Говори со мной по-итальянски Тонян Лаура
А Селест продолжает:
— Она не захотела приходить, но ей больно, можешь быть уверена.
— Думаешь, я хочу этого? — нахмурив брови, спрашиваю, почему-то почувствовав себя оскорбленной.
Сел принимается активно качать головой в отрицании.
Протягивает ладонь и кладет на мою, сжимая в знак поддержки.
— Конечно, не хочешь. Я не… не это имела в виду. Тебе стоило нам довериться раньше. Почему ты не сделала этого?
Пожав плечами, я обращаю внимание на стильно отделанный потолок. Он исписан буквами итальянского алфавита, а в центре висит большая люстра, в ободке которой немало маленьких лампочек — благодаря им, зал отлично освещен.
— Не знаю, но мне не хотелось вас расстраивать, и я не хотела видеть жалость в ваших глазах, а именно ею вы меня сейчас и одариваете.
Сказала я это без укора и боли. Страданий не осталось, но мне теперь нужно привыкнуть, что при взгляде на меня, друзья будут думать о том, что пришлось мне пережить. Селест мгновенно выпрямляется.
— Нет, Ева, никакой жалости…
— Брось, — перебиваю ее я без всякого негодования. — Все в порядке. Ты не сможешь от нее отделаться, как бы ни хотела.
По крайней мере, в считанные дни. Я знаю, что вам понадобится время, чтобы принять это, но все хорошо. Теперь все хорошо.
Доминик вдруг ахает, и это выходит у нее, как потрясенный вздох.
— Надеюсь, ты шутишь? — в возбуждении кареглазая девушка говорит громко, чем привлекает к нам заинтересованные взгляды остальных посетителей траттории.
Тогда же возвращается наша официантка с кудрявыми длинными волосами цвета угля. Она спрашивает, выбрали ли мы, что хотим отведать. Я задаюсь вопросом, почему девушки не решили устроить встречу в баре: было бы лучше, потому что я не хочу есть. Полагаю, у моих подруг тоже нет аппетита.
— Еще лимонада, пожалуйста, — просит Селест.
Люди приходят сюда, по большей части, поесть, поэтому наш заказ обескураживает женщину, но, кивнув, она оставляет нас. Я слежу за ней взглядом, а потом перевожу его на Доми.
— Нет, не шучу. Это не нормально — хранить в душе ненависть и обиду. Я и так слишком долго позволяла ярости владеть собой.
— Но ты имела на это право! — Селест поддерживает Доминик.
Я смотрю на них, видя в них — себя, некоторое время назад.
В их глазах отражение меня, еще такой озлобленной и ожесточенной. Им необходимо понять меня. Я боюсь, что между нами возникнет конфликт, если с их стороны не будет осмысления того, что я пытаюсь им сказать.
— Мне больше не нужен этот гнев, я — говорю, подавшись вперед.
Доминик нервно теребит края красной кофты. Она в следующую минуту складывает руки на груди и прикусывает щеку изнутри. Конечно, для меня важно то, как они переживают, как не остаются вдалеке от моей проблемы, но мне больше не хочется к ней возвращаться. Нам приносят новый графин лимонада, но поблагодарить официантку берусь только я. Девочки буквально растерзывают меня холодными взглядами. Но в Доми постепенно зарождается очередная доза буйства. Она наклоняется вперед, говорит, не отводя глаз:
— Эти трое, которых мы считали своими друзьями, пытались изнасиловать тебя, а ты их оправдываешь? — громким шепотом упрекает девушка. — Пожалуйста, подумай своей головой, Ева!
Я хочу… не знаю, что мне хочется с ними сделать, но точно не простить.
Я тоже пододвигаюсь, таким образом, наши головы вблизи друг от друга.
— Представь, каково было мне, если ты в бешенстве. Все это случилось со мной, но я сумела простить. Да, я смогла. И горжусь этим.
Доминик хмурится, отстраняется, бьет несильной ладонью по столу, обращаясь к Селест:
— Ты тоже это слышишь? Она сумасшедшая! От их осуждения никуда не деться. Может, я поспешила с решением открыть правду. Черт. Зачем? ЗАЧЕМ? Пьетра наверняка поссорится с кузеном, если, конечно, ее тревожит событие, к которому он имеет непосредственное отношение.
Почему-то кажется, невзирая на нашу испорченную связь, ей на меня не плевать.
— Они были подростками, и были пьяны. Никто из них не стал бы вредить мне, будь в трезвом состоянии…, — осекаюсь при осознании, что повторяю слова Лукаса.
— Не выгораживай, Ева, — тихо просит Селест, но ее тон похож на предупреждающий.
Она с осторожностью подтягивается ближе, старается, будто загипнотизировать меня взглядом. Умение держаться и быть хладнокровной в некоторых ситуациях значительно отличает ее от Доминик и Пьетры. И от меня, что уж скрывать.
— Почему ты ничего не рассказывала?
— Да вот поэтому. — Я, передернув плечами, киваю на них рукой. — Ваша реакция…, задумавшись, изрекаю: — … абсолютно оправдана и нормальна. Но мы не можем прийти к согласию. Мне понадобилось больше пяти лет, чтобы простить.
Я просто надеюсь, у вас это тоже получится. Я не хотела напряженности в нашей компании, но ее не избежать, и когда я посылала вас к Диего, мне стоило это предвидеть. — Приложив ладонь ко лбу, серчаю на себя: — Я такая глупая…
Доминик соглашается со мной.
— Да, очень, но не по той причине, которую только что описала. Мы должны были знать.
— Когда мы общались в чате, я понятия не имела, что Маркус, Дейл и Лукас — ваши друзья, а в тот летний день, когда мы обедали в траттории, и я познакомилась с братом Пьетры… Я очень испугалась. Они меня не узнали, но Лукас стал догадываться о чем-то, потом у нас состоялся разговор. В общем, это долгая история.
Селест тяжело вздыхает. — Чья это была идея?
— Какая? — в непонимании я свожу брови вместе.
— Отправиться в заброшенный спортивный комплекс и дать тебе боксерские перчатки, — отвечает блондинка, отзываясь об этом насмешливо.
Я не собираюсь спорить с ней. Со стороны это может выглядеть как угодно, но чувство облегчения, появившееся у меня после, того стоило.
— Не знаю, — говорю честно, — но отвез меня туда Лукас.
Доминик с недовольством фыркает.
— Лукас, Лукас, Лукас… Было бы неплохо рассказать все его отцу. Посмотрим, как отреагирует семья Блэнкеншипов, узнав, кем является их сын?
Я однозначно не предусмотрела такого исхода. Не на шутку испугавшись слов Доминик, я взываю к ней, потому что не хочу проблем ни парню, который нравится мне, ни его друзьям.
— Не нужно, Доми. Не нужно портить жизнь никому из них троих.
— Но они ведь испортили ее тебе, — вмешивается Селест.
Тогда Пьетра согласительно кивает и вздергивает бровью.
Не могу быть убежденной на все сто процентов, что они превратят свои планы в реальность, но очень может быть.
Несколько долгих секунд я не спешу хоть как-то ответить на последнее замечание. За нашим столом наступает молчание, но все мы думаем об одном и том же, только по-разному воспринимаем. В ресторане продолжает звучать музыка той же итальянской группы, но только что включившаяся песня «Erеs mа» — на испанском языке.
— Почему ты так защищаешь их? — что-то, может, прочувствовав, вопрошает Селест, ухмыльнувшись горестно.
Проходит всего секунда — и выражение лица у нее меняется.
Сел становится несколько неспокойной и смятенной. — Тебе угрожали? — серьезно спрашивает и, вероятно, боится услышать ответ.
Теперь я откидываюсь на спинку стула, засмеявшись.
— О чем ты? Что за глупости?
— Тогда ничего не сходится, — выносит вердикт Доминик. — Ты слишком умиротворена.
— У меня получилось…
Девочки перебивают меня, говоря в унисон, что уже поняли о моем прощении и принятии случившегося, как данного, но для них все равно остается загадкой мое поведение. А меня начинает смущать их жажда мести, которая вовсе не уместна.
Прошло столько времени, и теперь они собираются ворошить прошлое? Как я смогу помешать им, если они действительно пожелают сотворить какую-нибудь глупость?
— Пожалуйста!.. — говорю чуть громче, чтобы заставить обеих подруг замолчать. Они, вздохнув, закрывают рты и оглядывают других остей, избегая зрительного контакта со мной.
Отлично.
— Вы мне очень дороги. Я вас прошу, давайте забудем об этом.
— Не думай, что наше общение останется прежним с теми тремя м*даками, которых ты великодушно извинила.
Закатив глаза, я выпускаю воздух из легких, отпиваю приличное количество лимонада из стакана и вновь сосредотачиваюсь на подругах. Наша беседа, к счастью, переходит из режима «остроэкспрессивный» в режим «маломощный». Разговаривать с ними стало легче, но от их упрямства никуда не деться.
— Я совершила ошибку, — заключаю я.
Когда мне пришла в голову идея сознаться во всем Диего и сделать причастными к этому своих подруг, со мной было что-то не так. Я была подавлена из-за мнения Пьетры обо мне, из-за ее конфликта со мной, и из-за того, что Лукас с друзьями плохо пошутили при моих подругах, заставив их думать обо мне не самые правильные вещи. Но, несмотря на мое дурное настроение и надвигающуюся тогда депрессию, стоит признать — я была не права. Что-то навсегда должно оставаться тайным.
— Конечно, ты совершила ее, — соглашается Доминик, скривившись. — Слишком добросердечная и глупая девочка. Это все ты.
Я не могу избавиться от чувства, что мне здесь больше не место. Они ненавидят теперь своих друзей, с которыми были сплоченными всю жизнь, но, кажется, будто передают свою ненависть им через меня. Взяв сумку с соседнего стула, я встаю из-за стола. Достаю из бумажника десять евро и, бросив на стол, двигаюсь к выходу. На сегодня достаточно. Девочки, оказалось, пошли за мной, и они настигли меня только на улице, когда я собралась идти к станции метро. Доминик перехватывает меня, разворачивая к себе. Мне неприятна ее грубость, но я не хочу накалять обстановку до предела, поэтому не делаю ей замечания.
— Ева, пойми, наконец, что мы хотим уберечь тебя! Хотим для тебя лучшего! Сегодня ты простила тех, кто тебя чуть не изнасиловал, а завтра ты простишь того, кто тебя в действительности изнасилует?! — Доми почти что кричит.
Я краснею, потому что на нас смотрят. Так неуютно мне не было с тех пор, как Пьетра оскорбила меня.
— Прекрати, — прошу ее я, но получается не громко.
— Доми, — подхватывает Селест мою просьбу и трогает нашу подругу за плечо.
Но та совсем вышла из себя. Поправив ремень черной сумки, она жестикулирует и указывает пальцем на меня посреди никогда не спящей улицы. Она сбрасывает ладонь блондинки, не отводя от меня взгляда.
— Может быть, я зря завожусь, по-твоему, но такие вещи не прощают. За такие вещи наказывают! Мы живем в мире, в котором твоя беззлобность воспринимается, как чистой воды слабость.
— Прекрати! — громче унимаю ее я. Она, к счастью, замолкает. Я облегченно вздыхаю и захватываю рукой волосы на затылке.
Что происходит с моей жизнью? Все не должно быть так.
— Доми, ты перегнула палку, — признается опасливо Селест, стоя позади нее.
Доминик дышит быстро и тяжело, глядя на людей, собравшихся вокруг нас. Эта сцена явно их позабавила.
Особенно — туристов.
Приблизившись к запыхавшейся брюнетке напротив, я произношу предложение за предложением тихо, чтобы кроме нас троих не разобрал слов:
— Последствия были ужасны: булимия, которую удалось вылечить, жуткие диеты, из-за которых выпадали волосы и пуще прежнего портилась кожа, истязания собственного тела в спортзале… Я могу долго говорить об этом. Папа думал, я начиталась молодежных журналов, на обложках которых — идеальные девушки, но дело было в другом. Я это пережила. Я стала нормально питаться, физические нагрузки перестали доводить до обмороков. Я смогла влиться в темп — очень хотелось стать красивой. — Посмотрев на дорогу, где изредка проезжают машины, на минуту отдалась размышлениям. — Вы спасли меня. Общение с вами на форуме, представление будущей жизни в любимом городе — это все мне очень помогло. Не порть, пожалуйста, то, что я построила с таким трудом. Я себя восстановила. Не разрушай.
В ее глазах появляются слезы, которые она сдержать не в силах. И стоит им покатиться вниз по щекам, я стираю пальцами каждую слезинку, смотря на свою подругу. Она замечательная. И правда, тревожится за меня, но излишне эмоциональна.
— Не предпринимайте ничего. Ради меня давайте отдадим прошлому то, что ему принадлежит.
Я опускаю руки вниз, глядя поочередно на Селест и Доминик. Они обе кивают, оставляя за мной окончательное решение. Доми, подойдя на полшага, заключает меня в крепкие объятия.
— Я поговорю с Пьетрой, — обещает она, прошептав мне в ухо.
И я улыбаюсь, ведь это, несомненно, большая удача — найти таких друзей.
Глава 33
Ева
Чтобы пройтись по освещенным вечерним улицам прекрасного Монти, я вышла из метро несколько раньше, чем необходимо. Как и обычно, здесь много фотографов, делающих кадры для модных изданий. Свободные художники расположись рядом с цветочными магазинами и кафешками, наружные столики которых пустеют из-за не самой теплой погоды. И не знаю, почему их все ещё не убрали с террас.
Красивые витиеватые дороги во дворах из камня — прекрасны. Чувствовать Вечный город, принять его в себя — лучшее лекарство от плохого настроения и всякого рода сомнений. Здесь не нужны наушники, чтобы наслаждаться музыкой — баров и тратторий очень много, оттуда льются красивые мелодии. В основном, это итальянские песни — старые и новые. И никто не скучает, никто не грустит. Здесь нельзя быть несчастным. У себя дома — да, в своей квартире, лежа под одеялом, не прекращая думать о заботах. Но стоит выйти на балкон или спуститься вниз, как сладкий воздух Рима проникает в легкие. Тогда кажется — любая проблема решаема.
В одной из палаток я заказываю ванильное джелато[1], наслаждаясь дальше прогулкой, и не замечаю, как заворачиваю во двор собственного дома. Удачно доев десерт, я вытираю руки салфеткой, медленно шагая к нужному подъезду, но вдруг движение слева отвлекает внимание. Я поворачиваю голову туда, где открывается дверь знакомой спортивной машины. Из салона вылезает Алистер. Он обводит меня ленивым взглядом, нахально улыбается, повиснув на автомобильной двери.
— Ты что здесь делаешь? — Опустив руку с ключом, я отступаю назад, пропуская соседей.
— И тебе привет, bеllа, — говорит, коротко засмеявшись, ирландец, тем самым, выставляя меня невежливой.
Я же без ума была от этого человека, а сейчас мне хочется, чтобы он ушел.
— Серьезно, Алистер. Говори, зачем пршел.
Он разводит руки в стороны, улыбка его делается ещё шире.
Склоняет голову набок и театрально изгибает одну бровь. Под светом фонаря — его серые глаза блестят. Мне не перестала нравиться его внешность, просто теперь я не считаю его самым лучшим парнем на планете. Однако его привлекательное лицо и тело трудно не заметить. А значит, девочек у него немало.
Для чего ему я?
— Ты не отвечаешь на мои сообщения, не отвечаешь на мои звонки. Избегаешь меня в университете. И воспользовавшись своими связями, я узнал, где ты живешь.
— И решил ждать в машине, пока я не покажусь около своего дома?
Он толкается вперед, вскинув в моем направлении указательный палец.
— Именно!
Затем Шеридан выпрямляется, прячет ладони в карманах модных бежевых брюк, но продолжает изучать меня своими стальными глазами. Мне это, в конечном счете, надоедает. Я делаю шаг вперед, чтобы дотянуться до домофона, но Алистер тороплив: он встает передо мной, блокируя путь.
— Ну, что тебе нужно? — устало вздыхаю я, коснувшись одной рукой края сумки.
— Легендарная вечеринка осталась без своего хозяина,-
загадочно шепчет он.
Его шепот ставит меня в неловкое положение. А слова удивляют.
— Что?
— Моя вечеринка, — парень указывает на себя, — сейчас контролируется друзьями, но хозяин ей тоже необходим.
Я фыркаю, рассмеявшись Алистеру лицо. — Легендарная… Ты чрезвычайно скромен!
— Ты просто никогда не была на приемах, которые устраиваю я.
Шеридан ничего не знает о том, что хвастовство — это некрасиво.
— Разве мама не говорила тебе, что девушкам нравятся благопристойные мужчины? Мы не любим самохвальства.
После этих слов я вновь делаю попытку зайти внутрь, но
Шеридан выкидывает руку вперед, пригвождая ладонь к стене у самой входной двери.
— Посредственность, — сморщив нос, комментирует он, — это скучно.
Я начинаю припоминать о том, когда у него должен был пройти «прием».
— Разве твоя вечеринка не планировалась завтра?
— А-а-а, — протягивает он, улыбаясь и заметно расслабляясь, — значит, ты все-таки читала мои месседжи?
Ничего на это не ответив, я делаю очередную попытку избавиться от Алистера, но этот черт вовсе не прост. Он обходит меня и встает перед дверью, в которую входят соседи с моего этажа. Они здороваются со мной, поглядывая на собеседника с подозрением.
— Здесь не любят таких, как ты, — проведя взглядом мужчину и женщину, скрывшихся в подъезде, цепляюсь за возможность напугать ирландца.
Он сводит брови у переносицы, желая, вероятно понять смысл моих слов. И эта его, как он считает, пленительная ухмылка не исчезает ни на миг. Как и следовало, меня она начинает раздражать. Как, впрочем, и он сам.
— Каких — таких? — встав в позу, интересуется Алистер.
— Шумных. Надоедливых. Вызывающих опасение. Будь осторожным — за тобой полиция в два счета приедет, если жители дома захотят этого.
Выражение физиономии Шеридана трансформируется. Я едва могу сдержать смех. Вместо этого откашливаюсь в кулак, и прячу за ним улыбку. Он тупит взглядом, что-то обдумывая, но потом нервная усмешка дает о себе знать.
— Вообще-то, я не должен попадаться на глаза полиции. Отец меня убьет.
Почувствовав себя лидером ситуации, я отодвигаю Алистера и, благо, подбираюсь к домофону.
— А за бурную «легендарную» вечеринку он тебя не убьет?
Но проигнорировав мой последний вопрос, ирландец просовывает руку, задерживая дверь, когда я уже оказалась внутри. Я удивленно рассматриваю его лицо, отмечая, то он озабочен и встревожен чем-то.
— Слушай, я обещал друзьям, что привезу тебя…
Не давая ему договорить, толкая парня в грудь.
— Ты — что?! Какого хр*на тебе нужно? Доказать, что крутой?
— Ева, все не так, как…
— Все так! — Сержусь — и слова мои звучать громче положенного. — Поспорил со своими друзьями, что сможешь затащить меня на убогий праздник? Мне не нужно это. Я все ещё помню, как ты обращался со мной в нашу первую встречу.
— Ева…
— Я в тебе ошибалась. Ты стоял тут передо мной, выглядел милым, хотел казаться интересным и остроумным, и я подумала всего на одну секунду: у нас ничего не выйдет, но вдруг мы сможем стать друзьями? А потом ты признаешься мне, что твой приезд сюда — результат пари, Алистер.
Ему нечего на это сказать. Великолепно. Я хочу, чтобы он молчал. Еще какое-то время стою вот так: одна нога в подъезде, другая — на крыльце, и больше не желая смотреть на Шеридана, ощущающего себя виноватым придурком, закрываю дверь, но перед этим я говорю ему:
— Ты проиграл спор.
Несусь к лифту и вызываю его. Смешанные чувства правят во мне. Царствуют. Управляют мною. И это очень плохо, поскольку они мешают мне здраво мыслить. Я убираю волосы с лица, когда створки кабины открываются. Внутри нее рассматриваю себя в зеркале, выдыхая. Все в порядке — это просто неприятный случай, которых в моей жизни еще будет много. Я не верю, что она так кардинально изменилась в короткие сроки. Нужно ли мне остаться наедине и взглянуть на нее со стороны?
Пожалуй.
Еще в квартирном холле чувствуется восхитительный запах. Я не перепутаю это ни с чем. Папа готовит сальтимбокку[2].
Знаю, что это он, потому что в знаменитом блюде только он из всех наших знакомых заменяет шалфей розмарином. И вот свежий и сильный аромат этой специи блуждает по коридору, возбуждая аппетит. Пахнет освежающе, травянисто-мятные нотки щекочут ноздри, заставляя вспомнить, что не ела ничего с самого обеда в «Каролле», где сегодня отработала дежурную смену.
Стоит запереться, войдя в квартиру, как слух улавливает мужские голоса. Один из них принадлежит отцу. Меня удивляет, что у нас гости. Я не могу понять, кому принадлежит второй голос, потому что гость мало разговаривает, зато отец болтает без перерыва, смеется, как мальчишка. И между тем, успевает рассказывать секрет «самой вкусной сальтимбокки в городе». Разумеется, папа не считает иначе — у него это блюдо получается лучше всех, а я не спорю, чтобы не лишиться своей порции. Да и он, откровенно сказать, не плошает в кулинарии.
Из кухни также доносится песня одного из излюбленных папиных музыкантов — Риккардо Фольи[3]. Пройдя немного, я вижу папу, темпераментно делящегося своими познаниями с собеседником, которого со своего места мне не видно.
— Нет, что ты, даже не думай, Трастевере[4],во-первых, очень шумное место. Во-вторых, — дорогое. У нас в Монти, конечно, тоже баров, клубов и ночной музыки хватает, но здесь, по крайней мере, довольно дешево. К тому же, самый центр. Может быть, лучше снять небольшую квартирку рядом с твоим университетом, но я бы, конечно, советую тебе помириться с отцом.
Погодите. Что?
Блаженная улыбка мгновенно стирается с моего лица, и я, не заботясь больше ни о чем, выхожу вперед. За стойкой на высоком стуле расположился Лукас. Рядом с диваном я тут же замечаю дорожную сумку, не принадлежащую ни мне, ни папе.
Потом мы снова встречаемся взглядами, и я качаю головой в полном замешательстве.
— Как хорошо, что ты уже вернулась, Ева! — радуется отец. — А у нас гость!
Да, я вижу, но что все это значит…
— Лукас, что произошло? — Я все так же перевожу взор от него к его чемодану, и обратно.
Он потирает синие джинсы ладонями, глядя на меня.
Ощущает неловкость от происходящего, но и я тоже. И я!
— Твой друг поссорился с отцом, и тот попросил своих друзей, чтобы их сыновья не предоставляли ему ночлег.
Вот черт! Мистер Мэтью оборвал Лукасу нитки к людям, которые ему, как братья.
— Я бы мог снять номер в каком-нибудь мотеле, просто…, - Парень обволакивает меня долгим нежным взглядом.
Конечно, понимаю, что он пытается сказать, оттягивая ворот клетчатой рубашки. Не хочу, чтобы Лукас нервничал. Я торопливо разуваюсь, снимаю верхнюю одежду и возвращаюсь на кухне, однако волшебная музыка и чудесные ароматы больше не опьяняют. Жаль — папа вот-вот заканчивает с готовкой.
— У тебя есть замечательный друг, Ева, — говорит он. — Я даже не думал, что ты общаешься с сыном моего босса, — мужчина несмело хихикает. Он в полуобороте обращается к Лукасу: — Я ничего дурного в виду не имел, сынок.
Блэнкеншип вскидывает ладони и брови одновременно, приговаривая, что все прекрасно, чтобы моему отцу не пришлось краснеть. Он здесь, в моем доме — даже не верится.
Все это выглядит совершенно не реалистично. Когда папа отворачивается от нас, чтобы добавить специи и оливковое масло в салат, я, присев рядом с Луксом, наклоняюсь и шепчу ему в ухо:
— Друг?
Он искренне улыбается, отчего я не могу не быть счастлива.
В смысле, не знаю, что у него произошло с мистером Мэтью, и хочу, чтобы скорее все у них наладилось, но прямо сейчас ему нужно расслабиться.
— Если бы я сказал твоему папе, что хочу тебя во всех смыслах, он бы убил меня вон тем ножом, — Лукас кивает направо, и я поворачиваю туда голову, глядя, как папа аккуратно разрезает острым лезвием горгондзолу[5].
Мы прыскаем со смеху, и папа легко улыбается, обратив на это внимание.
— Молодежь потешается над стариком? — иронично отмечает он, раскладывая на столе угощения.
Я треплю его по плечу, принимаясь ему помогать, но когда
Лукас собирается сделать то же самое, отец тут же его осаждает:
— Нет-нет, гости в нашем доме наслаждаются, — он начинает загибать пальцы один за другим, — вином, музыкой, едой, общением. Мы все сделаем сами, — завершает мужчина с напускной строгостью.
Я прохожу мимо Лукаса после дельной речи отца, показываю парню язык, а он так мило усмехается в ответ, глядя на меня из-под ресниц, что, если кто-то щелкнет пальцами у меня перед носом, и я очнусь — это не будет для меня шоком.
Лукас… ну, он не такой. Может, атмосфера нашей квартиры повлияла на него так. Может, он скромничает, потому что в гостях. Я не знаю, но хочу поцеловать его, потому что лазурные глаза манят к себе с необычайно силой. Наконец, мы усаживаемся за стол. Я так голодна, что сразу набрасываюсь на еду, наплевав на то, как пялится на меня
Лукас. Может, он думает — я дикарка? Да и все равно. Слишком сильно хочу есть.
— Дочка, если бы с нами сегодня ужинал не твой друг, а парень или жених, сбежал бы в эту же минуту?
С набитым ртом я интересуюсь без всякого притворства:
— Почему?
И папа, и Лукас находят это очень смешным. Они переглядываются и гогочут, пока я, пожав плечами, продолжаю есть. Через какое-то время задушевных бесед и невероятно вкусной пищи все уже не кажется настоящим. Я начинаю понимать: все — правда, и никуда не исчезнет.
Папа просит меня помыть посуду, а сам стелет Лукасу на диване. Включает по телевизору центральный канал, по которому передают сейчас повторение вечерних новостей, и медлительно, негромко обсуждает их с нашим гостем.
Разобравшись с порядком на кухне, я прохожу в свою спальню, бросив взгляд на Лукаса. Он поднимает на меня глаза, тяжело сглатывает, а я, тем временем, прячусь за дверью. В комнате быстро проверяю почту на своем ноутбуке, но и телефон полон сообщений. В основном, это оповещения из Фейсбука от «друзей». Кьяре ранко — мы с ней учимся на одном потоке — повезло попасть на вечеринку к Алистеру. Я говорю так, потому что она только и мечтает о том, чтобы быть там, где много популярных студентов. А Шеридан, как ни крути, является одним из таких. Она то и дело выкладывает все новые и новые фото с места событий. Ей там определенно нравится, и ее неприлично широкая улыбка это выдает.
В дверь постучали. Я убираю мобильный, посмотрев на появляющееся лицо Лукаса в проеме. Он почти неслышно вторгается в мое личное пространство, закрывает за собой дверь так тихо, что ему позавидовал бы любой грабитель.
Стоит ему оказаться в моей спальне, как я срываюсь с места, и Лукас подхватывает меня на руки. Он неистово целует меня, приближая к стене спиной, тесно меня к ней прижимая. С неким блаженством зарывается пальцами в мои волосы, оттягивает пряди вниз. На губах у него играет слабая, но по настоящему счастливая улыбка, чего мне, наверное, не понять.
Лицо безмятежно. Лукас не выдает своим поведением беспокойства либо грусти. Я не могу понять, как к этому отношусь.
— Разве ты не переживаешь за ваши с отцом отношения? — зная, что могу испортить момент, спрашиваю я у него.
Как ни странно, Лукас не отстраняется и вновь легко касается моих губ.
— Это ему стоит переживать. Мой старик думает, что спорить с ним неправильно. Мы повздорили и…, — Лукас поднимает одну руку и взлохмачивает свои светлые волосы. — Я сказал, что уйду из дома, хоть Иса пыталась меня остановить. Но он дал понять, что если выйду за порог, не смогу рассчитывать на его поддержку. А потом этот… папа позвонил своим друзьям, и Маркусу с Дейлом запрещено было давать мне ночлег.
Я с сочувствием смотрю на него, глажу красивые, высокие скулы. Провожу пальцем по носу, касаюсь им полноватых губ, которые хочется целовать без остановки.
— Вы с ним еще помиритесь, — убеждаю я его, на самом деле, веря в это.
У Лукаса прекрасный папа. Со временем у них все наладится. Как и любой родитель, мистер Блэнкеншип беспокоится за своего сына. Инцидент с лишением прав расстроил обоих, но родители, наверное, всегда воспринимают такие случаи более остро, чем их дети.
— Извини, что я пришел прямиком к тебе. Мне показалось это единственным верным решением, — меняет тему Лукаса, обнимая меня крепче.
Я обвиваю его бедра сильнее, чуть ли не сливаясь с парнем.
Мне так нравится тепло его тела, терпкий и свежий запах его одеколона, ощущение мягких волос Лукаса под пальцами. Я чувствую себя желанной рядом с ним. Возможно, мне нужно рассказать ему об Алистере, который приезжал, чтобы забрать меня на свою «дискотеку», но я решаю это скрыть. Не хочется портить такой красивый эпизод в нашей жизни.
— Я очень рада, что ты пришел сюда. Только папа не очень обрадуется, если обнаружит тебя в моей спальне.
Лукас негромко смеется, запрокидывая голову вверх.
Припустив ресницы, парень смотрит на меня из-под них. Это нельзя назвать хищным взглядом, но однозначно и не трогательным.
Подарив мне ещё один будоражащий поцелуй, Лукас ставит меня на пол и выходит из комнаты, пообещав, что вернется, когда мой отец уснет. Эта ночь, надеюсь, будет особенной.
Пояснения к главе
[1] — Популярный итальянский замороженный десерт из свежего коровьего молока, сливок и сахара, с добавлением ягод, орехов, шоколада и свежих фруктов. Это мороженое кремообразное, нежное и плотное по текстуре, оно медленно тает из-за малого содержания в нём воздуха (около 25 %, в то время как в традиционном мороженом содержится чуть больше 52 % воздуха).
[2] — Блюдо римской кухни. Сальтимбокка представляет собой тонкий шницель из телятины с ломтиком прошутто и шалфеем. Также вместо телятины иногда используют свинину или куриное мясо. Мясо маринуется в вине или солёной воде в зависимости от региона и личных предпочтений.
[3] — Популярный итальянский певец, победитель основного конкурса фестиваля Сан-Ремо.
Читать бесплатно другие книги:
