Последний Инженер Мелемина Евгения

Во время перечисления имен Джонни покрылся дрожащим румянцем и снова воодушевился. Кенни наблюдал за ним. Что бы несчастный меха ни вообразил себе о Шикане, сейчас его верования подвергались серьезным сомнениям.

– Это просто, – сообщил Шикан, – священные книги можно понять тремястами семьюдесятью шестью способами. Один из них отлично подошел под конструкт. Эта эпоха просуществовала очень долго, но в конце концов здесь были брошены самые неисправимые романтики, а остальные убрались с планеты.

– Куда? – спросил Кенни, вспомнив развалины Космины. – А нам туда можно? Я бы слетал.

Случилась маленькая заминка. Шикан явно не знал, куда убрались люди эпохи Конструкта, и лицо Джонни снова стало мертвенно-бледным.

Ситуацию разрешил Морт.

– Я так и знал, – проговорил он, – что не может бог одновременно следить за всем, кто-нибудь да улизнет.

– Просто дальше не моя территория, – сухо ответил Шикан, – в эти дела не лезьте, политеизма вам сейчас только не хватало…

Кенни снова встретил взгляд Джона и вздохнул.

– Я все сделал, – доложил он, – второй армс-меха уже здесь, он ранен, им занимается Эвил. Я привез человека, из которого получится хорошее зарядное устройство. Он сильный.

– Хорошо, – сказал Шикан, с интересом глядя на Кенни, – ты молодец.

И Кенни стало приятно и жарко.

– Прелесть что за огурцы, – сказал Морт, поднимаясь. – Мы с Эру пойдем в город. Посмотрим, как эти клоны дело ведут.

Эру открыл темные глаза и равнодушно мигнул.

Шикан кивнул и, когда они вышли, повернувшись к Джону, приглушенно сказал:

– Ты доволен?

– Я? – спросил Джон. – Я еще ничего не понимаю, но доволен, конечно, доволен.

– Все это делается ради тебя, – пристально глядя на него, добавил Шикан, – ты смог убедить меня в том, что пришла пора менять мир, и твоя боль дошла до моего сердца, а оно не могло не откликнуться.

– Да, мне не нравились люди, – смущенно ответил Джонни, – хотелось, чтобы их стало… поменьше…

– Поменьше! – фыркнул Кенни, не удержавшись и весь дрожа от бешенства. – Поменьше! Идиот…

Шикан остановил его взглядом:

– Не в количестве дело, – сказал он с укоризной, – а в качестве. Конец биомассе, Джон. Ее больше не будет. Будут те, кто станет работать, развиваться, изобретать и двигать историю вперед, а нам останется только изредка направлять их мысль. Мы уничтожим разделение: никто не посмеет обвинить тебя в том, что ты меха, и никто не вспомнит, что Кенни – бездомный. Пришла пора новой эпохи, переходный период слишком затянулся, деградация и страх перед технологиями заставили их топтаться на одном месте, таких нужно подталкивать в спину.

– Да, их бы… поменьше… – торопливо согласился Джон.

– Поменьше? – задумчиво спросил Шикан. – Ну, и это тоже. Их станет так мало, что деторождение перестанет быть преступлением, генофонд обновится. Это тоже важно.

Он выглядел разочарованным, но вслух своих сомнений не высказал.

Повалился на подушки и закрыл глаза.

– Пошли оба вон, – отчеканил он, и Джон с готовностью поднялся.

Кенни хотел уйти первым и скрыться где-нибудь в боковых коридорах, но Джон нагнал его и схватил за руку.

– Объясни мне, – сказал он, – объясни.

Его трясло.

Кенни хмуро высвободил руку и пошел к лифту. Джонни не отставал.

– У меня была странная теория, – торопливо говорил он на ходу, – я врач… я делал операции бездомным. Мне показалось, что они, вы – ничем не отличаетесь от людей, только совершенно регрессировали. Знаешь, как было раньше на планете – где-то развитые государства, а где-то племенной строй. Но…

Кенни нажал на кнопку вызова лифта.

– В чем проблема? – спросил он, надеясь закончить поток высказываний и отвязаться.

– Я был на уровне Мертвых, – сказал Джон, – Шикан отправляет бездомных в переработку.

Внутри Кенни что-то дрогнуло, но он мотнул головой.

– Это адепты, – сказал он, – они сами приходят к богу и приносят себя в жертву добровольно.

Джон прикусил губу.

– Да? Ладно, – сказал он и отступил, – я мог бы и сам догадаться… Столько трупов оставалось после каждой мессы…

Его тон и голос раздражили Кенни окончательно.

– Слушай, – сказал он, – хватит пищать и ныть. Все это делается для тебя! Для тебя, сука, это делается! Не для меня, хотя я прожил тут всю жизнь и сотни раз просил помощи, а для тебя, хнычущей меха-девки! Ты стонал, что мир кругом плох, а люди сволочи? Стонал. Так радуйся, что бог внял твоим стонам и принялся за дело! Что тебе не нравится?

Джонни помолчал секунду, слушая громыхание старого лифта, возвращавшегося сверху, и сказал спокойно и рассудительно:

– Мне не нравится, что он действовал моими клонами. Каждый раз, когда я приходил сюда, с меня снималась копия, из мертвых адептов и еще какой-то дряни лепили меня… а я не знал. Но моими руками все это начиналось. Взрывы, пожары, крушения поездов. Я так не хотел.

Двери лифта открылись, Кенни вошел и следом зашел Джон. Кенни молчал, думая о том, что сам когда-то брезгливо относился к подобного рода делам: сама концепция работы Мертвых настораживала. В индивидуальных случаях машины перерабатывали тело, чтобы восстановить его точно таким же. По этому принципу работали и парковые Врата: они убивали на точке входа и возрождали на точке выхода, а не переносили с места на место. В этом было что-то противоестественное, что Кенни считал легким неудобством, но со временем привык, так что негодование Джона он принял по-своему. Меха, видимо, не нравилось, что по его образу и подобию создавались бездушные машины, действующие в рамках приказов, и не более. Так же точно поначалу протестовал Морт, но потом, убедившись, что приказы он будет отдавать сам, успокоился.

Джон обрадовался затишью, надеясь, что Кенни его понял. Он, конечно же, пытался высказать другое: то, что недовольный теоретик никогда не вышел бы на улицы, чтобы претворять в жизнь свои кровожадные планы, что он никогда не требовал переворота и убийств, а теракты переживал так же тяжело, как и люди, чувствуя абсолютное бессилие перед тайной сокрушительной жестокости, с которой они проводились.

– Я не понимаю, зачем это было нужно, – сказал он.

Кенни пожал плечами.

– А как вас еще заставить шевелиться? – спросил он, выходя из дверей и шагая по коридору.

Он по-прежнему держался впереди и всем видом показывал, что не желает общаться.

– Как? – спросил Джон, едва поспевая за ним. – Что?

– Ну, вы же сидели и ничего не делали, – пояснил Кенни, – а как только люди на вас обозлились, сразу запрыгали…

– Но почему я?

– А кто? Я сразу отказался. Это из вас, меха, получается бездушный кусок дерьма, а мне бы пришлось осмысленно помирать… раз за разом.

– Но…

– Отвали, – почти выкрикнул Кенни и хлопнул дверью с надписью с номерной мутной табличкой. На грохот в коридор высунулся Эвил. Он выглядел уставшим, но собранным.

– Доу, – сказал он, – я помню, что обещал тебя посмотреть. Подожди пару часов, мне нужно закончить с Карагой.

– Я хочу посмотреть, – сказал Доу, но его заглушил страшный, слегка приглушенный крик.

Эвил поднял брови.

– Хочу посмотреть! – громче повторил Доу, начиная задыхаться.

– Прошу, – сказал Эвил, довольный, что может продемонстрировать свои умения. – Заходи.

Он шире распахнул дверь, и Доу вошел в комнату, заполненную стеклянными колбами. Почти все они были пустыми и отбрасывали бутылочные мутные блики, но в одной из них варился теплый пластик, сквозь который угадывались очертания человеческой фигуры. Через колбу то и дело проходили длинные, ветвистые электрические разряды.

– Это первый этап, – охотно объяснил Эвил, снимая с маленькой красивой руки узкую резиновую перчатку. – Подготовка тела. Оно должно выдерживать напряжение до двух тысяч меха-ватт, иначе сгорит на работе.

Доу подошел ближе и присмотрелся. Темные очертания вдруг обрели четкость, и с другой стороны припали к пластиковой преграде красные ладони и страшное, измученное лицо с обезумевшими глазами.

Джонни отпрянул.

– Это не Карага, – сказал он.

– Это его будущее зарядное устройство, – сказал Эвил, – а ты хотел Карагу посмотреть? В соседней лаборатории.

Лицо пропало, и снова донесся приглушенный, режущий крик. Доу сам еле сдерживался, чтобы не застонать. В нем опять что-то разладилось, легкие засвистели.

– Долго он будет… так?

– Дня три, – сказал Эвил, отпирая следующую лабораторию. – Обоим понадобится время. Карагу тоже надо привести в порядок, иначе он не выдержит подзарядки.

Он надел новые перчатки, а старые, разорвав, бросил в ведро под столом. На столе лежал Карага. Его огромное сильное тело Эвил аккуратно вскрыл и нанизал на длинные спицы, ровным квадратом открыв внутренности от шеи до паха.

В лаборатории держался стойкий запах кислого соединительного раствора.

Доу заглянул внутрь Караги и увидел мощные соединения биометаллических мышц с живыми тканями, крупные блестящие органы, одетые в розовые и желтые пленки; выгнутые схемы-контроллеры и укороченные остатки пищеварительного тракта.

Короб батареи Эвил снял и как раз менял желто-черные колбочки. Старые он вынимал из гнезд и складывал в алюминиевый лоток, а новые вшивал длинной загнутой иглой и укреплял крошечными винтиками, которые нельзя было толком рассмотреть без линзы, укрепленной над столом.

Джон с тревогой вгляделся в лицо Караги: под прозрачной пластиной маски оно выглядело как музейный экспонат.

О планах Шикана Джон знал, и знал, что Караге ничего не грозит. Его предполагалось завербовать так же, как и Морта, и поставить командиром над сотнями собственных клонов.

Шикан не сомневался в том, что любой армс перейдет на его сторону и будет рад участвовать в становлении нового порядка.

Джон, помня о том, что сказал ему Морт в баре «Попугай», тоже в этом не сомневался. Глядя на Карагу, которого он знал как своего отца, но не знал совершенно ни характера его, ни мыслей, он окончательно потерял надежду.

Ничего уже не изменить, думал он, ища в лице Караги черты, схожие с его чертами. Да и к чему менять? Что кажется таким отвратительным и несправедливым? Добровольные жертвы бездомных? Разрушение города? Армии меха на улицах? Бессмысленность сопротивления? Новое будущее, где всем обещаны равные права и единый бог?

Нет ничего такого, от чего стоило бы паниковать. Колеса истории всегда смазываются кровью, и не он тому причина.

Неужели страх и неуверенность держатся только на обиде за то, что Шикан использовал его как прототип террористов?

Мелкая, глупая обида. Разве сам Джон затевал теракты? Разве он сам их исполнял?

Нет, ничего такого не было и в помине.

А если задуматься, то все было сделано правильно. Как еще можно было заставить меха взяться за решительные действия? Как еще можно было их подтолкнуть к созданию нового мира? Только ненавистью…

Чем дальше Джон занимался самоубеждением, тем тревожнее ему становилось. Обычная человеческая обида захлестывала его, и к ней добавилась новая: он видел Карагу и вспоминал все, что было сказано им в его адрес. Оскорбления, шутки, презрение – Карага общался с ним только через их призму.

Это было так обидно, что Джон отошел в сторону и с тоской задумался: кем же он является на самом деле? Не бездомный, не человек, но и не меха в полном смысле этого слова.

Кто-то… другой.

Запутавшийся.

– Не бойся, это не так уж и больно, – сказал Эвил, по-своему истолковав его волнение. – Приведу в порядок и тебя.

Джонни кивнул и вышел, и по коридору, забитому криками Дюка Ледчека, висящего в толще жидкого пластика, кинулся бегом.

Морт и Эру вовремя покинули прибежище Братства Цепей. Массовое производство меха-клонов приостановилось: сырья не хватало. Автобусы с бездомными, предназначенными на переработку, не смогли выехать за границы города, попав в двойное оцепление армейских подразделений. Город был взят, но армия, вытесненная с улиц, не собиралась сдаваться и начала осаду, не позволяя меха выйти за ее пределы.

Транспортировка через парковые Врата была слишком медленной, и хотя и подкармливала восстание новыми бойцами, возвращавшимися в обмен на бездомных, но этот ручеек был слишком слаб, чтобы ощутимо поправить положение.

Одновременно велись розыскные мероприятия. Маленькие мобильные отряды шастали по округе, пытаясь найти центр – клинику «Брианна» и ее лаборатории.

Вертолеты, наклонив узкие носы, стрекотали в воздухе, отыскивая признаки жизни в близлежащих развалинах. Вертолетов было мало, техника ведения воздушных боев отжила свое, и использовались они только для быстрых перемещений над городом или спасательных операций.

Большинство вертолетов было видно издалека – они выкрашены в оранжевые цвета спасательных служб, и меха, взломавшие склады с оружием, легко сбивали их при любом неосторожном маневре.

Выступила наружу вся отсталость и ограниченность военной системы, разрушенной во времена Великого меха-уничтожения.

Регулярные войска не имели достаточного опыта, и количество их не могло обеспечить массированных атак.

Тяжелое оборудование и экипировка не соответствовали задачам: любое повреждение превращало непобедимого в экзоскелете бойца в груду почти неподвижного металла.

И хотя на первых порах именно тяжело экипированные отряды смогли отстоять некоторые районы и даже обеспечить эвакуацию, они быстро потеряли преимущество, а эвакуированные в пригороды жители превратились в невыносимую обузу.

Их невозможно было успокоить, невозможно заставить подчиняться. То и дело вспыхивала паника, начинались крики и беготня, целые группы пытались прорваться сквозь оцепление и вернуться в город, считая, что их обманули и пытаются выгнать, как было во времена перенаселения.

Армия оказалась в затруднительном положении, вынужденная оставаться между двумя огнями: негодующими толпами за спиной и четко организованными меха впереди.

Наступление тоже мешкало: меха были по рукам связаны уймой транспортируемых бездомных, и хотя и жестко подавляли любой призыв к беспорядку, но все же не справлялись. То и дело бездомные, обезумевшие от ужаса, совершали невероятные поступки: то умудрялись, находясь в автобусе, раскачать его и, опрокинув, брызнуть из всех щелей, как крысы; то выдавливали стекла и по-звериному кидались на конвой, за что немедленно уничтожались, но тем не менее постоянно находились те, кто решался на этот отчаянный шаг.

Вырисовалась разница между людьми и бездомными. Люди по-прежнему воспринимали происходящее фарсом и требовали у уставших бойцов объяснений, а бездомные уже почувствовали накинутую на шею петлю и по-животному безрассудно пытались спасти свои жизни.

В людях действовал разум, привычка полагаться на права и свободы. В бездомных действовали инстинкты. Они диктовали им два спасительных пути: бежать или замереть, надеясь не привлечь к себе внимания.

Большая часть выбрала второй путь, и многие автобусы казались пустыми: в них лежали на полу, прятались под сиденьями, сжимались в углах.

По привычке никто из бездомных не заговаривал с меха, зная, что это строго-настрого запрещено, но и между собой они тоже не разговаривали, соединяясь только в общем порыве толпы, когда кто-то один решался сопротивляться и бежать.

Морт и Эру проникли в город через парковые Врата и принялись обходить и перестраивать колонны и отряды. За ними следом вынырнул Кенни и отправился налаживать точки транспортировки у вокзалов, старых военных баз и на площадях – везде, где сохранились старые медные конструкции, украшенные изображениями змей и цветов. Многие были повреждены и восстановлению не подлежали, но Кенни брался и за них, и к наступлению темноты наладил около двадцати новых точек переброски, куда незамедлительно потянулись конвоируемые колонны бездомных.

Город корчился в муках. Меха планомерно закладывали взрывчатку под каждое значимое здание или большой жилой комплекс.

Они не щадили себя, но экономили время, и зачастую погибали под собственными же взрывами.

В три часа ночи на смену им начали приходить обновленные отряды, собранные из переработанных в топках Мертвых бездомных и запасов биометалла, принадлежащего старой клинике «Брианна».

Шикан, голый по пояс, нацепив кожаный длинный фартук, вспыхивая в красных отсветах своих подвалов, скрипя зубами от дробного, оглушительного грохота работающих машин, набивал топки бездомными.

Крутились и стонали шестерни, работали синеватые валы, горели резиновые толстые прокладки, и он менял их, вытирая лоб черно-алыми руками и оставляя на лице грязные полосы.

Несколько меха, контролирующих загрузку, стояли дымясь, с ног до головы покрытые кровью.

В их обязанности входило провести партию бездомных по узкому коридору, оглушить или убить на входе в подвал и передать тело Шикану.

Поначалу они пользовались маленькими пистолетами, но Шикан приказал не растрачивать патроны зря.

Дело пошло медленнее, потому что теперь приходилось бить бездомных о стену, или разбивать им головы кулаками, или придушивать – каждый конвоир выдумал свой метод, и со временем приспособился так, что поток снова пошел бесперебойно.

Иногда в коридоре слышался визг: кто-то умолял или пытался доказать, что он не бездомный, что произошла ошибка, но Шикан не мог услышать их за грохотом своих машин, а меха, созданные по подобию Морта, не обращали на это внимания.

К пяти часам утра произошло сразу три события: один из вертолетов армии нащупал лучом клинику «Брианна» и успел передать координаты до того, как его сбила охрана.

Морт и Эру, оценив возможности подкрепления, начали штурм войск оцепления, а Кенни закончил с Вратами и, отвязавшись под каким-то предлогом от телохранителей, нырнул в темный переулок, пропахший гарью и кровью, и побежал в сторону хорошо известного ему убежища, всвое время залитого дезинфицирующим цементом, но снова обжитого и, насколько ему было известно, нетронутого до сих пор по правилу воронки, в которую дважды снаряд не падает.

Он шел путями, известными только бездомным. Сворачивал в тупики и карабкался по проржавевшим пожарным лестницам, по крышам заброшенных гаражей и вдоль заборов, где протиснуться было так сложно, что ему приходилось прекращать дышать.

Старый город хранил внутри себя скелет прежнего, и по его полурассыпавшимся костям Кенни пробирался уверенно, помня каждую преграду и каждую почти невидимую лазейку. Через час он вышел на неровную, плохо забетонированную площадку, справа от которой валялись груды качелей и горок, облезших и рыжих от времени, а слева высилась пирамидка обшитого металлическими листами ангара.

Места, подобные этому, на карте города не обозначались никак. Это были слепые пятна цивилизации, язвы и раны, благополучно забытые в стремительно обраставшем опухолями организме.

Серая площадка, обдуваемая ветром, никаких тайн, казалось, не хранила, но Кенни знал, что под цементной пробкой когда-то погибли, задыхаясь, тысячи бездомных, и знал, что справа, почти невидимый в траве, есть узкий проход-нора.

В нее он и полез, задержав дыхание и считая про себя. Досчитав до ста, он попытался выпрямиться и смог нащупать руками расширившийся земляной проход.

В полной темноте, на согнутых ногах, он двинулся вперед, снова считая, и через сто шагов свернул налево.

Появились ступеньки, небрежно выбитые в рыхлой земле. Оскальзываясь, Кенни побрел вниз, уже различая вдали белую точку света.

Ориентируясь на нее и не обращая внимания на боковые коридоры, он ускорил шаг. Вдруг земля двинулась и поплыла. Кенни вздрогнул и перевел дыхание. От нехватки воздуха и тесноты, решил он, хватаясь руками за стенки.

Свет-то впереди, вон он, свет.

Все должно быть хорошо…

Но земля уплывала, и Кенни начало подташнивать. Он попробовал кинуться бегом и упал, не сделав и пяти шагов.

Посыпались за шиворот холодные комья и мелкий песок.

Свет становился ближе, но теперь почему-то виднелся слева, а не прямо перед Кенни.

До него оставалось каких-то двадцать метров, и Кенни пополз, крепко хватаясь за грязные плиты пола, плиты, которыми когда-то были вымощены аллеи и дорожки прежнего старого города неизвестной теперь эпохи.

Такими же плитами была выложена обширная зала, замыкающаяся вверху треснувшим куполом. Свет, серый и белый, излучали сваленные вдоль стен длинные волокна, подключенные к вибрирующему генератору. Грудами лежащие черепа и тонкие кости рук, толстые бедренные кости и выгнутые ребра, покрытые пылью, аккуратно были свалены в центре. Остальное пространство занимала медленно шевелящаяся толпа.

Кенни не выхватил ни одного значимого лица, все они, будто присыпанные мукой, были одинаковы, симметричны и виделись плоскостями с дырами глаз и рта.

Лица перемещались, наплывали друг на друга, рты жевали или синхронно раскрывались, и все скопление смахивало на стаю еле живой рыбы, колыхающейся в толще мутного аквариума.

Кенни вошел, пригнувшись, и раздался треск. Трещина купола разошлась, будто лопнула ткань, разрываемая чьими-то руками, и огромная выгнутая часть его медленно повалилась вниз, смахивая на половинку разбитого яйца.

Вибрирующий гул заглушил жалобные крики. Запах пыли, отходов и кислятины разбавился запахом внутренностей от разломленных пополам тел и вспоротых животов.

Задыхаясь, Кенни побрел между бездомными, медленно отползающими от места падения купола. Он закрыл лицо ладонью, зажмурился. Мелкая белая пыль поднялась в воздух и колыхалась пластами.

Не самое удачное время, подумал Кенни, но все же пополз на груду черепов и на самой верхушке выпрямился, выставил вперед ногу и крикнул:

– Слушайте меня! Хватит ныть! Слушайте!

Под разбитым куполом еще возились и стонали, но Кенни перекрикивал стоны, иногда опасливо поглядывая на потолок: чудится ему или нет медленное плавное вращение?

– Я! Выведу! Вас! Наружу! Я! Сделаю! Вас! Людьми! Я! Могу! Вас! Защитить!

Бледные лица обратились к нему безо всякого выражения.

Кенни помолчал немного и крикнул:

– Я – бездомный! Я разговариваю с людьми! Я имею на это право! Вы – имеете на это право! Я – здесь родился! Я – здесь рос! Я – такой же, как и вы! Я! Вас! Выведу!

Молчание и стоны.

– Я воспитан богом! Он обещал мне спасти вас! Началась война! Вы послушались меня и остались живы! Вы должны слушаться меня дальше! Оставайтесь здесь, пока не кончится война! Я дам знак! Я дам знак, и тогда вы выйдете отсюда и сможете разговаривать с людьми! Не выходите отсюда! Вы умеете терпеть! Терпите голод! Терпите жажду! Оставайтесь здесь! Ждите, пока я не подам знак!

Стоны стихли. Взгляды стали внимательнее, и теперь Кенни стал кое-кого узнавать: безымянного старика, который когда-то покорил его длинной и путаной сказкой о других планетах; женщину, которой камнями отбивали ногу, зараженную грибком, – она все еще жива, но культя замотана тряпками. Он узнал и того человека, который, поговаривали, приходился ему то ли братом, то ли… Узнал немого с рыжей бородой. Немой умел показывать фокус с пятью камешками – никогда не угадаешь, сколько камешков спрятано в его ладони.

Кенни помнил их всех. Детская память сохранила образы отчетливыми и свежими, но образов было куда больше, чем оставшихся в живых, и он то и дело искал глазами тех, кого нельзя уже было найти. Искал девушку, с которой вместе нашли и пытались вырастить котенка; искал человека, который хотел убить его и не смог справиться; искал сумасшедшего, поющего веселые песенки, калеку, умеющего добывать сладости, двух сестер с выеденными грибком лицами – они почему-то помнили его день рождения или придумали его сами и подарили однажды пачку сигарет.

Многие из тех, кто запомнился ему перед отправлением к мамочке-коллекционеру, пропали, но многие остались, и Кенни считал себя обязанным помочь им, возвести на один уровень с людьми и поставить выше.

Ему очень часто приходилось слышать о местах, где все по-другому. Старик говорил, что самые хорошие люди убрались на другую планету. Эвил говорил, что где-то существует справедливый мир. Шикан говорил, что есть мир богов, куда попадет каждый, кто верит.

Кенни долго искал пути в эти волшебные места, но в итоге пришел к выводу: ничего этого нет, и если чего-то хочешь, нужно добиваться самому.

Теперь до нового, справедливого, сказочного мира богов оставалось два шага, и пусть в топках сгорят сотни и тысячи бездомных – все ради будущего; но этих, с кем он рос и кого помнил, он сохранит и выведет в новый мир.

Осталось совсем немного.

Осталось сберечь их до конца войны, а потом привести к Шикану и сказать: вот твои новые слуги и адепты, дай мне быть над ними главным, и Шикан разрешит, он обещал…

Кенни обводил глазами зал, избегая смотреть туда, где под завалами корчились в муках погибающие бездомные, и потому не увидел, как из того же коридора, из которого появился он сам, выбрались сначала Морт, потом Эру и застыли на маленькой площадке над залом.

Эру прислонился к стене и внимательно слушал его, прикрыв глаза. Морт водил пальцем по тонкой пластинке экрана, разделив внимание пополам: он и слушал, и отдавал приказания отрядам меха, врезавшимся в оборонные линии армии.

Судя по показаниям экрана, меха хоть и отодвигали линию обороны, но несли странные, необъяснимые потери то в одной точке, то в другой, и все эти точки укладывались в дугу окружности.

– Хороша речь, да? – спросил он, когда сорванный голос Кенни умолк.

Эру неопределенно покачал головой.

– Я знаю, о чем ты думаешь, – продолжил Морт, не отрываясь от экрана. – Нам приказано беречь парня любой ценой и следить за ним, если он выскользнет за пределы своего маршрута. Так мы и сделаем. Вернем его назад в целости и сохранности. Мы не обязаны рассказывать о том, что он хотел припрятать кучу полезного сырья. Захочет – сам расскажет. Не наше это дело, Эру.

Эру поднял голову.

Кенни, стоявший на возвышении из слежавшихся черепов и костей, Кенни в разорванных джинсах и грязной куртке, со шрамом на шее и меха-рукой под изрезанной кожей – очень нужен Шикану таким, какой он есть, и Шикан, пожалуй, простит ему этот промах.

Помедлив, Эру кивнул.

Морт сунул в сумку-планшет пластинку экрана и, повысив голос, позвал:

– Эй, парень!

Кенни обернулся. Из-под подошвы его ботинка посыпались мелкие кости, покатился, подскакивая, череп с лопнувшей височной костью.

– Как? – спросил он. – Как вы меня нашли?

Морт кинул быстрый взгляд на блеклую, вялую толпу, колыхавшуюся неспешно, как старый кисель, и ответил:

– Ты чипирован.

Толпа вдруг замерла. Среди тишины слышался лишь треск оседавших и ломающихся обломков купола.

Кенни непонимающе смотрел на Морта и бледнел. Белизна сначала залила ему шею, потом поднялась выше, до скул, и кинулась в виски. Под глазами проявилась наливающаяся чернота усталости.

Морт поднял руку и показал Кенни маленький сканер.

– Ты чипирован, как и все люди. Мы нашли тебя по сигналу чипа. Возвращайся домой. Шикан очень ценит тебя. Беречь тебя – наше основное назначение. Идем.

И вдруг толпа ожила. Эффект был таким же неожиданным, как эффект от движения шкуры, расстеленной перед камином. Никто не ожидал и не мог ожидать, что лица вокруг вдруг сменят маску безразличия на маску сырой ненависти, ощерятся; что тела придут в движение, потянутся руки, зашаркают ноги, и сотни людей, собравшись в тугую волну, ударят по подножию горы, куда забрался Кенни, обрушат ее и в пыли и треске утопят отчаянный вскрик Кенни и его самого.

– Мать железна… – выдохнул Морт и огромными скачками понесся вниз, в залу. Эру кинулся за ним.

Они оба попали в липкий многорукий капкан, упруго оттесняющий назад. Кто-то молотил по их спинам и плечам, кто-то впился в предплечье Морта зубами, и он стряхнул с себя тощее тельце, с хрустом выбив зубы в мокром рту.

Они пробились вперед на пару метров, но толпа, вертясь и беснуясь над телом Кенни, собралась в такой крепкий комок, что дальше пройти было невозможно.

– Разряд! – заорал Морт и почувствовал мощный электрический удар в спину, преодолел вспышку боли и полез вперед, выставив перед собой ладони с бело-голубым импульсным щитом.

Щит раздвигал толпу, походя отрезая руки и ноги, разваливая напополам тела, попавшие в зону максимального импульсного сопротивления.

Кровь и искры разлетались дождем, Эру позади хрипел от напряжения.

Инстинкт самосохранения раскидал толпу по сторонам. Снова сжавшись, снова побелев и потеряв к происходящему всякий интерес, бездомные скулили и собирались в комочек, пряча лица.

Морт развел руки, поддерживая щит, а Эру наклонился над втоптанным в костную пыль телом Кенни. Кенни был смят и разорван. Белое, совершенно белое лицо кривилось в растерянной улыбке. Одного глаза не было – кто-то выцарапал его, оставив влажную ямку, присыпанную пылью, и длинные красные линии на щеке. Второй глаз слезился, зрачок то сужался, то расходился на всю радужку. По серым губам Кенни текла кровь.

– Кто бы знал, что эти твари на такое способны, – пробормотал Морт, совершенно ошарашенный внезапным изменением медленной трусливой толпы. – Чего это они взбеленились? Он жив? Эру!

Эру аккуратно подвел ладони под легкое тело Кенни и поднял его. Кенни выгнулся и захлебнулся. Свежая кровь толчками полилась из его рта.

– Попробуем дотащить живым, – решил Морт, морщась от неприятного чувства вины. – Медленно выходим, я держу щит…

Он пошел первым, а Эру следом, ступая медленно и осторожно. Кенни запрокинул голову и проговорил, глядя в его лицо:

– Выходит, я не бездомный?

Морт расслышал вопрос и покосился через плечо.

Эру ничего не ответил, и Кенни прикрыл ресницы уцелевшего глаза и потерял сознание.