Если желания не сбудутся Полянская Алла
— Да, конечно, мы уходим. — По лицу соседки Сима понимает, что ей сейчас хочется не штрудель с корицей печь благоверному, а запихнуть ему эту баночку… ну, куда-нибудь поглубже. — Извини за эту сцену, муж у меня иногда, как видишь, плохо держит себя в руках.
Павел побагровел и с силой захлопнул дверь ванной. И вдруг Сима поняла со всей ясностью, что происходит в жизни ее новой знакомой. Вышла замуж за патологического ревнивца, который если бы мог, то надел бы на нее пояс верности, паранджу и запер бы в бронированной комнате, и все равно ревновал бы ее и к поясу, и к парандже, и к стенам этой комнаты. И Юля отказалась от работы, от контактов с людьми, от собственной жизни, приговорив себя к домашнему аресту — но супруг упорно отбирает у нее даже те миллиметры самоуважения, которые еще остались. Сима внутренне содрогнулась. Она представить себе не может, чтобы вот так позволила кому-то проделать что-нибудь подобное с собой.
— Да мне-то что, это твоя ноша. — Сима с жалостью смотрит на соседку. — Не за что извиняться.
— Просто жаль, что ты вынуждена смотреть на это в собственной квартире. — Юля вздохнула. — Вот так и живем…
— Знаешь же, что я… что иногда со мной бывает, а даешь повод!
Сима понимает, что пара сейчас примется ругаться, не отходя от кассы, так сказать, и ей такая ситуация не нравится категорически.
— Паш, да ты достал меня своей ревностью! — взвизгнула соседка и сжала в руке баночку с корицей. — А из-за глупого навета старой идиотки вообще превратился в параноика. Бабка придумывает глупости, а ты устроил мне вырванные годы! И ведь знаешь, что врет она, и все равно! Я с работы ушла, чтоб тебя не нервировать, «повод не давать», блин. Подруг моих ты всех отвадил, моя мать и братья к нам не приходят, чтоб ты не бесился, что я общаюсь с ними, и я к ним не хожу, потому что ты думаешь, что я там встречаюсь с хахалями, а они меня покрывают. Телефон мой каждый день мониторишь, почту читаешь, в поликлинику или в магазин — только под конвоем, к зубному врачу — с тобой на прицепе, и все равно у тебя всегда есть повод! Уже стыдно от людей, ей-богу, кто меня не знает, думает, что у меня бешенство матки и я готова трахаться с первым встречным хоть под забором, раз ты меня так стережешь — типа, дыма-то без огня не бывает! А ты камер еще наставил по дому, думаешь, я забыла? Сижу взаперти, как в плену, и все равно у тебя всегда есть повод! А теперь еще в чужой дом ворвался с обыском! Все, с меня довольно. Я вот сейчас вдруг поняла, что, если я даже навечно прикую себя к батарее наручниками, у тебя все равно найдется повод. Потому что идиоту повод не нужен, а с идиотом я жить не собираюсь. К черту такую жизнь, хрен тебе с маслом, а не штрудель, я уезжаю к маме, на развод подам сама. Я не за такого человека выходила замуж.
— Юля…
— Сима, одолжи мне денег на такси, пожалуйста. — Юлия сняла передник и швырнула его в супруга. — Я даже за вещами не пойду, брат завтра приедет, заберет.
— Но…
— Да всего несколько сотен, мама через три квартала отсюда, но я же в шлепанцах, неприлично.
— Юля, я тебя прошу…
— Глупую башку свою проси, Павел, а с меня довольно.
Юлия взяла из рук Симы несколько купюр и потянулась к телефону, вызвала такси.
Сима понимает, что соседка совершенно права и мужик повел себя как полный идиот, и ей такого видеть в жизни не приходилось, чтоб человек вот так собственными руками разрушил свою налаженную и вполне благополучную жизнь, на ровном месте просто превратив жизнь своей жены в ад.
— Юль, ну что ты завелась! Я же не нарочно, просто пришел, а тебя нет, и одежда вся на месте, я и подумал, что ты…
— Ты решил, что я у Николая, да? Долго ему в дверь-то звонил? — Юлия скорчила глумливую гримасу. — Позорище какое, а хуже всего то, что я позволила тебе все это со мной проделать, сама не верю, но позволила! Господи, чем я думала? Но теперь все, больше я терпеть это не стану, другую дуру поищи, чтоб свой комплекс неполноценности потешить, а с меня довольно, Павел! Иди отсюда, кретин, это чужая квартира. Сходи в гости к старой дряни, она тебе расскажет, что я шалава, посидите вместе, пообсуждаете моих хахалей, че.
Юлия выглянула из окна.
— Сима, извини, пожалуйста, за весь этот скандал, и спасибо. — Юлия поставила на стол баночку с корицей. — Если бы не эта позорная сцена, я бы еще невесть сколько терпела такое унижение, но теперь все, конец истории.
Юлия сняла с пальца обручальное кольцо, положила его на стол, глядя на супруга, как моль на синтетическую куртку.
— И не вздумай меня останавливать, Павел, иначе тут еще и полиция будет. Сима, деньги я верну завтра, не беспокойся.
Сима пожала плечами — она не беспокоится из-за денег. Гораздо больше ее беспокоит то, что соседка ушла в какую-то новую прекрасную жизнь, оставив свое выморочное имущество в виде бестолкового ревнивого супруга в ее, Симиной, квартире.
— Извините, Павел, но я сейчас очень занята …
— Где ты только взялась со своей корицей! — Павел сгреб со стола обручальное кольцо Юлии. — Я из-за тебя жену потерял!
Сима вдруг почувствовала, как ярость закипела в ней, словно в котле, и решила, что уж сейчас-то молчать точно не станет.
— Из-за меня ты потерял жену?! — Она даже надвинулась на мужика. — Не из-за своей тупой башки, а из-за меня?! Так это я заставила твою жену бросить любимую работу и превратиться в клушу? Или это я тайком снимала ее на камеру, пытаясь уличить невесть в чем? Или это я несколько лет подряд изводила ее подозрениями, истериками и скандалами, сваливая вину за собственный дурной нрав и тупую дремучую ревность на нее же? Это я унижала ее недоверием настолько, что ворвалась в чужую квартиру и устроила безобразную сцену? Я откровенно считала ее шалавой, неспособной отказать ни одному мужику, включая бомжей, готовой отдаться первому встречному в магазине, посреди улицы, в рабочем кабинете и на лестнице? Или это все-таки ты сам развалил свою семью и теперь тебе срочно надо хоть кого-то в этом обвинить, иначе придется признать, что ты собственными руками разрушил свою жизнь и лишился отличной жены, которая тебе штрудели пекла?!
Сима, сжав кулаки, яростно наступает на Павла, а тот пятится от нее к двери, не найдя, что ответить.
— Так что теперь вали из моей квартиры, кретин, и подумай о своей никчемной жизни и своем месте в ней! Потому что такие, как ты, — гарантированные клиенты судебных психиатров, это вопрос времени. И пусть это не сейчас, и пусть не с этой женщиной, а со следующей — у тебя все равно всегда будет повод, потому что все бабы шлюхи, а ты Белоснежка. Да, нечего пялиться, вы все заканчиваете тем, что в сухом остатке у вас едет крыша на почве перманентной истерики, и вы кромсаете ножом горячо любимую половину, потому что она дала какой-то очередной «повод». А потом вами занимаются психиатры, которым ты со слезами на глазах расскажешь, что в детстве на тебя упала шпала, а потом ты долго ел мух, пуская изумительно радужные пузыри носом и изображая из себя симбиоз подсолнуха и стаи кур, удобряя все под собой. И это отлично, что, по крайней мере, сейчас дело не дошло до убийства, а именно так заканчиваются, как правило, все эти мексиканские страсти и ревности. Уйдя от тебя, она себе жизнь спасла, я думаю, а тебе, дураку, поделом, и проваливай из моей квартиры, дегенерат!
Сима в ярости толкнула Павла в грудь, он попятился за порог, а она захлопнула перед его носом дверь и лишь тогда почувствовала облегчение. И голова не болит.
А ведь это впервые в жизни она дала активный отпор агрессору. Раньше Сима всегда старалась обойти, сгладить конфликт, иногда и себе в ущерб, но именно сегодня ее чаша оказалась переполненной, и пить из нее пришлось первому, кто попался под руку.
— Идиоты одни кругом! — Сима переоделась, запихнула одежду в стиральную машинку и принялась восстанавливать чистоту поверхностей. — Пропылесосить, что ли?
Она тщательно вытерла баночку с корицей, поставила ее обратно на полку и огляделась. Было чисто, но ощущение свежести отсутствовало, и Сима достала моющие средства. Вот пока машинка стирает, она почистит пол и мебель пылесосом, а потом вымоет все, отполирует до блеска, и в квартире поселится аромат свежести. И мысли, которые одолевали ее, спрячутся и перестанут терзать.
В дверь позвонили, когда Сима уже дочистила ванную. Кафель засиял, краны блестели, белоснежная ванна радовала глаз, и Сима думала уже набрать воды, добавить морской соли, отвар любистка и поваляться в ванне, да еще аромалампу зажечь с маслом грейпфрута… И тут — на тебе, снова кого-то черти принесли, да еще на ночь глядя!
Если это Павел, ей больше нечего ему сказать, и извинения ей не нужны.
Но за дверью топчется сосед из квартиры напротив — Николай. Сима вздохнула и открыла дверь. Вот любопытно, этому-то что понадобилось?
Она его толком даже не рассмотрела тогда. Ну, мужик как мужик, высокий, мускулистый, подстрижен коротко. Сима понимает, что даже лица его не запомнила, потому что в силу обстоятельств всегда старалась как можно скорее прошмыгнуть в свою квартиру.
Но теперь-то время есть, и оставалось только надеяться, что у Николая нет безумной ревнивой жены, которая через пять минут явится в ее квартиру.
— Привет. — Николай смотрит на нее исподлобья. — Ты как, все в порядке?
— Ну да. — Сима пожала плечами. — А что?
— Да я шум слышал, и поскольку решил, что больше не буду делать вид, что ничего не происходит, то подумал — надо наведаться. Это ты на Пашку сейчас так кричала?
Сима пожала плечами — ну, может, и кричала, и что?
В ней вдруг проснулась отвага, которой, как она думала, отродясь не водилось. Вот Сэмми был бойцом, никогда не пасовал перед врагом, а она старалась «не уподобляться». И пока она гордо не уподоблялась, ее жизнь превратилась в нечто весьма посредственное: когда она снимала квартиру, хозяева частенько вели себя по отношению к ней не слишком порядочно, и Сима просто съезжала, кочуя по городу. А когда купила собственную квартиру, то почти год позволяла вздорной старухе травить ее, ни разу не дав отпор. Причем сейчас она представить себе не может, почему вела себя как бесхребетная идиотка. Ведь когда-то она дала себе слово, что никто и никогда больше не будет обращаться с ней дурно, она этого просто не позволит.
Но теперь вдруг стало ясно, что она, по сути, всегда уклонялась от прямой конфронтации. В детстве это было продиктовано правилами выживания, она не могла открыто конфликтовать со взрослыми, имеющими по отношению к ней неограниченные права, — и когда она повзрослела, то просто ушла. Уклонилась от прямого конфликта, и тогда это решение было правильным, но, как оказалось, применять данный метод во всех жизненных случаях не всегда хорошо.
И теперь Сима понимает, что так, как раньше, вести себя больше не будет. Это словно Сэмми оставил ей в наследство свою отвагу, и теперь пасовать перед агрессором Сима просто не может. Вот — не может, отныне и навсегда. И не важно, что в ней метр шестьдесят пять роста и весит она сорок семь килограммов, что вкупе с рыжеватыми кудрями и синими глазами в длинных рыжеватых ресницах выглядит не слишком грозно. И пусть это выглядит вообще как угодно, только теперь Сима никому не позволит собой помыкать и убегать с поля боя больше не намерена.
— Пришел сюда, обыск устроил. — Сима презрительно морщится, вспоминая жалкое зрелище метаний ревнивца. — Юля ему кольцо бросила и уехала к маме.
Сима посторонилась, и Николай вошел.
— Я знал, что рано или поздно этим закончится. — Он уселся на кухонный табурет, опасливо поглядывая на стерильные поверхности. — Они еще когда только переехали сюда, замечал я, что Пашка жене не слишком доверяет, мягко говоря. А старуха сразу сообразила, что к чему в этом раю, вот кто все всегда обо всех знает. Ну, и науськала Пашку, а ему, дураку, много ли надо? Поймать на горячем — не поймал, а еще больше уверился, что не поймал только потому, что хитра Юлька. Он ко мне приходил выяснять отношения, но на мне же где сядешь, там и вокзал, так что ушел он, несолоно хлебавши, я же не беззащитная баба, чтоб со мной можно было в привычной ему манере общаться. Но, видать, грызла его эта мысль насчет меня и Юльки, и я рад, что дверь ему сегодня не открыл, хоть он звонил долго и упорно. А оно вот что получилось.
— Похоже, здесь все обо всех все знают. — Сима понимает, что надо бы гостю что-то предложить, но сомневается, что он станет есть растворимый суп. — И все делают вид, что ничего не происходит.
Николай отвел глаза — Сима задела его за живое.
— Ты понимаешь, влезать в семейные разборки не с руки: супруги помирятся, а ты будешь врагом. Ну, а со старухой лишний раз связываться никто не хотел, она может таких гадостей наделать, что не расхлебаешь. Но тут уж терпение у меня лопнуло, конечно. Она ведь на самом деле очень умная и хитрая и отлично разбирается в людях. Какая-то чуйка есть у нее, она сразу понимает, что человеку важно, чего он боится, например. И бьет без промаха. Ну, и суды, тут уж и вовсе… Она любит судиться, и, сама подумай, кто при таком раскладе захочет с ней связываться? А еще она людей шантажирует. Я переехал сюда пять лет назад, и она тут же принялась кружить возле меня. Я тогда еще был официально женат, но с женой уже разъехался. Ну, монахом не жил, конечно, а дочку брал к себе на выходные. Так старая дура, прикинь, даже меня пыталась один раз запугать, но я ей сразу сказал: хочешь кому-то рассказать о моей личной жизни? Вперед и с песней, мне по фигу. И Витке моей было уже по фигу на тот момент, мы отношения только ради дочки поддерживали, а так — чужие люди. Но ведь кому-то будет не по фигу, вот что любопытно, и рано ли, поздно, а старуха нарвется на кого-то, кто посчитает ее существование на планете излишне затянувшимся.
Симе совершенно не жаль Анну Мироновну, она Симе всегда была отвратительна, а уж запах из ее квартиры и вовсе не поддавался описанию, и мысль о том, что у кого-то хватит ярости что-то в отношении старой ведьмы предпринять, не кажется ей кощунственной, бабка и правда сама нарывается на неприятности. Далеко не всем наплевать, когда то, что он скрывает, вдруг становится достоянием общественности.
— Она же тебя изводила именно потому, что так ничего о тебе и не смогла нарыть. Но зато поняла, что ни протестовать, ни огрызаться ты не будешь. — Николай поднялся. — Ладно, ты извини, что вот так ввалился к тебе, просто теперь я не стану делать вид, что ничего не происходит, и если что, всегда на меня рассчитывай.
— Почему?
— Потому что так правильно. — Николай с сомнением посмотрел на сияющую плиту Симы. — Ты погоди, я сейчас…
Он быстрым шагом вышел из квартиры, но через несколько минут вернулся, неся перед собой небольшую тарелку.
— Вот, блинов нажарил с мясной начинкой, поешь. — Он поставил тарелку на стол. — Мне одному многовато вышло, а у тебя вид не слишком хозяйственный.
Он ушел, а Сима с удивлением смотрит на оставленную им глубокую тарелку, накрытую тарелкой поменьше. Подняв импровизированную крышку, она обнаружила пять толстеньких блинов, круглящихся поджаренными боками. Есть ей и правда хотелось, и потому она отправилась в ванную мыть руки.
В дверь снова позвонили, и у Симы вырвался нервный смешок. Судя по обилию визитеров, теперь ее квартира превратилась в проходной двор. Но, заглянув в глазок, она обрадовалась и открыла, а в квартиру влетела Таня.
— Сима, давай скорее, поехали к нам, мама велела тебя привезти… О, у тебя блинчики какие! — Таня схватила блинчик и откусила половину. — С мясом, надо же! Где взяла?
Сима понимает, что даже Тане в голову не пришло, что она сама могла сделать блинчики. Видимо, Николай прав, она хозяйка так себе. Ну, блинчики она точно делать не умеет, это правда.
— Сосед принес. — Сима вздохнула. — Не знаю зачем.
— Сосед? — Глаза Тани заинтересованно заблестели. — Сколько лет? Женат? Симпатичный?
— Тань, ну откуда я знаю? — Сима раздраженно тряхнула кудрями. — Мужик как мужик, в джинсах. Тут у меня сумасшедший дом, понимаешь, образовался. У меня в квартире мои соседи с третьего этажа разошлись. Она уехала к маме, а ее супруга я взашей вытолкала. И тут этот нарисовался — на шум вышел. Посидел на кухне, потом вот… принес.
— У тебя мышь повесилась, вот он и принес. — Таня доела блинчик и мечтательно вздохнула. — Вкусно… Так женат сосед-то?
— Да я понятия не имею, ты что! Сказал, что блины сам жарил.
— Если сам, то вряд ли женат. — Таня что-то прикинула в уме. — А может, женат на какой-то неумехе… Хотя нет, был бы женат, не принес бы тебе блинов, жена б ему за это яйца оторвала.
— Вот глупости! — Сима вспоминает сцену ревности, разыгравшуюся в ее квартире, и морщится. — Почему обязательно нужно в любом самом невинном действии видеть нечто грязное?
Сима снова взялась за моющие средства. Поверхности недостаточно блестят, они снова не такие чистые, как должны быть.
— Потому что, как правило, именно «нечто грязное», как ты выразилась, как раз и происходит, когда мужчина является к даме с тарелкой блинов. А блины он вкусные сделал, я должна с ним познакомиться, ты не против?
Сима равнодушно пожала плечами. Она хочет только одного: чтоб сейчас все ее оставили в покое, а матримониальные изыскания Тани ее не интересуют вообще. И пусть бы все люди просто исчезли на какое-то время. Испарились, перенеслись в параллельную Вселенную или в другое измерение, лишь бы только оставили ее в покое, тем более что она меньше часа назад прибралась в квартире, а с этими визитами теряется свежесть уборки, и надо начинать снова. И не то чтобы Сима ленилась, но у нее есть работа, а работать в квартире, где нет ощущения свежести, она не может.
— Ладно, давай какую-нибудь тарелку, я переложу блины в нее, а эти тарелки отнесу твоему соседу и сама на него посмотрю. — Таня решительно огляделась. — Ну, чего стоишь? И прекрати ты тереть все подряд, это какой-то геноцид микробов!
— Здесь грязно.
— Нет, просто у тебя проблемы. — Таня заглянула в шкафчик и, обнаружив там стеклянную мисочку, удовлетворенно хмыкнула: — То, что надо.
— Нет у меня проблем.
— Есть. — Таня переложила блинчики в найденную мисочку, а тарелки Николая принялась мыть. — Ты не можешь решить какую-то свою проблему и потому делаешь то, что тебе подконтрольно, в данном случае — убираешься в квартире. Подумай об этом. А мне нужно думать о личной жизни. Хорошо тебе, ты красотка, а я… Ладно, посиди, я сейчас. Дверь напротив?
— Да.
Таня кивнула, расстегнула верхнюю пуговицу на слишком тесной цветастой блузке, распустила косу и шагнула за порог.
Тарелки со звоном упали на пол и разлетелись осколками в стороны.
— Твою мать!..
Под дверью Симы лежит Анна Мироновна, язык у нее посинел и вывалился, глаза вылезли из орбит, застиранный халат сбился, оголив тощие ноги с дряблой кожей, одна нога в тапке, вторая босая. Старуха совершенно определенно мертва, это даже Сима понимает.
— Классический пример удушения. На шее какая-то проволока, но мне не рассмотреть, а тело трогать нельзя. — Таня отступила в квартиру. — Телефон давай, буду звонить Реутову. Уж лучше пусть он приедет, чем такой, как твой давешний. Я…
По лестнице поднимается женщина, таща на себе две огромные сумки. Сима несколько раз видела ее — живет не то на четвертом, не то на пятом этаже, а дом-то без лифта. А будь бы лифт, не пришлось бы всем вокруг слушать дикий визг. И яблоки раскатились вперемежку с картошкой, теперь их хоть выбрось.
8
— Значит, ничего не видели и не слышали.
Реутов устало смотрит на Симу и Таню, откинувшись на спинку дивана. Сима предпочла никого не пускать на свою кухню. Вид у нее не хозяйственный, видали такое?!
— Ничего. — Таня покачала головой. — Я пришла минут за десять до того, как… как обнаружила труп, и ответственно заявляю, что тогда все было в порядке.
— Ну, конечно. — Реутов вздохнул. — Ладно, едем в отдел, надо снять показания. Кто из соседей с ней конфликтовал?
— Я без понятия, — Сима растерянно смотрит на Реутова. — Я никого из них не знаю, кроме соседки с третьего этажа Юли, ее мужа Павла и соседа напротив, и то я с ними познакомилась буквально вот только на этой неделе.
— А живешь в этой квартире скоро год.
— Ну да. — Сима раздраженно смотрит на майора. — Я не слишком большое значение придаю социальным связям.
— Это я уже понял. — Реутов переводит взгляд на Таню. — Вы родственницы?
— Дальние. — Взгляд у Тани делается совершенно нейтральным. — А поскольку иной родни, кроме моей семьи, у Симы нет, то мы общаемся.
— Ясно. — Реутов собирает протоколы. — Тебе практики еще три недели. Я попросил майора Михеева перевести тебя в наш отдел, так что считай себя моей практиканткой.
Таня не удержалась и взвизгнула от восторга:
— Спасибо, Денис Петрович!
— Ты погоди благодарить, я гонять тебя буду, как золотую рыбку на посылках, а еще ты свидетельница по двум убийствам, и, честно говоря, я просто предпочитаю, чтоб вы обе были у меня на глазах, потому что мне не нравится тенденция. Чуть убьют кого — и вы обе, красотки, тут как тут нарисовались.
— Это совпадение. — Сима обеспокоенно смотрит на Реутова. — Мы понятия не имеем, кто и зачем…
— Если бы я считал иначе, вы обе уже сидели бы в камере, а не прохлаждались на свободе. — Реутов поднялся. — Звоните Ершову, пусть подъезжает в отдел, будем разбираться.
Его взгляд остановился на фотографии в рамке.
— Красивый был кот. — Реутов покосился на Симу, глаза которой моментально наполнились слезами. — У моей жены похожий кот, только рыжий. Умный, сволочь, иногда просто страшно становится, внеземной разум какой-то.
— У мамы тоже кошка, вот Сима видела… Котята недавно появились. — Таня понимает, что Симу надо отвлечь. — Такая, знаете, кошка, просто сплошное золото.
И эта вдруг возникшая общность оказалась им настолько очевидной, что все трое ее почувствовали и отчего-то смутились. Что может объединить столь разных людей, никак не стыкующихся в жизни? У них могут быть разные социальные установки, разные жизненные орбиты и диаметрально противоположные взгляды на жизнь, но вот между ними оказывается милый зверек с янтарными глазами, и люди понимают, что они на одной стороне. Даже совместная трапеза не объединяет так, как объединяет нечто, вызывающее настоящие эмоции. Пробегает некая искра, и люди чувствуют, что могут друг другу доверять.
Именно это сейчас и произошло.
И все трое понимают, что, как бы теперь ни сложилась ситуация, отныне они будут действовать сообща, чтобы распутать тот невероятный клубок событий и совпадений, который сейчас кажется неразрешимой проблемой, к решению которой непонятно как подойти.
— Сима, ты хоть поешь. — Таня подталкивает подругу в сторону кухни. — Там блинчики остались. А я папе позвоню пока, он сам с адвокатами свяжется. Денис Петрович, у нас есть время, чтоб Сима поела?
Реутов молча кивает, задумавшись о своем. Этот пустой дом, в котором спряталась от мира Сима, выглядит холодным и необжитым, и Реутову вдруг вспомнилась его жена Соня — такой, какой он встретил ее впервые. Она была в компании друзей, но то, что она была одна, даже в компании, он ощутил сразу. Отчужденность Сони, как и остальных тогдашних фигурантов, объяснялась довольно просто: у них всех была легкая форма аутизма, и даже сейчас, когда Соня стала его женой и матерью его дочери, она мало изменилась в вопросах социальных связей.
Но у Симы нет аутизма, и Реутов навел о ней подробнейшие справки, как и о Тане. Конечно, никакие они не родственники, и тем более не родственники той цыганской семье, которая встала за них обеих горой, хотя семья считает иначе. Но то, что он узнал об обеих девушках, еще больше убедило майора в том, что никакого отношения к убийствам они не имеют и их причастность к обоим делам — это причастность людей, случайно оказавшихся не в том месте не в то время. И, конечно, на них обеих при желании можно повесить оба убийства, но такого греха майор Реутов не взял бы на душу никогда в жизни, потому что никогда бы себе подобного не простил, не говоря уж о том, что тут же лишился бы уважения не только своих коллег, но и собственной жены.
За годы работы в полиции Реутов частенько видел, как его коллеги, мягко говоря, свободно обращаются с фактами и уликами. Но его интерес к работе заключался как раз в том, чтобы выяснить истину, а не просто, проманипулировав фактами и результатами экспертиз, выбить из какого-то бедолаги, неспособного постоять за себя, явку с повинной и закрыть дело, и не важно, что преступник на свободе.
Нет, у майора Реутова, как и у его бессменного напарника Виктора Васильева, было то, что они бы назвали охотничьим азартом. Разобраться в деле, загнать добычу, найдя неопровержимые факты и улики, — вот что было важно, и тогда можно спать спокойно, потому что очередной убийца больше не выйдет искать следующую жертву. Они оба верили в правосудие, хотя понимали, что это крайняя степень идеализма там, где суды часто — просто расправа. Но оба считали, что должны делать то, что должны, а там будь что будет, и заслужили уважение коллег.
Как-то так получилось, что в их отделе постепенно перестали задерживаться любители распускать руки и подтасовывать факты. Конечно, Реутов не приписывал это себе, он был склонен считать подобное результатом влияния начальника управления генерала Бережного, с которым успел поработать и подружиться и которого безмерно уважал за честность и профессионализм. И такой тон задал генерал своим подчиненным, а это привело к тому, что небрежные и равнодушные к работе сотрудники постепенно стали отсеиваться.
Реутов заглянул в спальню хозяйки. Небольшая комната с недорогой простенькой мебелью, ни картин, ни фотографий, ни цветов. Совершенно очевидно, что хозяйка приходит сюда просто ночевать, при этом постоянно наводит ожесточенную чистоту. Видимо, это защитная реакция на то, что она оказалась отвергнутой собственными родителями с раннего детства. Одинокая, никому не нужная девочка, которая сумела выжить одна, не скатившись в криминал и грязь благодаря светлой голове и упорству. Такое он видел нечасто и очень уважал подобных людей. Другая бы на ее месте, учитывая внешность, нашла бы способ более легкого заработка, но у Симы была цель, и она не отступила, за несколько лет построив для себя мир, в котором смогла жить.
Но за это заплатила одиночеством. Сложно быть не одиноким человеком, когда никому не доверяешь.
Клиенты и коллеги, у которых Реутов и Васильев осторожно интересовались Симой, в один голос хвалили ее за профессионализм, но когда им задавали вопрос, что они о ней знают, оказывалось, что никто и ничего. Приятная девушка, со всеми одинаково приветливая — и все.
Чтобы в нескольких женских коллективах сделать так, что никто о тебе ничего не знает, надо уметь лавировать между каплями дождя. Это говорит о чрезвычайной способности приспосабливаться к среде и выживать. Вот есть бабочки, которые отпугивают врага яркой окраской, а есть те, кто сливается с фоном, и у вторых шансов выжить больше, чем у первых. Сима умеет слиться с фоном так, что на нее перестают пристально смотреть, вот только конфликт с убитой старухой не вписывается в эту схему.
А ведь вполне можно было бы предположить, что именно Сима убила старуху, потому что та ее постоянно изводила. И выглядело бы все именно так, если бы не пришел к Симе сначала сосед Николай, а потом Таня. И тут как раз Танин визит оказался решающим, потому что она вошла в квартиру, когда никакого трупа под дверью не было, и все время находилась в квартире вместе с Симой.
А тот, кто убил старуху и притащил ее труп под дверь девчонки, не знал, что у нее с недавних пор появилась чрезвычайно деятельная подруга, ведь до этого к Симе никто никогда не приходил. И убийца изучил ее образ жизни, наблюдал достаточно долго, чтобы сделать вывод: девчонка всегда одна, друзей и родни нет, а значит, вступиться за нее будет некому, а полиция разбираться не станет.
И значит, человек, убивший старуху, живет в этом подъезде, и он хотел, чтобы в убийстве обвинили Симу. Не потому, что чувствовал к девушке неприязнь, а просто так оказалось очень удобно.
Реутов поморщился, как от зубной боли.
Он видел множество людей, по тем или иным причинам совершивших умышленное убийство. К некоторым он испытывал неприязнь, некоторым сочувствовал — ну, карта так легла, что человек в стрессе не нашел иного выхода или нечаянно убил, что тоже бывает. Но особенное отвращение он испытывал к тем, кто, совершив преступление, пытался подставить другого человека. К таким экземплярам Реутов был абсолютно беспощаден и сейчас тоже знал, что обязательно выследит убийцу и сделает это не ради убитой старухи, которая была изрядной сволочью, а ради большеглазой худенькой девушки, единственной отрадой в жизни которой был черный кот, да и тот ушел в страну вечно полных мисок молока.
— Мы готовы. — Таня смотрит на Реутова восторженными глазами. — Денис Петрович, а что я буду делать в вашем отделе?
— Что велю, то и будешь делать. — Реутов знал, как его внешность действует на дам, но Таня даже и не скрывала, что любуется им, и это его позабавило. — Поехали, полно дел.
Сима заехала во двор и заглушила двигатель.
В полиции их продержали не так долго, как она ожидала, но теперь, когда они с Таней приехали к дому родителей, было невежливо и ужасно развернуться и уехать.
— У нас сегодня творожная запеканка. — Таня мечтательно прищурилась. — Никто ее не ест, кроме нас с Милошем, и мама сказала, что сегодня приготовит ее сама, тебе понравится, вот увидишь. У мамы вообще все очень вкусно получается, просто сейчас есть невестки, готовят они, так принято. Но творожную запеканку нам с Милошем готовит только мама, невестки так не умеют. Идем, Сима.
— Погоди, когда я ехала, что-то в багажнике стукнуло — не иначе огнетушитель сорвался с крепления.
— Скажи Милошу, он поглядит.
— Я сама взгляну. — Сима открыла багажник. — Ой, смотри!
В багажнике — темная сумка, пахнущая какой-то смазкой, Сима знает, что она ей не принадлежит, и откуда она взялась?
— Это Ромкина сумка, — вздыхает Таня. — В тот день, когда мы памятник ставили, он взял ее — сказал, инструменты, ты должна помнить.
— Правда, так и было… Только что-то я не помню никаких инструментов, кроме лопатки, которой замешивали бетон, и ею же ровняли, да старого таза. — Сима озадаченно смотрит на сумку. — А сумку он зачем-то поставил мне в багажник, но когда вышел — не забрал.
— Забыл, может.
— Ну, может, и забыл. Только сейчас-то что с ней делать?
— Давай посмотрим, и если там нет какой-нибудь супердорогой дрели или чего-то в этом роде, вполне можем о ней забыть, потом вернем. — Таня наклонилась и достала сумку из багажника. — Для инструментов не такая уж тяжелая.
Она поставила сумку на скамейку у дома и открыла.
Какие-то предметы, упакованные в полиэтилен, и запах очень неприятный. Сверху, завернутая в пищевую пленку, лежит большая, даже на вид старинная кукла.
— Ну, охренеть! — Таня смотрит на Симу. — И что это?
— Думаю, это вещи из могил. — Сима понимает, что за запах исходит из сумки. — Он же рассказывал, помнишь? Ну, что вскрывают старые захоронения ради того, чтобы продавать места на кладбище. Видимо, все это найдено в могилах.
— Фу, гадость какая! — Таня брезгливо отодвинулась. — Брать что-то оттуда…
Сима взяла куклу и развернула, запах сырости и тлена стал сильнее.
— Смотри, волосы, похоже, человеческие.
— Брось немедленно, ты что! — Таня потянулась за телефоном. — Сейчас же позвоню Реутову, пусть приедет и заберет весь этот мертвецкий хлам.
Кукла смотрит на Симу бессмысленными глазами, очень темные брови придают ей какой-то зловещий вид, а тщательно сшитое платьице из зеленоватого шелка и кружев испорчено — с правой стороны на нем имеется отвратительное пятно.
— Тело разлагалось, вот и платье у куклы испачкалось в жидкости. — Таня уже закончила переговоры. — Сейчас приедет. Ругался ужасно…
— Ругался-то чего?
— А кто знает?..
Таня тоже заглянула в сумку и достала очередной сверток. В нем оказалась старая Библия, оправленная в переплет, украшенный крупным жемчугом. А Сима, не отрываясь, смотрит на куклу.
— Знаешь, что странно?
— Кроме того, чтоужестранно? — Таня полистала Библию. — Ну, скажи.
— Вот смотри: все эти вещи были похоронены вместе с хозяевами, и у них не было уже надежды увидеть свет снова. Куклу эту зарыли вместе с ее маленькой хозяйкой, и она лежала рядом с ней — сколько, сто лет, больше? И теперь она снова видит солнце и лето, а та девочка…
— Поняла… — Таня вздохнула. — Да, та девочка, которая когда-то любила эту куклу, уже никогда не увидит ничего. К сожалению, вещи часто долговечнее людей, что ж. Не думай об этом, Сима, мы…
Из дома вышла Тули и направилась к ним, девушки умолкли. Таня завела руку с Библией за спину, а Сима не успела спрятать куклу обратно в сумку.
— Надеюсь, вы обе понимаете, какую глупость совершили, притащив сюда эти вещи?
— Бабушка, мы даже не знали, что они там! — Таня округлила глаза. — Мы уже в полицию позвонили, сейчас все это увезут.
— Не надо было руками все это трогать! — Тули кивнула Симе: — Положи обратно, зачем ты ее вообще взяла в руки? И ты тоже, Татьяна, или ты думала, я не замечу?
— Думала, не заметишь…
— Глупые, бестолковые дети, как вы не понимаете, что нельзя ничего брать у мертвых? — Тули сокрушенно заломила руки. — Что теперь делать, когда вы принесли в дом такую беду?
— Бабушка, мы в дом ничего не…
— Еще бы вы занесли! — Тули сердито смотрит на Таню. — Ладно, вас-то я смогу в порядок привести, но это же будет трогать и другой человек, и ему эта беда ни к чему.
Во двор вошел Реутов и незнакомый девушкам мужчина, заросший щетиной.
— Это майор Васильев, мой напарник. — Реутов почтительно поздоровался с Тули. — Что тут у нас?
— Вещи эти взяты у мертвых, и живым они принесут только смерть. — Тули перехватила руку Реутова, когда он потянулся к сумке. — У тебя жена живет среди теней и дочка маленькая, не трогай ничего из этого, лучше всего отвезти на кладбище и закопать.
— Не могу, бабуля, это теперь улики по делу… — Реутов удивленно смотрит на Тули. — Ничего, закон нельзя нарушать, даже покойники должны это понимать.
— Тот мир живет совсем по другим правилам, — покачала головой Тули. — Но ничего от мертвых брать нельзя. И раз уж не можешь ты по-другому, что ж. Идемте со мной, оба.
Васильев даже попятился — старая цыганка испугала его.
— Я не думаю, что…
— У тебя трое детей, ты хочешь беды им принести?
Реутов и Васильев переглянулись, а Тули, развернувшись, направилась в сторону сада.
— Идите за ней. — Таня подтолкнула Реутова. — Идите оба, не сердите ее. Не надо бояться, бабушка ничего плохого вам не сделает, наоборот даже.
— Откуда она знает о моих детях и его семье? — Васильев в смятении потер подбородок, заросший светлой щетиной. — Как это возможно?
— Вот так. Бабушка много знает такого, чего другие не знают. — Таня снова подтолкнула их. — Идите, иначе она рассердится.
Переглянувшись, полицейские последовали в глубь участка, где в саду стоял небольшой домик, обшитый деревом.
— Входите.
Внутри оказалась одна-единственная комната, в которой стояло огромное, больше метра высотой, Евангелие. Стены, похоже, были облицованы алебастровой плиткой, на столе стояли кувшины и плошки из того же материала.
— Садитесь сюда.
Они послушно сели на низкую скамеечку и переглянулись.
Тули взяла одну из алебастровых чаш и что-то нашептала в нее, проводя пальцами по кромке. Раздался тихий гул, который нарастал, и от этого звука заломило виски, словно из головы пытается вырваться что-то осязаемое. И на высшей точке звука они оба одновременно вскрикнули от резкой боли, и гул тут же прекратился, а в руках Тули оказался запечатанный крышкой небольшой кувшин, который она бросила в ведро с водой, и он пошел ко дну, словно был чем-то наполнен.
— Теперь я должна дать вам защиту. — Тули развела огонь в небольшом тигле и подвесила над ним свой перстень с печатью. — Иначе никак. В этом деле вы все время будете соприкасаться с миром мертвых, и чтобы вас не коснулось зло, а через вас — и ваших детей, вы сейчас потерпите. Протяните мне каждый левую руку.
Реутов послушно протянул цыганке ладонь, и она вдруг прижгла ему запястье раскаленной печатью на перстне. Васильев хотел было отдернуть руку, но старуха неожиданно сильно схватила его и проделала с ним то же самое.
— Это печать Силы, и отныне эта Сила будет с вами, внутри вас. Защищать от зла, оберегать от гибели, отваживать от вас злых людей и нечисть. — Тули устало опустилась на стул, стоящий у столика с кувшинами. — Я забрала у каждого из вас все темное, что вы насобирали за жизнь, и заперла. А вам дала защиту, которая уже не допустит к вам зло. Идите и знайте: тот, кого вы ищете, уже знает о вас и о том, что вы его будете искать, пока не найдете. А он не хочет, чтоб его нашли.
Полицейские вышли, пребывая в полном смятении духа. Не верить тому, что они сами видели, они не могли, но понимали, что никто не поверит, если рассказать.
Ни Симы, ни Тани не было видно, а на скамейке во дворе стояла злополучная сумка с трофеями грабителей могил.
— Это между нами останется, Дэн. — Васильев посмотрел на запястье, с которого каким-то образом уже начал сходить ожог. — Она обожгла нас, но посмотри: скоро и следа не останется. Как она сказала — печать будет внутри? То есть с другой стороны кожи?
— По-видимому, так и есть. — Реутов пожал плечами. — Никому говорить не будем, оно никому и не надо. Это разумно, что следа нет, не будет лишних вопросов. Вить, а кольцо-то было раскалено до самой крайней точки.
— Не хочу об этом думать. Я бы сейчас пива выпил…
Словно в ответ на его желание из дома показалась очень стройная девушка с длинными черными косами, в руках у нее две банки пива.
Полицейские переглянулись и взяли банки из рук девушки. Они уже ничему не удивлялись.
9
— Убитая старуха — Смалькова Анна Мироновна, семидесяти двух лет от роду. — Реутов пододвинул Ершову папку с делом. — Ранее неоднократно привлекалась к уголовной ответственности за мошенничество. Воровка на доверии, шантажистка и просто мерзкая тварь. Убийство совершено при помощи куска медной проволоки, превращенной в импровизированную гарроту. Тот, кто убил старуху, затянул проволоку на шее жертвы и так держал. У Симы на это явно не хватило бы сил, как и роста, собственно. И хотя я уверен, что тот, кто убил старуху, сделал человечеству одолжение, он решил подставить под обвинение твою клиентку Серафиму Масловскую, и уж этого я ему не спущу.
— Трогательная девчушка, скажи? — Ершов засмеялся. — Меня тоже проняло. Я тут покопался в ее жизни и просто офигел. Родители разошлись, отцу пришлось забрать дочку к себе — отчим не горел желанием растить чужого ребенка, а мамаша ничего не возразила. По свидетельству соседей, Сима жила в неотапливаемой времянке, прикинь! Даже в дом ее не пустили жить, и это с десяти лет! Дэн, у меня такое в голове не укладывается! У меня Яна вырастила троих племянников, а когда мы поженились, то приняла моих детей как своих, и попробуй ты их у нее отбери или просто косо взгляни, налетит как коршун! А тут родная дочь в сарае, считай! А потом папаша скончался от сердечного приступа, а мачеха выставила падчерицу на улицу. Пришлось мамаше принять дочку — и тоже не в дом, а в комнатку под крышей, в мансарде. Летом жара, зимой иней на стенах. И больной ребенок, рожденный от второго мужа, уход за которым тут же возложили на Симу — чтобы хлеб свой отрабатывала! Когда пацан умер, отчим и мать обвинили во всем Симу, а ее тогда и в городе не было!
— Вот уроды…
— Девчонка доучилась в школе, забрала кота и была такова. — Ершов вздохнул. — Представить себе не могу, чтобы моя Дашка куда-то взяла и уехала, а я бы ее не искал. А эта мать не искала, даже о пропаже заявила бабка — мать отчима! Она-то и рассказала, как с девчонкой обращались. Старуха думала, что сын с невесткой могли убить Симу, и оно бы так и выглядело, но оказалось, что и кот пропал вместе с переноской и мисочками-лотками-игрушками, и вещи кое-какие. Значит, уехала — а вот куда уехала и где сейчас, мать так и не поинтересовалась за все эти годы!
— Бывают и такие.
— Дэн, бывают, не спорю — бомжи там, алкоголики, а тут обычные с виду граждане, и вот поди ж ты!
— Ну, тебя-то ее семья наняла вроде бы. — Реутов ухмыльнулся. — Значит, семья у девушки имеется.
— Теперь — да. — Ершов откинулся на стуле и вытянул ноги. — Логуши — очень известная среди цыган семья. Происходят из венгерской ветви, Яков Логуш вообще исключение из их же правил — образованный, умный мужик, ведет бизнес, всем детям дал образование, включая девочек. Татьяна у них приемная — жена в роддоме кормила грудью брошенную девочку, да так и не смогла оставить, забрали ее, удочерили и вырастили как свою. При этом, заметь, имя ей дали не цыганское — понимали, что с такой внешностью к девочке всегда будут вопросы по поводу имени, а значит, думали о будущем ребенка, на годы вперед думали, потому что это был уже их ребенок! И девушка выросла вполне счастливой и сейчас чаще всего живет с семьей, хотя ей была куплена отдельная квартира. А это о чем-то говорит! Цыгане к детям относятся очень трепетно, несмотря на то что цыганята часто бегают неухоженные и полураздетые, тем не менее брошенных среди них нет. Так что и Симу эта семья приняла — сразу поняли, что за птица. Мать Якова, старая Тули, известная знахарка, кстати.
Реутов машинально потер запястье, вспоминая происшествие в цыганском доме. Но Ершову он об этом рассказывать не собирается, даже виду не подаст, что сам убедился в удивительных способностях старой Тули.
— Ты в это веришь?!
— Дэн, а чего мне не верить, я сам когда-то… В общем, не важно. Только семья эта пользуется уважением, тем более что дед Якова и отец Тули был последним кочевым баро. Это вроде князя у них, что ли.
— Ну, тут я в курсе. — Реутов скептически оттопырил губу. — Сейчас у них вожак живет в центре города — Лука Потокар, тоже чувак вроде бы неплохой, дом огромный… А Якова я не знал.
— Логуши держатся в тени, отчасти из-за того, что они не слишком соблюдают традиции, отчасти из-за Тули, она шувани — знахарка то есть, к ней люди и так косяками прут, им публичность ни к чему. Хотя, насколько я знаю, их дочь Циноти уже несколько раз хотели сватать, причем семьи очень состоятельные были готовы принять ее как невестку, но там девица весьма своенравная и собирается учиться дальше, так что несолоно хлебавши ушли сваты, что тоже не слишком-то согласуется с традициями. — Ершов покачал головой. — Тем не менее, когда их сына Милоша обвинили в наезде на пешехода, они наняли меня. Оказалось, парень ни при чем, просто у следователя предубеждение против цыган.
Читать бесплатно другие книги:
