Против всех Суворов Виктор

Итак, белым необходимо обороняться по Уралу. Как это сделать технически? Да очень просто - сама природа все за людей продумала. Ведь Уральские горы - это гигантская межа, разделяющая Русскую и Западно-Сибирскую равнины и упирающаяся одним концом в Ледовитый океан (хребет Пай-Хой), другим в Аральское море (Мугоджарский хребет). На севере и на юге горы совсем не такие уж и низкие. В общем, сам Бог здесь велел оборону устраивать. А кроме гор на Урале много и солидных водных преград: на западе - Кама (попробуйте ее в районе Перми под огнем форсировать!), Чусовая, на юге - Белая, на востоке, в Зауралье, - Тавда, Тура, Тобол. Кстати, Тобол белым очень даже пригодился в сентябре, когда там на три месяца было задержано продвижение Тухачевского на восток.

В общем, обороняться есть где. Да и к тому же крайний юг и крайний север Урала нас практически не должны интересовать - там военных действий не было. К февралю, согласно директиве А.Колчака, на Урале было развернуто шесть армий на следующих рубежах: Северная армия А.Пепеляева - севернее Екатеринбурга, Сибирская армия Р.Гайды - Екатеринбург и, южнее, Западная армия М.Ханжина и Южная армия Г.Белова (на Южном Урале), Оренбургская и Уральская казачьи армии (под общим командованием А.Дутова) - в казачьих областях. В общей сложности фронт протянут примерно от Уральска до района городов Лысьва-Верхотурье.

Скажете: фронт чересчур растянут? Безусловно, но он ведь и у красных не короче.

И потом: в Первую мировую войну русская армия держала фронт от Балтийского до Черного моря и ни разу не дала его прорвать, хотя противник был могучий.

Разумеется, я не имею в виду строительства в Уральских горах "линии Маннергейма": на это просто нет времени и необходимости. Взгляните еще раз на опыт Первой мировой: стороны в считанные недели зарывались в землю, создавая абсолютно непробиваемые оборонительные линии с помощью всего трех компонентов:

колючая проволока (рядов пять - десять на кольях, а еще лучше - на вбитых в землю рельсах - и все!; мины между рядами и перед ними, а позади - пулеметы и артиллерия (желательно с закрытых позиций; в России такое умели делать еще с Порт-Артура). И никто, кроме генерала Брусилова, такую оборону в ходе войны преодолеть не смог. Между прочим, в гражданскую войну именно так оборонялись и Перекоп ( "Основным элементом обороны была только колючая проволока", - вспоминал с горечью П.Врангель), и Волочаевка. Чего стоило красным их взять - общеизвестно. При этом обе эти белогвардейские твердыни представляли собой изолированные укрепрайоны, которые (хотя бы теоретически) можно брать не в лоб, а обходом (в конце концов с помощью обхода их и взяли).

Но представьте себе шесть - восемь рядов заминированной колючки (именно столько было под Волочаевкой) от Краснотурьинска до Челябинска. Как прорывать, где обходить? Да ведь и не смогли бы красные бросить все наличные силы на прорыв уральских укреплений - есть ведь и Деникин, и Юденич, и мужики в тылу время от времени восстания учиняют. Для строительства таких укреплений нужно время? Вот и используйте для этого мирную передышку в виде конференции на Принцевых островах, господа белые! А уж колючую проволоку и мины уральские заводы сделают, да и англичане, если надо, подкинут.

Напрашивается вопрос: а знал ли Колчак о словах Ленина насчет Урала? Безусловно, нет. Но он, как серьезный военный и политический руководитель, просто обязан был на основании трезвого анализа прийти к аналогичным выводам и на их основе строить свою стратегию. В том числе и по отношению к инициативе Вильсона.

Или он сам, или его штаб... Но этого не произошло.

А вот другой возможный сценарий развития событий, так сказать, наступательный.

Представьте себе, что лидеры белогвардейского Юга, Сибири и Северо-Запада синхронизируют свои усилия, будут наступать одновременно и по сходящимся направлениям. Ведь не секрет, что одной из причин, погубивших белые армии, была крайняя несогласованность их действий. Это позволяло красным парировать их удары одними и теми же войсками, перебрасывая их с одного участка фронта на другой.

Так, например, Железная дивизия В.Азина - та, что брала Ижевск и Екатеринбург, - зимой 1920 года погибла на Кубани, а Чапаевская дивизия летом 1920 года оказалась в Белоруссии. Кроме того, направления наступления белых в 1919 году явно не самые оптимальные: Деникин совершил в августе "крюк" на Украину (и там приобрел себе головную боль в лице Махно), а колчаковское наступление в марте-апреле явственно имело юго-западный уклон (вплоть до Актюбинска), что также было не лучшей альтернативой московскому направлению.

Да и очень много войск и у Колчака, и у Деникина брошено на борьбу с второстепенными противниками: Петлюрой, Махно, южносибирскими партизанами, большевиками в Туркестане. Зачем? Все это не главное, все это можно и потом.

"Против нас главный враг - Троцкий", - скажет в булгаковской "Белой гвардии"

полковник Турбин и будет прав. Эти "второстепенные противники" ставят под угрозу коммуникации? Ну и пускай! Коммуникации, в конце концов, можно оборонять ограниченными силами.

Да ведь и у красных в тылу мятежей более чем достаточно, и у них на коммуникациях неспокойно. А крестьянские повстанцы и националисты терпеть не могут красных так же, как и белых. Я уже не говорю о том, что крестьянские восстания в белом тылу - следствие грубых политических просчетов, коих по идее можно и не делать... Так что, в общем, здесь белые и красные - в одной весовой категории.

Итак, пофантазируем... Предположим, Деникин, Колчак и Юденич договорились о совместном концентрированном ударе на Москву. Хорошенько подготовились, перегруппировались, один разочек за всю гражданскую войну лично побеседовали (время для всех этих мероприятий есть - идет конференция на Принцевых островах, и встретиться там же можно, все обсудить, а потом вернуться в Россию к концу перемирия и...). И начали. Колчак наносит удар, скажем, по линии Пермь - Вятка - Нижний Новгород Москва или Уфа -Казань -Нижний - Москва; в это же время Антон Иванович, не отвлекаясь на Украину, рвет прямо на север, прямо по линии Харьков - Курск - Орел - Тула - Москва. И в это же время Юденич бьет по Питеру, затем на Тверь и опять-таки на белокаменную. И все синхронно.

Выдержат ли такой удар красные? Голову даю на отсечение - нет!

Мирная передышка помимо всего прочего дала бы белым возможность поправить положение с резервами. Последующие события показали: практически всем наступающим армиям белых в решающий момент не хватило "последней соломинки", в результате чего первое же серьезное их поражение - после целой череды побед! - сразу же оборачивалось катастрофой и развалом фронта. А у красных резервы были - опять-таки за счет несинхронности действий белогвардейцев.

В общем, куда ни кинь, выходит, что участие в мирной конференции дало бы белым неисчислимые выгоды. Поскольку Ленин дал "добро" на участие, слово было за белым движением. Вернее, за одним человеком, который хотя бы формально, но был международно признанным лидером антибольшевистского сопротивления, носил титул Верховного правителя России, которому - во всяком случае, с точки зрения субординации, - были обязаны подчиняться остальные белогвардейские лидеры (включая Деникина, считавшегося его заместителем). Его имя - Александр Васильевич Колчак.

Можно сказать: в этот поистине звездный час в руках Колчака была судьба России.

И даже больше - судьба мира, ибо, как показал XX век, Россия - всегда в эпицентре.

Колчак принял решение, самое важное за всю историю гражданской войны. Он отказался от участия в конференции. И перемирие не состоялось. Со всеми вытекающими отсюда последствиями. Сейчас, из нашего "прекрасного далека", легко судить Колчака. И все же: почему он это сделал?

Следует выделить четыре наиболее возможных причины, объясняющих поведение адмирала.

Во-первых, принципиальное нежелание разговаривать с большевиками вообще.

Во-вторых, уверенность, что военная победа не за горами, и отсюда взгляд на перемирие как на помеху, оттягивающую скорый триумф. Член Северо-Западного правительства Г. Кирдецов свидетельствует, что у белых лидеров тогда был популярен неформальный лозунг: "Ва-банк!"

В-третьих, Англия и Франция, используя материальную и финансовую зависимость от них белогвардейцев и не желая усиления позиции США, могли надавить на Колчака, чтобы он не ездил на Принцевы острова.

В-четвертых, как уже отмечалось, Колчак был в белом движении лидером в значительной степени формальным: де-факто Деникин, Юденич и северные белогвардейцы проводили абсолютно самостоятельную военную и - что особенно важно - политическую линию. Поэтому они могли либо оказать давление на Колчака по вопросу о конференции, либо просто проигнорировать его директивы. Да и в самих сибирских армиях оппонентов у Колчака было предостаточно - и не только по вопросу о Принцевых островах. Известно, что ряд членов генштаба и командармов сибирских армий несколько раз ставили вопрос о низложении Колчака и передаче его полномочий Деникину. В этих условиях адмирал просто не рисковал своим положением.

Таковы возможные мотивы, стоящие за роковым решением Верховного правителя России. Но какой бы из них ни оказался решающим, это обвинительный акт Колчаку как политику. Если сказались первая или вторая причины, то это - недопустимый и преступный авантюризм и легкомыслие. А если повлияли третья или четвертая (или, что скорее всего, и та, и другая), то это недопустимое и преступное отсутствие политической воли, капитуляция перед сиюминутными интересами в ущерб стратегическим. Судя по воспоминаниям военного министра в правительстве Колчака барона Брудберга, так оно и было.

Вот что пишет об адмирале П.Милюков: "Человек тонкой духовной организации, чрезвычайно впечатлительный, более всего склонный к углубленной кабинетной работе, Колчак влиял на людей своим моральным авторитетом, но не умел управлять ими". А барон Брудберг добавляет: "Это большой и больной ребенок(!), чистый идеалист, убежденный раб долга и служения России, несомненный неврастеник, быстро вспыхивающий, бурный и несдержанный в проявлении своего гнева... Истинный рыцарь подвига, ничего себе не ищущий и готовый всем пожертвовать, безвольный (!), бессистемный и беспамятливый, детски и благородно доверчивый, вечно мятущийся в поисках лучших решений и спасительных средств, вечно обманывающийся и обманываемый, не понимающий совершенно обстановки (!!!) и не способный в ней разобраться, далекий от того, что вокруг него и его именем совершается".

И - завершающий аккорд - из уст корреспондента газеты "Русское дело" Устрялова в Омске весной 1919 года, в момент пика успехов колчаковских войск: "Наблюдал за адмиралом во время молебна в Казачьем соборе... На его лице видна печать обреченности". А гражданская жена Колчака Е. Тимирова вспоминала: "Мысли о Роке, о гибельности избранного пути, об игре тайных страстей преследовали Александра постоянно... Он много думал о смерти, готовился к ней... не расставался с револьвером, чтобы при угрозе плена застрелиться".

Теперь, кажется, все ясно. С такими настроениями войн не выигрывают.

И произошло то, что и должно было произойти. Принимая роковое решение не ехать на Принцевы (а вернее всего, не принимая вообще никакого решения, молчаливо отдаваясь на волю случая), Колчак подписал приговор. И себе, так как ровно через год, 7 февраля 1920 года, он встанет перед расстрельным взводом в Иркутске. И что еще страшнее, - всему белому движению. Ибо после срыва инициативы Вильсона события потекли по самому неблагоприятному сценарию. Вышло так, что красным удалось вернуть Урал до зимы. Дальнейшее - общеизвестно.

Бездарность ли погубила белых генералов?

Я держу в руках книгу, за которую давали срок. Да-да, в совсем не такие уж далекие от нас времена несколько касаний к этой книге обходилось лет в пять лишения свободы. Называется она "Народное сопротивление коммунизму в России".

Под общей редакцией А.Солженицына, редактор-составитель и автор комментариев - М.Бернштам. Издано на русском языке в Париже в 1982 году в цикле "Исследования новейшей русской истории". Книга эта - бесстрастный сборник документов о трагедии тех лет. Документы самого разного происхождения: воспоминания участников сопротивления и мемуары карателей, отчеты дипломатов и стенограммы из штабов красных фронтов, воззвания антибольшевистских правительств и газетные передовицы тех лет.

Живая кровоточащая ткань времени, хирургический срез эпохи - недаром коммунистическая власть так боялась этой книги и с такой звериной ненавистью пресекала ее путь к читателю. Ведь при соприкосновении с такой литературой в одночасье рушатся все и всяческие штампы, коими мы столько лет руководствовались в своих оценках гражданской войны. Вот и сейчас самое беглое знакомство с запретной книгой рисует совершенно неожиданную для нынешнего читателя картину. О ней и пойдет речь в этой главе.

Итак, том третий: "Урал и Прикамье. Ноябрь 1917 - январь 1919 годов. Документы и материалы".

Вот первое, что бросается в глаза. Мы уже ранее, в предыдущих главах, затрагивали разные формы вооруженного сопротивления на Урале. Наш край - и в этом его уникальность для тех лет - познал все без исключения виды и типы антибольшевистской вооруженной борьбы. На Урале почти одновременно, в рамках одного хронологического отрезка, возникли и (что особенно важно) слились несколько потоков контрреволюции, как тогда выражались большевики. Судите сами.

Первый поток. Рабочие восстания от Лобвы, Верхотурья и Надеждинска на севере до Златоуста, Шадринска и Верхнеуральска на юге и от Тюмени и Камышлова на востоке до Перми, Верещагино, Оханска и Камбарки на западе. Восстаниями были охвачены Нижний Тагил, Невьянск, Ревда, Шайтанск (Первоуральск); несколько раз вспыхивал Екатеринбург и его окрестности ВИЗ, Березовский. Это без восстания в Ижевске и Воткинске, о котором речь пойдет ниже.

Второй поток. Крестьянская война по всему краю - от выступлений в масштабах одного села (восстания в Пыскоре, Косьве, Сеныге) до движений, охвативших целые регионы; так, сплошное море повстанческого движения залило территорию современных Пермской, Челябинской, Курганской областей, юго-запада, востока и севера Свердловской области, Башкирии, Удмуртии, прилегающих районов Татарстана, Марий Эл и Кировской области.

Поток третий. Казачье сопротивление в местах традиционного расселения уральского и оренбургского казачества: к осени 1919 года в руках большевиков оставались лишь изолированные пункты (Орск, Актюбинск).

Поток четвертый. Национальные движения в местах проживания татар, башкир, удмуртов, марийцев и других нерусских народов: в Башкирии - под руководством национального правительства (Ксе-Курултай) и под лозунгами национального возрождения.

Пятый. Дезертирство красных частей, не желавших воевать с собственным народом (Степановское восстание в Вятском краю, переходы питерских рабочих отрядов на сторону ижевских повстанцев).

Шестой. Победоносное наступление чехословаков и сибирских белогвардейцев. Такого смешения разных потоков антикоммунистического сопротивления мы вряд ли где еще найдем в России в 1918 году.

И тут мы подходим к нескольким ошеломляющим выводам, которые с неизбежностью следуют из знакомства с документами.

Во-первых, Урал был фактически освобожден повстанческим движением еще до прихода белых. Последним приходилось только выбивать красных из крупных центров (Екатеринбург, Пермь) и очищать от них Транссибирскую магистраль.

Во-вторых, если оставить в покое казаков и башкирские национальные части (армию Уфимского правительства и "мюридов"-моджахедов ишана Курбангалиева), то можно говорить об едином рабоче-крестьянском национальном повстанческом движении, ибо отряды рабочих, крестьян и национальные формирования действовали сообща и нередко под общим руководством. Это весьма ярко отражено в большевистских документах, где зачастую имеет место путаница в определениях, кто такие мятежники несознательные рабочие, кулаки (читай: крестьяне) или буржуи (то есть белые). Такая картина, в частности, - в документации красных по восстаниям в Березовском, Верхотурье, Лобве, Златоусте, Ирбите. Я уже не говорю о пропагандистских определениях типа черносотенные и меньшевистские банды и то, и другое без иронии. Или вполне серьезно об усольских и соликамских повстанцах как о наемниках англичан из Архангельска! На что не пойдешь, чтобы доказать, что против тебя всего лишь наймиты мировой буржуазии (именно так!), а не народная антикоммунистическая революция.

Наконец, третье. При ближайшем рассмотрении выясняется феноменальный факт: в рядах так называемых белых - те же самые рабоче-крестьянские повстанцы. Кстати, они так себя и называли - белоповстанцы. То есть так называемое зеленое движение на практике кормило белое. И что примечательно, в рядах сибирских белых армий (да и волжских тоже) мы практически не найдем хрестоматийных белогвардейцев, золотопогонников - их там, что называется, кот наплакал.

Это уже много позднее, в ноябре, Колчак привезет с собой солдат и офицеров бывших русских экспедиционных корпусов с Балкан и из Франции; из них-то и будут формироваться прославленные офицерские и штурмовые роты (у деникинцев аналог - роты смерти, там они возникали на полгода раньше).

Вступая в такие части, боец давал клятву: "С этой минуты я уже считаю себя погибшим за Россию!" (об этом откровенно рассказано в одном из самых ранних произведений советской прозы - "Падении Даира" А.Малышкина).

Отсюда - наводившая ужас на красных характерная униформа: черный мундир и череп со скрещенными костями на рукаве.

Однако повторяю: все это будет позднее, а пока, весной и летом 1918 года, белые армии пополняются и в Сибири, и на Урале, и в Поволжье за счет вооруженных формирований повстанческого движения. То есть сами являются боевой элитой народной антикоммунистической революции.

Характерный пример. Пермь, как известно, была взята Северной армией А.Пепеляева.

Так вот, его армия целиком и полностью состояла из сибирских крестьян-белоповстанцев. Численность армии была сравнительно невелика пятнадцать тысяч человек; из них девять тысяч пали в жестоких боях с красными осенью 1918 года. Казалось, сил для рывка не хватит. Но Пепеляев, один из самых талантливых белых командармов, связался с камскими повстанцами (их были десятки тысяч) и с рабочими Мотовилихинского завода в Перми. В нужный момент, 24 декабря, они синхронно ударили в тыл 3-й армии красных, и Пепеляев с шестью тысячами сибиряков прорвал фронт в ночь на 25 декабря, взял Пермь. Это была одна из самых блестящих побед сил антибольшевистского сопротивления. Сразу после этого свыше сорока тысяч крестьян-партизан Пермского, Осинского и Оханского уездов влились в армию Пепелеяева. К ним присоединилась восьмитысячная Пермская дивизия - рабочие Перми, мобилизованные красными, но не пожелавшие защищать дело Ленина и Троцкого.

Таким образом, к шести тысячам сибиряков Пепеляева присоединились почти пятьдесят тысяч уральцев. Так, Северная армия белых в одночасье обросла плотью и кровью, став грозным противником для красных на протяжении всей войны - ибо, по признанию и белых, и красных, уральские повстанцы были самыми упорными и самыми стойкими и д е й н ы м и (выделено мной. - Д.С.) борцами против большевизма. А Мотовилихинский завод стал одной из главных экономических баз белого движения на Востоке.

Такая же картина наблюдается и в других местах края. Южноуральские рабочие и крестьяне пополняли Западную и Южную армии М.Ханжина и Г.Белова, а Златоуст играл роль, аналогичную Мотовилихе. Да и части С.Войцеховского, освобождавшие Екатеринбург, тоже состояли не из золотопогонников, а все из тех же сибирских белоповстанцев, в ряды которых вливались их уральские братья по оружию Вообще, по свидетельству очевидцев, тогда знаменем антибольшевистской борьбы на Урале и в Сибири был не российский триколор, а бело-зеленое знамя, символ свободной Сибири. Именно такие флаги вывешивали на улицах своего города пермяки, встречая своих освободителей 25 декабря. Знамена, где белый и зеленый цвета - символы белого и зеленого движений, были соединены как знак единства в борьбе с большевистской тиранией.

И тут мы подходим к самому важному.

Если внимательно изучить документы, собранные в вышеупомянутом "запретном"

сборнике, и суммировать численность всех повстанческих частей на Урале, частей, идущих из Сибири, а также войск, действовавших в прилегающем к Уралу Вятском крае (там крайним на западе пунктом, занятым повстанцами летом 1918 года, был город Царевококшайск - нынешняя Йошкар-Ола), получится пятьсот - шестьсот тысяч бойцов, а только в Вятском краю двести шестьдесят пять тысяч повстанцев.

Прибавьте к этому Народную армию В.Каппеля в Казани и войска Комуча на Средней Волге - еще порядка от пятидесяти до ста тысяч. То есть в середине 1918 года на Восточном фронте красным противостояли силы сопротивления численностью в общей сложности до семисот тысяч! Однозначно: у красных тогда на данном направлении таких мощностей не было.

Но и это еще не все. Безусловно, вершиной, кульминацией антикоммунистической войны в 1918 году явилось великое Прикамское восстание, длившееся сто дней (август-ноябрь) Мы уже рассказывали об Ижевско-Воткинской рабочей дивизии белых.

Но дивизия - это потом, в 1919 году, уже у Колчака. А тогда это Ижевская Народная армия (командующий - полковник Д.Федичкин). Численность - семьдесят тысяч человек (не считая примкнувших крестьянских и рабоче-партизанских отрядов Удмуртии, а также мелких народных армий Сарапула, Елабуги и Чистополя). Это самое крупное армейское соединение, действующее против большевиков: ни одна белая армия на Восточном фронте не имела тогда такой численности. Большевики называли ижевцев белыми, но не было у рабочих бойцов Прикамья погон на плечах.

Красное знамя, фабричный гудок, "Варшавянка" да белая нарукавная повязка с мушкетерской надписью "Один за всех и все за одного" - вот символы народоармейцев.

Прикамское восстание явилось для тогдашней Москвы тяжелейшим ударом во всех отношениях.

Во-первых, рабочие подняли оружие против "рабочей" власти в таких масштабах, что уже не скроешь и не спишешь на кулаков и буржуев, - именно поэтому Троцкий будет отдавать беспрецедентные по жестокости приказы, беспрецедентные даже для того кровавого времени: "Стереть Ижевск и Воткинск с лица земли! Пленных не брать, жителей не щадить!" Однако заводы надо еще взять - несколько волн красных наступлений разбилось о железную стойкость народоармейцев. Позором покрыл себя под стенами Ижевска старый большевик В.Антонов-Овсеенко: его отряды были буквально искрошены повстанцами. Не было на Урале в те дни более стойких, чем защитники Прикамья.

А во-вторых, одним ударом, буквально в течение дня, прикамские мятежники выбили из рук большевиков огромный и стратегически "архиважный" (как сказал бы Ильич)

регион. Ведь, начиная с обороны родных заводов, ижевцы и воткинцы вместе с крестьянскими партизанами, носившими названия "отряд Бабкинцев", "отряд Ножовцев", "рота Перевозинцев", "роты Камцев и Ликовцев", "полк имени Минина и Пожарского", "конно-крестьянский дивизион" (воткинцы называли последних "наши казаки"), - вместе с ними они освободили всю Удмуртию и часть Татарстана (до Чистополя), оказали ощутимое содействие повстанцам Вятского края до марийских земель включительно, нанесли сокрушительное поражение 2-й армии красных и поставили их 3-ю армию перед угрозой катастрофы Осенью 1918 года авангарды народоармейцев отделяло от позиций других народоармейцев - каппелевцев - и от аванпоста частей Комуча расстояние всего в несколько десятков километров. Один рывок в сторону Тетюшей - и фронт сомкнется, но... Страшной проблемой для прикамцев был снарядный и патронный голод: все боеприпасы, а также артиллерию они добывали в бою, отбирая их у красных. Естественно, этого явно не хватало. А боеприпасы были - в Казани, Симбирске, на освобожденных от красных уральских территориях. Следовательно...

Внимание, читатель! Вникни в обстановку. Уже освобожден весь Урал, на повестке дня взятие Перми, казаки-дутовцы братаются на юге с самарскими бойцами-"учредиловцами", вот-вот восстанут рабочие Верхней Волги от Нижнего Новгорода до Подмосковья (уже сражается Ярославль).

Что в данном случае требуется в первую очередь от антибольшевистских сил?

Объединиться, правильно выбрать направление ударов и побеждать! Ведь если, к примеру, Прикамскому восстанию будет своевременно оказана помощь боепитанием и войсками, то силы сопротивления могут почти без борьбы и потерь нанести удары через Прикамье на Пермь, Вятку и Тетюши (откуда рукой подать до Казани и Симбирска). И тогда - все силы уральского, сибирского и волжского антикоммунизма в едином кулаке. И вся Средняя Волга без особых усилий уплывает окончательно из рук большевиков. А тогда можно смело устремляться вверх по Волге, поднимая на пути рабочие восстания в Нижнем, Костроме и других городах и пополняя тем свои ряды. Направление - Москва. Уже осенью 1918 года...

Я уже не говорю о том, что в таких условиях вполне реальным становится захват Саратова и соединение с донскими и астраханскими казаками, осаждающими Царицын, то есть соединение с силами антибольшевистского Юга. А можно этого и не делать - бросить все ресурсы на взятие белокаменной: при численном перевесе повстанцев успех был более чем вероятен. Подчеркиваю: силами только Восточного фронта - без Краснова, без Деникина и еще до того, как в Сибири объявился Колчак.

Я еще раз намеренно акцентирую внимание читателей: таких грандиозных возможностей у белого движения не будет более никогда! Ни разу за всю войну!

Воистину, это время - кульминация российской трагедии; и большевики это знали - не случайно Ленин будет постоянно подчеркивать: на Восточном фронте решается судьба революции.

Почему же такие перспективы не стали реальностью? Почему 1918 год стал для антикоммунистического сопротивления временем упущенных возможностей? Слившись в единый шквал народной войны, разные потоки повстанчества единства так и не обрели. Если рабочие и крестьяне еще находили общий язык, то казаки и "националы" - не всегда. Даже между уральскими и оренбургскими казаками возникали подчас организационные трения - в ходе первого периода борьбы, с ноября 1917 года по апрель 1918-го.

Это все играет на руку большевикам. О противоречиях внутри башкирского национально-освободительного движения я уже писал: там был чудовищный разлет течений - от религиозного до социалистического (и сторонники последнего во главе с председателем Уфимского правительства А.Валидовым нанесли в конце 1918 года предательский удар в спину собственному делу, переметнувшись к большевикам).

Наконец, имели место просто региональные, местечковые трения. В.Молчанов - будущий ижвеско-воткинский начдив, в то время командующий Алпашской дружиной в устье Камы, - в своих мемуарах "Борьба на востоке России и в Сибири", к примеру, хвалит "своих" елабужских бойцов и порицает уфимцев за "пробольшевизм" (это противоречит всему, что мы знаем о партизанских антикоммунистических боях в Уфимской губернии). Налицо элементарное местничество, явно не полезное общему делу.

Крайне отрицательную роль сыграло отсутствие лидера - как в личностном, так и в политическом смысле. Коллегиальное руководство Учредительным собранием Ижевска Прикамским восстанием себя явно не оправдало единственным результатом его можно считать отставку командарма Д.Федичкина в самый ответственный момент борьбы и самороспуск самого собрания "из боязни быть арестованными Федичкиным".

Как следствие - утеря стратегической инициативы и последующий крах восстания.

Разброд в руководстве уфимского Ксе-Курултая завершился развалом фронта, падением Уфы, самоликвидацией башкирского правительства и бегством А.Валидова в красный лагерь (а оттуда - за границу) - и это при том, что Башкирия отнюдь не исчерпала сил к сопротивлению и бойцы-башкиры в 1919-1920 годах были едва ли не гвардией у Колчака. Не на высоте оказались и казанские руководители, сдавшие город через месяц с небольшим после начала своей деятельности.

Но особенно не выдерживает никакой критики деятельность самарского Комуча: его руководители оказались настоящими военно-политическими импотентами и не только не помогли никому из своих борющихся коллег: ни казанцам, ни прикамцам, ни казакам Краснова под Царицыном (а возможность явно имели: и войска, и оружие хватало, и расстояние до любого из вышеуказанных союзников было минимальным) , - но даже и себя защитить не смогли, позорно сдав собственную территорию на милость наступающих дивизий Чапаева и Гая. Более того: самарские горе-руководители не смогли мобилизовать на свою поддержку немалый потенциал волжского крестьянства, настроенного явно антибольшевистски, - напомню, что территория, контролируемая Комучем, - это впоследствии театр военных действий двух крупнейших крестьянских восстаний: "чапанной войны" (начало 1919 года) и "вилочного восстания" (начало 1920 года). И еще: падение Самары привело к падению Оренбурга и Уральска в конце 1918 года, причем вернуть их уже не удалось.

Свою огромную долю ответственности за неудачи 1918 года (в частности, за катастрофу на Волге) несут тогдашние левые партии - эсеры и социал-демократы:

именно последние и преобладали в Комуче. Эсеры, которые могли и должны были стать политическим авангардом освободительной войны (от них этого ждали, и, что самое интересное, в этом их обвиняла коммунистическая пропаганда), по сути, растерялись и попрятались. То, что их отдельные представители сражались в рядах сопротивления, не отменяет тот факт, что ЦК этой партии официально отмежевался от этой войны и заявил о нейтралитете (в 1922 году их все равно поволокут на так называемый эсеровский процесс - так-то, голубчики, раньше думать надо было!).

Кроме того, множество эсеров было и в красных рядах - вспомните хотя бы главкома Восточного фронта М.Муравьева! А леворадикальная часть эсерства так называемые "максималисты", - несмотря на огромное количество конфликтов (в том числе вооруженных) с большевиками, в описываемых событиях выступала на красной стороне баррикады - в частности, послала свои боевые отряды на подавление Прикамья! Это при том, что большевики максималистов явно использовали по принципу "на безрыбье и рак рыба" и откровенно не уважали: вспомните уничтожающую характеристику, которую дал максималистам советский официоз устами писателя А.Фадеева в романе "Разгром".

Что же касается социал-демократов (меньшевиков), в том числе самарских, то они с началом Прикамского восстания выпустили официальный документ, начинавшийся словами: "Мы скорее примиримся с большевизмом, чем с реакцией!"

"Реакция" - это, надо понимать, восставшие ижевцы... Большевики, кстати, за это сразу ухватились и... перепечатали меньшевистское обращение в своих типографиях, а затем разбрасывали его в виде листовок на позициях прикамских народоармейцев.

Представляете российский театр абсурда: красные распространяют листовки белых для разложения рабочей повстанческой армии! Где, в какой стране возможен еще подобный политический сюр? А ведь действовало! По воспоминаниям ветеранов Прикамского восстания, дезорганизовало это бойцов весьма и весьма.

Подобную же позицию социал-демократы позднее заняли и по отношению к Колчаку, под их влиянием прикамцы всерьез обсуждали идею... войны с Омском. Вышеописанное предательское поведение социалистического башкирского лидера А.Валидова также имеет аналогичное происхождение и объяснение. И не случайно, когда в конце 1918 года социал-демократы обсуждали место проведения своей партконференции (нашли время!), то саркастичный А.Пепеляев язвительно предложил им собраться в Циммервальде. Вряд ли стоит напоминать, что именно в этом швейцарском городке Ленин со товарищи провозгласил курс на разжигание гражданской войны в России.

Но самые главные вопросы приходится задавать белому командованию. Вернее, его высшему эшелону.

Как я уже говорил, Прикамское восстание - кульминация этих событий. От вопроса, победит оно или захлебнется в крови, зависит абсолютно все. Зависит, если хотите, судьба России. И тогда вопрос: зная о проблемах восставших (а они к сентябрю прорвали информационную блокаду и дали о себе знать всем центрам сопротивления), помог ли им хоть кто-нибудь?

Ответ ошеломляющий: никто. Единственная помощь пришла из осажденной Казани - оттуда капитан 2-го ранга В.Феодосьев на кораблях Камской флотилии доставил в Ижевск одну пушку с пятьюдесятью снарядами, сто гранатных капсюлей, пятьдесят седел, тридцать фунтов взрывчатки и сорок тысяч патронов. "Это все, - с горечью вспоминает на страницах лос-анджелесского журнала "Первопроходец" Д.Федичкин, - что дала ижевцам богатая Казань". При этом флотилия Федосьева бросила позиции и, не поставив повстанческое командование в известность, ушла в Уфу по реке Белой.

А на ее место немедленно приплыли красные корабли Ф.Раскольникова. "Это было одной из главных причин, - констатирует Д.Федичкин, способствовавших падению Прикамского края".

Подчеркиваю: это была единственная помощь восстанию. Из Самары, как я уже говорил, ничего дождаться не пришлось. Но, что самое главное, не помогли и главные силы на Урале. Предшественник Колчака в Омске генерал В.Болдырев на отчаянные призывы о помощи не только не ответил, но даже не занес сведения об этом в дневник, который он вел ежедневно. Ну ладно, Болдырев в конце концов был, по всеобщему признанию очевидцев, одним из самых бездарных белогвардейских руководителей - чего стоят хотя бы его абсурдные планы наступления на Вологду, с которыми он в эти дни носился.

А остальные белые лидеры? Почему, к примеру, командующий Сибирской армией Р.Гайда всю осень пробивался к Перми от Екатеринбурга строго по Транссибу, в лоб, неся жуткие потери? Почему не повернул южнее, на Ижевск? Ведь убил бы одним выстрелом двух медведей: и восстание бы поддержал, и Пермь бы взял малой кровью.

Напоминаю: Пермь ему взять вообще не удалось - ее, если помните, брал Пепеляев.

То есть и пролитая кровь солдат Сибирской армии оказалась напрасной, и нардоармейцев подставили. Что это - тоже бездарность? Некоторые так и считали:

профессор, генерал А.Головин, зло писал: "Гайда сделал головокружительную карьеру от фельдшера до командарма - и оказался не на своем месте - стратегически его "успехи" равны нулю".

Может, и так. Но вспомните еще раз золотое правило разведчика: если совпадений больше двух, это уже не совпадения. А в нашем случае?

В самом деле. Гайда - бездарен. Болдырев - бездарен. Ну, а Колчак? Его-то уж никак в бездарности на запишешь. А ведь факты - вещь упрямая: когда прикамские повстанцы, не получив подмоги и исчерпав все ресурсы сопротивления, пошли на прорыв и, сдав свои заводы В.Азину (который устроил там кровавую резню над оставшимися жителями), прорвались вместе с тысячными толпами беженцев на соединение с белыми в районе Красноуфимска, Колчак отказывался принять народоармейцев в свои ряды. Видите ли, внешний вид не приглянулся! Как же, одно красное знамя чего стоит...

А когда штабисты его все-таки уговорили не отталкивать таких несравненных бойцов и народоармейцы встали в ряды сибирских армий - плечом к плечу с солдатами корпуса генерала Вербжицкого, - они выбили красных со своих заводов в считанные дни. И что же сделал Колчак? Он расформировал народоаремейцев и распустил их по домам! А на их место поставил мобилизованных крестьян из 1-го Ялуторовского и 2-го Барабинского полков, которые сбежали к красным, открыв фронт. И большевики вновь, и уже окончательно, захватили Ижевск и Воткинск (на сей раз население, памятуя о зверствах красных, ушло на восток поголовно). Только тогда Колчак опомнился и приступил к формированию знаменитой Ижевско-Воткинской дивизии, но дорого яичко ко Христову дню - Прикамье было потеряно.

Это уже бездарностью не объяснишь. Тут дело серьезней обстоит. Налицо глубокое недоверие к повстанческому движению (и к его боевому авангарду народоармейцам). А если учесть, что, как я уже говорил, белоповстанцы составляли львиную долю белых войск вообще, со стороны омского командования это - не что иное, как безрассудный авантюризм, попытка не считаться с реальностью. Такая политика в конечном итоге разобщила антибольшевистские силы, не дала возможность использовать уникальный шанс и объективно способствовала поражению.

Вывод напрашивается очень печальный. Руководство белого движения на Востоке оказалось в ситуации, когда их военная и политическая компетентность оказалась много ниже тех задач, которые ставила перед нами жизнь. В результате белые лидеры не выполнили своих прямых обязанностей, не сделали того, что обязаны были сделать, погубили доверившихся им людей и отдали огромную страну на растерзание и откуп едва ли не самому бесчеловечному режиму в истории человечества.

Рейд Блюхера: героическая эпопея или детектив?

Тут, казалось бы, все известно. Героический рейд партизанской армии по белым тылам на прорыв к своим в июне - августе грозного 1918 года операция, увенчавшая Блюхера, впервые в истории Красной Армии, орденом боевого Красного Знамени. Об этом написаны книги, об этом спеты песни, это уже стало традицией.

Увы, и здесь не все так просто. При внимательном рассмотрении обнаруживается, можно сказать, подмена жанра: героическая эпопея оборачивается своеобразным военно-политическим детективом. Для того чтобы все это выявить, необходимо отрешиться от эпического отношения к описываемым событиям и посмотреть на них, так сказать, трезвым взглядом.

Сразу хочу оговориться: пускай горячие поклонники Василия Константиновича Блюхера не воспринимают эту главу как оскорбление его памяти. Речь идет не о том, чтобы умалить роль этого бесспорно выдающегося военачальника в драматических событиях на Урале в годы гражданской войны. Просто: "Платон мне друг, но истина дороже".

Как известно, отряды, составившие армию Блюхера, традиционно именуют партизанскими. Но ведь партизан - это боец иррегулярных соединений, воюющих в тылу врага, либо на территории, контролируемой враждебным режимом; так что применительно к блюхеровцам данный термин представляется не бесспорным. Да и в белой прессе он никогда к описываемым событиям не применялся.

С одной стороны, вся Красная Армия тогда - почти сплошь партизанская стихия (и Блюхер тут не исключение), хотя уже набирают обороты железные усилия Троцкого по искоренению "партизанщины". Да и названия многих подразделений блюхеровцев говорят сами за себя: отряды Уральский, Верхнеуфалейский, Белорецкий, Троицкий, Стерлитамакский - типичные территориальные ополчения (как у Чапаева - помните?).

Но с другой стороны, эти отряды входили своими пехотными подразделениями во вполне определенные регулярные соединения - 17-й Уральский, Коммунистический полки и полк имени Малышева, а кавалерийскими - в 1-й Оренбургский полк имени Степана Разина. То есть структурировалась блюхеровская армия как регулярная, и это не случайно. К этому мы еще вернемся. Пока же отметим, что основу южноуральских партизан составляли солдаты-фронтовики, интернационалисты - мадьяры и красные казаки, противники Дутова.

Следует отметить, что Блюхер не сразу стал партизанским командиром: его предшественником был лидер красного казачества на Урале Василий Каширин.

Как известно, рейду предшествовали весьма драматические события: ожесточенные бои на Южном Урале, начавшиеся в мае 1918 года взятием Челябинска чехословаками и достигшие своей кульминации в ходе боев за Троицк - он был взят дутовцами 17 июня. Со стороны оренбургских казаков это было, по существу, восстание против советской власти, уже вдоволь показавшей себя в ходе кровавых репрессий, проводимых в Оренбурге С.Цвиллингом (как раз в это время он найдет свою смерть).

В связи с этим число сторонников братьев Кашириных - Ивана и Василия резко сократилось, хотя их хватило на формирование целой красноказачьей бригады (она будет участвовать в дальнейших событиях под командованием Н.Томина). Все без исключения источники констатируют разброд и подавленность красных частей, падение дисциплины в атмосфере почти непрерывных поражений, а также из-за того, что их вытесняли из мест их формирования и постоянной дислокации.

После падения Троицка красные ушли в Верхнеуральск, родину и основную базу братьев Кашириных, откуда настойчиво пытались вернуть Троицк. Известный полевой командир белых атаман Б.Анненков докладывал, что отбил восемь атак красных от Верхнеуральска и покинул позиции только после того, как у него кончились патроны; но патроны кончились и у красных, и они прекратили натиск, уже находясь в пригородах Троицка. Затем пришлось эвакуироваться и из Верхнеуральска - в Белорецк, в Башкирию, тоже враждебную большевикам, охваченную пламенем повстанческой войны.

И тут самое время спросить: как назывались все войска красных, сражающиеся в регионе? А назывались они так: Оренбургская (впоследствии Туркестанская)

армия. Это к вопросу о "партизанах".

Дальнейшие события хорошо известны. Как сказано в выпущенной Средне-Уральским издательством в 1970 году книге П.Попова, Ю.Буранова и И.Шакинко "По приказу революции", в Белорецке 17 июня на собрании явившихся командиров (выходит, были и не явившиеся? - Д.С.) было принято решение пробиваться на соединение к своим.

Но вот тут-то и начинаются неожиданности.

Дело в том, что никакого коллегиального решения принято не было, а тогда, в эпоху "полупартизанского строительства вооруженных сил" (выражение историка М.Бернштама), все решения только так и принимались. Мнения разошлись диаметрально: В.Каширин настаивал на наступлении на Верхнеуральск и затем на Екатеринбург. Блюхер в принципе соглашался идти на Екатеринбург, но без захода в Верхнеуральск (что понятно: его еще надо штурмовать). Томин же вообще стоял за тот маршрут, коим и пойдут впоследствии южноуральцы, - на северо-запад, через Башкирию, в направлении Перми. Споры закончились тем, что В.Каширин волевым решением (значит, он имел полномочия командира) настоял на своем варианте.

Возникает вопрос: а почему В.Каширин отстаивал именно такой маршрут? Ведь путь на Верхнеуральск - это путь по казачьим районам, где население явно настроено антибольшевистски! Ларчик открывался просто: Верхнеуральск - родина Каширина, и он был там при Цвиллинге удельным князем. Каширин явно рассчитывал получить поддержку земляков. Его надеждам был нанесен тяжелейший удар: казаки не только не встретили каширинское войско хлебом-солью, но отчаянно, в течение всего кровавого дня 28 июля оборонялись на господствующей над городом горе Извоз.

Город был взят после тяжелого, с большими потерями штурма, в ходе которого Каширин был ранен. И там, в Верхнеуральске, красные получили известие о падении Екатеринбурга.

Дальнейшее продвижение на север вмиг утратило всякий смысл, кровавые жертвы у Извоза оказались напрасными. Красные вернулись в Белорецк, где Каширин сдал командование Блюхеру "из-за ранения" (рана была не тяжелой: причина сдачи полномочий лежит, скорей всего, в крахе политических иллюзий Каширина).

Здесь самое время спросить: почему южноуральские красные пошли на Екатеринбург только во второй половине июля? Разве они не знали, что столица Красного Урала уже как минимум с середины июня дышит на ладан? А ведь известный советский военачальник Г.Эйхе в своей книге "Опрокинутый тыл" прямо констатирует: после того, как чехи заняли Верхний Уфалей (это произошло во второй декаде июня), красное командование заранее смирилось с перспективой падения города. Смирилось по причине катастрофического отсутствия резервов. ("Шлите резервы!" - это постоянный лейтмотив всех без исключения штабных документов по Екатеринбургу на Восточном фронте в мае июне 1918 года). И что же Оренбургская армия? Она хоть и потрепана изрядно, но все же обладает достаточными силами: так, к моменту начала блюхеровского рейда, то есть уже после боев у горы Извоз, численность участвовавших в рейде бойцов исчислялась примерно в шесть с половиной тысяч человек (значит, до сражения за Троицк и у Извоза было еще больше). Это в тех условиях значительная сила: к слову, в Екатеринбурге и тысячи штыков не набиралось. И расстояние вполне доступное - во всяком случае, до отхода в Белорецк. Почему же тогда Каширин и Блюхер повели свои отряды на север в те дни, когда красный Екатеринбург уже агонизировал? Как ни верти, явно не для спасения города от белых - спасать надо было месяцем раньше, а для каких-то своих целей.

Но вернемся в Белорецк конца июля 1918 года. Вновь (и опять "коллегиально")

обсуждался маршрут прорыва, и "после горячих и продолжительных споров проголосовали за отход на запад" (из книги "По приказу революции"). То есть был принят вариант маршрута, с самого начала предложенный Н.Томиным.

3 августа по Стерлитамакскому тракту блюхеровцы выступили в поход.

Об этом походе написаны горы литературы, многократно описаны все лишения и тяготы, все героические сражения (у Белорецка, у села Покровское, под Бердиной Поляной, на станции Иглино и Калтыметово, Ново- и Старо-Кулево возле деревни Немисеярово и особенно тяжелый бой в селе Ирнынщи, едва не ставший для красных роковым). Но вот мнение авторитетнейшего исследователя и очевидца тех событий, историка русского зарубежья, профессора Авенира Ефимова: "На пути у Блюхера были лишь малочисленные тыловые гарнизоны частей уфимской директории... Блюхер применял в ходе рейда одну и ту же тактику: ставил во время остановок свой лагерь треугольником. Если одна из его сторон подвергалась нападению, Блюхер немедленно бросал другую линию треугольника в обход атакующих, в результате чего для последних сразу же возникала угроза окружения... Постоянно применяя этот метод, Блюхер беспрепятственно продвигался вперед". Весьма неожиданная оценка событий, резко расходящаяся со всем тем, что мы привыкли слышать о легендарном рейде.

Официальная дата окончания рейда - 13 сентября (часто можно встретить выражение:

"40 дней рейда"): именно в этот день авангард 1-го Оренбургского полка во главе с комиссаром В.Русяевым (из кавбригады Н.Томина) встретил части 1-й Бирской бригады Деткина (3-я армия Восточного фронта). 19 сентября блюхеровцы вступили в Кунгур, и этот город считается финальной точкой похода. Однако...

В уже упоминавшейся книге "Народное сопротивление коммунизму в России" (под редакцией А.Солженицина и М.Бернштама) сообщаются интересные вещи. Оказывается, рейд не закончился в Кунгуре. Блюхер повел свои отряды дальше - через Удмуртию, в направлении западнее Перми: конечным пунктом стала Оса, небольшой городок на Каме. И самое главное: при этом маршрут южноуральцев пролег по тылам Ижевской Народной армии - восставшего Прикамья.

Вот первая причина, по которой скрывается маршрут броска от Кунгура до Осы! В нашей печати все, что было связано с Прикамским восстанием, замалчивалось или фальсифицировалось, поэтому неудивительно, что этот эпизод в биографии Блюхера и его армии подвергся цензурной вивисекции: одно дело сражаться с "белогвардейскими и чехословацкими бандами" (это из приветствия блюхеровцев Ленину, составленного Н.Томиным), и совсем другое - со своими братьями по классу.

Кстати, вот почему белые (и народоармейские) источники никогда не величают блюхеровцев партизанами: партизанами считали себя крестьянские повстанцы - союзники народоармейцев, а бойцы Блюхера были для них карателями.

Но была и еще одна причина молчания вокруг "удмуртского" участка рейда.

Предоставим слово Д.Федичкину, командарму Ижевской Народной армии:

"Нам стало известно, что по нашим тылам в сторону Камы продвигается колонна красных под командованием Блюхера... Красные части, выбив Дутова из Оренбурга:

казаки-каширинцы, мадьяры... общим числом около 6 тысяч человек (а до начала рейда шесть с половиной тысяч: значит, потери в ходе боев в Башкирии были минимальными. - Д.С.). Наша разведка установила, что они стали лагерем в селе Запуново... Резервный батальон народоармейцев атаковал их ночью... Враг отступил, бросив 200 повозок с боевым снаряжением и понеся серьезные потери. Но и для нас эта победа было недешева: батальон потерял до 45% личного состава".

Теперь, кажется, все понятно. Пройдя всю Башкирию практически без поражений, под Запуново блюхеровцы были серьезно разбиты. Причем не золотопогонниками, а батальоном повстанцев. Во всяком случае, "200 повозок с боевым снаряжением"

говорят сами за себя.

Вообще, Блюхер в тот злосчастный день (вернее, ночь) вряд ли подозревал, что его встреча с ижевскими повстанцами станет для него своего рода роком. Ровно через год, осенью 1919 года, в боях под Тюменью Ижвско-Воткинская дивизия нанесет ему такое поражение, что он будет вынужден несколько дней скрываться в тайге - один, без охраны, даже почти без одежды. А еще несколько лет спустя, в 1922 году, они снова встретятся, Блюхер и Ижевско-Воткинская дивизия. Под Волочаевкой роковую для красных сопку Июнь-Корань защищать будут вчерашние повстанцы Прикамья. И снова для Блюхера тяжелой будет эта встреча - сопка Июнь-Корань до самой вершины будет завалена трупами его солдат.

Вернемся к легендарному рейду. Вопросов все равно больше, чем ответов. Мало того, что мы так и не выяснили, почему такое странное положение сложилось с броском на Екатеринбург. Теперь добавляется и другая странность: зачем Блюхеру уже после встречи с частями 3-й армии вновь прорываться через неприятельские (на этот раз - повстанческие) тылы? Стало быть, для чего-то ему понадобилось быть не на передовой Восточного фронта (а передний край на 19 сентября проходил по линии Кунгур - Шамары, причем прикрыт он был 3-й дивизией красных, находящейся, по сводкам штабов, в состоянии полного разложения), а в глубине обороны? Если был на то приказ, то чей?

В поисках ответа следует вернуться к началу событий. Части, осуществившие рейд, входили в Оренбургскую (позднее Туркестанскую) армию. Командармом этой армии был Георгий Зиновьев (не путать с Георгием Евсеевичем Зиновьевым, петроградским партийным фюрером того времени). Капитан царской армии, кадровый военный , герой Первой мировой войны, георгиевский кавалер; в Красной Армии с 1917 года и уже с 1918-го командарм (причем в этой должности - до конца войны). Для справки:

Блюхер станет командармом лишь в 1922 году, под Волочаевкой. Руководимая Г.Зиновьевым Туркестанская армия в 1919 году сыграет значительную роль в разгроме Колчака. В 20 - 30-е годы Зиновьев тоже всегда "на коне", всегда на ответственных постах в РККА. Умер в 1935 году, чуть ли не единственный из военачальников такого ранга - в своей постели и своей смертью.

Итак, Зиновьев - официальный командарм Оренбургской армии (и следовательно, непосредственный начальник Блюхера и Каширина) летом 1918 года отдал приказ об отступлении в... Туркестан. Оренбургская армия, выполняя приказ, ушла в казахские степи, а штаб армии расположился в Ташкенте; там же происходило переформирование будущей Туркестанской армии, той, что в 1919-м перейдет в наступление под Орском и Актюбинском. Москва ни тогда, ни позже не осудила Зиновьева за эти действия, то есть солидаризировалась с ним.

Из всего этого следует, что Блюхер и Каширин должны были последовать за своим командармом на юг. Но они приняли совсем другое решение. Обратимся к упоминавшейся уже книге "Устные рассказы уральских рабочих о гражданской войне":

один из респондентов сообщает буквально следующее: "Зиновьев отдал приказ уходить в Туркестан... А Блюхер с Кашириным с этим не согласились и увели свои отряды в Верхнеуральск. Мы ходили их провожать".

Самое интересное, что в мемуарах Василия Васильевича Блюхера, сына командарма, написано практически то же самое; он пишет, что "Блюхер, Каширин и Калмыков (полевой командир Богоявленского отряда, участник рейда. - Д.С.) опротестовали приказ Зиновьева". Опротестовать приказ своего командира - это в стиле 1918-го.

Вот оно! "В стане красных произошел раскол" (М.Бернштейн), Блюхер и Каширин, по сути, взбунтовались против Зиновьева и в самый драматический момент противостояния с белыми и повстанцами раскололи Оренбургскую армию. Мотивы бунта могли быть самые разные: неприязнь к "военспецу", в то время очень распространенная, к тому же Блюхер был из нижних чинов царской армии; нежелание уходить из родных мест, вообще свойственное казачеству, а братьям Кашириным - в особенности; стремление взять реванш, что называется, у себя дома (многие части блюхеровцев формировались как территориальные отряды самообороны; оценка действий Зиновьева как "пораженческая" (не исчерпав возможностей сопротивления, уводит армию); боязнь углубляться в чуждый Киргизский край (так именовался тогда Казахстан); наконец, просто соперничество - во времена гражданской войны это было повседневным явлением. Кроме того, выражение "свои отряды" говорит о том, что каждый полевой командир (а таковыми были и Блюхер, и Каширин, и Калмыков, и Томин) действительно имели "свои", подчиняющиеся только им формирования.

Возможно даже, что уход сторонников Каширина и Блюхера был просто реакцией на попытку командарма навести хоть какую-то дисциплину.

Общая численность Оренбургской армии к июлю 1918 года составляла двенадцать -пятнадцать тысяч человек. Следовательно, "свои отряды" у Блюхера - практически половина всей армии. Вот почему "ходили провожать" ушедших оставшиеся с Зиновьевым красноармейцы: при такой численной раскладке в случае столкновения исход был непредсказуемым. А столкновения между красными и красными тогда происходили едва ли не повсеместно.

Тут проясняется очень многое. Если вспомнить, что август 1918 года эпоха заката партизанщины и начало беспощадных действий Троцкого по внедрению "регулярности", то нетрудно догадаться: в случае разбирательства Блюхеру и Каширину светил не орден, а скорый трибунал. Вот почему возник интерес к Екатеринбургу, о котором южноуральцы раньше и не думали: там другой командарм (в те дни Р.Берзин, позднее И.Смилга), у него можно найти надежную "крышу" от Зиновьева и от Троцкого, там в обстановке надвигающегося краха никто и не будет вспоминать, что помощь пришла от сепаратистов.

А после 28 июля, когда эти надежды рухнули, пришлось скрепя сердце принимать план Темина, идти на риск - прорываться через тылы врага к своим, и непременно не на передний край, а прямо в ставку фронта. Риск был абсолютно оправданным, если учесть финал всей эпопеи: в Осе действительно не стали дознаваться, что там в прошлом у южноуральцев: фронт едва держался. По распоряжению И.Смилги и члена Реввоенсовета Лашевича приказом от 20 сентября так называемый сводный уральский отряд (а не партизанская армия) был включен в состав 4-й дивизии.

Фактически 4-й дивизии не существовало (по сводкам штабов, "окончательно разбита под Красноуфимском"): блюхеровцев просто сделали дивизией, а Блюхера - ее начдивом. И все грехи списали:

История с легендарным рейдом - хрестоматийный пример того, как фальсифицировались реалии гражданской войны. Сперва в печати аккуратно опускаются некоторые детали происходившего (вроде истории с Зиновьевым или броска через Прикамье). Затем эта подлакированная версия становится единственной, проникает в печать и обретает статус официозности. Потом эта история тиражируется, расцвечивается эпическими красками, и в результате через какое-то время никто даже и подозревать-то не будет о существовании альтернативных версий. И - как следствие - реальные факты встречают сопротивление не только профессиональных фальсификаторов, но и обработанного соответствующим образом массового сознания, воспринимающего вторжение реальности в миф как осквернение святынь.

А истина с трудом пробивает себе дорогу...

Четвертая сила - альтернатива смуте

Когда говорят о гражданской войне в России, обычно имеют в виду непосредственное противостояние вооруженных враждующих сторон, преимущественно "красных" и "белых". Сейчас стало традицией констатировать наличие "третьей силы" - крестьянского (добавлю: и рабочего) повстанческого движения. Но... История - капризная дама: она любит все эффектное, как выразился русский исторический писатель А.Филиппов. К сожалению, за эффектным, за громом сражений и потоками крови почти никто не замечает негромкое, неброское, но абсолютно реальное явление тех лет. Здесь речь пойдет о "четвертой силе" противостояния, о движениях ненасильственных, движениях чисто гуманитарного или религиозного характера. Именно они по природе своей могли стать альтернативой тогдашней смуте.

Прежде всего вспомним в этой связи о демократическом движении. У этого феномена российской политической жизни довольно глубокие традиции. Собственно, все движение второй половины XIX - начала XX веков против пережитков феодальных отношений, в том числе и против самодержавия, прошло под демократическими лозунгами. Практически вся русская классическая литература, критикуя современное ей общество, делала это с демократических позиций, даже если авторы декларировали обратное, как поздние Пушкин и Гоголь или же Достоевский. Сама система ценностей, которую защищал любой из литературных мэтров: права человека на жизнь, счастье, человеческое достоинство, на естественное проявление чувств, - была безусловно демократической.

Идеи демократии имели понимание и поддержку в весьма широких слоях тогдашнего российского общества - среди студенчества, горожан, предпринимателей, вообще среди представителей среднего класса. Наконец, не чужды этим идеям были и крестьяне, о чем убедительно свидетельствуют письма крестьян-избирателей своим депутатам в Государственную Думу. И все рабочее движение 1901-1917 годов прошло под общедемократическими лозунгами. Да и партийная палитра России тех лет также показывает, что политических партий, руководствовавшихся в своих программах идеями демократизма и либерализма, было более чем достаточно: "Союз 17 октября", конституционные демократы, либеральный блок, народные социалисты.

Именно эти партии, однако, ответственны за катастрофический обвал демократического движения во второй половине 1917 года. Оказавшись на гребне февраля у власти, они не справились с водоворотом революционных страстей и слетели на обочину политической жизни, как неудачный игрок на чертовом колесе.

Именно такое сравнение дал А.Аверченко в очерке "12 ножей в спину революции" по отношению к Временному правительству. Тем самым оказались серьезно подорванными позиции российского демократического движения вообще, что особенно отчетливо сказалось в ходе выборов в Учредительное собрание.

И тем не менее... Идеи демократизма, безусловно, сохраняли свою привлекательность, а в условиях начавшейся войны - вдвойне. Партии и движения демократического толка существование свое отнюдь не прекратили, да и социальная поддержка у них не исчезла. Как же все это проявило себя в условиях начавшейся междоусобицы?

Вспомним, что белое движение - это далеко не только воюющие армии. Во всех четырех регионах, где базировались основные силы белых: Север, Северо-Запад, Юг России, Урал и Сибирь - были сформированы правительства, игравшие роль политических центров сопротивления. Их деятельность обычно оценивается негативно, и этому есть причины, но об этом ниже. Пока отметим, что роль этих правительств была определенно двойственной. С одной стороны, каждое из этих правительств официально солидаризировалось в своей позиции с линией военных лидеров основных центров белого движения Колчака, Деникина, Юденича, которые были одновременно главами этих правительств. Но с другой стороны, и это принципиально важно, эти правительства в своей политической окраске не только не совпадали с генеральной линией своих лидеров и тем более с настроениями в армиях каждого региона, но в определенной степени противостояли им. Противостояли с позиций все той же "четвертой силы" - демократического движения.

Судите сами. Согласно данным, которые приводит очевидец и участник событий, левый кадет В.Горн, из двенадцати человек, входивших в состав Северо-Западного правительства, двое, включая Юденича, - правые, двое левые (эсеры), все же остальные, то есть восемь человек, две трети состава, - демократы. Картина ясна!

Еще больший перевес имели они в Северном правительстве, которое в 1918-1919 годах возглавлял старейший член российского демократического движения, умеренный народник, член партии народных социалистов Н.Чайковский, тот самый, который в 70-х годах был инициатором знаменитого "хождения в народ". Аналогичная направленность была и у колчаковского премьер-министра В.Пепеляева.

И это очень показательно: разделяя с собственно белогвардейцами антипатию к большевикам и их союзникам, демократы из "белых" правительств в своих практических программах придерживались совершенно противоположной стратегии. Их идеал - политическое, а не военное решение проблемы. Такая постановка вопроса неизбежно должна была привести к прямому конфликту, и он действительно имел место.

Вот характерный пример. Министр торговли, снабжения и здравоохранения в Северо-Западном правительстве, левый кадет М.Маргулиес, в разгар наступления войск Юденича, главы этого правительства, на Петроград обратился через посредников к премьер-министру Франции Ж.Клемансо с просьбой "предотвратить ужасы белого террора в освобожденном Петрограде". Комментарии, думаю, не требуются.

Но демократия проявила себя далеко не только в персоналиях белых правительств.

Сейчас стали известны факты многочисленных неформальных объединений демократической интеллигенции, разрабатывавших, по словам А.Солженицина, "альтернативные варианты общественно-политического развития" альтернативные по отношению как к белому, так и красному сценарию. Так, в 1919 году был осужден Петроградским трибуналом на различные сроки заключения в концлагерь так называемый Тактический центр, собственно, кружок научной интеллигенции, оппозиционной к большевикам и одновременно разрабатывавшей проект политических мер для защиты города от генеральской диктатуры Юденича. По этому процессу, к слову, на три года села дочь Льва Толстого.

Не следует также забывать о славных традициях земства, отнюдь не вымерших в первые годы смуты. Именно земцы налаживали нормальную жизнедеятельность городов в белом тылу, например на Урале; у меня имеются подробности этого по Шадринску, Петропавловску, Далматову. Именно они наперекор ужасающим реалиям жизни продолжали нести крест учителя, врача, ветеринара на селе. Так, как это делали, к примеру, сестры Серафима, Елизавета и Вера Суворовы, мои прабабки, в южноуральских деревнях Борневка, Мехонское и Хлызово. Да и в городах, контролируемых красными, вчерашние земцы делали то же самое. Вспомните рассказ о легендарном московском водопроводном инженере Ольденборгере на страницах "Архипелага ГУЛАГ". В общем, не будет преувеличением сказать, что демократические тенденции, пусть негромко, неявно, но все же ощутимо, воздействовали на общественную жизнь тех лет.

Но были и иные проявления "четвертой силы". Одно из них - проблема женщины в гражданской войне. Собственно женских политических движений в России как таковых не было - они не успели оформиться, хотя к этому шло дело: небезызвестные тургеневские нигилистки или, скажем, Софья Ковалевская... Чем не предтечи российского феминизма! Однако участие женщин в общероссийском движении за общедемократические права, в том числе и против ограничений прав женщин в политике и материальной сфере, было весьма значительным. Я уж не говорю о массовом патриотическом почине женщин в годы Первой мировой войны (здесь в числе первых оказалась императрица Александра Федоровна) и о не менее массовом участии женщин в февральских событиях.

Неудивительно, что и гражданская война закрутила в свою круговерть прекрасную половину населения России. А вот как это было конкретно, об этом особый разговор.

С одной стороны, имело место массовое непосредственное участие женщин в вооруженной борьбе. Как это происходило у красных, мы, в общем, знаем.

Женщины-комиссары, женщины-чекистки, женщины-подпольщицы. На Урале мартиролог последних весьма велик: Мария Авейде и Рипсимия Полежаева в Екатеринбурге, Софья Кривая в Челябинске, Наталья Аргентовская в Кургане. Менее известно, что вполне похожая картина наблюдалась и на противоположной стороне баррикады. Достаточно вспомнить, что знаменитый Женский ударный батальон, сформированный по инициативе героини Первой мировой войны Марии Бочкаревой, не только защищал Зимний - его боевой путь пролег через поля сражений Восточного фронта, по городам и весям Урала и Сибири.

Но женщины России внесли и другую - мирную, чисто женскую лепту в историю гражданской войны. Женщины, заменившие ушедших на фронт мужчин на почтовых, телеграфных и телефонных станциях, женщины в органах местного управления (вспомните Панову из "Любови Яровой" К.Тренева), женщины-учителя - это все тоже лицо той эпохи. А уж женщины-медработники это вообще славная традиция русской армии (я видел так называемый "Докторский памятник" в Софии, монумент в честь павших в годы русско-турецкой войны 1877-1878 годов русских военврачей и сестер милосердия; там высечено несколько тысяч фамилий, из которых более половины - женские!.. Наконец... Вот любопытнейшее сообщение историка Л.Юзефовича: "Во многих городах Урала и Сибири (речь идет о колчаковских войсках в 1919-1920 годах) имеется специальный раздел "Почтовый ящик фронта"; в нем публикуются адреса полевой почты тех, кто желает обзавестись крестной матерью по переписке.

При этом, естественно, каждый надеется, что напишет ему такая женщина, которой по возрасту он не будет годиться в сыновья. Адресов печатают много - видимо, спрос на заочных крестных матерей велик... Образ прекрасной незнакомки в разных ипостасях витает над отступающими, измученными и завшивевшими, потерявшими веру в победу армиями Колчака". Пронзительное свидетельство: воистину, как добавляет автор, "линии фронтов проходят в буквальном смысле через сердца любящих"...

Наконец, было и еще одно, весьма мощное проявление "четвертой силы" весьма запоздалое, но все же состоявшееся возрождение религиозного движения. В первую очередь это касается, естественно, Русской православной церкви. Первый (после известной отмены патриаршества Петром I) патриарх Тихон взял курс на активизацию роли церкви в общественной жизни страны. "Церковь в те годы держала себя независимо, - пишет Э.Радзинский. - Тон задавал патриарх Тихон". Мужество этого человека общеизвестно. Интересующихся отсылаю к приводимому А.Солженициным на страницах "Архипелага" протоколу допроса патриарха в ходе так называемого Московского церковного процесса (1922 г.). Цитируя его смелые и полные достоинства ответы следователю, Солженицин с горечью восклицает: "Все бы так отвечали - другая была бы у нас история!"

И действительно, из всех потоков, составлявших "четвертую силу", церковный, пожалуй, самый значительный. Никто в задоре междоусобной бойни не поднимал протестующий голос против братоубийства и кровопролития столь открыто и гневно, как церковь. Достаточно вспомнить тихоновскую анафему большевикам. Почти никто из деятелей духовного сопротивления не заходил так далеко в прямом ненасильственном противодействии насилию, как героически пытались спасти царскую семью епископ Тобольский Гермоген. Вспомним, как он же бесстрашно, вопреки запрету П.Хохрякова, выводил тоболяков на крестный ход, как архиепископ Пермский Андроник, не страшась пыток и смерти, возглашал известное патриаршее послание об отлучении в кафедральном соборе Перми и как ехал в ту же Пермь в свою последнюю командировку архиепископ Черниговский Василий - расследовать преступления красных против местного клира...

Цена этому подвижничеству будет - это мы сейчас тоже знаем - ужасающей. Заживо зарыт с вырезанными щеками и выколотыми глазами Андроник, сброшен с моста в Каму Василий, утоплен в Туре Гермоген, а с ним протоиерей Ефрем Долганов и священник Михаил Макаров, заживо заморожен в полынье епископ Соликамский Феофан, зарублены епископы Уфимские Симеон и Иов, сошел с ума от мучений епископ Нижнетагильский Никита... Только к декабрю 1918 года и только по Пермскому епархиальному управлению зверски умерщвлены красными два архиерея, десять протоиереев, сорок один иерей, пять дьяконов, четыре псаломщика и тридцать шесть монахов. А по Уралу в целом? А по всей России?

Но подвиг духовного сопротивления злу - это удел не только русского православия, но и других религиозных объединений и движений. Достаточно вспомнить о массовом отказе членов ряда протестантских церквей и сект, а также старообрядческих "толков" и "согласий" участвовать в междоусобной бойне на чьей бы то ни было стороне: "Сказано - не убий!" Аналогичную и даже еще более непримиримую в этом вопросе позицию заняли последователи толстовского учения. Кстати, они были весьма популярны на Урале, где процветали толстовские коммуны.

После ареста Тихона, уже на излете гражданской войны, эту эстафету подхватили представители так называемого "тихоновского православия", члены полностью порвавших с Советами православных группировок: катакомбная церковь, имяславцы, иоанниты.

Похожие тенденции можно проследить и среди нехристианских церквей. Вспомним хотя бы протесты раввинов в адрес Троцкого или явную оппозицию как к Семенову, так и к его противникам со стороны ламства Забайкалья. А на Волге и Южном Урале татары-мусульмане неоднократно препятствовали надругательству над христианскими храмами, как об этом рассказывал о. Л.Мень.

В общем, можно констатировать наличие вполне определенного социального движения в духе позднейшей знаменитой доктрины М.Ганди: сопротивление насилию посредством одной силы духа, без скатывания до насильственных действий. Впоследствии, уже в 20-е годы, эта линия найдет свое воплощение в возникновении тайных религиозно-политических кружков, единственной духовной оппозиции на территории СССР в раннесталинскую эпоху: один из таких кружков описан И.Римской-Корсаковой в романе "Побежденные".

Зададим себе вопрос: могла ли "четвертая сила" если не победить, то хотя бы стать реальной альтернативой окружающему ее всеобщему кровавому безумию? К сожалению, навряд ли. И причин тут несколько.

Во-первых, составные части "четвертой силы" были страшно разобщены. Партии демократического профиля еще до 1917 года плохо находили общий язык. Не сумели они его найти и в круговерти революции. Во всяком случае, все без исключения мемуары членов всех без исключения белых правительств рисуют картину бесконечных дискуссий, в коих тонуло все. То же можно сказать и о религиозном движении.

Разные церкви и конфессии даже в минуты смертельной опасности не захотели подать друг другу руки и начать диалог, каждый героически боролся и погибал в одиночку.

Весьма характерно, например, что в 1917 году контакт патриархии со старообрядцами ограничился тем, что специальным посланием Русская православная церковь (в лице Тихона) простила старообрядцев, хотя еще неизвестно, кто кого в этом случае должен был прощать, о чем с горечью сказал А.Солженицин, выступая в Нью-Йорке перед иереями Русской православной церкви за рубежом в начале 80-х годов. А так называемых "католиков восточного обряда", последователей Вл.Соловьева, то есть просто православных экуменистов, продолжал считать своими, то есть церковными, оппонентами в разгар противостояния даже такой глубокий и проницательный человек, каким был о. Сергий Булгаков. Да и в самих рядах Русской православной церкви совмещались столь несовместимые фигуры, как либеральный вольнодумец о. Павел Флоренский и черносотенцы архиереи Томский Макарий и Волынский Антоний.

Во-вторых, все эти движения, безусловно, запоздали. Если бы им суждено было войти в зенит, скажем, до Первой Мировой войны, результат мог быть и иным. Тем более, что вполне реальной становилась в этом случае возможность слияния или хотя бы блокировки таких движений с рабочим и крестьянским, события вокруг "полицейского социализма" Зубатова и столыпинской аграрной реформы определенно показывают нефантастичность такого прогноза.

В-третьих, безусловно, трагическое фиаско Временного правительства больно ударило и по имиджу подобных движений, и по их дееспособности. Вряд ли можно считать случайным, что даже в эмиграции организаций, стоящих на демократической платформе, было раз-два и обчелся, пожалуй, только кадеты и сменовеховцы.

Русская же Православная Церковь за Рубежом, по существу, дистанцировалась от них, предпочитая поддерживать монархистов и военно-белогвардейские группировки типа "Молодой России" и "Российского Общевойскового Союза".

И наконец, четвертое - и главное. Приходится признать горькую истину: от альтернативы "четвертого пути" отвернулось подавляющее большинство сражающегося населения России. Про большевиков и говорить нечего - они просто сделали героев нашего рассказа объектами красного террора. Крестьянские повстанцы, те просто игнорировали призывы к "непротивлению злу насилием". Вспомните характерный эпизод из фильма "Сердце Бонивура", где сибирские партизаны насмехаются над проповедующим евангельские истины баптистом. Ну, а белые? Увы, увы...

Вот неумолимые и беспощадные свидетельства. В уже упоминавшемся Северо-Западном правительстве, где, по сообщениям В.Горна, процент демократов составлял сначала сорок четыре, потом - семьдесят два, а затем - и восемьдесят три процента, свою линию грубо гнул гориллоподобный Юденич, а министры-демократы, по свидетельству журналиста "Современного слова", кадета Г.Кирдецова, опасались в случае победы их собственной армии угодить на виселицу. И это не пустая угроза. После переворота, произведенного в 18 ноября 1918 года в Омске Колчаком, немало земцев оказались за решеткой. Вывод прост: военные явно перевешивали политиков в окружении всех без исключения белых лидеров. Поэтому Колчак и Деникин могли принимать самые что ни на есть совершенные демократические программы, но на практике они не работали. Что это было именно так, вынужден был признать даже Ленин в "Письме рабочим и крестьянам по поводу победы над Колчаком". Да и как они могли работать, если даже в ближайшем окружении Верховного правителя России его премьера В.Пепеляева откровенно не переваривали, а у Деникина либеральнейший Павел Николаевич Милюков слыл за опаснейшего либерала и якобинца.

Что же касается полевых командиров белых, то... Вот свидетельство Николая Рибо, личного врача атамана А.Дутова. Покинув Россию в 1920 году, он стал свидетелем вторжения в монгольскую столицу Ургу Азиатской дивизии барона Р.Унгерна.

Начались репрессии против местной русской колонии, где, к слову, большевиков, естественно, не было, а преобладали сторонники центра, то есть демократии; их-то и били. Рибо вспоминает: его привели к Унгерну и стали дознаваться, кто такой.

Тогда Рибо сообщил, что он личный врач Дутова: ему казалось, что для белогвардейцев это должно быть полным алиби. Не тут-то было! Заявление о Дутове едва не стоило доктору жизни: Унгерн в ярости заявил, что Дутов "гнилой либерал, из тех, кто развалил и продал Россию...".

Весьма лестная характеристика из уст предтечи русского фашизма, каким был "черный барон". Не лишне здесь будет вспомнить и то, что в Милюкова в эмиграции стреляли черносотенцы. Кстати, закрыл его своей грудью, пожертвовав собой, его зам по партии Вл. Набоков, отец прославленного писателя. Не лишне также отметить, что резко негативное отношение к идеям демократии и либерализма и, естественно, к религиозно-толстовскому наследию разделяли весьма и весьма многочисленные вожди белых на уровне начдивов и ниже. По Уралу подобный пример - свирепый командир Партизанской казачьей дивизии атаман Б.Анненков, между прочим, правнук декабриста.

В связи с этим надо отметить, что не все гладко было и в отношениях белогвардейцев, особенно казаков, и церкви. Конечно, расправ, подобных красному террору, у белых не было, но... Резня в селе Куломзино под Тюменью, где жертвами анненковцев стал местный клир, и убийство унгерновцами в Урге иерея консульской церкви Парнякова за то, что он в разгар еврейского погрома крестил еврейских детей и этим спасал их, и за то, что его сын пошел в большевики, - вот он, белый большевизм в действии! Пусть это не система, но было же это, было! Я уж не говорю о подобных "контактах" с неправославным духовенством. Насилие над раввинами в полосе действий деникинской армии - в порядке вещей; старообрядческих и протестантских пастырей на Урале, Сибири и Дальнем Востоке просто зачастую не выделяли из общей крестьянской массы и во время карательных операций им доставалось вместе с паствой своей. А уж насчет диалога с церковью на тему "не убий" - увольте, господа! Какое еще "не убий", когда убий, да еще как убий... Такое даже и не обсуждалось.

И по отношению к женскому вопросу та же картина. Увы, не только красные, но и белые практиковали издевательства, убийства и изнасилования женщин. Зачастую это делалось вполне обдуманно, перед казнью. Именно так надругались над екатеринбургской подпольщицей Р.Полежаевой. Причем это делалось не только по отношению к "пролетариям". У того же Унгерна имело место коллективное - всей дивизией! - изнасилование выпускницы Смольного института Ружанской, жены дезертировавшего из дивизии офицера. А в бытность Азиатской дивизии в Забайкалье постоянно практиковалась порка офицерских жен. Как вы думаете, за что?

Оказывается, за сплетни! Пусть Унгерн был, без сомнения, патологическим типом, но про Анненкова этого не скажешь. А у него в Партизанской дивизии был заведен следующий порядок: офицерские жены должны были квартировать не ближе десяти верст от лагеря, и свидания супругов допускались один-два раза в неделю строго в указанное время и в установленном месте. Нарушителей сего правила воспитывали шомполами.

В общем, многие из полевых командиров белых могли подписаться под словами Ницше:

"Презираемые твари - лавочники, христиане, коровы, женщины, англичане и прочие демократы..."

Один из самых беспощадных писателей нашего века, англичанин Уильям Голдинг, вернувшись с кровавых полей Второй мировой войны, написал: "Все благодарили Всевышнего за то, что они не нацисты. А я видел: буквально каждый мог стать нацистом - потому что определенные начала в человеке были высвобождены, легализованы и целенаправленны". Речь, как вы понимаете, не только о нацистах.