Лопухи и лебеда Смирнов Андрей

– Ноне Бог отмененный, – проворчал он, ухмыляясь. – Царя скинули – значить, и Богу конец. В Расее теперя чорт хозяин…

Варвара отнесла навильник, сбросила в борозду.

– А грех-то? Грех-то вон он, никуды не делся, – сказала она в раздумье. – Стал быть, и Бог на месте…

Ночью ее разбудил неясный шум. Она поднялась, прильнула к окну под крышей.

Где-то совсем близко блеснул огонек и пропал. У риги ходили тени.

В сумраке смутно белел круп лошади на току. Фонарь горел под навесом. Какие-то люди сгружали тюки с телеги. Мужик, стоя по пояс в яме, выбрасывал землю лопатой. Варвара узнала Малафея.

– Ты почто командоваешь на чужом двору? – закричала она. – По ночам колобродить, озорник какой, спасу нету…

Мужики мгновенно обернулись на голос, один из них, бросив мешок, спрыгнул с телеги и подошел к ней.

– Энто моя усадьба, – сердито сказала ему Варвара.

Он дернулся, у Варвары подломились ноги, она рухнула на колени. Голова ее, крепко схваченная за волосы, оказалась запрокинута назад.

– Удавлю дешевку… – пробормотал сиплый голос.

– Да энто баба здешняя, – услышала она Малафея. – Брось, Катька…

Она видела над собой пухлый, криво улыбающийся рот и серьгу в ухе. Рядом кто-то сдавленно стонал.

– Вали отседа. Хайло разинешь – пойдешь на шкварки…

Перепуганная, она стояла посереди горницы, прислушиваясь к голосам на дворе.

– Эй, ты где, баба? Тащи воды!

– Никуды не пойду. – Варвара заплакала. – Спать хочу, ночь на дворе…

Малафей шагнул к ней, она отпрянула. Из ладони у него торчал финский нож.

– Пришью, как жучку!

На траве лежал мужик с посеревшим, заросшим щетиной лицом и прерывисто, с присвистом дышал. Варвара попыталась задрать намокшую кровью рубаху, но он со стоном ударил ее по руке.

– Чего же ты дерешься, дурень? Стерпи маненько…

– Не довезу я его! – с надрывом закричал малый с серьгой в ухе, тот, которого Малафей назвал Катькой. – Ты глянь, Сопатый, он пузырями пошел…

Краснорожий детина с железным бочонком в огромных лапах покосился на лежащего:

– Доходишь, Лёвчик?

– Ишо у Катьки на поминках спляшу, – пробормотал тот.

Варвара разорвала рубаху, промыла рану под ключицей.

– Ну, огрызок, – проворчал детина. – Баба заложить – тебе не жить…

Пока Варвара перевязывала, они сновали от телеги к риге, таскали какие-то ящики, рулоны ткани, овчины. У Катьки в руках развалилась коробка, на голову Варваре посыпались связанные парами новенькие галоши.

– Дождетесь легавых… – торопил Сопатый. – Карасин под низ…

Заложив яму досками, они взялись за лопаты.

Лежа рядом с Палашкой, Варвара слышала, как Малафей возится у стола. Вспыхивал огонек цигарки, да бутылка поблескивала на лунном свету. Вдруг он запел тонким слезливым голосом:

Варвара села на полатях:

– Табе угомон будеть, ай нет? Уж подыматься скоро…

Он встрепенулся:

– Песню играть можешь? Ступай сюды, живо!

Она подошла, увидела на столе шмат сала в тряпице, хлеб, банку консервов. Он протянул ей стакан.

– Лутче хлебца дай.

– Забирай всю добро! Знай пензенских!

Варвара выпила, ей обожгло горло. Малафей смеялся:

– Энто ж Спиртяга Иваныч, отец родный! Эх, зяблики танбовские, кошкодёры! Нагляделся я на вашу дурь, будя…

– Батюшки, вино какая пьяная! – Сало она сунула в юбку, взяла ломоть хлеба и нюхала. – Плыветь все кругом…

– Мине ежели накатить – нипочем не удержишь, – распалялся он, наливая. – Уж такой я мужик! Не гляди, что я росту курячьего, кого хошь обломаю и рядами положу…

Она засмеялась:

– Разбойник ты, Соловей Панкратич…

– Малафей, не соловей!

– Я с тобою вино пью, а ты меня после зарежешь…

– А ну, спевай мне песню на дорожку!

– Далеко собрался?

– На кудыкину гору! Мы военных тайнов не выпущаем…Эх, душа наружу толкается!

Он чиркнул спичкой, нагнулся и достал из мешка бронзовый канделябр. Варвара с восторгом смотрела, как он поджигает одну за другой толстые свечи и втыкает в рожки.

– Щяс праздновать будем, балы баловать, как у господ ахвицеров в Красном Селе…

Огонь заиграл на потемневшей позолоте, по бревнам побежали тени.

– А один… слышь? Штабс-капитан фон Бреверн. Вперлися мы к ему. Так что, вашскородь, ступай под арест. А он ухом не ведеть, с хрусталю выпиваеть. Вы кого напужать хочете, скоты? Энто мы, значить, комитет ротный… Я есть русский ахвицер! Цапнул у Гараськи штык австрийский и пырь себе в брюхо! С его кровища текеть, а он, сволочь, сидить и красную вино кушаеть…

– Пропадай моя головушка! – Варвара махнула рукой. – Ишо наливай!

Со стаканом в руке, привалясь к плечу Малафея, она завела глаза к потолку и запела:

В воскрёсный день рано,

Да в воскрёсный день рано,

Сине море играла…

Малафей жмурился и мычал, подпевая. Рука его лежала на Варвариной груди.

Посередь синя моря

Случилася горе,

Да и случилася горе,

Тама Марья тонула…

По щекам ее текли пьяные слезы. Он завалил ее на лавку, она неуклюже отбивалась:

– Отвязни, сатана…

– Тебе как звать-то, ясноглазая?

– А вота не скажу…

Свечи в канделябре оплыли, последняя зашипела и погасла. Небо за окошком начинало светлеть.

Варвара открыла глаза. Спихнув к стенке храпящего Малафея, сползла на пол, с трудом поднялась на ноги, шатаясь, пошла на двор.

Она копает, тяжело дыша, стараясь не промахиваться лопатой. Наконец показались доски.

Просунув черенок в дыру, налегла всем телом, вынула одну. Достала верхнюю коробку. Под ней открылся прикрытый рогожей рулон ситца в мелкий цветочек. Выцарапала всю штуку и стояла, покачиваясь, поводя по двору мутным взглядом. Прибрела к землянке, пошарила под стрехой, затолкала рогожу в щель.

У колодца вытащила бадью, опустила лицо в воду, напилась и поплелась обратно. Споткнулась, упала и захрапела, раскинув тело посереди двора.

– Убью паскуду! Придушу, как жучку!

Малафей остервенело бил ее босыми ногами, отшвыривая виснущую на нем, орущую Палашку.

– Девку щяс покалечу! Говори, чего сперла?

– Пусти, чорт, дай дыхнуть! Мужуки энто, мужуки…

– Каки таки мужуки? Что ночью были?

– Другие, кажись… – Она судорожно глотнула. – Я те шумнула, а ты ровно покойник… На двор пошла, гляжу, мужуки чужие. Они мене как стукнуть…

– Все брешешь, ведьма!

Он ударил ее, выдернул нож и раскрыл. Варвара оцепенела, острие уперлось ей под челюсть.

– Ой, мамыньки! – завизжала Палашка.

– А ну, брось бабу! Не балуй… – раздался голос.

По двору шел командир, Крячихин постоялец, в сопровождении двух бойцов. Люди в красноармейской форме, пешие и конные, тянулись по дороге.

Малафей вскочил и исчез за домом.

– В прятки играть будем али как? Скажи свому мужику, чтоб сам вылазил, не то хужей будет…

– Мужик-то не мой.

– А мордовал как свою… – заметил командир. – Выходи, братец, не тяни волынку!

Малафей вылетел из своего укрытия и сломя голову понесся на огород.

– Стой, стрелять буду!

Навстречу ему из малинника встал широкоскулый бурят с винтовкой, и Малафей, вильнув как заяц, помчался к ограде. Боец приложился и выстрелил.

– Я те стрельну, холера косая, я те так щяс стрельну по темечке! – Малафей враз остановился. – Рази можно макаков энтих допущать до винта?

Командир спокойно ждал, пока он подойдет.

– Давно в бегах?

– В отпуску мы, – буркнул Малафей и кашлянул. – Грудя слабая…

– Документ имеется?

– В эшалоне сперли…

– Нету? И нечего трындеть… Оружие где? Сапоги на базар снес?

Подошел боец, что-то негромко сказал командиру, он обернулся. Красноармейцы столпились в риге над ямой.

– Чего там заховано?

– Невиноватая я! – завопила Варвара, заливаясь слезами. – Ой, горе мине! Провалиться мине, невиноватая!

– В Токарёвке потребиловку ограбили, милиционера убили…

– Энто не моя усадьба. – Малафей смотрел вдаль. – Я тута никого знать не знаю. По пьяному делу до бабе завернумши…

Солнце садилось, когда Малафея с Варварой вывели из землянки. Бородатый следователь с помощником что-то замеряли рулеткой, милиционер отгонял пришедших поглазеть баб и ребятишек.

Боец проложил дорогу через притихшую толпу. Арестованных усадили на телегу, конвоир шуганул Палашку, и Варвара с криком вцепилась в него. Стыд жег ее, она дралась и кусалась, и сразу стихла, как только Палашка оказалась у нее под боком.

Две бабы внесли в алтарь бачок с баландой, мордатая надзирательница стала на раздачу. Вокруг закипела толчея. Под сводами собора не замолкал гвалт бабьих голосов, усиленный гулким эхом.

Палашка вертелась около воровки Марфуши, кормившей грудью месячную дочку. На верхних нарах подрались девки, игравшие в карты, скатилась и упала бутылка. Старик в углу оторвался от книги, поднял белую голову с длинными редкими космами.

– Заделаю начисто! – истошно закричала Марфуша. – А ну, лярвы, стихли мигом!

В очереди за баландой соседка Стеша, немолодая крепкая баба, жаловалась Варваре:

– Корове телиться, теплынь такая, картоплю садить. Мужик ишо, не дай господи, запьёть… В середу судить обещалися, а все никак…

– А мы посеяться не поспели, земля порожняя стоить… Коли засудють – обратно нам зима голодная.

Варвара подставила кружку под черпак. В нос ударил запах воблы и гнилой капусты, она невольно отвернулась.

– Люди вона за добавкой стоять! – проворчала надзирательница. – Морду она воротить, тоже барыня на вате…

К белому старику подошли две немолодые монахини с мисками. Он благословил их баланду, они по очереди приложились к его руке.

– Ваньшина! Баранчикова! На допрос!

Боец ЧОН, парнишка с соломенным чубом, весь в веснушках, перешагивая через лежащих, пробирался по проходу между рядами нар.

– Хуч на белый свет поглядим, прогуляемся… – обрадовалась Варвара.

– Ваньшина, кому говорят? А ну, зараз!

Марфуша подняла от груди раскрасневшееся, мокрое от пота лицо.

– Обождешь. Али крючок свой сунешь заместо титьки? Дак она ишо неприучённая…

Палашка скакала на одной ножке, обгоняя редких прохожих. Они свернули, и народу на улице сразу прибавилось.

– Обратно в чеку? – приостановилась Палашка. – Уж водили…

– Тебе не спросили…

Мужики и бабы, мрачные, возбужденно тараторившие, стайками и поодиночке текли к площади.

– Куды энто все? – спросила Варвара у конвоира. – На базар?

– Базар-то в Заречье, на другом конце…

На площади перед зданием бывшего окружного суда, занятым ЧК, было полно народу, а с прилегающих улиц все прибывали люди. Сзади нажали, поток закрутил их и понес. Они оказались затиснуты между бабами и огромным мужиком с рыжей бородой.

– О, ишо один вышел, в сбруе, ровно мерин… – язвительно говорил мужик.

На крыльце, бросая на толпу хмурые взгляды, разговаривал с мужиками человек в портупее, окруженный красноармейцами.

– Что он сказал? Что сказал? – спрашивала, таращась в лорнет, старуха из бывших, с напудренными щеками, одетая в солдатскую шинель.

Малый в кумачовой рубахе, подмигивая и скалясь, ловко работал локтями:

– Пироги стынуть, вино кыснеть! Драгоценныя, дозвольте пропихнуться…

Одной рукой он прижимал к груди штоф, другой тащил за собой лузгавшую подсолнухи девицу.

– Бесстыжая твоя рожа! – закричала баба с ребенком на руках. – Все идуть, а табе девок щупать?

Вокруг загалдели, набросились на парня:

– Ай ты татарин некрещеный? Матерь Божью заарестовали…

– Куманисты архирея увезли, живоносную забрали…

– Мы – как народ, – оробев, бормотал малый. – Как все, так и мы…

Впереди раздался негодующий рев, сухо щелкнул выстрел. На крыльце ломали двери.

– Несуть, несуть!

На лестнице показались мужики, тащившие на руках тяжелую икону.

Осеняя себя крестом, рыжебородый мужик запел:

– За-ступ-ни-це усердная, Мати Господа Вышнего…

Бабы с готовностью подхватили, хор полился над площадью:

– …За всех молиши Сына твоего…

У крыльца началась давка. Мужики расчищали путь, сыпя подзатыльники без разбору. Все рвались прикладываться, бабы с воплями протягивали детей:

– Матушка, спаси люди твоя! Покрый нас от всякого зла!..

С крыши, захлебываясь, застучал пулемет. Началась паника, народ бросился врассыпную, топча упавших. Отчаянно завыла Палашка – старуха повисла на ней, хватая воздух ртом. Водоворот швырнул их к забору, но Варвара сумела выдернуть Палашку.

Зажав на плече намокающую кровью рубаху, рыжебородый мужик, огромный, страшный, на коленях полз к крыльцу и хрипел:

– Владычица, Матушка, все за тебе ляжем!..

Конвоир исчез. В переулке Варвара с Палашкой замешались в бегущую толпу.

На рассвете Варвара поливала махорку на огороде, бегала к колодцу. Ее мутило, она пережидала, закрыв глаза, переводила дух и упрямо крутила скрипучий ворот.

Кто-то маячил на дороге. Она бросила ведро и пошла к воротам. У калитки с обротью на плече торчал взъерошенный Лебеда.

– Заходи, батюшка, – засуетилась Варвара. – Самовар как раз поспееть…

Он захромал к колодцу и, ухватив бадью, чуть не перевернул. Варвара увидела, что у него трясутся руки.

– Беда, Чубарка захромала, коновал божится – сглазили…

– Кормилица ты наша! А кто ж сглазил?

– Кто человеку первый враг? Мир да сосед…

Он достал из кармана бутылку и, запрокинув голову, вытянул ее до дна. Сел на траву, свернул цигарку.

– В плену не чаял, как домой утечь, на избу свою хуч глазком глянуть. А дома-то злей тоска… Эх, убил бы! – Он застонал, стиснув зубы. – Третий день пью, одна чернота разливается.

– Ты бы чего покушал… Шти на печке тепленькия.

– Я как с плену домой уходил, в Расею, хозяйка на всю деревню выла… – помолчав, заговорил он. – Сулила, уговаривала. Имению на тебе отпишу, богатый будешь…

– Вы с ей жили, что ли?

Он угрюмо усмехнулся:

– Она без мужика, я без бабы. Цельный день по хозяйству, однех коров двенадцать голов… А ночью-то… пузо зябнеть.

Опять ее одолевала слабость, испарина покрыла лоб. Варвара шагнула к колодцу, завертела ручку. Ворот пронзительно визжал.

– Я до тебе в гости пришел, а ты меня не привечаешь. Энто порядок али как? – проворчал он. – Посиди со мной. Погутарь… Баба ты приглядистая, ишо не прокисши. Не кривая, не конопатая.

Она пожала плечами и села:

– Об чем гутарить?

– Об чем люди гутарють? Пошто мужик до бабы ходить?

– Энто как же? – Она поджала губы. – Ночевать, что ль, до меня пришли?

Она засмеялась, дернулась встать, но Лебеда с неожиданным проворством схватил ее за плечо, опрокинул:

– Ай не люб?

Она завертелась ужом, отчаянно отбиваясь. Он больно заломил ей руку, но она вырвалась и вскочила на ноги:

– Ступай проспись, Давыд Лукич. Авось дурь выйдеть…

Из землянки вылезла румяная со сна Палашка.

Лебеда подобрал окурок, не спеша раскурил. Посмотрел на свет пустую бутылку. И так шваркнул ее о колодезный сруб, только брызги сверкнули. Палашка, сладко зевнувшая, застыла с открытым ртом.

Варвара вылила воду в ведро и пошла на огород.

По дороге, мелькая за кустами акаций, торопливо хромал Лебеда. Она села на землю и горько расплакалась.

Прибежала Палашка и, глядя на нее, тоже заревела.

– Сестренку принесу зимой, а то братца, – утерев слезы, сказала Варвара. – Оченно муторно, должно, парень… Хошь братишку?

– А кормить его чем? – Палашка задумалась. – Самим исть нечего…

1920

С мешком на спине, с дитём на руках Варвара идет по заснеженному большаку. На горке она останавливается передохнуть.

Внизу за голыми тополями лежит большое степное село, вьются дымы над избами.

Хозяин, седоватый, еще крепкий мужик, мнет в руках лоскут ситца в цветочек, отодвинув невесток, идет к окну.

– Сколь у тебе есть? – строго спрашивает он.

– Вам сколь нужно?

В избе тесно от народа, шныряют ребятишки, поросята, старуха сидит на конике. С лежанки свесила ноги больная девушка с одутловатым лицом.

– В точь как у Саньки Оглобли юбка, – мечтательно говорит баба помоложе. – Только у ей тута лазоревое…

– И ничуточки, у ей вовсе огурцами, у Саньки…

– А посветлей нету?

– Ширшина какая?

– Аршин пять вершков, – сухо говорит Варвара.

– Аршин бы шашнадцать… – подняв глаза к потолку, прикидывает старшая невестка. – И бабам всем, и ребятишкам. Убогой я б рубаху справила…

– Да у ей столько нету, – бурчит хозяин. – Деньгами почем просишь?

– Какой ты, батюшка… – Она с досадой разматывает платок, перехватывает одеяло с ребенком. – Товар фабричный, не ндравится – к другим пойду…

Обе бабы с деланным безразличием смотрят на хозяина. Он хмурится.

– Вон Федька Сухоногий со Ржаксы приехал… За фунт масла аршин ситцу дають. А тута цельная скотина…

В сарае Варвара не могла налюбоваться на могучую холмогорку с пятном во лбу.

Старшая невестка отпихнула голенастого теленка и стала тормошить лежавшую на подстилке коровенку.