Assassin's Creed. Ренессанс Боуден Оливер

ГЛАВА 52

Уложив Малика на набитую соломой постель, Мария села рядом с ним и напоила водой.

– Спасибо, – выдохнул он. Взгляд у него немного прояснился. Он чуть отодвинулся, словно его смущала близость Марии и то, что она о нем заботится.

– Что случилось с Сефом? – спросил Альтаир. Для трех человек в комнате было слишком тесно, так что ему даже казалось, что стены смыкаются вокруг.

– Убит, – ответил Малик. – Два года назад Аббас совершил переворот. Он убил Сефа и подбросил мне орудие убийства. Другой асассин поклялся, что слышал, как мы с Сефом ругаемся, и Аббас убедил орден, что именно я убил твоего сына.

Альтаир и Мария переглянулись. Их сын был мертв уже два года. Альтаир ощутил, как в нем поднимается ярость, и постарался сдержать эмоции и желание немедленно пойти в крепость и прирезать Аббаса, а потом смотреть, как он молит о пощаде, истекая кровью.

Мария, чувствуя и разделяя боль мужа, взяла его за руку.

– Извини, – прошептал Малик. – Я не мог послать тебе известие, пока был в тюрьме, тем более Аббас следил за всеми сообщениями, поступающими в крепость и отправляемыми из неё. Не сомневаюсь, что пока я был под замком, он занимался изменением наших законов в свою пользу.

– Так и есть, – подтвердил Альтаир. – У него сторонники в Совете.

– Мне жаль, Альтаир, – вздохнул Малик. – Я должен был предвидеть планы Аббаса. Долгие годы после твоего отъезда он занимался тем, чтобы меня подставить. Я и не подозревал, что у него столько союзников. Такого бы не случилось, будь я сильнее. И если бы ты был здесь.

– Не волнуйся. Отдыхай, друг мой, – посоветовал Альтаир и жестом позвал Марию с собой.

В соседней комнате они присели – Мария на скамью, Альтаир на стул с высокой спинкой.

– Ты решил, что будешь делать? – спросила Мария.

– Я должен убить Аббаса, – ответил Альтаир.

– Но не из мести, любимый, – посоветовала она, глядя ему в глаза. – А ради Ордена. Ради Братства. Чтобы вернуть себе отнятое и снова сделать Орден великим. Если ты сделаешь так, если не поддашься мыслям о мести, Орден полюбит тебя, как отца, указавшего своим детям правильный путь. Если же ты позволишь эмоциям и гневу ослепить себя, думаешь, они станут слушать, куда ты будешь указывать им верный путь?

– Ты права, – помолчав, произнес он. – Тогда что нам делать?

– Мы должны выступить против Аббаса. Оспорить обвинения, выдвинутые убийце нашего сына. Ордену придется подчиниться, и Аббас будет вынужден отвечать за свои действия сам.

– Слово Малика против слова Аббаса и его подельника, кем бы он ни был.

– Слово такого подонка, как Аббас? Да его шпион вообще не заслуживает доверия. Братство поверит тебе, любимый. Оно захочет тебе поверить. Ты же великий Альтаир. Если ты сдержишь своё желание отомстить, Орден вернется к тебе честным путем, и ты сможешь сделать его ещё сильнее.

– Я должен немедленно повидаться с ним, – вставая, сказал Альтаир.

Они убедились в том, что Малик уснул, и, захватив факел, вышли из дома. Утренний туман клубился под ногами, они быстро обошли барьер и направились к главным воротам. Деревня, раскинувшаяся на склонах Масиафа, была пуста и тиха и только-только пробуждалась ото сна. Сонный асассин-стражник с дерзким безразличием посмотрел на них. Альтаир снова ощутил, как в нем поднимается злость, но сдержался и прошел мимо наглеца. Они прошли под навесной башней и оказались в центральном дворе.

Внезапно раздался звон колокола.

Альтаир знал, что это не сигнал. Он поднял факел и оглянулся, колокол продолжал звонить. Альтаир ощутил движение со стороны башен. Мария подтолкнула его и они подошли к лестнице, ведущей ко входу башни мастера. Там Альтаир обернулся и увидел, что асассины, одетые в белые одежды, с факелами в руках входят во двор, привлеченные звоном колокола.

– Я хочу видеть Аббаса, – сообщил Альтаир охраннику у дверей, его громкий и спокойный голос разбил зловещую тишину. Мария обернулась и судорожно вздохнула, Альтаир оглянулся, и у него перехватило дыхание. Во дворе стояли асассины, не сводившие глаз с Альтаира и Марии. На мгновение Альтаиру показалось, что они снова одурманены, но Яблоко было надежно спрятано в его кармане. Люди просто ждали.

Чего? Альтаира не оставляло чувство, что скоро он это узнает.

Дверь башни распахнулась, и показался Аббас.

Альтаир ощутил нечто странное – Яблоко словно подтолкнуло его. Словно напомнило ему о себе.

Аббас встал на помост.

– Альтаир, прошу тебя, объясни, зачем вы пробрались в тюрьму Ордена?

Он обращался не только к Альтаиру и Марии, но и к толпе. Альтаир обернулся ещё раз и увидел, что двор полон. Факелы асассинов казались висящими в темноте огненными шарами. Видимо, Аббас собирался унизить его перед орденом. Мария была права – у него ничего не выйдет. Аббас лишь ускорит собственное падение.

– Чтобы выяснить правду о моем сыне, – ответил Альтаир.

– Правда? – улыбнулся Аббас. – И не для того, чтобы отомстить?

Подошел Свами и поднялся по лестнице на помост. В руках он держал мешок из грубой ткани, который протянул Аббасу, тот кивнул. Альтаир со страхом посмотрел на мешок, сердце его бешено колотилось, как и у Марии.

Аббас заглянул в мешок и с притворной озабоченностью изучил его содержимое. Затем, театрально вздохнув, сунул внутрь руку и замер, наслаждаясь трепетом, прошедшим по собравшейся толпе.

– Бедняга Малик, – проговорил он, вытаскивая из мешка голову: она была отсечена неровно, с неё всё ещё капала кровь, глаза закатились, а язык чуть вывалился изо рта.

– Нет! – Альтаир шагнул вперед, но Аббас жестом приказал охранникам схватить его.

Они скрутили Альтаиру и Марии руки.

Аббас бросил голову обратно в мешок и отшвырнул его в сторону.

– Свами слышал, как ты сговаривался с неверной убить Малика. Жаль, что мы не успели вовремя до него добраться, чтобы остановить вас.

– Нет! – закричал Альтаир. – Это ложь! Я бы никогда не убил Малика! – Он вырвался из рук державших его охранников и показал на Свами. – Он лжет!

– И охранник в подземелье тоже лжет? – поинтересовался Аббас. – Он видел, как ты забрал Малика из камеры. Почему ты не убил его сразу, Альтаир? Хотел, чтобы он страдал? Или желал, чтобы месть совершила твоя жена-англичанка?

Альтаир снова попытался доказать свою правоту.

– Потому что я не убивал его! – крикнул он. – Он рассказал, что это ты приказал убить Сефа!

И тут он внезапно всё осознал. Он посмотрел на Свами, увидел его шрам и понял, что именно он убил Сефа. Яблоко в мешке у него за спиной снова "шевельнулось". С его помощью он мог уничтожить всех во дворе. Убить всех лживых продажных псов среди них. Они на своей шкуре ощутят его ярость.

Но нет. Он пообещал больше никогда не использовать его в гневе. Он пообещал Марии, что месть никогда не затмит его разум.

– Это ты нарушил Кредо, Альтаир, – заявил Аббас. – А не я. Ты не достоин управлять орденом. Поэтому я беру управление им на себя.

– Ты не имеешь права, – фыркнул Альтаир.

– Имею, – Аббас спустился с помоста и рванул Марию к себе, одновременно вытаскивая кинжал и прижимая оружие к ее горлу.

Мария нахмурилась и попыталась вырваться, проклиная Аббаса, но тот надавил кинжалом ей на шею, и она затихла. Мария бросила на Альтаира взгляд, в котором читалась мольба – она знала, что Яблоко хочет, чтобы Альтаир использовал его. Она тоже поняла, что Сефа убил Свами. Как и Альтаир, она желала возмездия, но её глаза умоляли его сохранять спокойствие.

– Где Яблоко, Альтаир? – спросил Аббас. – Покажи его мне, или я перережу неверной глотку.

– Вы слышали это? – крикнул асассинам через плечо Альтаир. – Слышали, что он собирается сам управлять орденом? Он хочет, чтобы Яблоко не просвещало людей, а порабощало их!

Происходящее окончательно сломило его.

– Покажи мне его, Альтаир, – повторил Аббас. Он сильнее надавил кинжалом на шею Марии, и Альтаир узнал этот кинжал. Он принадлежал отцу Аббаса. Именно им Ахмад целую жизнь назад в комнате Альтаира перерезал себе горло, и теперь Аббас угрожал им Марии.

Альтаир старался сдержаться. Аббас потащил Марию вдоль помоста и заговорил, обращаясь к толпе.

– Можем ли мы верить Альтаиру, в чьих руках Частица Эдема? – спросил он и получил в ответ неразборчивое бормотание. – Альтаиру, который так легко поддается гневу? Который не желает добровольно отдавать власть?

Альтаир оглянулся через плечо. Асассины переступали с ноги на ногу, переговаривались между собой, шокированные происходящим, потом Альтаир снова посмотрел на мешок, а после на Свами. Одежда асассина была забрызгана кровью. Кровью Малика. Свами улыбнулся, шрам на его лице сморщился. Альтаир подумал, улыбался ли он, убивая Сефа?

– Ты его получишь, – громко сказал Альтаир. – Ты получишь Яблоко.

– Нет, Альтаир! – воскликнула Мария.

– И где же оно? – спросил Аббас, стоя на другом конце помоста.

– У меня, – ответил Альтаир.

Аббас растерялся. Он притиснул Марию к себе, закрываясь ею, словно щитом. Кровь текла по её шее, там, где он резанул ножом. По кивку Аббаса, охранники отпустили Альтаира, который потянулся за Яблоком.

Свами потянулся к артефакту. Коснулся его.

А потом, очень тихо, так, чтобы услышал только Альтаир, сказал:

– Я сообщил Сефу, что это ты приказал его убить. Он умер, думая, что его предал родной отец.

Яблоко вспыхнуло, и Альтаир утратил над собой контроль. Свами, чья рука всё ещё лежала на Яблоке, вдруг замер, широко распахнув глаза.

Потом его голова склонилась на бок, а тело задергалось и зашевелилось, словно им управляла некая сила. Рот его открывался, но слов не было слышно. Потом изо рта стал литься золотой свет, и, если вглядеться в этот свет, можно было увидеть, как во рту шевелится язык. Потом, полностью покоренный Яблоком, он отступил на шаг, поднял к лицу руки и стал ногтями царапать его, оставляя глубокие раны, откуда хлынула кровь, а Свами продолжал царапать себя: он сорвал лоскут кожи от щеки до уха, и тот повис сбоку.

Альтаир чувствовал, как через него течет сила, которая словно вышла из Яблока и разлилась по его венам. Её питала ненависть Альтаира и его желание отомстить, а потом эта сила перешла из Яблока в Свами. Альтаир ощутил странную смесь удовольствия и боли, которая чуть не сбила его с ног – его голова словно взорвалась изнутри. Это было одновременно прекрасное и ужасное чувство.

Настолько прекрасное и ужасное, что Альтаир даже не услышал крика Марии.

И он не увидел, как она вырвалась из рук Аббаса и бросилась с помоста к нему.

В этот момент Свами вытащил из ножен свой кинжал и с яростью принялся резать себе лицо и тело. Мария наконец подбежала к ним, отчаянно пытаясь остановить Альтаира.

Альтаир на мгновение осознал, что происходит, но уже не мог ничего сделать. Он увидел, как сверкнул на солнце кинжал Свами, как хлынула из открытого горла Марии кровь. Раскинув руки, она упала на помост. Женщина судорожно вздохнула, вокруг неё стремительно растекалось кровавое пятно. Её плечи тяжело вздымались и опускались, она хватала ртом воздух. Одна её рука дернулась, стукнув о деревянный помост.

В этот момент Свами очнулся, клинок выпал у него из рук. Яблоко ещё раз ярко сверкнуло и погасло. Альтаир упал на колени рядом с Марией и поднял её за плечи, прижимая к себе.

Она посмотрела на него, веки её трепетали.

– Будь сильным, – прошептала она и умерла.

Во дворе повисла мертвая тишина, которую прерывал лишь плач сломленного Альтаира, прижимавшего к себе жену.

Он услышал, как Аббас приказал:

– Солдаты, взять его!

Альтаир встал. Сквозь слезы он видел, как к помосту бросились асассины. На лицах их был страх. Рука Альтаира всё ещё сжимала Яблоко, и люди были в замешательстве. Кое-кто обнажил меч, хотя они прекрасно понимали, что сталь бесполезна против Яблока, но это было лучше, чем трусливое бегство. Альтаир ощутил сильное непреодолимое желание с помощью Яблока уничтожить всё, что он видит. И себя. Мария, бывшая светом всей его жизни, умерла у него на руках! В одно мгновение, из-за вспышки ярости, он уничтожил самое дорогое, что у него было.

Асассины замерли. «Воспользуется ли он Яблоком?» – прочитал в их глазах Альтаир.

– Убить его! – взвизгнул Аббас, и асассины осторожно двинулись вперед.

Казалось, они так и не решили – нападать на него или нет, поэтому Альтаир бросился бежать.

– Лучники! – завопил Аббас, и те схватились за оружие. Альтаир выбежал со двора. Стрелы градом обрушились на него, одна царапнула ногу. Слева и справа к нему кинулись асассины, на ходу обнажая мечи. Возможно, они поняли, что Альтаир больше не собирается применять Яблоко, поэтому бросились в погоню. Альтаир добежал до арки и увидел, что её преграждает решетка. Он повернулся и бросился в обратную сторону, натолкнувшись на двух преследовавших его асассинов. Один взмахнул клинком, попав Альтаиру по руке. Он вскрикнул он боли, но не остановился, зная, что они его убьют. Но асассины удивили его: они были слишком напуганы, чтобы напасть на него – или просто не захотели нападать.

Он снова повернул в сторону, бросившись к оборонительной башне. Там он увидел лучников, целившихся в него. Это были лучшие лучники, потому что их учили лучшие. Они никогда не промахивались, и у них хватало времени прицелиться и выстрелить.

Он знал, когда они выстрелят. Он знал, что им требовалось мгновение, чтобы найти свою цель, еще одно, чтобы восстановить дыхание и…

Выстрелить.

Он прыгнул и откатился в сторону. Стрелы попали туда, где он только что был, все, кроме одной. Один из лучников сумел предугадать движение цели, и стрела оцарапала Альтаиру щеку. По его лицу потекла кровь, он бросился к лестнице, вскарабкался вверх и столкнулся с лучником, который растерялся настолько, что даже не успел вытащить меч. Альтаир схватил его и швырнул вниз. Лучник будет жить.

Альтаир взобрался по второй лестнице. Было больно, он потерял много крови, но, наконец, он оказался на вершине башни, с которой давным-давно, впервые нарушив Кредо, прыгал вниз. Хромая, он подошел к краю платформы, а когда наверх забрались преследователи, раскинул руки.

И упал вниз.

ГЛАВА 53

10 августа 1257 года

Альтаир хочет, чтобы мы не только распространили сведения об асассинах, но и создали в Европе Орден.

Мне стыдно за то, что я так долго разрабатывал этот план, но теперь, когда он наконец-то готов, всё кажется простым и ясным: он доверяет нам (и, кажется, конкретно мне) дух Братства. Передает нам «факел».

До нас дошли слухи, что воинственные монголы приближаются к деревне. Альтаир считает, что мы должны уехать до того, как начнется бой. Маффео, конечно, кажется, весьма доволен, что станет свидетелем подобных событий, и я чувствую, что он предпочел бы остаться. Его бывшая страсть к странствиям исчезла без следа. Похоже, мы поменялись местами, потому что сейчас я хочу уехать как можно быстрее. Либо я более труслив, чем Маффео, либо лучше представляю себе ужасы военного времени, поскольку полностью согласен с Альтаиром. Осажденный Масиаф – для нас не место. По правде говоря, я готов уехать, независимо от того, нападут на город мародерствующие армии монголов или нет. В эти жаркие ночи я далеко от дома. Далеко от моей семьи: от жены и сына Марко. Через несколько месяцев ему исполнится три года, и мне больно осознавать, что меня так долго не было рядом с ним. Я не видел его первых шагов, не слышал первого слова.

В общем, я думаю, наше время здесь, в Масиафе, подошло к концу. Кроме того, Мастер сказал, что хочет нас видеть. Он сообщил, что хочет что-то дать нам на церемонии, которую он проведет вместе с другими асассинами. Он сказал, что это «что-то» не должно попасть в руки врага: монголов или тамплиеров. Теперь я понимаю, к чему именно вели его рассказы, и подозреваю, что это, возможно, нечто очень ценное. Увидим.

В то же время Маффео хочет услышать окончание истории, которую я ему рассказывал, особенно теперь, когда она так близка к завершению. Мой брат только поморщился, когда я сказал ему, что собираюсь перескочить во времени, с того момента, когда Альтаир, опозоренный и сломленный духом, спрыгнул с крепостной стены цитадели, на двадцать лет вперед в совершенно другое место – в пустыню, в двух днях пути от Масиафа…

…на бесконечную песчаную равнину, которая была абсолютно пустой, не считая всадника. К седлу его коня был привязан повод другой лошади, нагруженной кувшинами и свертками.

Со стороны всадник походил на торговца, везущего товары на продажу, и им же и был на самом деле – вспотевшим, уставшим, дородным купцом, которого звали Мухлис.

Когда Мухлис увидел вдалеке колодец, то решил прилечь и отдохнуть. Он собирался ехать до самого дома без остановок, но выбора не было – он слишком устал. Уже не один раз за время пути он, убаюканный мерным движением лошади, задремывал, опустив голову на грудь, веки его медленно опускались. С каждым разом было всё труднее отгонять сон, и каждый раз, когда сон начинал одолевать Мухлиса, его сердце и разум начинали спорить между собой. В горле у купца пересохло, одежды тяжело висели на нем, все тело гудело от усталости. Мысль о том, чтобы смочить губы водой и прилечь, натянув на себя тавб, [Тавб – традиционная мужская долгополая рубаха с длинными рукавами у арабов.] хотя бы на пару часов (вполне достаточно, чтобы восстановить силы и продолжить путь домой в Масиаф) – была практически невыносимой.

Единственное, что стряхивало с него сонливость и избавляло от желания делать привал – это слухи о разбойниках, поджидающих купцов, чтобы перерезать тем глотки и забрать их товары. Этой шайкой управлял головорез Фахад, чья жестокость была сравнима только с жестокостью его сына, Байхаса.

Говорили, что Байхас подвешивал жертвы за ноги, разрезал их от горла до живота и оставлял медленно умирать, позволяя диким собакам драться за выпавшие кишки. Байхаса это зрелище очень веселило.

Мухлиса устраивало, что его кишки при нём, и он не собирался отдавать свое имущество разбойникам. В конце концов, жить в Масиафе тоже становилось всё сложнее. Жители деревни платили всё более высокие налоги – говорили, что затраты на охрану деревни росли. Мастер беспощадно требовал уплаты налогов и частенько посылал в деревню асассинов, которые силой собирали дань с людей. Тех, кто отказывался платить, избивали и выгоняли из деревни. Такие изгнанники отправлялись в другие города в надежде начать там новую жизнь. Если, конечно, им посчастливится не попасть на глаза разбойникам, для которых каменистая равнина, окружавшая Масиаф, давно стала домом, и которые становились смелее с каждым днем. Какое-то время асассины – или их былая слава – надежно хранили торговые пути от набегов. Но, как оказалось, недолго.

Поэтому, если бы Мухлис вернулся в деревню без гроша и был бы не в состоянии заплатить налоги, которые Аббас требовал с купцов и жителей деревни, его вместе с семьей – женой Алией и дочерью Надой – изгнали бы из деревни.

Подъезжая к колодцу, купец продолжал думать об этом, так и не решив – останавливаться ли на привал или нет.

Возле колодца под раскидистой смоковницей, дававшей прохладную тень и укрытие от палящего солнца, стояла лошадь. Она была не привязана, но одеяло на её спине давало понять, что её хозяин – путник, который остановился попить, набрать воды во флягу или, возможно, как и Мухлис, сделавший привал, чтобы прилечь и отдохнуть. И всё-таки, подъезжая к роднику, Мухлис нервничал. Его конь, чуя близость воды, одобрительно фыркнул и пошел рысью, поэтому купцу пришлось потянуть повод, сдерживая энтузиазм животного. У колодца лежал человек и спал, подтянув ноги к груди и укрывшись дорожным плащом. Голова его покоилась на мешке, лицо закрывал капюшон, а руки были скрещены на груди. Лица его почти не было видно, но, как и у Мухлиса, кожа у него была бронзовой от загара, покрытой морщинами и шрамами. Это был старик лет семидесяти-восьмидесяти. Удивленный Мухлис долго вглядывался в лицо спящего, когда тот неожиданно открыл глаза.

Мухлис испуганно отшатнулся. Взгляд старика был пронизывающим и внимательным. Незнакомец не шевелился, и Мухлис понял, что, несмотря на то, что сам он намного моложе старика, тот его совсем не боится.

– Сожалею, что потревожил вас, – склонив голову, извинился Мухлис, голос у него слегка дрожал. Незнакомец молча смотрел, как он спешивается и, подведя лошадей к колодцу, вытаскивает кожаное ведро, чтобы напоить животных. Оно мягко стукнулось о каменную стенку колодца, а потом раздался плеск – конь стал пить. После Мухлис напился сам. Сперва он сделал небольшой глоток, потом принялся пить жадно, обливая бороду, после чего вытер лицо рукой.

Мухлис наполнил фляги, налил воды для второй лошади и привязал обеих к дереву. Когда он снова посмотрел на незнакомца, тот снова спал. Теперь он лежал, не скрестив руки на груди, а обняв мешок, который использовал в качестве подушки. Мухлис развернул свое одеяло и лег спать по другую сторону от колодца.

Он не знал, сколько прошло времени, прежде чем почувствовал движение рядом и открыл глаза. Рядом с ним стоял человек, освещенный первыми лучами встающего солнца. У него были черные волосы, спутанная борода, золотая серьга в ухе и широкая, неприятная улыбка. Мухлис хотел встать, но человек кинулся на купца, прижимая к его горлу сверкающий кинжал. Мухлис замер от ужаса, не сдержав испуганного вскрика.

– Я Байхас, – проговорил, не прекращая улыбаться, человек. – И я буду последним, кого ты увидишь в своей никчемной жизни

– Нет, – всхлипнул Мухлис, но Байхас рывком поставил его на ноги, и купец увидел, как два сообщника Байхаса снимают с его лошадей поклажу и грузят на своих.

Мухлис оглянулся на спящего старика, но того больше не было, хотя лошадь его никуда не делась. Неужели они его уже убили? Перерезали ему горло?

– Веревку! – крикнул Байхас. По-прежнему прижимая кинжал к горлу Мухлиса, он поймал брошенный ему товарищем моток веревки. Как и у Байхаса, у его сообщника была черная спутанная борода и покрытые кефийе [Кефийе – платок.] волосы. На спину у него был закинут длинный лук. У третьего бороды не было, зато были длинные волосы и широкий меч на поясе. Он рылся в вещах Мухлиса, отбрасывая то, что считал ненужным, в сторону.

– Нет, – воскликнул Мухлис, увидев, как полетел в грязь разрисованный камушек. Это был подарок его дочери, амулет, который она подарила ему в день отъезда. И смотреть, как разбойник бросает его на землю, было выше его сил. Он отскочил от Бахаса и бросился к длинноволосому, который с улыбкой поднялся на ноги и свалил купца с ног ударом по горлу. Пока Мухлис корчился, задыхаясь, в пыли, трое разбойников хохотали.

– Что это? – спросил длинноволосый, наклоняясь к Мухлису. Проследив за взглядом купца, он поднял камень и прочитал слова, написанные на нем. – «Удачи, папочка». Это этот камушек сделал тебя таким храбрым, папочка?

Мухлис потянулся за камнем, отчаянно желая забрать его, но длинноволосый с презрением вытер руку о штаны и, рассмеявшись, когда Мухлис взвыл от бессильной ярости, – швырнул камень в колодец.

– Шлеп, – усмехнулся длинноволосый.

– Ты… – начал было Мухлис. – Ты…

– Свяжите ему ноги, – раздалось сзади. Байхас бросил длинноволосому веревку, подошел к Мухлису и, присев рядом на корточки, поднес кинжал к глазу купца.

– Куда направляешься, папочка? – спросил он.

– В Дамаск, – солгал Мухлис.

Байхас провел лезвием по щеке Мухлиса, и тот вскрикнул от боли.

– Так куда, говоришь, ты едешь?

– Его одежда из Масиафа, – вмешался длинноволосый, связывающий Мухлису ноги.

– Из Масиафа? – покивал Байхас. – Когда-то ты мог рассчитывать на помощь асассинов, но теперь они бессильны. Может, мы и сами туда наведаемся, отыщем скорбящую вдову, которую нужно будет утешить… Как тебе, папочка? Вот только прикончим тебя.

Длинноволосый встал и перебросил другой конец веревки через ветку дерева, а потом потянул. Мир вокруг Мухлиса перевернулся. Он закричал, а длинноволосый закрепил конец веревки вокруг арки колодца. Байхас протянул руку и качнул Мухлиса. Купец закружился на веревке и увидел, как чуть в стороне от них смеется лучник. Байхас и длинноволосый тоже заржали. Байхас еще раз крутанул его.

Перед Мухлисом пронеслась стена, сменившаяся тремя разбойниками: длинноволосым, Байхасом и лучником, а потом…

Из-за дерева, за спиной лучника, кто-то появился.

Но тут перед Мухлисом снова понеслась стена. Вращение постепенно замедлялось. Грабители не замечали, что прямо за их спинами кто-то есть. Человек, чье лицо скрывал капюшон, стоял, слегка склонив голову и раскинув руки, словно в мольбе. Старик.

– Остановитесь, – негромко сказал он. Возраст не пощадил ни его лица, ни его голоса.

Трое разбойников развернулись, готовые к атаке.

И засмеялись.

– Вы только гляньте, – фыркнул Байхас. – Старик решил помешать нашему веселью? Что ты нам сделаешь, старик? Замучаешь нас до смерти сказками о прежних временах? Или засыплешь песком?

Его товарищи рассмеялись.

– Перережь веревку, – не слушая их, произнес старик, указывая на висевшего вниз головой и раскачивающегося из стороны в сторону Мухлиса. – Немедленно.

– С какой стати? – поинтересовался Байхас.

– Потому что я так сказал, – проскрипел старик.

– Да кто ты такой, чтобы что-то от меня требовать?

Раздался щелчок, и старик неожиданно выбросил руку вперед.

Удар.

ГЛАВА 54

Лучник потянулся за луком, но Альтаир в два шага оказался рядом с ним и, широко размахнувшись, ударил его клинком, одним движением перерезая лучнику горло, укорачивая кефийе и перерубая на две половинки лук. Оружие упало из ослабевших рук на землю, рядом тяжело рухнуло тело.

Альтаир, которому не приходилось драться уже двадцать лет, стоял, тяжело дыша, и смотрел на Байхаса и длинноволосого, издевательское выражение на лицах которых сменилось настороженным. У ног Альтаира дергался, захлебываясь лучник, песок впитывал густую кровь. Не отводя взгляда от Байхаса и длинноволосого, Альтаир присел на одно колено и вонзил клинок в умирающего, прекращая его мучения. Он знал, что сейчас его самое главное оружие – страх. Его противники были молоды и быстры, жестоки, безжалостны и привычны к смерти, но у Альтаира был опыт. И он надеялся, что этого будет достаточно для победы.

Байхас и длинноволосый переглянулись. Улыбок на их лицах больше не было. На мгновение вокруг колодца повисла тишина. Был слышен только тихий скрип веревки на ветви смоковницы – Мухлис наблюдал за происходящим вверх ногами. Руки его не были связаны, и он подумал, стоит ли попытаться освободиться, но решил, что будет лучше не привлекать к себе внимания.

Двое головорезов разошлись, собираясь окружить Альтаира, который увидел висевшего за их спинами торговца. Длинноволосый перебросил ятаган из руки в руку, а Байхас оскалился.

Длинноволосый кинулся вперед, ударив ятаганом. Сталь, казалось, зазвенела в воздухе. Альтаир перехватил ятаган клинком, оттолкнув саблю рукой, и чувствуя, как заныли мышцы. Если воры и дальше будут придерживаться тактики коротких атак, то неизвестно, сколько он продержится. Он был стариком. А старики должны ухаживать за садами и размышлять после обеда в кабинетах, читать и вспоминать тех, кого они любили и не смогли уберечь. Они не должны сражаться. Тем более тогда, когда молодых противников в два раза больше.

Альтаир ударил клинком Байхаса, надеясь отпугнуть и остановить его маневр, и это сработало. Но Байхас был уже слишком близко и успел нанести Альтаиру ответный удар, оставив у того на груди глубокую кровоточащую рану. Первая кровь была пролита. Альтаир снова бросился в атаку, клинки столкнулись, противники обменялись ударами, но прежде чем Альтаир успел среагировать, на него напал длинноволосый. Удар ятагана пришелся Альтаиру по ноге.

Из рваной глубокой раны хлынула кровь, и Альтаир оступился. Хромая, он постарался обезопасить себя с флангов, чтобы защищаться только от атак спереди, и отступил к колодцу. Теперь за его спиной висел купец, а сбоку была каменная ограда.

– Я желаю тебе силы, – услышал он тихий голос купца, – и помни, что бы ни случилось, с тобой пребудут мои благодарность и любовь, и в этой жизни и в следующей.

Альтаир кивнул, не оборачиваясь, и посмотрел на двух бандитов. Кровь Альтаира вселила в них уверенность, и они с большим воодушевлением принялись наносить колющие и режущие удары. Альтаир отбил три удара, получив новые раны. Он истекал кровью, выдохся и сильно хромал. Страх перестал быть его оружием, он потерял это преимущество. Всё, что оставалось у него теперь – полузабытые навыки и инстинкты, и он вспомнил самые сложные и лучшие из своих битв: как он победил людей Талала, убил Молоха, сражался с рыцарями-тамплиерами на кладбище Иерусалима. Воин, сражавшийся в тех битвах, справился бы с этими двумя сопляками в считанные секунды.

Но этот воин остался в прошлом. Он постарел. Горе и одиночество ослабили его. Двадцать лет он провел, скорбя о Марии, и постоянно думая о Яблоке. Его боевые навыки, некогда потрясающие, были забыты, и, казалось, навсегда.

Альтаир почувствовал, что обувь промокла от крови. Руки тоже были покрыты ею. Он лихорадочно размахивал клинком, не столько ради защиты, сколько в попытке заставить противников отступить. Альтаир подумал о своем мешке, который спрятал в смоковнице, и где лежало Яблоко. Если он воспользуется артефактом, он, несомненно, одержит победу. Но Яблоко было слишком далеко, и к тому же он поклялся никогда больше его не использовать. Именно поэтому он спрятал его на дереве – чтобы избежать искушения. Но правда была в том, что если бы он смог в данный момент добраться до Яблока, он бы скорее применил бы его силу, чем позволил этим ублюдкам обречь себя и сдавшегося купца на долгую и мучительную смерть.

Да, он воспользуется Яблоком, потому что проиграл. Он даст противникам возможность оттеснить себя к дереву. Краем глаза Альтаир заметил длинноволосого и вскрикнул от напряжения, отталкивая его ятаган своим клинком. Длинноволосый в ответ парировал – один удар, второй, третий, – пытаясь найти брешь в обороне Альтаира. Он нанес асассину еще одну глубокую рану, в бок, из которой сразу потекла кровь. Альтаир пошатнулся, задохнувшись от боли. Но он решил, что лучше умереть так, чем покорно сдаться. Лучше погибнуть в бою.

Длинноволосый снова шагнул вперед и ударил ятаганом. На этот раз он ранил Альтаира в здоровую ногу. Асассин упал на колени, руки его безвольно повисли, клинок уперся в песок.

Длинноволосый шагнул вперед, но Байхас остановил его.

– Оставь его мне, – приказал он.

Альтаир смутно подумал, что, когда-то давно, тысячи жизней назад, другой его противник сказал то же самое, но в тот раз Альтаир заставил его заплатить за высокомерие. В этот же подобного не случится. Байхас приближался к сидящему на коленях в пыли Альтаиру, побежденному, покачивающемуся от слабости, опустившему голову. Альтаир пытался приказать себе встать, но ноги отказывались слушаться. Он пытался поднять руку с клинком, но не смог. Он видел приближающийся кинжал и смог поднять голову, чтобы посмотреть на оскалившегося в улыбке Байхаса. Его золотая серьга в ухе ярко сверкала в лучах восходящего солнца…

И тут купец извернулся и, размахнувшись, обхватил Байхаса со спины в тот самый момент, когда тот был готов ударить беззащитного противника. Издав громкий крик, Альтаир, из последних сил, взявшихся неведомо откуда, ударил снизу вверх. Его клинок распорол Байхасу живот и грудь, дойдя практически до горла. Тем временем Мухлис подхватил выроненный Байхасом кинжал и, подтянувшись, сумел перерезать державшую его веревку. Он упал, больно стукнувшись о землю возле колодца, но тут же вскочил и встал рядом со своим спасителем.

Альтаир стоял, согнувшись, на корточках, но сумел поднять клинок и, прищурившись, встретиться взглядом с длинноволосым. Тот внезапно осознал, что остался в меньшинстве. Вместо того чтобы напасть, он попятился, отступая к лошади и, не отводя взгляда от Альтаира и Мухлиса, влез в седло. Некоторое время они смотрели друг на друга, потом длинноволосый медленно провел пальцем по своему горлу, и уехал.

– Благодарю, – тяжело дыша, сказал Альтаиру Мухлис, но асассин не ответил.

Он без сознания лежал на песке.

ГЛАВА 55

Через неделю прибыл посланник от разбойников. Жители видели, как он проехал через городок по холмистой дороге, ведущей к цитадели. Судачили, что это был один из людей Фахада, а самые мудрые говорили, что знают, зачем он явился в крепость. Два дня назад в деревню уже приезжали люди Фахада и объявили награду за убийцу его сына, Байхаса. Они сообщили, что убийце помогал купец из Масиафа, и что если этот купец выдаст трусливого пса, убившего сына лидера разбойников, его оставят в живых. Но горожане покачали головами и разошлись, и разбойники уехали с пустыми руками, бормоча под нос угрозы о своем возвращении.

Сплетники говорили, что всё так и есть, – по крайней мере, с этого всё началось. Когда деревня находилась под защитой асассинов, даже Фахад не осмеливался присылать сюда своих людей, не спросив разрешения Мастера. Фахад бы и не осмелился просить Альтаира или Аль Муалима, но Аббас – другое дело. Аббас слаб и его можно было подкупить.

Чуть позже посланник проехал обратно. Если на пути в цитадель он выглядел серьезным и презрительно смотрел на встречавшихся ему на пути жителей, то сейчас он ухмылялся и, столкнувшись с кем-нибудь взглядом, проводил ребром ладони по горлу.

– Похоже, Мастер позволил Фахаду заявиться в деревню, – сказал Мухлис чуть позднее, уже вечером, когда почти догорели свечи. Он сидел у кровати незнакомца и говорил, больше обращаясь к себе, чем к человеку в постели, который так и не пришел в себя после сражения у колодца. Мухлис привязал его к седлу запасной лошади и привез домой, в Масиаф, чтобы вылечить своего спасителя. Алия и Нада присматривали за раненым, но уже три дня никто не мог сказать наверняка – выживет незнакомец или умрет. Он потерял много крови и теперь был бледен, словно призрак, и Алия с Мухлисом уже утратили всякую надежду на его исцеление. Незнакомец лежал на кровати спокойно, словно уже умер или в любой момент мог покинуть этот мир. Но на третий день его состояние начало улучшаться. Когда Мухлис вернулся с рынка, Алия рассказала ему об этом, и купец, как обычно, присел на стул рядом с кроватью, чтобы поговорить со спасителем, в надежде, что тот услышит. У него появилась привычка пересказывать события всего прошедшего дня и, иногда, рассказывать важные новости, которые могли заинтересовать раненого и привести его в чувство.

– Похоже, Аббаса легко подкупить, – вздохнул он, покосившись на незнакомца, лежащего на спине. Раны его постепенно заживали, и сам он с каждым днем набирался сил. – Мастер Альтаир скорее бы умер, чем позволил такое.

Он чуть наклонился, внимательно смотря на лежащего незнакомца.

– Я говорю о Мастере, Альтаире ибн Ла'Ахаде.

Незнакомец открыл глаза, впервые с того дня, как Мухлис привез его к себе домой.

Купец на это и надеялся, но всё равно был поражен, увидев, как проясняется мутный взор раненого.

– Это же вы, правда? – прошептал Мухлим, незнакомец моргнул и посмотрел на купца. – Это вы? Вы – Альтаир.

Альтаир кивнул. Глаза Мухлиса наполнились слезами, он бросился на колени рядом с кроватью, обхватив руками ладонь Альтаира.

– Вы вернулись к нам, – всхлипывая, воскликнул Мухлис. – Вы вернулись, чтобы спасти нас, – он осекся. – Вы же за этим пришли?

– А вас надо спасать? – тихо спросил Альтаир.

– Да. Когда мы встретились, вы ехали в Масиаф?