Серьги с алмазными бантами Таро Марта
Благодаря дяде граф Василевский получил классическое образование. Он говорил и писал на трёх европейских языках, а также на латыни и по-гречески, прекрасно знал математику, историю и философию. Не желая расставаться с племянником, князь Ксаверий даже поехал в Германию, где Александр два года проучился в Гейдельбергском университете.
Но, как ни противился дядя, молодой граф рвался в армию, и никакие уговоры не могли его остановить. Наконец князь Ксаверий смирился с его решением и счёл за благо тряхнуть тугим кошельком, чтобы получить для племянника назначение поручиком в гвардейский кавалергардский полк. Александр отбыл в Петербург, а его дяде пришлось вновь вернуться в компанию Плутарха.
Два года спустя Ксаверий получил сообщение из Пруссии. Семейный нотариус писал князю, что тот после смерти своего брата Станислава унаследовал всё имущество семьи, к письму был приложен указ короля Пруссии, закрепляющий за Ксаверием титул князя Понятовского в его королевстве.
– О-го-го!.. – глубокомысленно протянул Ксаверий и вызвал поверенного. Он составил новое завещание, по которому всё своё имущество, теперь уже в России и Пруссии, оставлял графу Василевскому, а сам поехал в Петербург просить государева согласия на передачу по наследству и титула. Три месяца хлопот увенчались успехом, и Ксаверий получил долгожданный указ. Не ставя племянника в известность, он проделал то же самое в Берлине, и теперь во всех его письмах к Александру настоятельно звучала лишь одна просьба: жениться и дать семье наследников.
Первые годы службы показались Александру сплошным праздником. Отличившись в зарубежном походе 1805 года и героически сразившись под Аустерлицем, его полк больше не участвовал в походах, а стоял на квартирах в Петербурге, неся службу по охране августейшей семьи. Молодцы-кавалергарды, все как один представители лучших семей России, были желанными гостями в высшем свете столицы, но сами предпочитали офицерские пирушки с игрой по-крупному. Князь Ксаверий предложил племяннику пожить в материнском доме на Английской набережной (нужно же где-то мальчику отдыхать от казарм). Старому философу даже в голову не могло прийти, что вместе с племянником в роскошный особняк, с такой любовью обставленный покойной графиней, заедут все офицеры кавалергардского полка, а также их друзья и знакомые.
– Александру ничего не жаль для товарищей! – считала вся столичная молодежь, прочно обосновавшаяся в доме графа Василевского, и это было истинной правдой.
Александр любил женщин, а те обожали его. Высокий и златокудрый, с лицом, как будто сошедшим с римской фрески, он унаследовал внешность своих польских предков. Стройный, с длинными сильными ногами, он двигался с грацией тигра. Когда граф танцевал на балах, немало женских глаз с немым восхищением взирало на этого античного бога с яркими зелёными глазами. Но благородные дамы Василевского не интересовали, зато через особняк на Английской набережной прошла длинная вереница актрис, балерин, певиц, а то и просто куртизанок. Ни одна из метресс не задержалась здесь надолго, но каждая, удаляясь, уносила с собой утешительный приз в виде полного кошелька и шкатулки, набитой драгоценностями.
– Женщины не должны питать никаких иллюзий, иначе они сразу сядут на шею, – часто говорил Александр друзьям. Сам он следовал этому правилу неукоснительно.
Прослужив в гвардии шесть лет, Василевский уже не так восторженно относился к прелестям весёлой офицерской жизни, да и, честно сказать, он устал от обожания своих товарищей, кутежей и вечного беспорядка в доме, превращённом в офицерский клуб. Может, дядя предугадал это или просто оказался мудрым, но он вновь изменил жизнь Александра, прислав коротенькое письмо, где предупреждал племянника о своём приезде в столицу.
Александр кинулся приводить дом в порядок и еле-еле успел переселить на квартиру очередную любовницу – французскую танцовщицу. Дядя прибыл в назначенный срок, и Александр с горечью заметил, как сильно Ксаверий сдал. Они обнялись, а старый князь даже прослезился, сказав:
– Дорогой, ты всегда был похож на мать, а теперь, став взрослым, превратился в копию своего деда Игнатия. В нашем доме в Мариенбурге висит его большой портрет, вы – просто одно лицо.
Александр проводил дядю в его комнату, а сам спустился в столовую. Домоправитель расстарался, и к приезду дорогого гостя всё в доме сверкало: следы офицерских пирушек исчезли, приятно пахла натёртая воском мебель, яркими красками цвели ковры, а безукоризненный порядок и вышколенная прислуга казались завершающими мазками на образцовой картине добропорядочного столичного дома.
Александр вдруг подумал, что, оказывается, так хорошо, когда рядом с тобой лишь близкие и родные… Хватит с него разгульной жизни!.. Нужно уговорить дядю остаться в столице.
Князь Ксаверий вошёл в столовую, и Александр с сожалением заметил, что дядя сильно хромает. Что это за болезнь, опасная или не очень? Василевский решил не портить ужин нескромными расспросами, и старый князь был, похоже, этому рад. Дядя заговорил откровенно, лишь когда они перешли в кабинет и остались одни:
– Саша, я уже очень немолод и совсем не здоров. Ты знаешь, что мой старший брат умер, но я тебе не говорил, что все наши владения в Пруссии и титул отошли ко мне, а потом достанутся тебе. Это – большие владения, да ещё наследство, полученное тобой от отца. Моих сил рачительно управлять всем имуществом уже не хватает. Ты должен забрать дела в свои руки. Прошу тебя, выйди в отставку и начинай заниматься имениями. Ты теперь – наследник трех титулов, а значит, должен жениться и завести детей. Если у тебя будет трое сыновей, ты сможешь поступить так же, как мой отец, и разделить титулы на троих.
Александр ужаснулся. Он уже не мыслил себя вне гвардии и поспешил отказаться:
– Боже, дядя, это так не ко времени! Я служу, все говорят о скорой войне с французами. Как я могу бросить сейчас товарищей?
– Война, говоришь? Тем более! Ты в ответе перед семьёй: если ты погибнешь, два рода угаснут, а имения отойдут в казну, – не сдавался дядя.
– Но вы пока отлично справлялись, – слабо отбивался Александр, понимая, что попал в ловушку.
– Я болен, ноги почти не ходят, и неизвестно, сколько я ещё проживу. Я надеялся увидеть хотя бы первого твоего ребёнка. – Старый князь вздохнул и пожаловался: – В этом году я не смог объехать поместья, здоровье не позволило. Боюсь, что ещё год-другой такого управления – и ты останешься нищим…
Князь Ксаверий смотрел так грустно, как будто уже стоял на краю могилы, и Александр осознал, что обречён. Единственное, что он смог вымолить, так это отсрочку своей отставки:
– Я не могу сейчас написать рапорт – меня сочтут трусом. Поэтому я предлагаю такой план: вы ещё года два управляете всем нашим хозяйством, а я срочно начинаю искать невесту. Как только я найду хорошую девушку, то сразу женюсь. Что вы об этом думаете?
Старый князь улыбнулся. Он достиг своей цели и решил ковать железо, пока горячо:
– Обещай, что ты обручишься в этом году, тогда я соглашусь.
– Обещаю, – поклялся Александр и уже в ответ потребовал сам: – Но вы останетесь со мной в столице.
Так князь Ксаверий поселился на Английской набережной.
Оставив дядю на Английской набережной, граф Василевский смог наконец-то вернуться в полк. Уговор есть уговор, и Александр решил начать поиски невесты, но всё откладывал со дня на день, предпочитая коротать время в казармах.
Через две недели всё оставалось по-прежнему, но совесть нашёптывала Александру, что он ведёт себя нечестно – ведь нужно держать слово. Впрочем, судьба пожалела беднягу-кавалергарда и выпустила его из ловушки: командование полка прикомандировало Василевского к штабу Первой армии генерала Барклая-де-Толли.
– Я выполню обещание, когда вернусь, – поклялся Александр дяде и выехал в ставку в рядах многочисленной свиты императора.
По прибытии в Вильно Александр поселился в трехэтажном каменном доме вместе с офицерами других гвардейских полков и с лёгким сердцем занялся армейской рутиной. Как же ему нравилась такая жизнь!
Но в июле случилось то, чего все давно ждали и боялись – Наполеон напал на Россию, и, несмотря на всеобщую уверенность в неотвратимости этого события, русские войска оказались к вторжению не готовы. Первая армия начала отступление в глубь страны, вместе с ней двигалась и Ставка главнокомандующего. Василевский по-прежнему оставался в свите императора. До Полоцка они добрались вместе с армией, но потом государь принял решение возвращаться в Петербург. Василевскому повезло – он успел добраться до столицы за два часа до выступления своего родного полка на соединение с основными силами армии. Первым боем у кавалергардов оказалось Бородинское сражение…
…Полк вышел из битвы с ужасными потерями: командир, которого все так любили, был убит. Больше половины офицеров и рядовых погибли, а большинство выживших оказались ранены. Остатки полка отвели в тыл для переформирования, но Александр, не получивший под Бородино ни царапины, рвался в бой. Его товарищ по эскадрону барон Миних принёс известие, что генерал Милорадович собирает из разрозненных частей и свежих полков новый боевой кулак, чтобы закрыть французам путь на Калугу и Тулу.
– Попробуем! Что мы теряем? Может, Милорадович нас возьмёт, вот тогда и отомстим за наших, чтобы французам тошно стало, – предложил Миних. Александр его сразу поддержал.
Чести служить под началом легендарного Милорадовича сейчас добивались толпы офицеров, но, видно, кавалергардов вела сама судьба: Генерал взял их обоих себе в адъютанты. Месяц спустя русские полки впервые наголову разбили французов и погнали неприятеля обратно к сожжённой Москве. Теперь штаб Милорадовича разместился в маленькой деревеньке Величково под Малоярославцем. На днях фельдмаршал Кутузов обещал дать здесь большое сражение основным силам французов.
Зная о предстоящем бое, Александр растерялся. Глядя на бесчувственную, избитую девушку, он не мог сообразить, что ему теперь делать. Ясно было одно: оставить её на произвол судьбы он не мог. Василевский взял с печи лоскутное одеяло, накинул его на обнажённое тело и отошёл подальше. Надо дождаться доктора, а там видно будет.
Глава пятая
Лихорадка
На крыльце послышались голоса, кто-то сильно потопал сапогами, стряхивая снег, дверь отворилась, и в комнату вошёл полковой доктор Власов. Круглолицый и румяный, очень высокий – настоящий великан – он уже лет семь служил полковым врачом при одном из гвардейских полков, но после Бородино сам попросился в авангард и оказался у Милорадовича. За месяц общей службы доктор крепко сдружился с адъютантами командующего, и сейчас Александр очень надеялся на его поддержку.
– Миша, помоги! – увидев друга, вскричал Василевский. – Чёрт знает что, а не ситуация! Я нашёл в лесу избитого паренька, он был без чувств, а может, уже и при смерти. Привез малого сюда, а когда снял с него мокрую одежду, то увидел, что это девушка. Выручи, посмотри, что с ней.
Доктор хмыкнул:
– Ну, ты даёшь! Смотри, ребята узнают, проходу тебе не будет, остротами изведут.
Власов подошёл к больной, приподнял одеяло и ужаснулся:
– Бог мой, какой же изверг это сделал?! Бедняжка от чего угодно могла сомлеть. Может, есть разрывы внутренних органов, тогда смерть – лишь вопрос времени.
– Она ехала верхом и лишилась чувств, держась за гриву коня, – напомнил Александр. – Синяки кажутся мне застарелыми, они кое-где уже посветлели, да и болячки тоже подсохли.
– Твоими устами, да Богу в уши! Давай, осмотрю твою находку, – сказал доктор, снял шинель и открыл свой саквояж.
Решив, что бережёного Бог бережёт и лишних глаз ему сейчас точно не нужно, Александр смастерил засов из черенка стоявшей у печки метлы и запер дверь. Доктор тем временем положил ладонь на лоб больной.
– Да она горит вся! Думаю, от переохлаждения… Надо послушать лёгкие…
Власов достал большую костяную трубку и приставил её к груди девушки, потом, велев Александру взять больную за плечи и перевернуть, долго выстукивал спину.
– Хрипы слабые, похоже на воспаление легких, но в самом начале. Лекарство для неё сейчас одно – тепло на легкие, и нужно снимать жар. Обтирай больную. Она ещё молодая, сердце не ослабело, так что должна выжить.
С помощью Александра доктор полностью раздел девушку и стал прощупывать кости, потом поднял веки и осмотрел зубы.
– При таком ужасном избиении ей сильно повезло – кости и глаза целы. Так что, если твоя гостья переживёт горячку, всё будет хорошо. Одного я не пойму, что ты собираешься с ней делать? – спросил доктор. – Я завтра утром уезжаю в Ставку, будем решать, где госпиталь развёртывать, сам понимаешь – сражение на носу. Все считают, что до боя осталось не больше недели.
– Но не могу же я выбросить больную на улицу! – возмутился Александр. – Отправить её к родным? Так они мне неизвестны.
– А при ней были какие-нибудь документы?
– Точно! – обрадовался Александр, успевший забыть о найденном мешке.
Разыскав мешок Василевский развязал шнурок.
Внутри лежали кошелёк с золотыми червонцами, два конверта (один совершенно чистый, а другой – адресованный графине Савранской, в столичный дом на Литейном проспекте) и изумительной красоты серьги: к изящным алмазными бантам крепились крупные овальные сапфиры в филигранной оправе.
– Под нашей больной был замечательный конь, вот лежит кошелёк, полный золота, её серьги стоят целое состояние, она везёт письмо к знатной даме – значит, девушка не из простых, – рассудил Александр и вгляделся в обезображенное лицо своей гостьи. – Одно непонятно, как же её могли так изуродовать?
– Пока она не очнётся, мы ничего не узнаем, – отозвался доктор. – Но она может умереть, так и не придя в сознание. Единственное, что я могу тебе посоветовать: оттяни ей уголок рта и по ложке влей немного водки, чтобы перебороть простуду. Держи барышню на лежанке, а печь хорошо топи. Клади на голову холодный компресс, а тело обтирай той же водкой. Если за три дня твоя гостья не придёт в себя, отправляй её в Калугу, а там сдай монахиням. Может, они её и выходят.
Доктор попрощался и ушёл. Александр с жалостью посмотрел на распростёртое на лавке несчастное создание и стал устраивать для больной постель. В избе имелось лишь одно лоскутное одеяло. Совсем тонкое, оно не защищало от холода, но могло послужить покрывалом на печной лежанке. Василевский расстелил его на печи. Достав из седельных сумок бутылку водки, он разорвал одну из своих нижних рубах на лоскуты и стал обтирать горящее в лихорадке тело.
Обезображенное синяками, оно, как ни странно, не казалось отталкивающим. Более того, оно оставалось красивым. Довольно высокая и тонкая в кости, барышня была изящной, но не худой. Её высокая грудь и плавно расширявшиеся от тонкой талии бедра подсказали Василевскому, что больной не меньше восемнадцати. Увиденное навело его на совсем неприличные мысли.
«Стыдно, право слово!» – мысленно обругал он себя.
Александр натянул на больную последнюю из своих нижних рубах, отнёс девушку на лежанку, а сверху укрыл офицерским плащом. Положил на лоб холодный компресс и, как научил доктор, влил в рот с ложечки немного водки. Что делать дальше, Василевский не знал. Печка уже остывала, он подбросил в неё пару поленьев и дождался, пока они разгорелись. Поужинав куском хлеба, Александр отхлебнул водки из початой бутылки и стал устраиваться на ночлег.
Он растянулся на лавке и постарался заснуть. Лежать оказалось жёстко и холодно. Василевский встал, чтобы проверить свою подопечную, и увидел, что ту колотит озноб. Это было ужасно. Александр испугался. Что же делать?.. Одежда незнакомки не высохла, а укрыть её поверх плаща было нечем. Оставалось одно: греть самому. Александр залез на печку, лёг рядом, устроил голову больной на своём плече, крепко прижал к себе горячее тело, пытаясь унять дрожь. Участь замёрзнуть этой ночью ему точно не грозила. Бедняжка пылала как в огне. Понадобилось не менее получаса тесных объятий, прежде чем дрожь прекратилась, и больная затихла, а самого Александра эта положение взбудоражило так, что он уже не смог заснуть. Разыгравшееся воображение рисовало ему сцены одна обольстительнее другой, и он держался из последних сил.
«Интересная девица… Кто она?»
Василевский попробовал представить, как выглядела незнакомка до этого ужасного избиения, но у него ничего не получилось. Под утро он наконец задремал, и ему приснилась незнакомка с лицом, закрытым золотистыми кудрями, женщина сливалась с ним в страстных ласках, и это было бесконечно, феерически прекрасно!
Как же бесконечно холодно! Даже сердце заледенело, как оно ещё умудряется биться?.. Холод сводил Елену с ума. Она вдруг поняла, что умирает и никогда уже не вырвется из туманного чёрного ледника. Но вот кто-то добрый протянул ей руку и обнял. Слава богу, он нашёл её и теперь вытянет из ледяной ямы. Елена вцепилась в плечи спасителя. Объятия становились всё крепче, они согревали, кровь просто вскипала в жилах. Только бы спаситель не бросил её! Княжна прижалась к его груди и обняла. В ответ он погладил теплой рукой ей спину. Елена удивилась и открыла глаза. Серый свет раннего осеннего утра еле пробивался сквозь низкое окошко крестьянской избы. Елена лежала у тёплой печной трубы в объятиях красивого блондина в белом мундире, и не просто лежала – а сама обнимала его. В блестящих зелёных глазах офицера мелькнуло удивление, потом он улыбнулся и сказал:
– Наконец-то вы пришли в себя! Я нашёл вас вчера без памяти на дороге за околицей, вы сильно простудились и до сих пор горите. Скажите, кто вы и почему оказались в таком положении?
Елена не спешила с ответом. Не в силах вынести взгляд незнакомца, она прикрыла глаза. Но отпускать шею, которую обнимала, ей не хотелось. Странное ощущение не покидало княжну: казалось, что до этого мгновения не было никакого прошлого, а после него не будет и будущего, истиной стало то, что происходило сейчас. Елене вдруг сделалось ясно, что на самом деле её жизнь закончилась, а прошлое… Какая разница, что прежде было, если впереди-то нет совсем ничего?
«Я умру», – княжну саму поразило, насколько она спокойна.
Но сейчас она ещё была жива. Тело мужчины оказалось приятно тёплым, а его объятия дарили блаженство. Елена была так благодарна этому красавцу, но мысль о князе Василии отрезвила ее: «Дядя – страшный негодяй и не только не постесняется испортить другому человеку жизнь, а ещё и порадуется сделанной подлости», – напомнила она себе.
Нужно оградить прекрасного спасителя от любых подозрений. Если он не будет знать правды, ему не придётся лгать. Княжна вспомнила девичью фамилию бабушки и, схитрив, объяснила:
– Меня зовут Елена, моей бабушкой была графиня Салтыкова… Я направляюсь в столицу… Помогите найти моего коня, и я уеду.
– Но это совершенно невозможно! Доктор сказал, что у вас началось воспаление лёгких. Вы всё ещё горите, а вчера у вас был сильный озноб, я уже и не знал, что с этим делать. Всё перепробовал, ничего не помогало, пока не согрел вас своим телом, – объяснил Александр. В ожидании ответа он всмотрелся в темно-голубые глаза больной и вдруг вспомнил, что забыл представиться. – Простите, я не назвался, – повинился он. – Граф Александр Василевский, адъютант генерала Милорадовича. Сейчас мы с вами находимся в деревне Величково, рядом с Малоярославцем.
Александр всматривался в лицо больной. Почему она молчит? Может, опять лишилась чувств? Нет. Глаза открыты, взгляд понимающий. Пришлось повторить главный вопрос:
– Может, вы скажете мне, что с вами случилось?
Елена в смущении потупилась. Она не собиралась раскрывать постороннему мужчине правду о дяде и его преступлениях – это дело касалась лишь её семьи, но и врать не хотелось. Наконец она собралась с мыслями и сказала:
– Простите, ваше сиятельство, я не могу объяснить, кто меня избил и почему. Это тайна. Через два дня пути по этой дороге стоит имение моих знакомых, там я хотела передохнуть и переодеться в женское платье, а оттуда на почтовых добраться до столицы.
– Но там, куда вы собрались, стоят французы. Они покидают Москву: несколько дней назад Кутузов не пропустил их по старой Калужской дороге, теперь неприятель переходит на наш тракт и скоро появятся здесь. Вы не смогли бы проехать мимо французов, даже если б оказались здоровы, – объяснил Александр. Заметив, что из глаз больной брызнули слёзы, поспешил её успокоить: – Не нужно плакать, я что-нибудь придумаю. Это ваше имение – оно находится прямо у дороги или нужно ещё сворачивать?
– Оно довольно далеко. С дороги нужно свернуть направо и ехать пару часов, – всхлипывала Елена, она не вытирала слёз, потому что не могла заставить себя разомкнуть руки, обвивавшие шею спасителя. Казалось, что, сделав это, она опять провалится в холодный чёрный туман.
– А на старую Калужскую дорогу из этого имения можно выехать? – уточнил Александр. Он сам протянул руку и осторожно вытер слёзы на щеках девушки.
– Да, имение находится посередине между этими двумя трактами. Из него можно выехать на любой из них.
– Значит, как только спадёт жар, я отправлю вас по старой Калужской дороге, там вы уж точно не столкнетесь с французами. Вам просто нужно выздороветь, чтобы можно было ехать в коляске.
Как сквозь вату, слушала его Елена. Василевский говорил какие-то слова, и она даже всё понимала, но её отвлекал зов тела. Откуда взялась эта чувственная дрожь, откуда эти тёплые волны? Сознание как будто раздвоилось. Сейчас в Елене жили две девушки: одна слушала своего спасителя, а другая думала о том, что раз она обезображена, то ни один мужчина не захочет сделать её своей, тем более этот красивый, как античный бог, зеленоглазый граф. Если бы Елена смогла вернуть красоту и предложить её своему спасителю, пусть всего лишь один раз! Ведь воспоминания об этом коротком счастье остались бы с ней навсегда, хоть на этом свете, хоть на том…
«Господи, окажи милость, разреши мне узнать женскую долю», – мысленно попросила княжна и тут же ужаснулась. Что она такое несёт? Просит у Небес разрешения на грех?!
«Ну и что? Я не виновата в том, что изуродована. Я хочу стать такой же, как все…»
Елена крепче прижалась к Василевскому и вдруг осознала, что в её живот уперлась твёрдая плоть. Неужели судьба даёт ей шанс, и теперь осталось только сделать выбор?.. Да или нет?.. На одной чаше весов лежали вся прошлая жизнь и безупречное воспитание светлейшей княжны, а на другой – это мгновение, может, последнее в жизни.
«Да», – решилась Елена и храбро сказала:
– Я, наверное, не выживу… Пожалуйста, если я тебе не противна, будь со мной.
Княжна не заметила, как перешла с Василевским на «ты», и её не волновало, что он о ней подумает, она хотела лишь одного: узнать, что значит быть женщиной в объятиях этого полубога в кавалергардском мундире. Вот только он не спешил с ответом. Елена не могла прочесть его мысли. Неужели откажет? И не важно, какие резоны приведёт красавчик-кавалергард, это всё равно будет унизительно!
Но Александр легко поцеловал её разбитые губы и лишь тогда спросил:
– Тебе не больно?
Больно?.. Наверное, но чуть-чуть… Впрочем, покалывание под болячками, сделало этот поцелуй даже острее. Елене вдруг показалось, что её кожа осталась пустой оболочкой, а всё внутри стало сжиматься, пока не превратилось в одну тяжёлую раскалённую точку где-то глубоко внутри. Княжна, наверное, умерла бы на месте, если б Александр сейчас оттолкнул её, но этого не случилось. Смерть незримо стояла в углу маленькой деревенской избушки, готовясь забрать жизнь женщины. А что же мужчина? Он тоже жил одним днём: вдруг в следующем сражении придётся сложить голову?..
Мундир полетел на пол, за ним последовали лосины, и Василевский прижал к себе пылающее тело.
– Ты уверена?
Его вопрос утонул в поцелуе. Граф стянул с Елены рубашку и стал легонько поглаживать ей спину. Её кожа оказалась на ощупь гладкой и шелковистой, и если не смотреть, то невозможно было догадаться, что всё тело испещрено желтовато-лиловыми подтёками.
– Тебе правда не больно?
– Что ты, мне очень хорошо, – прошептала Елена.
Она не узнавала себя: исчезли страх и стыд, казалось, что горевший внутри огонь сжёг всё, оставив лишь неутолённое желание.
«Наверное, я порочная», – мелькнула отчаянная мысль и… исчезла. Потому что стало безумно хорошо, и Елена откуда-то знала, что дальше будет ещё лучше. Может, Василевский прочитал её мысли, а скорее всего, просто был опытным любовником, но он всё понял. Александр стал целовать её грудь, и наслаждение сделалось таким острым, что Елена закричала. Зелёные глаза любовника ярко сверкнули, он рукой раздвинул складки её лона и погладил его. Жидкий огонь разлился по жилам, выгнув Елену дугой.
– Пожалуйста… – выдохнула она.
Александр запечатал ей рот поцелуем и овладел ею.
Елена вела себя так страстно, что Василевскому и в голову не пришло, что она может оказаться девственницей. Когда же она, вскрикнув от боли, дёрнулась, он в нерешительности замер. Однако барышня сама прижалась к нему, приглашая продолжить, и Александр уступил. Елена мгновенно подхватила ритм. Откуда в ней это взялось? Наверное, помогло древнее чутьё женщин. Она сомкнула ноги на пояснице своего любовника, стараясь слиться с ним, втянуть его в своё тело, и сама прибавила темп. Волна яркого наслаждения накрыла её. Елена закричала и… услышала хриплый стон любовника. Он придавил её своим телом к печной лежанке, и у её груди застучали мощные удары мужского сердца.
Сколько пролежали они, обнявшись? Елена об этом даже не думала. Она была счастлива. Вот бы не размыкать этих объятий! Да за это можно отдать всё на свете!.. Хотя… А почему бы и нет?.. Конечно, долг звал Елену прочь отсюда, но один-то денёк можно было украсть у судьбы и для себя. Всего один – на всю оставшуюся жизнь.
Александр мягко подсунул руку ей под голову и обнял. Елена вдруг отчего-то поняла, что он уже принял решение, и она даже знала какое. Его вопрос подтвердил её опасения:
– Почему ты мне не сказала, что у тебя ещё не было мужчин?
Пришлось сказать правду:
– Я боялась, что ты меня не захочешь, ведь я обезображена, не хотела давать тебе лишний повод для сомнений.
– Я просто не спешил бы так. Я хотел тебя всю ночь. Даже заснуть не мог. Так что сомнений у меня не было, – сказал Александр, поцеловал её припухшие губы и спросил: – Что мы теперь будем делать?
– Если хочешь, я сегодня останусь с тобой, а потом ты отправишь меня по той дороге, которую выбрал.
– Я не о том, – возразил Василевский. – Я хочу спросить, если мы оба выживем, ты выйдешь за меня замуж?
Нет, только не это! Никогда в жизни Елену не жалели, не будет этого и впредь! Стараясь спрятать навернувшиеся слёзы, она твёрдо сказала:
– Ты не должен этого делать. Ты не обязан жениться, я сама тебя попросила.
– Это неважно, кто и что предложил, важно другое: мы были вместе, и это оказалось великолепным – в нашем кругу часто бывает гораздо меньше оснований для брака. – Александр улыбнулся и стал губами собирать слёзы с её ресниц.
Господи, ну почему он так нежен, а её воля так слаба?.. Нет! Это невозможно! Всё равно она не примет от него жертв…
– Я никогда больше не стану красивой, а ты не должен стыдиться своей жены! – воскликнула Елена.
Александр внимательно всмотрелся в её лицо. Оно выглядело опухшим и тёмным от синяков, но сквозь отёк уже проступили высокие скулы и нежный подбородок. Бугристые болячки подсохли и скоро должны были отвалиться, всё оказалось не так уж и плохо.
– Уверяю тебя, никаких следов не останется, ты напрасно волнуешься. Но вот что я тебе скажу, дорогая: если ты примешь моё предложение, я сейчас же попрошу генерала отпустить меня на один день и вернусь к тебе, на эту лежанку, а если ты мне отказываешь, то как человек чести я буду вынужден уйти на службу. Ну, принимай решение, – потребовал Василевский.
Что же теперь делать? Даже если Елена выживет, ещё три года её жизнью будет распоряжаться дядя, а тот никогда не даст согласия на этот брак. Но с другой стороны, она сбежала из дома и не собиралась туда возвращаться… Неизвестно ещё, когда закончится война. Да и выживут ли они?.. Внутренний голос по-прежнему шептал, что будущего у Елены нет. Но ей так хотелось хотя бы помечтать о счастье. Что может противопоставить разум, когда говорит сердце?.. И Елена сказала:
– Благодарю за честь, граф Василевский! Я с радостью стану вашей женой.
– Надеюсь, что ты в последний раз обращаешься ко мне на «вы», – поправил её Александр и вновь поцеловал. Господи, как же это было хорошо!..
Жених опомнился первым. Вспомнив, что невеста больна, он потрогал её лоб, тот был горячим, но уже не таким пылающим, как накануне.
– Попробуй поспать, – предложил граф, – а я постараюсь отпроситься на службе.
Спрыгнув с лежанки, он обтёрся водой из стоявшей в углу кадушки и быстро оделся. Подбросив поленьев в печь, Александр прикрыл задремавшую Елену уже высохшим плащом, а сам поспешил в штаб. Генерал Милорадович ещё не вернулся из Ставки, где Кутузов собрал военный совет. Это оказалось весьма кстати. Александр написал рапорт, передал его денщику генерала и поспешил обратно.
День, который Василевский провёл со своей невестой, оказался подарком судьбы. Никогда ещё граф не был так счастлив… Они ели ржаной хлеб и пили водку, по очереди отхлебывая из горлышка бутылки, а потом обнимались на тёплой лежанке русской печи. Их страсть час от часу расцветала всё ярче. Елена осмелела и дала волю потаённым желаниям. Александр отвечал ей с восторгом. Ночь пролетела незаметно. На заре Александр поцеловал лоб мгновенно заснувшей в его объятиях невесты и удивился: кожа была прохладной, как будто бы их страсть выжгла болезнь.
Василевский перекрестился и попросил у Бога сохранить им обоим жизнь и соединить их после войны. Та истовость, с которой он молился, удивляла. Такое с Александром случилось впервые.
«Похоже, что на дорогах войны мне повстречалась любовь. Интересное обличье она приняла. Такого уж точно ни у кого не было», – вдруг осознал он.
Это открытие порадовало, Александр улыбнулся и… сразу заснул.
Утром Александру пришлось доехать до Малоярославца, чтобы за баснословные деньги купить лёгкую коляску и лошадь. Вернувшись, он застал Елену уже готовой. Увидев жениха, та грустно спросила:
– Ну что, пора прощаться?
– Да, дорогая, я привёз лошадь и коляску. Кузьма возьмёт твоего и своего коня, меняя лошадей, можно ехать с краткими остановками. Если французов на дороге не будет, ты доберёшься за день. А теперь прошу тебя, дай мне правую руку, – попросил Александр. Он снял с пальца кольцо с квадратным аметистом. На лиловом камне был вырезан герб Понятовских. Александр надел кольцо на безымянный палец невесты – оно оказалось ей велико, но он успокоил Елену: – Перед свадьбой отдадим ювелиру уменьшить, а пока пусть просто останется у тебя. – Помолчав, Василевский обнял невесту и спросил: – Где мне тебя искать?
Елена отдала ему листочек с адресом графини Савранской, у которой собиралась жить в Петербурге.
– Я буду тебя ждать…
Жених обнял её. Больше медлить было нельзя.
– Пора, – признался Василевский. – Кузьма ждёт нас.
Они вышли во двор. Елена села в коляску, Александр поверх плаща закутал её в лоскутное одеяло, последний раз поцеловал и… дал приказ трогать. Экипаж выехал со двора и почти сразу скрылся за поворотом. Василевский ещё постоял на крыльце, глядя в пустоту. Впереди его ждало большое сражение, но собственная судьба графа больше не волновала, он переживал лишь за невесту и молил Небеса, чтобы Кузьма благополучно доставил её в Марфино.
Кузьма гнал, останавливаясь лишь затем, чтобы сменить коней. Его не пугал даже холодный дождь, зарядивший спозаранку. В ногах у Елены лежала груда мешков, которыми он по очереди накрывался. Княжна сидела под крышей экипажа, но холод и сырость оказались такими, что она быстро продрогла. Когда уже за полночь они свернули к крыльцу имения Марфино, Елена вновь пылала в жару. У неё ещё хватило сил, чтобы войти в дом, но уже в вестибюле она лишилась чувств.
Открывший ей дверь лакей кинулся за управляющим. Иван Ильич с ужасом узнал в плохо одетом и избитом парнишке старшую дочь своих покойных хозяев. Управляющий велел слугам отнести княжну в её спальню, приставил к больной горничную, а сам срочно послал за доктором.
Забрав Ганнибала, управляющий выдал Кузьме рубль и отпустил. Драгун ускакал обратно, он так и не узнал, что болезнь вновь настигла Елену, и, вернувшись к Василевскому, сказал лишь, что они благополучно доехали.
Доктор, появившийся в поместье рано утром, послушал княжну и определил воспаление лёгких. Он посоветовал лечить больную теплом и травами. С тех пор Елена металась в бреду, а горничная днём и ночью меняла ей компрессы, обтирала разгорячённое тело и поила, вливая воду в рот больной с ложки. Улучшений не просматривалось.
Но это оказалось ещё не самым страшным. Через два дня после приезда Елены случилась настоящая беда: в Марфино пришли французы.
Глава шестая
Дело об убийстве
Ну просто беда, прости господи! В канцелярии южнорусской губернии бушевала гроза, и происходило это в ясный, ещё по-летнему тёплый и благодатный октябрьский день. Глаза генерал-губернатора Данилы Михайловича Ромодановского метали молнии, а гром в его речах предназначался для упрямого помощника Щеглова. Нельзя сказать, чтобы Ромодановский на поручика злобился. Совсем нет! Более того, губернатор Щеглова искренне ценил и даже как-то по-отечески любил, но порученец оказался таким правдоискателем и борцом за справедливость, что часто осложнял своему начальнику жизнь. Сегодня это случилось в очередной раз. Голубые глаза генерал-губернатора сделались обманчиво-наивными, когда он осведомился:
– Правильно ли я понял, Петруша, что ты предлагаешь мне выкопать труп?
Щеглов этот «наивный» взгляд шефа уже давно выучил, да и что за этим последует, тоже знал прекрасно – обличение и выволочка. Но это был как раз тот самый случай, когда поручик решил упереться. Слишком уж много негодяев в их губернии смогли избежать наказания.
Две француженки – процентщица Франсуаза Триоле и её дочь – возжелали завладеть поместьями и деньгами графов Бельских. Воплощая свой план в жизнь, они отправили на тот свет аж четверых членов пострадавшей семьи, помогал этим авантюристкам женившийся на младшей из них князь Василий Черкасский. Только чудом удалось спастись из лап отравителей последней выжившей наследнице Бельских. Девушке повезло – она вышла замуж за благородного и весьма влиятельного Алексея Черкасского. Тот сумел оградить жену от всех происков. И вот теперь, когда в губернию пришло известие о гибели князя Алексея под Бородино, всё его имущество захватил преступный дядя. Василий Черкасский уже появился в имении племянника, где успел изувечить одну из сестёр князя Алексея и насмерть забить его старую няню.
Щеглов всё это чётко изложил генерал-губернатору, но Данила Михайлович прошлые неприятности явно не хотел вспоминать, а новых старался избежать. Ромодановский делал «наивные» глаза и задавал каверзные вопросы. Но Щеглов не собирался сдаваться.
– Да, требуется выкопать тело убитой няни, – заявил он. – По-другому нам дела не открыть. Некому подать заявление: никто в Ратманово не соглашается его написать. Я, можно сказать, силком выдавил правду из местного батюшки. Он всё мне рассказал, так сказать, неофициально, но отказался давать показания под присягой. Понятное дело: Василий Черкасский – богатейший помещик в губернии. Все его боятся.
Генерал-губернатор понимающе кивнул и картинно развел руками:
– Вот, Пётр Петрович, есть же вокруг здравомыслящие люди: понимают, что к чему. А ты мне предлагаешь напялить шутовской колпак, отрыть убиенную старушку и объявить, что голова у той проломлена, а значит, сделал это хозяин дома – светлейший князь Василий Черкасский. Мол, моему помощнику об этом по секрету рассказал поп.
– Почему «шутовской колпак»? – изобразив, что не понял сарказма, откликнулся Щеглов. – Мы имеем протокол с показаниями арестованного зятя Франсуазы Триоле. Тот заявил, что именно эта женщина виновна в убийствах Бельских, а князь Василий помогал ей в деле с наследством. Обе француженки сбежали, а князя Василия мы даже не попытались задержать, и вот теперь он своими руками совершил убийство. Что же, мы опять промолчим?
– А что бы ты мог предъявить князю после бегства француженок? Соучастие в их преступлениях? Так он бы тебе ответил, что ничего не знал о делах мадам Триоле и повинен лишь в том, что женился «не на той» женщине, а таких «виноватых» мужчин у нас – полстраны. Или ты собирался посадить светлейшего князя в кутузку и там выбивать из него признания?
– Не хотел я ничего выбивать, – открестился Щеглов. Он понимал, что генерал-губернатор кругом прав, и нечего было глазами хлопать, когда весной француженки исчезли прямо из-под носа. Но неужто Ромодановский позволит убийце распоряжаться жизнями молодой вдовы Алексея Черкасского и его юных сестёр? Этого уж точно нельзя было допустить! И Щеглов пошёл в наступление: – Ваше высокопревосходительство, как вы себе представляете дальнейшее существование бедных девушек, попавших в руки изувера и убийцы? Ведь няня погибла, закрыв собою одну из своих питомиц, если бы она не вмешалась, убили бы княжну Елену!
Услышав официальное обращение, Данила Михайлович всё понял: Щеглов упёрся и собирался биться насмерть. Вот уж не ко времени всё это Петруша затеял – собранное в губернии ополчение отправлялось в поход, и генерал-губернатор собирался сам возглавить его. Однако в словах Щеглова тоже была своя правда: не бросать же девиц на съедение такому ублюдку, как князь Василий. Но время поджимало, из столицы уже ехал сменщик Ромодановского. Конечно, тот имел приставку «временно назначенный», но уж такого тёртого калача, как Данила Михайлович, не стоило учить азбучной истине, что нет ничего постояннее, чем временные полномочия. Не вернётся князь Ромодановский в своё губернаторское кресло, а в лучшем случае получит после войны другое назначение. Впрочем, чего гадать, до победы ещё дожить нужно…
Генерал-губернатор взглянул на своего помощника. Щеглов набычился, всегда подвижное лицо его застыло, а карие глаза сверлили начальника непримиримым взглядом.
«Ну и что мне делать с этим правдолюбом, да и против совести как идти?» – задумался Ромодановский. Простого решения не просматривалось, но такие казусы случались за время долгой службы Данилы Михайловича сплошь и рядом, как раз на них-то он и отточил своё хитроумие, а «извернуться, но сделать» стало для него жизненным девизом. Прикинув, что без хитрости здесь не обойтись, генерал-губернатор решил склонить своего порученца к разумным действиям и осведомился:
– А что, Петруша, ты там про барона Тальзита говорил?
– Да, в общем-то, ничего особенного, – удивился Щеглов. – Обоз с хлебом для армии у Тальзита собрали, а оттуда я уже в Ратманово к Черкасским отправился, там и узнал обо всём. Сюда мы вместе с бароном приехали. Он своё зерно на армейские склады сдаст, а потом дождется обоза из Ратманово. Деньги за обе поставки получит, а княжнам Черкасским их долю передаст.
– Ты же сказал, что барон не знает, куда княжны делись. Право странно: две из них – крестницы барона, а уезжая, с ним даже не попрощались, и вдруг ты говоришь, что Тальзит передаст княжнам деньги за зерно.
Щеглову очень не хотелось углубляться в эту тему, поскольку он сам во время совместного путешествия в губернскую столицу склонил Тальзита к идее проследить за дворецким из Ратманово. Этот Иван Фёдорович уж точно знал, куда увезла своих подопечных графиня Апраксина, но посторонним сообщать тайну отказывался. По его настрою Щеглов понял, что старик скорее умрёт, чем выдаст беглянок. Однако взгляд Данилы Михайловича вновь сделался «наивным», и это ничего хорошего его порученцу не сулило. Пришлось признаваться:
– Я посоветовал барону проследить за дворецким Черкасских, тот явно знает, где графиня Апраксина прячет княжон.
– Вот удумал-то! Предводитель уездного дворянства барон Тальзит на старости лет будет по твоей просьбе в кустах прятаться. Можно сказать – карикатура, хоть сейчас в «Сенатские ведомости».
– Так что же делать? – опешил Щеглов.
– А то, что обязан делать облечённый властью человек! Что тебе барон – нянька при малых детях? Ему полномочия даны законом. Пусть берёт жандармов, да приезжает в Ратманово, а там даёт дворецкому пять минут на размышление: либо тот везёт друга семьи и крёстного княжон в их убежище, либо сам идёт в кутузку за присвоение казённых сумм. Ты ведь не сможешь проверить, куда Иван Фёдорович деньги за хлеб дел, на слово его поведёшься, а с казёнными суммами так поступать нельзя. Циркуляры министерские читать нужно, Петруша, а не дурака валять!
По лицу Щеглова стало заметно, что ещё чуть-чуть – и дело сдвинется в нужном направлении, осталось только поднажать, что Ромодановский и сделал:
– Я вот только одного не понимаю, поручик, – с явным скепсисом напомнил он. – Вы как будто говорили, что моим адъютантом в ополчении будете, а теперь выходит, будто у вас дела нераскрытые и вы остаётесь дома.
Щеглов аж подпрыгнул от возмущения.
– Я не так сказал! – воскликнул он. – Я хотел успеть открыть дело и оставить полиции поручение по его расследованию.
– И кому же предназначалась такая честь, не дражайшему ли полицмейстеру Григорию Адамовичу? Я что-то запамятовал, не он ли тебе свинью подложил, арестовав зятя Франсуазы Триоле, после чего обе преступницы исчезли, а ты остался с носом?
Щеглов молчал, не отвечать же на прямое издевательство. Он и впрямь весной сильно сглупил, недооценив ревнивый и завистливый характер полицмейстера, и в итоге провалил операцию. Генерал-губернатор, не дождавшись ответа, хмыкнул и наконец смилостивился:
– Вот что, Петруша, кончай ты ломиться в открытую дверь. У барона Тальзита есть все полномочия заниматься расследованиями преступлений в своём уезде. Если ему это понадобится, может и старушку откопать, да думаю, до этого не дойдёт. Тальзит разыщет графиню Апраксину, и та напишет ему заявление на князя Василия. Это тебе не дворецкий из крепостных, это ровня с ровней в суде тягаться будет. Ну, а мы с тобой воевать пойдём. Даст Бог, дойдём до Франции, там и будешь свою Франсуазу искать. Вот когда мы с тобой как победители в Париже обоснуемся, тогда и потребуем для этой дамочки правосудия. Она нам за всё ответит.
– А мы обоснуемся в Париже? – тихо спросил Щеглов. В губернии всё ещё никак не могли пережить известие о сдаче французам Москвы, а тут такие планы…
– Не сомневайся, ещё как обоснуемся, – с непоколебимой уверенностью провозгласил генерал-губернатор. – Не было ещё такого случая, чтобы на нашей земле враги правили. Европа она что – там страны меньше наших уездов, а мы – земля без конца и края. Свернём мы шею Наполеону, как пить дать!
Данила Михайлович поднялся, намекая, что разговор окончен. Щеглов тут же вскочил и откланялся. Минуты не прошло, как наблюдавший из окна генерал-губернатор увидел своего порученца бегущим через площадь к армейским складам.
«Вот и славно, – обрадовался Данила Михайлович, – помчался барона искать».
Предводителя уездного дворянства Ромодановский знал давно и не сомневался ни в его уме, ни в его твёрдости. На первый взгляд барон казался человеком мягким и деликатным, но если второе и являлось истинной правдой, то первое относилось лишь к добродушным манерам и приятной внешности Тальзита. В делах же у него царил полный порядок, и, даже не повышая голоса, барон добивался гораздо большего, чем предводители в соседних уездах. Если Щеглов сможет правильно донести до барона высказанную идею, то на войну можно будет уйти с чистой совестью.
Генерал губернатор хмыкнул и задумался. Даже интересно, что там Щеглов на складе говорить будет?
Суета на складе наконец-то улеглась. Зерно из обоза Тальзита перетаскали в свободную клеть, и, выдав Александру Николаевичу расписку, кладовщик замкнул двери. Тальзит в нерешительности топтался рядом с пустыми подводами. Может, сразу пойти за расчётом в губернскую канцелярию?.. Или уже не суетиться?.. По прикидкам Тальзита, где-то часа через два должен был подтянуться обоз из Ратманово.
«Сдам всё, а там уж и за расчётом пойду», – решил барон.
Захотелось обедать. Александр Николаевич облюбовал поблизости один трактир, там вполне прилично готовили щи, да и расстегаи были хоть куда, ну, а что до водки, то барон пил лишь собственную (двойной перегонки через мешок с анисом), и если приходилось обедать вне дома, то всегда доставал за столом свою фляжку.
Тальзит направился к соборной площади, но пообедать ему не удалось: навстречу барону нёсся Щеглов.
– Ух, Александр Николаевич, хорошо, что я вас застал! Поговорить нужно, – выпалил он, заступив Тальзиту путь. – Дело важное и срочное.
По озабоченному лицу поручика это было ясно и без слов, и барон покорно кивнул:
– Слушаю вас…
– Я сейчас говорил с генерал-губернатором об убийстве няни в Ратманово, – начал Щеглов, – всё не так просто, как мне хотелось бы.
Ясное дело, что не так просто! Барон и не сомневался, что Ромодановский сразу отвергнет идею своего порученца об эксгумации тела Тамары Вахтанговны. Нужно найти другое решение. Но вот какое?
– Дело в том, что мы уходим с ополчением на войну. Я хотел открыть дело об убийстве и поручить его тем, кто останется в губернии. Но Данила Михайлович сомневается, что наш полицмейстер станет усердствовать в этом расследовании.
Барон хорошо знал и терпеть не мог полицмейстера – уж больно тот за последние годы стал морально нечистоплотен. Впрочем, Тальзит счёл за благо оставить своё мнение при себе, ограничившись нейтральным:
– Возможно, что здесь губернатор и прав…
– Да уж, – вздохнул Щеглов. – Данила Михайлович попросил меня переговорить с вами, у него есть другое предложение.
– Вот как? – откликнулся Тальзит. Генерал-губернатора он уважал, Ромодановский умудрялся вести дела так, что и результаты были, и достоинство не терялось, князь оставался благородным и при этом успешным – редкостное сочетание.
– Данила Михайлович считает, что происшествие в Ратманово попадает под компетенцию предводителя уездного дворянства. Вы можете поручить расследование своему исправнику, тот, если понадобится, и полицию призовёт, но решение по делу придётся выносить вам.
– Я уже думал об этом, – признался Тальзит. – Пока я даже не стану открывать дела об убийстве. Достаточно заняться поисками пропавших княжон. Ну а как только я разыщу графиню Апраксину и получу от неё заявление об убийстве няни, тогда и приму решение, что делать дальше. – Барон задумался, а потом спросил: – Вы ведь говорили, что княжна Елена отправилась в столицу просить правосудия у государя?
– Так мне сказал батюшка в Ратманово, – подтвердил Щеглов. – Вроде бы графиня написала императору, а княжна Елена увезла письмо с собой. Только вот времени уже минуло предостаточно, но из столицы не поступало никаких указаний о расследовании. Боюсь, что наша барышня так и не добралась до Петербурга!
Тальзит и сам уже не раз посчитал дни, прошедшие с отъезда Елены в столицу, и его выводы оказались столь же неутешительны. Значит, тем более пора вмешаться в дело. Убийца не получит власти над жизнями его крестниц! Барон не стал развивать неприятную тему, а просто пообещал Щеглову:
– Я найду графиню Апраксину и постараюсь убедить её повторить в заявлении то, что она написала в письме императору.
Поручик явно обрадовался:
– Ну а я обещаю, что костьми лягу, но разыщу во Франции эту Триоле. Если она жива, то не уйдёт от возмездия. Вы уж, Александр Николаевич, напишите мне в полк, как развиваются события.
– Обязательно, – отозвался Тальзит. Он проводил Щеглова одобрительным взглядом. Всё-таки поручик – молодец: надо же так верить в победу русского оружия после Бородино…
Глава седьмая
Читать бесплатно другие книги:
