Прилив. Стихи Никандрова Елена

Священный женский мир

Священный женский мир: на плечиках наряды —

Для офиса, в театр и те, что в бёдрах жмут;

В коробках туфли спят и сумки, с ними рядом

Косынки/пояски, закрученные в жгут.

Священный женский мир: воланы, рюши, складки,

В шкатулках россыпь бус, мерцание камней;

Прозрачную вуаль колышет запах сладкий,

И каждый узелок хранит секрет о Ней.

Священный женский мир: кувшины, вазы, штофы,

На стенах акварель и вышитая гладь, —

Он где-то по краям отбелен и заштопан,

Но силится следы укрыть от лишних глаз.

Священный женский мир: обманчивый и странный,

То буднями зажат, то розами увит.

На кухонном столе – для разных блюд приправы,

У зеркала духи – приправы для любви.

День города

Над городом летал воздушный шар,

Не круглый, а с фигурой дирижабля.

И музыка менялась каждый шаг.

Старинные костюмы, ружья, сабли —

Прошел драгунский полк. И вслед за ним

Танцо'вщицы вспорхнули мотыльками.

Случайно, с губернатором самим

Попали мы под вспышки фотокамер.

Был день роскошный! Правда, ровно в три

Пролился дождь пузырчато и дерзко,

Но вмиг исчез, гуляющих взбодрив,

А городу добавив больше блеска.

Манил нас, руки-ноги не щадя,

Не мог угомониться шумный праздник.

По улицам водил и площадям,

Доказывал, что мы еще горазды.

К полуночи чуть было не померк,

Но тут же всех заставил удивиться:

На небе разразился фейерверк,

Букеты звёзд роняя нам на лица.

Летний саммит

Выходит длинноногий дождь

И под окном шумит часами.

Он – предводитель, гу'ру, вождь.

Он открывает летний саммит.

А высший круг – собранье туч

И молний дерзких ассамблеи —

Сигналят городу: мы тут!

Июль так рано сентябреет,

Хотя не стар еще, не стар,

И дарит лилии невестам.

Но ливень с пеною у рта

Ему указывает место.

А тот на солнечном луче

Повис и куст черники нежит.

Он точно знает время «че»,

Но от дождя в секрете держит.

Четверги

Нас утешает эта зелень,

Но дождь твердит,

Что нет суббот и воскресений,

Есть четверги.

Должно случиться что-то после,

Но день померк.

А завтра снова будет послан

Такой четверг,

Который много обещает,

Но это – ложь:

Нас расстреляет из пищали

Вояка-дождь.

Четверг вчера, четверг сегодня.

Четвертый день

В текущем лете очень моден.

Салют – воде!

Три гувернантки и дитя

Одна из них дурманит, та – морозит,

А эта – «листья желтые летят»:

Три женщины – весна, зима и осень.

И лето – непослушное дитя.

Мы женщинам прощаем все на свете:

Поплачет, посмеется – ерунда!

Но эти три заботятся о лете —

От завязи до сладкого плода.

И что растят нам нынче гувернантки?

Ребенок неулыбчив и плаксив,

Он носит вместо сланцев и панамки

Болоньевую куртку и носки.

Звучит не так, и лишнее надето —

Так мальчика играет травести.

Как будто бы не мы проводим лето,

А лето нас готово провести.

Не верить в лето

Чужим не следуем советам,

Ходить не любим по врачам.

И даже так – не верим в лето,

Тепло включая по ночам.

Спешим на чартерные рейсы

Билеты выгодно купить.

Слетает поезд-лето с рельсов

И загоняется в тупик.

Шепнув «прощай» июню-плаксе,

Июль не ждем – мы на борту.

А он придет и скажет: «Здрасьте!»,

Катая вишенку во рту.

Сонное

Поднадоевшая метель

Накроет дом вуалью белой

И, завершаясь мягким «эль»,

Вильнёт хвостом – ушла по делу.

А дом застынет в тишине,

Безделью сонному предавшись.

Поняв, что вьюги больше нет,

Мой дом, не то ещё видавший,

Весь превратится в колыбель,

Делясь на кельи-комнатушки,

На окнах грея голубей,

Взбивая тёплые подушки.

«Не уезжай, не уезжай», —

Споёт, окутывая ленью.

И тут же эхом: «Очень жаль».

И: «Сожалею, сожалею».

Янский месяц

Треть окна заштрихована инеем.

Чайник курится «белым ключом».

Настроение кухонно-зимнее

Преподнёс нам январь-новичок.

От рождения будучи слабеньким —

Мелкий дождик да мокрый снежок —

Он, окрепнув за долгие праздники,

Ледяными ветрами обжёг.

Янский месяц, вперёд и со знаменем —

В самый раз начинать и решать.

Но в ответ выдаёт подсознание

Свой вердикт – торопись не спеша.

А морозам – спасибо отдельное!

Их реальные цели ясны —

Неспроста же друг друга одели мы

В поцелуи, объятья и сны.

Кальвадос

Ну что с того, что в доме все удобства?

Лечить хандру, задабривать декабрь

Живым огнем и рюмкой кальвадоса

Еще в какие! принято века.

Сегодня ветер и плохие сводки,

А три-четыре месяца назад

Не снились нам ни яблочная водка,

Ни искорки каминные в глазах.

Тогда, домой являясь с жару, с пылу,

Едва ли успевая отдохнуть,

Кричали мы: «Так много яблок было!

Получится из них хоть что-нибудь?».

На карликах-деревьях крупный штрейфлинг

У крепкого ствола и там, и тут

Отламывал натруженные ветви,

Подпоркой не считая тонкий прут.

От медно-золотистого напитка

Стихает и тревога, и метель.

Ползет зима – ленивая улитка,

Укутывая в ночь короткий день.

Нижний

Рассевшись на горке, разлегшись на стрелке,

Ногами на север, в огнях – голова,

Он смотрит, как жмутся великие реки

Боками друг к другу, кроят рукава.

Восьмое столетье пульсирует сердце

За красной стеной с часовым у ворот

И жизнь раздает по сосудистой сетке —

По венам шоссе, альвеолам дворов.

Откосы ступенями тянутся в небо,

Трамвайчик рогатый по кругу бежит.

Голодные краны почти ежедневно

В домах-новостройках клюют этажи.

Разлегшись на стрелке, рассевшись на горке,

Со снегом красив и с цветением вишни —

Мой город, записанный в паспорте Горький,

Мой город, зовущийся коротко Нижний.

Взгляды

Вот женский взгляд – он без меня не сможет

Найти носки и разогреть еду,

Сменить белье постельное на ложе

И порошками вылечить недуг.

Он не отыщет в дебрях антресолей

Свой инструмент, кого-то там кляня,

Не разберет, чем перчат и чем солят,

И не завяжет галстук без меня…

И взгляд мужской – чуть что, она заплачет,

Ей все не так, и вещи – по местам.

В ее глазах я вечно буду – мальчик.

Но за нее я голову отдам!

Ко мне пришел

Ко мне пришёл прощаться год,

присел на стул и вынул папки.

И начал в строчку «итого»

вносить какие-то поправки:

– В графе «доходы» есть прирост?

И сумму точно укажите!

А я сказала:

– С гулькин нос,