коврики на палубе с посудомоем вымыть! Расслабились, пока я в госпитале валялся. Кто работает сегодня на центр?

— Обязательные сеансы отработали «Кальмар», «Китобой», «Краб».

— Хорошо, дежурь, я у себя.

Интересно, когда земляк разговаривал с подчинёнными, южнорусского акцента у него как не бывало. Говорит громко, чётко и с властной ноткой в голосе. Настоящий начальник! Я даже немножко обомлел и начал побаиваться. По металлической лесенке поднялись в прицеп. Земляк открыл висячий замок на двери, включил свет и пригласил зайти вовнутрь. Я открыл рот от удивления. Настоящая добротная каюта, стенки аккуратно обшиты красиво обожженной фанерой. По бокам — две металлические кровати-ящики, столик с дисковым телефоном у задней стенки, два металлических сейфа. Доски с документацией, полка с книгами, магнитофон, эмалированный электрический чайник. Вот это да! Вот так живут мои земляки. Больше всего меня поразило, что на стенде, висящем над кроватью, было написано: «Документация начальника радиостанции». Начальник! Главстаршина-срочник, начальник — мой земляк! Для меня это намного круче, чем знакомство с капитаном третьего ранга Чернокутским.

Земляка моего звали Николай Маслов, и мы хоть и были не из одного города, но зато из одного района. Посёлок, в котором проживал до службы Николай, я прекрасно знал, мы туда постоянно ездили со школы на уборку яблок и помидоров. А вот в ДОСААФЕ мы обучались вместе — в нашем городском. Только Маслов учился в классе радистов, а заодно попутно отучился в парашютном классе. Я даже вспомнил, когда его и еще одного парнишку из нашего парашютного класса провожали в армию. Я тогда только начинал посещать секцию после недавнего семейного переезда из Грозного по увольнению моего отца в запас из армейских рядов. Чествование курсантов ДОСААФа, уходящих служить, было делом обязательным, и я даже читал на торжественном собрании какую-то речь-обещание, что «мы молодые курсанты не посрамим… будем достойны…». Николай вспомнил меня и даже, чуть посмеиваясь, припомнил, как мне потом на общем «безалкагольном» застолье налили полстакана водки, а потом выводили на улицу проблеваться. Вторым парнем, которого мы провожали, оказался тот самый матрос из второй группы роты минирования, с которым после прихода с «бэдэ» меня обещал познакомить Дитер. Парни из нашего ДОСААФА попали вместе в «киевскую» учебку, а потом вместе по выпуску, упросив комиссию по распределению, уехали на флот.

Вот такие дела! Повезло — не то слово! Мы с хохотом вспоминали нашего парашютного инструктора Маратыча — старого десантника «маргеловского» разлива.

Маслов во время разговора откинул крышку одной из кроватей, начал доставать различные свёртки и коробки.

— Щас, повечеряем, мне тут сальца прислали. Дома кабана закололи — меня дожидался, да я на сверхсрок решил остаться, на учёбу скоро еду, отписал: нехай колют, чего ему, от старости околевать штоле.

Я сглотнул слюну, сала хотелось ужасно, но в баталерке сидел неприкаянный Федосов и, наверно, с грустью ожидал Михеля на чай.

— Николай Сергеич, извини, пожалуйста, я бы с удовольствием, но не могу, ей-боху, не могу, — сам того не замечая, перешёл я на акцент.

— А шо таке? В хруппе проблемы али напряхает хто? За Гхвоздя не переживай — он серливый, тока перед салажатами выпендривается. Мене увидел — больше к вам не полезет.

— Та не, Сергеич, мы бы Гхвоздя сами ухайдокали хде-нить за камбузом.

— Аа… тож «попята» усе такие — што старшаки, перед вами «сошедшие», всем гамузом дрались, шо вы сматрю. А што у тя случилось-то? Давай балакай.

Я, как мог, обрисовал ему ситуацию про напарника, про приём баталерки, про чай для Михеля.

— Аа… Михель! Жидёнок еще тот, но матрос-баталер неплохой. Так, пару раз сталкивался. Щас мы к тебе в баталеру пойдём — там и посидим.

Маслов начал крутить диск телефона.

— Экипаж! Строиться у кунга! — рявкнул он в трубку, отключился, достал картонную коробку, покидал в неё свёртки. А у меня в голове словно щёлкнуло, и вспомнились слова Михеля: «Заведите знакомство со связистами». Ой, прав Николай Маслов! Михал Михалыч — жид еще тот! Наверняка что-то уже знал, ротные баталеры узнают все новости иногда побыстрее штабных матросов писарей. Баталеру знакомство — с каким-никаким, а начальником! — никогда не помешает. Ой, не зря он в нашу баталерку на чай собрался. Ротный писарь, ведущий книгу штатно-должностного учёта, постоянный гость у него. Значит, откуда я призвался, разузнать вообще ничего не стоит. А о том, что у меня есть главстаршина-земеля, он, наверно, еще раньше минёров знал. Личность я немного «засветившаяся» на пункте — со своей «клистирофобией»! — да и задействован был в «схеме» старшаков по перестановке штатных единиц. Наверняка Михель просчитал все ходы-выходы-переходы. Пока я размышлял, Маслов уже собрал коробку и скомандовал мне на выход. Возле прицепа уже стояло три матроса, ожидая старшину.

— Так, экипаж! Слушай задачу, — скомандовал Маслов, — матрос Скиба! Берешь эту коробку и бегом относишь её в баталерку первой роты в поповскую группу! Там должен её принять замккомгруппы… — он обернулся ко мне.

— Старшина второй статьи Федосов, — подсказал я.

Маслов передал матросу коробку и продолжал:

— Матрос Скиба-второй! В кунге на аппарате на связи! Братья задачу поняли?

— Точно так, — ответили братья-матросы.

— Пляскин — в резерве! Он же — посыльный в случае отсутствия связи! Не дай бог какая прошара — всех в маломощники отправлю! Всё, выполнять!

Матросы умчались в разные стороны. Меня даже немного смущало, что я знаком теперь с таким значимым человеком. Величина хоть и небольшая, в подчинении экипаж из четырех человек, но слушаются его не хуже, чем мы своего каплейта. Неспешно беседуя, мы пошли к расположению нашей роты. Встретившийся нам по дороге офицер из роты связи и уже спешивший домой остановил Маслова и о чём-то начал расспрашивать. Я скромно стоял в сторонке, прикладывая руку к пилотке и отдавая честь спешившим домой офицерам и мичманам. Наконец, офицер переговорил с главстаршиной и попрощался с ним за руку! Ууух! Да я просто счастливчик! По дороге я, глядя на прихрамывающего земляка, набравшись смелости, спросил:

— Николай Сергеич, а ты в госпитале с ногой лежал?

— Та я с руками лежал и с яйцами в полном наборе, — схохмил земляк, — ногу сломал. Закрытый перелом был — щас вот расхаживаюсь помаленьку.

— На прыжках? С контейнером, наверно, прыгал?

— Атож! На прыжках — с трапа кунгового. После дождичка — как гребанулся!..

В баталерке сидел озадаченный Федос и с испугом смотрел на картонку со вкусностями.

— Прикинь, забегает какой-то годок, спрашивает: ты замкомгруппы? — и на стол коробку. А сам через комингс и был таков. Я даже рта открыть не успел.

Тут Федосов заметил заходящего за мной старшину и от греха подальше встал и гаркнул:

— Здравия желаю, товарищ главстаршина!

— Вольно, — поморщился Маслов, — ну шо ты орёшь, як скаженный. Ну-ка, карасики, давайте стол накрывайте, сальцэ там попластайте, хлебца там, печенье песочное есть, карамельке, кохве растворимый — кум с «бэдэ» через пехов передал. Давайте, шуршитя воду! Есть в чём кипятить?

Федос достал четыре большие железные кружки и с гордым видом вытащил какой-то чудовищного вида шнур с двумя железяками на конце.

— Вот, кипятильник сам соорудил. Правда, еще не проверял, но должен работать, — с гордостью заявил Саня и двинулся к розетке.

— Эээ! Ты чооо!! — заорали мы в голос с Масловым. Даже я, ни разу не имевший дела с такими штуками, понял, что сейчас может произойти что-то неприятное.

— А чего, он хорошо сделан — провод нормальный, изолированный, вон толстый какой, — начал оправдываться Федос.

— Прослойка у тя меж головным люком и мозхами толстая, — обвинил Саню в некомпетентности Маслов. — Дай сюды свой бульбулятор! Один — дуйтя за водой, только в банку наберитя. И вообще, сопритя на камбузе пару банок и в одной воду отстаивайтя, а в другой кипятитя. Второй — показывайтя, что у вас за провода есть. И набойки ботиношные давайте, четыря штуки.

Я поплелся за водой, Саня начал шуршать в ящиках стола, извлекая на свет куски провода, металлические набойки и прочую хрень. Пришлось сперва отмывать банку, покрытую белым налётом, и только после этого набирать воду. Пока я возился с банкой, к моему приходу Маслов соорудил новый «бульбулятор» с четырёх металлических набоек, к проводу уже была прикручена и замотана синей изолентой электрическая вилка, а магнитофон был включен и из динамиков хрипел Гарик Сукачёв, рассказывавший про «сантехника на крыше».

— Прикинь, — шепнул на ухо Федос, — Маркуша-то провод не унёс, он его в отсек для батареек запихал, а мы тупили.

— Вот це дело, — удовлетворенно прогундел под нос Маслов, рассматривая на свет пластины набоек, — а ну давай банку.

Честь первого испытания главстаршина взял на себя. Сунул пластины в воду и спокойно сунул вилку в розетку. Я на всякий случай прикрыл глаза и переместился в угол баталерки, ожидая услышать громкое «Ббббах», в готовности спрятаться от разлетающихся осколков банки. Ничего не произошло, только освещение стало чуть слабее и из банки послышался ровный гул. Буквально через пару минут вода в банке запузырилась, пошёл пар — кипяток был готов.

— Иди, воду сливай! В ней щас салидола от набоек да всякой хрени полно. Да банку под холодную воду сразу не суй, а то лопне, — отослал меня Маслов, — баталер! Давай стол накрывай, чево рот раззявил, да котелок найди, штобы воду удобнее было переливать.

Обмотав банку ножным полотенцем, я помчался в гальюн, пугая встречных матросов криками: «Паастаранись! Кипяток несу!! Товарищи матросы, в сторонку, пожалуйста!!».

Вскоре мы сидели довольные, ели бутерброды с салом, пили кофе с конфетами, и Маслов рассказывал Федосову про то, как я на проводах в клубе, выпив стакан водки, плясал нижний брейк, а потом блевал с крыльца, а инструктору Маратычу угрожал по-чеченски.

Федос довольно ржал и обзывал меня «корочником». В самый разгар веселья в баталеру постучали условным стуком. Мне пришлось встать и впустить Михеля и старшего матроса — «холодного баталера».

— О! Два кислых друга — хер и уксус! — поприветствовал их Маслов. — Федос! Тащи баночки дорогим гостям.

— Здарова, казачура, — поприветствовали баталеры главстаршину, — а мы слышим ржание у карасей, думаем, кто тут разбушлатился.

— Атож на дармовщину-то не заглянуть, сидайте давайте! Ну, карасики, угощайте гостёв.

Просидели до самой вечерней проверки. Михель остался доволен визитом, рассказал моему земляку, что мы с Федосом довольно «прошаренные» караси в роте, нас никто не трогает и мы живём чуть ли не в своё удовольствие, но после завершения слаживания группы нам придётся «полетать», как и всем. Потом они разговаривали на какие-то свои темы, кого-то вспоминали, о чём-то договаривались. Маслов пообещал «порешать вопросы» с какими-то «линейщиками» и прислать завтра «человека». С Михеля требовалось достать лишь какой-то «тапик». Во время разговора Федос подмигнул мне и похвастался, что он достал еще один рубль. От «Кровавого спорта» нас отделяло только пятьдесят копеек.

— О! А на шо вы деньги собираете? — поинтересовался земляк. — Требуе кто из старшаков штоле?

Я чуть помялся, но земляк — он и есть земляк, и пришлось рассказать о подпольном видеосалоне и о том, что «комсомолец» предпринимает попытки обнаружить «притон».

— Тюю! Удивил, — разочарованно протянул Маслов. Баталеры только покровительственно хмыкнули.

— Ты шо, думал, про это нихто не знает? Ваш замполит сам видики крутит в хороде. Он хозяина видеомахнитофона ищет, штобы кассетами меняться, ему наши в радиомастерской разводку на два тиливизера делали. Ты вспомни: у нас в подвале, с другой стороны клуба, тож салон был, там же комсомольцы тож всем рулили. Нашёл чем удивить.

Михель спросил, сколько нам не хватает, и предложил занять нам пятьдесят копеек с отдачей долга через неделю.

— Эээ, земеля, не вздумай у энтого евреюги хоть копейки взять! В долги по уши загонит, а то я ево породу не знаю, — предостерёг меня главстаршина, — на тебе рубель! На берег сойдешь — дома мне бутылкой отдашь.

— Это я-то еврей! — возмутился Михель, — рубль даёт, а бутылку в отдачу требует!! Да она сейчас на гражданке не меньше десятки с рук стоит, а в магазинах хрен укупишься.

— Да это наше земляческое дело, — заржал Маслов, — правда, кум?

Пришлось уверить всех, что это действительно только наше дело и я обязательно отдам бутылку главстаршине. Вскоре старшина ушёл, оставив нам картонку с припасами, пообещав мне «дрючить по-свойски», если буду забивать на службу. Так оно и оказалось.

Фамильярности и панибратства в служебное время главстаршина не допускал. Как-то даже «продраил с песочком» за не вовремя отданную честь и неопрятный внешний вид. Иногда даже интересовался у нашего каплейта моими успехами в боевой и политической подготовке и, если ему что-то не нравилось, мог отловить меня на каком-нибудь построении и «вдуть в баллоны». По пустякам я старался к нему не бегать и обращался довольно редко. Все возникающие вопросы мы в группе старались решать своими силами.

В неслужебное время Маслов, завидев меня, орал во всю глотку:

— Здаров ночевали кум! Что там в вашем кутке слышно!..

Михель, как мне пояснил Федосов, договаривался с Масловым по поводу установки в ротной баталере телефона. Оказывается, и в нашей, и в ротной баталере, так же как и в кубриках, имелась телефонная проводка и розетки, и даже на коммутаторе разведпункта имелись какие-то номера и «пары». Тут же нам захотелось тоже заиметь у себя в баталерке телефон, хотя нам и было пока абсолютно некому звонить. После тщательного осмотра бортов баталерки мы нашли у закрытого шкафа возле самой палубы телефонный разъём. Осталось только с кем-то договориться из связистов, чтобы проверили работу розетки, и достать телефон. «Тапик», как мне пояснил считающий себя более продвинутым в военных делах старшина второй статьи Саня Федосов. Это такой военный телефон с ручкой, которую надо крутить, а потом говорить в трубку, и тебя соединят с кем надо. А если знаешь какую-то схему связи, то через «Абажур» (узел связи флота) можно дозвониться куда угодно. Среди матросов ходят байки, что некоторые «шарёные» связисты чуть ли не каждый день звонят домой и подружкам, у которых есть телефоны. Я тут же поумерил пыл Федосова и рассказал, что «тапик» — это ТА-57 и у меня дома валялся такой в ящике с игрушками. Позже, на следующий день, по подсказке Маслова мы подкараулили загадочного «линейщика» — старослужащего матроса с брезентовой сумкой через плечо, наверно единственного на разведпункте, ходившего в очках. «Линейщик» выслушал нас с нескрываемым удивлением — это же надо, два молодых карася осмелились к нему подойти с какими-то предложениями. Однако презрение его было чисто напускное. Матрос был выходцем из Ленинграда, отчисленным курсантом какого-то военно-морского училища, и, как оказалось, коренным питерским интеллигентом. Выслушав нас, он соизволил в обеденный перерыв посетить баталерку. Достал из сумки телефонную трубку с диском, повтыкал какие-то проводочки в розетку, похмыкал, переговорил с кем-то на коммутаторе и объявил, что у нас когда-то стоял «наборник», пару он подключит и с нас — за установку, подключение и за то, что про этот номер не будет знать никто, а начальник связи никогда не догадается — возьмёт всего десятку. А телефонный аппарат мы будем должны найти сами.

Перспектива установить аппарат была в далёком будущем, а найти десять рублей и «наборник» так вообще нереально. Но у нас с Федосом было два рубля, и в субботу ждал «Кровавый спорт».

В ленинской каюте обеспеченцев вечером народу было не протолкнуться. Нам с Саней пришлось даже сидеть на палубе. Примостившись у ног кока Мотыля, мы с нетерпением ерзали, ожидая начала сеанса. Мичман, владелец подпольного «салона», в своём развитии не стоял на месте. Перед показом фильмов нам прокрутили три клипа с Сандрой, Си Си Кетч и Сабриной. При появлении последней матросы радостно взвыли: «Ууууу! Вот это буферааа!!». А потом начался фильм, и переводчик гнусавым голосом произнёс «“Кровавый спорт!”… В ролях…».

После первого фильма меня аж колотило от возбуждения, хотелось немедленно попробовать пару виденных на экране ударов и связок.

— Второй фильм на выбор, — объявил матрос — помощник мичмана, — есть «Входит Дракон», есть «Коммандо». Выбираем!

Так как «Коммандо» я уже смотрел, я начал голосовать за «Дракона», хотя и видел этот фильм на гражданке. Но посмотреть на то, как Брюс Ли работает ногами, всегда не против.

— Слышь, «Команда» — это про чо? — ерзал рядом Саня.

— «Коммандо»? Да ерундовый, давай за Брюса Ли голосовать!

— А кто там снимается? — не отставал Федос.

— Да этот, который в «Киборге-убийце», здоровый такой.

— Аааа… Шварценеггер! — обрадовался Федос и тут же предал мои интересы, проголосовав за «Коммандо».

Вечером в спорткубрике Федос таскал штангу и уверял, что к сходу на берег он накачается так же, как актёр.

— Буду тебя за ногу вверх тормашками держать, ты дёргаться будешь, а я такой, типа я тебя отпускаю!

— Да ладно, лучше смотри, как я придумал, — скакал я возле груши, — лоу-кик в бедро со всей дури, а потом он чуть подседает, а я ему с правой в челюсть — хлобысть! А потом сразу локтем в ухо и с левой ноги — пыром в грудак! Класс!!

— Да ну, прикинь, я такой вкачанный, тоже с РПК-Сом, с бедра такой поливаю! Эх, жилетку видел у него с карманами: у него там магазинов куча и гранаты сразу за кольцо цепляются. Почему у нас таких нет? Я такую же хочу себе сделать.

— Да неее… смотри, как у меня получается — рраз, два-три и с левой — фуяк! Наверно, если быстро все отработать, вообще можно надолго вырубить. Саня, хватить штангу таскать! Встань, дай я попробую связку.

— Ну тебя на хрен — ноги отсушишь! До понедельника болеть будут, а потом Поп нас на ТСП ухайдокает. Ну тебя на фиг. Вон, «Киева» с турника сдерни.

— Разогнались, — отозвался «Киев», — он мне щас своими граблями ногу сломает! Грушу лучше колоти.

— Ну пацаны, ну я не буду бить! Мне связку попробовать, — канючил я.

Наконец «Киев» поддался на мои уговоры и, спрыгнув с турника, встал в стойку. Попробовал сначала в медленном темпе, обозначая удары, потом побыстрее. Блин, вот бы в полную попробовать! Спарринг-напарник заинтересовался связкой и начал тоже отрабатывать её на мне. Потом мы прорабатывали её вместе на счёт: медленно, потом быстро и под конец — в сумасшедшем темпе. На всю связку уходило буквально полторы секунды.

— А красиво, когда вы синхронно делаете, — заметил из-под штанги Федос, — рукава на робе еще так хлопают, как на кимоно. Давайте я тоже попробую.

Начали отрабатывать уже втроём. А потом еще стали тренироваться с поворотами. В кубрик, привлечённый хлопаньем, заглянул Зелёный.

— О, ни фига себе! Я думаю, что тут хлопает. Молодцы, красиво получается. Типа танцуете, только без музыки.

Я хлопнул себя по лбу.

— Саня, а действительно, чего мы как плуги деревенские. Давай магнитофон притащим и врубим чего-нибудь? Все равно сейчас — личное время. Да и суббота — полпункта в увольнении, дежурный, думаю, не заглянет.

Сашка убежал в баталерку, приволок магнитофон и несколько кассет.

— Чего поставить? Есть вот Сергей Минаев, «Бригада Эс» и «Ария», сборник.

Остановились на старой доброй «Арии». Под музыку занималось намного энергичнее и веселее. Вскоре на звуки музыки подтянулись матросы с других групп, не ушедшие в увольнение. Все давали советы, некоторые просто смотрели, а кто-то просто тряс бритой башкой и подпевал, имитируя игру на гитаре.

В азарте, отрабатывая уже несколько связок, придуманные тут же на ходу, мы и не заметили, что галдёж в спорткубрике прекратился. Все, кроме нашей тройки, старающейся синхронно и под музыку наносить удары невидимому сопернику, услышали команду — крик-предостережение вахтенного. В спорткубрике тут же все снаряды оказались занятыми, только мы не останавливали движение и колотили воздух. Развернувшись лицом к входу, стоявший крайним Федос тут же кинулся к магнитофону и, нажав кнопку, остановил музыку и застыл по стойке смирно.

На входе стоял старший лейтенант из второй роты, дежуривший в этот день по части. Рядышком — наш старшина, старший мичман Аничков.

«Попали!» — пронеслось в голове.

— Из чьей группы? — спросил дежурный у старшины, показывая в нашу сторону.

— Поповские, кхе… командир группы — капитан-лейтенант Поповских! — ответил старшина и показал нам кулак.

— Нннормально, — процедил сквозь зубы старший лейтенант.

Ну, всё! Теперь всё воскресенье будем выполнять какие-нибудь наряды на работы! Из-за музыки ничего не услышали, а старшине, наверно, в ротной баталерке ничего слышно не было, и он пришёл только с дежурным. Сейчас нам устроит.

— Нннормально, — повторился старший лейтенант, — действительно нормально. Чуть побольше приёмов и ударов — и всё будет просто отлично. Особенно под музыку. А я тут голову ломаю на ноябрьские праздники, кого еще включить в показательные выступления для штаба флота. Со всего пункта матросов собираю, а тут целых трое готовых показушников. Аничков, перепишите мне их фамилии, пожалуйста, я с вашим Поповских переговорю по поводу них. Всё, матросы, занимайтесь-занимайтесь!

Наш мичман, провожая старшего лейтенанта, еще раз оглянулся, снова показал кулак и ушёл. Ерунда какая-то получилось, вместо того чтобы нам «вдуть», дежурный одобрил наши занятия под музыку и даже рассказал про какие-то выступления. Интересно, как к этому отнесется командир группы. На завтра, в воскресенье, в расположении роты появился сам Поповских, посидел в группной баталерке, проверил книги учёта, осмотрел полки. Наши заначки были глубоко запрятаны за стенками шкафа, поэтому Федосов, представлявший помещение, был спокоен. Но капитан-лейтенант так глубоко не вникал, похвалил за написанные акты и за вовремя проведённую сверку с ротными книгами. Ему для собственных нужд понадобилось два человека, тоже на какие-то работы. Кандидатуры, предложенные ему молодым заместителем, он отверг и сам лично выбрал меня и Зеленова. Наверное, так же, как и у Маркова, нам придётся работать на каком-нибудь огороде и остаться без обеда. Ну ничего, кое-что от подарков Маслова у нас осталось, да и дежурит сегодня на камбузе Мотыль. Так что как-нибудь переживём. Через час мы были у Поповских возле гаража.

— Так, матросы, задача простейшая. Я недавно машину приобрёл, невеста помогла, надо помочь её вымыть. Вымыть не невесту, а машину. Потом я вас покормлю в кафе, дома у меня в холодильнике мышь повесилась, увольнительные записки ваши у меня, потом отпускаю до ужина, можете погулять по городу, потом на паром и в часть. Вопросы есть?

— Никак нет, товарищ каплейт!

— Ааааткрываем гараж.

Открыв скрипучие железные створки двери, мы с Зелёным ахнули: внутри стояла…

Нет, это не наш «Жигуль» или «Москвич», это даже не «Волга». Это иномарка!

Здоровенная, белого цвета, с массивной хромированной радиаторной решёткой, с короной на шильдике, колеса на литых дисках, большие выпуклые квадратные фары. Ни хрена же себе, сколько эта машина может стоить! Сколько Поповских получает денег в зарплату, что он может себе такое позволить? Да на такое чудо никогда не накопить простому работяге. Иностранные автомобили могут себе позволить наши офицеры, проходящие службу в Группе Советских Войск в Германии. Интересно, кто невеста у нашего каплейта? Вот бы мне такую… Нет, лучше мне бы такую машину, а невеста пусть остается Поповских. Молод я еще для свадебных обрядов.

Капитан, увидев наши открытые рты, довольно прижмурился, ловко открыл дверцу и запустил двигатель. Или не запустил? Ничего не слышно — ни стартёр не визжал, ни рычит движок… Она вообще, эта иномарка, завелась? Тут из машины громко заиграла музыка, что-то модное западное, я такого даже и не слышал. Огромный автомобиль мягко и бесшумно выкатился из гаража. Работает машинка! Только вообще бесшумно. Каплейт вылез наружу, оставив включенной музыку.

— Так, ребята, вытаскиваем из машины коврики. Я сейчас схожу в хату за губками и ведрами и принесу подменку, чтобы вы форменки не испачкали. Смотрите, не угоните мою тачку, — пошутил он, чуть улыбнувшись.

— Никак нет! — испуганно гаркнули мы.

Салон автомобиля меня и Зелёного вообще привёл в священный трепет. Руль находился совсем не с той стороны, как у наших машин. Педалей было всего две, на месте ручки переключения торчал рычаг с держаком, и на коробке были написаны латиницей какие-то буковки.

— Автоматическая коробка! Не надо дергаться, дави себе газ и тормоз, — восхищенно прошептал Зеленов.

Кресла все велюровые, приятного бордового цвета. Ручек для подъёма стёкол нет.

— Смотри, — прошептал Зелёный и, оглянувшись по сторонам, нажал какую-то кнопку на ручке двери. Стекло бесшумно, само по себе опустилось вниз, потом поднялось вверх…

— Стеклоподъёмники, вещь! — пояснил мне Зелёный. — У нашего начальника «ШМО» типа такой была из Японии привезена. Я как-то тоже попал на мытье…

Вскоре подошёл командир, принес нам два старых маскхалата непонятной расцветки, ведра и тряпки. Пока мы переодевались в гараже, он сбегал еще раз и принёс старенький пылесос «Вихрь». Переодевшись, мы, осторожничая, приступили к мойке. Красоту мы навели идеальную — вымыли, высушили, пропылесосили, натерли каким-то специальным воском кузов — машина заблестела, как игрушка.

— Ууух, — восхитились мы с напарником, осматривая результат своей работы, — загляденье!

Действительно, машина была хороша, словно большая красивая и мощная игрушка. Я осмелился задать вопрос капитану:

— Товарищ каплейт, а как ваша машина называется?

— Тойота-Краун, — гордо произнёс Поповских, — теперь, матросы, умывайтесь, чистите ботинки. Я иду переодеваться, и едем в кафе обедать.

Мы едем на машине в кафе обедать! Вот это да! На такой машине — да в кафе! Эх, видели бы сейчас нас сослуживцы, от зависти бы поумирали. Пока мы переодевались, Зелёный поведал мне версию появления машины у нашего капитана.

— В роте старшаки баяли, что у Попа невеста — дочка какого-то шишки. Посла, что ли, или еще как, и сама при деле. Так она наверняка купила каплейту машину, чтобы он «сенегалил» поменьше. Машина-то дорогущая — вдруг по пьяни разобьёшь, или поймают за рулём пьяного. Вот, может, наш командир и пить чутка меньше будет.

Меня такие вопросы волновали мало. Я был весь взбудоражен предстоящей поездкой, поэтому яростно надраивал щеткой ботинки. Почистились, привели себя в порядок, закрыли гараж. Из подъезда вышел какой-то модно прикинутый молодой мужик в солнечных очках и направился к машине. Мы сперва даже и не узнали своего командира без формы. Молодой, модно одетый в джинсу и дорогущие кроссовки мужик. Посмотришь — или «фарца» какая, или актёр известный. До того шла гражданская форма нашему капитан-лейтенанту, что мы невольно рты пооткрывали.

— Группа, по местам! — скомандовал Поповских и уселся за руль, включив на полную громкость музыку.

Красота! Хитрый Зелёный нырнул слева, на место пассажира рядом с водителем, я уселся на задние кресла. Поехали. К нашему удивлению, Поповских открыл своё окошко, достал из «перчаточника» пачку «Мальборо», вдавил в приборную панель какую-то круглую бомбошку, которая тут же выскочила обратно, прикурил и, крутя руль одной рукой, довольно выпустил дым в окошко. На службе мы никогда не видели капитан-лейтенанта с сигаретой, а тут — курит. И как ему курево не мешает так здоровски бегать?

В кооперативном кафе мы, немного смущенные своей формой, уселись за столики и, стесняясь, начали мять бескозырки на коленях. Подошла симпатичная официанточка, мило улыбнулась нашему капитану:

— Привет, Вова! Что заказывать будем?

Видно, наш командир бывает здесь частенько и его знают уже по имени. Поповских с видом знатока развернул меню и потыкал в него пальцем, делая заказ.

Наелись мы от пуза: съели по порции борща, по шашлыку с запеченной картошкой, по овощному салату да еще на десерт мороженого по три шарика. Поповских съел только шашлык да попил кофе. Потом он нас отвёз в центр города, проинструктировал быть на пункте к вечерней проверке и укатил, вручив нам на прощание по три рубля вместе с увольнительными записками.

— Не надо, — попытались мы вяло отказаться, но, увидев кривую ухмылку командира, цапнули по зелёненькой бумажке и, спешно приложив руку к бескозыркам, загалопировали подальше от греха.

Часа два мы гуляли по проспектам, заглядывались на девчонок, отдавали честь патрулям и шлялись по магазинам, ничего не покупая. Попытались сходить в кино, но афиша «Любовь и голуби» нас абсолютно не впечатлила, и мы засобирались обратно в часть. Тем более нам не терпелось поделиться впечатлениями об увольнении. Зелёный напоследок решил попробовать дозвониться домой, и мы, разыскав переговорный пункт, заняли очередь. Пока ждали объявления диспетчера, я перемигивался с двумя раскрашенными девчонками в джинсовых мини-юбках и обозревал помещение переговорного пункта, маясь от скуки. От нечего делать пришлось вспомнить все свои гражданские привычки по завязыванию знакомств и поддержанию светской высокоинтеллектуальной беседы. Сердце местных красавиц, обучавшихся в рыбном техникуме, я поразил тем, что знаком с творчеством группы «Ласковый май» и сам этакий продвинутый парень с запада — танцор, поэт-песенник. Девчонки мне даже записали на тетрадном листочке номер телефона своего общежития и проинструктировали, что говорить и кого откуда звать, когда трубку возьмёт вахтёрша. Зеленый наконец-то дозвонился и, очень довольный, потащил меня на паром. Я послал воздушные поцелуи местным дивам и поплелся за Зеленовым. По дороге, нащупав в кармане двушку и увидев будку телефона-автомата, я предложил Зелёному позвонить в общежитие рыбного техникума. Просто так, ради проверки и от нечего делать. Автомат проглотил двушку, я набрал номер, пошли гудки:

— Алло, — пробасил мужской голос.

— Здравствуйте, — опешил я, — это общежитие рыбного техникума?

— Какого техникума, идите на хер, это квартира.

Я с досадой повесил трубку. Вот бабы, надули бедного матросика, которому так хотелось любви и ласки. С досады залепил ни в чём не повинному телефону-автомату кулаком. Телефон обиделся и съехал на один бок. Ой, что я сделал, надо быстрее отсюда уходить, пока никто не заметил, что я сломал общественную собственность. А то еще возьмут да милицию или патруль вызовут.

— Зелёный, валим отсюда, я, по-моему, аппарат сломал, — выскочил я наружу, и мы торопливыми шагами стали удаляться прочь.

— Ну, чо? Девки не надули? — поинтересовался Зелёный.

— Обманули козы, там мужик какой-то трубу взял, ругался, зря только двушку потратил.

— Да, у них матросиков да солдатиков, небось, знакомых полгорода, а каждому давать — поломается кровать, — профилософствовал матрос.

Проходили мимо какого-то магазина, возле которого стояла куча картонных коробок различных размеров. Может, взять пару коробочек? Они в принципе неплохие, все равно их выкинут, а нам они в баталерке пригодятся — шмотьё складывать, да под всякие мелочи.

— Мадам, — окликнул я дородную тетку в синем халате, стоявшую возле картонной кучи, — вам эти коробки нужны? Не проспонсируете ли парочкой, а то нам зарплату выдают — деньги складывать некуда.

Тётка заржала. И разрешила нам выбрать несколько коробок получше. В одну большую мы сложили «матрешкой» несколько поменьше и, гордясь своей хозяйственностью, пошли дальше. Никакого смущения, неся в руках коробки, я не чувствовал. Недавно нам навстречу попались морские пехотинцы, тащившие на плечах мешки с непонятно чем, но в сопровождении старшего. И, пока я любовался на природу и красоты архитектуры, мои ноги сами по себе развернулись и понесли меня в другую сторону. Зелёный, ведомый за мной «стадным чувством», шёл сзади и что-то рассказывал, бубня под нос. Очевидно, думал, что я его слушаю во все уши. Зачем я иду? Мои ноги самопроизвольно привели меня обратно к телефонной будке.

— Брейк, ты опять, что ли, этим козам звонить собрался? — удивился напарник, внезапно обнаруживший себя возле будки.

— Зелень! Ты когда-нибудь на шухере стоял?

— Ну а то! Вот, к примеру, когда черешню воровали в школе.

— Зелень! Я хочу телефон спереть. Становись справа и стучи мне в стекло, ежели что!

Зеленов, не задавая особых вопросов, не спрашивая, на хрена мне телефонный аппарат, сразу же вынул несколько маленьких коробок из большой, которую сунул мне в руки.

— На! Сюда положишь. Сверху на телефон маленьких поставим. Смотри, он тяжёлый. Я в доле — половину двушек мне!

Я не стал объяснять, что телефон мне нужен не из-за двухкопеечных монеток, а из-за того, что он телефон. Поставив коробку на пол будки и оглянувшись сквозь мутные стекла, я со всей дури вцепился в аппарат и, налегая всем весом, дернул. Аппарат, и так висевший на одном шурупе, оказался у меня в руках. Необорванным остался только кабель. Ещё рывок — и я судорожно укладываю аппарат в коробку и стараюсь поудобнее уложить трубку. Пару мелких коробок сверху, и задом наперед я вываливаясь из будки, поддерживая коробку под дно: аппарат оказался тяжеленным.

— Чисто, — по-военному докладывает Зелёный.

— Отход, — командую я, и мы быстрыми шагами, стараясь не оглядываться, покидаем место «преступления». Да, натренировал нас Поповских так, что мы уже при совершении антиобщественного деяния пользуемся военной терминологией. Совесть меня грызла, но совсем чуть-чуть. Если раньше я и совершал уголовно-наказуемые деяния, то они заключались в мелкой фарцовке шмотками да лазанье по чужим садам. А тут — целый телефонный аппарат с телефонной будки. Так же потом в училище меня не мучила совесть, когда мы ночью утаскивали с городского парка несколько тяжеленных скамеек для ротной курилки, умыкали с соседних строек кирпичи и тяжеленную передвижную лестницу-стойку.

— Патруль! Прямо по курсу, сто метров от магазина с коробками и той самой тёткой! — предупредил шедший в головном дозоре Зелёный.

Сворачивать или разворачиваться не имело никакого смысла, еще несколько метров — и нас заметят.

— Зелёный, давай к тётке, — скомандовал я, и мы вальяжно подошли к тётке и начали её расспрашивать о возможности подойти в другие дни за коробками, рассказывать ей о том, какая она замечательная женщина, и нести всяческую ахинею. Женщине, видно, было скучно, она ждала машину с товаром и поэтому с удовольствием принялась с нами болтать, рассказав, что в следующую субботу можно без проблем подойти за коробками, а если у нас есть желание, то мы можем привести еще пару матросов и поработать вместо грузчиков на складе, соответственно за деньги. Грузчики в субботу и воскресенье постоянно напиваются, а товар начали подвозить и в субботу и в воскресенье, так что, если захотим, можем с утра подойти — спросить Нину Фёдоровну насчёт работы. Подошёл флотский патруль, и молодой мичманец с повязкой начальника подозрительно уставился на нас. Мы отдали честь и продолжали беседу. Мичман помялся и послал к нам одного из патрульных матросов. Матрос со штатом электрика на рукаве, по всей видимости с «железа», сообщил нам, что нас требует начальник патруля. Мы, лихо рубя строевой шаг, подошли и представились. Мичман проверил наши военные билеты и увольнительные записки и поинтересовался, чего мы тут торчим. Пришлось объяснять, что следуем из увольнения, беспорядки не нарушали, водку не пьянствовали, увидели хорошие картонные коробки, которые могут пригодиться, попросили разрешения взять и теперь мило беседуем с тётей Ниной. Тётка тут же криком подтвердила, что она «разрешила мальчикам взять коробки». Мичман, призадумавшись, подошёл к тётке, мы, подхватив свои коробки, потихоньку ретировались, а патруль тем временем уже отбирал картонки на свою долю.

— Слышь, Брейк, хрен нам получится у тётки поработать, сейчас «рундук» с ней договорится, у него возможностей больше.

Ну, скорее всего, так оно и будет, да и удастся ли нам вырваться в следующее увольнение — одному каплейту известно.

Помощник дежурного, встречающий увольняемых, подозрительно покосился на нас, спросил, на хрена мы тащим весь этот хлам в роту? Заглянул в коробки сверху и отпустил восвояси.

— Александр Палыч, — заорал я, ввалившись в каптёрку, — смотри, что я принёс!

— Ух ты, коробки! — восхитился Федос, — в эту большую сухпай складывать будем, в те, что поменьше пилотки, а в эти…

— Достань те, которые сверху, коробки и посмотри, что внутри, — охладил я его рвение, грохнув картонки на пол.

— Ни фигааа себе аппарат! Сейчас мы его раскурочим, достанем монетки, а на них купим наборник!

— Саня! Ты что — идиот? Ты думаешь, я под ментовскими пулями, под лай овчарок эту бандуру с будки срывал для того, чтобы монетки достать? Это и есть наборник! Это — Т-Е-Л-Е-Ф-О-Н!!

— О, точно! А я чего-то и не сообразил, думал, сейчас монеток наберем, линейщику десятку дадим и еще на телефон останется.

— Не ты один такой! Зелёный на шухере стоял — тоже, как ты, подумал. Стоп! А что у тебя на морде?

Справа на скуле Сани отчётливо виднелся свежий синяк. Федос чуть потупился и отвёл глаза в сторону.

— Да так, ерундень, об косяк стебанулся.

— Ага, и косяк тебе зарядил с левой, чтобы по команде «равняйсь» синяк заметно не было?

— Да этот Гвоздь на ужине снова доколебался — теперь уже до меня. Я ему надерзил, он меня на выходе выцепил, в скулу зарядил. Тут наши подтянулись, он сказал: ждите типа шторма после отбоя.

— Ни фига, это он типа учить нас придёт? Наши ведь старшаки нас с роты не трогают до конца слаживания. Да каплейта они боятся. Говорят, наши «предки» всю роту держали — одного призыва были.

— Да, так нам и достаётся за «предков», которых мы и в глаза не видели. Наши старшаки бают, что Гвоздь нарывался пару раз, даже на разборы с толпой приходил, но их всех отметелили, теперь думает нас по полной загнуть.

— И что теперь делать будем? Надо группу подымать.

— Все уже и так в курсе, посмотрим, кого из старшаков Гвоздь приведёт. Да ладно, ты не думай про то, давай «кохве» попьём, там Зелёный уже в группе рассказывает, что по ресторанам на «Мерседесе» катались, все бабы ваши были!..

Мы попили кофе, переложили форму по размерам по коробкам, расставили рюкзаки для завтрашней выдачи. Весело почему-то не было. Предчувствие «разбора» от старшего призыва, да еще не с нашей роты, угнетало. Вышли на общее построение, на вечернюю прогулку, проверку. Спели песню про то, как готовы «всю жизнь служить в военном флоте». Прошлись в составе группы и роты перед трибуной. Разошлись готовиться к отбою. В группе никто не курил (карасям запрещено), но перед заходом в казарму долго сидели в курилке, молчали, ничего не обсуждая, пока нас не разогнали по кубрикам. Постирали носки, развесили на баночках для просушки, молча нырнули на шконки. Прошёлся дежурный, пересчитал личный состав, ушёл. Потом казарму покинул ответственный — мичман из третьей группы. Я даже потихоньку начал засыпать. Проснулся от того, что вахтенный тихо будил Федосова. Я сразу же навострил уши. Саня тихонько огляделся, запрыгнул в брюки, надел тельняшку, ботинки на босу ногу, намотав на руку ремень, крадучись вышел из кубрика. Я тут же спрыгнул со своего блатного второго яруса, начал спешно экипироваться. Рядышком со мной мягко приземлился Зелёный, чуть ли не в полёте запрыгнув в штаны, даже не расстёгивая боковые застёжки. Я крутнул головой. Вся группа тихо, как мышки, одевалась и наматывала на руки ремни.

— Ну что? — полушепотом спросил один из «киевлян».

— Идём в колонну по одному, — махнул я рукой на выход.

Вахтенный, увидев нас, крадущихся в походном порядке, выпучил глаза и зашипел:

— Мл…я, карасня! По шконкам, выдрёныши! Бегом марш в кубрик!

— Тсс, — прошипел на него Зелёный и приложил палец к губам, — не кричите, товарищ матрос. Карасня отрабатывает задачу. Отработаем — и вернемся в кубрик.

Вахтенный попытался еще что-то сказать, но, увидев наши насупленные морды и бляхи ремней, постукивающие по ладоням, смутился и, молча отойдя в сторону, взял в руки «русалку» и, как будто не видя нас, начал надраивать палубу.

Федоса мы нашли на «песочнице» — площадке для рукопашного боя. Наш второстатейный старшина стоял напротив Гвоздя и, немного склонив голову, слушал его. Неподалёку стояло еще четыре «годков», покуривавших в кулак и делавших вид, что их ничего не касается. По моему разумению, они наверняка сами были недовольны своим старшиной Гвоздём. Если сам не можешь застроить карася, то тебе уже хрен кто поможет. А пришли, наверно, из-за чувства солидарности или от нечего делать. Мы пока показываться не стали и заняли за углом казармы выжидательную позицию.

Гвоздь что-то высказывал Федосу, поднимая его рукой за подбородок и пытаясь заглянуть ему в глаза. Потом отпустил голову и резко двумя руками хлопнул Саню по ушам. Федос присел, схватившись за уши, и замотал головой. Всё, пора выскакивать. Но мы не успели. Саня резко выпрямился и за какую-то секунду отработал на Гвозде ту самую четверку ударов, которую мы тренировали накануне. То, что я представлял в своих грёзах, свершилось наяву. Только вместо меня был Федос, а вместо здоровенного Боло Янга был Гвоздь.

Резкий хлёсткий удар лоу-кик в бедро, сразу с правой в челюсть начавшему приседать Гвоздю, этой же рукой с локтя и левой ногой — пыром в грудак. Быстро, мощно и эффективно! Ай да Федос! Он, наверно, мечтал поднять за ногу Гвоздя, как в «Коммандо», но и «Кровавый спорт» сгодился. Гвоздь отлетел на пару метров, рухнул на спину и не шевелился. Годки враз побросали свои окурки и подбежали к валявшемуся без памяти сослуживцу.

— Да ты охренел, выдра бл… ая, — заорал один и кинулся на Федоса, ставшего в эффектную стойку.

Вот тут мне, да и остальным, стукнула «моча» в голову. Я краем глаза заметил срывающегося с места Зелёного и сам чуть ли не с низкого старта кинулся в сторону годков. Какой там на хрен страх, какое там уважение к старшему призыву! «Наших бьют!»

Наверно, и в старину у латников так же крыша съезжала, как у нас тогда. А я ведь еще так хотел отработать вживую придуманную мною связку. В два прыжка я обогнал Зелёного и уже со всей дури, какую имел, врезал лоу в бедро годка, кинувшегося к Федосу. Связка не удалась — сила удара была такова, что ногу матроса, которого я атаковал, вынесло вверх, и он грохнулся на песок, закрученный центробежной силой. Уже лёжа на песке, он по инерции перевернулся, попытался вскочить, но тут же заорал, встав на отсушенную ногу. Я кинулся к Зеленому, который бился, как боксёр, против матроса, махавшего перед ним ремнем. Хлясь — бляха ремня залепила Зеленову по черепу, соскользнула и раскровянила ухо. Я кинулся в ноги, уходя от летящей мне в лицо железяки с якорем, и спину словно обожгло от удара, и я даже выгнулся от боли, но все-таки, упав на колени, успел захватить ноги и, упершись башкой в живот, дёрнул матроса на себя. Тот, заваливаясь, еще раз перетянул меня бляхой по спине, стараясь попасть по голове. Зеленый навалился на него всем телом. Пока мы возились, наши остальные разведчики уже завалили всех оставшихся «годков» и месили их ногами. Рядышком раздались чьи-то вопли, и я, не успевши даже отпраздновать победу, получил сильнейший удар в «солнышко» от непонятно откуда взявшегося старшака. Пришлось резко прыгать на землю и кататься, уклоняясь от ног, пытавшихся меня достать. Ёёёёё, нам конец! Откуда непонятно набежали старшаки — уже не поймешь, с каких подразделений. М…я, помирать так с музыкой! Краем глаза заметил Федоса, который снова лупил связку кому-то из вновь прибывших. Пара секунд — и Федос несется к другому. М…я, чуть ли не реву от злости и от боли, получив ощутимый пинок по рёбрам. Хорошо, что на флоте ботиночки, а не наши «сапоговские говнодавы».

Да в конце концов, брейкер я или нет, что за позорище. «Вертолёт» получился не ахти какой, но зато я ногами задел пару человек, катавших меня ударами ботинок по песочнице, и снова оказался в стоячем положении. Кинул ремень кому-то наскочившему на меня в лицо — противник увернулся, дернул ремень назад, отпрыгнул от наскакивающего с боку, влупил с ноги, стараясь попасть в пах наскакивающему спереди, и всё-таки протиснулся к Федосу. Тот чуть не отработал свои удары на мне, но кое-как распознал своего. Вдвоем мы пробились к Зеленому, катавшемуся в песке с каким-то здоровяком. Отпинали чужака от нашего матроса, одновременно отмахиваясь от наскакивающих с разных боков противников. Сзади нас раздался истошный крик:

— Поповские, сюда! Б…я, в кучу, пацаны! — это орали «киевляне», подтянувшиеся к нам. Выстроившись чуть ли не кругом, получая удары бляхами и ногами, мы затащили в круг еще пару своих человек, остальные подбежали или подползли сами. Федос, отплевываясь от крови, стекавшей с губы, проорал:

— Считаемся — первый!