Довод Королей Камша Вера
ВСТУПЛЕНИЕ
Памяти Ричарда Третьего Йорка,
последнего из Плантагенетов
Автор благодарит за помощь
Майка Гончарова, Александра Домогарова, Юрия Нерсесова, Илью Снопченко,
Артема Хачатурянца.
Все проходит, и только время
Остается, как прежде, мстящим.
И глухое темное бремя
Продолжает жить настоящим.
Н.Гумилев
Заброшенные дороги исчезают быстро – земля не любит проплешин, оставленных коваными копытами да грубыми колесами. Достаточно года, чтобы покинутый тракт захватили самые неприхотливые травы, следом наступают другие, попривередливей, затем – кусты и наконец деревья. Проходит не так уж мно-го времени, и вместо торного пути встает непролазная чаща, но Старая Эландская дорога не зарастала, словно кто-то ласково, но непреклонно остановил зеленую армию на ее обочине. Да, за переправой через Глухариную[1] постепенно исчезли сначала деревни, а потом и лесные хутора, но сам тракт уцелел, хотя ездили и ходили по нему очень, очень редко. Однако в погожий и ясный осенний день 2246 года[2] по Старой Эландской двигалась внушительная процессия, возглавляемая двумя знатными всадниками.
Сухощавый, еще не старый человек, по виду – прирожденный воин и вождь, чуть улыбаясь, слушал широкоплечего юношу с прямыми иссиня-черными волосами, стянутыми на затылке. Тот довольно ловко управлялся с крупным серым жеребцом, хотя в его посадке чувствовалась не то чтобы неуверенность, но некоторая напряженность. В отличие от своего спутника, юноша не забывал, что под ним норовистое создание, от которого можно ожидать любых неожиданностей. Вот старшему, тому и в голову бы не пришло, что конь может не подчиниться, а черноногому дрыганту[3] и в страшном сне не приснилось бы ослушаться господина. Впрочем, власть великого герцога Таяны и Тарски Шандера Гардани признавали не только животные. В Благодатных землях[4] было не много желающих с ним спорить и тем паче соревноваться в благородном искусстве верховой езды и умении управляться со шпагой и пистолями. Но на сей раз таянцу вряд ли доведется проявить свои таланты – места, по которым пробирался отряд, считаются мирными. Тем не менее за Гардани и его юным спутником следовал внушительный эскорт – две сотни всадников в черных, отделанных серебром доломанах, все, как один, на великолепных, пятнистых лошадях, и сотни четыре пеших, высоченных и широкоплечих, в странных кожаных доспехах.
Мерная поступь привыкших к походному строю коней и бряцанье оружия нарушали гармонию лесной глухомани. Видимо, юноша это почувствовал, так как, прервав на полуслове восторженный рассказ о медвежьей охоте, заметил, что не стоило брать с собой столько воинов.
– Если думать о них, как об охране, то ты прав, – откликнулся герцог, – но не дело, если смертные забудут, кому и чем обязаны. Нужно время от времени показывать людям то, о чем они смогут рассказывать долгими зимними вечерами. Память может мучить одного человека, но она спасает народы, хотя тебе это еще предстоит понять.
– Отчего же, дядя Шандер, – огромные зеленые глаза, странно выглядевшие на смуглом лице гоблина, на мгновенье затуманились, – мне кажется, я понимаю. Я почти всегда тебя понимаю, и... Я очень рад, что ты позволил мне поехать.
– А я рад, что ты рад, – усмехнулся Гардани. – А вообще-то, Стефко, ты прав. Мы с тобой и впрямь понимаем друг друга. До тебя я так ладил лишь с двоими.
– Брат моей матери и пропавший император?
– Да. Никак в толк не возьму, откуда в тебе то, что приходит лишь с годами, то ли кровь свое берет, то ли еще что... Отец не возражал, что я взял тебя с собой?
– Нет, что ты. Он не любит Варху, но понимает, что я должен там побывать. Дядя Шандер, мне даже не верится, что я вечером увижу Синюю Стену! Криза говорит, красивее ничего нет и быть не может.
– Твоя мачеха всегда любила все необычное, – суровое лицо Шандера неожиданно смягчилось, – особенно если это необычное идет от эльфов. Стена и впрямь хороша, но если б я мог обменять свою жизнь на возможность погасить Лебединый Огонь, я бы сделал это без колебаний. И не я один. Ты ведь знаешь, почему он горит?
– Конечно, – тряхнул головой Стефан, – чтобы заключенное в Вархе зло не вырвалось наружу. Кольцо Вархи будет пылать вечно.
– Ну, это смотря что называть вечностью! Мы смертны, для нас вечность это то, что в несколько раз длинней наших жизней. Не более того. Эльфы знают о Вечности больше, и они не любят бросаться этим словом.
Те, кто засел в Вархе, ждут своего часа. Сейчас им не под силу вырваться наружу, но их время еще наступит. Не скоро, конечно, но от этого не легче.
– Я помню пророчество Эрика, – заявил юноша, явно гордясь знанием, тайным для большинства смертных. – Отец рассказал мне в праздник Зимней Ночи. Но он говорит, что к этому сроку вернутся те, кто должен сразиться со злом.
– Хотел бы я, чтобы Уррик был прав, – герцог говорил негромко и медленно, даже не говорил, а словно бы думал вслух, – но я помню канун Войны Оленя... Когда вокруг стреляют пушки и звенят мечи, не так уж и страшно. Куда хуже ожидание, когда понимаешь, что мир несется к пропасти, а ты ничего не можешь с этим поделать. Любую войну можно проиграть еще до начала. Если б не Рене и Роман, нас бы не было уже сейчас. Но найдется ли новый Рене среди наших потомков?
– Наших?
– А чьих же еще, Стефко. Твой отец упрямо не желает называться королем Южного Корбута, но это не значит, что он таковым не является. Ты – его старший сын и наследник. Тебе придется не только править, но и царствовать, а, значит, думать и о том, что будет через триста, четыреста, пятьсот лет... Мы не вправе прятаться за спинами эльфов, да и зло Вархи не последнее в этом мире. – Шандер замолчал, глядя куда-то вдаль. Стефан ему не мешал. Он всегда чувствовал, когда можно и нужно спрашивать, а когда следует оставить собеседника со своими мыслями. Ну а герцог Таянский, муж матери и побратим отца, сдержанный и обычно немногословный человек, был ему намного ближе, чем кровные родичи.
Порой юноше казалось, что он знал Шандера всегда, хотя встретились они, когда наследнику Уррика минуло двенадцать и отец взял его с собой в Гелань, открыв по дороге, что он, Стефан пад Уррик, – наполовину человек и к тому же сын таянской герцогини, хотя это и должно остаться тайной. Известие отнюдь не повергло Стефко в ужас, как того боялись его горные родичи. Напротив, мальчику показалось, что все встало на свои места. Теперь он знал, почему чувствует и думает не совсем так, как орки. Ему, чтобы подчиниться, недостаточно слов «так надо», сказанных старшим, а рассказы об Изначальных Созидателях порождают больше вопросов, чем ответов.
Получеловек, Стефан рос среди гоблинов Южного Корбута. Рожденный рыжим, с годами он потемнел и отличался от горцев разве что глазами, как две капли воды напоминавшими глаза дяди по матери, принца Стефана Ямбора. Впрочем, южане и раньше не слишком чурались людей, а после Войны Оленя и вовсе пришли к выводу, что с соседями следует жить в дружбе. Они смирились даже с присутствием эльфов. Суровые, но предельно честные, орки простили Детям Звезд былые обиды за бесценную помощь в борьбе с бледным злом.
Для отца, деда, братьев, сестер мир был прост и понятен, для Стефана – нет, но сын гоблина и таянской принцессы быстро понял, что его вопросы огорчают близких. Сына Уррика с одобрением прозвали Молчаливым, но он казался таковым лишь потому, что не находил подходящих собеседников. Зачем спрашивать у слепого, какого цвета радуга? В Таяне же Стефко обрел то, чего ему не хватало в родных горах, но самой главной его удачей и гордостью стала дружба герцога. Нельзя сказать, чтобы мальчик не поладил со своей матерью, но близости между ними не случилось, зато отчим... Стефан пад Уррик обожал Шандера Гардани. Именно от него он узнал о зачарованной крепости, которую он скоро увидит. Он увидит Пламенное Кольцо Вархи и зажегших его эльфов!
Странно, похоже, они опять подумали об одном и том же. Таянский властелин очнулся от своих мыслей и повернулся к спутнику, улыбнувшись темными глазами.
– Думаю, за тем холмом нас ждут.
– Дядя Шандер, а сколько их?
– Эльфов? Здесь около трех сотен.
– А бледных, кто...
– Кто сидит в Вархе? Не знаю, да, пожалуй, и никто не знает. Я бы не стал забивать этим голову. Наше дело – оставшиеся снаружи. Колдовство колдовством, но Михай и его приспешники и оружием владели неплохо, и ядом, и словами, а слова порой хуже любого яда. Случалось, один подонок губил целую империю, а те, с кем рано или поздно придется схлестнуться, перетянут на свою сторону не только всех подлецов Тарры, но и всех трусов и предателей. Начнется то же, что восемнадцать лет назад, если не хуже. Боюсь, Стефко, встречать восход трех звезд[5] будет невесело.
– Но дети Инты[6], они ведь успеют?
– Они придут так быстро, как смогут, а успеют ли, зависит от нас. О, вот и эльфы...
Выехавшие из леса казались ожившей сказкой. Слишком длинные и слишком роскошные гривы коней, слишком правильные лица всадников, слишком чистые и нежные краски их одеяний...
Сын и наследник Уррика пад Роке впервые в своей жизни видел Детей Звезд, хотя знал о них предостаточно, главным образом со слов мачехи. Рассказы Кризы о Войне Оленя и походе к Седому полю[7] юноша готов был слушать бесконечно. Большинство горцев до сих пор почитали эльфов уродливыми, но извечная ненависть двух рас растаяла, как дым. Зато с северными соплеменниками, так и не освободившимися от власти Белых жрецов[8], отношения складывались все хуже и хуже. Те, кто отвергал ройгианцев, бежали на юг, унося с собой обиды, страх и жажду мщенья. Северянин по рождению, хоть и ставший правителем Юга, Уррик хорошо знал своих бывших земляков и понимал, что войны не избежать, и деятельно к ней готовился.
Южан было меньше, и они не были искушены в военном деле, но лучшие воины Севера сгинули в волнах Сельдяного моря, к тому же Уррик был не одинок. Шандер Гардани обещал побратиму любую помощь, а обосновавшиеся в окрестности Вархи эльфы заверили, что, если ройгианцы пустят в ход магию, Дети Звезд вступят в бой. Однако договоренность вождей для подданных еще не все. Подданные хотят увидеть зрелище, о котором можно рассказать детям и внукам. И поэтому Шандер Гардани с пасынком-полугоблином был встречен эльфами не как старый друг, но как высокий гость.
Только после эффектных церемоний повелитель Лебедей Эмзар Снежное Крыло смог уединиться для беседы со старым другом, предоставив людей и орков эльфийскому гостеприимству. В лесу прямо под цветущими деревьями затевался немалый пир, но Стефан прежде всего хотел увидеть Стену. Гардани, поймав умоляющий и вместе с тем упрямый взгляд юноши, что-то шепнул Эмзару, после чего двое эльфов предложили провести гостя к Вархе.
Сын Уррика давно мечтал увидеть Лебединый Огонь, но даже в снах, которые он, в отличие от своих гоблинских родичей, видел почти каждую ночь, ему не являлось ничего подобного. К багровеющему закатному небу рвалось ясно-синее пламя, достигая вершин самых высоких деревьев. Языки огня сливались в сплошную стену, от которой то и дело отрывались причудливо изогнутые лепестки, похожие на щупальца морского лилиона, виденного Стефаном в одной из книг библиотеки Высокого Замка. Жара не ощущалось, наоборот, от магического пламени веяло той тревожной свежестью, что разливается в воздухе после грозы.
В праздник Последней Зимней Ночи в Корбутских горах тоже вспыхивали волшебные огни, но они отличались от пламени Вархи, как отличается домашний кот от горной рыси. Пламя Созидателей было лишь пламенем, гаснущим с рассветом, а здесь высилась стена, непреодолимая для тяжелого древнего колдовства. За синим, холодным огнем таилась Варха, крепость, захваченная адептами Ройгу. Стефан знал, что на исходе Войны Оленя здесь произошло что-то жуткое, а потом пришли эльфы и остановили начавшее растекаться по земле зло. Варха стала таким же порченым местом, как и то, что видел за горами Роман Ясный, и только вмешательство могучего мага, пожертвовавшего собой, спасло от подобной участи священную для орков Ночную Обитель.
Эльфы не пытались уничтожить источник заразы, это, судя по всему, было им не по силам. Поддержание огня требовало всей магической мощи клана, но Лебедям и в голову не приходило уйти. Это была их стража, и это был их бой. Умом Стефан понимал, что Кольцо Вархи – единственная преграда на пути смертельной угрозы, но сердце невольно замирало в восторге при виде чуда. Криза была права: создать такую красоту по силам лишь Детям Звезд.
А повелитель Лебедей о красоте думал все реже. Война Оленя закончилась для всех обитателей Тарры, но не для эльфов. Когда Рамиэрль-Разведчик подтвердил худшие из опасений, узнав чудовищное заклятье, изуродовавшее Рыжий лес, Эмзар думал недолго.
Варха была слишком близка к обитаемым землям, и Лебеди обрекли себя на добровольное заточение, привязав себя к проклятой цитадели. Убежище[9] было покинуто. Те немногие, что не пожелали жить среди смертных, спасая их, ушли на Лунные острова. «Осенний ветер» еще раз побывал в Сером море. Ягоб Лагар охотно согласился наведаться туда, надеясь, что удастся узнать хоть что-то о судьбе Рене. Не удалось. Зато вместе с маринерами в Арцию вернулись десятков пять «Лунных», в том числе и младший сын Залиэли. Норгэрель до боли напоминал погибшего Астена и внешне, и желанием помочь Тарре, да и магических сил у него хватало. Именно Эмзар, Рамиэрль и Норгэрель и замкнули Кольцо Вархи. Лебединое Крыло надеялся, что они сдержат скверну, но он не ожидал удара в спину, случившегося за кварту до приезда таянских гостей.
– Ройгианцы пришли в себя быстрее, чем мы думали, – Эмзар поднял высокий бокал с золотистым напитком, – твое здоровье, Шандер из рода Гардани, – но все обошлось. Что ж, отныне придется думать не только о Стене.
– Нет, – коротко бросил Шандер.
– Ты предлагаешь помощь?
– Я бы назвал это иначе. Каждый должен делать то, что за него не сделает никто. Мы не можем стеречь Варху, но мы можем прикрыть вас от удара в спину. Варха – общая беда Благодатных земель.
– Общая ли? – Эмзар поставил бокал на изящный столик. Его нынешнему жилищу было столь же далеко до Лебединого Чертога, сколь самому Чертогу до великолепных дворцов былых эпох, но Снежное Крыло никогда не стремился к роскоши. – Пока можно считать, что общая. Но что будет потом?
– Не понимаю.
– Я слишком долго живу, Шандер. В сущности, от людей мы отличаемся лишь тем, что вы постигаете за двадцать лет то, на что у нас уходит тысяча... Вы быстро учитесь, но еще быстрее забываете. У вас слишком мало будущего, чтобы жить прошлым. Вы живете настоящим. В чем-то это – величайшее благо, в чем-то – проклятие. Боюсь, пройдет не так уж много весен, и Благодатные земли забудут и Войну Оленя, и то, что она еще не окончена. Вся беда, что наши слабости – продолжение нашей силы. Наша слабость в нашем бессмертии, но есть слабости и у смертных. Орки честны и доверчивы, фронтерцы прижимисты и себе на уме, таянцы раньше делают, чем думают, эландцам нужны лишь море да свобода, а арцийцы слишком гордятся своей кровью... Для одного куста слишком много ягод.
– Империя распадется?
– Скорее всего. Слишком многое против нее. Море, горы, чужая магия и те слабости, о которых я говорил. Мы останемся рядом с Вархой до возвращения Эстель Оскоры. Думаю, южные гоблины пойдут с нами до конца, но их, видимо, ждет война с северянами. Ни у нас, ни у Уррика нет сил переловить Белых жрецов. Мы даже не можем окружить кольцом то место, у которого побывал Нэо. А зло за горами растет. Надеюсь, Корбут его остановит или хотя бы задержит. Хорошо хоть, ройгианцы не могут черпать из того источника, иначе они бы это уже делали. Потому-то они и стремятся в Варху.
– Я ничего не понимаю.
– Я тоже, – Эмзар пожал плечами, – но у главаря ордена Ройгу имелся какой-то талисман, с помощью которого он погубил Варху и обитель Адены. Те, кто напал на нас, решили, что эта вещь находится в крепости. Глупо с их стороны. Даже погаси мы огонь, они бы внутрь не вошли, а были бы поглощены ройгианским заклятьем. Как я понял, снять его без талисмана может либо наложивший, либо Ройгу, когда войдет в силу, и, надо надеяться, Эстель Оскора. Я был бы куда спокойнее, если бы амулет и вправду был спрятан в Вархе, но, похоже, его взяли под Кантиску и использовали, вызывая Оленя. И... я бы не хотел знать, где эта вещь. Потому что ее и дальше будут искать здесь, а когда знаешь, всегда можешь проговориться...
Ройгианцы будут искать талисман, а наш неведомый противник – наши слабые места. И найдет, что самое печальное. Прошлый раз он начал с окраин, теперь, скорее всего, ударит в сердце. Сын Рене – хороший император, но, надеюсь, ты меня поймешь и не обидишься...
– Я понимаю, что ему далеко до отца, – тихо сказал Шандер, – а Белке до Эстель Оскоры. А Максимилиан думает не об Арции, и даже не о Церкви, а о себе. Эмзар, я не верю, что Феликс умер своей смертью, и меня бесит Ольвия Арройя... Но пока в Арции спокойно.
– И будет спокойно, пока жива правда о Войне Оленя, – вздохнул Эмзар, – будет очень, очень спокойно еще две или три ваших жизни, но не стоит себя обнадеживать. Зерна будущих войн уже брошены в землю.
– Что ж, ты меня не удивил, – жестко сказал таянский герцог, – война для меня дело привычное. Жаль, в магии я тебе не помощник.
– Ты сам сказал, что нужно делать лишь то, что за тебя никто не сделает. Таянцы умеют воевать, и, боюсь, это умение вам понадобится. Ты думал о том, как легко вас запереть за Перевалом?
– Не думал, – честно признал Гардани. – Перевал станет непроходим?
– Может, и так... Хотя я не чувствую этого, да и, – эльф заколебался, а потом все-таки произнес, – хозяйка Тахены всегда поможет дому Гардани. Вас могут предать люди, но не горы и не болота. А вот море, оно не подвластно никому... Скоро волны, как во времена моей юности, будут биться о Зимнюю Гряду. Но в этом нет злого умысла. Море и суша вечно спорят, и в этом споре не бывает победителей. Где-то вырастают новые острова, где-то тонут старые.
– А Эланд?
– Эланд обречен, так же, как и Гверганда, они уйдут под воду, но у людей будут годы, чтобы подыскать себе новые земли.
Эмзар немного помолчал.
– Мы не погасим Огонь, но это все, что мы сейчас можем. Нэо и Клэр прошлый раз принесли дурные вести и, боюсь, из нового похода привезут еще худшие.
– Куда они отправились?
– В Эр-Атэв и дальше, пройти путем старой легенды... Помнишь?
– Как же, письмо Майхуба... Он, кстати, исполнил все, что обещал.
– Да, – кивнул Эмзар, – атэвам можно верить. Если они дают слово, они его держат. Нужно чудо, чтобы они забыли клятву. Как и гоблины...
– Эмзар, – Шандер Гардани пристально посмотрел в лицо собеседнику, – мы знакомы шестнадцать лет. Для тебя это миг, для меня – треть жизни. Прости, но я буду говорить с тобой, исходя из последнего. Что ты хочешь мне сказать, хочешь и не говоришь? Рассказывай, я выдержу. Даю слово, что все останется между нами.
– Ты ошибаешься, Шани, – точеная рука эльфа легла на плечо человеку, – я не знаю никакой роковой тайны, а если бы знал, не стал бы таить ее от тебя. Думаю, Нэо, возвращаясь, не преминет заглянуть в Высокий Замок, так что новости ты узнаешь даже раньше меня. Я не пытался скрыть ничего, кроме своего настроения. Мне это не удалось... Я устал, Шани. Просто устал, но это бывает... О, а вот и твой юный спутник.
Стефан пад Уррик вошел в дверь с блаженным выражением, которое Эмзар не раз замечал на лицах смертных, попавших в обитель Детей Звезд, но на диковатом лице гоблина оно казалось особенно странным.
– Ты видел, Стену, Стефко? – улыбнулся Шандер.
– Да. Это... Это...
– Это – чудо, и это спасение для всех. А теперь я тебя огорчу. Утром мы возвращаемся.
– Но...
– Я сам думал задержаться на несколько дней, но началась война. Первый удар приняли на себя наши хозяева. Я оставляю здесь «Серебряных». Но две сотни клинков слишком мало, я отправляюсь за подмогой.
– «Зубры» тоже останутся, – не терпящим возражения голосом заявил Стефан. Юноша изо всех сил старался выглядеть спокойным, но в зеленых глазах уже полыхал огонь битвы.
«Молодость, – со щемящей нежностью подумал герцог, – молодость и уверенность, что с клинком в руке никакая напасть не страшна. С годами это пройдет...»
– Ты прав, Стефко, в этом деле наши народы должны быть вместе. А теперь пойдем к воинам. Нам предстоит им многое рассказать.
Юноша вздохнул, но перечить не стал, хотя ему смертельно хотелось остаться и поучаствовать в схватке.
...Они выехали на рассвете, хлебнув эльфийского дорожного питья. Герцога и сына гоблинского вождя сопровождали два десятка «Серебряных». Эмзар настаивал на полусотне, но Шандер полагал, что на них охотиться никто не станет. Король Лебедей все же отправил с гостями Норгэреля, способного, случись что, пустить в ход магию. Не понадобилось. Спустя кварту путники увидели Высокий Замок.
Герцогиня, узнав о возвращении мужа и сына от гонца, выехала навстречу. Объятий и поцелуев не было. Шандер и Илана на людях всегда были сдержанны, хотя редко кто на четырнадцатом году супружества смотрит друг на друга такими глазами.
– Что нового, кицюня[10]? – это словечко было единственным проявлением нежности, которое позволил себе Шандер.
– Все хорошо, – Илана чувствовала, что хорошего как раз мало, и именно поэтому улыбалась, – разве что Рыгор прислал письмо. Во Фронтере завелись какие-то безумцы.
– И что они натворили?
– Кричали, что Фронтера – пуп земли и нужно отложиться от империи. Рыгор их приструнил, а больше не случилось ничего...
– Ничего? – поднял бровь Шани. – Вот и отлично. Кицюня, я должен спросить у тебя одну вещь. Постарайся вспомнить, это очень важно.
Стефан, окинув смущенным взглядом мать и отчима, сделал попытку придержать коня, оставив их наедине, но герцог не позволил.
– Стефко, тебе нужно это знать. Как, впрочем, и многое другое. Ланка, дорогая, куда делась та дрянь, что висела на шее у Михая, когда его наконец убили?
КНИГА ПЕРВАЯ
МЛАДШИЙ БРАТ
Памяти Ричарда Йорка
Loyaulte me lic[11].
Richard III
Добра – его, может, и нет.
А Зло – оно рядом и ранит.
Федерико Гарсиа Лорка
ПРОЛОГ
– И все-таки я не понимаю, как можно стоять на краю беды и не делать НИЧЕГО, чтобы ее предотвратить.
– Брат, не лукавь! Ты задаешь вопрос, зная ответ. Чем сильнее страдания, тем громче мольбы о спасении, а чем громче и искреннее молитва, тем...
– Не надо повторять очевидное. Но к чему тогда вся эта ложь о Любви и Прощении? Пусть будет честен и толкнет Тарру в пропасть своей рукой, а не ждет, чтобы это сделали другие.
– Он не может. Он не причинил страдания ни одному живому существу. Он жаждет спасти всех, кто не причастен Злу и Гордыне.
– То есть готов погибнуть, не пошевелив и пальцем во имя спасения своего мира, своих близких, своей жизни? Кто будет смотреть, как убивают его детей, и не поднимет меч в их защиту? Спасать слизняков и осудить тех, кто знает цену Любви, Чести, Свободе?
– Этих Ему не спасти, потому что они не пойдут за Ним. Но, похоже, брат, ты путаешь меня со своим вечным соперником.
– Можешь быть уверен, дойдет черед и до Него. Если Он посмеет взглянуть нам в глаза.
– В этом можешь не сомневаться. Он уверен в своей правоте не меньше, чем мы в том, что небытие лучше того, что Он несет с собой.
ЧАСТЬ ПЕРВАЯ
ESSE QUAM VIDERI![12]
А в сыновней верности в мире сем
Клялись многие, и не раз, –
Так сказал мне некто с пустым лицом
И прищурил свинцовый глаз.
И добавил: – А впрочем, слукавь, солги –
Может, вымолишь тишь да гладь!
Но уж если я должен платить долги,
Так зачем же при этом лгать?!
А.Галич
2879 год от В.И.
Ночь с 12-го на 13-й день месяца Лебедя.
Арция. Эльтова скала
Александр и сам не знал, зачем пришел сюда в эту ночь. Сейчас ему следовало или молиться, или пытаться уснуть, а его понесло на пользующуюся дурной славой скалу. Юноша улыбнулся одними губами: если ты завтра умрешь, если твой бой безнадежен, не все ли равно, как и где провести последние оры[14]. В конце концов, его жизнь оборвалась бы восемь лет назад, если бы не назвавшийся Романом золотоволосый и синеглазый бродяга, исчезнувший, как сон. Возможно, он и был сном, пригрезившимся измученному ребенку, заснувшему под грохот волн... Ни примятой травинки, ни сломанной ветки, ни следов от костра – не осталось ничего. Ум твердил одно, а сердце стояло на своем. На том, что таинственный красавец приходил на самом деле, и именно он заставил горбатого заморыша любить и ценить жизнь... С той встречи для Александра Эстре началась новая жизнь. Не было ночи, чтобы он сначала тайком от братьев и матери, а потом от родичей ре Фло не пробирался на оружейный двор, где его ждал капитан Дени Гретье, неумолимо вколачивавший в сына покойного сюзерена воинские премудрости.
Это была их тайна. К шестнадцати годам Сандер весьма сносно обращался с самыми разными видами оружия, превосходно ездил верхом и стрелял из арбалета. Наблюдая за учебными поединками молодых нобилей[15], он понимал, что с большинством из них мог схватиться на равных, а то и победить. Пожалуй, какое-то время он продержался бы и против старших братьев, но граф Мулан был слишком сильным противником.
Про бывшего циалианского рыцаря[16] ходило множество слухов, один страшнее другого. Никто не знал, как и почему тот шесть лет назад покинул Фей-Вэйю[17] и стал странствующим рыцарем. Мулан по-прежнему носил цвета ордена, за ним не числилось никаких провинностей, он не женился и не поступил на королевскую службу. Оставался ли он рыцарем Оленя или же расстался с сестринством, не знал никто. У таких не спрашивают.
Белый Граф, как его обычно называли, слыл непобедимым и в бою, и в спорных поединках, в которых бойцы выходили без доспехов, лишь со старинными легкими шпагами и кинжалами. Он был беспощаден. Если большинство рыцарей охотно оставляло побежденным жизнь, Мулан убивал. Спокойно, равнодушно, безжалостно, словно выполняя нужную, но приевшуюся работу. Оттого-то последние четыре года он и не находил себе противников, вынужденно довольствуясь групповыми турнирами с их неизбежными ограничениями.
И все равно Александр не жалел, что вызвал страшного Мулана. Пусть и он, и его покровители знают: Тагэре можно убить, но не оскорбить и не испугать!
Юноша поднял глаза к низкому небу: ни звезд, ни луны... Жаль. Хотелось бы взглянуть на них еще разок. Может, к утру облака разойдутся? Тряхнув головой, словно отгоняя безрадостные мысли, младший сын Шарля Тагэре начал подниматься по узкой неровной тропе, петлявшей среди скал. Дорога кончалась на самой вершине скалы, неожиданно ровной и широкой. В погожие дни оттуда открывался прекрасный вид на Эльтскую бухту, но сегодня все было укутано угольной чернотой. Будь на месте Сандера кто-то другой, он бы уже десять раз сорвался в пропасть, но младший из Тагэре ходил по скалам, как корбутский архар. В этом он обошел даже своего учителя. Дени все же побаивался высоты, а для Александра стоять на краю бездны было верхом наслаждения. Он и в Эльте и во Фло, где провел шесть лучших лет своей жизни, выискивал самые крутые обрывы и самые высокие скалы.
В дом, почитавшийся родным, Александр вернулся без всякой радости, но Филипп поссорился с Раулем и велел младшим братьям покинуть Фло. Жоффруа был откровенно рад вырваться из слишком уж жестких рук Короля Королей и его капитанов, а вот Сандеру разлука далась с трудом. Юноша не мог взять в толк, как после гибели отца и Бетокской битвы брат-король мог рассориться со своим великим кузеном. Жоффруа намекал, что в этом замешана молодая королева, но разве может женщина сломать дружбу, закаленную великой бедой?
Тропа оборвалась, и юный герцог оказался на продуваемой всеми ветрами вершине, впрочем, в эту ночь ветра спали. Сунул руку под нависший камень. Запасенные несколько дней назад сухие ветки были на месте, да и кто мог их унести? Люди сюда не захаживают, боятся невесть чего, не понимая, что повседневная жизнь бывает куда страшнее призраков, по слухам, посещающих Эльтову скалу в новолуние. Нынче как раз новолуние, но даже свети луна в полную силу, ее лучи не пробили бы плотную завесу туч, раздумывавших, пролиться ли дождем здесь или подождать хорошего ветра и унестись вглубь Арции. Александр высек огонь. Костры он разводил хорошо, даже лучше Филиппа, и вскоре рыжее пламя весело плясало, отгоняя бархатную тьму. Тагэре улыбнулся: скорее всего, это его последний костер, а значит, незачем беречь топливо...
– В прежние времена я бы поклялся, что ты указываешь путь контрабандистам, – юноша вздрогнул от неожиданности и рывком поднялся, хватаясь за кинжал.
– Я пришел с миром, – голос из темноты явно принадлежал зрелому сильному мужчине, – любопытно стало, кто это жжет в новолуние костры на проклятой скале... Позволишь разделить твое одиночество?
– Конечно, – сердце Александра сжалось от охватившей его надежды, – восемь лет назад он тоже прощался с жизнью... Может, и на этот раз сюда завернул его таинственный знакомец? Но надежда как вспыхнула, так и погасла – шагнувший в круг света человек на Романа не походил. Ночной гость был сед, как лунь, но лицо его отнюдь не было старым, а гибким, легким движениям позавидовал бы сам граф Мулан. Чужак опустился на камень и протянул руки к огню.
– Наверное, мне стоит представиться. Мое имя Аларик, я не здешний.
– Меня зовут Александр. Я здесь живу.
– Я догадался, – усмехнулся Аларик. А вот глаза у него и вправду напоминали глаза Романа, только были много светлее. – Но я полагаю, ты здесь проводишь далеко не каждую ночь. Ты взволнован, это очевидно. Может быть, тебе нужна помощь?
Великомученик Эрасти! Как же Александр ненавидел эти слова. Ему вечно предлагали помощь слуги, сестры, прочие родичи. Все, кроме не замечающей его матери... Сандеру едва сравнялось четыре, когда он в ответ на очередные причитания железным голосом произнес: «Я сам», потом это стало его негласным девизом. Но предложение ночного гостя отнюдь не казалось оскорбительным. Так же, как семь лет назад расспросы Романа. И Александр, удивляясь самому себе, вежливо ответил:
– Благодарю вас, сигнор[18], но помочь мне нельзя.
– Я не спрашиваю, можно ли тебе помочь, – засмеялся седой, – я спрашиваю, НУЖНА ли тебе помощь?
Александр удивленно замолк, а потом с налету выпалил:
– Завтра я дерусь с графом Муланом... Теперь понимаете?
– Представь себе, нет, – Аларик покачал головой, – я так понимаю, что граф Мулан – это местная знаменитость. Что, он и вправду хороший боец?
– Нет более верного способа умереть, чем скрестить меч с великим Муланом!
– Великий Орел, какие глупости! – ночной гость зло сверкнул глазами. – Лично я знаю с десяток способов куда более надежных. Уж поверь мне! Нет шпаги, на которую не нашлась бы лучшая, а что до вашего Мулана, сдается мне, не так уж он и велик...
– Но... Вы же его не знаете...
– Зато я знаю шпагу, – отмахнулся собеседник, – она не терпит громких слов. Я встречал немало воинов, фехтовавших, как боги, они не распускали слухи о собственной непобедимости и не дрались для их подтверждения с теми, кто слабее.
– Я сам его вызвал, – буркнул Александр, желая быть справедливым даже к недругу.
– Неважно. Будь Мулан настоящим воином, он бы сумел избежать ссоры. Из-за чего все произошло? – вопрос был задан таким тоном, что не ответить было невозможно. И Сандер ответил:
– Он издевался над нашим гербом.
– Не над тобой?
– Нет... Я знаю, что я урод, – юноша отважно взглянул собеседнику в глаза, – упоминанье об этом вряд ли бы заставило меня потерять голову...
– Ты был с этим Муланом один на один?
– Нет. Там был мой средний брат и двоюродный, затем...
– Хватит, – оборвал его Аларик, – вставай!
– Что?
– Вставай, говорю, и доставай шпагу. Я покажу тебе пару приемов, о которые твой «непобедимый» обломает зубы...
2879 год от В.И.
Ночь на 13-й день месяца Лебедя.
Эр-Атэв. Эр-Иссар
Глаза калифа Усмана перебегали с лица старшего сына на лицо младшего и обратно. Красавец Наджед преданно ловил отцовский взгляд, Яфе хмуро молчал. Владыка атэвов усмехнулся в шелковистые усы и слегка шевельнул рукой, подзывая пузатого каддара[19].
– Я хочу знать все.
Каддар тяжело плюхнулся на колени, облобызав синие сапоги повелителя, и проникновенно произнес:
– О Лев Атэва, сколь счастлив ничтожный Камаль, к чьим речам склоняется алмазный слух владыки. Да прольются мои слова водой и оросят зерно его мыслей. Случилось так, что в невольничий квартал вбежала бешеная собака. И по прихоти шестихвостого садана[20] некий торговец туда же привел караван черных рабов. Сам купец при виде огромного пса с хвостом, зажатым между ног, и мордой, покрытой пеной, бежал, оплакивая убытки. Бежали и слуги купца, и воины, и погонщики верблюдов, и охранники, а рабы бежать не могли, так как были в колодках. И бывает так, что путь осла пересекает дорогу благородного скакуна. Испуганный купец повстречал твоих сыновей, о Лев Атэва, покидавших дом мудреца Абуны, коего они посещали по твоему повелению.
Узнав о том, что вблизи рыщет бешеная собака, принц Наджед, да благословит Баадук его дорогу, вернулся в дом, повелев разыскать смотрителя дорог, дабы тот послал стражников с луками истребить опасную тварь и всех рабов, которых она покусала. А принц Яфе, да будут его пути подобны лучшим коврам, выхватил саблю и бросился туда, откуда все бежали. Я, недостойный, хотел его остановить, но принц не склонил свое ухо к моим устам. Мы услышали рычание, а затем вой, подобный вою злобного садана. Мы поспешили и увидели то, что увидели. Собака была рассечена надвое, и над ней стоял принц Яфе с окровавленной саблей.
– Я выслушал, – медленно произнес калиф, – Наджед, приблизься.
Старший принц исполненным изящества движением преклонил колени перед отцом.
– Я доволен, что мой сын вырос мудрым, – калиф снял с пальца перстень с квадратным изумрудом и бросил сыну, почтительно поцеловавшему отцовскую руку. Затем калиф все так же невозмутимо этой же рукой отвесил Наджеду пощечину: – Но я недоволен, что мой сын вырос трусом. Яфе, подойди.
Когда брат Наджеда встал на колени рядом с ним, Усман поднялся и, стремительно сорвав с пояса тяжелую плеть, вытянул сына по плечам. Тонкая материя лопнула, показалась кровь. Глаза Яфе неистово сверкнули, но он сдержался.
– Это за то, что ты сначала делаешь, а потом думаешь, – калиф отцепил роскошную саблю и протянул младшему принцу, – а это за то, что ты знаешь: сын калифа не показывает спину псам. Черные рабы твои – впрочем, купец может их выкупить. Тем, кто не заметил вовремя смертоносную тварь, по десять палок. И да не развяжется завязанное.
Усман поднял бровь, и все, пятясь, покинули покои повелителя. Младший принц уходил последним, и калиф еле слышно окликнул:
– Яфе!
Сын остановился.
Отец выждал, пока закроются тяжелые двери, и лишь после этого заговорил:
– Хорошо, что в твоей груди сердце льва, а не тушканчика, но я хотел бы видеть в нем не только отвагу, но и мудрость. Глуп тот, кто за медную монету отдаст золотой самородок. Голова бешеного пса не стоит головы принца. Когда придет время идти в огонь, тот, кому это предназначено, должен быть жив. То, что предначертано тебе, другому не свершить.
Яфе молчал, упрямо насупив черные брови, и Усман внезапно почувствовал немыслимое облегчение. Сегодня он наконец избрал наследника, но даже его подушка не узнает об этом, пока не придет срок. Пусть будущий калиф научится терпению и мудрости. Время еще есть.
2879 год от В.И.
13-й день месяца Лебедя.
Эльта. Гостиница «Морской конь»
– Десять ауров на парнишку, – стройный голубоглазый человек в темном дорожном плаще небрежно подбросил объемистый кошелек.
– Вы с ума сошли, почтеннейший, – запротестовал худой нобиль в плаще с сигной в виде прыгающей лисицы, – это же сам граф Мулан!
– Ну и что, – пожал плечами незнакомец, – каждый, про кого говорят «сам», рано или поздно зарывается, так почему бы и не сегодня? Удача – дама капризная, ей надоедает, когда с ней обходятся, как с уличной девкой.
– Так-то оно так, – вздохнул толстяк в синем, – только уж больно силы неравны. Я видел Мулана на турнире, чистый кабан, право слово, а Александр... В чем душа держится, да еще калека. Он и меч-то в руках никогда не держал, все больше книжки.
– Я так рассуждаю, – вмешался в разговор человек с луком и с серебряным значком лесничего на зеленой суконной куртке, – что Мулан должен отказаться. Это не поединок. Это убийство, чести оно ему не добавит.
– А ему честь нужна что мне девственность, – хмыкнула чернокудрая красотка в вызывающе обтягивающем ее прелести платье, – капустницы[21] всех Тагэре под корень извести хотят, хоть больных, хоть здоровых... Видела я, как Мулан их задирал, из кожи вон лез. Старший-то сдержался, да и кузен их, уж на что боевой, только желваками играл. А Александр молчал, молчал, да как выплеснет вино тому в морду.
– Жаль его, – согласился толстяк, – хоть горбун, а душа отцовская! Не повезло. Может, оно и к лучшему, калекой жить и герцогу несладко.
– Да не хороните вы его раньше времени, – в голосе завязавшего разговор незнакомца прорезались властные нотки, – поживем – увидим. Я от своих слов не отказываюсь. Десять ауров! Нет, двадцать!
– Согласен, – вздохнул худой, – если тебе своих денег не жалко.
– И я согласен, – кивнул еще один толстяк с добродушным лицом и умными карими глазами, – мы тебя предупредили.
– Ваша совесть может быть чиста, сигноры, – отрезал голубоглазый, – считайте, что и я вас предупредил...
– Твоими бы устами, – лесничий заметно нервничал, – если этот белозадый убьет маленького Тагэре...
– Ты с ним не справишься, Колен, – еще один нобиль лет тридцати покачал головой, – с ним никто не справится, разве что покойный герцог...
– В бою – да, – не стал спорить названный Коленом, – но за убийство заведомо слабейшего в старину отбирали шпагу и шпоры...
– Ну, вспомнила бабка, как девкой была, – нобиль с лисицей зло засмеялся. – Кодекс Розы[22] не для Белых, они отца повесят, а мать утопят.
– Все равно рыцарь, свершивший подобное, не рыцарь, а бешеный пес, и покарать его – долг любого. Если Мулан убьет Александра, говорить с ним нужно не с мечом в руке, а с арбалетом.
– И ты?.. – первый толстяк уставился на Колена с восхищенным недоверием.
– Клянусь святым Эрасти, я сделаю это. Вы все свидетели, – лесничий сжал губы, – малыша я им не прощу. А потом... Лес не выдаст, Циала не съест.
– Да прекратите вы панихиду играть, – взорвалась девица, – хуже нет приметы... Клянусь юбкой святой Циалы, будь он трижды горбун, а я сделаю его мужчиной, пусть только жив останется. И арга не возьму!
– Ты и вправду это сделаешь, голубка? – голубоглазый обнял прелестницу за соблазнительные плечи. – А ты, видать, добрая девушка.
– Злая, – она с вызовом глянула на чужака, – очень злая, но в малыше больше толку, чем в Жоффруа и Эдваре, вместе взятых.
– Луиза тебе скажет, – осклабился нобиль с лисицей.
– Я знаю, что говорю. Могу и про тебя рассказать, хочешь?
Читать бесплатно другие книги:
