Призвать дракона Буревой Роман
Пролог
Елень
– Новый лук!
– Ни за что!
– Отдам свой панцирь взамен.
– Панцирь кожаный, а не из пластин хадха! Оставь себе.
– Прозрачный панцирь? Ну ты и жучила! Ни один лук не стоит самой крошечной пластинки хадха! Ну ладно… Новый кожаный панцирь и в придачу корзинку марципана.
– Корзину марципана? Где она? Где? Не вижу! – Рад принялся хлопать по карманам камзола и брюк.
Старые брюки из шкуры болотной ящерицы, доставшиеся младшему брату в наследство от Лугора, болтались на тощих мальчишеских ногах, и при каждом хлопке из дырявых карманов сыпались крошки. Рад был сладкоежкой, потому в карманах вечно таскал марципан и пряники, завернутые в листья лопуха или вообще ни во что не завернутые. Теперь все эти крошки, засохшие кожурки и шелуха обсыпали нарядные начищенные до блеска сапожки Елень, красавицы шестнадцати лет от роду и старшей сестры Рада. То есть Радомира, но полным именем его в неполные четырнадцать не величал никто.
– Вредина. Корзинка будет. Матушка обещала в базарный день подарить! – заверила Елень.
– Ах, обещала! Корзину-корзинищу. Небось ту самую, в которую яблоки мы собираем? Или ту, в которой ты нитки для вязания держишь!
– Нет у меня ниток! И спиц нет! Вранье! – яростно запротестовала девчонка, щеки вспыхнули, даже мочки ушей заалели.
«Лук и вязальные спицы друг с другом соседствовать не могут», – утверждал старший брат Марк, а Марка в семье почитали юным мудрецом.
– Ой, умру… Для Тима кошелек бисерный…
– Молчи, Рад!
– А корсет! Корсет купила! Я же видел, как ты в него затягивалась! Две служанки за ремешки тянули, чуть не лопнули – служанки и ремешки. А Тим тебе на ушко: «Моя елочка!»
Елень попыталась стукнуть его кулаком по загривку – не попала. Радомир ловко увернулся и, отскочив на безопасное расстояние, продолжал скалиться, выглядывая из-за корзин с яблоками. Просторный, мощеный булыжником двор усадьбы был заставлен телегами долинников и корзинами, полными яблок, желтых и красных, каждое размером в два Радомировых кулака. Год выдался яблочный. Будут теперь и варенье, и сидр, и лимонад, и компоты.
Говорят, яблочный год – драконий год.
– Вредина! – похоже, Елень начала по-настоящему злиться. Но при этом все еще надеялась выменять у брата лук – на грядущих стрельбах в Альдоге без этого лука никак главный приз не взять. А Елень мечтала взять приз в этом году – стреляла она классно. – А карты? За карты отдашь лук?
– Какие карты? – насторожился Рад. – Ты что, гадать меня вздумала учить? Так это не ко мне, это к Анне с картами ступай.
– При чем здесь гадание! Ну ты и тупак! Карты географические. Старые-престарые.
– И что?.. – Радомир вытаращил глаза, изображая недоумение. – Старые карты – ненужные карты.
Отец говорил, что еще двадцать лет назад мир был совсем иным. А теперь что ни год, то рисуют новые карты, новые моря, новые заливы и мысы, новые острова. Старые карты уже ни на что не годятся – в них торговцы заворачивают рыбу.
– Во-первых, там горы нарисованы. Горы, к твоему сведению, почти не меняются, только побережье! Во-вторых, там дорога к сокровищам. Указано, где зарыты.
Сокровища! Перед подобным соблазном Рад не мог устоять, хотя и усомнился, что Елень правду бает.
– Идем, показывай свои карты, – сделал он вид, что соглашается через силу.
Солнце садилось, уже весь двор погрузился в сумрак, и только беленая стена главной башни и медная ее крыша горели на солнце, да еще солнечный закатный ободок полыхал на медной черепице стенного укрытия. Усадьба год от года все больше походила на крепость – обзавелась и каменными стенами и сторожевой башней, и глубоким рвом. Мост, правда, через ров сделали постоянный, а не подъемный, но он удобно простреливался с надвратных башен.
Они побежали к дому, лавируя между телегами и людьми с корзинами, по винтовой скрипучей лестнице взлетели на чердак. Самое верхнее овальное окно выходило на запад, и в этот час золотом переливались висящие под потолком старинные ковши и медные тазы, и легкие золотинки пыли плыли в воздухе, как звезды в небе.
Никогда больше в жизни Рада не было такого летнего вечера – пропитанного яблочным ароматом, пронизанного косыми лучами закатного солнца. Тот мир разбился, разлетелся стеклом, когда жизнь вызверилась с неожиданной злобой.
Елень поманила брата в угол, к огромному сундуку, обитому медными полосами. Много лет назад он был заперт на большущий замок, но со временем одно ушко отвалилось, и теперь содержимое сундука становилось добычей каждого любопытного, который осмелился поднять крышку. То есть сделался добычей Елень, потому как любопытнее ее не было в замке человека. Среди полуистлевшей одежды и нескольких старинных логбугов в кожаных переплетах с застежками, таинственных книг, написанных на забытом ныне языке, Елень отыскала черную папку. Как и книги, она была украшена сверкающей белой пластиной с изображением дракона. Ящер с гребнем на голове и распростертыми крыльями свернулся кольцом в попытке ухватить себя за хвост. Говорят, много-много лет назад дракон летал по небу и плевался огнем, но потом он состарился и летать перестал, но огонь почему-то продолжал падать с неба, только все реже и реже…
«Гнев небесный иссяк», – радовались люди.
Но, видимо, рано. Настало время иных напастей.
– Вот, гляди! – Елень торжественно открыла папку.
Внутри лежали огромные листы бумаги, много раз согнутые, потемневшие с изнанки до коричневого оттенка, прорванные на сгибах, распространяющие терпкий грибной запах. Опять же на одном из сложенных листов Рад заметил значок дракона, белый на черном фоне. Затаив дыхание, мальчик развернул первый лист. Елень не обманула, это была карта. Цветная, сделанная в основном синей и коричневой краской. Причудливо изогнутый горный хребет, испещренные трещинами склоны. Казалось, кто-то рисовал их, глядя на мир с заоблачной высоты. Уродовала прекрасную карту грубо прочерченная красным извилистая линия. И еще в двух местах стояли жирные черные кресты.
– Что это? – прошептал Рад.
– Видишь, крест. Значит, здесь что-то зарыто, – без тени сомнения заявила Елень. – А вот это, гляди…
Она развернула вторую карту. Там тоже был хребет, только нарисованный куда более мелко, так что на карту поместился даже кусок Открытой долины. Что это Открытая долина, Рад узнал сразу – карта Долины висела у отца в комнате на стене. И опять же здесь была прочерчена красная извилистая линия. Дорога, если красным, конечно, отмечена была дорога, пересекала горный хребет через один из перевалов. Красная краска почти не пострадала от времени. Цвет был воистину алый.
Что было изображено на третьей карте, Радомир разглядеть не успел. Едва он потянулся к последнему, сложенному в несколько раз листу, как ударил колокол на башне.
– Ч-что это? – Елень подняла глаза на брата.
У нее были васильковые глаза. Иногда Раду казалось, что они светятся в темноте.
Колокол вновь загудел, куда более тревожно. Откуда-то издалека, из-за стены долетел то ли визг, то ли крик. Елень кинулась к лестнице. Рад бросил карты обратно в сундук и побежал за сестрой.
Во дворе больше не разгружали корзины с яблоками, народ сбился в кучу и все смотрели на князя. Отец стоял у колодца, обнажив меч, и кричал:
– Закрывай ворота! Женщины – в дом!
Все мужчины были либо во дворе, либо в подвалах, куда сгружали на зимнее хранение яблоки. Оружие держали под рукой в стойках у стены – секиры, мечи, луки, колчаны, полные стрел. Опять же в подвале хранились палицы да топоры. А вот панцири из чешуи хадха, оружие дорогое, штучное, держали в доме, в арсенале, и за ними уже никто не успевал. Кожаные камзолы – плохая защита от стрел и мечей. Правда, с волос мейнорцев стальной клинок соскальзывает, как санки в морозный день с горы, но от стрелы не защитит густая челка, стрела пробьет и лоб, и висок. Говорили, правда, что от лба короля Тигура стрелы отскакивали, но не у каждого мейнорца медный лоб.
Князь кинулся к воротам. Радомир, скатившись кубарем с лестницы, – вслед за отцом. Два старших брата успели выскочить из подвалов. У Лугора в лапищах игрушкой смотрелась секира, Марк прихватил двуручный меч. Рад и так был вооружен – колчан за спиной, в руках новый тугой лук, тот самый, который четверть часа назад пыталась выторговывать сестрица Елень. Лук отличный, сделанный Лугором, из такого можно пробить стальной щит с расстояния в сто шагов. Но броню хадха и ему не осилить, даже если Лугор самолично его согнет.
Наверное, все было бы иначе, если бы колокол ударил минутой раньше, и кто-нибудь успел затворить ворота! И не только затворить, но и заложить окованным медью брусом. Тогда беда обошла бы их дом стороной. Но не успели. То есть створки свели вместе два долинника, что привезли в усадьбу яблоки, а вот брус так и не встал на место. Лугор только-только принялся его опускать за скобы, когда с той стороны ударили в дубовые створки так, что оба садовника отлетели в стороны, а Лугора ринуло к стене. Он полуприсел, все еще сжимая в руках брус и глядя, как во двор неспешно вползает уродливая, похожая на огромный медный котел голова. Вслед за головой полезло громадное туловище на коротких и толстых ногах, прикрытое прозрачными пластинами. Радомир застыл на месте. Рука, поднятая к колчану за стрелой, так и замерла в воздухе, оледенела. Боевой хадх! Рад слышал о них, но видел в жизни впервые. То есть живого хадха он вообще видел впервые. А боевого – тем паче. На спине чудища восседали двое, прикрытые горбом-наростом, будто живой башней. Из-за ограды прозрачных пластин одна за другой тут же полетели стрелы, Раду повезло – первая ударила его в массивную пряжку на груди и опрокинула на землю. Уже лежа, видел он, как летят другие смертоносные стрелы-осы. Они летели и пели, и Раду чудилось, что поют они одно и то же, варварское, жадное: «Крови!». Мальчишка стал отползать, упираясь локтями и ладонями, елозя задом, брыкаясь пятками. Отползал, но почему-то не двигался с места и в ужасе смотрел, как надвигается на него чудище. Медленно, неотвратимо. Неожиданно кто-то ухватил его за шиворот и поволок, а Рад все пинался и дергался, и только под прикрытием пустых дубовых бочек очнулся и понял, что оттащил его в безопасное место Марк.
Тем временем вслед за хадхом в незапертые ворота уже ломились загорелые парни в лохмотьях, вооруженные кто чем, кто кривым кинжалом, кто алебардой, а кто попросту топором – остатки северной армии, разбитой в начале лета и – как все были уверены в долине – выловленной и обезвреженной гвардейцами и королевскими стрелками. Только теперь выходило, что выловили далеко не всех.
Началась рубка, а вернее, сумбурная давка и свалка. Если бы не Марк, Радомиру пришлось бы туго. Потом рядом очутилась Елень, сама уже с луком и при мече, в легких доспехах из пластин хадха, успела, значит, сгонять в арсенал. Второй доспех она швырнула брату и выдохнула сквозь сжатые зубы:
– Не ссы!
Ах, Елень! Елень! Лучшей старшей сестры Рад и представить себе не мог! Она закармливала его марципаном, тайком пробиралась в кладовку, когда бывал Рад наказан и заперт, приносила яблоки и ветчину, тренировалась с ним на мечах и копьях, и в езде верхом. Она скрывала его промахи, хвасталась успехами, стреляла из лука лучше мужчин, и еще – позволяла таскать себя за косы (если не сильно) и никогда не сердилась.
Радомир сунул руки в проемы доспеха, Елень хлопнула его по спине, скрепляя застежку, вторым хлопком водрузила на голову шлем. И вовремя. Едва забрало опустилось, закрывая лицо, как пущенная северянином стрела ударила в щиток и раскололась.
– Двое со спины хадха стреляют по очереди! Рыжий в шлеме, он без доспехов, – голос Елень из-за забрала звучал сдавлено, глухо. – Можно залепить ему в шею. Второй, смуглый, в доспехах, надо послать бронебойную в лоб – пластину не пробьет, но оглушить может. Я беру рыжего. Ты – второго! – Елень натянула лук.
Что творилась справа и слева, Радомир не ведал. Знал только, что за спиной – пустые бочки и, значит, со спины опасность не грозит. А еще он видел хадха, слышал визг, крики, скрежет металла. И все еще бился в истерике колокол на башне.
Рыжий высунулся из-за прозрачных пластин первым. Стрела тут же вонзилась ему в шею и прошла навылет, Елень, как обычно, не промахнулась. Убитый стал сползать с укрепленного на спине чудища седла, оставляя кровавый след, но зацепился сапогом за гребень и повис. Напарник рыжего только чуток сверкнул макушкой шлема и тут же затаился. Хадх размеренно шагал дальше и был уже рядом.
Радомир схватил моток веревки, что лежал рядом с бочками и ринулся вперед. Елень тут же помчалась следом. План был прост: закинуть петлю на гребень хадха и успеть вскарабкаться, пока затаившийся наверху стрелок не заметил опасности. Заметить он все должен был почти сразу – пластины-то прозрачные. Как только петля обхватила гребень и Рад, перебирая руками и отталкиваясь ногами, полез наверх, стрелок кинулся к нему. То есть подставился под удар. Острый глаз Елень приметил не только щель между пластинами чудища, но и щель в доспехах на плече северянина, и стрела, пропев свою привычную песню «крови!», тут же впилась в тело. Когда Радомир очутился наверху, парень корчился от боли, пытаясь вытащить застрявший в кости наконечник. Радомир полоснул мечом, но клинок лишь зазвенел рассерженно, отскочив от брони. Тогда Радомир ударил северянина в незащищенное бедро, рассекая плоть до кости. Ударил два или три раза, пока Елень карабкалась по веревке наверх. Вдвоем брат с сестрой спихнули тела убитых стрелков вниз, уселись на скользкое от крови седло и взялись за луки. Каждая стрела Елень находила жертву, Рад все больше мазал, но троих (не меньше) он сумел подстрелить.
– Хадх наш! – кричала Елень дерущимся во дворе.
– Хадх наш! – вторил ей Рад.
Он ухватился за ременный повод и стал разворачивать неповоротливую тушу – назад, к воротам, чтобы перекрыть поток нападавших.
У северян почти не имелось стрелков – они надеялись на длинные и отлично выкованные мечи, но ни одна сталь на свете не могла пробить броню хадха, и теперь перешедший под чужое начало зверь давил с тупым равнодушием своих прежних хозяев. Стрелы у брата с сестрой вскоре закончились, но Лугор догадался привязать к веревке, что по-прежнему болталась на боку зверя, два полных колчана, и Рад втянул их наверх. В него тут же принялись стрелять – и не только чужаки, но и свои, не успевшие в пылу драки разобрать, что к чему. Две стрелы достигли цели, одна больно ударила в грудь, не пробив доспеха, вторая оцарапала обтянутую перчаткой кисть руки.
Хадх тем временем уже дошагал до ворот. Здесь монстр порезвился на славу. Радомир дергал повод то вправо, то влево, не давая новым бойцам проникнуть во двор, а Елень, оборотясь назад, стреляла, методично выбивая одного за другим бойцов северян. Лугор, все еще без доспехов, но вооружившийся двумя трофейными мечами, косил мародеров направо и налево. Марк, хоть и старший, но куда более слабый и мелкий (разумеется, в сравнении с Лугором), дрался рядом с отцом, прикрывая того щитом из брони хадха. Старшая сестра Анна посылала стрелу за стрелой из окна. Надо полагать, что стрелы подносила ей мать, а может и сынок, шустрый и ловкий карапуз шести лет.
Удача уже клонилась на сторону князя, самое время было мародерам отступать и спасаться бегством, потому что во дворе их уничтожали хладнокровно и методично, да и со стен били стрелами охранники и фермеры-долинники, что привезли яблоки в усадьбу, но попали не к столу с яблочными пирогами и сидром, а на кровавое пиршество.
«А ведь пироги в печь наверняка поставили, сгорят», – подумал несвоевременно Рад, и жаль ему стало до слез, что не будет ни ужина, ни пирогов, ни веселых шуток отца за столом, ни песен барда под простенькую мелодию лютни.
Как раз в этот миг, когда Рад отвлекся на мысли о пирогах и несостоявшемся ужине, кто-то из северян, сообразительный и ушлый, поджег сено на повозке, что застряла во время атаки на дороге недалеко от усадьбы. Пламя вмиг охватило возок, лошадь встала на дыбы, пытаясь выломиться из оглоблей, но северянин хлестнул ее изо всей мочи кнутом и погнал к воротам, на хадха. Хадх – животное спокойное, флегматичное даже, но огня боится до дрожи во всех четырех могучих коленках. Едва дым ударил чудовищу в широкие ноздри, как тот взревел, подался назад, давя сражавшихся без разбору, и вскинул голову, несмотря на то, что Радомир натягивал повод, терзая несчастному монстру губы в кровь. Под шеей у хадха есть незащищенная броней ямка, с нежной розовой кожей, только туда его и можно поразить и только если зверь задерет голову к небу. Как только страшная тварь задрала голову и сделалась уязвимой, несколько стрел и копий, и даже брошенный умелой рукой меч впились в лоскуток незащищенной кожи. Хадх стал валиться. Кренился он медленно, как огромная падающая башня, Радомир с Елень успели соскользнуть без труда. Лугор подоспел к ним и прикрыл младших двумя вращающимися клинками, и все они отступили к отцу и Марку.
Опять весы удачи качнулись в сторону северян. Качнулись и замерли: князь и его люди бились славно, не толпе мародеров было сладить с мейнорцем и его сыновьями.
Но странно вдруг зазвучал колокол – каждый удар его начал двоиться, и стоило только языку призывно ударить в колокольную медь, как тут же из-за стены отвечал усадебному колоколу другой – гудящий низко, протяжно, от этого звона мурашки бежали по спине, и холодный пот выступал на лбу.
Князь внезапно покачнулся, потом ухватил младшего сына за руку и приказал:
– Беги к калитке. Пробирайся полем к Герберту за подмогой. Лети как ветер!
В самом деле надеялся князь, что подмога успеет, или решил хоть одного из сыновей спасти и отправить в законное бегство с поля брани? Почудилась Раду в тот миг в голосе отца обреченность.
– Но как же! – растерянно забормотал Радомир, справедливо полагая, что его лук и его меч что-то да значат в этой свалке.
– Беги! – прорычал князь. – Зови помощь!
Приказа отца Рад не посмел ослушаться. Только на прощание ухватил Елень за плечо и выдохнул:
– Держитесь!
– И ты держи! – она рванула с шеи золотую цепочку и вложила брату в ладонь медальон из молочно-белого камня с зеленым знаком внутри.
– Тиму отдать?
– Нет, ты держи… Ты!
Радомир кинулся к тайной калитке, что выходила на обрыв, где никто не мог его подкараулить, соскользнул вниз, прямиком в ров, в два гребка рассек зеленую стоячую воду, ринулся на склон, стал карабкаться наверх, оскользнулся, сполз на пузе, снова полез, уже осмотрительнее, цепляясь за корни и траву, и, оказавшись наверху, не оглядываясь, понесся полем, будто надеялся выиграть ежегодное состязание на Белой дуге. Легкие разрывало, воздух резал гортань невидимым ножом, в боку застрял тупой клин боли, а Рад все бежал и бежал – прямиком через поле, потом по дороге, бежал и видел впереди облако пыли и, лишь добежав до него, понял, что это отряд Герберта в полсотни клинков из домочадцев, слуг и фермеров спешит на дальний призыв тревожного башенного колокола.
Тим, жених Елень, и Гербертов сын, протянул мальчишке руку и втянул на лошадь, Рад уселся на круп позади всадника, ухватил одной рукой жениха сестры за пояс, второй – стиснул пылающее от боли горло. В ту минуту он был уверен, что умрет, потому что воздух не проникал в легкие. Рад лишь открывал и закрывал по-рыбьи рот, перед глазами все плыло. А в ушах гудели колокола. Два колокола били молотами ему в виски.
А потом внезапно смолкли.
Скачка показалась Радомиру вечностью. Хотя на самом деле домчались они минут за десять. Но все равно схватка успела закончиться. Во дворе стояла странная тишина. Друг подле друга лежали северяне и люди князя – не шевелясь. Лугор посреди окровавленных тел, все еще сжимавший два покрытых кровью клинка. Чуть позади него Елень. Отец, прикрывавший собой Марка, и Марк, казалось, заснувший, примостивший кудрявую голову на шуйце отца. Дверь во внутренние покои северяне даже не пробовали ломать – смерть настигла их, прежде чем они добрались до крыльца. Но напрасно Рад звал мать и сестру, напрасно кричал, что опасность миновала. Ему никто не отвечал. По стойке, подпиравшей нарядный балкон, младший сын Герберта вскарабкался наверх, и оттуда донесся его полный изумления вскрик. Когда, спустившись, он открыл окованную медью дверь, а Радомир взбежал по деревянной лестнице в покои сестры, то увидел прежде всего мать, сидевшую недвижно в кресле и как будто заснувшую. Под окном, с луком в одной руке и так и не выпущенной стрелой в другой, спиной привалившись к дубовому сундуку, сидела Анна. Малыша ее отыскали под кроватью – то ли он сам туда забился, то ли женщины велели ему спрятаться – но ребенок затаился в дальнем углу. Ни одной царапины не было на его теле. Стась, казалось, спал. Но только казалось.
Со звериным ревом кинулся Радомир вниз, сжимая в руке клинок, если бы нашел из северян кого живого, вбил бы ему клинок по самую рукоять в горло, растерзал бы, загрыз. Но никто не выжил из мародерской орды – ни одного раненого, ни одного живого не осталось ни с той, ни с другой стороны. Все, как будто уснули. Но сон тот был вечным.
Тим держал невесту на руках, гладил ее лицо и приговаривал:
– Ни одной царапины… поглядите только, ни одной царапины…
Радомир рухнул на камни двора, в грязь и кровь. Он хотел умереть. Но не смог.
Часть I
Эдгар
Глава 1
Кайла, дочь Марты
В этот раз зеленые просторы поляны снов Эдгар проскочил в два прыжка. Трава на поляне снов невысокая, густая, нежная как шелк, так и хочется прилечь, прижаться щекой. А небо над нею – чистейшая синева, столь прозрачная, что, кажется вот-вот увидишь звезды днем. Ночи здесь не бывает, светло всегда – золотой свет льется отовсюду. Дальше, за поляной снов, шла черная земля, без единой травины или деревца, как всегда, присыпанная пушистым пеплом, и небо над нею клубилось тяжелыми облаками, то синеватыми, то ржаво-красными, то сумрачно-черными. В пепле виднелись плоские камни.
Эдгар остановился на границе, прикидывая, какой камень выбрать для первого прыжка. Камни всякий раз ложились по-разному, в зависимости от того, чья душа уходила к реке. В этот раз первый камень был далеко от границы поляны снов. Кайла успела сделать шагов десять по пепельным полям, длинная белая рубаха волочилась по земле, подол сделался черен от пепла. Плохо. Чем темнее рубаха, тем быстрее будет идти Кайла к реке.
Эдгар разбежался и прыгнул. Тут главное не заступить, не коснуться ногой черного праха. Но и слишком рано отрываться от живой поляны снов резона нет. Эдгар прыгнул удачно – оттолкнулся почти у самой границы и приземлился на ближайший камень. Нога не соскользнула. Следующий прыжок был не сложен. Дальше камни выстроились цепочкой. Эдгар проскакал, не останавливаясь, до самого большого валуна как раз посередине цепи. В детстве они так играли. Детство было вчера. Или еще не кончилось?
– Осторожно! – прокаркал пеплоед Карл прямо над ухом. – Камень большой, да скользкий. Многие на нем спотыкались. Даже учитель Георгий соскользнул однажды. Сам видел!
Пеплоед был размером с кулак, остренькая длинная мордочка и огромные черные глаза, шкурка серая, как пепел, и такая же пушистая. Когда он опускается на пепельные поля и закрывает веки, ни один даже самый острый глаз не может его заметить. А когда Карл поднимался в воздух, то между лапками у него натягивались перепонки, как у белки-летяги.
– Не бойся, не уйдет! – заверил пеплоед. – Я ей что-нибудь на ухо спою. Колыбельную, к примеру. Колыбельная многих лишает прыти. Торопись! Девчонка из стафферов, не мейнорка, ей на пепельных полях дольше десяти минут находиться не след.
Эдгар уже почти настиг беглянку, но еще не мог до нее дотянуться. Да и нельзя этого было делать пока. Девушка брела, склонив голову, будто под тяжестью надетой на шею веревки. Реальная веревка оставила на ее шее красный след. Пеплоед закружил над девицей, и сразу же полилась колыбельная. Жалостливая, протяжная. Но старался Карл напрасно: девушка не обратила на песню никакого внимания. Или все же обратила и потому замедлила шаги?
Эдгар закричал.
– Кайла! – в его первом крике был гнев.
Девушка вздрогнула и вскинула голову. Услышала. Уже хорошо. Теперь главное, чтобы она обернулась.
– Кайла! – теперь он окликал ее мягко, почти благосклонно, будто обещал прощение.
Девушка больше не двигалась к реке. Она стояла. Вернее, тихонько топталась на месте, поворачиваясь.
– Кайла! – в третий раз он произнес ее имя, как произносит возлюбленный, обещая любить вечно.
Она наконец повернулась и подняла голову.
Короткий обрывок срезанной веревки болтался у девушки на груди. Длинные светлые волосы слегка колебал ветер. Не ощутимый для Эдгара ветер, ветер, уносящий души в иномирье. У реки, говорят, он превращается в ураган, гоня души, как палые листья. Но Эдгар еще ни разу не доходил до реки. А кто доходил? Говорят, только Учитель Георгий побывал на тех берегах. Потому он и возглавляет Обитель.
– Милая, ты должна вернуться, – сказал Эдгар сухо и строго, таким тоном говорят наставники с провинившимися учениками, лекари с теми, кто бедокурит вместо того чтобы принимать горькие лекарства. – Дай мне руку.
Он протянул ей ладонь. Чтобы вернуться, уходящая душа должна была сделать шаг назад. Каждый, кто возвращается, должен сделать этот первый шаг сам. Если не сможет, его уже не вернуть. Говорят, кто-то может сделать шаг назад, дойдя до реки. Говорят, душа Тигура была на это способна, трижды он умирал и трижды возвращался сам, без помощи выкликателя. Но Эдгар не ходил дальше первой гряды камней. Хотя и это – долгий и опасный путь. Обычный выкликатель только и делает, что пересекает зеленую поляну, зовет души из иномирья с кромки – привычные к возвращению души.
– Тебя ждут! – добавил Эдгар резко и нетерпеливо.
Кайла шагнула. Он перепрыгнул на соседний камень, ухватил ее за руку и рванул к себе. Какая тяжесть! Неподъемная боль! Налипший на подол пепел весил куда больше хрупкой девчонки. Эдгар застонал от невыносимости груза.
Надо было не просто удержать душу, но еще и вернуться, ступая только по камням. При этом выкликатель должен оторвать беглянку от черной земли, потому что очень скоро земля превратится в огненную лаву. Эдгар сцепил руки в замок, прижал к себе девчонку, стиснул зубы и сделал первый прыжок. Получилось, он приземлился точно на камень. Еще прыжок. С подола девчачьей рубахи отваливались куски горячего пепла. С каждым прыжком Кайла становилась легче. Еще прыжок, и еще. Тут ткань не выдержала, измазанный в пепле подол оторвался. Осталась рубашонка чуть выше колен. Теперь они стояли на последнем камне, с которого надлежало перепрыгнуть на зеленую поляну снов. Девчонка помещалась рядом с Эдгаром и весила совсем чуть.
– Видишь зеленую траву-мураву? – спросил он.
– Вижу… – с трудом выдавила Кайла – так говорят больные глотошной болезнью. Травник называл ее «ангиной».
– Сейчас мы туда прыгнем. Там хорошо. Прохладно…
– Это поляна снов, – тут как тут очутился рядом пеплоед Карл и уселся на плечо Эдгару. – Здесь такие чудные сны попадаются, могу показать парочку. Припасены нарочно для вас. Давно мечтал посмотреть в хорошей компании.
Придерживая одной рукой девушку за талию, Эдгар другой осторожно снял с ее шеи веревку и бросил в черный пепел. Веревка вспыхнула, весело заплясали, пожирая смертную петлю, желтые огоньки.
– Мы должны допрыгнуть, – уточнил Эдгар.
– Хорошо, – безучастно отозвалась Кайла.
– Я могу помочь, могу держать ее за руку! – предложил пеплоед.
– Лучше слезь с плеча, – сказал Эдгар.
Кайла не протестовала, но и не собиралась помогать выкликателю. Для нее на зеленой лужайке не было ничего манящего. Сны, которыми так восхищался Карл, были чужими снами.
– Прыгаем! – крикнул Эдгар и рванулся вперед.
Он все же задел одной ногой черный горячий пепел. Хорошо, что одной. Потому что сумел, превозмогая бешеную боль ожога, нырнуть вперед и покатиться по земле в обнимку с девчонкой. Он закричал от боли и все кричал, кричал, пока катился. Кричал, когда вскочил, а потом, припадая на обожженную ногу, ковылял вперед, все дальше от черной границы, волоча девчонку за собой. Она спотыкалась, падала, едва шла. Он орал, выкрикивал что-то нечленораздельное, обливаясь потом, и изо всей силы сжимал ладошку спасенной. Никогда прежде зеленая поляна не казалась ему такой огромной. Когда пускаешься в погоню, поляна кажется узкой полосой, прибоем жизни у границы смерти. Но сейчас… она была как бесконечный зеленый пузырь, который растягивался и растягивался в длину и ширину, и лишь где-то впереди маячил смутный растекшийся желток приоткрытой двери. Пеплоед опустился на траву и прыгал следом, на ходу пытаясь приложить к обожженной ноге выкликателя сочные стебли сонной травы.
Эдгар уже осип от крика, когда внезапно ощутил, что пальцы коснулись нагретой бронзовой ручки двери. Он толкнул ее и вывалился наружу, все еще продолжая кричать. Последнее, что он запомнил, так это то, что руку девушки он так и не отпустил.
– Эдгар! Эдгар! – кто-то брызгал ему в лицо водой.
Выкликатель с трудом разлепил веки. Крик медленно перешел в невнятный сип. Он лежал на кровати, а женщина в коричневой кофте (мать Кайлы, Марта) плескала ему в лицо холодной водой из кувшина. Не сразу Эдгар сообразил, что боли в ноге нет. Кроме усталости и ломоты во всем теле он больше ничего не испытывал. На всякий случай он потянул вверх подол своей темной хламиды и посмотрел на ноги. Босые, не слишком чистые ноги. Никаких следов ожога.
Эдгар выхватил из рук женщины кувшин и сделал большой глоток. Вода была холодной и замечательно вкусной. Он только теперь вспомнил, что видел каменное кольцо колодца, когда несся на истошный женский крик через мощеный двор к большому просторному дому. Валек мчался за ним, не поспевая, в кожаной сумке звякали инструменты.
«У-удавилась! Из петли вынули!» – орали в доме на два голоса.
Эдгар вбежал в просторную комнату и увидел на руках у хозяина девушку с петлей на шее. Короткий обрывок с растрепанными хвостами болтался, не доставая до полу. Видимо, кто-то в ярости кромсал веревку тупым ножом, торопясь освободить несчастную.
– Не дышит… – причитала Марта, прижимая руки к груди. – Ох, зачем я, дура, уезжала! Вот же, потянуло старую дуру братьев да невесток навещать! Не у-углядела! – Марта, сдернув с головы крахмальный чепец, принялась дергать себя за светлые, явно крашеные волосы.
– Он лекарь, – Эдгар вытолкнул Валека вперед. – Займись…
Дверь в соседнюю комнату была распахнута, там он увидел то, в чем нуждался прежде всего – деревянную кровать с периной и горкой подушек, одна другой меньше и пышнее. Он скинул на пол простыни и матрасы, и пирамиду подушек, улегся на голые доски, вытянулся и толкнул воображаемую дверь из теплых сосновых досок с бронзовой узорной ручкой. Дверь, в которую минуту назад вошла Кайла.
Дверь, за которой лежала зеленая поляна снов.
– Вы за ней приглядывайте, не пускайте ее никуда одну, – поучал Валек хозяйку, раскладывая на столе на три кучки сушеные листья. – Она ведь снова в петлю может полезть. Такое случается, уж поверьте травнику.
– Она вроде как не в себе, заговаривается, – осторожно сказала хозяйка.
– Пройдет! – уверенно заявил Валек.
«Не пройдет», – хотел сказать Эдгар, но промолчал.
Девчонка, скорее всего, так и останется блаженной до конца своих дней. Песенки будет петь, бормотать всякие глупости. Часть души ее сгорела на пепельных полях, мейнорец бы прошел без вреда, но стафферу такое не под силу. Эх, если бы Эдгар не оступился во время последнего прыжка, он бы сумел исправить все на той стороне. Теперь уже поздно лечить настоем обожженную душу.
– Вас-то хотя бы узнала? – спросил Валек.
– Узнала, – всхлипнула хозяйка.
– Ну и хорошо, – кивнул поспешно травник, – ну и ладненько.
В самом деле хорошо. Двор у них богатый, дом ладный, жаль только, что расположен близко к низинным землям, хотя и не у самой границы. Хозяин, если не дурак, выдаст дочку за кого-нибудь из долинников, кого море выгнало с насиженных мест. Нарожает Кайла деток, здоровых да пригожих, чтобы радовали стариковское сердце на закате дней.
– Вы ей траву заваривайте. Три листа на чашку воды, поутру давайте выпить. А эту – к вечеру. А эту… – Травник с сомнением посмотрел на черные скрюченные листья, в которых уже почти не осталось силы. – Листья каменного гостя давайте только, если она злиться начнет или кричать…
– Это еще зачем она будет кричать? – Марта глянула на Валека подозрительно.
Добродушно-заискивающее выражение с лица будто стерли мокрой тряпицей, губы сложились в тонкую ниточку.
«Неужели она?» – Эдгар вгляделся в настороженное, ставшее похожим на птичье, лицо.
– С побывавшими на той стороне такое случается, особенно в первые дни после возвращения, – спешно забормотал травник, как будто оправдывался. – Потом пройдет, – опять соврал Валек.
Он всегда лгал в таких случаях родственникам пострадавших, силы духа не хватало говорить правду. Один раз его за это вранье побили. Причем сильно.
Хозяйка сунула в ладонь Валеку два темных больших кругляка – серебряные монеты, сразу видно, из схрона достала, чтобы отблагодарить спасителей дочери.
– Я ваши имена каждое утро поминать буду на восходе, чтобы день для вас вышел добрым, чтобы не обратили на вас внимания небеса, – пообещала хозяйка.
– Это уж непременно, – скривил губы Эдгар. – Без такого помина пропадем. Пропащие – страшные люди.
Хозяйка испуганно ойкнула, Эдгар же подобрал с полу подушку, сунул под голову и закрыл глаза.
Дверь с медной ручкой тут же отворилась, Эдгар шагнул на зеленую траву поляны снов. Только никуда он в этот раз не пошел, а, повернувшись, стал смотреть на дверь. Смотрел до тех пор пока преграда не начала растворяться, бледнеть, теперь со стороны поляны снов он видел, пускай и смутно, мир реальный. Эдгар мысленно протянул руку и схватил Марту за запястье. Еще миг, и он втянул женщину в иномирье – не всю, только голову, и еще плечо, руку… В иномирье Марта выглядела совсем иначе – серое, ничем не примечательное существо с усохшей птичьей головой, с птичьими желтыми испуганными глазами.
Заглянув в эти часто-часто моргающие глаза, выкликатель понял, что ошибся, не убивала Марта дочери, и разжал пальцы. Серое существо тут же скользнуло назад. Эдгар прошел следом в дверь.
В реальности все выглядело так, как он и предполагал: Марта сидела в деревянном кресле, держась за грудь. Валек хлопотал возле нее, тыкал в губы глиняной чашкой и повторял:
– Пейте!
Она с трудом сделала глоток, помахала пухлой ладошкой.
– Ох, как схватило… все, думаю, умру… и померещилось что-то такое… такое… такое… – Марта не находила слов.
– Пейте! – наставительно повторил Валек и, глянув поверх белого крахмального чепца хозяйки на Эдгара, осуждающе покачал головой.
– Сейчас полегчает, – пообещал выкликатель, отворачиваясь.
– Уже, уже… – залепетала согласно хозяйка. – Питье ваше просто волшебное!
– Зачем ты это сделал? – спросил Валек строго, когда Марта, прихватив мешочки с травами, покинула комнату.
Валек был старше Эдгара на три года и всегда играл роль опекуна или покровителя. Порой это выходило комично.
– Из-за имени. Ты же помнишь, в замке Монака кто-то успел нацарапать «Марта» на камнях.
– Может быть, так звали чью-то невесту или дочь. Или… – Валек всегда предполагал что-нибудь хорошее, искал оправдания, он был адвокатом на любом процессе, Эдгар – прокурором, причем тоже всегда. Правда, прокурором, который самую серьезную ситуацию мог превратить в шутовскую.
– Может и так… Но не исключено, что кто-то узнал убийцу и вывел на камнях ее имя.
– Не эта же клуша! – возмутился Валек.
– Вспомни, что говорил Учитель Андрей: иногда выкликатель может затаиться, лечь на дно. Особенно если у него нет могущественного покровителя. Бывает, он годами живет как обычный стаффер, только изредка отлучается, чтобы поехать к брату или тетушке. Якобы. На самом деле отправляется пить души. Хозяйка как раз сказала, что отлучалась недавно. Великий Руддер! Я сразу ее представил в зловещем плаще с капюшоном. Она бы шикарно в нем смотрелась, не то, что в своей рыжей кофте.
– Да не она это. И ты знал, что не она! – Валек разозлился. – Ты просто в очередной раз захотел поглядеть на голую душу, как другие заглядывают под платья… Сколько раз Учитель говорил, что нельзя этого делать. Это же подло!
– Это не подло. Она такая добрая на вид, такая любящая… я хотел увидеть любящую душу. Обожаю разглядывать любящие души. Хочешь знать, какая у нее душа?
– Нет, не хочу, – спешно отрекся Валек, сообразив, что, сказав «да», тут же перейдет в разряд подсматривающих.
– Серая у нее душа! Тусклая и серая. Как шкурка хомука. Но мы можем в ее доме безопасно отдохнуть пару дней, не загрызет, не отравит. Кормить будет кашей да хлебом. Может быть, даже сливок к каше предложит. Ты монеты спрячь в потайной карман: она их непременно назад потребует, если узнает, что дочка заговариваться будет до скончания дней.
– Ты собрался здесь отдыхать? – изумился травник.
– Все равно до следующего утра мне не встать. Глупо отправляться спать к соседям, если мы спасли дочь хозяйки. Извлечем максимум полезного из данной ситуации.
– Да ты смеешься! Мы уж десятый день бежим. И вдруг – целые сутки торчать на одном месте!
– Северная граница далеко. Говорю, здесь безопасно. И это не та Марта, я проверил.
– Я бы не сказал, что Монакское княжество осталось далеко. По мне, очень даже близко до границы.
Но, видя, что друг в самом деле не может подняться, Валек махнул рукой и принялся заваривать сушеные листья каменного гостя, чтобы напоить густым черным отваром Эдгара, а заодно и спасенную девчонку.
После возвращения Кайлы Эдгар почти все время дремал, но на блаженных травах сонной поляны проводил не более получаса – Толстый Карл непременно выталкивал его в явь.
– Нечего тебе тут делать сейчас. На сон какой-нибудь чудной засмотришься и не вернешься.
– Я же не питаюсь снами, как ты…
– Иди, иди! Вижу, тебя к пепельным полям тянет! – Карл, взобравшись на плечо, толкал выкликателя лапками в затылок.
– Мне с тобой скучно, – выговаривал Толстый Карл. – Почему тебе все время снится одно и то же? Нет, что-нибудь новенькое – замок какой-нибудь сказочный, принцесса-куколка, турнир, состязание менестрелей. Или ты забыл, что я питаюсь снами? Эту зеленую полянку я и так все время вижу. Каженный день и каженную ночь. Надоело!
– Карл, хватит бурчать. Лучше скажи, на этой стороне случается, что колокол гудит?
– Откуда здесь колокола, Эдгар! Сам посуди! Где такой колокол может висеть? Кто в него бить станет!
– Он ниоткуда звучит. И висит нигде.
– Ты слышал такой колокол?
Эдгар кивнул.
– Тебе показалось. Может, это ветер выл, а ты решил, что колокол.
– А Марта… ты знаешь, кто такая Марта?
– Из выкликателей?
– Вероятно.
– Знаю. Но тебе с ней на этой стороне лучше не встречаться. Она только дунет – ты улетишь прямиком к реке. И уже не вернешься.
– А на той стороне? В реальности?
– Про ту сторону я ничего не знаю. Та сторона для людей, пеплоеды туда не заглядывают.
Глава 2
Таверна у дороги
Князь Монакский, владетель замка и небольшого, но цветущего круга земли, послал за Эдгаром, чтобы вызвать душу для будущего второго ребенка. Прислал авансом несколько серебряных монет, провожатого и охрану с лошадьми. Когда речь шла о жизни, Эдгар всегда брался за дело, даже если путь был далекий и награда сомнительной. Жизнь сама по себе того стоила. Впрочем, выкликателю зачастую не говорят, чего от него хотят: заверяют, предстоит свадьба, везут за десять лиг и привозят вовсе не к праздничному столу, а к запертым воротам крепости и, приставив нож к горлу, требуют: выкликни душу хозяина замка или придет тебе самому конец. Тело выкликателя уязвимо, как и тело любого человека, стаффер он или мейнорец. Невдомек грозящим, что выкликатель дает либо жизнь, либо смерть. Наемный убийца не может вдохнуть при зачатии новую душу, а зовущий души не способен убивать.
Однако в этом случае ни Эдгар, ни Валек не подозревали подвоха: Монакского князя Эдгар знал лично, два года назад он выкликнул для него душу первенца, новое путешествие не сулило никаких неожиданностей.
Но только они тронулись в путь, как услышал Эдгар дальний протяжный звук, едва уловимый, смутный, тревожный. Звук столь дальний, что выкликатель не разобрал, что это такое. А ведь прежде он его уже слышал. Подъезжая к замку, еще издали Эдгар увидел на башнях и стенах сидевших рядком черных птиц с голыми красными головами. Ворота были распахнуты, и на земле, привалившись спинами к обитым медью створкам, лежали стражники в стальных доспехах. Показалось сначала, что опились они легким пьемонтским вином и уснули. Да только по лицам парней ползали черные мухи, и раздувшиеся безобразно щеки покрылись трупными пятнами. Валек хотел сразу же повернуть, но Эдгар спешился и осторожно вошел во внутренний двор – он всегда шел до конца. Учитель Андрей как-то сказал, что Эдгар непременно дойдет до реки иномирья, если не оступится.
Во дворе было не лучше – обитатели замка, будто в сказке о спящей княжне, все остались на своих местах, конюхи в конюшнях подле павших лошадей, кухарки и повара – на кухне возле погасшей плиты и корзин со сгнившими овощами и квашней с прокисшим тестом. Князь с княгиней лежали друг подле друга в спальне, будто мирно почивали. Подле изголовья матери стояла колыбель малыша. Заглядывать в нее Эдгар не посмел – внутрь заглянул Валек и зашептал слова, отводящие беду и сразу следом заклятия от летучей хвори. Судя по всему, смерть настигла всех обитателей замка ранним утром.
– Болезни тут ни при чем, – сказал Эдгар. – К счастью или несчастью, ни одна хворь не убивает мгновенно. Кто-то выкликнул души с той стороны, всех разом увел в иномирье. Более сорока человек… Какова же должна быть силища у этого гада!
Он отвернул ворот рубашки хозяина замка, но не для того чтобы нащупать пульс – и так было ясно, что князь умер дней пять назад, то есть как раз тогда, когда Эдгар с Валеком отправились в путь. Выкликатель искал медальон, который носит каждый мейнорец на шее. Но у князя не было медальона, хотя с первого взгляда было видно, что и он, и его жена принадлежали к высокому роду Мейнора. Не было медальона и у его супруги. Их сын еще не носил на шее амулет – его знак привешивали к колыбели, на полу у кроватки выкликатель отыскал обрывок цепочки.
– Уходим! – прошептал Эдгар и попятился, потому что почудилось ему, что в ясный день солнце начало внезапно меркнуть.
Читать бесплатно другие книги:
